Научная статья на тему 'Поэтика северного текста русской литературы в рассказах А. С. Серафимовича 1889-1890 годов'

Поэтика северного текста русской литературы в рассказах А. С. Серафимовича 1889-1890 годов Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
552
70
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
А.С. СЕРАФИМОВИЧ / РАССКАЗ / ПОЭТИКА ЖАНРА / МОТИВ / РУССКИЙ СЕВЕР / СВЕРХТЕКСТ / СЕВЕРНЫЙ ТЕКСТ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ / АНТРОПОМОРФИЗМ / ЗООМОРФИЗМ / ПРИРОДА / ЦИВИЛИЗАЦИЯ / ЧЕЛОВЕК / СОЦИУМ / ALEXANDER SERAFIMOVICH / SHORT STORY / GENRE POETICS / MOTIF / RUSSIAN NORTH / METATEXT / RUSSIAN LITERATURE NORTHERN TEXT / ANTHROPOMORPHISM / ZOOMORPHISM / NATURE / CIVILISATION / PEOPLE / SOCIETAS

Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Копцов Алексей Николаевич

В статье рассматриваются рассказы А.С. Серафимовича (1863-1949) «На льдине», «Снежная пустыня» и «На плотах» в аспектах мотивной структуры и мифопоэтики. «Северные» рассказы сопоставляются с очерком В.Г. Короленко «Сон Макара». Автором выдвигается гипотеза о том, что рассказы 1889-1890 гг. есть художественный эксперимент, заключающийся в проверке университетского знания о взаимном подобии природы и человека: молодой писатель сравнивает катаклизмы природные и социальные, доказывая противоестественность последних, их разрушительный характер. В целом реалистические рассказы, полные мотивов преодоления, приключения, опасности, обнаруживают элементы неоромантической эстетики, генетически сближающие эти произведения с ранними очерками Короленко. В первых своих творениях, ещё лишённых какой-либо тенденциозности и изобилующих роскошными пейзажами, Серафимович продемонстрировал богатство и чистоту Слова, не оставшиеся не замеченными для всех, кто высоко оценил творчество одного из лидеров социалистического реализма.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Poetics of northern text of the Russian literature in Alexander Serafimovich’s 1889-1890 short stories

The article deals with the stories “Оn the Ice”, “Snowy Desert» and “On Rafts” by Alexander Serafimovich (1863-1949) in the aspects of motivic structure and mythopoetics. “Northern” short stories compared with Vladimir Korolenko’s essay “Makar’s Dream”. The author hypothesised that the 1889-1890 short stories were an artistic experiment in order to test the knowledge of scholars on the mutual similarity of nature and man: the young writer would compare natural and social disasters, proving the unnatural essence of the latter, their destructive essence. In general, realistic short stories, full of motivation to overcome, of adventure, of danger, detecting the elements of neo-romantic aesthetics, genetically bringing together these works with early essays by Vladimir Korolenko. In his first creations, yet devoid of any bias and teeming with luxurious scenery, Alexander Seraphimovich demonstrated the richness and purity of the Word, which did not go unnoticed to anyone who praised the work of one of the leaders of Socialist realism.

Текст научной работы на тему «Поэтика северного текста русской литературы в рассказах А. С. Серафимовича 1889-1890 годов»

Поэтика северного текста русской литературы в рассказах А.С. Серафимовича 1889-1890 годов

УДК 821.161.1.09”18'

Копцов Алексей Николаевич

Московский педагогический государственный университет

[email protected]

ПОЭТИКА СЕВЕРНОГО ТЕКСТА РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ В РАССКАЗАХ А.С. СЕРАФИМОВИЧА 1889-1890 ГОДОВ

