CC BY
139Раздел II
РЕЛИГИОЗНЫЙ ФАКТОР В ИСТОРИИ ДРЕВНИХ И СРЕДНЕВЕКОВЫХ НАРОДОВ ЕВРАЗИИ
УДК 9 (904) Н. Н. Серегин
Алтайский госуларственный университет, Барнаул (Россия)
ПОГРЕБАЛЬНЫЙ ОБРЯД РАННЕСРЕДНЕВЕКОВЫХ ТЮРОК ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ: ФОРМИРОВАНИЕ И ЭВОЛЮЦИЯ2
В статье представлен опыт реконструкции процессов сложения и эволюции форм погребальной обрядности тюрок Центральной Азии. Осуществлен анализ материалов раскопок более 450 захоронений, исследованных в различных частях региона. Основную массу изученных памятников составили некрополи, расположенные на Алтае, в Туве, Минусинской котловине и Монголии и демонстрирующие развитие культуры кочевников во второй половине I — начале II тыс. н. э. Анализ погребальных комплексов раннего кызыл-ташского этапа (вторая половина V — первая половина VI в.) позволил установить весьма слабую связь с традициями населения Алтая хуннуско-сяньбийского времени. Вместе с тем такая преемственность фиксируется по материалам раскопок «поминальных» объектов, а также при рассмотрении предметного комплекса. Судя по имеющимся данным к середине VI в. произошло формирование стандартных форм погребального обряда тюрок, которые в эпоху Первого каганата и в более позднее время получили распространение на обширных территориях. В этот период, а также на последующих катандинском, туэктинском и курайском этапах (вторая половина VIII — первая половина X в.) фиксируется тенденция, связанная с усложнением погребальных сооружений и увеличением вариабельности наземных и внутри-могильных конструкций. Немногочисленные памятники конца I — начала II тыс. н. э. отражают упадок традиций погребальной обрядности тюрок.
2 Работа выполнена при финансовой поддержке гранта МОН РК №АР05135345 «Мифологические универсалии и духовные практики в реконструкции этноисторической картины мира тюркских народов».
Ключевые слова: тюрки, погребальный обряд, Центральная Азия, археологические памятники, исторический контекст, реконструкция.
N. N. Seregin
Altai State University, Barnaul (Russia)
FUNERAL RITE OF EARLY-MEDIEVAL TURKS IN CENTRAL ASIA: FORMATION AND EVOLUTION
The article concerns the reconstruction of the formation and evolution of the Turkic funeral rite in Central Asia. The author analyzes the materials of more than 450 burials, excavated in various parts of the region. The main part of the studied sites are the necropolises located in the Altai, Tuva, Minusinsk Basin and Mongolia. These objects demonstrate the development of nomadic culture in the second half of the I — early II millennium AD. The analysis of the burial complexes of the early Kyzyl-Tash stage (the second half of the V — first half of the VI centuries) made it possible to establish a very weak connection with the traditions of the Altai population of the Xiongnu-Xianbei period. At the same time, that similarity is fixed on materials of ritual objects, and also at consideration of inventory from sites. Judging by the available data, the formation of standard forms of the Turkic funeral rite happened in middle of the VI century AD. In the era of the First Kaganate and later it became widespread in vast territories. At this time, as well as in the subsequent Katanda, Tuekta and Kurai stages (the second half of the VIII — the first half of the X centuries), the tendency of complication of funerary structures and an increase in the variability of burial constructions took place. A few sites of the end of I — beginning of II millennium AD demonstrate the decline of the traditions of the Turkic funeral rite.
Keywords: Turks, funeral rite, Central Asia, archaeological sites, historical context, reconstruction.
DOI: 10.14258/nreur(2018)2-03
Как известно, погребальный обряд представляет собой один из весьма консервативных элементов культуры древних и средневековых обществ. Любые новации, фиксируемые этой сфере, отражают серьезные изменения в мировоззренческих представлениях людей, которые в свою очередь были обусловлены важными историческими событиями — миграциями, завоеваниями, сменой элиты и др. Более частым явлением была эволюция форм обрядовой практики, демонстрирующая трансформации более частного порядка. Таким образом, анализ материалов раскопок некрополей, относящихся к различным периодам в развитии конкретного социума, позволяет рассматривать многие аспекты его истории. В настоящей статье представлен опыт реконструкции процессов формирования и эволюции погребального обряда раннесредневековых тюрок Центральной Азии. При этом результаты изучения археологических ма-
териалов рассмотрены в контексте основных историко-культурных процессов, происходивших в регионе во второй половине I — начале II тыс. н. э.
Кратко остановимся на характеристике имеющейся источниковой базы. Погребальные памятники раннесредневековых тюрок исследованы главным образом на территории Алтая, Тувы и Минусинской котловины (см. рис.). Раскопки таких объектов осуществляются начиная с середины XIX в., и почти каждый год появляются новые материалы.
К настоящему времени наиболее хорошо изученным с этой точки зрения регионом следует считать Алтай. На данной территории раскопаны около 200 тюркских захоронений, демонстрирующих развитие культуры кочевников начиная с конца V — начала VI в. н.э. и вплоть до XI в. н.э. [Серегин, Матренин, 2016: 251-271; Дашковский, Серегин, 2009]. Несколько меньшее количество погребальных комплексов тюрок известно на территории Тувы. Судя по имеющимся сведениям, в данном регионе изучено более 85 таких захоронений [Серегин, 20136:197-201], причем количество объектов благодаря раскопкам последних лет увеличивается [Дорога длиной.. .,2015; Килуновская и др., 2017; Садыков, 2017]. Особую группу тюркских некрополей, отражающих специфику локального варианта культуры кочевников, демонстрируют результаты исследований в Минусинской котловине [Худяков, 2004; Серегин, Матренин, 2016: 174-182]. На сегодняшний день в данном регионе изучены более 100 тюркских захоронений, характеризующихся рядом специфичных черт, но, несомненно, относящихся к рассматриваемой общности номадов [Серегин, 20136: 201-204].
По сравнению с накопленными материалами раскопок в Алтае-Саянском регионе довольно незначительным выглядит количество погребений раннего Средневековья, исследованных в центре каганатов тюрок — Монголии, особенно если принимать во внимание размеры данной территории. На сегодняшний день в различных частях страны раскопаны около 50 тюркских захоронений [Серегин, 20176]. Большая часть объектов раннего Средневековья изучена в центральных и северных районах Монголии (Архангайском, Баянхонгорском, Булганском, Селенгинском, Уверхангайском, Центральном аймаках). Кроме того, известна довольно представительная серия памятников на западе страны (Баян-Улэгейский, Убсунурский и Ховдский аймаки), а также зафиксированы отдельные объекты на северо-востоке. При этом очевидно, что такая локализация тюркских некрополей лишь отчасти объясняется объективными причинами и спецификой расселения кочевников. В большей мере территориальные рамки распространения известных памятников обусловлены степенью интенсивности полевых исследований в разных областях страны. Потому в ходе будущих археологических работ в Монголии зафиксированная ситуация может измениться.
Анализ выявленных закономерностей в расположении и локализации курганов тюрок Монголии показывает, что традиции погребальной обрядности кочевников этого времени не предполагали сооружения больших отдельных некрополей. Чаще всего объекты второй половины I тыс. н. э. были исследованы в ходе раскопок памятников более раннего времени. Дисперсное расположение курганов периода раннего Средневековья определенным образом осложняет массовые раскопки таких комплексов и, возможно, является одной из причин небольшого количества известных погребений. Другим фактором следует считать фрагментарность опыта целенаправленных исследований погребальных памятников тюрок, что также объясняет и немногочисленность известных некрополей населения данной общности на территории Казахстана и Средней Азии, которые в настоящей работе привлекаются в качестве аналогий.
