CC BY
91
Филология
Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского, 2014, № 2 (2), с. 294-298
УДК 82
ПОЭТ В ПОИСКАХ СТИЛЯ: ОПЫТ РЕКОНСТРУКЦИИ ТВОРЧЕСКОЙ ИСТОРИИ СТИХОТВОРЕНИЯ ИОСИФА БРОДСКОГО «НЕОКОНЧЕННЫЙ ОТРЫВОК» (1964-1965)1
© 2014 г. К.С. Соколов
Владимирский госуниверситет им. А.Г. и Н.Г. Столетовых kiriП.sokolov@fulbrightmaiLorg
Поступила в редакцию 25.05.2014
Исследуются поэтические и биографические контексты стихотворения Бродского «Неоконченный отрывок» (1964 - 1965).
Ключевые слова: Иосиф Бродский, Дилан Томас, Анна Ахматова, Борис Пастернак.
Многие стихотворения Бродского конца 50-х - начала 60-х годов не попали в каноническое собрание его сочинений, которым можно считать двухтомник, вышедший под редакцией Льва Лосева в серии «Новая библиотека поэта» в 2011 году. Между тем, именно эта неканоническая часть наследия Бродского подчас позволяет яснее и глубже представить историю его творческой эволюции, неизбежно «спрямляемой» каноном. Здесь, в контексте его раннего творчества, развивающегося под знаком «выбора нового союзника» , порой возникают если не неожиданные, то, по крайней мере, традиционно не замечаемые переклички и параллели. Впрочем, инерция канона часто определяет и направление исследования, что проявилось в относительно недавней статье о «Неоконченном отрывке» [2], где жанровые особенности стихотворения Бродского возводятся к пушкинской «Осени», а источники отдельных образов и мотивов с разной степенью произвольности или убедительности отыскиваются на всем пространстве русской поэзии от силлабики XVIII столетия (!) до стихотворения Пастернака «Единственные дни». Подобного рода интерпретации трудно признать убедительными, поскольку и этот «Неоконченный отрывок», и еще четыре одноименные стихотворения Бродского являются именно отвергнутыми вариантами, следовательно, задача исследования подобного рода текстов состоит не во «вписывании» их в канон или отыскании их места в традиции, но равно наоборот - в обнаружении причин, по которым они были отвергнуты.
Начало «Неоконченного отрывка» - фиксация некоего подобия приступа фантомной боли: наступает уже не время любви, но время песен о ней. Биографический контекст такого вступ-
ления в тему нетрудно восстановить. «Время любви» для Бродского в начале 60-х годов - зима: в январе 1962-го года он знакомится с Мариной Басмановой, осенью-зимой 1962-1963 гг. создается цикл «Песни счастливой зимы», где впервые появляется посвящение «М.Б.», в самом начале 1964 г. известие об измене возлюбленной заставляет Бродского, несмотря на угрозу ареста, вернуться в Ленинград из Москвы. 9 января он вскрывает себе вены3, а в середине того же месяца пишет стихотворение «Песни счастливой зимы», завершающее одноименный, начатый двумя годами ранее, поэтический цикл: <...> Значит, это весна. То-то крови тесна вена: только что взрежь, море ринется в брешь. Так что - виден насквозь вход в бессмертие врозь, вызывающий грусть, но вдвойне: наизусть.
Песни счастливой зимы на память себе возьми. То, что спрятано в них, не отыщешь в иных. Здесь, от снега чисты, воздух секут кусты, где дрожит средь ветвей радость жизни твоей [5, с. 156].
Кроме личного подтекста, в первых четырех строках предпоследней строфы («Значит, это весна.») Лев Лосев усматривает реминисценцию из цветаевского стихотворения 1934 года «Вскрыла жилы: неостановимо.», соединяющего мотив самоубийства с темой творчества
[5, с. 469]. Год спустя, зимой 1964-1965 гг., в ссылке в Норенской «время песен о любви» вновь «склоняет сердце к тикающей лире»: динамическая жизнь природы в соответствующей фазе становится коррелятом разрушенной, несостоявшейся любви. Эта корреляция между состоянием субъекта поэтической речи и жизнью природы, давно ставшая одним из общих мест лирики, в отечественной поэзии ХХ века, пожалуй, наиболее полно разрабатывалась Б. Пастернаком, столь же характерна она и для раннего Бродского. Не случайно в послесловии к первой публикации цикла «Песни счастливой зимы» пастернаковский «пантеизм» соотносится с «одушевлением всего сущего» у Бродского 60-х годов [6, с. 66].