В статье рассматриваются рассказы А.С. Серафимовича (1863-1949) «На льдине», «Снежная пустыня» и «На плотах» в аспектах мотивной структуры и мифопоэтики. «Северные» рассказы сопоставляются с очерком В.Г. Короленко «Сон Макара». Автором выдвигается гипотеза о том, что рассказы 1889-1890 гг. есть художественный эксперимент, заключающийся в проверке университетского знания о взаимном подобии природы и человека: молодой писатель сравнивает катаклизмы природные и социальные, доказывая противоестественность последних, их разрушительный характер. В целом реалистические рассказы, полные мотивов преодоления, приключения, опасности, обнаруживают элементы неоромантической эстетики, генетически сближающие эти произведения с ранними очерками Короленко. В первых своих творениях, ещё лишённых какой-либо тенденциозности и изобилующих роскошными пейзажами, Серафимович продемонстрировал богатство и чистоту Слова, не оставшиеся не замеченными для всех, кто высоко оценил творчество одного из лидеров социалистического реализма.

Ключевые слова: А.С. Серафимович, рассказ, поэтика жанра, мотив, Русский Север, сверхтекст, северный текст русской литературы, антропоморфизм, зооморфизм, природа, цивилизация, человек, социум.

Северный текст русской литературы (СТ) есть пример культурно и исторически закрепившегося регионального метатекста, который представлен рядом автономных текстов и предстаёт как связное концептуальное поле. Основа СТ была заложена ещё М.В. Ломоносовым и А.А. Бестужевым-Марлинским, а его географическим ядром является территория Архангельской и Вологодской областей. Интерес к культуре и быту Русского Севера был вызван его активным научным освоением в конце XIX - нач. XX вв. Для А.С. Серафимовича (1863-1949) непосредственным поводом к созданию рассказов о Севере была ссылка в Архангельскую губернию с 1887 по 1890 гг. Жесточайшие природные условия, трудная жизнь поморов и психологический кризис южанина, оказавшегося в чуждых ему климатических и социальных условиях, - вот что, на наш взгляд, определило творческий интерес начинающего писателя. Не случайно в советском серафимовиче-ведении закрепилась формулировка - «северные» рассказы, к которым относят «На льдине» (1889), «Снежную пустыню» (1889) и «На плотах» (1890) (курсив мой. - А.К.).

Репутация Серафимовича сложилась быстро и успешно благодаря его сотрудничеству с уже состоявшимися литераторами и в дореволюционной критике. Впоследствии репутацию упрочила взаимная лояльность писателя и Советской власти. Советские исследователи, формировавшие образ классика в 1950-е гг., прослеживали лейтмотивы «северных» рассказов - борьбу и смерть - в социальном аспекте, игнорируя их философскую проблематику. Так, по мнению Г.Н. Гая, в первых произведениях Серафимовича проявились «лучшие, революционные традиции русской демократической литературы» [3, с. 3]. Идеологическое понимание конфликтов рассказов «На льдине» и «На плотах» видим и у С.В. Филькина. По его мнению, основная мысль писателя заключается в том, что

«система общественного устройства, которая приводит человека к преждевременной смерти, должна быть отвергнута» [12, с. 2].

В конце 1880-х гг. писатель обрёл друга по ссылке - организатора Морозовской стачки П.А. Моисеенко (1852-1923). Ранняя проза писателя едва ли могла иметь исключительно социальную направленность, поскольку он, ознакомившийся с учением К. Маркса и испытавший определённое влияние ссыльного ткача, только начинает постигать сущность подпольной работы и приобщаться к пролетариату. Елена Лепешинская, автор диссертации и очерка о творчестве Серафимовича, поставила смелый акцент на неоднозначности героев: «Серафимович наблюдает картины жизни “могучих и бессильных” богатырей-поморов» [8, с. 6]. Исследовательница чуть шире понимает проблематику первого рассказа: «О суровой, страшной человеческой судьбе там говорится. Ледяной стужей, скорбью веет со страниц этого рассказа» [9, с. 12]. Но никто из учёных не отметил важности «природной» темы - ключевой для Серафимовича, признавшегося за год до смерти: «.. .меня больше всего интересовала северная природа, которая произвела на меня неотразимое впечатление и послужила материалом для моего первого рассказа.» [11, т. 10, с. 446]. Как видим, даже сам писатель спустя полвека ничего о социальных доминатах не говорит.

