CC BY
52
ПОЧТИ ДОГНАВШИЙ ГОРИЗОНТ И ПЛЕННИК СВОЕЙ КОНЦЕПЦИИ Полемические заметки по поводу неравнозначных научных артефактов
Голдин В.И. Роковой выбор. Русское военное Зарубежье в годы Второй мировой войны. Архангельск; Мурманск, 2005. (СОЛТИ). 616 с.
Александров К.М. Армия генерала Власова, 1944-1945: на стороне Третьего рейха.
М.: Яуза: Эксмо, 2006. 576 с.
Проректор по научной работе Поморского государственного университета имени М.В. Ломоносова, доктор исторических наук, профессор, академик РАЕН, заслуженный работник высшей школы РФ В.И. Голдин известен в кругах научной общественности как один из крупных, авторитетных специалистов по проблемам истории и историографии революции и Гражданской войны в России и Русского Зарубежья. Петербургский историк К.М. Александров (так он, по крайней мере, себя позиционирует в своей книге) вряд ли имеет такую степень научного авторитета, как упомянутый выше маститый ученый. В связи с этим предвижу упреки в некорректности компаративного анализа их трудов, да еще в полемическом ключе. Мои потенциальные критики, безусловно, будут правы. Трудно совмещать несовместимое, но иногда приходится. И вот почему.
Азбучная истина теории истории гласит: объективность исторических и историографических исследований - это не что иное, как рассмотрение историографических и исторических источников по своей теме во всем многообразии, без каких-либо заранее заданных оценочных суждений и конъюнктурных соображений. Ученый призван искать истину и следовать ей, не подчиняясь конъюнктурным соображениям и произвольно не идеологизируя и не политизируя историческую науку, отдавая
Ученый не обязательно должен всегда отвечать на вопросы, но он, безусловно, должен их правильно ставить. Иногда заслуга правильной постановки вопросов может оказаться даже более важной, чем нечеткий ответ.
Д.С. Лихачев
приоритет гуманистическим ценностям, общечеловеческим интересам, но при безусловном учете национальных, классовых и прочих аспектов видения исследуемой проблемы.
Легко сказать, да трудно сделать. Историк, вечно живущий здесь и сейчас, пишет о том, что было там и тогда. Будучи пленником своего времени, он всегда пытается, когда пишет о том, что было там и тогда, использовать клише - там и... теперь1. Да, к объективности можно приблизиться, причем довольно близко. Именно здесь вступает в силу субъективный фактор - личность историка, его профессионализм, гражданская позиция, умение сопротивляться влиянию политической и научной конъюнктуры. Однако полной объективности достичь невозможно никогда, подобно тому, как нельзя пересечь финишную ленту в погоне за горизонтом. В данной связи замечу следующее: В.И. Голдин почти догнал горизонт, а К.М. Александров, сдавшись в плен своей концепции, так и не достиг желанной свободы. Как тут не вспомнить великого ученого Д.С. Лихачева, заметившего однажды, что исследователь не должен оставаться пленником своих концепций.
Предметом исследования очередной монографии В.И. Голдина, объем которой не может не впечатлять (36 усл. печ. л.), стала история Русского военного Зарубежья в годы Второй мировой войны. На первый взгляд, тема носит
локальный характер. Однако первое впечатление всегда обманчиво. Предмет исследования монографии можно расценивать как крупную научную проблему, имеющую большое значение для современного этапа развития исторической науки. Ведь история русской военной эмиграции, - этого родного, но не любимого дитя революции и Гражданской войны в России, феномена, содержанием которого стала особая историческая, военно-политическая и социокультурная общность, - охватывает весь межвоенный период и органично связана с истоками Второй мировой войны, от исхода которой во многом зависела судьба русских эмигрантов.
