CC BY
33
УДК 8; 821.161.1
ПОЭТИКА АВТОРСКОГО САМОВЫРАЖЕНИЯ В СОВРЕМЕННОЙ МЕМУАРНО-АВТОБИОГРАФИЧЕСКОЙ ПРОЗЕ (ПО КНИГЕ В. Н. ВОЙНОВИЧА «АВТОПОРТРЕТ: РОМАН МОЕЙ ЖИЗНИ»)
© А. В. Полупанова
Башкирский государственный университет Россия, Республика Башкортостан, 450076ул. Заки Валиди, 32.
Тел. +7 (347) 273 68 74.
Email: avpolupanova@mail.ru
Статья посвящена осмыслению феномена «авторского присутствия» в современном мемуарно-автобиографическом тексте. Исследуются важнейшие субъектные и внесубъект-ные формы выражения авторского самосознания в книге В. Войновича «Автопортрет: Роман моей жизни». Предметом аналитического рассмотрения становится триединство авторской личности, воплощенное в тексте: «биографический автор»; автор как некая концепция действительности, сознание, «разлитое» в произведении и имманентное ему; автор как внутритекстовая категория, локализованная в произведении в образе рассказчика-героя, заявляющего о себе в формах первого лица и открыто организующего своей личностью повествование. Осмысливаются такие важнейшие формы репрезентации авторского «я», как: прямая оценочная позиция; ирония, ироническое дистанцирование и анекдотизация повествования; ретроспективная точка зрения, дающая соотнесенность детского и взрослого видений мира; возможности «включения» «чужого» слова и др.
Ключевые слова: современная отечественная литература, мемуарно-автобиографическая проза, В. Войнович, «Автопортрет: Роман моей жизни», авторское сознание, субъектные и внесубъектные формы авторского присутствия.
На протяжении всего ХХ столетия неуклонно возрастал читательский и связанный с ним исследовательский интерес к разного рода исповедальной, автобиографической, мемуарной, дневниковой, документальной прозе, обусловленный небывалой активизацией личностного начала в литературе. В эстетических исканиях писателей конца ХХ - XXI вв. концептуализируются основные черты этой линии литературного развития, когда проза non-fiction окончательно оформляется в самостоятельную художественную систему со свойственным ей набором жанрово-видовых и стилевых признаков. Объемное (свыше семидесяти печатных листов) и по хронологическому охвату, и по избираемому материалу мемуарно-автобиографическое повествование В. Войновича «Автопортрет: Роман моей жизни», представленное читателям в 2010 г., безусловно, воспринимается как знаковое явление литературной жизни последних десятилетий. Как рассказал В. Войнович «Российской газете», «книга не писалась в один присест, <...> начиналась с отдельных рассказов о жизни, о юности. Потом я бросал писать. У меня все книги так. Чонкина я писал 49 лет. Эту книгу, может быть, лет 30, но в это же время прерывался, работал над чем-то другим» [1]. Произведение стало исповедью и подведением итогов, попыткой самопознания и развенчанием домыслов и мифов, картиной литературных нравов и панорамой общественно-политической и частной жизни в стране с начала 30-х по начало 90-х гг. минувшего века.
Общепринятым является тот факт, что автобиографическая проза организуется образом ее творца: по утверждению Л. Гинзбург, «литература
воспоминаний, автобиографий, исповедей и «мыслей» ведет прямой разговор о человеке. Она подобна поэзии открытым и настойчивым присутствием автора» [6, с. 118]. В связи с этим осмысление различных форм авторского присутствия в современной мемуарной и автобиографической прозе - одна из наиболее актуальных задач литературоведения. Осмысление категории автора имеет длительную традицию как в российской, так и в зарубежной науке о литературе. В отечественной филологии теория, методология и методика изучения авторского сознания разработана в трудах В. Виноградова [4], М. Бахтина [2], Б. Кормана [8], В. Хализева [12], Н. Большаковой [3], Н. Смирновой [10] и др. В западном литературоведении - Ф. Штанцеля [15], К. Хильшера [14], И. Ильиной [11, с. 46-49, 55-74, 156-157], В. Шмида [13] и др. Сложились свои специфичные подходы к изучению автора в его внутритекстовом бытии, разработана характерная терминология. В последние годы появляется значительное число работ, осмысляющих различные грани проблемы авторского сознания писателей XIX-XXI вв.: соотношение по линии автор / повествователь / рассказчик / герой, автор / нарратор / нарра-татор, типы авторской эмоциональности, субъектные и внесубъектные формы авторского присутствия и др. В рамках предлагаемой статьи рассмотрим различные способы репрезентации авторского «я» в мемуарно-автобиографическом тексте В. Войновича.