Таким образом, к настоящему времени раскопано более 450 тюркских захоронений. Анализ материалов исследований этих памятников позволяет представить характеристику процессов формирования и эволюции традиций номадов, а также проследить их специфику в конкретных частях центрально-азиатского региона.
Наибольшую сложность представляет собой анализ особенностей сложения форм погребальной обрядности тюрок. Это связано с ограниченным объемом материалов, демонстрирующих начальный период истории кочевников данной общности. Ранний кызыл-ташский этап в развитии культуры тюрок (вторая половина V — первая половина VI в.) [Тишкин, Горбунов, 2005; Тишкин, Серегин, 2011] в настоящее время представлен памятниками, раскопанными только на Алтае3. Судя по всему, это отражает район формирования и первоначальной локализации населения данной общности. Количество объектов, относящихся к рассматриваемому времени, весьма незначительно. Вместе с тем анализ известных материалов дает возможность для обозначения ряда признаков, отличающих погребальные комплексы кызыл-ташского этапа.
При исследовании некоторых памятников второй половины V — первой половины VI в. зафиксированы черты погребальной обрядности, демонстрирующие возможную связь с традициями, характерными для булан-кобинской культуры Алтая хунну-ско-сяньбийского времени. В одном случае отмечено помещение лошади над погребением человека [Кирюшин, Неверов, Степанова, 1990: 233], что является наиболее распространенным способом расположения животного в обрядовой практике «булан-ко-бинцев» [Матренин, 2005:41-42]. Другим вариантом данной традиции у населения Алтая первой половины I тыс. н. э. было помещение лошади «в ногах» умершего человека, за стенкой погребальной камеры. Схожая ситуация зафиксирована в одном из наиболее ранних тюркских погребений, исследованном на территории Тувы [Грач, 1982, рис. 1]. Вероятно, с традициями хуннуско-сяньбийского времени следует связывать также некоторые «одиночные» захоронения, в том числе, относящиеся к кызыл-ташскому этапу [Худяков, Скобелев, Мороз, 1990, рис. 4].
Помимо признаков погребальной обрядности, демонстрирующих возможную связь памятников раннего этапа в развитии культуры тюрок с традициями предшествующего времени, выделяются и другие черты, отличающие комплексы Алтая второй половины V — первой половины VI вв. н. э. Прежде всего следует отметить наибольшую простоту в оформлении наземных конструкций. Курганные насыпи чаще всего представляли собой одно- или двухслойную каменную наброску; не зафиксировано ни одного случая сооружения крепиды или ограды. Определенное распространение получили впускные погребения, что является характерным признаком для периодов, когда происходит сложение традиций. Другим объяснением появления таких объектов является нестабильность политической ситуации, также обусловленной процессами формирования новой общности кочевников. С другой стороны, на кызыл-ташском этапе фиксируется сложение норм обряда, ставших впоследствии характерными признаками погребальной практики населения тюркской культуры. Так, при исследовании од-
3 В ходе недавних полевых работ на территории Западной Монголии были раскопаны тюркские «поминальные» объекты, датировка которых на основании характерных конструкций, а также обнаруженных предметов может быть предварительно определена в рамках второй половины V-VI вв. н.э. Эти данные свидетельствуют о том, что обозначенный регион входил в область формирования культуры номадов, а также позволяют рассчитывать на получение подобных материалов в ходе будущих исследований. Благодарим профессора Ц. Турбата за возможность ознакомиться с неопубликованными результатами раскопок.
ного из объектов середины VI в. [Кирюшин и др., 1998] отмечено полное соблюдение стандарта ритуала, получившего распространение в последующее время: захоронение человека с лошадью, помещенной слева от него при ориентировке покойного в восточный сектор горизонта и противоположном направлении животного. Лошадь присутствовала и в относящихся к кызыл-ташскому этапу кенотафах [Савинов, 1982; Куба-рев, 2005]. С оформлением сопроводительного захоронения животного связано появление приступки [Тишкин, Горбунов, 2005].
Одним из показателей, отличающих погребальные комплексы тюрок второй половины V — первой половины VI в. н.э. от памятников данной общности более позднего времени, является низкая степень социальной дифференциации, зафиксированная в материалах погребений. Судя по всему, это отражает начальный этап в становлении общества раннесредневековых кочевников на Алтае.
В целом, погребальные комплексы тюрок демонстрируют весьма слабую связь с традициями булан-кобинской культуры Алтая. Анализ известных немногочисленных памятников не позволяет четко зафиксировать устойчивые формы обрядности, которые бы однозначно свидетельствовали о процессах взаимодействия местного населения и пришлого «племени Ашина». Вместе с тем эти явления получили отражение в других материалах. Так, ряд общих характеристик, указывающих на возможную преемственность населения региона хуннуско-сяньбийского времени и раннего Средневековья, демонстрируют «поминальные» объекты [Матренин, Сарафанов, 2006; Серегин, Шелепова, 2015]. Анализ предметного комплекса из памятников Алтая второй половины V — первой половины VI вв. позволил выделить две группы вещей, которые свидетельствуют об участии в формировании тюркской культуры двух основных компонентов — местного, представленного комплексами булан-кобинской культуры, и пришлого, связанного с населением, более ранняя история которого не обеспечена пока археологическими материалами [Серегин, Матренин, 2016:173-174].
Представленные наблюдения очевидным образом демонстрируют приход на Алтай нового населения и могут быть сопоставлены с известными сведениями письменных источников. Согласно информации, приведенной в китайских летописях, в 460 г. жу-ань-жуани переселили на Алтай племя Ашина. Имеются все основания для утверждения о том, что это и было пришлое население, составившее основу для формирования новой общности — тюркской культуры. Дальнейшие целенаправленные полевые исследования на территории Алтая, а также в Западной Монголии и Синьцзяне позволят наполнить содержанием или скорректировать представления о процессах формирования традиций тюрок в середине I тыс. н. э.
Особенности дальнейшего развития археологической культуры раннесредневековых тюрок были в значительной степени обусловлены перипетиями политической истории кочевников. Из письменных источников известно, что объединенные племена номадов нанесли поражение империи жуань-жуаней и образовали в 545-552 г. Первый Тюркский каганат. Успешные военные походы способствовали быстрому расширению державы номадов и распространению традиций обрядовой практики и материальной культуры на обширные территории. Данные процессы нашли отражение в памятниках кудыргинского этапа культуры тюрок (вторая половина VI — первая половина VII в.) [Гаврилова, 1965: 58-60; Могильников, 1981: 32-33; Кляшторный, Савинов, 2005:203-209]. Археологические комплексы этого периода исследованы уже не только на Алтае, но также на обширных сопредельных территориях Тувы, Минусинской кот-
ловины, Монголии, Казахстана и Средней Азии. При этом памятники каждой из обозначенных территорий отличаются по целому ряду характеристик, демонстрирующих специфику развития общества тюрок и требующих отдельного рассмотрения.
Основная масса погребальных комплексов кудыргинского этапа известна на Алтае. Очевидно, это отражает статус данной территории не только как места формирования культуры тюрок, но и как базы для первых военных походов раннесредневеко-вых кочевников. Наиболее крупным некрополем Алтая данного периода является могильник Кудыргэ. Различным аспектам изучения эпонимного памятника посвящена обширная литература. В ряде работ отечественных исследователей представлен опыт рассмотрения и интерпретации некоторых сторон погребальной обрядности населения, оставившего могильник [Гаврилова, 1965: 28; Азбелев, 2000: 4-5; Кляшторный, Савинов, 2005: 205-206]. Поэтому в настоящей работе отметим лишь наиболее показательные черты данного комплекса, демонстрирующие как некоторые особенности некрополя, так и признаки, характерные для культуры раннесредневековых тюрок в целом.