Наш подход к раннему творчеству Серафимовича исключает наложение более поздних этапов творчества на «северные» рассказы. В СТ Серафимовича нам интересны сквозные мифопоэтические образы (море, берег, дом), разветвлённая система лейтмотивов (путь, поиск, испытание, преображение, борьба, смерть), композиция повествования и факторы, оказавшие влияние на сознание писателя. «На льдине», первый рассказ писателя, стал своего рода художественно-творческим экспериментом, проверкой университетского знания о феноменальной сближенности человека и природы. В воззре-

© Копцов А.Н., 2015

Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова «S> № 6, 2015

77

ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ

ниях студентов той поры теория классовой борьбы

К. Маркса и теория эволюции и борьбы видов за выживание Ч. Дарвина могли продуктивно сочетаться. Именно недостаток человеческого начала в человеке составляет конфликт первого рассказа. Серафимович представляет природные процессы и лишь внешне схожие с ними явления социальные: катаклизмы природные - нормальны, социальные же - есть отступление от нормы (см. об этом [5]).

Композиция рассказа «На льдине» держится на системе архетипических образов (море, лес) и мотивов (мороз, путь), трансформировавшихся в характерный для СТ лейтмотив «человек в относе морском». Образ моря сохраняет у Серафимовича свой древнейший, сакральный смысл. Оно, ассоциированное с животворящим началом, становится зачастую последним пристанищем человека. Автор в части I рассказа многократно подчёркивает парадоксальную безжизненность природы: то-пос обозначается не иначе как «мёртвая тоска», «мёртвая мгла», «мёртвая тишина», «безжизненная тундра», «мёртвый простор». Но море и лес, в отличие от других составляющих природы, предстают исключительно в качестве субъектов повествования. В образе моря поморы видят божественную силу, что и обуславливает его антропоморфность: в начале рассказа оно при виде охотников «глухо шумело» [11, т. 1, с. 6], а в конце - «злую шутку сыграло» [11, т. 1, с. 11] с Сорокой.

Современный исследователь Е.Ш. Галимова справедливо отмечает, что «чаще о гибели в море говорится не как о смерти, а как об “уходе”; море “берёт”, “забирает”, “отнимает”...» [4, с. 9]. Действительно, ни сам Сорока, замерзающий на льдине, ни его товарищи не обозначают гибель в море словом смерть; напротив - охотники рассматривают конец земной жизни как начало нового, вечного существования. В сознании поморов море равновелико жизни, смерти, бессмертию, вечности. Для поморов море - тот же храм, жилище Бога: «Море чистоту любит, молитву, - говорят промышленники, - а то ежели с табаком, да с песней, да с сквернословием, так и не вынешь ничего: вдруг ветер падёт с берегу и всю кожу отобьёт, да и тебя вглубь вынесет» [11, т. 1, с. 11]. Берег - ещё один ключевой образ, связанный с границей между домом и морем, то есть, по сути, между жизнью земной и потусторонней. Именно поэтому мысли о береге будоражат Сороку: «... а всё-таки радостно тащил он тяжелый юрок <...> “Чтой-то берегу все нету?” - мелькнуло у него. <...> Острое предчувствие кольнуло его. “Ох, не запоздать бы, давно уже с берегу, - время!”» [11, т. 1, с. 10].

