CC BY
70
наблюдателя премьер-министр Индии выступил с важной инициативой о ее намерениях создать к 2016 г. единое торговое пространство с этой организацией, что полностью совпадало с основными целями указанных стран по формированию с 2005 г. паназиатской зоны свободной торговли (ЗСТ).
Более того, вопреки желанию, Индия оказалась в какой-то мере «козырной картой» в сложной игре между Китаем и Японией за верховенство в создаваемых структурах. Пекин изначально стремился ограничить число участников Восточноазиатского саммита (АСЕАН + 3), а Япония выступила с предложением о включении в него Индии, а также Австралии, Новой Зеландии и др., чтобы «размыть» довольно прочные позиции Китая (по мнению Пекина, равно как и сама Япония, эти страны могут проводить там проамериканскую линию). Чтобы не допустить этого, Китай выступил с предложением о включении России в формирующуюся систему международного порядка в Восточной Азии. В долгосрочной перспективе Пекин может также инициировать создание центрально-азиатской ЗСТ на основе ШОС с конечной целью превращения ее в общеазиатское поле свободной торговли. Индийское руководство, как представляется, приложит максимум усилий, чтобы завоевать свою нишу на этом, еще одном, принципиально новом, но далеко не последнем направлении, закономерно рассматривая его как важный шаг вперед на пути к конечной цели Индии - превращению в глобальную державу.
«Азия и Африка сегодня», М., 2006 г., № 10, с. 3-7.
Алексей Малашенко, доктор исторических наук ПОЧЕМУ БОЯТСЯ ИСЛАМА?
«Исламская угроза» в общественном сознании обрела устойчивый характер. Негативно-боязливое восприятие ислама на Западе, в Индии, Китае непрестанно подпитывается терактами, география которых стала предельно широкой, и человек с зеленой повязкой на голове и «калашниковым» в руках - привычный и типичный архетип мусульманина. Но для мирового сообщества не менее очевидно и то, что реальную опасность инициирует не только и не столько воинственный Муджахед. Она в необустроенности, в провале модернизационных моделей, в медленных темпах демократи-
121
зации общества. К этому следует присовокупить отсутствие собственно исламских рациональных интерпретаций выхода из тупика, без чего реформа, во всяком случае на начальном этапе, невозможна. На быструю трансформацию мусульманского мира надеяться не приходится так же, как и на новый вариант конвергенции с Западом по аналогии с той, что проповедовали во времена «социалистического лагеря». С другой стороны, отторжение мусульманами иных ценностей и представлений происходит параллельно с осознанием неизбежности адаптации к ним как основы материального благополучия. Исламская самодостаточность уже давно контрпродуктивна, что, между прочим, признают даже исламисты. Отсюда потребность переосмысления отношений с США и Европой.
Пока же отношения между мусульманским миром и Западом (не только Западом) остаются сложными. Европейцы и американцы воспринимают напряженность в мусульманском мире, политический потенциал ислама как нависшую над ними, образовавшуюся при соединении случайных обстоятельств «тучу», от которой, с одной стороны, уже поздно укрываться «в подворотне», но которую, с другой стороны, все же можно рассеять с помощью тотального «распыления» демократии, расчищая небосклон над мусульманским миром, способствуя его устойчивому развитию. Большая часть войн и конфликтов происходит в мусульманском мире или на пограничных с мусульманами территориях. В 2002 г. с коллегой Дмитрием Трениным мы опубликовали книгу под названием «Время Юга», речь в которой шла о новых вызовах России (в 2004 г. обновленная версия этой монографии была издана на английском языке в Вашингтоне под названием «Беспокойные границы России»). Однако «время Юга» наступило не только, а возможно, даже не столько для России. Время «мусульманского Юга» настало для всех, ибо отношения с мусульманским сообществом, включая развивающиеся в нем религиозно-политические движения, международные мусульманские организации, сделались одним из приоритетных направлений для Америки, Европы, России, Китая, Индии, стран Юго-Восточной Азии. «Беспокойными» становятся не государственные, географические границы, но границы культурные, т е. зоны соприкосновения цивилизаций.
Зигмунд Фрейд в свое время писал, что «каждая религия — это религия любви лишь для тех, кого она объединяет, и каждая религия готова обернуться жестокой и нетерпимой к тем, кто ее не признает». Нетерпимость удваивается, если религия несет на себе
122
печать отчуждения, подвергается остракизму, как это происходит с исламом. Причем чем больше политики и идеологи публично соглашаются с тем, что в исламе нет агрессивности, утверждая, что ислам, как и все прочие мировые религии, есть «религия мира» (кстати, излюбленная формулировка самих исламских богословов), тем больше в Европе, США, России возрастает предубеждение против него.