При первом рассмотрении материалов раскопок на могильнике Кудыргэ может сложиться впечатление о специфичности погребальной обрядности населения, оставившего некрополь. Однако при подробном анализе памятника и сопоставлении с общими традициями тюрок становится очевидным, что могильник не представляет собой исключительного явления. Так, описанные A.A. Гавриловой [1965: 22-28] и отраженные в иллюстрациях специфичные наземные сооружения в виде «овала из камней» или «прямоугольника из плит», представляют собой обычную курганную насыпь, в основе которой была крепида из крупных камней [Нестеров, Милютин, 1995: 165— 166]. Аналогии в памятниках тюрок имеют такие элементы конструкций, как перекрытие могильной ямы, сооружение приступки по одной из ее стенок и погребальная камера в виде гроба, отмеченные при исследовании ряда объектов могильника Кудыргэ.
Также достаточно традиционными для обрядовой практики раннесредневековых тюрок являются отдельные «одиночные» погребения людей и лошадей, исследованные на рассматриваемом некрополе. Подобные объекты, известные и на других комплексах [Серегин, 201 За, 2017а], на могильнике Кудыргэ расположены на определенном расстоянии друг от друга [Гаврилова, 1965, табл. II] и имеют отдельные наземные сооружения. Анализ материалов раскопок показывает, что обоснованным является отнесение объектов № 1, 3 и 8 некрополя к отдельным захоронениям лошадей, а могил 2,4, 6 — к «одиночным» погребениям людей. Могила 22 может быть обозначена как «парный» кенотаф. Характеристика подобных объектов достаточно подробно раскрыта в ряде работ [Савинов, 1987; Серегин, Матренин, 2016: 126-127].
Единственной действительно специфичной чертой погребальной обрядности, выделяющей некрополь на фоне других комплексов тюрок, является нетипичная для носителей рассматриваемой общности ориентировка умерших в южный сектор горизонта. Однако в данном случае имеются основания для предположения о том, что отличие в обозначенном элементе погребального обряда обусловлено не особенной этнокультурной принадлежностью населения, а характеристиками местности. Замечено, что долина, в которой находится некрополь, имеет выходы только в северном и южном направлениях [Нестеров, Милютин, 1995:157]. Похожая ситуация, демонстрирующая влияние ландшафта на преобладающую ориентировку умерших людей в определенный сектор горизонта, наблюдается и на других комплексах Алтая различных хронологических периодов [Матренин, 2005: 38].
Рассмотрение показателей погребального обряда, зафиксированных на других памятниках Алтая кудыргинского этапа, позволяет более подробно раскрыть особенности некрополей данного периода. Наземные сооружения представлены простыми насыпями, чаще всего без каких-либо дополнительных конструкций. Только в одном случае зафиксирована крепида по периметру наброски [Могильников, 1990, рис. 3]. Также однажды отмечен околокурганный объект в виде небольшой каменной выкладки, пристроенной с юго-запада к насыпи [Кубарев, 2011: 229]. Редким показателем являлось сооружение перекрытия могильной ямы, которое было каменным [Кирюшин и др., 1998:165] или деревянным [Евтюхова, Киселев, 1941: 100]. Не исключено, что такие конструкции присутствовали и в некоторых ограбленных захоронениях, где зафиксированы их следы [Могильников, 1990: 141]. В абсолютном большинстве случаев тюрками Алтая во второй половине VI — первой половине VII вв. сооружалась простая могильная яма; только однажды отмечена приступка по одной из ее стенок, на которой помещена лошадь [Могильников, 1990, рис. 2]. Несколько большее распространение получила другая конструкция, связанная с оформлением сопроводительного захоронения животного — перегородка, отделявшая его от человека. Такие сооружения были деревянными или каменными, причем в одном захоронении подобная конструкция находилась с обоих боков лошади, образуя своего рода каменный ящик [Могильников, 1990, рис. 4]. Каменный ящик представляет собой и единственный вариант погребальной камеры для человека, отмеченный в одном из захоронений Алтая [Худяков, Кочеев, 1997: 12].
Погребальный ритуал, зафиксированный в комплексах тюрок Алтая кудыргинского этапа, выглядит достаточно унифицированым и соответствует общему стандарту обряда рассматриваемой общности. В большинстве захоронений данного региона второй половины VI — первой половины VII в. умерший человек ориентирован в восточный сектор горизонта, а лошадь, положенная слева от него, направлена головой на запад. Формирование данной совокупности показателей отмечено в материалах раскопок некрополей предшествующего периода, однако именно в памятниках кудыргинского этапа стандарт погребального ритуала получил наиболее устойчивое выражение. Вместе с тем отмечена и другая традиция. В двух тюркских погребениях рассматриваемого региона зафиксирована ориентировка умерших людей и сопровождавших их лошадей в северном направлении при расположении животного справа от человека [Могильников, 1990: 140-141; Худяков, Кочеев, 1997: 12].
Погребальные комплексы тюрок, относящиеся ко второй половине VI — первой половине VII в., за пределами Алтая достаточно немногочисленны. Всего три таких объекта исследованы на территории Тувы [Грач, 1960: 33-36, рис. 35-38; Вайнштейн, 1966: 302-303; Трифонов, 1971, рис. 5; 2013, табл. XVI]. Судя по имеющимся материалам, пока отсутствуют раскопанные захоронения кудыргинского этапа в Монголии. Вместе с тем на указанной территории имеется серия случайных находок данного периода, а также материалы второй половины VI — первой половины VII в. из оградок [Dorjsuren, 1967; Санжмятав, 1993, табл. 107; Дундговь аймагт ..., 2010: 311-312; и др.], что указывает на возможность распространения памятников. На таком фоне довольно представительной выглядит серия погребений кудыргинского этапа, раскопанных в различных районах Средней Азии и Казахстана [Спришевский, 1951; Бернштам, 1952: 81-83; Кибиров, 1957: 86-87; Кадырбаев, 1959:184-186; Винник, 1963: 87; Курманкулов, 1980; Табалдиев, 1996, рис. 15-16].
Общими особенностями погребальных комплексов второй половины VI — первой половины VII в., раскопанных в Туве, Казахстане и Средней Азии, являются преимущественная простота оформления наземных конструкций, наличие каменной перегородки, отделявшей умершего человека от сопровождавшей его лошади, расположение животного на невысокой приступке, а также появление захоронений в подбое. Крайне редко отмечена крепида по периметру наземной конструкции [Трифонов, 1971, рис. 2-3; 2013, табл. XV], а также околокурганные объекты [Вайнштейн, 1966: 302, рис. 19]. Погребальный ритуал в большинстве захоронений, исследованных на обозначенных территориях, представлен стандартным соотношением показателей, охарактеризованных выше при рассмотрении памятников Алтая.
Особенности распространения культуры тюрок в различных регионах наиболее ярко демонстрируют археологические комплексы кудыргинского этапа, раскопанные в Минусинской котловине. Судя по имеющимся материалам, в середине — второй половине VI в. произошло сложение «минусинского локального варианта, специфика которого нашла проявление и в традициях погребальной обрядности» [Серегин, Матренин, 2016: 174-182]. К кудыргинскому этапу относятся объекты, исследованные на памятниках Усть-Тесь [Киселев, 1929: 146; Евтюхова, 1948: 60-61], Белый Яр-П [Поселянин, Киргинеков, Тараканов, 1999], Терен-Кель [Худяков, 1999]. Материалы раскопок данных комплексов не имеют принципиальных отличий от других объектов тюрок Минусинской котловины.
