CC BY
0Имагология и компаративистика. 2023. № 20. С. 351-363 Imagology and Comparative Studies. 2023. 20. pp. 351-363
Научная статья
УДК 821.161.1
doi: 10.17223/24099554/20/17
Поиски идентичности в поэзии А. Улзытуева: имагологический подход
Людмила Санжибоевна Дампилова1
Ольга Владимировна Хандарова2
12 Институт монголоведения, буддологии и тибетологии Сибирского отделения
РАН, Улан-Удэ, Россия
1 dampilova_luda@rambler.ru
2 olga.khandarova@gmail.com
Аннотация. Рассматривается образ внутреннего «Я» в поэзии А. Улзытуева. Выявлено, что образ формируется из множества обликов, и его осмысление возможно провести в категориях оппозиции Свой - Иной, Другой, Чужой. Установлено, что облик Другого работает на привлечение читательского внимания и составляет периферическую область внутреннего «Я», тогда как центральная часть образа формируется из взаимодействия универсального человеческого «Я» с обликом Своего. Последний в большей степени проявлен на структурном уровне поэтики А. Улзытуева.
Ключевые слова: образ, мотив, код, литература Бурятии, этническая идентичность
Источник финансирования: Статья подготовлена в рамках государственного задания (проект «Этнокультурная идентичность в архитектонике фольклорных и литературных текстов народов Байкальского региона», № 121031000259-6).
Для цитирования: Дампилова Л.С., Хандарова О.В. Поиски идентичности в поэзии А. Улзытуева: имагологический подход // Имагология и компаративистика. 2023. № 20. С. 351-363. doi: 10.17223/24099554/20/17
© Л.С. Дампилова, О.В. Хандарова, 2023
Original article
doi: 10.17223/24099554/20/17
Search for identity in Amarsana Ulzytuev's poetry: An imagological approach
Lyudmila S. Dampilova1 Olga V. Khandarova2
12 Institute for Mongolian, Buddhist and Tibetan Studies of the Siberian Branch of the
Russian Academy of Sciences, Ulan-Ude, Russia
1 dampilova_luda@rambler.ru
2 olga.khandarova@gmail.com
Abstract. The identity of a Russian-speaking artist, who has a different nationality, is of a hybrid character, so the problem of defining his ethnic "ego" acquires special significance in his oeuvre. The article attempts to determine the images and motifs of the Eastern, Buryat mentality in Russian-language literature on the example of the poetry of Amarsana Ulzytuev using the terms of imagology. Amarsana Ulzytuev is a Russian-speaking Buryat poet, he knows the Buryat language at a conversational level, knows the culture and philosophy, traditions and mythology of the Eastern peoples. At the same time, his poetic "ego" is obviously consciously immersed in the context of Russian and world literature and culture. In this study, we start from the assumption that the image of his inner "ego" in poetry is formed from a variety of guises, and it can be comprehended in the categories of the "self - other" opposition. We have established that the "other" is functioning predominantly at the portrait level, referring to the Mongolian history and culture, which is better known to the general reader than the Buryat ones. The image works to attract the reader's attention, it is outrageous and is partly the implementation of the post-colonial consciousness' strategy of "self-exoticization". The "self", which we highlight in Ulzytuev's poetry, has a pronounced universal human character. This image is mostly formed as a result of the lyrical hero's reflection; it is made up of the thematic content of his poetry, of those images of culture that the hero's gaze is directed at, and shows the poet's deep ideas about the world and man. There is yet another image, which is difficult to detect, but it is accessible to the reader's sensations. This image of "self" arises in connection with the themes of childhood and the local history of the native people. Thus, the lyrical hero of Ulzytuev's poetry has a multifaceted and eclectic "ego", whose structure, at first glance, is chaotic. However, as a result of the imagological analysis, we have identified three vectors along which the characteristics that make up the supporting structure of this image are located. The image of the "other" is deliberately exotic and created for an external ethnic look; it constitutes the peripheral
area of the inner "ego". The central part of the image is formed from the interaction of the universal human "ego" with the "self". The former belongs to the poet-philosopher, characterized by an intellectual and aesthetically refined view. The latter, apparently, manifests itself at the structural level of poetics, is recognized by the "self'-determined reader in the poet's work with images, his choice of motifs, his associative links.
