CC BY
205
УДК 39 + 32.019.5
ДМ.Гайнутдинов
ПОЛЕМИКА СРЕДИ ТАТАР О СВОЕМ ЭТНОГЕНЕЗЕ В XVIII-XIX ВВ.: «МУСУЛЬМАНСКАЯ»,«БУЛГАРСКАЯ» И «ТАТАРСКАЯ» ИДЕНТИФИКАЦИИ.
Статья описывает процессы, происходившие в плане самоидентификации волго-уральских татар в XVIII-XIX вв. Автор с одной стороны показывает имперскую идентификационную структуру сконструированную по отношению к волго-уральским татарам, а с другой идентификации, использовавшиеся самими татарами в данный период, и их трансформации.
Ключевые слова: татары, волго-уральские татары, этногенез татар, идентификации татар, инородцы, этно-сословные группы инородцев, «булгарская» идентичность, «мусульманская» идентичность, «татарская» идентичность.
D.M.Gaynutdinov THE CONTROVERSY AMONG THE TATARS TO THEIR ETHNOGENESIS IN THE XVIII-XIX CENTURIES: "BULGAR" AND "TATAR" IDENTIFICATION.
This article describes the processes taking place in terms of self-identification of the Volga-Ural Tatars in the XVIII-XIX centuries. Author shows the imperial identity structure constructed in relation to the Volga-Urals Tatars and identifications used by the Tatars in this period, and their transformation.
Keywords: Tatars, Volga-Urals Tatars, ethnogenesis of the Tatars, the identification of the Tatars, foreigners, ethnic and caste groups of foreigners, "Bulgar" identity, "Muslim" identity, "Tatar" identity.
В конце 80-х гг. ХХ вв. среди татарской интеллигенции начались дискуссии о том, татары мы или булгары. Сторонники татарской идентификации оказались в большинстве, но появилось такое направление как необулгаризм. В связи с проектом возрождения города Булгар бывшим первым президентом Татарстана Минтимером Шаймиевым этот вопрос вновь получил некое оживление и интерес в обществе. Однако этот проблема имеет более давние предпосылки.
Российская империя в XVIII в. идентифицировала инородцев-мусульман Волго-Уральского региона в зависимости от их экономического и правового статуса. Империей были образованы этно-сословные группы, которым предоставлялись и некоторые привилегии, например, таким группам, как башкиры, давалось право вотчинной собственности на землю и сдачи ее в аренду; казаки-му-сульмане Оренбурга и Урала освобождались от воинской повинности; мещеряки (мишари) являлись схожим с казаками-мусульманами военно-служилым сословием; тептяри-мусульмане имели проме-жуточное положение между военно-служилым сословием и государственными крестьянами. До Октябрьской революции их правовые статусы периодически менялись, а также происходили переходы населения из одного сословия в другое. Поэтому, например, является ошибочным ставить знак абсолютного равенства между башкирским сословием Российской империи и современными башкирами, так как в башкирское сословие могли переходить служилые татары, мещеряки, ясачные татары, тептяри и др.
Таким образом, такая сословная форма идентификации была сконструирована Российским государством. Однако в XVII-XVIII вв. среди мусульманско-тюркского населения в регионе получили распространение свои идентификационные формы, самой универсальной из которых стала «му-сульманская» идентификация. Во-первых, в XVIII в. в Российской империи конфессиональная идентичность еще стояла выше этнических идентичностей. Во-вторых, на «системное» давление империи с целью поглотить мусульманское население региона путем христианизации татары ответили большей консолидацией в «мусульманскую» умму с собственной идентичностью, когда осознание своих общеэтнических интересов происходило в своеобразной «мусульманской» оболочке [6, c. 68].
Процесс появления «булгарской» идентичности1 начался во 2 пол. XVIII в., и он тесно связан с деятельностью местных улемов. После создания Оренбургского духовного управления мусульманское духовенство получило лидирующее положение внутри мусульманской уммы России, прежде всего среди мусульман Волго-Уральского региона. В этот период улемы начали оказывать заметное воздействие на формирование важной части идентичности - историческое сознание народа. Ярким примером зарождения такой идентификации является «Таварих-и Булгария»2 имама Хисамутдина бине Шарафутдина аль-Булгари (конец XVIII в.) и «Таварих-и
1 Более подробно о процессе появления «булгарской» идентичности см. [2, с. 57-66].