Обратим внимание на то, что общей чертой комплексов второй половины VI — первой половины VII в., раскопанных на всех рассмотренных территориях, является их немногочисленность. Это в какой-то степени объяснимо для предшествующего кызыл-ташского этапа (вторая половина V — первая половина VI в.), когда происходило формирование культуры и становление традиций обряда, однако выглядит абсолютно нелогичным при рассмотрении памятников кудыргинского этапа, отражающих историю общности тюрок в период ее наивысшего развития. Тем не менее предложим некоторые возможные варианты интерпретации ситуации, зафиксированной по материалам раскопок археологических комплексов.
Нельзя исключать, что памятники кудыргинского этапа, в силу различных причин, еще не исследованы. В данном случае главным образом следует учитывать слабую степень изученности Монголии, где находился центр каганата и, соответственно, должна наблюдаться наибольшая степень концентрации археологических комплексов. Другое вероятное объяснение ограниченного количества памятников тюрок, датируемых второй половиной VI — первой половиной VII в., связано с высокой степенью подвижности кочевников, обусловленной активной военной экспансией, осуществлявшейся в это время. Не исключено, что на территориях, ставших периферией Первого Тюркского каганата (Алтай, Тува, Минусинская котловина), находилась лишь часть населения. Возможным свидетельством военных походов, увлекших значительную часть номадов на отдаленные территории, является распространение на ранних этапах тюркской культуры разного рода погребально-поминальных комплексов. Ко второй половине V — первой половине VII в. относится серия «классических» кенотафов, сооруженных, судя по всему, в честь погибших на чужбине воинов [Гаврилова, 1965: 27; Савинов, 1982:103; Мамадаков, Горбунов, 1997:117]. По мнению ряда исследователей, схожие функции могли выполнять «ритуальные» курганы [Серегин, Матренин, 2016:130— 133]. Своего рода кенотафами на ранних этапах развития культуры тюрок могли также являться «поминальные» оградки [Серегин, Шелепова, 2015: 97-106].
Так или иначе, представленные наблюдения демонстрируют высокую степень сложности погребально-поминальной обрядности тюрок, весьма ярко проявившуюся уже на кудыргинском этапе развития общности. В первой половине VI — второй половине VII в. фиксируется не только распространение памятников кочевников на обширные территории, но и определенная эволюция обрядовой практики номадов. Основным ее направлением стало постепенное усложнение наземных и внутримогильных сооружений и увеличение их вариабельности. Наряду с установившейся высокой степенью унификации погребального ритуала отмечен ряд отклонений, в том числе появление северной ориентировки умерших. Распространение тюрок за пределы Алтая определило специфику обряда на отдельных территориях. Получение новых материалов кудыргинского этапа, а также введение в научный оборот результатов раскопок прошлых лет позволит уточнить представленные выше наблюдения и более детально реконструировать специфику погребальной обрядности раннесредневековых тюрок Центральной Азии в первой половине VI — второй половине VII в.
На последующих катандинском, туэктинском и курайском этапах развития культуры тюрок (вторая половина VIII — первая половина X в.) тенденция, связанная с усложнением погребальных сооружений и увеличением вариабельности конструкций, фиксируется на новом уровне. Необходимо отметить, что к рассматриваемому времени относится основная масса исследованных комплексов, что позволяет иллюстрировать отмеченные изменения более полно.
Динамика ряда показателей обрядности раннесредневековых тюрок, очевидно, была связана с усложнением устройства общества кочевников. Заметно общее увеличение параметров наземных и внутримогильных погребальных сооружений. Курганная насыпь в значительном числе случаев сопровождалась дополнительными конструкциями в виде крепиды или ограды; гораздо чаще, чем в предыдущее время, фиксируются околокурганные объекты. Помимо стандартных для тюрок округлых насыпей, встречены сложные по структуре подквадратные наземные сооружения. Вариабельность внутримогильных конструкций иллюстрируется распространением погребений в подбое, стабильным присутствием в значительном количестве объектов приступки для лошади. Если на кудыргинском этапе развития культуры тюрок присутствие в погребении двух лошадей было исключением, то начиная со второй половины VII в. появились могилы с сопроводительным захоронением трех и даже четырех животных. В материалах многих погребений фиксируется увеличение количества присутствовавшего в захоронении сопроводительного инвентаря, а также расширение спектра предметов. К примеру, начиная со второй половины VII в. заметно распространение импортных изделий.
Обозначенные показатели в разной степени демонстрируют развитие социальной организации номадов, а также присутствие в обществе различных групп населения, для которых были характерны определенные традиции погребальной обрядности. Ряд признаков некрополей отражают широкие этнокультурные контакты раннесредневековых тюрок.
Количество погребений, относящихся к позднему балтарганскому этапу в развитии культуры тюрок (вторая половина X-XI вв.) весьма незначительно. Территория распространения памятников сокращается — за редким исключением все исследованные памятники расположены на Алтае. Специфику этнокультурных процессов, происходивших в центрально-азиатском регионе в конце I тыс. н. э., отражают материалы раскопок серии скальных погребений [Хурэлсух, Мунхбаяр, 2004; Турбат и др., 2008;
Хурэлсух, 2008; ТбгЬа! й а1., 2009; Турбат, Батсух, Батбаяр, 2010; Менхбаяр и др., 2016; Менхбаяр, 2017]. В целом, археологические комплексы этого времени демонстрируют упадок традиций обрядности тюрок. Наряду со скальными захоронениями, характеристикой балтарганского этапа является распространение впускных могил. Обозначенная ситуация вполне соотносится с известными событиями политической истории Центральной Азии. Раннесредневековые тюрки в это время были включены в состав Кыргызского каганата, находившегося на стадии ослабления и распавшегося на отдельные княжества. Какие-либо упоминания о тюрках в письменных источниках после X в. отсутствуют [Худяков, 2007: 132].
Итак, анализ погребальных комплексов позволил выявить динамику обрядности ран-несредневековых тюрок Центральной Азии. Очевидно, что зафиксированные тенденции являются отражением ключевых этнокультурных и политических процессов, происходивших в регионе и известных по письменным источникам. Традиции и новации в погребальной обрядности кочевников второй половины I — начала II тыс. н. э. в полной мере коррелируют с результатами изучения «поминальных» объектов, а также предметного комплекса из памятников тюрок, исследованных на обширных территориях.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
Азбелев П. П. К исследованию культуры могильника Кудыргэ на Алтае // Пятые исторические чтения памяти М. П. Грязнова. Омск : ОмГУ, 2000. С. 4-5.
Бернштам А. Н. Историко-археологические очерки Центрального Тянь-Шаня и Па-миро-Алая. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1952. 346 с.
Вайнштейн С. И. Памятники второй половины I тысячелетия в Западной Туве // Труды Тувинской комплексной археолого-этнографической экспедиции. М.; Л.: Наука, 1966. Т. II. С. 292-334.
Винник Д. Ф. Тюркские памятники Таласской долины // Археологические памятники Таласской долины. Фрунзе : АН Киргизской ССР, 1963. С. 79-93.
Гаврилова А. А. Могильник Кудыргэ как источник по истории алтайских племен. М.; Л.: Наука, 1965. 146 с.
Грач А. Д. Археологические раскопки в Монгун-Тайге и исследования в Центральной Туве (полевой сезон 1957 г.) // Труды Тувинской комплексной археолого-этнографической экспедиции: Материалы по археологии и этнографии Западной Тувы. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1960. Т. I. С. 7-72.
Грач В. А. Средневековые впускные погребения из кургана-храма Улуг-Хорум в Южной Туве // Археология Северной Азии. Новосибирск : Наука, 1982. С. 156-168.
Дашковский П. К., Серегин Н. Н. Погребальный обряд тюркской культуры Алтая и некоторые особенности религиозной системы кочевников // Мировоззрение населения Южной Сибири и Центральной Азии в исторической ретроспективе. Вып. III. Барнаул, 2009. С. 35-62.
Дорога длиной в тысячелетия.... СПб.: Любавич, 2015. 196 с.