Синтетическая жанровая форма, избранная В. Войновичем, становится важнейшей внесубъ-ектной формой выражения авторского сознания, отражающей особенности видения и осмысления
действительности. Правомерно рассматривать «Автопортрет» в границах модифицированного жанрового образования, говоря о метажанровой природе произведения, включающего элементы автобиографии, автобиографического романа, мемуаров, дневниковых записей, повести о детстве, романа воспитания, литературного портрета, хроники и других. Повествование включает в себя семь больших глав: «Сопротивление материала. Кто в армии служил, тот в цирке не смеется», «Я буду поэтом», «Взлет и падение», «Уйти в разряд небритых лиц», «Живой, но сильно обкусанный», «Мягкая посадка», «Обратный рейс», разбитых на множество главок, некоторые из них совсем невелики по объему, но в каждой прослеживается свой внутренний сюжет и обнаруживается единство авторского замысла. Книга построена таким образом, что охватывает все этапы жизни писателя: рождение в среднеазиатском Сталинабаде-Душамбе - столице Таджикистана, детство в Ленинабаде-Ходженте, арест отца и возвращение его из лагеря перед войной, переезд в Запорожье, война, эвакуация с Украины в Поволжье, тяжелая послевоенная жизнь, ремесленное училище, служба в армии, переезд в Москву и попытки реализовать себя в столице, неудача при поступлении в Литинститут, работа на железной дороге, учеба в МОПИ, первые литературные публикации, первая книга, первое признание и успех, сотрудничество с театрами и киностудиями, намечающийся и все более усиливающийся конфликт с властью, неумение и нежелание вписываться в тоталитарную общественно-политическую систему, публикация романа за границей, обвинения в клевете на советский строй, еще более жесткая конфронтация с государством, вынужденный отъезд в 1980 г. в Германию, жизнь в эмиграции в Европе и США, работа на радио, в университетах и академиях, возвращение в Россию... Контрапунктом на этом фоне проходят истории взаимоотношений с женщинами, друзьями, недругами и теми, от чьего решения не раз зависела жизнь и судьба. Завершают книгу двенадцать приложений: письма, разного рода документы, журнальные статьи, стенограмма, образующие официально-публичный контекст личной биографии. Критикой справедливо была отмечена основательная продуманность сюжетно-композиционных решений в произведении. «Ощущение безыскусности (мол, автор просто рассказывает о своей жизни) очень обманчиво. Книга тщательно структурирована», - пишет А. Латытина [9].
На субъектном уровне авторское самосознание реализуется у В. Войновича в трех аспектах: во-первых, автор воплощается на внетекстовом уровне, как «биографический автор» (термин Б. Кормана) [8, с. 6]; во-вторых, автор - это некая концепция действительности, сознание, «разлитое» в произведении и имманентное ему; в-третьих, автор предстает как внутритекстовая категория, локализованная в произведении в образе рассказчика-
героя, заявляющего о себе в формах первого лица и открыто организующего своей личностью повествование. Своеобразие авторской личности В. Вой-новича рождается на пересечении всех этих ипостасей, «ликов» художника. Авторское сознание кристаллизуется на скрещении нескольких разнонаправленных тенденций:
1) манифестации собственного «я» и стремления к постижению эпохи, соотнесения духовного мира своей личности и феномена «других». Сюжетным стержнем «Автопортрета» становится история индивидуальной жизни автора: его становление, этапы духовного и нравственного роста, творческое самоопределение, накопление опыта, обретения и потери - все, что входит в «состав души» и образует ядро личности. Но эпоха выступает не только как контекстуально необходимый фон. Все, чем жила страна более шести десятилетий, внешняя, неприватная жизнь множества людей проецируются в романе на судьбу героя объемно и широко. «Я в мире» и «мир во мне» становятся константами авторского самоопределения;