На первый взгляд, «Неоконченный отрывок» также выдержан в пастернаковском стиле. В стихотворении отмечается реминисценция из его «Единственных дней»4, а в серии вопросов, открывающих заключительную строфу первой части стихотворения («Кто? Бог любви? Иль Вечность? Или Ад / тебя послал мне, время этих песен?»), опознается «Всесильный бог деталей, Всесильный бог любви, Ягайлов и Ядвиг» из «Давай ронять слова...». Однако у поэтических образов Бродского есть и другой, едва ли не более релевантный, источник: стихотворение валлийского поэта Дилана Томаса «Especially when the October wind.» (1933), которое выступает своего рода палимпсестом «Неоконченного отрывка».
В контексте утвердившегося представления о сдержанной рассудочности, культивируемой Бродским под влиянием англо-американской традиции, его интерес к творчеству представителя так называемого романтического возрождения в постсимволистской британской поэзии выглядит в некоторой степени неожиданным, но последовательным. В личной библиотеке Бродского в Ленинграде было три сборника стихотворений «валлийского Рембо»5, считавшего себя наследником У. Блейка, и издание знаменитого рождественского рассказа «A Child's Christmas in Wales» (черновик перевода этого рассказа хранится в архиве Бродского в Библиотеке редких книг и рукописей Байнеке в Йейльском университете), и несколько антологий с его стихами. Томаса переводил ближайший друг и едва ли не самый авторитетный для Бродского знаток современной английской поэзии А.Я. Сергеев, наконец, в одной из бесед с С. Волковым Бродский сообщает, что и сам переводил Томаса [7, с. 162]. Такое внимание к, казалось бы, «чуждой» поэтике провоцирует за-
кономерный вопрос о причинах, заставивших Бродского обратиться к поэзии «неистового валлийца» тогда, когда им уже «открыты» Донн, Марвелл, Дж. Герберт и - что особенно важно - Фрост, чрезвычайно близкий Бродскому по духу, по интонации, так же как и Томас, сделавший природу одной из ведущих своих тем, но абсолютно на Томаса непохожий. Непохожий прежде всего отсутствием специфического томасовского пантеизма и мотива экстатического слияния с природой. Однако именно эти черты также характеризует и поэзию Пастернака. Во вступительной статье к его сборнику, вышедшему в серии «Библиотека поэта» в 1965 году, А.Д. Синявский отмечал, что «Пастернака увлекала задача - в пределах стихотворения воссоздать всеохватывающую атмосферу бытия, передать владеющее поэтом "чувство короткости со вселенной" <...> Он развертывает стихотворную фразу во всей сложности соподчинений, перебивает себя, опускает, как это случается в обиходе, некоторые связующие звенья, а главное - стремится к свободной, раскованной поэтической речи, обладающей широким дыханием и построенной на развитии больших и целостных интонационных периодов. <...> Несмотря на огромную словесную работу и высокое мастерство, его стихи не производят впечатления изящно отделанных вещиц. Напротив, это скорее неуклюжая, местами затрудненная до косноязычия речь с неожиданными остановками и повторениями, речь «взахлеб» и «навзрыд», переполненная громоздящимися и лезущими друг на друга словами» [8, с. 19, 29, 30]. Близость поэтических систем Д. Томаса и Б. Пастернака, ныне ставшая общим местом6, была очевидна и для Бродского, который в разговоре с Томасом Венцловой в конце 60-х обсуждал эту параллель7.