Дундговь аймагт хийсэн археологийн судалгаа: бага газрын чулуу / Археологийн судлал. Т. XXVII. Улаанбаатар, 2010. 347 тал. (на монг. яз.).
Евтюхова Л. А. Археологические памятники енисейских кыргызов (хакасов). Абакан : ХакНИИЯЛИ, 1948. 110 с.
Евтюхова Л. А., Киселев С. В. Отчет о работах Саяно-Алтайской археологической экспедиции в 1935 г. // Труды ГИМ. 1941. Вып. 16. С. 75-117.
Кадырбаев М. К. Памятники ранних кочевников Центрального Казахстана // Труды Института истории, археологии и этнографии АН Казахской ССР. 1959. Т. 7. С. 162-203.
Кибиров А. К. Работа Тянь-Шаньского археологического отряда // КСИЭ. 1957. Вып. XXVI. С. 81-88.
Килуновская М. Е., Боковенко Н. А., Лазаревская Н. А., Садыков Т. Р., Семенов В. А., Смирнов Н. Ю. Исследования археологических памятников в урочище Бай-Булун в 2015 г. (Тувинская археологическая экспедиция ИИМК РАН) // Бюллетень Института истории материальной культуры РАН. Вып. 6. СПб.: ООО «Периферия», 2017. С. 151-182.
Кирюшин Ю. Ф., Горбунов В. В., Степанова Н. Ф., Тишкин А. А. Древнетюркские курганы могильника Тыткескень^1 // Древности Алтая. Горно-Алтайск : ГАГУ, 1998. №3. С. 165-175.
Кирюшин Ю. Ф., Неверов С. В., Степанова Н. Ф. Курганный могильник Верх-Елан-да-1 в Горном Алтае // Археологические исследования на Катуни. Новосибирск : Наука, 1990. С.224-242.
Киселев С. В. Материалы археологической экспедиции в Минусинский край в 1928 г. // Ежегодник Гос. музея им. Н.М. Мартьянова в г. Минусинске. 1929. Т. IV. Вып. 2. С. 1-162.
Кляшторный С. Г., Савинов Д. Г. Степные империи древней Евразии. СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2005. 346 с.
Кубарев Г. В. Культура древних тюрок Алтая (по материалам погребальных памятников). Новосибирск : Изд-во ИАЭТ СО РАН, 2005.400 с.
Кубарев Г. В. Женское древнетюркское погребение из могильника Джолин III (Юго-Восточный Алтай) // Вестник Новосибирского государственного университета. Сер.: История, филология. 2011. Т. 10. Вып. 5: Археология и этнография. С. 221-240.
Курманкулов Ж. К. Погребение воина раннетюркского времени // Археологические исследования древнего и средневекового Казахстана. Алма-Ата : Наука, 1980. С. 191-197.
Мамадаков Ю. Т., Горбунов В. В. Древнетюркские курганы могильника Катанда-III // Известия лаборатории археологии. Горно-Алтайск: Изд-во ГАГУ, 1997. С. 115-129.
Матренин С. С. Способы захоронения населения Горного Алтая II в. до н. э. — V в. н.э. // Изучение историко-культурного наследия народов Южной Сибири. Вып. 2. Горно-Алтайск : АКИН, 2005. С. 35-51.
Матренин С. С., Сарафанов Д. Е. Классификация оградок тюркской культуры Горного Алтая // Изучение историко-культурного наследия народов Южной Сибири. Вып. 3-4. Горно-Алтайск : АКИН, 2006. С. 203-218.
Могильников В. А. Тюрки // Степи Евразии в эпоху средневековья. М.: Наука, 1981. С. 28-43 (Археология СССР).
Могильников В. А. Древнетюркские курганы Кара-Коба-1 // Проблемы изучения древней и средневековой истории Горного Алтая. Горно-Алтайск : ГАНИИИЯЛ, 1990. С. 137-185.
Менхбаяр Ч. Узуур гялангийн хадны оршуулгын археологийн малтлага судалгаа // Хадан гэрийн соёл. Улаанбаатар, 2017. Т. 29-33 (на монг. яз.).
Менхбаяр Ч., Пурэвдорж Г., Бямбасурэн X., Сухбаатар Б. Узуур гялангийн турэг хадны оршуулгын малтлага судалгааны урьдчилсан ур дунгээс // Менххайрхан уул, Булган гол — Их онгогийн байгалийн цогцолборт газар. Улаанбаатар, 2016. Т. 164-187 (на монг. яз.).
Нестеров С. П., Милютин К. И. Средневековые памятники под горой Карали-Ярык // Военное дело и средневековая археология Центральной Азии. Кемерово : Кузбассвуз-издат, 1995. С. 156-177.
Поселянин А. И., Киргинеков Э. Н., Тараканов В. В. Исследование средневекового могильника Белый Яр-II // Евразия: культурное наследие древних цивилизаций. Вып. 2. Новосибирск : НГУ, 1999. С. 88-116.
Савинов Д. Г. Древнетюркские курганы Узунтала (к вопросу о выделении курай-ской культуры) // Археология Северной Азии. Новосибирск : Наука, 1982. С. 102-122.
Савинов Д. Г. Парный кенотаф древнетюркского времени // Проблемы происхождения и этнической истории тюркских народов Сибири. Томск: Изд-во ТГУ 1987. С. 80-89.
Садыков Т. Р. Тюркское погребение с конями в урочище Бай-Булун в Центральной Туве // Теория и практика археологических исследований. 2017. №2. С. 47-59.
Санжмятав Т. Архангай аймгийн нутаг дахь эртний туух соёлын дурсгал. Улаанбаа-тар, 1993. 198 тал. (на монг. яз.).
Серегин Н. Н. «Одиночные» погребения раннесредневековых тюрок Алтае-Саянско-го региона и Центральной Азии: этнокультурная и социальная интерпретация // Теория и практика археологических исследований. 2013. Вып. 2 (8). С. 100-108.
Серегин Н. Н. Социальная организация раннесредневековых тюрок Алтае-Саянско-го региона и Центральной Азии (по материалам погребальных комплексов). Барнаул : Изд-во Алт. ун-та, 2013. 206 с.
Серегин Н. Н. Отдельные захоронения лошадей в обрядовой практике раннесредневековых тюрок Центральной Азии // Теория и практика археологических исследований. 2017а. № 1 (17). С. 36-48.
Серегин H.H. Погребальный обряд тюрок Монголии (2-я половина I тыс. н. э.): систематизация, анализ, интерпретация // Труды V (XXI) Всероссийского археологического съезда. Барнаул : Изд-во Алт. ун-та, 20176. Т. II. С. 133-136.
Серегин Н. Н., Матренин С. С. Погребальный обряд кочевников Алтая во II в. до н.э. — XI в. н.э. Барнаул : Изд-во Алт. ун-та, 2016. 272 с.
Серегин Н. Н., Шелепова Е. В. Тюркские ритуальные комплексы Алтая (2-я половина I тыс. н. э.): систематизация, анализ, интерпретация. Барнаул : Азбука, 2015. 168 с.
Спришевский В. И. Погребение с конем середины I тыс. н. э., обнаруженное около обсерватории Улугбека // Труды Музея истории народов Узбекистана. 1951. Вып. 1. С. 33-42.
Табалдиев К. Ш. Курганы средневековых кочевых племен Тянь-Шаня. Бишкек : Айбек, 1996. 256 с.
Тишкин А. А., Горбунов В. В. Комплекс археологических памятников в долине р. Бий-ке (Горный Алтай). Барнаул : Изд-во Алт. ун-та, 2005. 200 с.
