CC BY
83
-о£>
<$о-
Николай Рыбинский
ПОД НЕБОМ АФРИКИ* Русские во французском Иностранном легионе
Совсем недавно в Белград приехал поручик Д., отбывший пять лет службы во французском Иностранном легионе.
Иностранный легион, в котором служило большое количество русских, несомненно, ждёт ещё своего историка, и потому, полагая, что рассказы поручика Д. представляют не только частный интерес, я решил записать их.
Служба в Легионе - не единичные случаи опасных и увлекательных приключений, в которых принимали случайно занесённые в него единицы русских; Легион - это место, где находили службу тысячи русских людей. Службу, которая оплачивалась сантимами и взамен требовала крови, а очень часто и жизни.
Я записывал рассказы поручика Д. в той последовательности, как их слышал. И потому протокольный характер изложения и отсутствие литературной обработки могут быть оправданы моим желанием приблизить рассказ к подлиннику.
Н. Р.
* * *
...Эвакуация из Крыма и стоянка всей Русской эскадры прошла для меня на рейде у Константинополя в тумане. Сыпной тиф не покидал меня; в состоянии этой болезни я был перевезён на берег и помещён в один из французских госпиталей.
Когда я выписался из госпиталя, рейд был разгружен: корабли с беженцами ушли в Сербию через Адриатическое море, а армия была уже размещена частью в Галлипо-ли, частью в других лагерях. <.>
* Публикация В.П. Хохловой, бывшего научного сотрудника Института Африки РАН. В настоящее время на пенсии. Подзаголовок публикатора.
Нужно ли подробно останавливаться на моём положении после того, как я выписался из госпиталя? Человек за бортом! - было бы точным определением моей судьбы. Сброшенный в безбрежный человеческий океан большого чужого города, изнурённый тяжёлой болезнью, я влился в толпу таких же обездоленных и голодных людей, ищущих хлеба и заработка. Дни голодания тянулись уныло: о своём состоянии я судил по виду других, подобных мне горемык-русских «перекати-поле», гонимых ветром непогоды. На себе этого не замечаешь, но, вероятно, и у меня в глазах был тот же фосфорический блеск, какой бывает только у голодных людей. Ведь, когда человек день и ночь думает только о пище, -он тоже начинает напоминать зверя. Но это так, к слову.
Я лично не читал ни одного объявления о записи во французский Иностранный легион, но знаю, что такие объявления были вывешены в Константинополе в большом количестве. Может быть, это от того, что я не владел тогда французским языком. Но не знаю, откуда шли слухи, а вместе с ними и росла уверенность, что выход из положения будет найден: надо будет только пойти и записаться. Сразу будет готовый стол, помещение, где можно будет укрыться от холодного дождя на Перу1 и пронизывающего ветра; будет казённое обмундирование, кое-какие деньги - франк тогда стоял очень высоко, - да мало ли ещё какие блага.
Загадочный Легион представлялся спокойным островом среди бушующего океана; французы - благодетелями рода человеческого, спасителями утопающих. И 30 декабря 1920 года я в группе, примерно, тридцать человек стоял в помещении управления французского военного агента и трепетно ожидал своей очереди подписания контракта. Все мы - тридцать - русские, чины Ар-
мии Врангеля. В зелени шевелившегося комка английских шинелей были офицеры, солдаты и казаки; один из нас был даже в чине полковника. Впрочем, все чины и воинские звания теперь были уже ни к чему: требовалась только живая сила, годная для боевых действий.
Подписанию контракта предшествовал беглый медицинский осмотр: доктор-француз выслушивал грудь, ощупывал мускулы на ногах и на руках, и что-то говорил, утвердительно кивая головой; вероятно, годен.
Момент подписания контракта, против ожидания, прошёл совершенно незамеченным. Часто в жизни бывает так, что главные моменты, оказывающие влияние на дальнейшую судьбу, ощущаешь только впоследствии. Так было и здесь: контракта даже не читали. Конечно, главным образом, оттого, что почти все тридцать ни звука не понимали по-французски. Но даже если бы и понимали, -не раз я думал об этом впоследствии, - даже если бы могли ясно дать себе отчёт о том, что нас ожидает, - разве и тогда это остановило бы наше решение? Думаю, что нет, ибо слишком силён был закон жизненной необходимости, толкавший нас в Легион...