Сакраментальная, широко растиражированная фраза Джорджа Буша о «крестовом походе» не просто первый (сразу после 11 сентября 2001 г.), импульсивный, а следовательно, искренний порыв души. Это еще и косвенное подтверждение опирающейся на глубочайшую историко-культурную традицию «подозрительности» в отношении ислама. Исследовавшая христианские хроники Крестовых походов С. Лучицкая отмечает, что представления их авторов об изначальном несовершенстве мусульман уходят в раннюю средневековую традицию, в соответствии с которой они «морально несовершенны, поскольку не исповедуют правильной веры и отпали от Христа». Это «моральное несовершенство мусульман» в наши дни является прекрасным аргументом в пользу естественности исходящей от них «исламской угрозы». К этому можно присовокупить непризнание Корана словом Божьим и, соответственно, отказ Пророку Мухаммаду в его миссии посланника и пророка.
В ХУ1 в. испанская инквизиция в Генеральном эдикте веры писала об исламе как о «злодейской секте Магомета», между прочим, ставя ее в один ряд с ненавистной ей «сектой Мартина Лютера».
Правоверный католик, автор «Божественной комедии» Данте Алигьери (1265-1321), оказавшийся по иронии истории не просто современником, но почти ровесником предтечи исламизма ибн Таймийи (1263-1328), не задумываясь, помещает мусульманского пророка в девятый ров восьмого круга ада. Видит поэт и горящие мечети, считая это возмездием мусульманам. Спустя четыре века французский просветитель Вольтер (1694-1778) пишет пьесу в стихах «Фанатизм, или Пророк Магомет», в которой высмеивает основателя ислама, приписывая ему и его религии всевозможные пороки. По ходе пьесы Пророк говорит, что «в его кровавых руках меч Корана», требует, чтобы «ему помогли обмануть весь мир», и т.д. Сливом, с поправкой на эпоху произведение французского насмешника можно вполне уподобить «Сатанинским стихам» Салмана Рушди. «Просветительская мысль стремилась дискредитиро-
123
вать ислам, вынести ему окончательный приговор. Он рассматривался как отход от христианства, как вера, сформулированная коварным вождем (Мухаммадом), который, создавая ислам, специфически манипулировал присущими арабам качествами». Словом, даже просветители с их вызывающим антиклерикализмом, приближаясь к исламу, мыслили и писали в соответствии с установкой той христианской политической культуры, к которой они продолжали принадлежать. Московский ученый Ф. Асадуллин пишет, что в начале XVIII в. при Петре I «ислам понимался как отпавшая от истинной веры христианская секта либо чаще как ересь». Еще одной причиной возмущения исламом было нежелание его последователей принимать христианство, что ставило в тупик христианское миссионерство, уверенное в окончательном триумфе прозелитизма. В России этот вопрос возникал спорадически начиная со времен завоевания в 1552 г. Казанского ханства. Особую остроту эта тема приобрела в конце XIX в. усилиями тюрколога Николая Ильминского и его сторонников.
После распада Советского Союза в России среди части исследователей стало хорошим тоном приводить цитаты знаменитых русских поэтов и писателей, свидетельствующие об уважении к исламу. Однако за редким, даже редчайшим исключением в этих цитатах говорилось не об исламе как таковом, а о Востоке, что, вполне понятно, не одно и то же. Что касается непосредственно ислама, то отношение к нему все-таки было скорее сдержанным, реже уважительным (философы Владимир Соловьев, Константин Леонтьев и некоторые другие) и все же чаще негативным. Петр Чаадаев в 30-х годах XIX столетия писал, что «магометанство изжило себя, это правда, и пока они будут магометанами, они не смогут с блеском снова появиться на мировой арене». Однако далее: «...Но пусть они в один прекрасный день обратятся в христианство - и вы увидите! Странное будущее, ожидающее вселенную, -полумир славянский и полумир татарский...» (в следующем столе -тии знаменитый историк Арнольд Тойнби писал почти то же самое - уже о Турции, перед которой стоит «острая проблема неизбежного выбора между окончательной и бесповоротной вестерни-зацией или полным уничтожением»). Но мусульмане в христианство не обратились. И в начале прошлого века Дмитрий Мережковский прямо называл ислам «религией косности и нетерпимости». Любви к исламу не способствовали ни систематические войны с Турцией, ни овеянная лермонтовской романтикой полувековая
124
война на Северном Кавказе, в ходе которой Россия только убитыми потеряла 25 тыс. человек, а совокупные потери - убитыми, ранеными и пленными - составили свыше 96 тыс.
И все же отношение в России к исламу следует признать более толерантным. Конечно, это можно счесть заслугой литературно-философских кругов. Но на самом деле все обстоит проще. В России не могла не сложиться неизбежно-прагматическая тенденция отношения к исламу, ибо здесь православные жили с приверженцами Аллаха в одном государстве, и первые привыкли к последним. Непосредственная преемственность нынешней исламо-фобии по отношению к средневековой традиции может показаться упрощением, тем более что большинство христиан имеет об этой традиции смутное представление. Но тем не менее неприязнь к исламу и мусульманам передавалась по наследству, из века в век подпитываясь самим исламо-христианским противостоянием, по выражению Дэниела Пайпса, «упорным сопротивлением мусульман западным армиям и цивилизации». Это самое сопротивление, поначалу выглядевшее как «битва равных», в XIX в. превратилось в покорение сильной Европой ослабевшего мусульманского мира с последующим национально-освободительным движением, которое в большей или меньшей степени, но обязательно обретало форму джихада. Конечно, не различия в религии были главной причиной войн между христианскими и мусульманскими государствами. История знает немало случаев мусульмано-христианских коалиций. Можно вспомнить, например, Крымскую кампанию 1853-1856 гг., когда против России сражались войска Франции, Англии и Турции, а сегодня Иран в карабахском конфликте поддерживает христианскую Армению против мусульманского Азербайджана. Однако чаще всего при политических и военных конфронтациях воюющие стороны апеллировали к религии. Христиане противостояли «нехристям», приверженцам иной религиозной традиции.