Тишкин A.A., Серегин H.H. Предметный комплекс из памятников кызыл-ташско-го этапа тюркской культуры (2-я половина V — 1-я половина VI вв. н. э.): традиции и новации // Теория и практика археологических исследований. Барнаул : Изд-во Алт. ун-та, 2011. Вып. 6. С. 14-32.
Трифонов Ю. И. Древнетюркская археология Тувы // Ученые записки ТНИИЯЛИ. 1971. Вып. 15. С. 112-122.
Трифонов Ю. И. Памятники древнетюркского времени в Центральной Туве // Древние тюрки в Центральной Туве (по материалам работ Саяно-Тувинской экспедиции). СПб.: ЭлекСис, 2013. С. 13-114.
Турбат Ц., Батсух Д., Батбаяр Т. Скальное захоронение с музыкальным инструментом в Монгольском Алтае (предварительные оценки) // Древние культуры Монголии и Байкальской Сибири. Улан-Удэ, 2010. С. 264-265.
Турбат Ц., Батсух Д., Батбаяр Т., Баярхуу Н., Идэрхангай Т. Монгол алтайгаас илэр-сэн хадны оршуулгууд // Археологийн судлал. 2008. Т. XXVI. Т. 274-292 (на монг. яз.).
Худяков Ю. С. Древнетюркское погребение на могильнике Терен-Кель // Гуманитарные науки в Сибири. 1999. № 3. С. 21-26.
Худяков Ю. С. Древние тюрки на Енисее. Новосибирск : Изд-во ИАиЭ СО РАН, 2004. 152 с.
Худяков Ю. С. Золотая волчья голова на боевых знаменах: Оружие и войны древних тюрок в степях Евразии. СПб.: Петербургское Востоковедение, 2007. 192 с.
Худяков Ю. С., Кочеев В. А. Древнетюркское мумифицированное захоронение в местности Чатыр у с. Жана-Аул в Горном Алтае // Гуманитарные науки в Сибири. 1997. №3. С. 10-18.
Худяков Ю. С., Скобелев С. Г., Мороз М. В. Археологические исследования в долинах рек Ороктой и Эдиган в 1988 г. // Археологические исследования на Катуни. Новосибирск : Наука, 1990. С. 95-150.
Хурэлсух С. Монгол нутах дахъ агуйн эртний оршуулгын судалгааны байдал // Археологийн судлал. 2008. Т. XXVI. Т. 293-310 (на монг. яз.).
Хурэлсух С., Мунхбаяр Л. Рашаантын Ам ба Цанхирын агуйн оршуулгууд // Acta Historica. 2004. T.V. Т. 20-30 (на монг. яз.).
Dorjsuren С. An early medieval find from Nothern Mongolia // Acta archaeologica. 1967. Т. XIX. P. 429-430.
Torbat Ts., Batsiikh D., Bemmann J., Hollmann Т. O., Zieme P. A Rock Tomb of the Ancient Turkic Period in the Zhargalant Khairkhan Mountains, Khovd Aimag, with the Oldest Preserved Horse-head Fiddle in Mongolia — a Preliminary Report // Current Archaeological Research in Mongolia. Bonn, 2009. P. 365-383.
REFERENCES
Azbelev P. P. К issledovaniiu kul'tury mogil'nika Kudyrge na Altae [To the study of the culture of the cemetery Kudyrge in the Altai]. Piatye istoricheskie chteniia pamiati M.P. Griaznova [Fifth historical readings in memory of M. P. Gryaznova]. Omsk, 2000. S. 4-5 (in Russian).
Bernshtam A. N. Istoriko-arkheologicheskie ocherki Tsentral'nogo Tiari — Shania i Pamiro-Alaia [Historical and archaeological sketches of the Central Tien Shan and Pamir-Alai]. M.; L.: Izd-vo AN SSSR, 1952. 346 s. (in Russian).
Vainshtein S. I. Pamiatniki vtoroi poloviny I tysiacheletiia v Zapadnoi Tuve [Sites of the second half of the first millennium in Western Tuva]. Trudy Tuvinskoi kompleksnoi arkheologo-etnograficheskoi ekspeditsii [Proceedings of the Tuva complex archaeological and ethnographic expedition]. M.; L., 1966. S. 292-334 (in Russian).
Vinnik D. F. Tiurkskie pamiatniki Talasskoi doliny [Turkic monuments of the Talas valley]. Arkheologicheskie pamiatniki Talasskoi doliny [Archaeological monuments of Talas valley]. Frunze, 1963. S. 79-93 (in Russian).
Gavrilova A. A. Mogilnik Kudyrge как istochnikpo istorii altaiskikhpiemen [Kudyrge burial ground as a source on the history of Altai tribes]. M.; L.: Nauka, 1965. 146 s. (in Russian).
Grach A. D. Arkheologicheskie raskopki v Mongun-Taige i issledovaniia v Tsentral'noi Tuve (polevoi sezon 1957 g.) [Archaeological excavations in Mongun-Taiga and studies in Central Tuva (field season in 1957)]. Trudy Tuvinskoi kompleksnoi arkheologo-etnograficheskoi ekspeditsii [Proceedings of the Tuva complex archaeological and ethnographic expedition]. M.; L., 1960. S. 7-72 (in Russian).
Grach V. A. Srednevekovye vpusknye pogrebeniia iz kurgana-khrama Ulug-Khorum v Iuzhnoi Tuve [Medieval Inlet Burials from the Kurgan-Temple of Ulug-Horum in South Tuva]. Arkheologiia SevernoiAzii [Archeology of North Asia]. Novosibirsk, 1982. S. 156-168 (in Russian).
Dashkovskii P. K., Seregin N. N. Pogrebal'nyi obriad tiurkskoi kul'tury Altaia i nekotorye osobennosti religioznoi sistemy kochevnikov [Funeral rite of the Turkic culture of Altai and some features of the religious system of nomads]. Mirovozzrenie naseleniia Iuzhnoi Sibiri i Tsentral'noi Azii v istoricheskoi retrospektive [Worldview of the population of southern Siberia and Central Asia in historical retrospect.]. V. III. Barnaul, 2009. S. 35-62 (in Russian).
"Doroga dlinoi v tysiacheletiia..." [The Road to the Millennium...]. SPb.: Liubavich, 2015. 196 s. (in Russian).
Dundgov' aimagt khiisen arkheologiin sudalgaa: baga gazryn chuluu. Ulaanbaatar, 2010. 3471. (in Mongolian).
Evtiukhova L. A. Arkheologicheskie pamiatniki eniseiskikh kyrgyzov (khakasov) [Archaeological monuments of the Yenisei Kyrgyz (Khakass)]. Abakan: KhakNIIIaLI, 1948, 110 s. (in Russian).
Evtiukhova L. A., Kiselev S. V. Otchet o rabotakh Saiano-Altaiskoi arkheologicheskoi ekspeditsii v 1935 g. [Report on the work of the Sayano-Altai archaeological expedition in 1935]. Trudy GIM [Proceedings of State Historical Museum]. 1941, no. 16. S. 75-117 (in Russian).
KadyrbaevM. K. Pamiatniki rannikh kochevnikov Tsentral'nogo Kazakhstana [Monuments of the early nomads of Central Kazakhstan]. Trudy Instituta istorii, arkheologii i etnografii AN Kazakhskoi SSR [Proceedings of the Institute of History, Archeology and Ethnography of the Academy of Sciences of the Kazakh SSR]. 1959, no 7. S. 162-203 (in Russian).
Kibirov A. K. Rabota Tian — Shanskogo arkheologicheskogo otriada [The work of the Tien Shan archaeological group]. KSIE [Brief Communications of the Institute of Ethnography]. 1957, Vol. XXVI. S. 81-88 (in Russian).
