Научная статья на тему 'Поэтика Рудаки'

Поэтика Рудаки Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
876
117
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
ЛИТЕРАТУРА НА ФАРСИ / LITERATURE IN FARSI / "ТАФСИР" И "ИСТОРИЯ" АТ-ТАБАРИ / ЛЮБОВНАЯ / ПЕЙЗАЖНАЯ И ДИДАКТИЧЕСКАЯ ПОЭЗИЯ РУДАКИ / AND DIDACTIC POETRY / МИФОЛОГЕМА ВОЗЛЮБЛЕННОЙ / СОВМЕЩЕНИЕ НОВЫХ МОТИВОВ И ИДЕЙ / NEW IDEAS AND MOTIFS COMBINING / РУДАКИ И ХУДОЖЕСТВЕННОСТЬ СЛОВА / RUDAKI AND ARTISTIC WORD / AT-TABARI'S TAFSIR AND HISTORY / RUDAKI'S LOVE / LANDSCAPE / MYTHOLOGEM OF A BELOVED WOMAN

Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Бобоев Файзулло Баротович

В статье рассматриваются предпосылки возникновения ранней прозы и поэзии на фарси. Персидской версии «Комментарии» и «Истории» Табари, а также поэзии Рудаки принадлежит особая заслуга в этом вопросе. Из содержания прозаических произведений ат-Табари осуществляется перемещение коранической духовности мифологического, аллегорического и нравственно-поучительного содержания в поэтическую среду. Поэтому сведения «Истории пророков и царей» в арабском оригинале не могли остаться незамеченным «Адамом поэтов» Абу Абдуллахом Рудаки. В его творчестве прозаический материал поэтизируется иногда в пересказе, иногда в связном риторическом обрамлении, а в редких случаях в подлинном виде. Лирическая поэзия Рудаки вобрала в себя сатирический, дидактический и политический элементы, а ее описательная часть, в отличие от арабской пустыни, происходит на фоне живописной природы родного края. В лирической поэзии Рудаки прослеживается три основных направления любовные, пейзажные и дидактические стихи. В любовных стихах поэт стремится создать образ живой, земной женщины как эталона идеальной красоты. Он, опираясь на древний фольклор иранских народов, создает мифологему любимой женщины; Рудаки впервые сделал природу объектом поэзии, показал человека как частицу живой природы, и ее неповторимые картины нарисовал в своих весенних стихах «bahаriyya» ; в системе исламского кодекса морального поведения, понимания мудрости и нравственного величия Рудаки являлся также поэтом-новатором. В дидактических мотивах поэта ярко выражено религиозно-национальное самосознание. Свои афоризмы и поучения он называет наставлениями (pand ) или мудрыми наставлениями (pand-i azadvar ). Таким образом, Рудаки в контексте своей лирической поэзии находил удачное совмещение новых мотивов и идей. Если переводы «Тафсира» и «Истории» ат-Табари послужили мощным средством укрепления и расширения роли языка фарси в мусульманской культуре, то поэзия Рудаки выполняет эту миссию в области художественного слова и тем самым способствует приближению литературы к народу.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

The article examines the prerequisites of early poetry and prose in Farsi. Persian version of the Tabari’s Comments and History and Rudaki’s poetry has a special merit in this matter. There is transferring of the Quran spirituality of mythological, allegorical, moral and instructive content into poetic medium within content of prose books. Therefore, the information of History of Prophets and Kings in the Arabic original could not go unnoticed by "Adam of poets" Abu Abdullah Rudaki. In his work the prosaic material sometimes poeticizes in the retelling, sometimes in a coherent rhetorical frame, and in rare cases in the truest form. Rudaki’s lyric poetry absorbed satirical, didactic, and political elements, and its narrative in contrast to the Arabian Desert takes place against the backdrop of scenic beauty of his native land. The lyric poetry of Rudaki has been three main areas love, landscape, and didactic. In love poems the poet seeks to create an image of a living, earthly woman as an ideal standard of beauty. Based on ancient folklore of the Iranian peoples, he creates the mythologem of a beloved woman; Rudaki was the first to take the nature as an object of poetry, he showed a human as a part of wildlife and painted its unique picture in his spring poems bahariyya ; in the Islamic code of moral conduct, wisdom and understanding of the moral grandeur Rudaki also was a poet-innovator. The religious and national identity was clearly expressed in poet’s didactic motifs. His aphorisms and teachings were called the instructions ( pand ) or the wise instructions ( pand-i azadvar ). Thus, Rudaki in the context of his lyric poetry found a successful combination of new motifs and ideas. If the translations of Tabari’s Tafsir and History served as a powerful tool for strengthening and expanding of the Persian language role in the Muslim culture, then Rudaki’s poetry fulfills this mission in the field of artistic word and thereby contributes to the approximation of literature to the people.