Такое восприятие мусульманства и сегодня вполне способно оказывать влияние на принятие серьезных политических решений, например, когда речь заходит о принятии в Европейский союз Турции. Так, доверенное лицо папы Ионна Павла II, глава Конгрегации по вероучению кардинал Йозеф Ратцингер (будущий папа Бенедикт XVI) в интервью газете «Фигаро» заявил: «Европа не географический, а культурный континент. Корни, из которых произрос и окреп этот континент, уходят глубоко в христианство. В этом смысле Турция всегда представляла иной, враждебный Европе ре-
125
гион». И далее: «С исторической и культурной точек зрения у Турции очень мало общего с Европой. Поэтому было бы большой ошибкой включить ее в ЕС». Другой кардинал, бывший государственный секретарь Ватикана Жан-Луи Торан считает, что «Турция чужда Европе по географии, религии и культуре». И он, и председатель Епископской конференции Италии Камилло Руини считают, что скорее надо принимать Украину и Молдавию. Напомню, что легкость, с которой в 1952 г. Турция вошла в НАТО, была продиктована сугубо практической целью - защитой юго-восточного фланга Североатлантического пакта, и идеалистические разговоры о «вхождении в Европу» и диалоге цивилизаций были в то время просто неуместны. В начале XXI в. ситуация кардинально изменилась. Вступление Турции воспринимается многими как потенциальная демографическая, экономическая угроза, как «покушение» на европейскую идентичность. Большинство европейских политиков относятся к полноценному турецкому присутствию в Европе более чем скептически. Например, бывший глава МИД Франции, депутат Европарламента Мишель Рокар предпочитает для турок «особый статус», Председатель фракции европейских народных партий в Европарламенте Ганс-Герт Поттерринг предлагает туркам стратегическое партнерство. Одним из первых об этом откровенно заявил бывший президент Франции Валери Жискар д'Эстен, по словам которого, вступление Турции в ЕС станет его концом. Непримиримым противником приема Турции в Европейское сообщество является комиссар Единого рынка Евросоюза Фриц Болкен-стейн, который отводит ей роль государства-буфера, защищающего Европу с юга. С ним по сути солидарны премьер-министр Италии Сильвио Берлускони и бывший канцлер ФРГ Хельмут Шмидт, который говорит, что Европа не может позволить 70 млн. турок свободно передвигаться в ее пределах, а европейцам трудно представить, что их соседями окажутся Иран, Ирак, Сирия.
Вхождение Турции в ЕС вряд ли состоится до 2014 г. А ее премьер Реджеп Эрдоган заявил, что если европейцы и впредь будут относиться к его стране с подозрением, то Турция вообще может отказаться от вступления в Европу. И здесь самое время отметить, что «обида» Турции на Европу является в этой стране постоянным побудительным мотивом исламистских настроений. Не вызвала симпатии к Турции попытка ввести уголовное наказание за супружескую неверность. Европейцев явно пугает практика «убийств по мотивам чести». По мнению известного специалиста
126
по религии Франческо Сартори, в Европе турок традиционно воспринимают с большей настороженностью, чем арабов. (Правда, и в Турции отношение к христианам не однозначно. Немусульманские общины лишены права строить храмы, владеть недвижимостью, содержать учебные заведения. 5 января 2005 г. во время христианского молебна в Стамбуле - освящения воды на берегу Босфора -по случаю праздника Богоявления представители Националистической партии кричали: «Мы в Турции - приспосабливайтесь или уходите!».)
Но и «арабобоязнь» не менее традиционна для Европы. Упоминавшиеся выше Данте и Вольтер писали именно об арабском исламе, именно арабские мусульмане пришли в Европу, в VIII в. вошли в южные пределы Франции, где в 732 г. были остановлены Карлом Мартеллом, захватили и удерживали Иберийский полуостров до середины XIII в. (в Гранаде мусульмане «задержались» до конца XV в.). Сегодня арабы составляют большую часть мусульман наиболее «исламизированной» Франции. Наконец, с арабами в первую очередь ассоциируется международный терроризм. Настороженность в отношении «арабского ислама» появилась и в России, но здесь ее корни лежат не в истории, а являются следствием активности эмиссаров с Ближнего Востока, из Персидского залива, деятельности международных исламских организаций, с которыми связано распространение исламистской идеологии, а также участия арабов в военных действиях на Северном Кавказе на стороне боевиков. Добавлю к этому, что среди арабских радикалов становятся модными разговоры о второй попытке исламизировать Европу, что у европейцев, понятно, восторга не вызывает.