2 С полным текстом работы имама Хисамутдина бине Шарафутдина можно ознакомиться: Меслими. Тэварихы Болгария // Мирастан биш сэхифэ: Х'УП-ХГХ гасырлар эдэби-тарихи ядкэрлэре. Казан, 2011. 128-190 б.
Булгария»3 имама Таджетдина Ялчыгула (нач. XIX в.)
Однако будет ошибочным утверждение о том, что в этот период появляется именно «булгарская» этническая идентичность. На самом деле происходило увязывание мусульман Волго-Ураль-ского региона с булгарами и булгаро-исламским наследием при отрицательном отношении к Чингизхану и всему «татарскому». Но это еще не было этническим «булгарством», а являлось попыткой в рамках «мусульманской» идентификации связать исламское наследие Поволжья и Урала с волжскими булгарами [6, с. 70].
«Булгарская» и «татарская» идентичности как идентичности этнические сложились ко 2 пол. XIX в. Однако считать, что в это время в обществе шла борьба за выбор одной из этих идентичностей нельзя. Скорее, спор был о значении «булгарского» и «татарского» исторического и этнического наследия в истории волго-уральских татар. А противостояние шло, прежде всего, между «мусульманской» идентичностью и собственно этнической идентичностью, тогда как вопрос о том, как называться - булгарами или татарами - был на втором плане. Так, один из виднейших идеологов татарской нации Шигабутдин Марджани основные идеи об этнической идентичности татар изложил в своем двухтомном труде «Мустафад аль-ахбар фи ахвали Казан ва Булгар» («Кладезь сведений о делах Казани и Булгара», первый том издан в 1885 г., второй - в 1900 г.). Первый том книги был посвящен Булгару и Казани периода их самостоятельности, а второй - истории региона после присоединения Казанского ханства к русскому государству.4 Основой для этого фундаментального труда ученого послужила получившая ранее признание российскими учеными книга Ш.Марджани «Гилалат аз-заман фи тарихи Булгар ва Казан» («Завеса времени, прикрывающая историю Булгара и Казани»), первоначальный вариант которой был написан в 1864 г., затем переведен на русский язык известным востоковедом, академиком Петербургской Академии наук В.В.Радловым и издан в оригинале и в переводе в «Трудах IV археологического съезда» (1884).
При работе над своим трудом по истории татарского народа, отражающим историю Хазарского каганата, Волжской Булгарии, Золотой Орды, Казанского ханства и последующих периодов, Ш. Марджани, конечно же, использовал сочинения русских историков и русские летописи, но главными для него были тюркские и арабо-персидские источники и исторические произведения. Для восстановления исторической правды он обращался к огромному количеству первоисточников: старинным монетам, ярлыкам, устным и письменным легендам и преданиям, надписям на надгробных камнях, генеалогиям рода (шеджере), рукописным научным трактатам, этнографическим материалам и т.д. Для сбора свидетельств прошлого он выезжал в деревни, совершал длинные утомительные поездки. Добывая эти сведения, он часто ездил к местам конкретных событий, общался с образованными людьми, знавшими историю своего родного края [1, с. 190; 11].
Основная идея Марджани заключалась в необходимости перехода к национальному самосознанию, основанному на этнической идентификации. Поэтому Ш.Марджани, отмечая, что среди татар иные «настолько невежественны, что называют себя ногайцами, а когда русские их называют татарами, то они, обижаясь, говорят: «Мы не татары, а мусульмане», подтверждает, что при его жизни идентичность «мусульмане» еще сохраняла в татарском обществе свои позиции и некоторая часть татар, вероятно под влиянием Средней Азии, пыталась приобщиться к экзоэтнониму «ногай». Однако Марджани открыто выступает против замены общенационального этнонима «татары» конфессионимом «мусульмане». Он заявляет: «Кто же ты, если не татарин? Может быть черемис? А может быть мокша?» [9, с.5]. Как видим, Марджани сделал выбор в пользу современного (национального) типа идентификации [6, с. 71-72].