Текст научной работы на тему «Поэтика Рудаки»

ПОЭТИКА РУДАКИ Ф.Б. Бобоев

Ключевые слова: литература на фарси, «Тафсир» и «История» ат-Табари, любовная, пейзажная и дидактическая поэзия Руда-ки, мифологема возлюбленной, совмещение новых мотивов и идей, Рудаки и художественность слова.

Keywords: literature in Farsi, at-Tabari's Tafsir and History, Rudaki's love, landscape, and didactic poetry, mythologem of a beloved woman, new ideas and motifs combining, Rudaki and artistic word.

В Х веке внешнее благоденствие арабского Халифата было бесспорным, царил мир, завоевательные войны приостановились, мятежи и перевороты, сопровождавшие смену халифов и династий в VII-IX веках, прекратились. Был найден новый порядок поддержания теократической власти: каждый правитель, принимая правление, с одобрения религиозно-политической аристократии выбирал себе молодого соправителя, который потом становился его преемником. А перемещение центра общественной жизни в Х веке с запада в восточные провинции Ираншахра имело не только важное последствие для возрождения иранской государственности исламского модерна, но, самое главное, -для научно-культурной мысли и новой литературной линии.

Огромная заслуга в создании фундамента, на котором возникла классическая персидская литература, равно как и в зарождении феномена Рудаки, принадлежит авторам арабских прозаических сочинений, чье творчество включало многогранную тематику. Последняя находила отражение в исторических и мифологических сказаниях о персидских царях и включала отрывки на фарси.

Важно отметить, что ранняя проза на фарси, представленная, главным образом, комментированным переводом Корана и исторического свода Табари, получила развитие после смерти Рудаки. Прозаическое сочинение «История пророков и царей» [История, 2003], обнимающее всеобщую историю от сотворения мира до 302 (915) года и представляющее первый образец летописи в мусульманской литературе, пользовалось заслуженной славой среди средневековых авторов.

Главное преимущество этого памятника - наличие огромного объема различных сведений о каждом событии с последовательным указанием цепочки имен авторитетных сказителей (иснад). Теперь, когда иранским ученым Мухаммадом Роушаном издан научно-критический текст древнейших списков персидской версии «Истории Табари» [История, 1999], можно установить, что некоторые известия относительно древней истории и культуры Персии, якобы прибавленные при осуществлении перевода, зафиксированы именно в арабском оригинале. Табари, автор персидского происхождения, пользующийся большим авторитетом в научных кругах столицы Халифата, имел доступ к различным источникам, из которых черпал мифологические, исторические, бого-словско-повествовательные, аллегорические, нравственно-

поучительные прозаические мотивы и сюжеты. Будучи незаурядным знатоком и комментатором коранических аятов и хадисов, он в изобилии цитировал их в своем сочинении на родном языке. Эти сведения не могли остаться незамеченными «Адамом поэтов» Абу Абдуллахом Рудаки.

Поэт знал наизусть Коран, изучал первоисточники и труды арабских авторов в подлиннике, но область литературного восприятия была для него ограничена сферой родного языка. Перенесение занимательного материала Корана на комментированную прозу послужило толчком к сознанию нового жанра в рамках изящной поэзии. При этом в творчестве Рудаки проявляется как уважительное отношение к ценностям новой религии, так и повышенный интерес к возвышению национальных традиций, а «сопоставление одной религии с другой делается только для применения научного сравнительного метода, чтобы яснее представить сущность верования и той идеи, на которой оно основано» [Бартольд, 1966, с. 182]. Прозаические произведения на религиозно-историческую тему с переходом на живые национальные языки становятся объектом бесчисленных поэтических переложений и подражаний, задают поэтической среде нужную интонацию.