Образы моря, воды - ещё и апокалиптические, они связаны с мотивом конца света. Первоначальный текст «На льдине» [10] обнаруживает фрагмент, изъятый Серафимовичем после 1917 г. Старый промышленник перед известием о беде,

случившейся с Сорокой, рассказывает «бывальщину»: в былые времена в скит на Кулае завезли священную книгу «М1ротворный Кругъ» (здесь упоминается, вероятно, один из списков «Великого миротворного круга», литературного памятника XVI в. - А.К.), которую никто не мог «разобрать». Тогда сыскался хромой писарь Игнат из Щельи (Большая Щелья - посёлок в Архангельской области. -А.К.) и вызвался истолковать книгу: «.“Сказано (Там. - А.К.) <...> гдЪ будутъ посл^дтя кровопролипя и войны передъ самымъ концомъ св'Ьта” <...> “.будутъ эти кровопролипя <.> въ эфтихъ самыхъ мЪстахъ у Бълаго моря, и когда придетъ посл'Ьднш часъ, и изъ Оксана придутъ льды, и возстанетъ сила.”» [10, с. 14-15].

В аспекте СТ данный эпизод иллюстративен: поморы убеждены в сверхъестественной способности воды давать человеку жизнь и забирать её. Неспокойное море, вздымающееся при приливах и опускающееся при отливах, напоминает грудную клетку человека, поэтому в СТ оно всегда «дышит»: «.ожило мертвое море и тихо дышало бесконечным простором, и тонкий пар его дыхания подымался к далёким звездам.» [11, т. 1, с. 15]. Автор не сообщает прямо, что его герой погибает, а дважды вкрапляет в сюжет мотив сна: в первой дрёме Сороке является самоед, когда-то им опоённый и обокраденный, а во втором случае онейрический мотив использован при изображении смерти героя. Во сне герой переживает пограничное состояние -он еще не «там», но уже и не «здесь». Сорока обретает после долгих мучений долгожданные покой и блаженство, до конца ему самому непонятные, но не теряет надежды на спасение и будто бы видит лодку, символизирующую связь с Большой землёй, связь, которая вот-вот должна порваться: «И сквозь морозный туман чудится Сороке: <.> плывёт на него, не касаясь воды, полупрозрачная, смутно-неясная лодка» [11, т. 1, с. 15-16].

Мотивы сна и чуда включают раннего Серафимовича в канву СТ. Учитывая тот факт, что сам писатель признавался в сильном эстетическом влиянии на него раннего творчества В.Г. Короленко, можно соотносить рассказ «На льдине» не только с легендой «Лес шумит» (1886), близкой ему в плане пантеистического мировосприятия, но и со святочным рассказом «Сон Макара» (1883), где проблема справедливости также является центральной. Близки рассказы и сюжетно (объякутив-шийся крестьянин Макар, как и Сорока, гибнет во время промысла), и в художественном отношении. В северных текстах Короленко и Серафимовича показан поединок человека и природы. Природа предстаёт суровой, враждебной человеку, но именно она формирует особенный тип человеческой личности - волевой, закалённой, самостоятельной, способной к борьбе. Макар и Алёшка, герои Короленко, и Сорока у Серафимовича - представляют

78

Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова jij- № 6, 2015

Поэтика северного текста русской литературы в рассказах А.С. Серафимовича 1889-1890 годов

один тип: северные охотники звероподобны, выступают как зооморфные ввиду своей жестокости.

Здесь нет нарочитой гиперболизации, а дана вполне реалистическая зарисовка. Вот как охотники у Короленко делят пойманную (но потом сбежавшую от них) лису (часть IV): «Он бросился наперерез к упавшей плахе. Там была лисица. Алёшка своею развалистою, медвежьей походкой направлялся туда же. Надо было поспевать ранее <...> - Тытыма (не тронь)!.. Это моё! - крикнул Макар Алёшке. - Тытыма! - отдался, точно эхо, голос Алёшки. - Моё!» [6, т. 1, с. 49]. Точно так же, как природа казнит Сороку, она наказывает и Макара, оставшегося наедине с тайгой: «Он совсем ослаб. Теперь молодые деревья прямо, без всяких стеснений, били его по лицу, издеваясь над его беспомощным положением <.> Теперь даже дальние деревья <...> хватали его за волосы, били по глазам, по лицу» [6, т. 1, с. 51].