«Фундаментальные проблемы христианства, как свобода воли человека, т.е. допускаемая Христом возможность выбора своей судьбы, а также необходимость самоусовершенствования для получения Божеской награды и духовная ответственность самого человека за свои поступки, проблема духовного делания и другие глубокие, трудные, сложные религиозные догматы христианства -в исламе в общем отсутствуют. А то, что заимствовано из Евангелия и Библии, упрощено. И вот эта редукция, упрощение, легкость восприятия мусульманства простым народом - трактуется главными заинтересованными лицами исламских стран как самый привлекательный момент в исламе!» - прямолинейно написал в «Известиях», одной из наиболее известных российских газет, публицист О. Осетинский, за что был осужден некоторыми московскими ли-
127
бералами и тем более консерваторами. За это высказывание депутат Государственной думы Гаджимурад Омаров предъявил О. Осетинскому иск по ст. 282 Уголовного кодекса («Возбуждение национальной, расовой и религиозной вражды»). Однако за этим честным, хотя и крайне провокативным для нынешней российской действительности суждением видится целый пласт мировоззрения, повелеть которому исчезнуть не может никто.
Примерно в то же время в той же газете появилась короткая рецензия на нашумевший роман французского писателя Мишеля Уэльбека. В рецензии содержалась цитата с нелестной, созвучной приведенной выше оценкой ислама: «Ислам разбил мою жизнь (возлюбленная главного героя погибает от рук террористов. -А.М.), ислам подходящий объект для ненависти; в течение нескольких дней я старательно проникался ненавистью к мусульманам...». Я прочитал эту книгу и убедился, что в контексте увлекательного и изящно-эротического произведения француза антиисламское умозаключение скорее случайно. Но, возможно, даже сама по себе случайность и есть свидетельство подсознательного, негативного отношения автора к исламу и мусульманам. Главное - именно эта цитата привлекла внимание российских массмедиа, поскольку соответствует отношению к исламу их читателей.
Запад утратил адекватное видение будущего мусульманского мира. Происходит закрепление негативного мнения об исламе и мусульманах. Недовольство в связи с проживанием мусульман в своей стране выражают 75% шведов, 72% голландцев, 67% датчан и швейцарцев, 65% австрийцев и бельгийцев, 61% немцев, 56% финнов, 48% испанцев, 44% итальянцев, 39% британцев, 35% греков. Британская терпимость к мусульманам объясняется тем, что много мусульман проживают на островах уже длительное время, они пустили корни и постепенно стали частью британского общества. Но тут нельзя не отметить, что изначально туда прибывали мирно настроенные мусульмане из относительно благополучной Южной Азии и в те времена никто не слышал об исламском экстремизме. После 7 июля 2005 г. эта терпимость подверглась испытанию на прочность. После теракта было подожжено семь мечетей, а Совет мусульман Великобритании получил несколько десятков тысяч посланий с критикой и даже проклятиями в адрес мусульман и ислама. Франция вообще отказалась участвовать в упомянутом выше опросе. Зато согласно другому опросу, проведенному уже в самой Франции в 2001 г., 50% жителей этой страны ставят знак ра-
128
венства между исламом и фанатизмом. 44% американцев убеждены, что ислам поощряет насилие. Проведенный в 2004 г. опрос среди 1000 рядовых американцев (на который ссылается авторитетный общественный деятель, председатель Совета по американо-мусульманским отношениям Омар Ахмад) выявил следующее: около 29% респондентов считают, что мусульмане воспитывают своих детей в духе ненависти, 27% - что они ценят человеческую жизнь ниже, чем остальные. Наконец, 29% верят в мусульманский заговор с целью «изменить американский образ жизни». Число преступлений на почве ненависти к мусульманам возросло на 70%.
В июне 2001 г. либеральная российская «Новая газета» провела в Интернете опрос, спросив у читателей: «Будет ли в XX в. война, подобная Великой Отечественной? Если будет, то с кем?». 40,9% ответили, что будет с мусульманским миром, 12,5% - с Китаем и только 5,7% - с США. В ходе проведенного радиостанцией «Эхо Москвы» 15 декабря 2004 г. интерактивного опроса 55% его участников заявили, что от ислама исходит угроза. Бывший премьер Великобритании М. Тэтчер считает, что мусульманские лидеры вообще проявили недостаточную решимость в осуждении терроризма. Чем объясняется тревога, испытываемая в Европе и Америке от соприкосновения с исламом? Во-первых, устойчивой активностью исламистов, в том числе на территориях с мусульманскими меньшинствами, непреходящим ожиданием конфликтов и террористических эксцессов. После 11 сентября 2001 г. и особенно после мадридского (11 марта 2004 г.) и лондонского (7 июля 2005 г.) терактов это беспокойство обрело конкретную форму борьбы против экстремистских организаций, воплотилось в высылку сочувствующих терактам имамов, надзор за теми, кто замечен в симпатиях к радикалам.
