CC BY
57
ТЕОРИЯ ЛИТЕРАТУРЫ Theory of Literature
Ю.В. Шатин (Новосибирск)
ПОЭТИКА НЕОБЫЧНОГО В СВЕТЕ СОВРЕМЕННОЙ ТЕОРИИ АРГУМЕНТАЦИИ*
Аннотация. В статье рассматриваются некоторые приемы поэтики необычного в свете современной теории аргументации, представленной прагма-диалектической концепцией амстердамской школы. Как известно, важнейшей частью любой аргументативной теории является обнаружение и критика ошибок, допускаемых в процессе аргументирования как в повседневной речи, так и в разного рода письменных дискурсах. Фундаментальный обзор таких ошибок был осуществлен Франсом ван Еемереном. Эти ошибки чаще всего носят неосознанный характер и выявляются лишь в специальных исследованиях. Вместе с тем особый интерес представляют тексты, в которых ошибки аргументации осознанно встраиваются в систему, обусловливая таким образом поэтику необычного. В статье анализируются тесты «Алисы в стране чудес» и «Алисы в Зазеркалье» Л. Кэрролла, «Винни-Пух и все-все-все» А. Милна, а также приемы поэтики одного из представителей ОБЕРИУ А. Введенского. В ходе рассмотрения мы обнаружили, что такие аргументативные ошибки, как принятие желаемого за действительное (argumentum ad consequentium), подмена причинных связей временными (post hoc ergo propter hoc), произвольный довод (petitio principii) и некоторые другие, даются в указанных текстах не как обычные атомарные высказывания, но получают глубинный нарратологический смысл. Автор статьи предлагает отличать поэтику нонсенса, где всякий раз можно обнаружить эксплицитные или имплицитные отсылки к миру реального, от поэтики абсурда у Введенского, когда, по выражению Я. Друскина, совершается «радикальная десубстанциализация мира».
Ключевые слова: поэтика; неориторика; аргументативная ошибка; нонсенс.
Yu.V. Shatin (Novosibirsk) The Poetic of Unusual in Context of Modern Argumentation Theory**
Abstract. The article discusses some of the poetics of the unusual in the light of the contemporary theory of argumentation, presented by the pragma-dialectic concept
* Исследование выполнено за счет гранта Российского Фонда Фундаментальных Исследований (Проект №18-00-0760 «Анализ и моделирование структуры риторических аргументов в естественном языке на примере научно-популярного дискурса») в Институте филологии, Институте философии СО РАН.
** The study was carried out with a grant from the Russian Foundation for Basic Research (Project No. 18-00 -0760 "Analysis and Modeling of the Structure of Rhetorical Arguments in a Natural Language with the Example of Popular Scientific Discourse") at the Institute of Philology, Institute of Philosophy SB RAS. 92
of the Amsterdam school. It is obvious, that the most important part of any argumentative theory is detection and criticism of errors made in the consequence of argumentation both in common speech and in various kinds of written discourses. A fundamental review of such errors was carried out by Frans van Yeaemeren. These errors are most often unconscious and come to light only with special studies. At the same time, texts with errors of argumentation deliberately embedded in the system are of particular interest, thus determining the poetics of the unusual. The article analyzes the "Alice in Wonderland" and "Alice in the Looking Glass" by L. Carroll, "Winnie the Pooh and all-all-all" by A. Milne, as well as poetic techniques of one of the representatives of OBERIU group A. Vvedensky. In the course of the review, we found that such argumentative errors as wishful thinking (argumentum ad consequentiam), substitution of causal relationships with temporary ones (post hoc ergo propter hoc), arbitrary argument (petitio principii) and some others, are not given in these texts as ordinary atomic utterances, but get a deep narratological meaning. The author suggests to distinguish the poetics of nonsense, where each time you can find explicit or implicit references to the real world, taking point from the poetics of the absurd at Vvedensky, where, in the words of J. Druskin, "radical desubstantialization of the world" takes place.
Key words: poetic; new rhetoric; fallacies; nonsense.