Kilunovskaia M.E., Bokovenko N. A., Lazarevskaia N. A., Sadykov T.R., Semenov V. A., Smirnov N. Iu. Issledovaniia arkheologicheskikh pamiatnikov v urochishche Bai-Bulun v 2015 g. (Tuvinskaia arkheologicheskaia ekspeditsiia IIMK RAN) [Studies of archaeological sites in the Bai-Bulun tract in 2015 (Tuva archaeological expedition IHMC RAS)]. Biulleten Instituta istorii material'noi kul'tury RAN [Bulletin of the Institute of the History of Material Culture of the Russian Academy of Sciences]. 2017, no. 6. S. 151-182 (in Russian).
Kiriushin Iu.E, Gorbunov V. V., Stepanova N.E, Tishkin A. A. Drevnetiurkskie kurgany mogil'nika Tytkesken — VI [Ancient Turkic burial mounds of the Tytykesken-VI burial ground]. Drevnosti Altaia [Antiquities of Altai]. Gorno-Altaisk, 1998, no. 3. S. 165-175 (in Russian).
Kiriushin Iu. E, Neverov S. V., Stepanova N. E Kurgannyi mogil'nik Verkh-Elanda-I v Gornom Altae [Burial mound Verkh-Yelanda-I in the Altai Mountains]. Arkheologicheskie issledovaniia na Katuni [Archaeological research on Katun]. Novosibirsk, 1990. S. 224-242 (in Russian).
Kiselev S. V. Materialy arkheologicheskoi ekspeditsii v Minusinskii krai v 1928 g. [Materials of the archaeological expedition to the Minusinsk region in 1928]. Ezhegodnik Gos. muzeia im. N. M. Mart'ianova v g. Minusinske [Yearbook of the Museum. Of N. M. Martyanov in the city of Minusinsk]. 1929, vol. IV, no. 2. S. 1-162 (in Russian).
Kliashtornyi S. G., Savinov D. G. Stepnye imperii drevnei Evrazii [Steppe empires of ancient Eurasia]. SPb.: Filologicheskii fakul'tet SPbGU, 2005. 346 s. (in Russian).
Kubarev G. V. Kul'tura drevnikh tiurok Altaia (po materialam pogrebal'nykh pamiatnikov) [The culture of the ancient Turks of Altai (based on the materials of the funerary monuments)]. Novosibirsk: Izd-vo IAET SO RAN, 2005. 400 s. (in Russian).
Kubarev G. V. Zhenskoe drevnetiurkskoe pogrebenie iz mogil'nika Dzholin III (Iugo-Vostochnyi Altai) [Female ancient Turkic burial from Jolin III burial ground (South-Eastern Altai)]. Vestnik Novosibirskogogosudarstvennogo universiteta. Ser.: Istoriia, filologiia [Bulletin of Novosibirsk State University. Series: History, Philology]. 2011, vol. 10, no. 5: Arkheologiia i etnografiia. S. 221-240 (in Russian).
Kurmankulov Zh. K. Pogrebenie voina rannetiurkskogo vremeni [Burial of a warrior of the early Turkic period]. Arkheologicheskie issledovaniia drevnego i srednevekovogo Kazakhstana [Archaeological research of ancient and medieval Kazakhstan]. Alma-Ata, 1980. S. 191-197 (in Russian).
Mamadakov Iu. T., Gorbunov V. V. Drevnetiurkskie kurgany mogil'nika Katanda-III [Ancient Turkic burial mound Catanda-III]. Izvestiia laboratorii arkheologii [News of the Laboratory of Archeology]. Gorno-Altaisk, 1997. S. 115-129 (in Russian).
Matrenin S. S., Sarafanov D. E. Klassifikatsiia ogradok tiurkskoi kul'tury Gornogo Altaia [Classification of the fencing of the Turkic culture of Gorny Altai]. Izuchenie istoriko-kul'turnogo naslediia narodov Iuzhnoi Sibiri [Studying the historical and cultural heritage of the peoples of Southern Siberia]. Gorno-Altaisk, 2006. S. 203-218 (in Russian).
Matrenin S. S. Sposoby zakhoroneniia naseleniia Gornogo Altaia II v. do n. e. — V v. n.e. [Methods of burial of the population of the Altai Mountains in the II century BC. — V century AD]. Izuchenie istoriko-kul'turnogo naslediia narodov Iuzhnoi Sibiri [Studying the historical and cultural heritage of the peoples of Southern Siberia]. Gorno-Altaisk, 2005. S. 35-51 (in Russian).
Mogil'nikov V. A. Tiurki [Turks]. Stepi Evrazii v epok.hu srednevekovia [Steppes of Eurasia in the Middle Ages]. M., 1981. S. 28-43 (in Russian).
Mogil'nikov V. A. Drevnetiurkskie kurgany Kara-Koba-I [Ancient Turkic burials of Kara-Koba-I]. Problemy izucheniia drevnei i srednevekovoi istorii Gornogo Altaia [Problems of studying the ancient and medieval history of Gorny Altai]. Gorno-Altaisk, 1990. S. 137-185 (in Russian).
Menkhbaiar Ch. Uzuur gialangiin khadny orshuulgyn arkheologiin maltlaga sudalgaa. Khadangeriin soel. Ulaanbaatar, 2017. T. 29-33 (in Mongolian).
Menkhbaiar Ch., Pyrevdorzh G., Biambasyren Kh., Sykhbaatar B. Yzyyr gialangiin tyreg khadny orshuulgyn maltlaga sudalgaany ur'dchilsan yr dyngees. Menkhkhairkhan uul, Bulgan gol — Ikh ongogiin baigaliin tsogtsolbortgazar. Ulaanbaatar, 2016. T. 164-187 (in Mongolian).
Nesterov S. P., Miliutin K. I. Srednevekovye pamiatniki pod goroi Karali-Iaryk [Early medieval sites under the mountain Karali-Iaryk]. Voennoe delo i srednevekovaia arkheologiia Tsentral'noi Azii [Military science and medieval archeology of Central Asia]. Kemerovo, 1995. S. 156-177 (in Russian).
Poselianin A. I., Kirginekov E. N., Tarakanov V. V. Issledovanie srednevekovogo mogil'nika Belyi Iar-II [Study of early medieval necropolis Belyi Iar-II]. Evraziia: kul'turnoe nasledie
drevnikh tsivilizatsii [Eurasia: the cultural heritage of ancient civilizations]. Novosibirsk, 1999, no. 2. S. 88-116 (in Russian).
Savinov D. G. Drevnetiurkskie kurgany Uzuntala (k voprosu o vydelenii kuraiskoi kul'tury) [Ancient Turkic mounds of Uzuntal]. Arkheologiia SevernoiAzii [Archeology of North Asia]. Novosibirsk, 1982. S. 102-122 (in Russian).
Savinov D. G. Parnyi kenotaf drevnetiurkskogo vremeni [Paired cenotaph of ancient Turkic tperiod]. Problemy proiskhozhdeniia i etnicheskoi istorii tiurkskikh narodov Sibiri [Problems of the origin and ethnic history of the Turkic peoples of Siberia]. Tomsk, 1987. S. 80-89 (in Russian).
Sadykov T. R. Tiurkskoe pogrebenie s koniami v urochishche Bai-Bulun v Tsentral'noi Tuve [Turkic burial with horses in Bai-Bulun place in the Central Tuva]. Teoriia ipraktika arkheologicheskikh issledovanii [Theory and practice of archaeological research]. 2017, no. 2. S. 47-59 (in Russian).
Sanzhmiatav T. Arkhangai aimgiin nutag dakh' ertnii tuukh soelyn dursgal. Ulaanbaatar, 1993,1981. (in Mongolian).