Актуальность темы, исследованной в первой рецензируемой монографии, в значительной степени усиливается следующим важным обстоятельством: проблема выбора иностранных союзников для продолжения антисоветской борьбы и новой, на этот раз победоносной войны против большевизма, являлась поистине судьбоносной для руководителей и реваншистски настроенной части русского военного Зарубежья. Однако центральным в данной связи становится другой вопрос - судьба Отечества, которое предстояло освободить от «диктатуры советов» при помощи «крестового похода против большевизма» под эгидой нацистской Германии. Вместе с тем история учит: те, кто призвали на помощь иноземные штыки, обречены никогда не получить желаемый суверенитет. В таком случае, пролитая кровь белых воинов в безумии братоубийства Гражданской войны за идею «Великой, единой и неделимой России» уже никогда не материализуется в облике нового Отечества, свободного от «ига большевистских комиссаров».
Выбор, который предстояло сделать в грядущей войне иностранных держав с СССР, был трудным и, как показало время, оказался роковым для многих участников русской военной эмиграции, которые склонны были занять патриотическую и оборонческую позицию. Однако и остаться в стороне от новой предстоящей великой войны было трудно. Реальное развитие событий в годы Второй мировой войны, и особенно после нападения Германии на СССР, «поставило Русское военное Зарубежье пред нелегким выбором, а сделав его, пришлось пла-
тить по счетам» (с. 10)2. С такой позицией можно, конечно, спорить, но в конечном итоге, прочитав данный фундаментальный труд, невозможно не согласиться.
Монография базируется на исключительно обширном и разнообразном корпусе источников. Причем, его ядро составляют архивные документы, которые, как свидетельствует научноисследовательская практика, являются своего рода арбитром достоверности. Автор почерпнул материалы главным образом из Государственного архива Российской Федерации (далее - ГА РФ), а также из Особого архива, ныне являющегося составной частью Российского государственного военного архива (далее -РГВА), Центрального архива Федеральной службы безопасности и Санкт-Петербургского управления ФСБ. В ГА РФ ученый работал с документами Русского заграничного исторического архива (так называемый Пражский архив).
Представляется закономерным, что основное внимание он уделил документам фонда Русского Обще-Воинского Союза (ф. 5826), ибо РОВС являлся главной ударной силой Российского военного зарубежья в межвоенный период. Напряженная борьба, которую вели советские спецслужбы с РОВС, показывает, что последний воспринимался в СССР совсем не как сборище досужих болтунов. Жертвы эмигрантских терактов (от советских дипломатов до президента Франции) истекали отнюдь не клюквенным соком. Много внимания уделено документам и материалам, сохранившимся в личных коллекциях генералов Е.К. Миллера, Ф.Ф. Абрамова, А.А. Лампе, А.И. Деникина, А.С. Лукомского, В.Г. Харжевского, вице-адмирала М.А. Кедрова, а также политических деятелей Русского Зарубежья - П.Н. Милюкова, Н.Н. Чебышева, Б.В. Пряшникова и др. Введены в научный оборот и некоторые материалы Коллекции микрофильмов Гуверовского Института войны, революции и мира, которые в соответствии с межгосударственным соглашением поступили на хранение в ГА РФ.
В.И. Голдин, как опытный профессионал, не подменял простым цитированием кропотливый анализ проработанного им массива архивных документов и не гонялся за сенсациями, извлеченными из архивохранилищ. Весомость анализа архивных документов и материалов под-
крепляется тем, что в монографии размещено четыре документальных приложения, введенных в научный оборот из фондов ГА РФ. Характерно, что ученый уловил очень тонкий нюанс в источниковой базе: материалы переписки русских эмигрантов периода Второй мировой войны существенно девальвированы (с точки зрения их источниковедческой ценности) тем, что вся переписка в то время находилась под строгим контролем цензуры. Откровенные, но нелицеприятные для власти оценки и высказывания могли стать причиной ареста авторов с последующим строгим наказанием по условиям военного времени. Данное обстоятельство было хорошо известно современникам, поэтому они «стремились избегать откровенных, но нелестных для германских властей негативных оценок их действий и политики». Все это в полной мере относилось и к оценкам развития положения на фронте (с. 20). Подобный подход к работе с архивной составляющей источниковой базы исследования, безусловно, оказал позитивное влияние на архитектонику исследования и повысил степень достоверности полученных автором научных результатов.
