CC BY
38УДК 882 Соловьев. 06 Г.Х. Мусаева
Поэзия Я.П. Полонского в литературно-философской критике В.С. Соловьева
Дагестанский государственный университет; [email protected]
В статье рассматривается оценка лирики Я.П. Полонского в литературно-философской критике В.С. Соловьева. Критик находит в творчестве Полонского наиболее яркое в русской поэзии воплощение Вечной Женственности, указывает отличительные черты лирики поэта в контексте поэзии XIX века.
Ключевые слова: В.С. Соловьев, Я.П. Полонский, литературно-философская критика, русская поэзия XIX века, Вечная Женственность.
The article provides the analysis of the appraisal of Ya. P. Polonsky's poetry in V.S. Solovyev's literary and philosophical criticism is considered. The critic finds in Polonsky's creativity the brightest in the Russian poetry an embodiment of Eternal Feminity, specifies distinctive features of lyrics of the poet in a context of poetry of the XIX century.
Keywords: V.S. Solovyev, Ya.P. Polonsky, literary and philosophical criticism, Russian poetry of the XIX century, Eternal Feminity.
Яков Петрович Полонский относится к той блестящей плеяде поэтов послепушкин-ской эпохи, за которой закрепилось определение «поэты чистого искусства». Лирика Полонского получила самые противоречивые оценки в критике XIX века: сдержанно-положительная оценка В.Г. Белинского в 40-е годы, благосклонные в целом отзывы Н. Некрасова, Н. Добролюбова, А. Дружинина в 50-е, резко отрицательная оценка Д. Писарева и М. Салтыкова-Щедрина в 60-е. В числе немногих, кто отстаивал самобытность таланта Полонского, - И.С. Тургенев и Н.Н. Страхов.
Особое место в литературной судьбе Полонского занимают статьи В.С. Соловьева. Философ был знаком с поэтом еще с молодых лет, переписывался с ним, высоко ценил его лирику. Я.П. Полонский, наряду с А.А. Фетом и Ап.А. Григорьевым был товарищем его отца - С.М. Соловьева - по Московскому университету, и в семье Соловьевых творчеству Полонского уделялось особое внимание. Соловьев и как поэт, несомненно, испытал влияние Полонского.
О лирике Полонского Соловьев высказывался в нескольких работах: в статье «О лирической поэзии», в критическом очерке «Поэзия Я.П. Полонского», в энциклопедической статье «Полонский (Яков Петрович)», написанной для Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона и во многом повторяющей предыдущий очерк.
На фоне предшественников Соловьев оценивает поэзию Полонского очень высоко. Еще в 1890 г. в статье «О лирической поэзии» критик писал, что Полонскому, наряду с Фетом, из ныне живущих поэтов принадлежит первое место, что его творчество проникнуто «вечно-юною силой вдохновения» [1, с. 404], хотя и признавал, что некоторые стихи его - прозаичны, «придуманы».
В 1896 г. Соловьев снова обращается к лирике Полонского и пишет очерк «Поэзия Я.П. Полонского», приуроченный к изданию Полного собрания сочинений Я.П. Полонского в 5 томах (1896) и напечатанный в литературных приложениях к журналу «Нива» (1896, № 2).
В этом философско-литературном очерке критик дает характеристику очень близкой ему идеи Вечной Женственности, ставшей сердцевиной соловьевской философии всеединства и положившей начало целому направлению в культуре ХХ века -софиологии.
Как и в других статьях, посвященных поэтам, в соответствии с логикой «философского» метода критики Соловьев начинает характеристику поэзии Полонского с определения основ его миросозерцания. Говоря о предшественниках Полонского, об истоках идеи Вечной Женственности, критик особо выделяет Шелли и приводит обширную выписку из его стихотворения о Женственной Тени. В русской же поэзии Вечную Женственность как «сверхчеловеческий, «запредельный» и вместе с тем совершенно действительный и даже как бы личный источник поэзии» [1, с. 519] яснее всех выразил, по Соловьеву, Полонский, который всю жизнь был рыцарем своей Царь-девицы. Стихотворение Полонского «Царь-девица» (1880), очевидно, повлияло на создание поэмы самого Соловьева «Три свидания» (1898), посвященной его встречам с «подругой вечной».
Отличительную черту поэзии Полонского Соловьев видит в том, что в его стихотворениях «самый процесс вдохновения, самый переход из обычной материальной и житейской среды в область поэтической истины остается ощутительным: чувствуется <...> тот взмах крыльев, который поднимает душу над землею» [1, с. 521]. Критик допускает, что с точки зрения строгой эстетики эта черта может быть скорее недостатком, чем достоинством, но Соловьеву она кажется показателем истинности, говоря словами Ап. Григорьева, «живорожденности» произведения. Как великолепные образцы «вдохновенных» произведений Полонского критик приводит стихотворение «Памяти Ф.И. Тютчева» и юбилейное приветствие, обращенное к Фету.