Keywords: image, motif, code, literature of Buryatia, ethnic identity
Financial Support: The research was carried out within the state assignment, Project No. 121031000259-6: Ethnocultural Identity in the Architectonics of Folklore and Literary Texts of the Peoples of the Baikal Region.
For citation: Dampilova, L.S. & Khandarova, O.V. (2023) Search for identity in Amarsana Ulzytuev's poetry: An imagological approach. Imagologiya i komparativistika - Imagology and Comparative Studies. 20. pp. 351-363. (In Russian). doi: 10.17223/24099554/20/17
Введение
По этнической принадлежности бурятскую литературу можно отнести к литературам монгольских народов, по государственной идентичности - включить в поле русской литературы. Для национального русскоязычного художника, не знающего родной язык или знающего его на разговорном уровне и воспитанного в традициях русской и западной мировой культуры, проблема определения своего этнического «Я» обретает особое значение. В целом понятно, что национальное «Я» гибридизируется с этническим, в результате чего возникает внутренний образ, конфликтность которого чувствуется на интуитивном уровне. Спектр восприятия русского языка и культуры, чувство причастности к русской родине могут варьироваться от принятия их как родные и близкие до явственного ощущения собственной чужеродно-сти в окружающем культурном пространстве.
В связи с этим возникает вопрос: если в человеке генетически укоренено определенное этническое состояние души, то каким образом это отражается в художественном тексте? Вопрос идентичности является актуальной проблемой современного многонационального отечественного литературоведения. В настоящей статье предпринимается попытка определить образы и мотивы восточной, бурятской
ментальности в русскоязычной литературе на примере поэзии Амар-саны Улзытуева через выявление оппозиции Свой - Иной, Другой, Чужой.
Материалы и методы
В работе анализируются произведения русскоязычного бурятского поэта А. Улзытуева, опубликованные в сборниках «Анафоры» (2013), «Новые анафоры» (2016) и «Обоо с долгим "О"» (2020), а также его стихотворные подборки в литературных журналах.
Инструментарий литературоведческой имагологии представляется в данном случае подходящим «герменевтическим методом интерпретации ("объяснения") „глубинной семантики" (Поль Рикер) феномена культурного, национального или этнического „чужого", проявляющегося в мире художественных текстов» (цит. по: [1. С. 115]). В социальной психологии уже в середине XX в. «национальные идентичности» стали рассматриваться как «интернализированные коллективные образы себя, формирующиеся в структурном контексте оппозиции „Я - Другой"» [2. С. 22]. В работе использованы интертекстуальный, семантико-герменевтический методы анализа художественного текста.
Общая характеристика творчества А. Улзытуева
Амарсана Улзытуев, сын известного бурятского поэта Дондока Улзытуева, писавшего на родном языке, владеет бурятским языком на разговорном уровне, знает культуру и философию, традиции и мифологию восточных народов. При этом его поэтическое «Я» очевидным образом сознательно погружено в контекст русской и мировой литературы и культуры. Подчеркивая «первобытные, звериные символы» в его поэзии, литературные критики признают его «тонким и рафинированным поэтом». В данной работе мы выдвигаем гипотезу, что «тонкий и рафинированный поэт» - это его истинное состояние, а «звериные символы» - его эпатажное, громкое утверждение своей чуждости, особенности в русской поэзии. Это иллюстрирует конфликтность решения вопроса этнического «Я» для национального поэта.