Полноте и компетентности рассмотрения проблемы способствовало и то, что В.И. Голдин бережно и корректно отнесся к историографическим наработкам предшественников. Он осветил историю изучения истории и судьбы русской военной эмиграции в межвоенный период, нашедшие отражение в обширной литературе, складывающейся на протяжении более 80 лет, а также историю изучения жизнедеятельности послереволюционной военной эмиграции в годы Второй мировой войны, и представил авторские результаты анализа в лапидарном историографическом обзоре, помещенном во введении (с. 10-19). Из обзора ясно, что историография рассматриваемой темы ощущала на себе непосредственное влияние в связи с конкретно-исторической обстановкой, складывавшейся в СССР, в России постсоветской и в странах проживания зарубежных авторов. Она характеризовалась различными чертами и особенностями тематической направленности исследований, конъюнктурными деформациями, соответствующей источниковой базой, которой могли располагать ученые в то или иное время. Выглядит закономерным, что исследователь
большое значение уделяет размышлениям о литературе, увидевшей свет после распада СССР, то есть в период, когда отечественная историческая наука пережила кризис и вступила в фазу становления и утверждения новых исследовательских парадигм. В поле зрения автора попала, например, оригинальная монография Ю.С. Цурганова, в которой ученый одним из первых попытался дать систематизированное изложение и авторское видение истории различных групп, как военной, так и политической послереволюционной эмиграции3.
Автор осветил широкий спектр проблем: русская военная эмиграция (формирование и жизнедеятельность в межвоенный период); Русское военное Зарубежье в канун и в начале Второй мировой войны; «зимняя война и Русское Зарубежье»; расширение Второй мировой войны и русские эмигранты; Русское военное Зарубежье в начальный период Великой Отечественной войны; Русский Корпус в Сербии; эмигрантское казачество и казачьи воинские формирования в рядах Вермахта в годы Великой Отечественной войны; Русское военное Зарубежье на Дальнем Востоке в годы Великой Отечественной войны; судьба Русского военного Зарубежья после Второй мировой войны. Разумеется, не все темы освещены равномерно, но это право исследователя. В конечном итоге, авторская концепция рассмотрения темы реализована комплексно и настолько полно, насколько подобное возможно при соответствующей источниковой базе.
При этом следует подчеркнуть особо: Владислав Иванович твердо придерживался принципа, согласно которому история должна не только «стрелять фактами», но и быть заселена людьми. В указателе имен и биографических данных, которым снабжена монография (с. 429-576), фигурируют более 470 персоналий, включающих крупных деятелей (А.И. Деникин, П.Н. Врангель, Е.К. Миллер, А.А. фон Лампе и многие другие), ярких фигурантов исследования и малоизвестных лиц. Подобный подход привел к тому, что работа приобрела «очеловеченный» колорит. К этому следует добавить, что «легкое перо» ученого, умение изложить сложные категории научным языком с налетом публицистики (но не примитивизма или вычурных красот текста, за которыми теряется научная канва наррати-
ва) сделали исследование более доступным для восприятия.