Общий для писателей мотив сна выполняет разные функции. У Серафимовича он посредник, примиряющий человека и природу, Короленко же посредством его выходит к христианской идее -к проблеме справедливости - и вуалирует социальную направленность рассказа. Именно сон открывает Истину и Сороке, обретшему гармонию, и Макару, сон-смерть которого развязывает герою язык и восстанавливает долгожданную справедливость. Таким образом, рассказы Серафимовича обогащают СТ романтической эстетикой за счёт своей образной, мотивной структуры, в частности - и онейропоэтической.

Применительно к СТ Серафимовича речь может идти скорее о неоромантической эстетике. Атмосфера Севера, пугающая и в то же время завораживающая, смогла создать у писателя неоромантическое настроение и скорректировать соответствующим образом его рецепцию. Романтическое начало СТ уже коренится в антагонистической эклектике страшного и прекрасного. Именно внутренний рецептивный разлад обусловил своеобразие СТ Серафимовича: переживание, тревога и, более того, кризис личности составляют основу трагического пафоса рассказа «На льдине», который и для самого автора - настоящая квинтэссенция эмоций: «Читаю да читаю до сумерек, больно глазам, а я читаю. <...> Что влекло и поражало - это ощущение, что по белому листу чёрными значками изображены мои собственные переживания» («Рассказ о первом рассказе») [11, т. 10, с. 405]. Ещё одна неоромантическая зарисовка в СТ писателя - рассказ «На плотах».

Рассказ «На плотах», замыкающий «северный» цикл, впервые был опубликован в «Русских ведомостях» в июне 1890 г. Здесь классик вывел целую триаду: человек - природа - цивилизация. С Сорокой Кузьму роднит нужда. Как и Сорока, Толоконников оказывается между жизнью

и смертью. Но, в отличие от большинства героев раннего Серафимовича, Кузьме оставлена жизнь, а значит, образ лесоруба - иной, обогащён новыми смыслами. В рассказах «На льдине» и «На плотах» писатель демонстрирует «северное» преломление популярного в XIX в. руссоизма, обратившего на себя внимание ещё Н.М. Карамзина и продолженного Л.Н. Толстым. Серафимович доказывает, что в условиях Русского Севера закон вечной гармонии человека и природы «не работает». При этом писатель последовательно изображает природу в рассказе «На плотах» живой, антропоморфной.

В явлениях природы Серафимович видел человеческое, что не мешало ему оставаться эмпириком и убеждённым позитивистом. Монография проф. К.А. Тимирязева «Жизнь растений» (1878) оказала на писателя серьёзное влияние, о чём Серафимович написал в очерке «К.А. Тимирязев»: «В отрочестве <...> я был страшно религиозен. Часами стоял и мотал рукой перед иконой <...> Попалась мне книга “Жизнь растений”. Прочитал её, не отрываясь, и <...> вывалился из души каменный истукан божества. Но ведь в книге ни слова о боге. Там гениально рассказана <...> жизнь растения. Но позвольте, тогда есть конструкция и моей жизни <.> Да ведь я сам из таких клеточек. И каменный бог рухнул» [11, т. 8, с. 106]. Труды по ботанике Тимирязева развили в молодом человеке чувство природы, способность на глубинном уровне понимать происходящие в ней процессы. Деревья-великаны в рассказе «На плотах» сражаются за жизнь, словно живые люди, а «полудикий» [7, с. 314] лесоруб органично вписывается в природу, неразличим с ней: «Пар идёт от Кузьмова полушубка, и упорный топор всё глубже входит в рану векового дерева; вырубленное у корня место темно зияет, как открытый рот <...> Дерево вздрагивает, с секунду с страшным усилием сопротивляется, и вдруг <.> проносится треск.» [11, т. 1, с. 43-44].