Известный специалист по теории аргументации Ф.-Х. ван Еемерен в одной из своих статей приводит забавное объявление, опубликованное службой гражданской обороны в середине 1960-х гг. В этом сообщении утверждалось буквально следующее: «Можно предполагать с большой долей уверенности, что ни одна водородная бомба не упадет на Нидерланды, так как наша страна настолько мала, что после ядерного удара от нее ничего не останется». Еемерен утверждает, что «довод к последствиям или принятие желаемого за действительное (argumentum ad consequentium) является ошибкой в том случае, когда тезис фактического характера представляется в благоприятном или неблагоприятном свете с помощью лишь одного указания на желательные или нежелательные последствия описываемого действия» [Еемерен 2006, 178].
Несмотря на явную несуразность argumentum ad consequentiam, он часто встречается как в повседневной речевой практике, так и в художественной литературе. Одна из моих собеседниц утверждала, что ее партнер по переговорам должен купить ее квартиру по той цене, которую она предлагала, потому что в противном случае ей не хватит денег на квартиру, которую она собиралась купить в другом городе. Еще чаще такой прием используется в художественных текстах. В сатирической поэме А.К. Толстого «Сон Попова» советник Тит Евсеич, позабывший надеть штаны на важный прием у министра, утешает себя:
А что, - подумал он, - коль мой наряд
Понравится? Ведь есть же, право слово.
Свободное, простое что-то в нем!
Кто знает? Что ж? Быть может, подождем!
[Толстой 1984, I, 360]
В отличие от Попова, апеллирующего ad hominem с учетом либеральных взглядов министра, другой персонаж Иван Бездомный предпочитает аргументы ad hoc, после того как компания Воланда похитила его одежду во время купания в Москве - реке. «Иван оборвал пуговицы с кальсон там, где те застегивались у щиколотки, в расчете на то, что, может быть, в таком виде они сойдут за летние брюки, забрал иконку, свечу, спички и тронулся, сказав себе: "К Грибоедову! Вне всяких сомнений они там"» [Булгаков1999, 231].
Число подобных примеров можно увеличить. Вместе с тем, особый интерес представляют тексты, в которых ошибки аргументации носят не единичный характер, привязанный к конкретной сюжетной ситуации, но, напротив, выстраивают серию ситуаций, в которой преднамеренно нарушается порядок аргументации. Такие тексты относятся к явлениям нонсенса и / или абсурда. Они представляют интерес прежде всего как некий фон, на котором более отчетливо вырисовывается картина так называемой «правильной» аргументации. В уже упоминавшейся статье Еемерена об ошибках в аргументации приводится цитата из произведения голландского писателя Пьета Грейса: «Дьявол разрисовал этот мир. Но ему не разрешают компенсировать свои расходы за счет освобождения от налогов. Потом, в 1982 году, появляется его племянник. У племянника завязывается роман с премьер-министром. Вот почему деревья опять покрываются листвой» [Еемерен 2006, 177]. Этот пример интересен тем, что, помимо традиционной ошибки post hoc ergo propter hoc, здесь возникает целый ряд несовместимостей: неизвестно, что было с деревьями после покраски до 1982 г., оставались ли они не разрисованными, поскольку дьявол не получил освобождения от налогов, какими были отношения дьявола с племянником, почему именно роман племянника с премьер-министром возвратил деревьям прежний цвет. Благодаря градации абсурдность высказывания с каждым шагом возрастает, как снежный ком, и исключает таким образом интерпретацию ситуации с точки зрения здравого смысла.
В своей работе мы остановимся на некоторых примерах нонсенса и / или абсурда в произведениях «Алиса в стране чудес» и «Алиса в Зазеркалье» Льюиса Кэрролла, «Винни-Пух и все, все, все» Алена Милна, а также на текстах русского поэта Александра Введенского, входившего в группу ОБЕРИУ, чтобы показать, что как раз нарушение традиционных приемов аргументации не только создает художественный эффект, но и расширяет границы создаваемого мира, открывая дорогу новой семантике и прагматике.