После подписания контракта вся наша партия под командой французского капрала была отправлена в лагерь Шишли под Константинополем. Здесь мы пробыли до 10 марта 1921 года.
Лагерь Шишли представлял собою первый этап на пути в Легион. Почти каждый день сюда прибывали новые небольшие партии, навербованные в Константинополе для службы в Легионе, и скоро число лагеря достигло 500 человек. Четыре пятых из этой цифры приходилось, конечно, на долю русских, а остальную часть составляли турки и болгары.
В Шишли мы все размещались в деревянных бараках, грязных и необорудованных. По прибытии в лагерь нам выдали всем по одеялу и по смене старого, не раз уже стиранного и рваного белья. Из обмундирования ничего не дали, и лагерь представлял собою месиво человечины, вшивой и грязной, в тех же поношенных зелёных англий-
ских шинелях. Особенно остро обстоял вопрос с обувью: некоторые из нас до того обносились, что ходили совершенно босыми.
Новых солдат великой французской республики кормили в лагере на редкость скверно. Отпускали собственно положенный для солдат рацион, но, доходя до нас, он, очевидно, прилипал к многим рукам, и мы получали только крохи. Да и те изводили своим унылым однообразием: фасоль и картофель; вина, например, что входит в паёк, ни разу не выдавали. <.. .>
Нужно отметить, что жизнь в Шишли протекала в полном бездействии, если не считать нарядов на работу, да и те были не очень обременительны. Наряжали главным образом на чистку картофеля, колку дров для общего котла и иногда на починку мостовой или тротуара у какого-нибудь из бараков, занятых начальством в лице сержанта или капрала. Бездействие утомляло людей, и все с нетерпением ожидали своей дальнейшей судьбы; ведь в бездействии всегда особенно остро хочется «переменить свою участь». <.. .>
За время пребывания в Шишли было несколько случаев рукоприкладства со стороны не в меру ретивых сержантов. Эти случаи вызвали в умах многих из нас неизбежную «переоценку ценностей» и заставили в первый раз задуматься над тем, что ожидает нас в легионе, раз уж здесь начинается битьё. Вспомнили, что контракта-то ведь никто не читал, - что, если бьют, то на основании какого-нибудь пункта, - и в результате побоев из лагеря убежало несколько казаков. Убежали так, как только казаки умеют убегать: как в воду канули, без всяких следов и надежды на поимку...
Здесь же в Шишли предоставлялась возможность желающим сделать выбор: поступить в кавалерийские части и ехать в Сирию или в пехотные и ехать в Марокко. Я - пехотный офицер - выбрал последнее.
10 марта из лагеря Шишли была отобрана партия в 350 человек, в которую попал и я, для отправки к месту службы. Почти вся партия, если не считать двух десятков болгар и турок, - русские.
Погрузившись в Золотом Роге на французский пароход, мы отплываем; первая наша остановка в Бейруте. На пароходе отношение к нам со стороны сопровождающего нас французского офицера очень участливое; к болгарам и туркам безразличное. Спим в трюмах, довольствуемся из походных кухонь, расставленных тут же на палубе. Кормят несколько лучше, чем в лагере: очевидно, чем ближе к цели, тем паёк полнее.
В Бейруте отдаём якорь и ссаживаем здесь 300 человек, едущих служить в Сирии в кавалерийских частях, снимаемся с якоря и держим путь на Александрию.
II
После непродолжительной стоянки в Александрии пароход наш прибыл в порт Алжир.
Здесь мы пробыли два дня. Первое, что встретила наша партия, высадившись на берег, был душ, которому нас всех без исключения подвергли в бане. Воды было вдоволь, и после грязных пароходных трюмов помылись с истинным наслаждением. Снова медицинский осмотр, после которого нас разместили в казармах. Казармы старые, каменные, сносно обставленные, с железными кроватями и матрацами, с приличным казённым бельем. Здесь же нас сытно накормили и в первый раз выдали, наконец, давно жданное вино, хотя и сильно разбавленное водой.
Здесь же каждый из нас получил первую половину премии, оказывается, предусмотренной контрактом, в 250 франков и первое легионерное жалованье за два дня службы в легионе по 25 сантимов в день; всего 50 сантимов.