2) подчеркнутом эгоцентризме и установки на диалогичность. В. Войнович не просто бесстрастно фиксирует «моменты» личной биографии, ее внешнюю канву. Герой-рассказчик вступает в живой диалог со всеми, с кем его свела судьба: людьми, близкими по духу, и своими антиподами, апологетами советского общества; помимо этого, он ведет активный диалог с русской литературной традицией и - шире - мировой литературой. Диалогизм слова и мышления становится одним из слагаемых яркого авторского своеобразия, явленного в «Автопортрете»;
3) установки на подлинность и ярко выраженной субъективности. В. Войнович оперирует реальными фактами, событиями, датами, именами, неоднократно акцентируя момент своей беспристрастности, минимальную степень вымысла: «Я описываю встреченных мною людей, живых и ушедших, такими, какими я их знал и запомнил, не очерняя и не украшая. Никто не может быть вполне объективным, и я не могу, но стараюсь. Я ни с кем не свожу счеты. Ни с живыми, ни тем более с мертвыми» [5, с. 503] или «В моих воспоминаниях об известных людях я показываю их такими, какими видел. Без прикрас. Не хочу уподобляться ритуальным косметологам, украшающим гримом покойников. Если мы вспомним эпоху такой, какой она была, а не такой какой ее хотелось бы видеть, то и люди эпохи должны остаться в нашей памяти со всеми своими достоинствами и недостатками» [5, с. 391]. Однако, как показала Л. Гинзбург, «некий фермент "недостоверности"» заложен в самой природе жанра: «Совпасть полностью у разных мемуаристов может только чистая информация (имена, даты и т.п.); за этим пределом начинается уже выбор, оценка, точка зрения. Никакой разговор, если он сразу не был записан, не может быть
воспроизведен в своей словесной конкретности. Никакое событие внешнего мира не может быть известно мемуаристу во всей полноте мыслей, переживаний, побуждений его участников - он может о них только догадываться» [6-8]. Сами отбор и подача событий (одни намеренно выдвигаются на первый план, о других умалчивается или недоговаривается), свойства памяти, доминанта собственного взгляда и мнения продуцируют относительную, мнимую объективность, возможность вариативной интерпретации.
Самой заметной формой репрезентации авторского «я» в мемуарно-автобиографическом повествовании В. Войновича становятся прямые оценки. Авторская оценочная позиция выражается открыто, с помощью стилистически окрашенной лексики, через комментарии, пояснения, иногда вставные конструкции:
«Но в целом писательская среда поразила меня, когда я увидел, сколько в ней глупости, ханжества, лицемерия, пошлости, непомерных амбиций, бахвальства, холуйства, интриг, злобы и зависти» [5, с. 383];
«До преклонных лет Григоренко оставался романтиком и правдолюбцем. Был при этом трогательным, очаровательным, иногда вынашивающим разные нелепости человеком» [5, с. 480];
«И он от меня отстал и даже пытался потом со мной дружить, но я от этой дружбы уклонился потому, что не люблю дураков любого цвета» [5, с. 699] и т.п.
Любое событие, факт не просто реконструируются, а воспроизводятся как пережитая автором данность, пропускаются сквозь призму неповторимо авторского взгляда, становятся отражением его чувств, эмоций, мироощущения. В сознании автора и его автобиографического героя определяющим становится неприятие советской общественно-политической системы как системы, основанной на подавлении личности, насилии и лжи. Отсюда проистекает идейная и нравственная позиция рассказчика, его убежденность в необходимости свободного самовыражения и невозможности любых - политических, идеологических - форм принуждения, исходя из этого им оценивается и человек, и социальная действительность. Трагический парадокс судьбы В. Войновича и его героя состоит в том, что, не являясь врагом государства и строя, он был системой определен в таковые и последовательно изгонялся из всех сфер жизни (вплоть до попытки физического уничтожения).