Основу сюжета рассказа «На плотах» составляет борьба главного героя сначала с силами природными (часть I), а затем - и с социальными (часть II). Толоконников, подобно былинному богатырю, переживает целую череду несчастий и преодолевает одно препятствие за другим: сначала его придавливает деревом, после - герой разбивает плитку своих товарищей, чтобы сплавиться по реке в месте затора, в конце - Кузьма одерживает победу в противостоянии с пароходом. Авторская позиция в рассказе «На плотах» очевидна: Серафимовичу импонирует его герой, выдержавший тройную проверку на прочность. Придавленного деревом Кузьму Серафимович сравнивает с лисицей: «Как-то случилось - повалилось подрубленное дерево; не успел Кузьма отскочить <...> Он лежал притиснутый как лисица в капкане» [11, т. 1, с. 45]. Этот эпизод наталкивает нас на мысли о возможной переработке автором сюжета расска-

Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова «S> № 6, 2015

79

ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ

за «Сон Макара»: герои Короленко сделали капкан из брёвен для лисы, Кузьме такой «капкан» заготовила сама природа. Натуралистическое описание дальнейших действий лесоруба выдаёт в нём звериное начало: «...как-то ухитрился подтянуться к дереву и стал ногтями разрывать смёрзшийся снег и землю. Кожа стала сдираться с рук клочьями, и всё кругом окровавилось. Мороз жёг свежие раны» [11, т. 1, с. 45]. Награждая героя за терпение, «живая» природа человеческим словом будит заснувшего на плоту лесоруба: «Не заметил, как задремал Кузьма. Да кто-то как толкнёт, и ахнул над самым ухом: - Ай спишь!.. Вскочил Кузьма, всё задрожало в нём, а это плот стукнуло об дерево» [11, т. 1, с. 47]. Подчёркивает человеческое начало в окружающей героя природе и сам автор, обозначая дерево, об которое ударился плот Кузьмы, местоимением кто-то.

Противостояние человека и природы в рассказе «На плотах» переходит в конфликт Кузьмы с товарищами, то есть в социальный конфликт. Увидев застрявших на реке плотовщиков, герой, испугавшийся сесть на мель, инстинктивно рушит один из плотов, чтобы продолжить спуск по Двине: «С треском раздался шов, брёвна разошлись и всплыли, и <...> быстро прошла, подгоняемая шестом, плитка. Град ругательств посыпался на голову Кузьмы» [11, т. 1, с. 47-48]. Ужаса творимого лесоруб до конца не понимает: «- Ничаво... пущай себе. Под берегом-то мне неспособно. ничаво.» - говорил Кузьма, гоня шестом плитку <.> - Ничаво. пущай. Главное, неспособно под берегом-то.» [11, т. 1, с. 48]. Так победил Кузьма и в социальной схватке.

Кузьма установил с природой прочную внутреннюю связь, он слышит и понимает её, поэтому читателя и не смущает очевидная гиперболичность образа лесоруба, в особенности в той сцене, где он, подобно былинному богатырю, противостоит пароходу, порождению цивилизации: «У него не было никакой <.> осознанной цели, он делал это <.> инстинктивно <.> Крепко нажал бревно одним концом к груди, а другой выпятил вперед» [11, т. 1, с. 49]. Придя в себя, Кузьма понял: «Пароход задел плот боком, а он со своим бревном смягчил удар» [11, т. 1, с. 52]. Заметим, Серафимович машинально пишет не «своим», а - «со своим»: и этот сугубо лингвистический штрих ещё раз высвечивает подлинный смысл рассказа «На плотах» и эстетическую позицию писателя, последовательно занимающего сторону природы, мира совершенного и идеального. Нельзя провозглашать Серафимовича первооткрывателем подобных идей и образов, но важно понимать, что писатель продолжает традицию своего старшего современника - В.Г. Короленко.