Один из любимых приемов Соловьева-критика - сравнение. Сопоставляя художественную философию Тютчева, Фета и Полонского, Соловьев указывает своеобразие Полонского в решении главного жизненного противоречия: между идеалом и действительностью. Тютчев разрешал это противоречие «чисто религиозным упованием на окончательную победу светлого начала» [1, с. 524]. Фет, не пытаясь примирить их, «просто уходил в дрожащие напевы своей поэзии» [1, с. 525]. Полонский же ищет примирения между идеальным и реальным миром и находит его в идее прогресса, совершенствования жизни. Критик отмечает оптимизм позиции Полонского, но это оптимизм реалиста.
Соловьев отмечает в художественной философии Полонского такие черты, как «всечеловечность», проницательность, терпимость. Из всех русских поэтов, после А. Толстого, именно у Полонского, считает он, сильнее всего проявилась вера в «широкий дух всечеловечности, исключающий национальную вражду» [1, с. 526]. Самое яркое выражение этого духа критик видит в стихотворениях «Юбилей Шиллера» и «Шекспиру».
Исходя из оппозиции «поэты пути» и «поэты без пути» (М. Цветаева), можно сказать, что Соловьев рассматривает Полонского как «поэта пути». Хронологическая композиция книг поэта позволяет критику проследить его духовную и творческую эволюцию, переход от позитивизма к религии.
Критические статьи Соловьева отличаются стремлением к философскому обобщению, теоретическому осмыслению конкретного материала. В ходе анализа поэзии Полонского Соловьев ставит ключевые проблемы эстетики: наука и поэзия, поэзия и философия, поэзия и религия, индивидуальность поэта, рассуждает о методологии критики, о специфике философской критики.
Так же, как и сам Соловьев в юности, в ранние годы Полонский связывал надежду на улучшение мира с наукой. Приводя «позитивистское» стихотворение Полонского «Царство науки не знает предела», критик отмечает дальнейшее преодоление Полонским юношеского культа науки, «которая на самом деле только познает то, что бывает, а не творит то, что должно быть» [1, с. 528].
В лирике позднего Полонского критик с удовлетворением отмечает устойчивые религиозные мотивы. Но в вопросе об искусстве и религии критик вступает в спор с поэтом, он не принимает отделения, противопоставления поэзии и религии, считает, что нет необходимости противопоставлять лиру колоколам, как это делает Полонский:
И как ни громко пой ты, - лиру Колокола перезвонят.
Для Соловьева религия и искусство не только не противоречат друг другу, но, наоборот, должны объединиться, слиться для преображения мира. Без религии такая задача непосильна искусству. Другое дело, что в этом союзе любая диспропорция частей - неизбежно в ущерб гармонии, поэтому совет критика: «пусть поэт слушает колокола на том расстоянии, на котором их звон трогает, а не оглушает» [1, 529].
Особенно высоко оценивает Соловьев кавказский цикл произведений Полонского. Если предшественники поэта достигли больших успехов в описании природы Кавказа, то Полонский превосходит их в правдивом описании «человеческой» жизни Кавказа, в передаче ее колорита. По мнению философа, Полонский даже после А.С. Пушкина и М.Ю. Лермонтова смог вписать свои оригинальные страницы в кавказский текст русской литературы: его картины Кавказа ярче, живее, реалистичнее, колоритнее, чем у предшественников. «Благородные, но безымянные черкесы старинного романтизма бледнеют перед менее благородными, но зато живыми туземцами у Полонского, вроде татарина Агбара или героического разбойника Тамур-Гассана. Восточные женщины у Пушкина и Лермонтова бесцветны и говорят мертвым литературным языком; у Полонского их речи дышат живою художественною правдой» [1, с. 558], - писал Соловьев в энциклопедической статье о поэте. Тамара у Лермонтова, считает он, даже влюбленная в Демона, не находит ярких слов и читает стихи точно «на уроке из русской словесности» [1, с. 535].
Соловьеву близко стремление Полонского к примирению с жизнью, желание заглянуть в коренные вопросы бытия. Как отличительную черту его лирики он отмечает «простоту задушевного чувства», в поздних стихах его - стремление, по крайней мере, «готовность к вере».
В очерке о Полонском содержатся очень ценные наблюдения Соловьева о поэтической индивидуальности. «Индивидуальностью у каждого поэта, - как и у всякого другого существа, - мы называем то, что свойственно ему исключительно, в чем у него нет ничего общего с другими. Это есть та, совершенно особенная, своеобразная печать, которая налагается существом на все, ему принадлежащее, - у поэта, в частности, - на все, что становится предметом его творчества» [1, с. 529].
Критик как бы научно обосновывает мысль о невозможности выразить индивидуальное: все слова в языке обозначают «общие понятия», родовые, поэтому выразить ими индивидуальное невозможно. «Индивидуальность есть неизреченное, или несказанное, что только чувствуется, но не формулируется» [1, с. 530], «нечто первоначальное и неразложимое» [1, с. 533].