Все чаще задерживаются и высылаются мусульманские активисты, священнослужители, которые пропагандируют фундаменталистские идеи. В августе 2004 г. из сравнительно благополучной Италии были высланы марокканцы имам Абу Аййюб (за призыв к священной войне) и Бен Снусси Хасин (за связь с исламистской организацией). Любопытно, что первый прожил в стране 14, а второй - 17 лет. Большинство жителей Великобритании выступали за введение для террористов публичной казни задолго до взрывов в лондонском метро. Министр внутренних дел Германии Отто Шил-ли настаивал на праве «первенства самозащиты» и, обращаясь к
129
террористам, заявлял: «Если вам смерть так мила, мы вам ее обязательно предоставим».
Борьба против исламского радикализма ведется постоянно. В апреле 2005 г. в Германии, Дании, Франции были проведены масштабные обыски с целью поиска следов экстремистского присутствия, и эти следы были обнаружены. Отслеживается деятельность подозрительных мусульман в США, спецслужбами которых подготовлен список террористических организаций, большинство в котором принадлежит мусульманским организациям. В Америке понятие «исламская угроза» изначально формировалось внешними обстоятельствами. Тем более что местные мусульмане - составляющие большинство американского мусульманства афроамери-канцы, а также занявшие устойчивую нишу мусульманские мигранты-интеллектуалы, профессора, студенты, которые не упускают шанса засвидетельствовать свою двойную идентичность - приобщенность к западным ценностям при верности мусульманской традиции, разумеется, в ее реформаторской интерпретации.
В России борьба против исламского радикализма проходит в русле антитеррористической кампании. Даже при условии, что официальная пропаганда «разводит» терроризм и религию, в сознании людей эта растянувшаяся на годы кампания вызывает нелестные для ислама ассоциации. Можно назвать это предрассудком, можно - стечением обстоятельств. Начавшаяся в 1999 г. контртеррористическая операция, т. е. фактически вторая чеченская война, вполне может рассматриваться как ответ на объявленный России в начале 90-х годов генералом Дудаевым джихад, участники которого позиционируют себя как «истинных мусульман», поддерживают соответствующий имидж - зеленая повязка на голове, борода, фотографирование с Кораном в руках, религиозная жестикуляция. Именно с ними, а не с образованным татарским профессором из Казани, «омосквиченным» азербайджанцем или чеченским танцором связывается представление об «истинном исламе». Тем более что именно таким образом чаще всего преподносят мусульман СМИ. Я провел собственный «кустарный опрос» (среди знакомых, коллег, соседей), спрашивая, кто сегодня самый известный мусульманин? Почти все назвали бен Ладена. Мои респонденты отнюдь не настроены против ислама (более того, такой же вопрос я задавал и мусульманам и получил тот же стереотипный ответ), но тем не менее уже на подсознательном уровне первым ассоциативным с исламом словом оказывается имя главного исламского тер-
130
рориста. Просматривая статьи, книги, трудно отделаться от впечатления, что для многих авторов мир делится на «до и после 11 сентября 2001 г.». История рассудит, насколько эпохальной была эта дата. Но то, что в учебниках со временем появится термин «период исламского террора» (именно «исламского», ибо составители учебных пособий часто не любят детализировать термины), сомнений не вызывает. Предубежденность против ислама обусловлена элементарным страхом перед все растущим количеством мусульман. Количество перешло в качество: привычка к присутствию мусульман обретает оттенок беспокойства. Личное восприятие меняющейся улицы в твоем городе, скопление чужих, говорящих на ином языке людей, мечети с сотнями и тысячами молящихся - все это пугает куда больше, чем демографические расчеты. Тем более если чужаки по тем или иным причинам демонстрируют свою собственную, отличную от здешней культуру. Возникает конфликт идентичностей, который нельзя назвать столкновением цивилизаций, зато «трением» между ними - наверняка. Как известно, причиной любого трения является частое и жесткое касание предметов. При определенной скорости такого касания возникает искра...
