CC BY
71
8. Voronovich N. V. Russko-yaponskaya vojna. Vospominaniya [Russo-Japanese war. Memories]. New York. 1952. Pp. 56-57.
9. Kvitka A. V. Dnevnik Zabajkal'skogo Kazach'ego oficera. Russko-yaponskaya vojna 1904-1905 [Journal of the Transbaikalian Cossack officer. The Russo-Japanese war of 1904-1905]. SPb. 1908. P. 209.
10. Kostenko M. I. Osada i sdacha kreposti Port-Artur: Moi vpechatleniya [Siege and surrender of the fortress of Port-Arthur: My impressions]. Kiev. Typ. of district headquarters. 1907. Pp. 74-75.
11. O vojne, lyubvi i vere: Perepiska michmana knyazya Aleksandra SHCHerbatova so svoej nevestoj knyazhnoj Sof ej Vasil'chikovoj 1904-1905 gg. - About war, love and faith: the letters of Midshipman Prince Alexander Shcherbatov with his bride Princess Sophia Vasilchikova 1904-1905 / comp. E. A. Fedorov, I. G. Men'kova, D. A. Men'kov. M. Publishing house PCTSU. 2008. P. 98 .
12. Ibid. P. 139.
13. Kefeli Ya.I. Brandery [Branders] // Port-Artur. Vospominaniya uchastnikov - Port Arthur. The memories of the participants. New York. Publ. n.a. Chekhov. 1955. Pp. 282-283.
14. «...Nado zhe bylo nabrat' v Artur takih nachal'nikov!» Fragmenty iz neopublikovannyh «Vospominanij ob osade Port-Artura 1904g.» N. O. fon Ehssena - "...How could they hire in the Arthur such chiefs!" Fragments from the unpublished "Memoirs of the siege of Port Arthur 1904" N. O. von Essen // Kortik - Cutlass. 2004, No. 3, pp. 32-44.
15. Burachek S. P. Na «Novike» 26 yanvarya 1904 goda [On the "Novik" 26 Jan 1904] // Port-Artur. Vospominaniya uchastnikov - Port Arthur. The memories of the participants. New York. Publ. n.a. Chekhov. 1955. Pp. 73-76.
16. Port-Artur. Vospominaniya uchastnikov - Port Arthur. The memories of the participants. New York. Publ. n.a. Chekhov. 1955. Pp. 98, 100, 310-311.
17. Tretyakov B. N. 5-j polk [The 5th regiment] // Port-Artur. Vospominaniya uchastnikov - Port Arthur. The memories of the participants. New York. Publ. n.a. Chekhov. 1955. Pp. 217-230.
18. Kostenko M. I. Op. Cit. P. 53.
19. Ibid. Pp. 122, 135.
20. Port-Artur. Vospominaniya uchastnikov - Port Arthur. The memories of the participants. P. 312.
21. Stehr A. P. Na krejsere «Novik» [On the cruiser "Novik"]. SPb. Gangut. 2001. 112 p. Available at: http://militera.lib.ru/memo/russian/shter_ap/index.html (access date: 15.09.2015).
22. Ibid.
23. Kvitka A. V. Op. Cit. Pp. 120, 246, 262, 314, 334, 353, 372.
24. Denikin A. I. Put' russkogo oficera [Path of a Russian officer]. New York. Publ. n.a. Chekhov. 1953. P. 208.
25. Kvitka A. V. Op. Cit. P. 372.
26. Ibid. P. 98.
27. Efimovich P. V. Pered koncom Port-Artura [Before the end of Port Arthur] / Port-Artur. Vospominaniya uchastnikov - Port Arthur. The memories of the participants. New York. Op. Cit. 1955. Pp. 97-102.
28. Tverdovskaya G. «Malen'kaya sestrichka» ["Little sister"] // ibid. Pp. 103-116.
29. Port-Arturskij dnevnik lejtenanta Kolchaka - Port Arthur diary of Lieutenant Kolchak / intr. article, comments, read. of the text to publ. S. V. Drokov // Sovetskie arhivy - Soviet archives. 1990, No. 5, pp. 62-74.
УДК 94(363.2)
М. В. Домский
Поэма «Спаситель» (Heliand): как писалось «Саксонское Евангелие»
Правление Людовика Благочестивого ознаменовалось попытками популяризации христианства среди саксов. Одним из инструментов этой популяризации стала германская поэтическая традиция. Во взаимодействии эпоса и Писания родился библейский эпос саксов, крупнейшим памятником которого является поэма «Спаситель» (Heliand). В статье рассматриваются основные вопросы, связанные с формированием библейского эпоса как инструмента христианизации саксонских племён.