Особняком в СТ Серафимовича стоит рассказ «Снежная пустыня» (1890), впервые появившийся в «Русских ведомостях» под заголовком «В тун-

дре». Здесь писатель обратился к миру души отдельно взятого человека. Его герой - молодой следователь, которого самоед везёт многими километрами тундры к Ламбею - зажиточному кре-стьянину-самоеду, зверски убившему свою старую жену. В рассказе писатель сталкивает два полярных в культурном отношении мира - интеллигентскую среду (в лице следователя) и среду дикарей-само-едов (в лице Ламбея). Однако % текста путевого очерка отводится описанию дороги по «снежной пустыне», что показательно для нас. В СТ мотив пути является одним из ключевых. И в «Снежной пустыне» грозящее гибелью пространство тундры описывается и воспринимается героем как прекрасное, очищающее: «Я весь отдавался движению, отдавался пространству, которое, чудилось, поглощало меня <.> Молодость, жажда жизни, жажда счастья, накипавшие силы и какие-то смутные желания приливали в виду этого бесконечного простора.» [11, т. 1, с. 19]. Дорога по тундре ассоциируется у героя с жизненным путём. Сознание следователя настолько устремлено в будущее, что для воспоминаний в нём не остаётся места: «Порой только, по странной ассоциации, в мозгу вспыхивало то или иное воспоминание, тот или другой образ, которые, казалось, совсем не вязались с теперешним состоянием.» [11, т. 1, с. 19-20]. Но тут же состояние эмоционального подъёма героя сменяется по мере приближения ночи чувством страха: «По мере того как сгущалась мгла, в сердце незаметно прокрадывалось острое чувство одиночества и полной отрезанности от всего живого, дорогого, близкого» [11, т. 1, с. 22]. Эта подмеченная Серафимовичем особенность восприятия «несеверным» человеком пространства Севера также позволяет включить «Снежную пустыню» в корпус СТ: «Северная ночь осмысляется как одиночество, тьма, грусть и холод <.> как ситуация разлуки, состояние депрессии, тоски», - замечает Я.Э. Ахапкина [1, с. 220]. Но, несмотря на то что сознание героя раздвоено, он полон оптимизма и дословно цитирует ставшую афористической цитату из романа Вольтера «Кандид, или Оптимизм»: «“Всё к лучшему в этом лучшем из миров” (В первоисточнике: Tout est pour le mieux dans le meilleur des mondes possibles. - А.К.), - подумал я и совсем спрятал голову в капюшон» [11, т. 1, с. 25]. Продолжающееся опасное путешествие по равнине выбивает героя за рамки времени, приобретает вневременной характер: «Казалось, время остановилось в своём непрерывном беге и застыло в неподвижных формах. Это было странное приближение к небытию» [11, т. 1, с. 28].

Хронотоп рассказа «Снежная пустыня» сужается по мере развития сюжета, образуя конусообразную модель: бескрайнее пространство тундры ^ чум самоеда Ламбея ^ «пятнышко» на горизонте. Герою довелось столкнуться с двумя колоссаль-

80

Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова jij- № 6, 2015

Поэтика северного текста русской литературы в рассказах А.С. Серафимовича 1889-1890 годов

ными силами - беспощадной природной стихией и поражающей своей жестокостью социальной средой, но если природа, не щадившая героя, удивила его своей красотой, то семья самоеда не вызвала у следователя ничего, кроме отвращения. История с Ламбеем реалистична, ведь самоеды действительно отличаются бесчеловечным отношением к женщинам: «Свою жену самоед бьет нещадно за вину и без вины, трезвый и пьяный <...> Самоед считает женщину низшим, нечистым существом <.> Он не задумается прогнать свою старую больную жену и взять другую» [2, с. 233]. Важно понимать, что снова Серафимович соотносит природное и социальное, представляя в качестве прекрасного стихию (при всей её внешней дисгармоничности) и осуждая социум, поправший все существующие законы мироздания. Подчеркнём, что мир природы и мир людей и в «Снежной пустыне» противопоставлены, потому герой и стремится скорее покинуть ещё недавно столь желанное и призрачное жилище, превозмогая звучащие за спиной стоны родственников убийцы: «- .И посмотрит он через каменную стену. оххо, - донеслось до меня и смолкло вдали. Тёмный конус чума <.> быстро пробежал от нас к самому краю равнины. Сначала он превратился в маленький, игрушечный чум, потом в пятнышко, потом в точку - и исчез на горизонте» [11, т. 1, с. 42].