Однако, призывая именовать себя «татарами», Марджани не отказывался от «булгарской» идентичности. Он полагал, что булгары и соседние им тюркские племена, потерпев поражение от
3 С полным текстом работы имама Таджетдина Ялчыгула можно ознакомиться: Ялчыгол Тажетдин. Тэварихы Болгария // Мирастан биш сэхифэ: Х'УП-ХК гасырлар эдэби-тарихи ядкэрлэре. Казан, 2011. 100-124 б.
4 «Мустафад аль-ахбар фи ахвали Казан ва Булгар» Ш. Марджани издавался в следующие периоды: Мэрждни Ш. Местэфадел-эхбар фи эхвэли Казан вэ Болгар. Казан, 1897. 1т.; Мэрждни Ш. Местэфадел-эхбар фи эхвэли Казан вэ Болгар. Казан, 1900. 2т.; Мэржани Ш. Местэфадел-эхбар фи эхвэли Казан вэ Болгар. Казан, 1989; Перевод на русский яз: Марджани Ш. Извлечение вестей о состоянии Казани и Булгара. Казань, 2005. Ч. 1.
Проблема этногенеза татар в ««Мустафад аль-ахбар» Ш. Марждани хорошо проанализирована в следующих трудах: Исхаков Д.М. Проблемы становления и трансформации татарской нации. Казань, 1997. С. 71-74; Юсупов М. Х. Шигабутдин Марджани. Казань, 2005. С. 228-246; Юзеев А. Н. Просветительская деятельность татарского народа (XIX - нач. XX вв.). Казань, 2014. С. 273280.
татар, потеряли свой этноним «булгары» и стали именоваться «татарами». В этом плане он приводит в пример Испанию, Сирию и Египет, которые после поражения от арабов стали именоваться по-арабски Андалусией, Шамом и Мисром [9, с.48]. Марджани утверждал, что издревле народы Волго-Уральского региона назывались собирательно хазарами, булгарами, кыпчаками, и само государство в различные времена называлось по-разному - Булгар, Улус Джучи, Дешт-и Кыпчак, Орда Батыя и др. [9, с.10].
Таким образом, Ш.Марджани демонстрирует преемственность культур Волжской Булгарии, Золотой Орды и Казанского ханства и на основании письменных источников, данных археологии и этнографии, научно обосновывает происхождение татар от волжских булгар.
Он одним из первых в татарской историографии стал оценивать источники по степени их достоверности. Так, например, он писал, что кое-какие сведения можно почерпнуть из различных книг и посланий, отрывочные послания, упоминавшиеся отцами и дедами, получили хождение в народе. И неправильно без проверки и критики принимать их на веру, так же ошибочно без основательного доказательства объявлять их лживыми [9, с.6]. Марджани критиковал сочинение «Таварих-и Булгария» Хисамутдина бине Шарафутдина (Муслими), называя ее баснословной ложью, пустым воображением и посвятил критике некоторые труды отдельного раздела в «Мустафад аль-ахбар» [9, с.163-178]. Таким образом, в этот период уменьшается роль фольклора и легендарных историй в создании татарской историографии. Это было неким ответом складывавшейся национальной истории татар на предвзятое отношение к ней русских ученых, прежде всего из-за большой роли в них этнографических материалов. Так, например, Я.Д.Коблов, опираясь на «Таварих ...» Х.Муслими, писал, что «магометанская история, как и география, конечно, не имеет научного построения. Она наполнена небылицами, баснями, свидетельствующими о богатой фантазии их авторов» [8, с.32]. Однако это не значит, что Марджани пренебрегал этнографическими источниками: в поисках материала для исторических исследований он посещал древние развалины Булгара, татарские, русские, чувашские, мордовские села. Ученый подходил к использованию исторических и этнографических источников критически.