Амарсана пишет напористо оптимистично, активно в виде манифеста доказывает новизну и инаковость своей бурят-монгольской системы стихосложения в русской поэзии, как чтец своих произведений выступает экспрессивно и нарочито экзотично. Интерес к его поэзии в пространстве российского интернета и литературной критики не угасает уже много лет, что предполагает значимость его поэзии и манифеста: П. Басинский в 2013 г. писал, что «две поэтические стихотворные культуры - русская европейская и бурятско-монгольская - сталкиваясь, разумеется, конфликтуют, но и рождают искру» [3. С. 16]. В 2020 г. А.Ю. Увицкий признает: «Вряд ли этот проект (как, впрочем, и хлеб-никовский) будет иметь для русской поэзии глобальное значение, но расширению поэтического сознания, несомненно, послужит» [4].
В его интертекстуальных аллюзиях можно найти архетипы из мировой мифологии, реминисценции на художественные образы всех континентов. Здесь полное взаимодействие представлений о своей и чужой культуре, поэт вовлечен в события в мировом масштабе. Его неологизм «всеземля» определяет координаты поэтических поисков. Как пишет Л. Аннинский, «планета Земля - вот настоящий лирический герой Амарсаны» [5. С. 9]. В плане поэтики отмечены сложные приемы стихосложения и роль неологизмов в его версификационных упражнениях. В поэзии Улзытуева начальная аллитерация поддерживается ассонансами, звуковыми повторами, долгими гласными, внутренней рифмой, акцентно-слоговым ритмом. Поэт Евгений Рейн считает, что «Амарсана Улзытуев совершенно естественно и свободно сегодня ведёт собственную обретённую линию» [6. С. 110].
Другой, Чужой, Иной
Образ чужака всегда представлялся привлекательным и удобным для осмысления незнакомой или малознакомой культуры. При этом он наделен своим функционалом: «...по мнению Ж.-М. Мура, общественная фантазия способствует созданию культурно опосредованных образов "чужого" в литературе, которые имеют идеологический или утопический характер. В тексте эти образы исполняют либо интегрирующую роль (как идеология), либо (как утопия) роль субвер-сивную, разрушающую данную группу, нацию или культуру» (цит.
по: [1. С. 115]). Проанализируем, как именно встраивается образ Другого во внутреннее «Я» в творчестве поэта.
Амарсана подчеркнуто декларирует свое особенное и незнакомое читателю «Я». В «Автопортрете» оборванными и резкими символическими строками нарочито создается пугающий образ скорее Чужого, чем более близкого Другого: «Чистое золото орд моего лица, / Чик узкоглазым, как лезвие, взглядом - и нету его, супротивника мово! / Вырастил я нос да не нос, приплюснутый кувалдой, / Выпрас-тал из-под жестких волос ушки на макушке - слушать топот судьбы» [7. С. 55]. Метафора «золото орд», отсылая к Золотой Орде и образу врага в романах В. Яна, определяет его этническую связь с монгольским миром. В этом гиперболизированном образе чужака-дикаря вырисовываются два противоположных героя: кровожадный воин эпохи Чингис-хана и вдумчивый современник, пытающийся понять суть жизни. Прием интерференции, в частности смешение былинного («супротивника мово») и разговорного стилей, усложняя восприятие текста, подчеркивает инаковость нарисованного портрета.
В его стихотворениях встречаются явные реминисценции из древнерусской лексики, из «Слова о полку Игореве», для него русский язык такой близкий, он хочет сказать что-то новое именно в русской поэзии и на русском языке. Но при всем при том его позиция связана с генетическими истоками, поэтому в творчестве он активно прибегает к «самоэкзотизации» [8], когда этнический образ создается с позиции русского сознания и для него же, чтобы быть узнаваемым российским читателем.
Амарсана умеет выбрать экзотичное и дикое для другого менталитета и облекать это в утонченные формы интеллектуальных размышлений: «Созерцаю необратимый процесс, / Согласно второму закону термодинамики, / Вспарывания брюха, проскальзывания руки под шкуру - / оторвать аорту, / Взмахи и песнопенья ножа...» [9. С. 76]. Натуралистическое описание разделки барана бескровным методом для инородного взгляда почти не понятно, а для этнического «Я» -это самое обычное явление.