Каждый легионер, подписавший пятилетний контракт, обязан непременно отбыть двухлетний «боевой стаж» в Марокко, т.е. принимать в течение этого времени непрерывное участие в боях. Только после отбытия этого стажа он может рассчитывать устроиться на более спокойном и безопасном месте где-нибудь в тылу.
Впрочем, и в легионе можно встретить немногих «ловкачей», сумевших как-то сра-
зу пристроиться в тылу, да так и отбыть весь срок службы. Это - лица, знающие какое-нибудь ремесло и несущие обязанности пекарей, сапожников и т.д.
По окончании пятилетней службы каждому легионеру предлагается возобновить контракт на любой срок, но не менее года. При этом он получает 200 франков в виде премии за каждый год и получает вторую прибавку к суточному жалованию. Через 8 лет службы он получает третью прибавку и через 15 лет право на пожизненную пенсию. Вот основные рамки контракта.
Много ли находится желающих возобновить контракт? Против ожидания приходится признать, что не мало. Причины этого явления довольно любопытны, и о них я скажу в своё время, когда упомяну о составе легиона.
* * *
Итак, после двухдневного пребывания в Алжире наша партия под начальством приставленных к нам капралов была посажена в вагоны и по железной дороге отправлена в город Бель-Аббес, отстоящий в 7-8 часах от Алжира вглубь материка.
На одной из узловых станций нас встретили выделенные за нами приёмщики, тоже капралы, и, напоив нас чёрной водой без сахара, которая называлась кофе, отправились с нами к месту назначения.
В дороге капралы, насколько наше ухо успело привыкнуть к французской речи и мы могли их понимать, - запугивали нас ужасами службы в легионе и, очевидно, судя по их усмешкам, рассказывали небылицы. Слово «большевик» упоминалось ими очень часто, и то ли они подозревали в нас большевиков, то ли хотели подчеркнуть свою неприемлемость большевизма - его
назначение осталось невыясненным . * * *
Бель-Аббес вот уже скоро сто лет как находится под владычеством Франции. Когда-то сравнительно небольшой форт, построенный первыми легионерами, он разросся теперь в большой посёлок.
Старый форт, обнесённый каменными стенами с бойницами, представляет собою род Кремля; вокруг него широко раскинулись посёлки и деревни - «вильяжи», - населённые арабами, французами, испанцами и евреями разных оттенков: местными и выходцами из Испании. Последние поэтому называют себя «эспаньолами».
Форт представляет собою большой правильный четырёхугольник; в каждой из каменных стен - ворота, носящие названия дорог, на которые они выходят: Порт-Оран, Порт-Тлеман, Порт-Айя и Порт-Москера. В самом форту, где сосредоточены все французские учреждения, на площади происходит базар. Здесь же ютится неимоверное количество баров и кантин, в которых загулявшие легионеры отводят душу и пропивают всё до сантима. В кантинах и барах вино неимоверно плохое: с большой примесью настоя на табаке или на другом дурмане. Опьянение от него всегда тяжёлое, сопровождающееся тяжёлыми головными болями...
В центре форта - бульвар Карно, сплошь усаженный пальмами. Пальмы разрослись, и бульвар - любимое теневое место для прогулок. По воскресеньям здесь играет оркестр 1 полка Иностранного легиона.
Здесь же, наряду с местными восточными лавчонками, можно увидеть и прекрасные европейские магазины. Базар в Бель-Аббесе очень колоритен: тюрбаны и чалмы арабов, лоснящиеся лица негров, форма легионеров, евреи, французы, арабы, испанцы - вся эта беспокойная толпа гудит, как растревоженный муравейник, на сотне разных наречий и жаргонов, и живёт своими интересами и своей жизнью, такой далёкой и чуждой для европейца. Но больше всего поражает и первое время буквально оглушает шум на базаре: вероятно, так же бестолково шумели при постройке Вавилонской башни.
Французский солдат не только должен есть мясо, пить вино и читать газеты, в его довольствие входит и женщина. Поэтому во всех местах стоянки французских гарнизонов непременно находятся и дома терпимо-
сти. В Бель-Аббесе, где проституция особенно развита, они вынесены за город и помещаются в одном из окрестных «вилья-жей» - Де-Негро. В нём две улицы сплошь заняты этими злачными местами. Три дома отведены специально для гарнизона; вернее, чинам гарнизона разрешается посещать только три определённых дома; в остальные вход легионерам строго воспрещён. Сделано это не только из соображений гигиены и надзора за проститутками: ввиду частых драк и даже поножовщины в трёх этих домах несут дежурства ежедневно наряжаемые патрули из легионеров. Нести такое дежурство приходилось и мне.