Пугает то, что чаще всего бросается в глаза. Поэтому классическим» случаем «столкновения идентичностей» стали всколыхнувшие в 2004-2005 гг. Францию, Германию, Голландию, испортившие настроение некоторым российским чиновникам скандалы с ношением женщинами покрывал и головных платков. Во Франции требования мусульманок разрешить им повязывать головной платок на работе привели к принятию закона, запрещающего носить религиозную атрибутику в учебных заведениях. «Коммунитарист-ские претензии на самоидентификацию... приводят к эгоизму и нетерпимости, - заявил французский президент Жак Ширак. - Ком-мунитаризм не есть выбор для Франции. Светскость гарантирует свободу совести». Несколько аналогичных законопроектов были подготовлены в ряде земель ФРГ (в земле Гессен рассматривался вопрос о запрете ношения платков всем, кто состоит на государственной службе). Всплеск страстей во Франции в связи с запретом носить головные платки профессор из Бирмингамского университета Йорген С. Нильсен сравнивает с конфликтом в Великобритании в 1989 г. в связи с «делом Салмана Рушди», проклятого аятоллой Хомейни. В августе 2004 г. проблема ношения французскими мусульманками головных платков обрела трагический характер. В канун принятия соответствующего закона исламской экстремист-
131
ской организацией в Ираке были захвачены два француза, которых угрожали казнить, если Париж пойдет на принятие этого закона. Бурная дискуссия по поводу секуляризма, религиозного равноправия и т.д. не могла скрыть того простого обстоятельства, что власти намерены и впредь препятствовать именно мусульманам афишировать свою раздражающую европейцев идентичность. В отношении христиан этот вопрос никогда не стоял и просто-напросто не мог возникнуть. Запретив платки, Франция лишь обострила у мусульман чувство собственной идентичности, усилила в них ощущение гонимости.
Но вот что интересно: если французы зациклились на борьбе против платков, то в Великобритании этому не придают почти никакого значения. Возможно, потому, что эта форма одежды не столь важна для более разношерстной местной мусульманской миграции. Зато здесь категорически запрещено убивать животных традиционным для ислама способом ради халляльного мяса, на что во Франции не обращают внимания. Для Северной Европы вообще характерно более гуманное отношение к животным, чем на юге. Предсказуемой была реакция на «дело о платках» в Конгрессе США, несколько десятков членов которого выразили французскому послу в Вашингтоне свою озабоченность принятием «закона о хиджабе». Американцы вообще терпимы ко внешним проявлениям идентичности, да и мусульманская одежда не столь бросается в глаза в терпимом обществе. В России «дело о платках» не вызвало столь сильных эмоций. В 2003 г. несколько мусульманок Татарстана потребовали права фотографироваться на общегражданский паспорт в платках. В этом им было отказано местными органами внутренних дел, а впоследствии и в суде, куда они обратились. Женщинам не удалось привлечь общественного внимания к проблеме подтверждения конфессиональной идентичности. СМИ ограничились несколькими публикациями, прошли короткие информации на центральных телевизионных каналах. Ведущие и авторы передач и статей отнеслись к этим требованиям с откровенной иронией. Тем не менее в июне 2003 г. Кассационная палата Верховного суда России, отвечая на обращение нескольких мусульманок Татарстана, отменила действие положений инструкции МВД, согласно которым фотографироваться на паспорт все граждане Российской Федерации обязаны только с непокрытой головой. Кроме того, во избежание обострения ситуации тогдашний министр внутренних дел Борис Грызлов принял решение, согласно
132
которому «допускается представление фотографий в головном уборе... гражданами, религиозные убеждения которых не позволяют показываться перед посторонними лицами без головных уборов». Решение российского чиновника и политика (Грызлов занимал пост председателя пропрезидентской партии «Единая Россия», а после парламентских выборов 2003 г. стал спикером Госдумы) свидетельствует о достаточно индифферентном подходе российской власти к публичной демонстрации мусульманского самовыражения.
Конечно, не все российское общество разделяет либерализм МВД, видя в нем попустительство религиозным амбициям. Но, так или иначе, платки не стали поводом для широкой дискуссии. Кстати, одновременно с «борьбой за платочек» Союз женщин-мусульманок Татарстана потребовал ввести «моральные ограничения» на женскую моду, а также на ее рекламу. Требование осталось без последствий. Нет в России и проблемы халляльных магазинов. О том, что мусульмане забивают животных особым ритуальным способом, вообще мало кто слышал.
В США, России, некоторых европейских странах при общении с мусульманами не возникает проблемы языка. Прибывающие в Англию и Францию мигранты худо-бедно владели английским и французским еще до приезда в Европу. Приблизительно так же обстоит дело в США. В России мусульмане овладевают русским языком в средней школе и совершенствуют его по мере социализации. И тем не менее языковой барьер все же начинает проявлять себя в отдельных европейских странах. Это имеет место в Голландии, Швеции, Италии, Дании, Германии, Австрии. Количество мусульман в этих странах велико, уровень концентрации в отдельных городах и областях настолько высок, что позволяет не выходить за рамки внутриобщинного общения. У части турок, арабов, курдов не возникает потребности в изучении языка приютившей их страны. Этому способствует появление «этнических» магазинов, лавок, кинотеатров, а также арабо- и турецкоговорящих телеканалов. Ограниченность круга общения делает более значимой роль мечети, которая превращается в центр социализации мигрантов. Эта существующая как бы параллельно с «внешним» миром группа мусульман с несвойственными коренным европейцам манерами характерного поведения вызывает у коренных граждан удивление, переходящее в раздражение.