Отмеченное сходство, однако, объясняет некоторые особенности образной системы и метафорики «Неоконченного отрывка», но не проясняет его маргинального статуса в поэзии Бродского и не дает ответа на вопрос о том, почему в поисках нового поэтического языка он обратился к столь близкой поэтике. Ответ на него подсказан во второй части «Неоконченного отрывка», но пока обратимся к первой.
Поскольку «Неоконченный отрывок» не является переводом стихотворения Томаса, подробный комментарий английского текста нам не потребуется. Ограничимся лишь следующими замечаниями: лирический герой Томаса, «заключенный в башню слов», создает своей поэзией и берег моря, и холмы родного Уэльса,
и деревья, которые, благодаря словам, приобретают женские черты. Наконец, из сотворенной поэзией природы поэт создает образ адресата своей поэтической речи и сам этой речи уподобляется: в конце четвертой строфы присутствует фирменный знак раннего томасовского стиля - сжатая метафора, уподобляющая слоговой состав слова химическому составу крови:
Some let me make you of the heartless words.
The heart is drained that, spelling in the scurry
Of chemic blood, warned of the coming fury
[10, p. 17].
Этот сюжет логоцентристу Бродскому явно близок, как близок и присутствующий в тексте мотив разрушающего времени, связанный с наступлением зимы, с образами солнечных часов, ворона, греха. Обе этих линии соединяются в заключительной строке стихотворения: «By the sea's side hear the dark-vowelled birds» (У побережья услышь темно -гласных птиц).
В «Неоконченном отрывке», точнее в его первой части, Бродский повторяет формальную структуру английского стихотворения. Повторяются четыре восьмистишия, повторяется охватная рифмовка (правда Бродский регулярно чередует мужскую рифму с женской). Близки также слоговые составы русского и английского стихотворений.
На уровне темы возникает расхождение: Бродский пишет прежде всего стихотворение о любви, одиночестве, о любовном томлении. Из подтекста прорывается мотив изгнания (ссылки). Но наиболее яркие и в какой-то степени неожиданные для Бродского образы явно восходят к стихотворению Томаса (тикающая лира, силлабическая кровь, календарь, бьющий по нервам, венозные деревья, сердце, возгоняющее по пожарным артериям густой гемоглобин), стилистически сближая два текста.
Нетрудно заметить, что все перечисленные образы сконцентрированы в первых двух строфах, которые, благодаря им, приобретают яркую риторическую, патетическую окраску.
Третья строфа на этом фоне начинает звучать как автопародия. Обращение, начинающее первую и вторую строфы, контрастно сменяется констатацией, почти жалобой: «Я одинок. Я сильно одинок». Яркие томасовские образы травестируются. Холм Уэльса («the loud hill of Wales») превращается в холмы Генисарета с бесплодной смоковницей - и далее - в «простой женоподобный холм». «Словесные образы женщин» («The wordy shapes of women») - в «мужеские формы», «отталкивающие взгляд». Здесь Бродский резко меняет тон и как бы пере-
бивает самого себя, говорящего томасовским языком. Очевидно, что поэтика Томаса (и Пастернака), несмотря на свою эффектность, не способна адекватно выразить требуемые Бродскому смыслы.
Четвертая строфа демонстрирует уже третью манеру, третий тип письма. Цепочка вопросов, открывающая строфу, характерна для Бродского, обращающегося к поэтике английских метафизиков (ср. подобный прием, используемый в «Большой элегии Джону Донну»). Вполне резонно предположить, что, завершая первую часть стихотворения, автор обращается к уже найденному способу превратить физическую тоску и одиночество в метафизические, выходящие за рамки первоначальной темы. В продолжении строфы этот эффект закрепляется: здесь возникает образ часов, скорее напоминающий эмблематические метафоры метафизиков, а не «нервический циферблат» («the neural meaning / Flies on the shafted disk») из стихотворения Томаса или «полусонные стрелки» из «Единственных дней» Пастернака:
Но все равно твой календарь столь тесен, что стрелки превосходят циферблат, смыкаясь (начинается! не в срок!), как в тесноте, где комкается платье, в немыслимое тесное объятье, чьи локти вылезают за порог.