Как известно, в повседневном употреблении носители языка не различают десигнат, денотат и референт. Напротив, указанные тексты играют на несовпадении этих понятий. «Когда-то Кристофер Робин был знаком с одним Лебедем на пруду, которого он звал Пухом. Для Лебедя это было очень подходящее имя, потому что, если ты зовешь Лебедя громко: "Пу-ух! Пу-ух!" - а он не откликается, то ты всегда можешь сделать вид, что ты
просто понарошку стрелял; а если ты звал его тихо, то все подумают, что ты просто подул себе в нос. Лебедь потом куда-то делся, а имя осталось, и Кристофер Робин решил отдать его своему медвежонку, чтобы оно не пропадало зря» [Милн 1969, 7]. Здесь знак получает собственное бытие, независимое от ранее закрепленного за ним объекта. Как справедливо отмечает комментатор, «отсутствие постоянных семантических признаков заставляет имена собственные приобретать признаки парасемантические. Вокруг имени сплетаются ассоциации, которые крепко держат его в своей паутине» [Руднев 1996, 207].
Подобная словесная паутина, связанная с нарушением различий десигната, денотата и референта, буквально окутывает семантическую структуру дилогии об Алисе. Если у Милна Лебедь исчезает, оставляя за собой имя, а Пятачок из обрывка ПОСТОРОННИМ В производит имя своего мифического дедушки Вильям Посторонним, то Алиса, оказываясь в лесу, теряет имя. «Это, верно, то самый лес, - размышляла она, - где нет никаких имен и названий. Интересно, неужели я тоже потеряю свое имя? Мне бы этого не хотелось! Если я останусь без имени, мне тотчас дадут другое, и наверняка какое-нибудь ужасное! А я примусь разыскивать того, кто подберет мое старое имя» [Кэрролл 1978, 145-146]. В Зазеркалье два ар-гументативных пространства: Не-Лес, в котором существуют имена и предикаты, и Лес, где имена исчезают, но благодаря предикатам сохраняется возможность построить новую аргументацию, присваивая сущностям новые имена. Отчасти это напоминает хорошо известную семиотикам шутку, что Адам назвал тигра тигром, потому что тот был очень похож на тигра. Вместе с тем, возвращение десигнату имени не гарантирует соответствие имени своему референту. Так поступает Шалтай-Болтай, устанавливая новые правила аргументации:
«- Когда я беру слово, оно означает то, что я хочу, не больше и не меньше, сказал Шалтай-Болтай презрительно.
- Вопрос в том, подчиняться ли они вам, сказала Алиса.
- Вопрос в том, кто здесь хозяин, - сказал Шалтай-Болтай, - вот в чем вопрос.
Алиса в конец растерялась и не знала, что сказать» [Кэрролл 1978, 176-177].
Растерянность Алисы вполне понятна, поскольку в своей аргументации Шалтай-Болтай, нарушая законы повседневной коммуникации, в полной мере реализует 192 тезис «Философских исследований» Л. Витгенштейна, согласно которому «изобретение какого-то языка могло бы означать изобретение на основе естественных законов (или же в соответствии с ними) некоего приспособления для определенной цели; но об изобретении языка можно говорить и в другом смысле, аналогично тому, в каком речь велась об изобретении игры» [Витгенштейн 2010, 207]. В Стране Чудес и Зазеркалье слова и смыслы существуют в разных измерениях. При встрече с Алисой Герцогиня дает ей совет думать о смысле, а слова придут сами, в Зазеркалье Черная Королева, напротив, убеждает героиню
говорить по-французски, если не знаешь, что сказать. Асимметрия логики и лингвистики возникает всякий раз, когда слово оказывается бессмысленным, а логика бессловесной. Образующиеся разрывы как нельзя лучше демонстрируют ограниченность зоны действия традиционной аргументации, апеллирующей только к здравому смыслу и отрицающей саму возможность перехода за его границы.
Более сложный случай нетрадиционной аргументации демонстрируется в эпизодах, где понятия, тождественные в обыденном языке, оказываются антиномичными при их употреблении в качестве логических концептов. Когда Алиса поднимает Короля, чтобы передвинуть его на следующую клетку, тому кажется, что его подбросил вверх взрыв вулкана.