Городская культура Бухары и Самарканда проявляла редкую восприимчивость к синтезу передовых идей разных народов и, мастерски переработав «их в качественно новой форме и содержании, выработала литературный язык» [Гафуров, 1985, с. 449]. Поэзия на новоперсидском языке уверенно соперничала с арабской поэзией, позже став образцом для всех народов мусульманского Востока. При дворе саманид-ских правителей сложилась национальная поэтическая школа, где причудливо смешались культурные арабские, греко-византийские, индий-

ские и тюркские традиции, расцвел своеобразный феномен средневековой культуры.

В атмосфере придворной литературы нашла выражение любовная поэзия. В ходе развития новой литературы происходило смещение от социального к доминирующему моральному направлению. Поэзия на любовные темы вобрала в себя к тому же сатирический, дидактический и политический элементы. Она была тесно связана с той новой трактовкой любви, которая утвердилась в ареале распространения средневековой мусульманской культуры. В контексте самой арабской поэзии того времени «поездки по пустыне, верблюды, плач над остатками кочевья и прочие атрибуты кочевой жизни бедуина стали нелепыми уже в начале багдадского периода халифата и повторялись только в силу инерции» [Бертельс, 1935, с. 27]. Образный строй любовной лирики вбирал в себя религиозную символику. Религиозность любовной поэзии оказалась также благоприятной и для возникновения литературного движения в неарабской среде. Важным источником сюжетов и мотивов продолжал оставаться Коран. Стихотворные упражнения на ко-ранические темы писали очень многие поэты. Столкновение античных и коранических традиций открывало простор для самых разнообразных поэтических экспериментов. Тематика поэзии Рудаки придает «аллегорическому толкованию Корана огромное значение» [Бертельс, 1958, с. 77] и остается глубоко религиозной.

Лирическую поэзию Рудаки можно сгруппировать по трем основным направлениям - любовные, пейзажные и дидактические.

В любовных стихах поэта персонажи четко делятся на положительные и отрицательные: те, кто помогает героям, добры и благородны, а те, кто злоумышляет против них, совершенные злодеи. Если описательная часть касыды «васф» в арабской поэзии была связана со спецификой бедуинской племенной жизни, то в творчестве Рудаки застольные радости и любовные приключения изображены на фоне живописной природы родного края. Поэт стремится создать образ живой, земной женщины как эталона идеальной красоты. Такой образ в дальнейшем начал доминировать во всей персидско-таджикской средневековой лирике. Поэт наделяет свою возлюбленную следующими качествами: «нигор, сияхчашм, дилбар, сарв-и баланд, ма'шук, турк-и ка-марбаста, нигарин, ашик-и дилдада, дилбарак-и ман» (красавица, черноокая, овладевшая сердцем, высокий кипарис, любимая, опоясанная турчанка, красотка, даровавшая сердце, возлюбленная моя). Опираясь на древний фольклор иранских народов, Рудаки создает мифологему «лоларух» (ЫагыкН) - «тюльпанощекая», женщина-цветок.

May hast u diram hast-u rukh-i lolarukhe hast, Gham nest v-agar hast, nasib-i dil-i a 'dost [Диван..., 2008, с. 21].

Вот вино и звонкая монета и личико краснощекое, Нет печали, а если есть, то пусть она достанется врагам. (Здесь и далее перевод мой. - Ф.Б.).

Agar gul orad bor on rukhon-i u, na shigift, Haroyina chu hame may khurad, ghul orad bor. Ba zulf kazh, valekin ba qadd-u qomat rost, Ba tan durust, vale ba chashmakon bemor [Диван., 2008, с. 61].

Не удивлюсь, если ее щеки расцветут как цветы, Поистине, когда она пьет вино, появляются цветы. Завитки ее курчавые, но стан стройный, Телом здорова она, но больна глазками.

Страдание от подчеркнутой холодности возлюбленной и от ее кокетливой скромности охватывает возлюбленного, позволяя ему раскрыть многообразие собственной души. Поэзия Рудаки приобретала многослойность и многосмысленность, «основанная на сложных аллегориях и персонификациях» [Грюнебаум, 1988, с. 81] любовной тематики, в терминах которой описывались любовные чувства и взаимоотношения поэта и женщины.