По Соловьеву, невозможно описать индивидуальность художника, можно только указать те произведения, где она проявилась ярче всего. У Полонского это «Зимний путь», «Качка в бурю» и «Колокольчик». «Вдохновенность» стихов Полонского чувствует Соловьев «в самом звуке его стихов» [1, с. 521]. В энциклопедической статье о Полонском критик отмечает, что лучшие вещи Полонского «отличаются не столько идейным содержанием, сколько силою непосредственного задушевного лиризма. Индивидуальную особенность этого лиризма нельзя определить в понятиях; можно указать только некоторые общие признаки, каковы (кроме упомянутого в начале) соединение изящных образов и звуков с самыми реальными представлениями, затем смелая простота выражений, наконец - передача полусонных, сумеречных, слегка бредовых ощущений» [1, с. 558]. Тут Соловьев, как и в статье о Фете, отмечает импрессионистичность некоторых произведений Полонского, хотя и не использует этого термина.
Стремясь быть объективным, Соловьев указал и недостатки поэта (мало пластичности, слабая «архитектура» в крупных произведениях) и сильные стороны -живописность и музыкальность его лучших произведений. По поводу музыкальности,
звукописи в поэзии критик считает, что «поэтическая индивидуальность» лирика происходит не от звукового характера стихов, а, напротив, этот специфический звуковой характер - следствие «духовной индивидуальности поэта» [1, с. 533].
Размышления Соловьева об индивидуальности не случайно возникают именно в связи с лирикой Полонского. В конце 1860-х годов по поводу поэтической индивидуальности Полонского развернулась целая полемика. Салтыков-Щедрин характеризовал его как эклектика, который «берет дань со всех литературных школ». Тургенев, Страхов выступили в защиту Полонского и отстаивали его самобытность, оригинальность.
В статье о Полонском дано практически единственное в работах Соловьева определение задач критики. «Если говорят, ...что задача критики есть воспроизведение индивидуальности разбираемого писателя, то это явное недоразумение. Критика есть во всяком случае рассуждение, а прямым содержанием рассуждения не может быть то, что не выражается в общих понятиях», «главная, собственно критическая задача состоит все-таки не в воспроизведении, а в оценке данной поэтической деятельности по существу, т. е. как прекрасного предмета, представляющего в тех или других конкретных формах правду жизни, или смысл мира» [1, с. 533]. Это определение по сути является характеристикой критического метода самого Соловьева.
У Соловьева «философская критика» предполагает обращение прежде всего к идейному содержанию произведения, его бытийной основе. «Прямая задача критики, по крайней мере философской, понимающей, что красота есть ощутительное воплощение истины, - состоит в том, чтобы разобрать и показать, что именно из полноты всемирного смысла, какие его элементы, какие стороны или проявления истины особенно захватили душу поэта и по преимуществу выражены им в художественных образах и звуках» [1, с. 530]. По мнению философа, «критик должен «вскрыть глубочайшие корни» творчества у данного поэта не со стороны его психических мотивов - это более дело биографа и историка литературы, - а главным образом со стороны объективных основ этого творчества, или его идейного содержания» [1, с. 530].
Статья о поэзии Полонского написана критиком-поэтом о необычайно созвучном ему лирике и сама буквально дышит поэзией, пронизана мистическим пафосом. Растворенное в ней восторженное, «риторическое начало», впрочем, С. Носов считает недостатком статьи [2, с. 183], который вредит идейному содержанию и логической ясности.
Статьи Соловьева о Полонском сыграли большую роль в восприятии образа Вечной Женственности символистами, вообще в «открытии» ими творчества Я.П. Полонского. Н.Ю. Грякалова считает, что прочтение Блоком лирики Полонского произошло именно после работ Соловьева [3, с. 49-62]. И наряду с философией и поэзией Соловьева, поэзией Гете, европейских романтиков, одним из главных источников образа Прекрасной Дамы А. Блока, несомненно, является и Царь-девица Полонского.
Литература
1. Соловьев В.С. Философия искусства и литературная критика. - М., 1991.
2. Носов С.Н. Лики творчества Владимира Соловьева. - СПб., 2008.
3. Грякалова Н.Ю. К генезису образности ранней лирики Блока [Я. Полонский и В. Соловьев] // Александр Блок: исследования и материалы. - Л., 1991.
4. Магомедова Д.М. Владимир Соловьев // Русская литература рубежа веков (1890-е - начало 1920-х годов) / Рос. акад. наук, Ин-т мировой лит. им. А.М. Горького; редкол.: В.А. Келдыш (отв. ред.) и др. - М.: ИМЛИ: Наследие, 2000. - Кн. 1.
Поступила в редакцию 20.12.2012 г.