«Этой ужасной минуты я не забуду никогда в жизни! - сказал Король.
- Забудешь, - заметила Королева, - если не запишешь в записную книжку.
Алиса с любопытством смотрела, как Король вытащил из кармана огромную записную книжку и начал что-то в ней писать» [Кэрролл 1978, 121].
Можно с уверенностью утверждать, что королевская чета не читала сочинений Анри Бергсона. Иначе они бы знали, что есть два противоположных вида памяти - интуитивная, связанная с чистой длительностью, и рациональная, благодаря которой то или иное событие привязывается к определенной точке времени и пространства. Более того, перевод одного кода памяти в другой оказывается невозможным. Благодаря поэтике необычного такой вид ошибочной аргументации делается вполне очевидным. Менее очевидной такую ошибку аргументации можно наблюдать в научно-популярной литературе и на телевидении при демонстрации всякого рода околонаучных «сенсаций». В этом плане поэтика необычного выполняет функцию критики языка, обнажая его чистую природу и освобождая от действия, поскольку «вопреки своему названию "язык действия" порождает неустранимую сеть знаков, отделяющих язык от действия. И тем самым он обосновывает природой свою искусственность... Исходя именно из этого обстоятельства, люди смогли установить условный язык; они теперь располагают в достаточной мере знаками, отмечающими вещи, чтобы найти новые знаки, которые расчленяют и соединяют первые знаки» [Фуко 1977, 166]. Язык, создающий поэтику необычного, доводит процесс расчленения и нового соединения знаков до той степени совершенства, при которой нормы обыденного мышления и повседневного пользования речью теряют свою принудительную силу.
И здесь особый интерес представляет сам способ коммуникации между Алисой и существами, населяющими виртуальный мир карточных игр и шахматных задач. Как заметил один из исследователей, «Алиса каждый раз должна искать компромисс между "исследовательской дистанцией" и непосредственным участием (контактом). Поскольку дистанция и размер соотнесены, то разные превращения, присущие исполнительскому стилю Алисы, становятся важным фактором тех действий, в которых Алиса уча-
ствует (вспомним эпизод "застревания" в доме Белого Кролика и, в особенности, сцену суда» [Шифрин 2017, 102]. В более сложных текстах, относящихся к поэтике необычного, герои сами могут моделировать ситуацию коммуникативного провала. Так, в повести Саши Соколова «Школа для дураков» учащиеся вспомогательной школы воспользовались отсутствием учителя Павла Петровича Норвегова, который задал им шахматную задачу, и изобрели новую фигуру Конеслона, передвигающегося по доске буквой Х, после чего задача перестает решаться. В отличие от умственно отсталых учеников, а также от своего создателя - Л. Кэрролла, бедная Алиса вынуждена проводить две процедуры сразу: реконструировать язык Страны Чудес и Зазеркалья и интерпретировать высказывания на нем как на языке уже застывшем. Именно одновременность этих процедур и приводит Алису в ситуацию семиотического кошмара.
В одной из первых глав «Алисы в Стране Чудес», встретившись с Мышью, Алиса должна одновременно выстраивать новый язык коммуникации и решать риторическую задачу - апелляции к аудитории.
«- О, Мышь! Не знаете ли Вы, как выбраться из этой лужи? Мне так надоело здесь плавать, о, Мышь!
Алиса считала, что именно так и следует обращаться к мышам. Опыта у нее никакого не было, но она вспомнила учебник латинской грамматики, принадлежащий ее брату (Алиса мысленно начинает склонять слово «мышь», пока не доходит до звательного падежа. - Ю.Ш. )... Мышь взглянула на нее с недоумением и легонько ей подмигнула (так, во всяком случае, показалось Алисе), но она не сказала в ответ ни слова.
- Может, она по-английски не понимает? - подумала Алиса. Вдруг француженка родом? Приплыла сюда вместе с Вильгельмом Завоевателем.
Хотя Алиса и гордилась своим знанием истории, она не очень ясно представляла себе, когда это происходило. И она опять начала:
- Ou' est ma chatte?