Здесь мы наблюдаем иллюстрацию того, как образы, касающиеся характера и идентичности, не просто являются ментальными репрезентациями, созданными нациями о нациях, а сами словно задают образцы этой национальной идентификации [10]. Только в нашем
случае поэт создает автопортрет, изображающий хоть и внешне цельного чужого героя, однако с отчетливо проступающим внутренним «Я», метафизически преодолевающим эту кажущуюся цельность.
Универсальное «Я»
Лирический герой Улзытуева многолик. Его отличает тенденция к универсализму, в философском плане он открывает миру свое «христианнейшее мусульмано-даосско-буддийское сердце...»: «"Алоха!" -я им кричу, "Аллахум!" - я им пою, "Ом мани!" - я их молю.» [9. С. 38, 41]. Программным заявлением звучит заглавие одного из разделов сборника - «Всеземля»: «Любое человечество пою, / Слепое под землей, немое, кольцами ревущее, / Сырое, окающее, космосами из себя плюющее, / Ночное, лазающее, ползущее, деревья жрущее... / Святое человечество люблю, / Светы их и мраки, / Раи их и ады, / Рои их богов, что горше Иеговы, пуще Будды, Иисуса слаще» [11. С. 11]. От того, куда обращен всеохватный взгляд поэта, зависят и его собственные ипостаси: «Поэт, прежде всего - рыцарь <.> / Поэт, прежде всего - самурай <...> / Поэт, прежде всего - индеец <...> / Поэт, прежде всего - богатырь...» [11. С. 6].
У Улзытуева нет прямых описаний, все в контексте, в постмодернистской манере из коротких разрозненных эпизодов составляется полная картина. Шаман у него - итальянец-повар, ищущий что-то особенное в шаманизме. Возможно, это отсылка ко временам расцвета неошаманизма, когда для бурятских шаманов открылся заграничный мир, а иностранцы стали приезжать в Бурятию на конференции, порой демонстрируя истовость в вере в культ. В итоге автор рисует черно-белый портрет шамана: «Шаманы мстительны и опасны, / Дурманы прячут в своих карманах, / Шаманы трогательны и прекрасны, / Мечтой осияны они, как дети» [9. С. 62]. Текст построен в характерном для поэта ироничном стиле, и ирония у него чаще позитивная, но здесь особенно следует отметить отчетливо сторонний взгляд на шамана, не дополняемый никаким сокровенным отношением и знанием посвященного изнутри. Подобный универсальный де-локализованный взгляд характерен не только для творчества А. Ул-зытуева, но и для некоторых других (однако не всех) современных
бурятских русскоязычных писателей - таковы, например, герои Булата Аюшеева или Геннадия Башкуева.
Развивая предыдущую мысль, можно заметить, что ориентация на вечность и безграничность фактически содержит глобализационную подоплеку. Если поэт обращается ко всем сразу, то, получается, что ни к кому в отдельности. Так возникает образ неприкаянных странствующих слепых музыкантов, обладающих эзотерическим знанием, чье искусство недоступно окружающим, но также и ни одному человеку на земле: «Где им, бессмертным, найти на земле сокровенное ухо?» [11. С. 7].