[11, с. 392]
Намеченный в предыдущей строфе эротический подтекст любовной тоски «остроумно» (в духе Донна) совмещается с темой времени, воплощенной в стрелках циферблата.
Вторая часть «Неоконченного отрывка» посвящена наступающей зиме и капитуляции перед ней. Эта батальная сцена уже не вписывается в образно-тематические рамки первой части. От Дилана Томаса здесь остается лишь собственно канун зимы и образ птиц. Примечательно, что эта часть завершается укороченной строфой с перекрестной, а не охватной рифмой. Таким образом, Бродский даже в области формы отступает от томасовского образца, а сквозной для всей второй части образ снега, кружащего, подобно рою ангелов, и покрывающего землю, заставляет вспомнить стихотворение, посвященное Джону Донну. Финал стихотворения можно истолковать как поражение певца, отказ от творчества при наступлении «времени песен». Однако здесь же содержится отсылка к еще одному контексту, позволяющему предпринять попытку реконструкции творческой истории этого стихотворения.
Приближение зимы во второй части «Неоконченного отрывка» сопровождается описанием, включающим цитату из Ахматовой: «Отходят листья в путь всея земли <...>» (Курсив наш - К. С). Появление этой цитаты - заглавия небольшой ахматовской поэмы - казалось бы, не мотивировано ни образным строем, ни темой, разрабатываемой Бродским. Возникает она, возможно, из переписки двух поэтов осенью 1964 - зимой 1965 годов, что совпадает со временем написания «Неоконченного отрывка».
Первое письмо Ахматовой в Норенскую датировано 20 октября 1964 года. В нем она пишет, что днем и ночью ведет бесконечные беседы со ссыльным поэтом, из которых Бродский должен «знать о всем, что случилось и что не случилось». Ахматова цитирует четыре строки из «Путем всея земли»: «И вот уже славы / высокий порог...» - и добавляет, что «это уже случилось», далее она пишет о присущем Бродскому «божественном слиянии с природой» [12, а 341]. Примечательно совпадение ахматовской характеристики с определением поэтического кредо Пастернака и Дилана Томаса, о чем писалось выше. Следующее письмо Бродскому написано 15 февраля 1965 года. Два ахматов-ских письма, таким образом, образуют временной отрезок, связанный с созданием «Неоконченного отрывка», и совпадают с переходом от осени к зиме, который запечатлен в стихотворении. Этот ряд совпадений дает возможность предположить, что именно под впечатлением от ахматовской характеристики Бродский берется за разработку темы «божественного слияния с природой» в русле своих представлений о «смене союзника» и выходе за пределы отечественной традиции. В «Неоконченном отрывке» предпринимается попытка соединения собственного «пантеизма» с английским аналогом. Именно с этой целью поэт обращается к уже использованному им в случае с поэтами-метафизиками приему вхождения в английский поэтический контекст через создание собственного стихотворения «по мотивам» текста-образца. Однако следование за новым «союзником», наиболее отвечающим требованию «божественного слияния с природой», заставляет Бродского отдавать предпочтение эффектности и сочности слога в ущерб сдержанности, точности и некоторой отстраненности, которые поэт культивировал в собственном творчестве8, которым он обязан интеллектуальной линии в англо-американской поэзии ХХ века. В конце того же 1964 года Бродский знакомится с поэзией У.Х. Одена, которая оказывает решительное влияние на дальнейшее формирование его
поэтики, и уже в январе 19б5-го появляется стихотворение, посвященное смерти Т.С. Элиота, написанное «по мотивам» оденовского «In Memory Of W.B. Yeats». «Новый союзник» оказался найденным, а краткий эпизод подражания Томасу уходит на периферию истории формирования собственного стиля. Конечно, переход к новой поэтике не был одномоментным. Еще одно стихотворение января 19б5 года - обращенный к Ахматовой сонет «Выбрасывая на берег словарь.» - показательно (принимая во внимание личность адресата) воспроизводит черты прежнего стиля и столь же показательно не включается автором ни в один сборник.