In the reign of Louis the Pious the popularization of Christianity among Saxons started. In order to get their attention to the newly imposed religion, the Germanic poetry was used as a tool. The most famous example of the Saxon Christian epic poetry is the Heliand. The paper considers key questions relating to the epic as a tool in the Christianization of the Saxon tribes.
Ключевые слова: христианизация, библейский эпос, «Спаситель».
Keywords: Christianization, biblical epic, Heliand.
© Домский М. В., 2016 40
Вскоре после обретения всей полноты власти над франками Карл Великий начал долгую и (если верить свидетельствам современников) исключительно кровопролитную Саксонскую войну, которой суждено было завершиться едва ли не вместе с его правлением. В конце этого правления саксы покорились Карлу и вместе с его властью приняли его веру. Однако принятие новой веры первоначально было не более чем формальностью, сопутствующей клятве верности новому господину. И потому позднее Людовику Благочестивому, сыну и преемнику Карла, пришлось позаботиться о внесении надлежащей ясности в смутные представления своих новых подданных относительно предмета их новой веры. Людовику и его духовенству пришлось начать с подробного и доходчивого изложения самых элементарных основ христианской религии.
Эта задача была трудна. И дело не только в том, что Священное Писание весьма пространно, а христианские догматы подчас сложны, противоречивы и не всегда доступны для понимания. Помимо всего прочего, эта задача требовала кропотливого приспособления новой религии и её священных текстов к опыту, доступному обитателям отдалённых северных окраин Европы (что осложнялось необходимостью взаимного приспособления языка Священного Писания и языка новообращённых).
В правление Людовика на языке саксов была пересказана по меньшей мере часть Ветхого Завета (сохранившаяся лишь частично и известная ныне как «Древнесаксонский Генезис») и история жизни Иисуса, изложенная в тексте Нового Завета. Именно последняя стала основой для самого объёмного памятника библейского эпоса континентальных саксов - поэмы «Спаситель» (Heliand).
Увы, за два столетия исследования этого текста учёные так и не смогли прийти к общему мнению относительно точного времени и места создания этой поэмы. Также не смогли они ответить на сопряжённый с тем вопрос об авторстве.
Первые попытки установления если не самого имени автора «Спасителя», то хотя бы места создания поэмы относятся к XIX в. С тех пор было высказано немало самых разных предположений, однако и по сей день никто из исследователей не сможет с уверенностью сказать, где и кем был составлен этот текст.
Первоначально в своих попытках определения возможного места создания поэмы исследователи опирались на имеющиеся особенности её языка. Благо этот язык не был лишённым посторонних примесей древнесаксонским языком, но содержал в себе многочисленные фризские и нижнефранконские вкрапления. Принимая во внимания эти вкрапления, специалисты неоднократно пытались определить ту местность, где могло бы существовать подобное смешение диалектов. В итоге этих поисков образовался длинный список из саксонских и сопредельных несаксонских местностей, включавший множество названий, начиная от Вердена и Корвейского монастыря и заканчивая Магдебургом и окрестностями Мерзебурга. Притом исследовательские предпочтение чаще доставались западной части саксонских земель, лежавших вблизи от тех областей Франкского государства, которые не раз служили исходным пунктом для христианских миссий, направлявшихся в земли саксов [1].
В дальнейшем, однако, и без того спорный вопрос был осложнён исследователями, усомнившимися в том, что обнаруженное в поэме смешение диалектов когда-либо существовало в разговорной речи, бытовавшей в какой-либо из частей Германии. По мнению части этих исследователей, смешанный диалект поэмы мог не быть диалектом самого поэта. Этот диалект мог образоваться в итоге работы нескольких писцов, которым была доверена запись текста или даже мог стать нечаянным плодом усилий позднейших переписчиков. Другие же полагают, будто диалект, засвидетельствованный на примере «Спасителя», мог быть лишь «поэтическим диалектом», т. е. искусственной смесью нескольких диалектов, существующей исключительно в поэтических текстах и никогда не использовавшейся в повседневном общении. «Спаситель» мог унаследовать этот диалект от древней поэтической традиции, существовавшей в регионе задолго до его христианизации Карлом и Людовиком [2]. Подобная точка зрения достаточно популярна среди исследователей и делает в принципе невозможным определение места создания поэмы на основе данных языка.