Вместе с тем необходимо признать, что буддийские мотивы в его философских размышлениях о жизни и смерти встречаются намного чаще, выделяя уникальное видение мира: «Нет пути к Брахме, нет, / Смертным заказан путь, / Дай же хотя бы росинку бессмертья, / Джай Гуру Дэйва Ом!», «Ом, повторяет усталый шерп», «О, журавлиная песнь песней моей души! / Ом мани падме хум!» [9. С. 19, 37, 91]. Примечателен последний пример, где текст выстроен семантически плотно, и в трех словах «журавлиная песнь песней» читаются аллюзии на два произведения. Прощальная песня «Журавли» Р. Гамзатова ведет к мотиву разлуки, «Песнь песней Соломона» из библии - к мотиву любви: в этих двух строках сходятся воедино времена, континенты и верования. Несмотря на заявленный довлеющий универсализм, в подобных соединениях образов, на наш взгляд, может проступать этнически окрашенный способ мировидения. Рассмотрим далее предметно, в чем он заключается.
Свой
Если в обозначенной в предыдущем разделе позиции можно заподозрить определенную демонстративность и декларативность, то в иных текстах поэта явно чувствуется естественное состояние души «отстоять и молиться Ом Мани! и Да святится имя Твое» [11. С. 61]. Тексты в раннем лирическом сборнике Амарсаны Улзытуева «Утро навсегда» были выстроены как заговор, заклинание, молитва. Мантры и молитвы всегда на устах героя, одновременно живущего в христи-анско-буддийском единении. В разных вариациях восхваляющие божественного учителя молитвы используются автором в бытовых
сценах и философских размышлениях. Таким образом, со временем поэт приходит к философской концепции синкретического религиозного чувства, однако с преобладающей буддийской окраской, что, на наш взгляд, является уже отличительным свойством облика Своего в идентичности поэта.
Кроме того, этнически обозначенный Свой проявляется в связях образов и некоторых мотивах. Например: «Вот она [Германия] какая - как спящий ребенок, трогательная и безмятежная! / Любо мне прикоснуться к люльке ее крепостей и соборов, / Лоб готический ее поцеловать...» - или, наоборот, земли благословляют героя: «Царствуй! - отвечают гуэлинские горы, / Целуя каждого в лоб» [11. С. 2324] - здесь мы имеем дело именно с этнически маркированным действием. В бытовой традиции монгольских народов поцелуй в лоб обладает коннотацией приветствия и благословения, причем именно взрослого в отношении к ребенку. В русской культуре поцелуй в лоб все же чаще обладает символикой прощания. Без этого знания трудно в полной мере оценить отеческую нежность и покровительственное отношение, которые «вкладывает» автор в эти строки.
По нашим наблюдениям, мотивы, связанные с образом Своего, часто отсылают к теме детства, что, конечно, закономерно. В стихотворении «Обоо с длинным о» герой возвращается в детство, в котором открывается иной, параллельный мир духов: «А сами думаем, не рассердятся ли на нас эзэны, таинственные и грозные, / С глазами кузнечиков и стрекоз, с ушами одуванчиков и васильков» [9. С. 61]. Эзэны -это бесплотные духи местности в бурятской шаманистской традиции, однако взгляд ребенка придает им осязаемые черты, наделяя их органической связью с насекомыми и растениями - знакомым и близким природным микромиром детства.
В стихотворении мы наблюдаем двойное возвращение - к истокам и к бесконечности: «Вселенная - ты твёрже смерти, камлает старик, жертвуя спички и молоко.» [9. С. 61]. Свой последний сборник стихотворений поэт назвал «Обоо», еще раз подчеркивая свою инако-вость. Значение слова обоо, обозначающее у тюрко-монгольских народов кучу камней на местах поклонений, автор не раскрывает в примечаниях, и в русском языке это заимствование становится своего рода образом-символом. В данном случае под символом подразумевается художественный образ, в котором заключена «способность
сохранять в свернутом виде исключительно обширные и значительные тексты» [12. С. 241]. Подобные непереведенные образы-символы в национальной русскоязычной поэзии становятся художественным кодом, в котором зашифрована в том числе и информация о содержании образа Своего.
Выводы
В поэзии А. Улзытуева лирический герой обладает многоликим и эклектичным «Я», структура которого, на первый взгляд, хаотична. Однако при ближайшем рассмотрении можно определить векторы, по которым располагаются характеристики, составляющие несущую конструкцию этого образа.