Примечания
1 Первоначальный вариант этой статьи был опубликован в сборнике «Художественный текст и культура VI». Владимир: Владимирский гос. пед. университет, 200б. В дальнейшем высказанные положения обсуждались и уточнялись в беседах и переписке с профессором Ириной Степановной Приходько, скоропостижно ушедшей из жизни в марте 2014 года. Этот переработанный вариант с благодарностью посвящается ее светлой памяти.
2 Ср., напр., свидетельство Е. Рейна о том, что уже в начале 60-х Бродский говорил, что «надо сменить союзника, что союзником русской поэзии всегда была французская и латинская традиция, в то время как мы полностью пренебрежительны к англоамериканской традиции, что байронизм, который так много значил в начале XIX века, был условным, что это был байронизм личности, но что из языка, из поэтики было воспринято чрезвычайно мало и что следует обратиться именно к опыту англо-американской поэзии» [1, с. 22].
3 Попытка самоубийства, видимо, получила широкую огласку, потому что уже 11 января Ахматова сообщает о произошедшем в письме Л.К. Чуковской [3, с. 141]. Остальные даты приводятся по «Хронологии жизни и творчества И.А. Бродского», составленной В.П. Полухиной при участии Л.В. Лосева [4, с. 323-424].
4 «Лирическая ситуация и лексика в «Неоконченном отрывке» перекликается со стихотворением Пастернака «Единственные дни»: «И полусонным стрелкам лень Ворочаться на циферблате, И дольше века длится день И не кончается объятье» <...>. Объединяет оба стихотворения мысль о несоответствии реального времени и его эмоционального восприятия влюбленными людьми» [2, с. 1б7].
5 Thomas Dylan. The Collected Poems. N.Y., 1957. Thomas Dylan. Dylan Thomas's Choice: An Anthology of Verse Spoken by Dylan Thomas. N.Y., 1963. Thomas Dylan. The Poems. L., 1971. Кроме того, Бродскому принадлежала монография о Томасе: Jones T.H. Dylan Thomas. Edinburgh and London, 1966.
6 Ср. : «<...> с Пастернаком Томаса сближает пантеизм и способ развития от раннего к позднему этапу. А.Д. Синявский в статье, послужившей преди-
словием к изданию Пастернака в «Библиотеке поэта», выделил этот особый способ отношений с природой, пастернаковский пантеизм как одно из основных свойств его поэтики. <.. > Да и ассоциативность раннего Пастернака по сути не менее пунктирна, чем томасовская, переходы образов не вынесены в слова, та же бешеная скачка. Поздние стихи обоих часто логически построены - удивительным образом эта построенность не мешает ни у позднего Пастернака, ни у зрелого Томаса. Простота не становится простоватостью» [9, с.193-194].
7 В ответ на предположение Венцловы о том, что «Томас - это такой английский Пастернак», Бродский заметил: «В общем, да. Только лучше», - сообщено автору Т. Венцловой.
8 Полтора десятка лет спустя, обсуждая с С. Волковым переводы стихотворений Д. Томаса, сделанные А. Сергеевым, Бродский высказывает фактически ту же мысль, которая в свое время заставила его отказаться от следования за Томасом: «Это Дилан Томас сочен <...>. С сочностью приходят красоты, затемняющие суть оригинала. Сочность и красота суть комплимент русскому языку. И они как бы вынуждают читателя ориентироваться на собственный язык, в данном случае - русский» [7, с. 94].
Список литературы
1. Рейн Е. Прозаизированный тип дарования // Полухина В. Бродский глазами современников. СПб.: «Звезда», 1997. 336 с.
2. Романова И.В. Парадоксы жанра: «Неоконченный отрывок» (1964-1965) // Иосиф Бродский в XXI веке: материалы международной научно-исследовательской конференции. СПб.: Филологический факультет СПбГУ; МИРС, 2010. С. 164-169.
3. Чуковская Л.К. Записки об Анне Ахматовой: В 3 т. Т. 3. М.: Согласие, 1997. 542 с.