Текстологический анализ монографии показывает, что в ней имеются мысли ученого, которые буквально красной нитью проходят по всему ее содержанию: Русскому военному Зарубежью, сложившемуся в межвоенный период, предстояло сделать трудный и поистине роковой выбор в годы Второй мировой войны и особенно после вторжения Германии в пределы СССР. Выбор, сделанный в пользу сотрудничества с фашистской Германией, не просто обрекал русских эмигрантов на незавидную роль наемников, выполнявших чужую волю, - своими действиями они фактически помогали врагу, стремившемуся уничтожить русскую государственность, рассматривавшему славян как низшую расу, недочеловеков, которым было уготовано массовое уничтожение и роль рабов в Третьем рейхе. Не менее роковым являлся и выбор, сделанный представителями Русского военного зарубежья в пользу сотрудничества с власовским движением. Единственное отличие заключается в том, что карт-бланш генералу Власову (право создания своих политических и военных структур) был предоставлен руководством фашисткой Германии уже на пороге своей гибели, как последний шанс, как попытка привлечь дополнительные ресурсы пушечного мяса для защиты последних оплотов Третьего рейха, а также для идейно-политического противодействия своему противнику, в надежде внести разложение в его ряды. Незавидной стала участь и тех бывших русских военных эмигрантов, которые заняли активную позицию в борьбе фашизмом (в движении Сопротивления, например), так как они для светского руководства являлись бывшими белыми и вечно находились под подозрением. Кое-что здесь звучит дискуссионно, но исследователь и не преподносит свои мысли в качестве истины в последней инстанции, оставляя читателю поле для размышлений.
Заслуживают быть персонально отмеченными неординарные выводы ученого, синтезированные по предмету его исследования, так как они вносят определенную ясность в дискуссии по многим аспектам истории Русского Зарубежья, которые имеют место в постсоветской исторической науке.
Сохранение и приумножение традиций воинского братства на чужбине «представлялось наиболее надежным средством от разложения и распада Русского военного Зарубежья и, напротив, призвано было поддерживать боевой дух и веру в возвращение на родину с победой» (с. 86).
Значительная часть русской эмиграции, в том числе руководителей Русского военного Зарубежья, вынашивали надежду на неминуемое столкновение англо-французской (или германской) коалиции с СССР и «свои надежды на возвращение на родину связывали с этой войной» (с. 145).
Неизбежность скорой войны Германии и СССР была очевидна для всей русской эмиграции и, «разумеется, для Русского военного Зарубежья и его лидеров» (с. 172).
До июля 1943 года время для широкого и активного использования русских эмигрантов в войне против СССР еще не пришло, «руководство фашистской Германии еще надеялось переломить ситуацию на Восточном фронте собственными силами» (с. 212).
«Примерять сегодня к Власову титул героя-освободителя и спасителя Отечества есть не что иное, как издевательство над памятью миллионов наших сограждан, отдавших свою жизнь в борьбе с фашизмом» (с. 338)4.
Основная часть Русского военного зарубежья на территории западных стран антигитлеровской коалиции симпатизировала и «в различных формах оказывала помощь своей Родине и своему народу» (с. 362).
Вступление СССР в войну с Японией, разгром Красной армией японской Квантунской армии в Маньчжурии в августе 1945 года, а также введение советских войск в Корею в ходе боевых действий с Японией «привели к ликвидации основных лидеров и центров Русского военного Зарубежья на Дальнем Востоке» (с. 386).
Значительная (если не основная) часть Русского военного Зарубежья занимала в условиях Второй мировой войны нейтральные, выжидательные позиции и, «особенно находясь на территориях, оккупированных фашисткой Германией и милитаристской Японией, могла лишь тайно симпатизировать своей Родине и своему народу, ведущему страшную войну, надеясь на благополучный исход (с. 407).
Наконец, как квинтэссенция рецензируемой научной работы звучит такой вывод автора: Вторая мировая война знаменовала собой печальный финал Русского военного Зарубежья как исторического явления. Собрать его осколки воедино уже не удалось. Эта тема представляет сегодня несомненный исследовательский интерес и обширное поле для творческой деятельности и дискуссий историков. «Поиск истины - дело интересное, благородное и замечательное. Но 60-летие минувших событий вряд ли может служить неким историческим поводом для реабилитации тех, кто воевал на стороне фашистской Германии портив своего народа, какими бы мотивами это ни оправдывалось» (здесь и далее курсив наш. - Прим. Г.И.) (с. 408). Перед нами не только глубокое научное обобщение, но и гражданская позиция ученого. Именно такой симби-
оз верифицированных научных суждений и гражданской позиции усиливает действие двух важнейших функций науки истории - инструменталистской и воспитательной.