В первую очередь, заметен нарочито экзотичный, созданный, прежде всего, для внешнего этнического взгляда облик Другого, местами даже Чужого. Он чаще проявляется в портретных образах и эксплуатирует расхожие представления о диком кочевнике, жителе степей. Таким образом поэт намеренно выстраивает бурятскую этническую составляющую своей идентичности от монгольской, возможно, рассчитывая на создание и закрепление образа бурята на родственном, но более широко известном, узнаваемом и устойчивом материале. Мы предполагаем, что это периферическая область внутреннего «Я» поэта, направленная на первичное привлечение внимания, рассчитанная на начало взаимодействия автора и читателя.
Ядро же внутреннего образа заключает в себе две составляющих. Во-первых, это поэт-философ, универсалист, сострадающий всему живому, не делающий различий между временами и народами. Этот облик во многом рождается из тематического ряда стихотворений и характеризуется максимально всеохватным, общечеловеческим видением. Он вырастает из его интеллектуально ориентированного миро-видения и миропонимания, формируется как результат самообразования и самовоспитания, как отражение направленности его эстетически утонченного взгляда, как глубинное представление поэта о жизни и человеке. Это та область духа, куда приглашает поэт читателя при более близком знакомстве.
Во-вторых, есть все же обусловленная этнической идентичностью составляющая «Свой», которая, отчасти субъективно, ощущается
генетически родственным читателем и которая обнаруживает свойственность, своеобразность мышления поэта. Это то ненамеренное, недекларируемое этническое «Я», которое восходит корнями к детству, бытовому поведению и ритуалам, ко времени усвоения отдельным представителем человечества одного из языков общения и взаимодействия. Облик Своего считывается в работе с образами, выборе мотивов, ассоциативных связях. Иными словами, мы усматриваем эту составляющую в большей степени не на образном, а на структурном, архитектоническом уровне поэтики творчества Улзытуева.
Эта трудноуловимая сущность, неосознаваемая или малоосознава-емая самим автором, однако, довольно ясно считываемая читателем и/или исследователем, является интересной в изучении творчества национальных русскоязычных авторов и авторов-билингвов. Мы считаем, что применение инструментария имагологического литературоведения является перспективным способом для рассмотрения этого предмета.
Список источников
1. Козлова А.А. Имагологический метод в исследованиях литературы и культуры // Обсерватория культуры. 2015. № 3. С. 118-122.
2. Leerssen J. Imagology: History and method // Imagology: The cultural construction and literary representation of national characters. A critical survey. Amsterdam : Rodopi, 2007. P. 17-32.
3. Басинский П. Вышла книга стихов Амарсаны Улзытуева // Российская газета. 2013. № 6258. 13 дек. Рец. на кн.: Улзытуев А. Анафоры. М. : ОГИ, 2013.
4. Увицкий А.Ю. Большое кочевье. Амарсана Улзытуев // Вопросы литературы. 2020. № 2. URL: https://voplit.ru/article/bolshoe-kocheve-amarsana-uzyltuev/
5. Аннинский Л. Счастье нечаянно жить // Улзытуев А. Д. Новые анафоры. М. : Время, 2016. С. 5-10.
6. РейнЕ. Заколдованный звуками струн... // Байкал. 2016. № 2. С. 109-113.
7. Улзытуев А.Д. Анафоры. М. : ОГИ, 2013. 76 с.
8. Кукулин И. «Внутренняя постколонизация»: формирование постколониального сознания в русской литературе 1970-2000 годов // Гефтер. 2014. 19 марта. URL: http://gefter.ru/archive/11708
9. Улзытуев А.Д. Новые анафоры. М. : Время, 2016. 128 с.
10. DyserinckH. Komparatistik: Eine Einführung. Bonn : Bouvier, 1991. 234 p.
11. Улзытуев А.Д. Обоо с долгим «О». Владивосток, 2020. 102 с.