В подобном контексте почти теряет смысл вопрос о возможном социальном происхождении автора «Спасителя». Сообщество исследователей древнесаксонских текстов сталкивалось с затруднениями всякий раз, когда пыталось дать ответ на вопрос о том, кем он был. За время, истекшее с начала систематических исследований поэмы, было предложено множество самых разных вариантов ответа на этот вопрос. Кто-то считал его неграмотным простолюдином, происходящим из Вестфалии, кто-то - духовным лицом или недавно крещёным саксонским аристократом, а кто-то - традиционным для германского мира эпическим певцом, не являющимся ни крестьянином, ни духовным лицом, ни аристократом [3]. Среди всех предложенных учёной пуб-
41
лике гипотез найдётся и такая, согласно которой «Спаситель» не был плодом индивидуального поэтического творчества единственного автора (кем бы он ни был), но являлся итогом усилий нескольких людей. Ведь многочисленные поэтические шероховатости в тексте чрезвычайно пространной песни (а она приблизительно в два раза длиннее древнеанглийского «Беовульфа») могут среди прочего указывать на работу группы поэтов.
Что же касается имен возможных претендентов на место автора, то малолюдная история Саксонии и прилегающих к ней стран той поры не предлагает исследователям длинного перечня кандидатов. В этой истории отыщется одно лишь имя: Бернлеф - единственный германский поэт времён Карла Великого, ныне известный по имени, происходивший из фризских земель и бывший сподвижником фризского епископа Людгера (ум. 809 г.), известного среди прочего основанием монастыря в Вердене на Руре [4]. По легенде, сохранившейся в Жизни Св. Людгера, именно этот епископ вдохновил слепого певца Бернлефа на изложение христианских текстов в стихах на языке варваров [5].
Идея приписать авторство Бернлефу небесспорна и ненова. Впервые она была высказана ещё на ранних стадиях исследования «Спасителя», была не раз отвергнута, однако некоторое время назад голландец Р. Венбас представил новый аргумент в пользу авторства Бернлефа. Он настаивает на том, что обнаружил (ни много, ни мало) имя самого Бернлефа, зашифрованное в тексте «Спасителя» - в словах «barno lofon» [6].
Другим давно дискутируемым вопросом является вопрос о возможной «германизации Евангелия», якобы имевшей место в тексте «Спасителя». Как уже было замечено ранее, этот чрезвычайно длинный и крайне любопытный текст был невозможен без взаимного приспособления двух очень разных традиций и языков. Потому в течение пересказа истории Иисуса поэт был вынужден не раз отступить от буквы Писания во имя большей доступности своего сочинения. Он отступал от этой буквы столь часто и столь вдохновенно, что некоторые исследователи его творчества склоняются к тому, чтобы назвать его поэму «саксонским Евангелием» (Р. Мерфи). Относительно возникших отклонений от текста Писания не всегда можно с лёгкостью сказать, являются ли они всего лишь итогом подбора наиболее доступных для аудитории слов, или же они представляют из себя плод германизации христианства, результат проникновения героических и даже языческих концептов в ткань формирующихся христианских воззрений народа саксов.
Хотелось бы как можно подробнее описать изменения, внесённые саксонским поэтом в историю Иисуса. Однако приспособление этой истории к реалиям жизни германских племён затрагивает едва ли не всю жизнь её главного героя, и потому стоит ограничиться лишь очень кратким описанием самых ярких примеров правки исходных христианских сюжетов, расположенных в ключевых евангельских сценах - в сценах Непорочного зачатия, рождения, Крещения, распятия и смерти Иисуса Христа.
Приспособление истории жизни Иисуса к особенностям восприятия новой аудитории начинается в сцене Непорочного зачатия, в которой автор «Спасителя» (не акцентируя на том внимания своих слушателей) смешал Второе и Третье лица Троицы [7]. Впрочем, эту «правку» заметит только очень острый глаз очень внимательного исследователя. Поэма же изобилует куда более заметными отступлениями от исходного текста.
Внесение коррективов в этот текст продолжилось в сцене Рождества. Там, где пастухи, последовавшие указанию Ангела и пришедшие в Вифлеем, увидели ясли, младенца и Марию. Мария при том пеленала младенца и украшала его тем, что сказитель называет «прекрасными драгоценностями» (biuuand ina mid ... fagaron fratahun; 379-380).
Не осталась нетронутой и сцена крещения Господня. Здесь, точно следуя за словом Нового Завета, вновь появляется Дух Божий. Как то и должно было случиться, Дух «ниспускался» на Иисуса «в телесном виде, как голубь» (Лк. III: 22). Однако саксонский поэт дополнил описание Духа деталью, которую не удастся отыскать ни у одного из евангелистов: в его версии Священной истории тот сходил на Иисуса «в облике птицы могучей» (uuas im an gilicnissie lungras fugles; 987).
Кроме того, в саксонском изложении Дух сходил на Иисуса буквально, то есть усаживаясь на его плече, хотя евангельское «ниспускался на Него» не указывает на какую-либо часть тела Иисуса.