Shukuft lola, tu zeghol bishkufon, ki hame Ba davri lola ba kaf barnihoda beh zeghol [Диван., 2008, с. 198].

Расцвел тюльпан, принеси кувшин с вином, ибо

Ходить вокруг тюльпана лучше с чашей на ладони.

Ba navbahoron bisitoy abr-i giryonro,

Ki az giristan-i ust in zamin khandon

[Диван., 2008, с. 206].

Воспой плачущую тучу ранней весной,

Ведь благодаря ее слезам смеется земля.

Moh-i tamom ast rukh-i dilbarak-i man, V-az du gul-i surkh andar u pergola [Диван., 2008, с. 210].

Моей милой возлюбленной лицо - полнолуние, На ее щеках лепестки двух тюльпанов.

Любимая женщина превращается в поэтическую аллегорию женственности, в символ почти религиозного характера. Поэт описывает любовь как «сладостную болезнь» [Жуковский, 1900, с. 6], как некое наваждение, как нечто внезапное и необъяснимое.

Goh giryon-u gah binolad zor, Bomdodon-u ruz to shabgir, On zabonovar-u zabonash ne, Khabar-i oshiqon kunad tafsir. Goh devonaro kunad hushyor,

Gah ba hushyor barnihad zanjir [Диван..., 2008, с. 75].

То плачет, то он жалобно стонет С утра и днем до темноты. Он говорит, но не безъязыко, Повествует сказ о возлюбленных. То будит сумасшедшего, То заковывает в цепи пробудившегося.

Это был уже новый подход к осмыслению и поэтическому воплощению коранических образов и понятий; «божественное» наделялось живыми человеческими качествами, и тем самым как бы обожествлялось человеческое начало. Если «голос Рудаки звучит, прежде всего, как голос нового человека, то причину этого следует искать в том, что он черпал свое вдохновение из вечно живой стихии народного творчества» [Бертельс, 1960, с. 136]. Поэтический канон обогащается новыми кораническими идеями. Новые образы служат для поэта средством сближения человеческого и божественного. На эти черты поэтики Рудаки указывал академик В.В. Бартольд: «Он находил, что нет смысла обращать лицо к Каабе, когда сердце влечет к языческим святыням; надо удовольствоваться общей для всех вероучений любовью к Богу: «Наш Бог принимает от тебя волнение любви, а намаза не принимает» [Бартольд, 1966, с. 178]. Эти идеи изложены в следующих стихотворных отрывках поэта:

Ruy ba mehrob nihodan chi sud, Dil ba Bukhoro wu butoni Taroz. Ezad-i mo vasvasa-i oshiqi, Az tu pazirad, napazirad namoz [Диван, 2008, с. 80].

Какая польза от обращения лица к михрабу, Если сердце влечет в Бухару и к красавицам Тараза. Наш Господь приемлет страсть любви,

А не молитвы твои приемлет.

Makki ba Ka 'ba fakhr kunad, misriyon ba Nil, Tarso ba usquf-u alawi b-iftikhor-i jad. Fakhr-i rahi bad-on du siyah chashmakon-i tust, K-omad padid zer-i niqob az bar-i du khad [Диван..., 2008, с. 49].

Мекканец гордится Каабой, египтяне Нилом, Христианин - епископом, алавит гордится предками. А гордость грешника - твои черные очи, Показавшиеся из-под вуали две щеки. Рудаки с поэтической тонкостью описывает реальные радости и горести любви, жаркий трепет объятий и печаль разлуки, особенно вынужденной разлуки с возлюбленной:

Hama jamol-i tu binam, chu dida boz kunam, Hama tanam dil gardad, ki bo tu roz kunam. Harom doram bo digaron sukhan guftan, Kujo hadis-i tu oyad, sukhan daroz kunam [Диван., 2008, с. 92].

Твою красоту вижу всюду, лишь открою глаза, Сердцем становится все тело, когда хочу признаться тебе. Отказываюсь от общения со всеми другими, Но как только речь заходит о тебе, то я многословен.

Человек всегда рождается чистым и совершенным, и лишь затем в несовершенном и грешном мире он погружается в грехи и преступления, растлевает свою первоначальную сущность, и может спастись, уповая только на Бога (dust - друг).