12. Лотман Ю.М. Семиосфера. СПб. : Искусство-СПб, 2000. 704 с.
References
1. Kozlova, A.A. (2015) Imagologicheskiy metod v issledovaniyakh literatury i kul'tury [Imagological method in studies of literature and culture]. Observatoriya kul'tury. 3. pp. 118-122.
2. Leerssen, J. (2007) Imagology: History and method. In: Leerssen, J. & Beller, M. (eds) Imagology: The cultural construction and literary representation of national characters. A critical survey. Amsterdam: Rodopi. pp. 17-32.
3. Basinskiy, P. (2013) Vyshla kniga stikhov Amarsany Ulzytueva [A book of poems by Amarsana Ulzytuev has been published]. Rossiyskaya gazeta. 6258. 13 December. Book Review: Ulzytuev, A.D. (2013) Anafory [Anaforas]. Moscow: OGI.
4. Uvitskiy, A.Yu. (2020) Bol'shoe kochev'e. Amarsana Ulzytuev [A large nomad camp. Amarsana Ulzytuev]. Voprosy literatury. 2. [Online] Available from: https://voplit.ru/article/bolshoe-kocheve-amarsana-uzyltuev/
5. Anninskiy, L. (2016) Schast'e nechayanno zhit' [Happiness is to live unexpectedly]. In: Ulzytuev, A.D. Novye anafory [New anaphoras]. Moscow: Vremya. pp. 5-10.
6. Reyn, E. (2016) Zakoldovannyy zvukami strun... [Enchanted by the sounds of strings...]. Baykal. 2. pp. 109-113.
7. Ulzytuev, A.D. (2013) Anafory [Anaforas]. Moscow: OGI.
8. Kukulin, I. (2014) "Vnutrennyaya postkolonizatsiya": formirovanie postkolonial'nogo soznaniya v russkoy literature 1970-2000 godov ["Internal postcolonization": the formation of postcolonial consciousness in Russian literature of 1970-2000]. Gefter. 19 March. [Online] Available from: http://gefter.ru/archive/11708
9. Ulzytuev, A.D. (2016) Novye anafory [New anaphoras]. Moscow: Vremya.
10. Dyserinck, H. (1991) Komparatistik: Eine Einführung. Bonn: Bouvier.
11. Ulzytuev, A.D. (2020) Oboo s dolgim "O" [Oboo with a long "O"]. Vladivostok: [s.n.].
12. Lotman, Yu.M. (2000) Semiosfera [Semiosphere]. St. Petersburg: Iskusstvo-SPb.
Информация об авторах:
Дампилова Л. С. - д-р филол. наук, главный научный сотрудник отдела литературоведения и фольклористики Института монголоведения, буддологии и тибетологии Сибирского отделения Российской академии наук (Улан-Удэ, Россия). Email: dampilova_luda@rambler.ru
Хайдарова О.В. - канд. филол. наук, младший научный сотрудник отдела литературоведения и фольклористики Института монголоведения, буддологии и тибетологии Сибирского отделения Российской академии наук (Улан-Удэ, Россия). E-mail: olga.khandarova@gmail.com
Авторы заявляют об отсутствии конфликта интересов.
Information about the authors:
L.S. Dampilova, Dr. Sci. (Philology), chief research fellow, Institute for Mongolian, Buddhist and Tibetan Studies of the Siberian Branch of the Russian Academy of Sciences (Ulan-Ude, Russian Federation). E-mail: dampilova_luda@rambler.ru O.V. Khandarova, Cand. Sci. (Philology), junior research fellow, Institute for Mongolian, Buddhist and Tibetan Studies of the Siberian Branch of the Russian Academy of Sciences (Ulan-Ude, Russian Federation). E-mail: olga.khandarova@gmail.com
The authors declare no conflicts of interests.
Статья принята к публикации 19.11.2022. The article was accepted for publication 19.11.2022.