Обитательницы домов - далеко не прекрасные - в большинстве отработанный шлак европейских бульваров - стареющие и старые проститутки - представлены почти всеми национальностями земного шара. К большому удовлетворению русских среди них не приходилось встречать.
За право входа в такой «Дом Телье»2 взимается 50 сантимов; это даёт право потанцевать в общем зале под скрипку, на которой играет слепой, обычно инвалид. Женщина таксируется в три франка. Грязь в этих домах, имеющих сплошь и рядом земляные, всегда заплёванные полы, трудно описуема; спёртый воздух всегда насыщен нездоровым запахом тела и перегаром вина.
III
Казармы в Бель-Аббесе, в которых нам пришлось жить, находятся на бульваре Республики; оборудованы они совсем по-европейски; нет только электрического освещения. Они представляют собою ряд больших комнат, в которых размещается по 28 человек в каждой. Вдоль стен расставлены кровати, а на стенах - полки для «пактажа» легионера. В общем чисто.
Первые два-три дня вновь прибывших уходят на шатание по бесконечным канцеляриям - французский бюрократизм далеко превосходит наш пресловутый русский. В канцеляриях производится ряд анкет и заполняется выданная при подписании контракта «личная книжка» - "livre individuel"
легионера. Здесь самым подробным образом опрашивают о прошлой жизни и службе, семейном положении, чинах, орденах, отличиях и т.д., без конца. В результате анкет, записей и отметок новоприбывший получает свой номер.
Этим как бы окончательно зачёркивается вся его прежняя жизнь: теперь он только легионер, числящийся по списку за таким-то номером. И ничего больше.
Снова производится медицинский осмотр, причём на этот раз снимаются отпечатки пальцев, которые приобщаются к общему досье легионера.
Регистрация окончена. Начинается обучение «молодых солдат» строю и словесности. И тут же на первых же парах предлагается желающим поступить в школу капралов. В перспективе, по окончании школы, можно дослужиться даже до сержанта. Дорога на офицерские места закрыта. В виде исключения в офицерских чинах принимаются кадровые русские офицеры и только старой Императорской армии. Но для этого необходимо представить подлинный послужной список и все бумаги, удостоверяющие, что последний чин Высочайшего производства.
Таких русских офицеров, принятых на офицерские должности, насчитывается во всём легионе около семи человек. Среди них каждый из легионеров с особой теплотой вспоминает капитана Добронравова. Благодаря его энергии и заботам очень много доброго сделано в смысле улучшения быта русских легионеров. В частности, в Бель-Аббесе оборудовано отличное «фойе дю солдат»; в казармах устроен кинематограф и оборудована вполне приличная библиотека, насчитывающая свыше 1000 томов русских книг. Библиотека получает также почти все
русские газеты и журналы.
* * *
Распорядок дня в казарме следующий.
Подъём в 5 часов утра. Прибирать постели строго воспрещается; они остаются открытыми до обеда, частью с целью проветривания, частью для осмотра дежурного.
Немедленно за подъёмом, после умывания, дежурный по комнате приносит ту же неизменную «чёрную воду» без сахара. Кофе наскоро выпивается и начинаются строевые занятия. Тянутся они до 10 часов утра. В 10 утра сигнал зовёт к обеду. Обычное меню легионера: суп с куском мяса или рыбы, овощи и четверть литра вина, всегда разбавленного водой.
После обеда общая работа: чистка картофеля - основа всех меню, для следующего дня, уборка помещения и укладка кроватей. Кровать убирается строго по уставу; ещё строже должен быть сложен «пактаж» на полке, составляющий всё имущество легионера. Не только не должно быть ничего лишнего, но всё отпущенное от казны должно иметь вид, готовый каждую минуту для инспекторского смотра.
Так проходит время до часу дня. За этот промежуток времени происходит ещё церемония «рапорта», т.е. чтения перед строем приказов, распоряжений начальства, нарядов и т.д.