В учебнике французского языка эта фраза стояла первой. Мышь рванулась из воды и вся затряслась от ужаса.
- Простите! - быстро сказала Алиса, видя, что обидела бедного зверька. - Я забыла, что вы не любите кошек» [Кэрролл 1978, 23].
Пытаясь реконструировать семантику языка Мыши, необходимую для контакта, Алиса напрочь забывает о прагматике, без которой диалог окажется невозможным. В этот момент она совершает аргументативную ошибку, хотя остается в рамках «правильного» языка. Как справедливо замечает Еемерен, «аргументативные ошибки следует понимать, как неверные действия (wrong - incorrect moves) в коммуникативном процессе аргументирования. Аргументативные ошибки в рамках прагма-диалектической теории рассматриваются как помеха на пути к разрешению разногласий, а природа конкретной аргументативной ошибки зависит от того, каким образом она препятствует достижению разрешения разногласий.
Термин «аргументированная ошибка», таким образом, оказывается связанным с понятием правила ведения критической дискуссии и определяется как речевой акт, частично или полностью блокирующий попытки участников дискуссии разрешить различия во мнениях [Еемерен 2006, 189-190].
В современных исследованиях поэтики необычного недостаточно четко, на наш взгляд, проводится различие между нонсенсом и абсурдом. Иногда эти понятия употребляются как синонимы. Между тем, такое различие очень важно и для поэтики, и для теории аргументации. В случае нонсенса всегда эксплицитно или имплицитно сохраняется сравнение изображаемого мира с миром реальным. В случае абсурда мы имеем абсолютно плотную семиологическую границу между мирами, исключающую всякое взаимопроникновения одного в другой. В Зазеркалье во время бега с Королевой героиня замечает:
«- У нас, - сказала Алиса, с трудом переводя дух, - когда долго бежишь со всех ног, непременно попадаешь в другое место.
- Какая медлительная страна! - сказала Королева. - Ну, а здесь, знаешь ли, приходится бежать со всех ног, чтобы только оставаться на месте» [Кэрролл 1978, 137-138].
В случае же абсурда «не скептицизм и не нигилизм, и не невесомое состояние (битничество), а скорее апофатическая теология (Дионисий Ареопагит) - богословие в отрицательных понятиях, поскольку полная радикальная десубстанциализация возможна только для верующего. У неверующего остается еще последний идол, или фетиш, я сам, мой ум» [Друскин 1993, II, 169].
Сохраняя веру в «последнего идола» - логику, лишенный всякого апо-фатизма, Л. Кэрролл вплотную подошел к абсурду, так и не перейдя его границ. В поздний период своего творчества он создал знаменитую «Охоту на Снарка». В поэме некое придуманное существо Снарк, снящийся адвокату, превращается в самого адвоката, являясь одновременно судьей и присяжным заседателем.
Приговор был: «Пожизненный каторжный срок, По отбытию ж оного - штраф». Гип - ура! - раза три прокричало жюри, И Судья отозвался: пиф-паф!
Но тюремщик, роняя слезу на паркет, Поуменьшил восторженность их, Сообщив, что козы уже несколько лет, К сожалению, нету в живых
(перевод Г. Кружкова).
Этот эпизод, вполне вероятно, был использован в абсурдистской пьесе
А. Введенского «Елка у Ивановых». Там тоже представлена сцена суда, где выясняют отношения Козлов и Ослов, подопечные которых не поделили место для купания и пали в кровавой битве.
Словно мертвые цветы Полегли в снегу козлы Пали на землю ослы Знаменем подняв хвосты.
Однако в финале «всем становится ясно, что нянька присутствовала на суде, а разговор Козлова и Ослова велся просто для отвода глаз» [Введенский 2013, 258].