Seregin N. N. "Odinochnye" pogrebeniia rannesrednevekovykh tiurok Altae-Saianskogo regiona i Tsentral'noi Azii: etnokul'turnaia i sotsial'naia interpretatsiia [Separate burials of early medieval Turks in Altai-Sayan region and Central Asia: ethno-cultural and social interpretation]. Teoriia i praktika arkheologicheskikh issledovanii [Theory and practice of archaeological research]. 2013, no. 2 (8). S. 100-108 (in Russian).
Seregin N. N. Sotsial'naia organizatsiia rannesrednevekovykh tiurok Altae-Saianskogo regiona i Tsentral'noi Azii (po materialam pogrebal'nykh kompleksov) [The social organization of the early medieval Turks of the Altai-Sayan region and Central Asia (based on the materials of the funeral complexes)]. Barnaul: Izd-vo Alt. un-ta, 2013. 206 s. (in Russian).
Seregin N. N. Otdel'nye zakhoroneniia loshadei v obriadovoi praktike rannesrednevekovykh tiurok Tsentral'noi Azii [Separate horse's graves in burial practice of he early medieval Turks of Central Asia]. Teoriia i praktika arkheologicheskikh issledovanii [Theory and practice of archaeological research]. 2017 a. № 1 (17). S. 36-48 (in Russian).
Seregin N. N. Pogrebal'nyi obriad tiurok Mongolii (2-ia polovina I tys. n. e.): sistematizatsiia, analiz, interpretatsiia [Burial rite of Turks in Mongolia (2-nd half of I millennium AD): systematization, analyses, interpretation]. Trudy V (XXI) Vserossiiskogo arkheologicheskogo s'ezda [Proceedings of the V (XXI) All-Russian Archaeological Congress]. Barnaul, 2017 b, vol. 2. S. 133-136 (in Russian).
Seregin N. N., Matrenin S. S. Pogrebal'nyi obriad kochevnikov Altaia vo II v. do n. e. — XI v. n.e. [The burial rite of the nomads of Altai in the II century BC. — XI century AD]. Barnaul: Izd-vo Alt. un-ta, 2016. 272 s. (in Russian).
Seregin N. N., Shelepova E. V. Tiurkskie ritual'nye kompleksy Altaia (2-ia polovina I tys. n. e.): sistematizatsiia, analiz, interpretatsiia [Turkic ritual complexes of Altai (2nd half of I millennium AD): systematization, analysis, interpretation]. Barnaul: Azbuka, 2015.168 s. (in Russian).
Sprishevskii V.I. Pogrebenie s konem serediny I tys. n. e., obnaruzhennoe okolo observatorii Ulugbeka [Burial with horse of the middle of I millennium AD near the observatory of Ulugbek]. Trudy Muzeia istorii narodov Uzbekistana [Proceedings of the Museum of the History of Peoples of Uzbekistan]. 1951. no. 1. S. 33-42 (in Russian).
Tabaldiev K. Sh. Kurgany srednevekovykh kochevykh piemen Tian' — Shania [Mounds of medieval nomad tribes of the Tien Shan]. Bishkek: Aibek, 1996. 256 s. (in Russian).
Tishkin A. A., Gorbunov V. V. Kompleks arkheologicheskikh pamiatnikov v doline r. Biike (Gornyi Altai) [A complex of archaeological monuments in the valley of the river Bijke (Mountain Altai)]. Barnaul: Izd-vo Alt. un-ta, 2005. 200 s. (in Russian).
Tishkin A. A., Seregin N. N. Predmetnyi kompleks iz pamiatnikov kyzyl-tashskogo etapa tiurkskoi kul'tury (2-ia polovina V — 1-ia polovina VI w. n. e.): traditsii i novatsii [Items from the sites of Kyzyl-Tash stage of Turkic culture]. Teoriia i praktika arkheologicheskikh issledovanii [Theory and practice of archaeological research]. Barnaul, 2011, no. 6. S. 14-32 (in Russian).
Trifonov Iu.Z. Drevnetiurkskaia arkheologiia Tuvy [Ancient Turkic archaeology of Tuva]. Uchenye zapiski TNIIIaLI [Scientific notes of TNIIYALI]. 1971, no. 15. S. 112-122 (in Russian).
Trifonov Iu. I. Pamiatniki drevnetiurkskogo vremeni v Tsentral'noi Tuve [Sites of Ancient Turkic period in the Central Tuva]. Drevnie tiurki v Tsentral'noi Tuve (po materialam rabot Saiano-Tuvinskoi ekspeditsii) [Ancient Turks in Central Tuva (based on the work of the Sayano-Tuva expedition)]. SPb., 2013. S. 13-114 (in Russian).
Turbat Ts., Batsukh D., Batbaiar T. Skal'noe zakhoronenie s muzykal'nym instrumentom v Mongol'skom Altae (predvaritel'nye otsenki) [Rock burial with musical instrument in Mongolian Altai (preliminary results)]. Drevnie kul'tury Mongolii i Baikal'skoi Sibiri [Ancient cultures of Mongolia and Baikal Siberia]. Ulan-Ude, 2010. S. 264-265 (in Russian).
Turbat Ts., Batsukh D., Batbaiar T., Baiarkhuu N., Iderkhangai T. Mongol altaigaas ilersen khadny orshuulguud. Arkheologiin sudlal. 2008, no. XXVI. T. 274-292 (in Mongolian).
Khudiakov Iu. S. Drevnetiurkskoe pogrebenie na mogil'nike Teren-Kel» [Ancient Turkic burial in Teren-Kel' necropolis]. Gumanitarnye nauki v Sibiri [The humanities in Siberia]. 1999, no. 3. S. 21-26 (in Russian).
Khudiakov Iu. S. Drevnie tiurki na Enisee [Ancient Turks on the Yenisei]. Novosibirsk: Izd-vo IAiE SO RAN, 2004. 152 s. (in Russian).
Khudiakov Iu. S. Zolotaia volch'ia golova na boevykh znamenakh: Oruzhie i voiny drevnikh tiurok v stepiakh Evrazii [Golden wolf's head on battle banners: Weapons and wars of ancient Turks in the steppes of Eurasia]. SPb.: Peterburgskoe Vostokovedenie, 2007.192 s. (in Russian).
Khudiakov Iu. S., Kocheev V. A. Drevnetiurkskoe mumifitsirovannoe zakhoronenie v mestnosti Chatyr u s. Zhana-Aul v Gornom Altae [Ancient Turkic mummified burial in Chatyr place near the Zhana-Aul village in Mountain Altai]. Gumanitarnye nauki v Sibiri [The humanities in Siberia]. 1997, no. 3. S. 10-18 (in Russian).
Khudiakov Iu. S., Skobelev S. G., Moroz M. V. Arkheologicheskie issledovaniia v dolinakh rek Oroktoi i Edigan v 1988 g. [Archaeological research in valleys Oroctoi and Edigan in 1988]. Arkheologicheskie issledovaniia na Katuni [Archaeological research on Katun]. Novosibirsk: Nauka, 1990. S. 95-150 (in Russian).
Khurelsukh S. Mongol nutakh dakh' aguin ertnii orshuulgyn sudalgaany baidal. Arkheologiin sudlal. 2008, no. XXVI. T. 293-310 (in Mongolian).
Khurelsukh S., Munkhbaiar L. Rashaantyn Am ba Tsankhiryn aguin orshuulguud. Acta Historica. 2004, no. V. T. 20-30 (in Mongolian).
Dorjsuren C. An early medieval find from Nothern Mongolia. Acta archaeologica. 1967, no. XIX. S. 429-430 (in English).
Torbat Ts., Batsukh D., Bemmann J., Hollmann T. O., Zieme P. A Rock Tomb of the Ancient Turkic Period in the Zhargalant Khairkhan Mountains, Khovd Aimag, with the Oldest Preserved Horse-head Fiddle in Mongolia — a Preliminary Report. Current Archaeological Research in Mongolia. Bonn, 2009. P. 365-383 (in English).