В час дня снова строевые занятия, которые тянутся до 6 часов вечера. В 6 часов вечера ужин; по существу, он ничем не отличается от обеда, разве только порции меньше. После ужина до 9 часов вечера легионер вправе распоряжаться своим временем: он может отлучаться из казармы; может предаться и личным заботам в виде починки белья, писания писем и т.д.
Отмечу ещё одну мелкую, но очень характерную деталь. Всякий легионер, который отлучается из казармы в город, должен быть не только подтянут, но и одет очень опрятно и чисто. Если он в шинели, то шинель должна быть застёгнута на все пуговицы. А так как шинели двубортные, то на основании устава французской службы от 1 до 15 каждого месяца пуговицы шинели должны застёгиваться на правую сторону, а с 15 до 1 числа - на левую. Очевидно, французская бережливость требует, чтобы казённое имущество равномерно изнашивалось.
В 9 часов вечера дежурным "sous-officier"3 производится проверка. Общего строя, как у нас по ротам, нет, и производит-
ся она по комнатам. Все, кто ещё не успел раздеться и лечь, должны стоять у своих кроватей; кто улёгся раньше, может лежать, лишь бы успел раздеться.
В 9 с половиной часов раздаётся сигнал «гасить огни». Трудовой день легионера закончен, и казарма засыпает до утра крепким
сном усталых людей.
* * *
Коснусь вопроса о наказаниях. Мне кажется, что поголовные избиения легионеров, шпицрутены и прочие прелести старой муштры отошли в область преданий и успели стать казарменной сказкой. По крайней мере, при мне не было ни одного случая избиения в строю. Не знаю я также ни одного случая, когда бы французский офицер ударил легионера. Но как бытовое явление можно отметить случаи битья рядовых легионеров капралами и сержантами. Происходит это обыкновенно на работах или при уборке казарм, когда прямое и непосредственное начальство «выходит из себя». По-дофицеры - такое же зло во французской казарме, каким в русской революции оказались наши полуинтеллигенты, вернее сказать - подинтеллигенты. Малокультурные, озлобленные, лживые, подлые, - они являются подлинным бичом легионера. Правда, не раз были случаи, когда легионер, если у него кулаки оказывались не слабее, давал тут же сдачи, и расхорохорившийся «прямой и непосредственный» также прямо и непосредственно поджимал свой хвост и, ругаясь, отходил в сторону. Общий фон отношений - невыносимая грубость.
Ставить под ружьё не принято. Проштрафившемуся даются наряды не в очередь на дежурства и на работы. Распространён так называемый "Consigne" - неувольнение со двора, - связанный с тем, что лишённый права отлучки обязан по каждому сигналу являться к дежурному офицеру в "Poste de Police"4.
"Poste de Police" имеется в каждой казарме; сигналов по разным поводам подаётся много, и таким образом приходится являться каждые 20-25 минут.
Самый тяжёлый и распространённый вид наказания - это "Prison" - тюрьма. Наказания отправкой в тюрьму выражаются в следующих назначениях: на 4, 8, 15, 30 и 60 дней. Любопытно сравнить это с русским уставом, по которому предельный срок карцера не превышает 30 дней.
Совершивший какой-нибудь проступок немедленно отправляется в "Prison" властью того начальника, который уличил его в совершении проступка, и делу даётся дальнейший ход. Например, ротный командир отправил легионера по всей строгости своей власти на 8 суток и сейчас же он рапортом доносит об этом с изложением всех обстоятельств батальонному командиру; батальонный имеет право увеличить наказание до 15 суток; в свою очередь он пересылает всё дело командиру полка. Тот имеет право увеличить наказание до 30 суток и препровождает переписку генералу. И от генерала уже зависит увеличить наказание до 60 суток или предать виновного суду.
IV
Что же представляет собою знаменитый "Prison", наводящий холодный ужас на легионера? Это - небольшое «картье», отдельный двор, обнесённый со всех сторон высокими каменными стенами. Вдоль стен внутри двора небольшие постройки: квартира для сержанта и ряд отдельных карцеров, куда на ночь запираются заключенные. Днём заключенные принуждаются к тасканию на себе мешков с песком или камнями.
Двор вымощен каменными плитами; ни деревца, ни тени; и в те часы, которые отведены для строевых занятий, узники "Prison" уныло меряют круг во дворе и изнывают от жары, порою доходящей до 60 градусов, и от тяжести мешков. Работа каторжная. Бессмысленность и бесцельность этого адского труда тяжело отражается на психическом состоянии: чувствуешь себя низведённым на степень беззащитного вьючного животного, которого хозяин гоняет на корде.