Подобного рода фундаментальные труды не могут выполняться без шероховатостей: насколько четко охарактеризованы во введении архивные источники, выявленные в ГА РФ, настолько же бедно отмечены в данной связи источники, отложенные в архивах ФСБ. Вряд ли целесообразно в историографическом обзоре освещать в одном блоке столь разнообразную литературу (в диапазоне от научных исследований до публицистики), посвященную исследованию исторических персоналий Русского военного Зарубежья. Не использованы в полной мере воспоминания дочери генерала А.И. Деникина Марины Грей5.
Однако все это - субъективные впечатления автора рецензии, которые не могут серьезным образом девальвировать ценность монографии. Постсоветская историография пополнилась добротным фундаментальным научным исследованием, посвященным трагическим страницам истории Русского военного Зарубежья - поистине уникального исторического феномена.
Кирилл Михайлович Александров посвятил свою книгу, по его оценке, истории власовской армии - вооруженным формированиям Комитета освобождения народов России (1944-1945),
уделив особое внимание структурной организации и боевому использованию частей и подразделений Вооруженных сил Комитета освобождения народов России. Его книга, по личной оценке, «в значительной мере переработанный текст кандидатской диссертации» (с. 13). Однако автор смело заявляет, что его книга посвящена истории, даже не некоторым ее аспектам, а истории столь сложного исторического феномена как советский коллаборационизм в лице, в частности, Власова и власовцев. Заявка, воистину, глобальная, амбициозная. Но только амбициозная, и не более. Вряд ли по силам одному ученому выполнить комплексное исследование по истории явления, выбранного К.М. Александровым для анализа. Более того, автор избрал узкие хронологические рамки -1944-1945 годы. Логика исторического исследования подсказывает, что начинать писать историю армии генерала Власова следовало бы с ее предыстории, по крайней мере, с 22 июня 1941 года.
Впрочем, если бы К.М. Александров, для которого генерал А.А. Власов - борец против сталинского тоталитаризма, расширил бы хронологические рамки своей книги до 22 июня
1941 года, то ему невольно пришлось бы дать объяснение одной очень щепетильной теме. Что же перевернулось в голове Власова, когда он сдался в плен врагу, после того, как 2-я Ударная армия, которую ему вверели в командование, попала в окружение? С чего это вдруг он позиционировал себя ярым борцом с тоталитаризмом Сталина? Почему он не сделал этого 22 июня 1941 года? Повод-то подходящий. Однако, Власов умело (подчеркнем, умело), бьется с врагом: будучи командиром 4-го механизированного корпуса, вывел его из окружения в районе Львова, сохранив боеспособность; командуя 37-й армией, вывел из окружения из-под Киева; с ноября 1941 года командовал 20-й армией Западного фронта, которая успешно действовала при обороне Москвы и освободила Волоколамск. И это все делал борец против сталинского тоталитаризма?!
Но Александрову не хочется отвечать на такие вопросы: он пленник своей концепции и о побеге на свободу не помышляет. По этой причине он робко констатирует: «Автор сознательно старался не касаться и коллизии лич-
ной судьбы А.А. Власова, явных и скрытых причин его поступка, совершенного в конце июля
1942 года» (с. 13). Зачем же тогда амбициозно заявлять, что пишешь историю власовской армии, если уходишь от человеческого фактора?