Az dust ba har chiz charo boyad-t ozard, K-in ishq chunin boshad: gah shodi wu gah dard... U khashm hamegirad, tu uzr hamekhoh, Har ruz ba naw yor-i digar menatavon kard [Диван., 2008, с. 42].

Нельзя держать обиду на друга из-за всякой мелочи, Такова эта любовь со всеми печалями и радостями. Он гневается на тебя, но ты прощения проси, Ибо нельзя каждый день находит нового друга. В этой двуплановости, взаимопроникновении земного и мистического в любовной поэзии - секрет поэтического обаяния Рудаки, которому «принадлежит секрет мудрецов Хорасана» [Диван., 2008,

с. 177]. Рудаки обычно не обращался к религиозным мотивам, мистическим образам, цитированию коранических стихов. В своих стихах он противопоставляет Любовь и Разум, опираясь на фольклорную традицию, живое восприятие природы, ощущения радостей жизни. Используя ресурсы новоперсидского языка, Рудаки смело соревновался с возможностями арабского языка и тем самым заложил перспективу для фарси, определив ему достойное место в толковании Божьего Слова. Эта программная задача четко сформулирована в следующем стихотворном фрагменте поэта:

Chaman-i aqlro khazoni, agar

Gulshan-i ishqro bahor tuyi.

Ishqro man payambaram, lekin

Husnro ofaridgor tuyi [Диван., 2008, с. 132].

Для сада разума - ты осень, Весна - для цветника любви. Если любовь зовет меня пророком, -Творцом любви себя зови.

Рудаки впервые в новоперсидской литературе сделал природу объектом поэзии. Он показал человека и его духовный мир как частицу живой природы. Неповторимые картины живой, вечно обновляющейся природы поэт нарисовал в своих весенних стихах - «bahariyya», где ярко выражено все лучшее, что было создано поэзией предшествующих эпох в описании величественной красоты природы.

Gul digar rah ba guliston omad,

Vora-i bogh-u buston omad.

Vor-i ozar guzasht-u shu 'la-i on

Shu 'la-i lolaro zamon omad [Диван., 2008, с. 44].

Вновь вернулся цветок в сад,

Настал черед сада и цветника.

Время огня и пламени прошло,

Тюльпана пламени настало время.

Любовь эта была поначалу радостной и просветленной, как весна нежная и сияющая. Тема пробуждающейся природы сопрягается с мотивом молодой торжествующей любви и ее преобразующей магической силы. Описание весеннего утра, щебета птиц, шелеста листвы становится символом и обозначением психологической ситуации, а не только и не столько картиной пробуждающейся природы. Символический и ситуационный смысл приобретали в лирике цветы и деревья, животные и птицы, страны света и часы дня. На этом условном кра-

сочном фоне появлялись еще более условные фигуры Юности и Старости, Любви и Желания, Надежды и Скорби, Доброты и Зависти, разные аллегорические хитросплетения.

Наследие поэта еще раз указывает на то, что «тема человеческих пороков была, и, увы, останется одной из актуальнейших тем в художественном творчестве писателей и поэтов всех народов и всех поколений» [Мардони, 2006, с. 69]. В мусульманской литературе господствовали традиционные темы, сюжеты и образы, которые оставляли, казалось бы, мало места для самовыражения поэта. Однако почитатели поэзии Рудаки ждали не столько нового и неожиданного, сколько знакомого и привычного. Он смог найти удачное соотношение привычного и нового. Но подвергнутые литературной обработке, лирика любви и разума, наземно-поэтическое описание райской природы родного края «с помощью испытанного оружия аллегорической дидактики» [Иностранцев, 1909, с. 25] переплетаются и взаимно обогащаются независимо друг от друга в новоперсидском единстве. В рамках описания весны поэт не только говорит об омоложении природы материального мира, но и намекает на непостоянство земной жизни, ее изменчивость и бренность, готовность рода человеческого к превратностям судьбы:

Omad bahor-i khurram bo rang-u buy-i tyib, Bo sad hazor nuzhat-u oroyish-i ajib. Shoyad ki mard-i pir bad-in gah shavadjavon, Geti badilyoft shabob azpayi mashib... Soqi guzin sabza wu may khur ba bong-i zer, K-az kisht sor nolad-u az bogh andalib. Harchand navbahor-i jahon ast ba chashm khub, Didar-i khoja khubtar, on mehtar-i hasib [Диван., 2008, с. 13].