Однако вероятно, самые смелые коррективы евангельских сцен найдутся в конце «Спасителя». Там, где саксонский поэт пытается рассказать своим слушателям о том, что произошло на Голгофе.
Дело в том, что казнь, которой подвергся Иисус, не была известна саксам. Потому в саксонском словаре не нашлось ни глагола «распять», ни того слова, которое могло бы означить то, что римляне обозначали словом «crux» (крест). Поэту пришлось обратиться за недостающим словом к латинскому словарю, откуда он позаимствовал слово «cruci» (крест). Вооружившись этим сло-42
вом, он изобразил убийство на кресте («an cruce aslagan»; 4462), упомянув холодную сталь гвоздей, вбитую молотом сквозь руки и ноги, и кровь, льющуюся на землю (5535-5540).
Однако за этим последовала неожиданная смена декораций. Вероятно, для большей наглядности поэт расположил на Голгофе инструмент казни, более понятный саксам, - виселицу (galgo). В итоге этой смены декораций сам момент окончания земной жизни Иисуса обрёл неожиданную двусмысленность. Наиболее распространённый вариант перевода соответствующих строк «Спасителя» небесспорен и оставляет возможности для иного прочтения. Однако обычно переводчики этого текста (Дж. Кейси, Р. Мерфи и проч.) сходятся в том, что в час смерти на шею Иисуса была накинута петля.
Причины, по которым евангельские сцены претерпели видоизменение при пересказе на саксонском языке, в некоторых случаях вполне очевидны, а в иных случаях могут вызывать споры, затягивающиеся на десятилетия. Зачастую за изменениями, внесёнными поэтом (либо поэтами) в евангельский сюжет, угадывается понятное стремление к примирению засвидетельствованного Новым Заветом социального положения Иисуса с представлениями саксонской аудитории о том, каким должно быть прижизненному социальному статусу их нового верховного божества. Весьма вероятно, что эта аудитория состояла главным образом из саксонских аристократов. И потому тот, кто пересказывал им историю жизни Иисуса, был вынужден подчёркивать его княжеское достоинство везде, где то было возможно. Он многократно подчёркивал это выпячиванием происхождения Иисуса от Царя Давида, именованием его Отца не иначе как «небесным князем» (hebancuning), преображением окружающих Иисуса учеников в «дружинников», или же теми «прекрасными драгоценностями», которыми украшала его в Вифлееме матерь его.
Иные же изменения евангельских сцен являются следствием адаптации нового и неизвестного, привнесённого в регион Северного моря вместе с принадлежащим средиземноморской культуре текстом Нового Завета. Так, вероятно, именно попыткой приспособления нового (а не собственными религиозными взглядами автора «Спасителя») следует объяснить странности, происходящие при всяком появлении в тексте поэмы Святого Духа (и в сцене Непорочного зачатия, и в сцене Крещения Господня). Нечто подобное можно видеть и в сцене на Голгофе, где поэт, столкнувшись с неизвестным его аудитории орудием казни, видоизменил библейские декорации и несколько скорректировал финал.
Изменения, внесённые в евангельскую историю в процессе её пересказа на древнесаксонском языке, многочисленны и разнообразны. Они охватывают почти весь текст поэмы «Спаситель», а механизм, рождающий эти изменения, сложен и нуждается в крайне длинных и очень обстоятельных комментариях.
Примечания
1. Collitz H. 'The Home of the Heliand', PMLA, vol. 16, no. 1, 1901. P. 131.
2. Ibid. P. 131-134.
3. Metzenthin E. C. The Heliand: A New Approach', Studies in Philology, vol. 21, no. 3 (Jul., 1924). P. 508-509, 516.
4. Collitz H. Op. cit. P. 140.
5. Die Vitae Sancti Liudgeri. Münster: W. Diekamp, 1881. S. 30-32.
6. Quispel G. Gnostica, Judaica, Catholica. Leiden: Brill, 2008. P. 818.
7. The Heliand: the Saxon Gospel, trans. G. R. Murphy, New York: Oxford University Press, 1992. P. 13.
УДК 274.5(470.40/43)
А. А. Машковцев
Лютеране Вятской губернии во второй половине XIX - начале ХХ в.: социально-демографический аспект
В статье рассмотрены основные социально-демографические характеристики лютеранской общины Вятской губернии. Автор проанализировал динамику численности вятских лютеран во второй половине XIX - начале ХХ в., их географическое распределение по территории края. Большое внимание уделено анализу социального статуса вятских лютеран, который оказывал существенное влияние на реализацию конфессиональной политики в отношении указанной протестантской организации.
© Машковцев А. А., 2016