Характерная деталь: в отличие от исследования В.И. Голдина, которое рекомендовали к изданию два солидных ученых, работающих в серьезных учреждениях6, книга К.М. Александрова вышла в свет без предварительного рецензирования. Правда, она снабжена предисловием, автор которого - магистр богословия протоиерей Георгий Митрофанов (Санкт-Петербург). Согласитесь, неравнозначны «критики со стороны» у В.И. Голдина и К.М. Александрова. Видимо, это не случайно. Не рискнул К.М. Александров представить свой труд на рецензирование солидным ученым. Они бы уж точно не пришли к такому выводу автора предисловия: «Избегая нередко присущего историкам поверхностного морализаторства и обличения по отношению к «гитлеровским пособникам», К.М. Александров остается в рамках строго академизма».
О каких «рамках строго академизма» можно вести речь, если К.М. Александров допускает вольготное, явно неакадемическое обращение с научно-справочным аппаратом (например, он не ссылается на источник, когда приводит факт разночтения в цифрах относительно численности граждан СССР, оказавшихся в мае 1945 года в западных оккупационных зонах (с. 417). Такие академические погрешности в книге встречаются не раз (с. 11-12, 45-46, 350, 418 и т.д.). В данной связи выглядит неубедительным такое оправдание автора: «К сожалению, по ряду принципиальных соображений в настоящем издании пришлось отказаться от традиционного использования справочного аппарата, разместив источники и литературу в конце книги» (с. 14). Что же это за ряд принципиальных соображений, который, по оценке Г. Митрофанова, «остается в рамках строго академизма»? Поделился бы с научной общественностью, господин К.М. Александров! Глядишь, и у других исследователей появились бы основания для нарушения правил оформления научно-справочного аппарата. Впрочем, мне лично понятно, почему К.М. Александров избрал такой подход к работе с научно-справоч-
ным аппаратом. Сослался на громкий архивный документ, нашел красивую цифру, удовлетворяющую личной концепции, и пойди, оппонент, проверь, усомнись, если ни номера фонда, ни описи, ни дела, ни листа не указано. Очень удобно. Интересно, в кандидатской диссертации К.М. Александров также вольготно обращался с научно-справочным аппаратом?
Вряд ли автор, придерживающийся формата академического исследования, станет давать такие оценки, как К.М. Александров -«низкосортные книги компиляторов» (с. 9) - не утруждая себя аргументацией при выдвижении столь некорректных обвинений в адрес тех авторов, труды которых он хочет подвергнуть историографическому анализу. Все доказательство сводится к такой фразе (да и то в затексто-вом примечании): «Критическую рецензию на безграмотный в историческом отношении труд
А.А. Смирнова см.: (далее указываются выходные данные на рецензию самого К.М. Александрова) (с. 29).
Подобная «академичность» в духе зубодробительной полемики сталинского Краткого курса истории ВКП(б). Неужели К.М. Александров не понимает, что он нарушает один из фундаментальных принципов академического исследования - бережное и корректное отношение к наработкам предшественников, которое, разумеется, не сводится к исключительно комплиментарным оценкам? Нарушение данного принципа - прямая дорога в исследовательский тупик.
Если же говорить о характеристике источниковой базы, которую принято давать в солидных академических изданиях, то ее в книге К.М. Александрова просто нет. Нельзя же считать за характеристику перечень ряда фондов архивов.
Сложно не обратить внимания и на то, что автор, который, якобы, придерживается академического формата исследования, путается в специфических категориях, без которых немыслимо и его исследование. Так, он утверждает, что в XX веке принципиально изменился характер войн, на который стали влиять (спрашивается, как?) глобальные общественные процессы, «отражавшиеся на морально-политическом и психологическом состоянии противоборствующих сторон» (с. 12).