В настоящем исследовании мы коснулись далеко не всех проблем, связанных со спецификой СТ русской литературы в творчестве Серафимовича 1889-1890 гг., но, как нам видится, смогли доказать, что «северные» рассказы имеют не столько социальную, сколько философскую проблематику. СТ Серафимовича не ограничивается тремя рассмотренными нами произведениями: к теме Севера писатель возвращался позднее в своих воспоминаниях, а также рассказах - «У холодного моря», «Лесная жизнь», «Гуси» и др. Рассказы периода ссылки есть итог эмпирического наблюдения писателя, результат осмысления сущности феноменов общества и природы в условиях суровой действительности. Соотнёсший природное и социальное и избравший первое в качестве предмета любования и подражания, меры всех вещей, Серафимович выступает прямым продолжателем толстовской традиции постижения сложной диалектики природы и человека; чётко прослеживающаяся

антропоморфизация объектов природы выражает телеологическую устремлённость первых сюжетов русского классика.

Библиографический список

1. Ахапкина Я.Э. Атрибуты «северного времени» в художественном тексте и языковом сознании // Северный текст в русской культуре: Материалы международной конференции, Северодвинск, 2527 июня 2003 г. / отв. ред. Н.И. Николаев. - Архангельск: Поморский университет, 2003. - С. 216-222.

2. Барсов К. Самоеды // Русская земля. Область крайнего севера. Т I. - СПб.: Типолитография М.П. Фроловой, 1899. - С. 231-238. [Электронный ресурс]. - Режим доступа: Шр://ко1ашар. rn/1ibrary/1899_barsov.hta (дата обращения: 10.11.2015).

3. Гай Г.Н. Творческий путь А. С. Серафимовича: автореф. дис. ... док. филол. наук. - М.: Ин-т мировой лит. им. А.М. Горького АН СССР, 1951. - 22 с.

4. Галимова Е.Ш. Поэзия пространства: образы моря, реки, леса, болота, тундры и мотив пути в Северном тексте русской литературы: Научная монография. - Архангельск: КИРА, 2013. - 128 с.

5. Копцов А.Н. Диалектика взаимодействия природы и человека в рассказе А.С. Серафимовича «На льдине» // Вестник Костромского государственного университета им. Н.А. Некрасова. -

2015. - № 3. - С. 98-102.

6. Короленко В.Г. Собр. соч.: в 6 т. - М.: Правда, 1971.

7. Короленко В.Г. А. Серафимович. Очерки и рассказы // Короленко В.Г. Собр. соч.: в 10 т. -Т. 8. - М.: ГИХЛ, 1955. - С. 313-315.

8. Лепешинская Е.Л. Творческий путь А.С. Серафимовича (до Октября): автореф. дис. ... канд. филол. наук. - М.: МГУ им. М.В. Ломоносова, 1952. - 16 с.

9. Лепешинская Е.Л. Наш Серафимович. Литературно-критический очерк. - Воронеж: Воронежское кн. изд-во, 1963. - 93 с.

10. Серафимович А.С. На льдине. - М.: Книгоиздательство писателей в Москве, 1916. - 24 с.

11. Серафимович А.С. Собр. соч.: в 10 т. - М.: ГИХЛ, 1940-1948 гг.

12. Филькин С.В. Серафимович - художник революции: автореф. дис. ... канд. филол. наук. - М.: МГПИ им. В.И. Ленина, 1954. - 12 с.

Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова «S> № 6, 2015

81

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.