Одну из попыток создать «булгарскую» идентичность уже как этническую предпринял современник Марджани имам Хусаин Амирханов (ок. 1815-1893). Его историческое произведение «Таварихи Булгария»5 («История Булгарии» опубликована в Казани в1883 г.) как и «Мустафад аль-ахбар» Марджани имели большой успех у тюрко-мусульманской читательской аудитории конца XIX-начала XX в. «История Булгарии» отражала мнение автора об этногенезе казанских татар (по определению Х.Амирхана - «булгар», «булгарских тюрок», «булгарских мусульман») и о жизнедеятельности правителей «Булгарского Юрта» (Волжской Булгарии и Казанского ханства).
Сочинение Х.Амирхана противоречит сведениям русских летописей, российских историков XVII-XIX вв. и современным научным данным. Однако оно важно для нас как носитель историографической информации, которая отражает исторические знания части татарской интеллигенции той эпохи и стремление лично самого автора показать этнополитическую историю татарского народа лишь через призму истории одних булгар, без ее взаимосвязи с историей татар Золотой Орды и династией Чингизидов [11].
Если Муслими в своем «Таварих-и .» практически игнорировал Казань и историю Казанского ханства [2, с.67-116], то Х.Амирхан, основываясь на данных тюркско-татарского фольклора, утверждал, что г. Казань после походов в Поволжье Аксак Тимура и разорения им Булгара основали дети булгарского хана Абдуллы Алтынбек и Алимбек. Их потомки -представители булгарской ханской династии - правили в Казани до середины XVI в.
Однако стоит отметить большую информативность исторических произведений Х.Амирхана. Например, обильное упоминание в них содержания устных татарских легенд и преданий, арабографических источников и историографий, но также одновременное их противоречие большей части материалов восточных и европейских исторических источников и историографий, достаточно широко известных ко второй половине XIX в.
Это стремление автора построить историю волго-уральских татар лишь на основе «булгарской» этнической идентификации нашло свое продолжение в религиозном и общественно-полити-ческом движении ваисовцев. Данное движение было проявлением радикалькой «булгарской» идентификации и очень враждебно относилось к Марджани и его
5 С полным текстом работы Хусаина Амирхана можно ознакомиться: Эмирхан Хесэен. Тэварихы Болгария // Мирастан биш сэ-хифэ: XVII-XIX гасырлар эдэби-тарихи ядкэрлэре. Казан, 2011. 194-324 б. ; на русском яз. : Амирханов Х. Таварих-е Булгарийа. (Булгарские хроники). М., 2010. 232 с.
идеям [7, с. 6].
Хотя ваисоцев принято в основном называть религиозной сектой, все свои религиозные предписания они, как и остальные мусульмане Волго-Уральского региона, совершали в рамках ханафитской школы (мазхаб) суннитского направления ислама. А их обособленность была вызвана, скорее, их политическими воззрениями и нежеланием подчиняться официальному мусульманскому духовенству.6 Центральной идеей учения ваисовцев была идея булгарского наследия. Они называли себя булгарами и отказывались называться татарами, часто использовали тахаллус «аль-Булгари». Приписывая себя к прямым потомкам булгар, они считали себя более древними мусульманами, чем татары, так как их вера идет «аль-мисактан-бирле», т.е. со времен завета, заключенного между ветхозаветным Авраамом и самим Богом.7
Из вышеперечисленных активных деятелей мусульман Волго-Уральского региона именно труды Марджани, благодаря объективно-критическому подходу к истории и этногенезу татар, во многом определили дальнейшее развитие татарской историографии. Благодаря популярности среди казанских татар его работ, за короткое время стали частью общеисторического сознания [14, р. 47].