Формой выражения авторской модальности становятся ироническая интонация, переходящая порой в прямые сатирические инвективы. Ироническое дистанцирование возникает, когда умудренный опытом рассказчик переоценивает себя прежнего, встреченных на протяжении жизненного пути людей, находившихся в плену идеологии и ложно понятых советских мифов, саму эпоху, двойствен-
ную и противоречивую, Молодой герой, как многочисленные люди, с которыми его свела судьба в 1950-1960-е гг.: сослуживцы и армейское начальство, однокашники и учителя, сотрудники исполкома, соседи по общежитию, участники литобъ-единения, студенты и преподаватели педагогического института, - разделяли идеи своего времени искренне и глубоко. Их позиция по истечении многих лет выглядит трагикомическим заблуждением и достойна не осуждения, но жалости и иронии. Постепенно сознавая свою органическую несовместимость с властью, рассказчик все более последовательно избирает сатирический дискурс как единственно возможный ракурс повествования:
«- Здравствуйте, - говорит переводчица, -очень рада вас видеть. Мы с Володей разговариваем просто о жизни. Никакой политики, совершенно никакой. Мы с ним вместе начинали.
- Зато порознь кончаете, - двусмысленно пошутил юморист и пошел дальше» [5, с. 575];
«Опять <участковый - А. П.> ломал ваньку, мял шапку, жаловался на свою подневольность и спросил, не могу ли я написать новое объяснение?
- А разве, спросил я, - то устарело?
- Нет, не устарело, но дело в том, что у нас сменился начальник ...
- А советская власть у вас еще не сменилась?» [5, с. 613]
Последовательно воплощая принцип «во всякой драме бывает место смешному» [5, с. 501], В. Войнович использует анекдотические ситуации как неотъемлемый элемент иронически и сатирически окрашенного повествования. В автокомментариях к своим произведениям писатель неоднократно подчеркивал, что не использует услышанных от кого-то анекдотов и баек [1]. Но многочисленные ситуативные (основанные на комизме положений) и каламбурные (представляющие собой краткие остроумные диалоги с неожиданной концовкой) анекдоты, придуманные автором или взятые из жизни, привносят дополнительные штрихи, оттенки, подтекстно выраженные оценки. При этом анекдотические элементы никогда не разворачиваются в полноценный комический сюжет, «скрепами», вехами которого в соответствии с законами жанра все же выступают обстоятельства, факты личной биографии.
Важнейшей особенностью мемуарно-автобиографического повествования становится ретроспективная точка зрения. Взгляд автобиографического рассказчика, находящегося в условной временной точке настоящего, отличает постоянная обращенность в прошлое, вспять памяти, что создает определенную дистанцию автора от героя, возможность постоянной корректировки чувств, мыслей, переживаний. В. Войнович соединяет детское и взрослое видение мира, как это мы видим в главах-миниатюрах «Добрый дедушка», «Татарка», «Край света», «А у нас дедушка умер», «Родинка»,
«Цоб-цобэ», «Я умру», «Змея с кружочками», «Ворошилов и Пулька» и многих других. Любое событие из далекого детства сопровождается аналитическим комментарием рассказчика: так, повествуя об отце, бессеребреннике и идеалисте, он заключает: «Ни в какие рецепты скорого улучшения общества смолоду не верю и считаю, что все утопии при попытке внедрения в жизнь приводят человека к еще большему озверению» [5, с. 28], говоря о событиях ужасающего голода 1933 г. на Украине, замечает: «Таким образом, я был спасен для дальнейшего сопротивления бесконечным попыткам разных людей, организаций и трудовых коллективов съесть меня, как говорят, с потрохами» [5, с. 79]. Обобщая свой личный опыт, взрослый рассказчик придает давно минувшим событиям психологическую, историческую и философскую многомерность. Конкретно-бытовое он выводит на уровень общений, творя новую эстетическую реальность.