И только очень немногим счастливцам удаётся в некоторые из дней попасть в наряд на работы: нарубить дров для сержанта
или сделать ещё что-нибудь по его приказанию. Кормят впроголодь. И на фоне беспрерывного издевательства и побоев между заключёнными и их тюремщиками устанавливаются сразу же такие отношения, которые очень напоминают отношения укротителя с заключёнными в клетке зверями. Вынослив человек, ко всему привыкает, но не всегда нервы тупеют, не всегда атрофируются, иногда и не выдерживают. Бывает, впрочем, ещё и так, что обиды так глубоко западают в душу, что не остывают целые годы, -кто знает человеческую душу? И был, например, такой случай, что одного из особенно жестоких "sous-officier", свирепствовавшего в легионерском застенке, сбросили с корабля в воду. Сделали это легионеры, давно уже отбывшие наказания. Их перевозили на службу в Сирию. И вот выдался момент, когда остались на палубе наедине, вспомнили и воспоминания эти оказались такими сильными, что ничто не помогло их изгладить. Даже смерть, не раз после наказания смотревшая в глаза этим легионерам.
Общее впечатление об отношении к легионерам такое. Со стороны офицеров презрительное и холодное: нет того, что в русской армии «пожалеть»; со стороны подо-фицеров - озлобленное и грубое. Да другим едва ли оно и может быть: легионер -это прежде всего раб, продавшийся в рабство на пять лет. А затем это - вооружённый раб. Он не только воюет, но и работает, как вол, строя крепости и прокладывая дороги. Он же и вьючная сила для переноски тяжестей; словом, служба в Легионе, - вид рабства «за всё»...
И если нужны иллюстрации отношения начальства к подчинённым, то их можно было бы привести бесчисленное множество. Полагаю, что достаточно будет, если я расскажу о случае, имевшем место в одном из госпиталей при тяжёлой операции, которой был подвергнут один из легионеров, нуждавшийся во вскрытии полости живота.
Французский военный врач заявил, что операция сложная и делать её нужно под общим наркозом. Но так как расходы на общий наркоз выражаются в большой сумме,
то он стал в тупик, можно ли этакую сумму денег ухлопать на ремонт казённого инвентаря в виде легионера: не будет ли потом начёта со стороны контроля. Врач долго колебался и - это было бы похоже на анекдот, если бы дело окончилось одним колебанием врача, - сделал операцию под местным наркозом.
- Ты посуди сам, - сказал он оперируемому, - ты стоишь по казённой расценке всего 500 франков (премия, которую получает легионер), а затрачивать на тебя приходится 600 франков.
До сих пор у меня в памяти сохранились и яркие случаи оставления отставших в походе. Идёт колонна в походном порядке, немилосердно жжёт южное солнце; равнение в рядах нарушено, разморенные люди теряют шаг. Кое-кто из легионеров отстаёт; капралы подгоняют его окриком, руганью и пинками. Легионер падает, его поднимают и заставляют идти. Но вот он доходит до того состояния, что ни угрозы, ни побои уже больше не действуют, он падает в полном изнеможении. Тогда от отставшего отбирается винтовка и патроны (наиболее ценное из казённого имущества), а легионер остаётся лежать до подхода арьергарда, который и подбирает всех отставших.
Для того, чтобы говорить о составе Легиона по национальностям, следовало бы взять в руки учебник географии и перечислять страны, народы и народности, и только изредка делать отметки о недостающих. В самом деле, кого только здесь нет? Трудно сказать, какие народности в Легионе отсутствуют. Но всё же есть одна народность, которая не только превалирует над другими, но составляет главную массу легионеров.
Это - немцы. На первый взгляд это кажется странным, но французский Иностранный легион на три четверти состоит из немцев.
Эмиграция значительно повысила процент русских в Легионе, и одно время общее число их превышало 4000 человек.
Время идёт. Несомненно, что Легион претерпел в своём составе некоторую эволюцию. Трудно сказать, что весь он уком-
плектован исключительно из людей, потерпевших крушение на жизненном пути. Лучше всего это опровергает наличие в нём большого количества русских, загнанных в Легион крайней необходимостью. Но нужно сознаться, что преступного элемента и человеческого отребья всякого рода, действительно, хоть отбавляй и в настоящее время.