В нач. XX в. стремление к этнической идентификации стало отражаться и в татарской литературе. Это проявлялось в репрезентации нового героя - интеллигента и интеллектуала, стремившегося осознать в частности свое место в жизнедеятельности татарского общества. Новый главный герой воспринимал себя частью национальной общности: сомнения и печали, одолевавшие его, также были присущи многим другим героям произведений. В общей тенденции татарской литературы проявлялось стремление к возрождению национального самосознания, к развитию татарской культуры по образцу европейской, бытовые и житейские проблемы дополнялись социальным и национальным содержанием. Поэтому во многих произведениях центральным становится концепция этнической идентификации, а причиной душевных переживаний - состояние татарского общества. В подобных произведениях основным средством выражения философской концепции являлись символы или мифологические образы. Герой или рассказчик произведений пытался осознать истину о состоянии татарского общества [5, с. 85-86]. Некоторые примеры подобных сочинений: произведение ФАмирхана «Татарка», образ девушки Айсылу в произведении М.Гафури «Девушка булгарка Айсылу» (1910), образ Сююмбике в произведении Г.Исхаки «Исчезновение через 200 лет» (1902-1904).8
К концу XIX в. татары смогли сконструировать новую концепцию идентичности на основе национального, а не религиозного признака, которая одновременно содержала в себе и «булгарскую», и «татарскую» идентичности. Один из идеологов этой концепции - Марджани хорошо понимал, что происхождение народа и происхождение его этнонима - это два разных процесса. Таким образом, как правильно отметил историк Р.М.Амирханов, не в противопоставлении, а в единстве «булгарского» и «татарского» компонентов исторической концепции Ш.Марджани надо видеть ключ к объективной, целостной оценке его идейного наследия [3, с.155-156]. С одной стороны, «булгарская» идентичность стала звеном, связывающим современных ему волго-уральских татар с исламской цивилизацией, делая их одним из первых народов, принявших в мире ислам. С другой стороны, «татарская» идентичность консолидировала татарскую нацию, ареалом проживания которой являлись территории от Польши и Крыма до Центральной Азии.
Литература
6 В этом плане интересен анализ движения ваисоцев «глазами самих мусульман», приведенный Р. Фахретдином в «Асаре» в статье посвященной биографии основателя движения - Багаутдину Ваисову [этот том не был опубликован, сохранился в рукописном варианте и, скорее всего, был подготовлен в середине 1920-х гг.]. Там он приводит дискуссию о сути движения ваисовцев проведенную в 1910 г., среди высказывавшихся были видные татарские общественные и религиозные деятели того времени: Ахмад Хади Максуди, Бурхан Шараф, Сафа Максуди, Мунир эфэнди (имам из Челябинска), Габдулла Апанаев, Бурхануддин Марджани (сын Ш. Марджани). В результате этой дискуссии татарские общественные и религиозные деятели пришли к выводу, что ваисовкое движение носило не религиозный, а политический характер [см.: «Биография Багаутдина Ваисова из «Асар» Ризы Фахреддина и материалы к биографии Джагфара Салихова» в книге Д. Усмановой ««Мусульманское «сектантство» в Российской империи: ««Ваисовский божий полк староверов-мусульман» [10, с. 481-490].
7 См. экспертную характеристику ваисовцев написанную Н.Ф. Катановым. Документ полностью приведен в книге Д. Усмановой ««Мусульманское «сектантство» в Российской империи: ««Ваисовский божий полк староверов-мусульман» [10, с. 326332].
8 См. более детально в этих произведениях: Искэрмэ анлагмалар // Фатих Эмирхан. Эсэрлэр: 4 томда. Казан, 1984. - 1т. -428 б.; Гафури М. Болгар кызы Айсылу // Гафури М. Сайланма эсэрлэр: 4 томда. Казан, 1983. - 3т. - 156 б.; Исхаки Г. Вырождение двести лет спустя. М., 2004. - 264 с.
1. Абдуллин Я. Г. Татарская просветительская мысль (социальная природа и основные проблемы). Казань: Иман, 2002. 305 с.
2. Аллен Франк. Исламская историография и «булгарская» идентичность среди татар и башкир России. Казань: РИУ, 2008. 266 с.
3. Амирханов Р.М. Ислам и нация в концепции национальной истории Ш.Марджани // Марджани: наследие и современность. Материалы Международной научной конференции. Казань, 1998. С. 151—162.
4. Биография Багаутдина Ваисова из «Асар» Ризы Фахреддина и материалы к биографии Джагфара Салихова //Усманова Д. Мусульманское «сектантство» в Российской империи: «Ваисовский божий полк староверов-мусульман» 1862-1916 гг. Казань, 2009. С. 481-490.