По мере развертывания повествовательной линии в роман проникают речевые потоки, отражающие антагонистическое мировоззрение, «массовое сознание» советского социума. Конфликт рассказчика с властью становится ярким отражением эпохи и предполагает столкновение идеологически взаимоисключающих точек зрения. «Чужое» сознание и слово в противостоянии авторскому создают полемическое напряжение, характерное для повествовательной манеры В. Войновича. Очень редко писатель прибегает к формам несобственно-прямой и косвенной речи, когда в едином потоке даются «свое» и «чужое» слово. Это заметно отличает повествовательную технику В. Войно-вича от дискурса А. Солженицына, В. Аксенова, М. Веллера, широко использующих возможности несобственно-прямой речи, преломляющих и переакцентирующих «чужое» сознание в контексте авторского высказывания. У В. Войновича такие примеры единичны: «Он <офицер КГБ - А.П.> поглядывал на меня, как на заблудшего молодого человека, которого жаль, но придется все-таки расстрелять» [5, с. 330]; «<...> следующее лето меня куда-то вызывали и не то чтобы допрашивали, но льстили, соблазняли посулами и пугали последствиями, что если я не «разоружусь перед партией», к которой я не имел отношения, не признаюсь публично, что написал повесть очернительскую, клеветническую, антисоветскую даже хуже того (я-то думал, что ничего хуже не бывает) - антинародную, то последствия для меня будут хуже, чем плохими» [5, с. 516]. При этом отдельные высказывания своих «оппонентов», своего рода прецедентные тексты, сгущенное воплощение конфликтного противостояния с эпохой и властью, писатель выносит в качестве названий главок: «Вы нам поможете, мы вам поможем» [5, с. 330], «Стрельба в спину советской армии» [5, с. 379], «Литератор с квачом» [5, с. 388], «Слава богу, у нас есть КГБ» [5, с. 462], «Если враг не сдается» [5, с. 515] и т.п.
Индивидуально-авторское начало проявляется в реализации жанрового канона литературного портрета. В. Войнович значительное внимание уделяет всем, с кем его свела жизнь: это близкие друзья Камил Икрамов, Феликс Светов и Зоя Крах-мальникова, Бенедикт Сарнов, «новомирцы» Александр Твардовский, Андрей Дементьев, Игорь Сац, Ася Берзер, Борис Закс, Владимир Лакшин, Булат Окуджава, «шестидесятники» Белла Ахмадулина, Евгений Евтушенко, Александр Володин, Юрий Домбровский, правозащитники и диссиденты Андрей Сахаров и Елена Боннэр, Лидия Чуковская Александр Галич, Виктор Некрасов, Александр Зиновьев, Георгий Владимов, Владимир Максимов, те, с кем герой-рассказчик столкнулся в конце 1980-х - начале 1990-х гг. (Анатолий Приставкин, Олег Чухонцев, Андрей Битов, Галина Старовойтова) и многие, многие другие. Рассказчик неустанно подчеркивает, что доверяет только собственной памяти и впечатлениям, в каждом из героев он старается обнаружить характерные черты, выявляя неповторимо-индивидуальное и одновременно типическое, пытается понять, как в его персонажах отразилось время. Свои наблюдения рассказчик всегда дополняет субъективными размышлениями и обобщениями, иногда весьма тенденциозными. Здесь возникает столь характерная для В. Войнови-ча шаржированность, неизбежная при иронической, переходящей в сатиру и сарказм, освещенности событий. Критик А. Латынина справедливо упрекает автора в связи с этим: «<...> принцип гротескной типизации, опробованный в сатирической литературе, Войнович применяет, портретируя своих бывших друзей» [9]. С нескрываемой иронией или подчас с неприязнью речь идет об Евгении Евтушенко [5, с. 548], Владимире Максимове [5, с. 545552], Маргарите Райт-Ковалевой [5, с. 573-576], Василии Белове [5, с. 642-644], Александре Зиновьеве [5, с. 664-666], Андрее Синявском [5, с. 680682], Льве Копелеве [5, с. 719-721], Анатолии При-ставкине [5, с. 783-784], Олеге Чухонцеве [5, с. 731-732], Андрее Битове [5, с. 731-732; 781-783]. Активная авторская субъективная интерпретация героев становится характерным жанрообразующим принципом.