Кражи, разврат, пьянство, карточная игра - обычное явление в серой жизни легионера.
Время, когда из Легиона не было выдачи, тоже прошло, и уголовные преступники теперь выдаются. При мне был арестован один легионер, которому до окончания службы оставалось всего несколько месяцев. Он оказался крупным преступником, которого тщетно по всему миру разыскивала полиция; в Легионе он укрылся под вымышленной фамилией. Насколько он крупный преступник, видно из того, что как только его опознали, его тут же в казарме заковали в кандалы и увели под усиленным конвоем...
Горьковские босяки из «На дне» - апологеты морали по сравнению с царящей здесь безнравственностью. Особенно низко пали в моральном отношении немцы, которые служат как-никак у врагов своего народа и, конечно, являются его отбросами. Я думаю, что во всём мире не существует такой низости и гадости, на которую были бы они [не] способны. Можно сказать без преувеличения, что французский Иностранный легион - это колония для немецких преступников. С той лишь разницей, что не правительство посылает их на поселения, а едут они сюда сами добровольно.
Несмотря на то, что «женское довольствие» во всех гарнизонах, как я уже упоминал, организовано очень широко, в Легионе процветает гомосексуализм в самых бесстыдных и неприкрытых формах. Создался на этой почве своего рода целый кадр мужских проституток, отдающих за небольшую плату, а очень часто и в обмен на какую-нибудь вещь.
На фоне этого духовного разложения и полного упадка морали русские кажутся от-
сталыми дикарями, совсем не тронутыми европейской «культурой». И слава Богу, конечно.
* * *
В Бель-Аббесе стоит первый полк Легиона, являющийся в то же время и запасным полком для остальных трёх полков Легиона. Здесь же находится и штаб Легиона и все тыловые учреждения. В Бель-Аббесе обучают прибывших в Легион молодых солдат, комплектуют маршевые роты и высылают их на пополнение убыли в полках, находящихся в Марокко.
Бель-Аббес не только живописный, но и очень культурный центр: влияние Европы заметно на всём. Особенно поражает область агрокультуры: правильно распланированные сады с окученными посадками, шахматный распорядок деревьев и обилие миндаля, лимонов, инжира и всех других представителей богатой южной флоры. Всё это -в зависимости от времени года - цветёт, зреет, наливаясь, и всегда радует глаз обилием и сочностью плодов и богатством окраски. Местность в Алжире сухая; ощущается недостаток в воде, но это не очень отражается на земледелии, благодаря искусственному орошению. Алжир всегда кишмя кишит предпринимателями, приезжающими из Франции и других стран для аренды садов и виноградников, подрядов на постройки и т.д. Бель-Аббес процветает, ширится и растёт на наших глазах за эти пять лет, что я пробыл в Африке.
Город живёт своей культурной жизнью, но для легионера - такова печать невидимого проклятья над нами - все дома закрыты. Не имеет он права и на знакомства. Остаются только кантины и бары, где у испанского еврея пропивается всё жалованье, да дома терпимости, где в дни получек дым стоит коромыслом.
Пьянство, если оно не переходит определённых пределов, не карается вовсе. Можно совершенно безнаказанно напиться до положения риз и быть принесённым в казарму в полумёртвом состоянии. Таких, а их набирается много, складывают на «Пост де полис»,
где они лежат до отрезвления. Наутро, несмотря на свинцовую тяжесть в голове, все должны быть на строевых занятиях. Пьяный дебош в казарме карается строго.
В Бель-Аббесе легионер обычно живёт до пяти месяцев. За этот срок он вполне постигает всю французскую муштру и представляет собою готовый материал для расширения французского владычества в Марокко. Словом, он считается идеологически вполне готовым умереть за... родную Францию.
(Окончание в следующем номере)
Новое время. Белград, 1926. №№ 1457, 1458, 1459.
Примечания
1 Перу - район Стамбула.
2 Имеется в виду рассказ французского писателя Ги де Мопассана (1850-1893) «Заведение Телье» (написан в 1881 г.) о провинциальном публичном доме.
3 Унтер-офицер (франц.).
4 Полицейский участок (франц.).