Цветущая весна пришла полная благовониями, С сотней тысяч радостей и удивительных украшений. Вдруг может ли старец стать молодым?! А после старости мир юность обретет ли взамен? Выбери виночерпия, пей вино под мелодию «зир», Ибо с полей доносится пение скворца, из сада - трель соловья. Хотя оживление мира прекрасно в глазах, Но лицезренье досточтимого Господа еще прекраснее.

Дидактико-назидательная персидская литература (andarz) вошла в мусульманскую культуру как переводы на арабский. Многие из этих

памятников, обретая вторую жизнь в переработанном виде, стали одним из источников мирового письменного басенного творчества. Основу исламского кодекса морального поведения составляют мотивы в виде поучительных сентенций (hikma) и афористичных притч (masal). Многочисленные коранические эпизоды повествовательного и притче-вого характера (qisas va masal) вошли в важнейший жанр назидательной литературы «адаб», также в нем «заимствовалось все лучшее из книги поучений, притч и наставлений покоренных народов» [Бобоев, 2007, с. 331].

В сфере поведенческих норм, понимания мудрости и нравственного величия Рудаки также являлся поэтом-новатором. В дидактических мотивах поэта ярко выражено религиозно-национальное самосознание. Свои афоризмы и поучения он называет наставлениями (pand) или мудрыми наставлениями (pand-i azadvar): Zamona pande ozodvor dod maro Zamona, chun nigari, sar ba sar hama pand ast [Диван., 2008, с. 25].

Времена дали мне мудрое наставление, А если присмотреться поглубже, то времена полны наставлений.

Совершенство стиха и высокая дидактика Рудаки более ярко проявляется в его касыдах «О старости» и «Мать вина».

Автобиографическая касыда - это не печальная повесть о старости, а гимн молодости, вечной красоты и радости жизни. Именно эта контрастность, внутренняя противоречивость, мгновенные переходы от упоения молодостью и радостных воспоминаний к скорби и безнадежности составляют суть трагического оптимизма Рудаки. Поэт сознательно использует контрасты в описаниях места действия, построения образа, в переживаниях героя. Но в этих контрастах, как мы видим, нет противоречия, различные проявления жизни внешней и жизни внутренней не отрицают друг друга, а сливаются в многостороннем и многоплановом единстве. Мастерство владения языком зачастую сводится не столько к словесной изощренности, сколько к простоте выражения и доступности понимания. Противопоставление поэтического мотива «юности» и «старости» принимается поэтом как нормальный процесс развития каждого индивида, усовершенствования и обновления общества:

Kunun zamona digar gasht-u man digar gashtam, Aso biyor, ki vaqt-i aso wu anbon bud

[Диван., 2008, с. 36].

Ныне изменились времена, и сам я изменился, Дай посох: с посохом, с сумой должны брести седые.

В блестящем образце жанра касыды «Мать вина», кроме искусных поэтических фигур панегирика, важна этическая сторона: гуманистические афоризмы о разуме и человечности. Между панегирическими строками появляются мысли о справедливости и человеколюбии:

Inak madhe, chunon ki toqat-i man bud Lafz hama khub-u ham ba ma 'ni oson [Диван., 2008, с. 108].

Вот восхваление согласно моим силам И все слова красивы и смысл легко понятен.

Рудаки, как зачинатель, стоящий у истоков дидактического направления в новоперсидской литературе, также создал восемь дидактических поэм - месневи. Названия двух из них известны: «Солнцеворот» - поэтическое изложение «Синдбад-наме», нравоучительного произведения о женской хитрости; «Калила и Димна» - поэтическое переложение одноименного пехлевийского произведения, сохранившегося на арабском языке» [Нафиси, 1992, с. 76]. До недавнего времени из этого корпуса поэм был известен лишь один бейт: Har ki n-omukht az guzasht-i ruzgor, Niz n-omuzadzi hej omuzgor [Диван., 2008, с. 227]. Тех, кто, прожив, от жизни не научится уму, Никакой учитель в мире не научит ничему.