133
Непростая тенденция наблюдается в России: в ее центр устремляется мусульманская молодежь с Северного Кавказа, преимущественно из небольших городков, сельских районов, плохо владеющая русским языком (уровень образования в этом регионе заметно снизился, что связано с отъездом русских учителей). Еще хуже владеют русским мигранты из Узбекистана и Таджикистана, где он больше не преподается. Эта категория людей также держится достаточно замкнуто, посещает мечети, вокруг которых иногда формируются автономные этноконфессиональные общины. Русское население относится к выходцам с Кавказа (прежде всего) и из Центральной Азии настороженно. Причем в этой настороженности собственно исламская составляющая до недавнего времени не была ярко выражена.
Существующая исламофобия почти не распространяется на татар, которые по своей светской культуре, нормативам поведения неотличимы от славянского населения. И все же за последние годы в разных городах России (в Самаре, Владивостоке, Мурманске, Москве и др.) имели место случаи проявления недовольства населения в связи с открытием мусульманских центров, строительством мечетей, утренним призывом на молитву и т.п. До попыток поджога мечетей, как это случилось в 2005 г. во Франции, дело не доходило, зато были учинены погромы на нескольких мусульманских кладбищах.
Отношения с мусульманскими меньшинствами выстраиваются на основе двух принципов - ассимиляционизма и мульти-культурализма. В России, Франции преобладающим является ассимиляторское направление. Для остальной Европы скорее характерен мультикультуралистский подход. В Соединенных Штатах имеют место обе тенденции. Ассимиляция по-американски предполагает сохранение своей культуры, которая становится частью американского «плавильного котла». И обе тенденции сохранят свою актуальность и для формирования американской нации, и для самоопределения в ней подпитывающих ее этнических и культурных общин.
Однако ни мультикультурализм, ни ассимиляция не обеспечивают абсолютно гармоничного существования мусульман в христианском окружении. Тем более что все мусульмане сохраняют ощущение принадлежности к умме. Некоторые проявления мусульманской традиции несовместимы с еврохристианскими представлениями и вызывают негативную реакцию. В свою очередь,
134
мусульмане, сами обвиняя христиан Европы, Америки и России в забвении собственной религии, категорически протестуют против критики исламских норм. «В то время как территориальные границы между великими цивилизациями исчезают, изобретаются умственные границы, дающие вторую жизнь призракам утраченных цивилизаций: мультикультурализму меньшинствам, столкновению или диалогу цивилизаций и т.д.». Собственно, в этом изысканном пассаже Оливье Руа высказывает достаточно простые мысли: религия остается фактором обособления социумов, создавая или воссоздавая границы между ними, она не подвержена ассимиляции, и ее не следует воспринимать в контексте мультикультурализма. К тому же она всегда найдет опору на исламскую ойкумену. Что западное, христианское, сообщество и делает, еще более запутываясь в попытках постичь ислам. Исламская идентичность оказалась сильнее этнической (арабской, пакистанской и пр.) и психологически и нравственно более конкурентоспособной по сравнению с христианской.
Не отсюда ли проистекает попытка рассматривать проблему ислама в Европе с точки зрения общерелигиозного противостояния - либеральных ценностей консервативным? Кстати, что-то похожее можно обнаружить и в России, где среди некоторых православных и националистических идеологов ислам воспринимается как союзник в борьбе с Западом и западничеством. Лидер Национал-большевистской партии Эдуард Лимонов пишет, что «будущее России в союзе с исламом», поскольку «и православие, и ислам подвергаются агрессии с Запада... Поэтому мы уже естественные союзники». Покойный идеолог радикального православия, митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн утверждал, что «обоюдное уничтожение православных и мусульман - лучший способ для уничтожения России изнутри». Александр Солженицын и митрополит Иоанн русскими националистами сравнивались с аятоллой Хомейни. В 1997 г. вышел роман Ю. Никитина «Ярость», в котором повествуется, как после принятия ислама Россия вступает в схватку с западным миром и одерживает победу. При многих различиях в российском и мусульманском сознании можно обнаружить некоторые параллели. Это касается, например, характерного для них приоритета общественного долга, тяги к эгалитаризму, антифоренистской настороженности.
Можно констатировать, что восприятие ислама и мусульманства в России сложнее и противоречивее, чем в Европе и США. Ка-
135
сающаяся внутреннего, в основном кавказского, ислама исламо-фобская тенденция сочетается с восприятием его как потенциального союзника в противостоянии с Западом. 11 сентября 2001 г. я разговаривал с людьми (в центре Москвы, буквально на том же месте, где в 2000 г. произошел взрыв в подземном переходе), которые приветствовали теракт в США и говорили (цитирую дословно): «Вот так и надо действовать, только мусульмане на это и способны». На подход общества к исламу сильное воздействие оказывает распространение отрицательного исламского дискурса в СМИ, публицистике, литературе и искусстве. Примеров накопилось немало. Один из самых ярких - десятиминутный даже не фильм, а ролик голландца Тео Ван Гога «Повиновение», в котором на телах избиваемых женщин проступают коранические цитаты. Нельзя не признать, что пафос этой ленты обернулся не столько против жестоких мужей, но против самой религии, с точки зрения Ван Гога такое допускающей и даже поощряющей.