Формой авторского присутствия и проявления диалогизма авторского мышления является наличие интертекстуальных «отсылок», взаимосоотнесенность авторского и «чужого», «неавторского» слова. В. Войнович создает в высшей степени интертекстуально насыщенное повествование. Замечая, что с раннего детства книга становится «второй действительностью» [5, с. 58], в которой можно укрыться от безликого настоящего, рассказчик каждый этап своего жизненного пути соотносит с художественными текстами: фрагменты и строки из Библии, Пушкина, Толстого, Горького, Бернса, Лондона, Гайдара соединяются с размышлениями о детских годах, отрывки из Куприна и Гашека - с
воспоминаниями об армии, строки из русской классической поэзии от Жуковского до Блока и Симонова - с раздумьями о творческом самоопределении, тексты Радищева, Пушкина, Чехова, Пастернака, Галича - с самыми мучительными воспоминаниями о своем противостоянии с режимом и т.п. Интертекстуальные элементы обобщают частный опыта автора, придавая ему более общий универсальный смысл. Погруженность в «текст культуры» служит средством символизации изображаемых ситуаций, позволяет обнаружить извечные повторяющиеся мотивы человеческого существования: детской отчужденности, воспитания воли и характера, необходимости физического труда, культа бедности и неприхотливости, абсурда армейской жизни, различных проявлений несвободы человеческого духа, насилия над личностью.
«Автопортрет» В. Войновича стал произведением, центральная тема которого связана с осмыслением места и судьбы человека мыслящего, способного к компромиссу, но не идущего на сделки с совестью в неправильно устроенной социальной действительности ХХ столетия, постижением конфликтного противостояния личности и общества, неизбежных трагических парадоксов и противоречий этого противостояния, когда человек воспринимается больше как жертва, нежели безусловный победитель. В таком контексте в поэтике произведения решающее значение обретает герой-рассказчик как субъектная форма реализации авторского самосознания, становящийся фокусом преломления бесконечно разнообразной реальности, и другие рассмотренные нами формы авторской активности, позволяющие писателю адекватно
воплотить свое чувство эпохи и истории, меру личного участия в ней.
ЛИТЕРАТУРА
1. Альперина С. Войнович написал «Автопортрет» // Российская газета. 2010 . 29 января. URL: http://rg.ru/2010/ 01/29/voinovich.html
2. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества 2-е изд. М.: Искусство, 1986. 445 с.
3. Большакова А. Ю. Теории автора в современном литературоведении // Известия РАН. Серия лит. и яз. 1998. Т. 57. №5. С. 15-24.
4. Виноградов В. В. О теории художественной речи. М.: Высшая школа, 1971. 240 с.
5. Войнович В. Н. Автопортрет: Роман моей жизни. М.: Эксмо, 2010. 878 с.
6. Гинзбург Л. Я. О психологической прозе. М.: INTRADA, 1999. 411 с.
7. Колядич Т. Т. Воспоминания писателей: проблемы поэтики жанра. Монография. М.: Мегатрон, 1998. 277 с.
8. Корман Б. О. Практикум по изучению художественного произведения: учебное пособие. Ижевск: изд-во Удмуртского ун-та, 1977. 72 с.
9. Латынина А. «Сквозь наведенный глянец»: «Автопортрет» Владимира Войновича // Новый мир. 2010. N°6. URL: http://old.magazines.russ.ru:81/novyi_mi/2010/6/la13.html
10. Смирнова Н. Н. Теория автора как проблема // Литературоведение как проблема. М.: изд-во Ин-та мировой литературы, 2001. С. 376-392.
11. Современное зарубежное литературоведение (страны Западной Европы и США): концепции, школы, термины. Энциклопедический справочник. М.: Интрада - ИНИОН, 1999. 319 с.
12. Хализев В. Е. Автор и его присутствие в произведении. Типы авторской эмоциональности. Теория литературы. М.: Высшая школа, 1999. С. 54-79.
13. Шмид В. Нарратология. М.: Языки славянской культуры, 2003. 311 с.
14. Hielscher K. A. S. Puschkins Versepik: Autoren-Ich und Er-zählstuktur / Slavistische Beiträge. Band 22. München: Otto Sagner Verlag, 1966. 167 s.
15. Stanzel F. K. Typische Formen des Romans. Göttingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 1964. 77 s.
Поступила в редакцию 15.05.2016 г.
POETICS OF "AUTHOR'S PRESENCE" IN MODERN MEMOIRS AND AUTOBIOGRAPHIES (IN THE BOOK "SELF-PORTRAIT: NOVEL OF MY LIFE" BY V. VOINOVICH)
© A. V. Polupanova
Bashkir State University 32 Zaki Validi St., 450076 Ufa, Republic of Bashkortostan, Russia.
Phone: +7 (347) 273 68 74.