5. Загидуллина Д.Ф. Модернизм в татарской литературе первой трети XX в. Казань: Тат. кн. изд-во, 2013. 205 с.
6. Исхаков Д.М. Проблемы становления и трансформации татарской нации. Казань: Мастер-Лайн, 1997. 248 с.
7. Катанов Н.Ф. Новые данные о мусульманской сексе ваисовцев. Казань, 1909. 16 с.
8. Коблов Я.Д. Конфессиональные школы казанских татар. Казань, 1916. 119 с.
9. Марджани Ш. Извлечение вестей о состоянии Казани и Булгара. Казань: Иман, 2005. Ч.1. 200 с.
10. Усманова Д. Мусульманское «сектантство» в Российской империи: «Ваисовский божий полк староверов-мусульман» 1862-1916 гг. Казань, 2009. С. 326-332.
11. Хамидуллин Б.Л. История Казанского ханства в трудах татарских историков конца XIX -начала XX в. URL:
http://www.tataroved.ru/publication/tthan/9/ (дата обращения: 18.03.2015).
12. Юзеев А. Н. Просветительская деятельность татарского народа (XIX - нач. XX вв.). Казань, 2014. С. 273-280.
13. Юсупов М. Х. Шигабутдин Марджани. Казань, 2005. С. 228-246;
14. Schamiloglu U. The formation of Tatar historical consciousness: Sihabaddin Marcani and the image of the Golden Horde // Central Asian Survey. 1990, vol.9. №2. Р.39-50.
1. Abdullin Ja. G. Tatarskaja prosvetitel'skaja mysl' (social'naja priroda i osnovnye problemy). Kazan': Iman, 2002. 305 s.
2. Allen Frank. Islamskaja istoriografija i «bulgarskaja» identichnost' sredi tatar i bashkir Rossii. Kazan': RIU, 2008. 266 s.
3. Amirhanov R.M. Islam i nacija v koncepcii nacional'noj istorii Sh.Mardzhani // Mardzhani: nasledie i sovremennost'. Materialy Mezhdunarodnoj nauchnoj konferencii. Kazan', 1998. S.151-162.
4. Biografja Bagautdina Vaisova iz «Asar» Rizy Fahreddina i materialy k biografii Dzhagfara Salihova //Usmanova D. Musul'manskoe «sektantstvo» v Rossijskoj imperii: «Vaisovskij bozhij polk staroverov-musul'man» 1862-1916 gg. Kazan', 2009. S. 481-490.
5. Zagidullina D.F. Modernizm v tatarskoj literature pervoj treti XX v. Kazan': Tat. kn. izd-vo, 2013. 205 s.
6. Ishakov D.M. Problemy stanovlenija i transformacii tatarskoj nacii. Kazan': Master-Lajn, 1997. 248 s.
7. Katanov N.F. Novye dannye o musul'manskoj sekse vaisovcev. Kazan', 1909. 16 s.
8. Koblov Ja.D. Konfessional'nye shkoly kazanskih tatar. Kazan', 1916. 119 s.
9. Mardzhani Sh. Izvlechenie vestej o sostojanii Kazani i Bulgara. Kazan': Iman, 2005. Ch.1. 200 s.
10. Usmanova D. Musul'manskoe «sektantstvo» v Rossijskoj imperii: «Vaisovskij bozhij polk staroverov-musul'man» 1862-1916 gg. Kazan', 2009. S. 326-332.
11. Hamidullin B.L. Istorija Kazanskogo hanstva v trudah tatarskih istorikov konca XIX - nachala XX v. URL: http://www.tataroved.ru/publication/tthan/9/ (data obrashhenija: 18.03.2015).
12. Juzeev A. N. Prosvetitel'skaja dejatel'nost' tatarskogo naroda (XIX - nach. XX vv.). Kazan', 2014. S. 273-280.
13. Jusupov M. H. Shigabutdin Mardzhani. Kazan', 2005. S. 228-246;
14. Schamiloglu U. The formation of Tatar historical consciousness: Sihabaddin Marcani and the image of the Golden Horde // Central Asian Survey. 1990, vol.9. №2. R.39-50.