Абсурдный мир Введенского самодостаточен и самозамкнут. Это мир предметов, затерявшихся в словах, и мир слов, затерявшийся в мире предметов. В отличие от мира Кэрролла или Милна его аргументация не может быть проверена логикой реального мира. Она является либо безошибочной, либо сплошной ошибкой в зависимости от того, какую точку зрения выбирает наблюдатель: находится ли он внутри текста или вне него. Так, весь сюжет поэмы «Потец» посвящен выявлению заглавного слова. Сыновья допрашивают отца: «Обнародуй нам отец / что такое есть потец», но так и не получают ответа до тех пор, пока «нянька стала укладывать отца спать, превратившегося в детскую косточку». В финале мы узнаем: «По-тец это холодный пот, выступающий на лбу умершего. Это роса смерти вот что такое потец. Господи, могли бы сказать сыновья, если бы они могли. Ведь это мы уже знали заранее» [Введенский 2013, 217-218].
Современный исследователь ОБЕРИУ А.В. Корчинский справедливо увидел в их трудах (прежде всего у одного из главных теоретиков Л. Ли-павского) «радикальную версию общефилософского поворота в ХХ веке от установки на истинность как соответствие высказывания некоторому положению дел - к установке на убедительность высказывания» [Корчинский 2015, 108]. Действительно, в своих трудах Л. Липавский прямо утверждает: «Не надо гоняться за доказательствами. Это только иллюзия, достоверность от него не увеличивается. В самом деле, что такое доказательство? "То, что я говорю, вполне соответствует тому, что вы признали за правильное прежде", но прежде признанное совсем недостоверно, и новое может ему противоречить. Лучше сказать: "Я вникнул и увидел, что это так; вникните и вы"» [Липавский 2005, 369].
Таким образом, основываясь на результатах художественного опыта Л. Кэрролла, А. Милна, А. Введенского и других обериутов, можно утверждать, что процесс сближения «далековатых понятий», начавшийся в последние десятилетия XIX в., привел к началу века XXI к диффузии понятий в областях знания, прежде находящихся на разных полюсах. Логика расширяла свои границы, все более удаляясь от формальных определений, так возникли новые способы аргументации, в свою очередь аргументация породила новую риторику. Поэтика, имеющая дело с художественными
текстами, также не осталась в стороне. Обратившись к необычному, она создала определенные образцы, важные при исследовании аргументов в различных типах коммуникации, иногда весьма далеких от словесного искусства. «Начиная со всех возможных (иногда весьма экзотических, "лишенных смысла") комбинаций терминов, вроде бы с чисто словесной "безответственной" игры, мы получили возможность строгого анализа информации, чтобы с учетом достоверного знания, полученного опытным путем, получать новое знание. Нонсенс действительно оказывается необходимым условием истины» [Тульчинский 2002,129].
ЛИТЕРАТУРА
1. Булгаков М.А. Мастер и Маргарита. М., 1999.
2. Введенский А. Всё. М., 2013.
3. Витгенштейн Л. Философские исследования М., 2010.
4. Друскин Я. Материалы к поэтике Введенского // Введенский А. Полное собрание произведений: в 2 т. Т. 2. М., 1993. С. 164-173.
5. Еемерен Ф.-Х. ван. Ошибки в аргументации // Важнейшие концепции теории аргументации. СПб., 2006. С. 162-197.
6. Корчинский А.В. Философия вне философии: «исследования» Л.С. Липав-ского // Корчинский А.В. Форманты мысли. Литература и философский дискурс. М., 2015. С. 97-113.
7. Кэрролл Л. Алиса в стране чудес и в Зазеркалье. М., 1978.
8. Липавский А. Исследование ужаса. М., 2005.
9. Милн А. Винни-Пух и все - все - все. М., 1969.
10. Руднев В.П. Винни-Пух и философия обыденного языка. М., 1994.
11. Толстой А.К. Полное собрание стихотворений: в 2 т. Т. 1. Л., 1984.
12. Тульчинский Г.Л. Льюис Кэрролл: нонсенс как предпосылка истины // Россия и Британия в эпоху Просвещения. Опыт философской и культурной компаративистики. Ч. 1. СПб., 2002. С. 130-150.
13. Фуко М. Слова и вещи: археология гуманитарных знаний. М., 1977.