В последние десятилетия обнаруживаются все новые отрывки его дидактических поэм на страницах различных рукописей. Последняя находка принадлежит таджикскому ученому-текстологу Саиднурид-дину Шахобуддинову. В контексте одной рукописи комментария к Корану неизвестного автора под номером 1394 в Фонде восточных рукописей Академии наук Республики Таджикистан он обнаруживал следующую кит'а Рудаки:

Sukhan ovardam-u shamsher-u qalam nawruzi, To ba dastat buvado moya-i har piruzi. Ba sukhan may ba zabon bosh-u ba shamsher birez Khun-i a 'do, ba tavqe'-i qalam deh ruzi [Диван., 2008, с. 165].

Я принес для Науруза слово, меч и перо, Чтобы в твоих руках они были основой победы.

Словом будь как вино в языке и мечом проливай Кровь врагов, а пропитание дай печатью пера.

Этот стих является доказательством того, что Рудаки прекрасно знал доисламские предания и традиции иранских народов и мастерски описывал некоторые атрибуты придворного празднования Науруза. По таким отрывкам можно убедиться в умении Рудаки одновременно воспринимать новые мотивы и использовать старое в блестящем новом колорите, переработать жанровые формы и довести их на своем национальном материале до совершенства.

Ba ando namudand vakhshurro

Bididon saropo hama nurro [Диван., 2008, с. 112].

Во сне показали ему Пророка, И увидел он того полным сияния.

Показательно, что Рудаки использует образы, взятые из повседневной жизни. О ком бы ни писал, поэт всегда открывает новую грань обыкновенной человеческой личности. В его стихах много свежих мотивов и идей, простых по форме и остроумных по содержанию. Самую верную оценку творчества Рудаки дал в свое время выдающийся современник поэта Шахид Балхи, писавший на фарси и по-арабски стихи глубокого философского содержания:

Ba sukhan monad she'r-i shu 'aro, Rudakiro sukhane tilv-i Nubost [Поэты., 1999, с. 35]. Стихи поэтов подобны [обычным] словам, А слова Рудаки схожи со стихами Корана.

Таким образом, гениальность Рудаки - основоположника таджик-ско-персидской литературы - заключается в том, что он, отказавшись от арабского языка, стал творить на современном ему родном языке, чем приблизил литературу к народу. Если переводы «Тафсира» и «Истории» ат-Табари послужили мощным средством укрепления позиции и расширения роли языка фарси в мусульманской культуре, то поэзия Рудаки выполнила эту уникальную миссию в области художественного слова.

Литература

Бартольд В.В. Персидская культура и ее влияние на другие страны. М., 1966. Т. 6.

Бертельс Е. Персидская поэзия в Бухаре (Х век). М.-Л., 1935.

Бертельс Е.С. Рудаки и карматы // Рудаки и его эпоха. Сталинабад, 1958.

Бертельс Е.Э. Избранные труды. История персидско-таджикской литературы. М.,

1960.

Бобоев Ф. Три рубашки Иосифа // Рудаки: традиции и современность. Душанбе,

2007.

Гафуров Б.Г. Исторические связи Средней Азии со странами Арабского Востока. Изб. труды. М., 1985.

Грюнебаум Г.Э. Классический ислам. Очерк истории (600-1258). М., 1988. Диван поэзии Рудаки. Душанбе, 2008.

Иностранцев К.А. Персидская литературная традиция в первые века ислама. СПб.,

1909.

История Табари: в 6-ти тт. Бейрут, 2003.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

История Табари: персидский перевод, приписываемый Бал'ами (Та'рихнамэ-и Табари: гарданида-и мансуб ба Бал'ами): в 5-ти тт. Тегеран, 1999.

Жуковский В.А. К истории персидской литературы при Саманидах // ЗВОРАО, СПб., 1900. Т. XII, Вып. 1.

Мардони Т. Поэзия Ибн Сина на арабском языке. Душанбе, 2006. Нафиси С. Жизнь и творчество Абуабдуллах Джаъфар ибн Мухаммада Рудаки Самарканди. Тегеран, 1371. Т. 1.

Поэты эпохи Саманидов. Душанбе, 1999.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.