4. Лосев Л.В. Иосиф Бродский: Опыт литературной биографии. М.: Молодая гвардия, 2006. 447 с.
5. Бродский И.А. Стихотворения и поэмы: В 2 т. Т. 1. СПб.: Издательство Пушкинского Дома, Вита Нова, 2011. 656 с.
6. Лосев А. Первый лирический цикл Иосифа Бродского // Часть речи. Альманах литературы и искусства. № 2-3. Нью-Йорк: Серебряный век, 1982. С. 63-68.
7. Волков С. Диалоги с Иосифом Бродским. М.: Издательство Независимая газета, 1998. 328 с.
8. Синявский А.Д. Поэзия Пастернака // Борис Пастернак. Стихотворения и поэмы. М.-Л.: Советский писатель, 1965. С. 9-63.
9. Кассель Е. Послесловие // Томас Д. Собрание стихотворений 1934-1953. Пер. с англ. В. Бетаки. Б.м.: Salamandra P.V.V., 2010. 258 c.
10. Thomas D. Selected Poems 1934-1952. N.Y.: New Directions Books, 2003. 214 p.
11. Бродский И. Сочинения: В 4 т. Т. 1. СПб.: Пушкинский фонд, 1992. 479 с.
12. Хейт А. Анна Ахматова. Поэтическое странствие. Дневники, воспоминания, письма А. Ахматовой. М.: Радуга, 1991. 383 с.
THE POET QUESTING AFTER HIS STYLE: THE CASE OF «UNFINISHED FRAGMENT»
(1964-1965) BY JOSEPH BRODSKY
K.S. Sokolov
The paper presents a research of poetical and biographical contexts of Joseph Brodsky's poem «Unfinished Fragment» (1964-1965).
Keywords: Joseph Brodsky, Dylan Thomas, Anna Akhmatova, Boris Pasternak.
References
1. Rejn E. Prozaizirovannyj tip darovaniya // Polux-ina V. Brodskij glazami sovremennikov. SPb.: «Zvezda», 1997. 336 s.
2. Romanova I.V. Paradoksy zhanra: «Neokonchen-nyj otryvok» (1964-1965) // Iosif Brodskij v XXI veke: materialy mezhdunarodnoj nauchno-issledovatel'skoj konferencii. SPb.: Filologicheskij fakul'tet SPbGU; MIRS, 2010. S. 164-169.
3. Chukovskaya L.K. Zapiski ob Anne Axmatovoj: V 3 t. T. 3. M.: Soglasie, 1997. 542 s.
4. Losev L.V. Iosif Brodskij: Opyt literaturnoj bio-grafii. M.: Molodaya gvardiya, 2006. 447 s.
5. Brodskij I.A. Stixotvoreniya i poe'my: V 2 t. T. 1. SPb.: Izdatel'stvo Pushkinskogo Doma, Vita Nova, 2011. 656 s.
6. Losev A. Pervyj liricheskij cikl Iosifa Brodskogo // Chast' rechi. Al'manax literatury i iskusstva. № 2-3. N'yu-Jork: Serebryanyj vek, 1982. S. 63-68.
7. Volkov S. Dialogi s Iosifom Brodskim. M.: Izdatel'stvo Nezavisimaya gazeta, 1998. 328 s.
8. Sinyavskij A.D. Poe'ziya Pasternaka // Boris Pasternak. Stixotvoreniya i poe'my. M.-L.: Sovetskij pisatel', 1965. S. 9-63.
9. Kassel' E. Posleslovie // Tomas D. Sobranie stix-otvorenij 1934-1953. Per. s angl. V. Betaki. B.m.: Salamandra P.V.V., 2010. 258 c.
10. Thomas D. Selected Poems 1934-1952. N.Y.: New Directions Books, 2003. 214 p.
11. Brodskij I. Sochineniya: V 4 t. T. 1. SPb.: Push-kinskij fond, 1992. 479 s.
12. Xejt A. Anna Axmatova. Poe'ticheskoe stranstvie. Dnevniki, vospominaniya, pis'ma A. Axmatovoj. M.: Raduga, 1991. 383 s.