14. Шифрин Б. Лестница ситуативности: речевые машины и поэтика сна в кэрролловской традиции (прагмасемантические ключи к абсурду) // Поэтика необычного в литературе и искусстве XIX - XXI веков. СПб., 2017. С. 87-118.
REFERENCES (Articles from Proceeding and Collections of Research Papers)
1. Druskin Ya. Materialy k poetike Vvedenskogo [Materials to Poetic of Vveden-skiy]. Vvedenskiy A. Polnoye sobraniye proizvedeniy [Collection Works]: in 2 vols. Vol. 2. Moscow, 1993, pp. 164-173. (In Russian).
2. Eemeren F.-H. van. Oshibki v argumentatsii [Fallacies]. Vazhneyshiye kontseptsii teorii argumentatsii [Critical Concepts in Argumentation Theory]. St. Petersburg. 2006, pp. 162-197. (Translated from English to Russian).
3. Korchinskiy A.V Filosofiya vne filosofii: "issledovaniya" L.S. Lipavskogo [Philosophy out Philosophy: L.S. Lipavsky's Investigations]. Korchinskiy A.V. Formanty
mysli. Literatura i filosofskiy diskurs [Formants of Philosophic Thought. Literature and Philosophic Discourse]. Moscow, 2015, pp. 97-113. (In Russian).
4. Shifrin B. Lestnitsa situativnosti: rechevyye mashiny i poetika sna v kerrollovs-koy traditsii (pragmasemanticheskiye klyuchi k absurdu) [Staircase of Situative Cases: Machines of Discourses and Poetic of Dreams in Tradition of Carroll (Pragmasemantic Clues to Absurdity)]. Poetika neobychnogo v literature i iskusstve 19-20 vekov [Poetic of Unusual in Literature and Art of 19-20 Centuries]. St. Petersburg, 2017, pp. 87-118. (In Russian).
5. Tul'chinskiy G.L. L'yuis Kerroll: nonsens kak predposylka istiny [Lewis Carroll: Nonsense as Premise of Truth]. Rossiya i Britaniya v epokhu Prosveshcheniya. Opyt filosofskoy i kul 'turnoy komparativistiki [Russia and Britain in Epoch of Enlightenment. Experiment of Philosophic and Cultural Comparativism]. Part 1. St. Petersburg, 2002. pp. 130-150. (In Russian).
(Monographs)
6. Foucault M. Slova i veschi: arheologiya gumanitarnyh znaniy [The Words and the Things: An Archology of Humanitarian Knowledge]. Moscow, 1977. (Translated from French to Russian).
7. Lipavskiy A. Issledovaniye uzhasa [Investigation of Horror]. Moscow, 2005. (In Russian).
8. Rudnev V Vinni-Pukh i filosofiya obydennogo yazyka ["Winnie-the-Pooh" and Philosophy of Ordinary Language]. Moscow, 1994. (In Russian).
9. Wittgenstein L. Filosofskiye issledovaniya [Philosophical Investigations]. Moscow, 2010. (Translated from German to Russian).
Шатин Юрий Васильевич, Институт филологии СО РАН; Новосибирский государственный университет; Новосибирский государственный педагогический университет.
Доктор филологических наук, профессор. Главный научный сотрудник сектора литературоведения Института филологии СО РАН; профессор кафедры истории и теории журналистики НГУ; профессор кафедры русской и зарубежной литературы, теории литературы и методики обучения литературе НГПУ
E-mail: shatin08@rambler.ru
ORCID ID: 0000-0002-2725-2836
Yuri V. Shatin, Institute of Philology of Siberian Branch of Russian Academy of Sciences; Novosibirsk State University; Novosibirsk State Pedagogical University.
Doctor of Philology, Professor. Chief Researcher of Section of Literary Studies, Institute of Philology of the Siberian Branch of Russian Academy of Sciences; Professor of History and Theory of Journalism Department, NSU; Professor of Russian and Foreign Literature, Theory of Literature and Methods of Investigation of Literature Department, NSPU.
E-mail: shatin08@rambler.ru
ORCID ID: 0000-0002-2725-2836