Однако категория «морально-политическое и психологическое состояние» по отношению к армии в военной науке не применяется. Сегодня в военной науке применяется категория «морально-психологическое состояние личного состава подразделений, частей, соединений». Это - качественная определенность личности, коллектива, характеризующая направленность и динамику психических процессов, межличностных отношений в воинском коллективе, которая выступает конкретной формой проявления и реализации духовного потенциала и морального духа армии, важной характеристикой боевых возможностей войск7. Для армии же в целом более приемлемы такие категории: «моральный дух»; «духовный потенциал»; «моральный фактор в войне»8. Полагаю, что если автор пишет на военно-историческую тематику, то уж подобные элементарные вещи он просто обязан знать.
Пр имечания
И последняя характерная черта исследователя К.М. Александрова, который якобы работает в академическом ключе: в отличие от
В.И. Голдина, он использует архивные документы и материалы, как правило, иллюстративным способом (с. 40-41, 45-46, 418-420 и так далее), подменяя этим вдумчивый, кропотливый анализ. То есть он допускает то, за что автор данной рецензии всегда ругает своих аспирантов, ибо даже самые богатые документальные иллюстрации не способны заменить аналитики. Видимо, подобная азбучная истина не понятна амбициозному исследователю.
Таким образом, истории власовской армии у К.М. Александрова не получилось. Что получилось? - Трудно дать однозначный ответ. Скорее всего, тенденциозное исследование, автор которого стал пленником личной концепции.
1 Подробнее см., напр.: Ипполитов Г.М. Объективность исторических исследований. Достижима ли она? Дискуссионные заметки // Изв. Самарского науч. центра РАН. 2006. Т. 8, N° 3 (июль-сент.); Он же. Пленники времени, или как историки, будучи здесь и сейчас, пишут о том, что было там и теперь // Человек в контексте своего времени: опыт историко-психологического осмысления: материалы XX Междунар. науч. конф., Санкт-Петербург, 18-19 декабря 2006 г. / под ред. С.Н. Полторака. Ч. 1. СПб., 2006.
2 Здесь и далее страницы из рецензируемых монографий указываются в скобках. - Прим. Г.И.
3 См.: ЦургановЮ.С. Неудавшийся реванш. Белая эмиграция во Второй мировой войне. М., 2001.
4 Данный вывод выделен не случайно. Он имеет важное значение для понимания книги К.М. Александрова. -Прим. Г.И.
5 См.: Грей М. Мой отец генерал Деникин. М., 2003.
6 Леонов С.В. - доктор исторических наук, профессор Московского педагогического государственного университета; Скробов В.И. - доктор исторических наук, профессор Института военной истории Минобороны РФ. -Прим. Г.И.
7 Подробнее см., напр.: Пути повышения эффективности морально-политической и психологической подготовки личного состава в подразделении, части: материалы научно-практ. конф. М., 1989; Актуальные проблемы морально-психологического обеспечения военной безопасности страны и применения ВС, других войск, воинских формирований и органов РФ: материалы военно-науч. конф. ГУВР ВС РФ, 23 марта 1999 г. М., 1999; Азаров В.М., Бурда С.М. Оценка морально-психологического состояния военнослужащих // Военная мысль. 2001. № 3; и др.
8 См., напр.: Громов Е.С., Ипполитов Г.М. Духовное противоборство в войне: история и современность: учеб. пособие. Вольск, 1992; ШаваевА.Х. Методологические вопросы анализа и оценки морального фактора армии. М., 1997; ЧугуновВ.М. Духовный потенциал военной безопасности государства. Монино, 1998; Актуальные проблемы морально-психологического обеспечения военной безопасности страны и применения ВС, других войск, воинских формирований и органов РФ: материалы военно-науч. конф. ГУВР ВС РФ, 23 марта 1999 г.; Духовное наследие российской армии: история и современность. Материалы научно-практ. конф., 23 апр. 1998 г. М., 2000; Ипполитов Г.М. Духовное противоборство в войнах XX века и в период «холодной войны»: к постановке проблемы // Исторические исследования. Самара, 2002; и др.
Ипполитов Г.М.,
доктор исторических наук, академик Академии военных наук, профессор Самарского государственного педагогического университета