Email: avpolupanova@mail.ru
The article is devoted to understanding the phenomenon of "author's presence" in modern memoirs and autobiographies. It studies important subjective (narrator's functions, peculiarities of the narrative structure) and nonsubjective (genre and composition originality) forms of expressing the author's self-consciousness in "Self-portrait: Novel of my life" by V. Voinovich. The author of the article analyzes the triunity of the author's personality embodied in the text: a "biographical author"; an author as a conception of reality, consciousness "spread" throughout the book and immanent in it; an author as an intratextual category represented by a first-person narrator, whose personality organizes the story. The diverse author' intentions contributing to the unity of the text are pointed out: 1) self-manifestation and intention to understand the epoch, correlation between the mental world of his own personality and the phenomenon of "others"; 2) clear-cut egocentrism and dia-logueness of the author's word and mind; 3) authenticity attitude and pronounced subjectivity. The author of the article conceives such important forms of representation of the author's ego as a direct evaluation, an ironic distancing and humorous narration, a retrospective point of view that helps to correlate an adult and childish outlook, possibilities to "include" someone else's words, etc.
Keywords: modern Russian literature, memoirs and autobiographical prose, V. Voinovich, Self-portrait: Novel of My Life, author's consciousness, subjective and nonsubjective forms of the author's presence.
Published in Russian. Do not hesitate to contact us at bulletin_bsu@mail.ru if you need translation of the article.
REFERENCES
1. Al'perina S. Voinovich napisal «Avtoportret». Rossiiskaya gazeta. 2010. 29 yanvarya. URL: http://rg.ru/2010/01/29/voinovich.html
2. Bakhtin M. M. Estetika slovesnogo tvorchestva [The aesthetics of verbal creativity] 2 ed. Moscow: Iskusstvo, 1986.
3. Bol'shakova A. Yu. Izvestiya RAN. Seriya lit. i yaz. 1998. Vol. 57. No. 5. Pp. 15-24.
4. Vinogradov V. V. O teorii khudozhestvennoi rechi [On the theory of artistic speech]. Moscow: Vysshaya shkola, 1971.
5. Voinovich V. N. Avtoportret: Roman moei zhizni [The self-portrait: the novel of my life]. Moscow: Eksmo, 2010.
6. Ginzburg L. Ya. O psikhologicheskoi proze [On the psychological prose]. Moscow: INTRADA, 1999.
7. Kolyadich T. T. Vospominaniya pisatelei: problemy poetiki zhanra. Monografiya [Memoirs of writers: the problems of the genre poetics. Monograph]. Moscow: Megatron, 1998.
8. Korman B. O. Praktikum po izucheniyu khudozhestvennogo proizvedeniya: uchebnoe posobie [Workshop on the studying the works of art: textbook]. Izhevsk: izd-vo Udmurt-skogo un-ta, 1977.
9. Latynina A. «Skvoz' navedennyi glyanets»: «Avtoportret» Vladimira Voinovicha. Novyi mir. 2010. No. 6. URL: http://old.magazines.r uss.ru:81/novyi_mi/2010/6/la13 .html
10. Smirnova N. N. Literaturovedenie kak problema. Moscow: izd-vo In-ta mirovoi literatury, 2001. Pp. 376-392.
11. Sovremennoe zarubezhnoe literaturovedenie (strany Zapadnoi Evropy i SShA): kontseptsii, shkoly, terminy. Entsiklopedicheskii spravochnik [Contemporary foreign literature (Western Europe and USA): concepts, schools, terms. Encyclopedic handbook]. Moscow: Intrada - INION, 1999.
12. Khalizev V. E. Avtor i ego prisut-stvie v proizvedenii. Tipy avtorskoi emotsional'nosti. Teoriya literatury [The author and his manifestation in the work. Types of author's emotionality. The theory of literature]. Moscow: Vysshaya shkola, 1999. Pp. 54-79.
13. Shmid V. Narratologiya [Narratology]. Moscow: Yazyki slavyanskoi kul'tury, 2003.
14. Hielscher K. A. S. Puschkins Versepik: Autoren-Ich und Erzählstuktur / Slavistische Beiträge. Band 22. München: Otto Sagner Verlag, 1966.
15. Stanzel F. K. Typische Formen des Romans. Göttingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 1964.
Received 15.05.2016.