Апологетикой исламофобии стала вышедшая в 2002 г. книга итальянки Орианы Фаллачи «Ярость и гордость». Книга была сразу переведена на несколько языков включая русский, раскритикована либералами, но получила своего читателя по всему миру, в том числе в России. «Как ни крути, единственное, что я нахожу в той (мусульманской) культуре, так это Пророк с его священной книгой, ужасно нелепой, несмотря на то, что она является плагиатом Библии, Евангелия, Торы... Я нахожу у них только Аверроэса с его неоспоримыми заслугами ученого (комментарии к Аристотелю и т.д.), Омара Хайама... плюс несколько красивых мечетей. Никаких иных достижений ни на полях Искусства, ни в садах Мысли. Ни в мире науки, технологии или бытоустройства». Антиисламский пафос Орианы Фаллачи не есть что-то исключительное и, так сказать, новаторское. Статьи и книги антиисламской направленности публиковались на Западе и раньше. В 1995 г. в США под псевдонимом «Ибн Варрак» была напечатана книга «Почему я не мусульманин?», в которой говорится о несовместимости ислама с демократией и приводится впечатляющая подборка цитат, призванная доказать жестокость и консерватизм ислама. В другой своей публикации Ибн Варрак обрушивается на «так называемых экспертов по исламу, работающих в западных университетах, в средствах массовой информации, в церквах, даже в правительственных учреждениях, которые стали апологетами ислама». Эта критика созвучна исламофобским настроениям в обществе; кроме того, будучи
136
адресной, она указывает на «пятую колонну», которая является проводником интересов «зарвавшихся мусульман». В том, что эта «пятая колонна» существует, уверены многие, и такое мнение препятствует адекватному восприятию ислама, отношениям мусульман с остальным миром.
Знакомясь с книгами, подобными той, что написала Ориана Фаллачи, читая созвучные ее мыслям детективы и смотря фильмы, люди поневоле задаются риторическим вопросом: «Что делать?». Что делать с мусульманами? И первым, инстинктивным ответом становится - остановить! изгнать! Пусть живут, как хотят, только не с нами! Не мешают нам жить. Такой взгляд, а он проник в ев-рохристианское общество глубже, чем нам это представляется, можно назвать цивилизационным изоляционизмом. И он становится все более заметным на фоне неудач мультикультуралистского и ассимиляционистского подходов.
Менее всего в исламофобии можно обвинять христианские церкви. Во всяком случае, формально. Христианские пастыри всех конфессий призывают к веротерпимости, к диалогу между религиями. Папа Иоанн Павел II заявил, что «сыны и дочери Церкви должны вернуться к духу раскаяния» за времена нетерпимости и насилия, принес извинение за Крестовые походы. Раскаяние переходит почти в самоунижение, если учесть, что христианство пребывает в кризисе, поскольку, как и ислам, с трудом подбирает ответ к синкопированному развитию общества. На состоявшемся в 2005 г. ежегодном Евхаристическом конгрессе звучали справедливые слова сожаления о том, что Европа перестала быть оплотом христианства и необходимо «вернуться к единым корням христианской Европы». Эти слова президента Папского совета по содействию христианскому единству кардинала Вальтера Каспера относились в первую очередь к преодолению раскола между католицизмом и православием. Однако в них можно явственно расслышать мысль о слабости современного христианства, об утрате им былого влияния на общество. Падение религиозности в Европе является также политическим фактором. Это ослабляет идентичность европейцев, делая их менее состоятельными перед лицом второй по численности религии континента - исламом. Ощущение неполноценности перед энергичным исламом становится еще пронзительнее благодаря общей политизации религии. Одновременно ставится под сомнение принцип секуляризма, и слабеющая религия все более обращается к мирским проблемам.
137
Публично «политкорректны» по отношению к исламу стоящие у власти светские политики, хотя порой и они позволяют себе соответствующие критические высказывания. Подчас эта полит-корректность выглядит даже аффектированной, как бы компенсируя распространенный негативный настрой. После упоминания о «крестовом походе» президент Джордж Буш несколько раз настойчиво напоминал о своем уважении к исламу. Охотно делают реверансы в сторону ислама британский премьер Тони Блэр, президент Франции Жак Ширак. Весной 2004 г. во Франции в разгар конфликта вокруг «платков», когда несколько мечетей подверглись нападениям, бывший в то время министром внутренних дел Нико-ля Саркози потребовал взять мусульманские храмы под особую охрану. Тогда же Министерство культуры Франции приняло решение об открытии в музее Лофар отделения мусульманского искусства (президентская директива на этот счет была принята еще в 2002 г., а сам проект оценивается в 50 млн. евро). Н. Саркози считает, что прибывшие во Францию и осевшие там выходцы из арабских и африканских стран являются «французскими мусульманами» и что в этом определении «нет ничего шокирующего и унизительного». В Великобритании после 11 сентября власти предприняли попытки снизить давление на мусульман. С предупреждением нападок против них выступил Тони Блэр, который провел встречу с мусульманскими лидерами. А газета «Гардиан» опубликовала информацию о том, что, согласно опросам, две трети англичан не считают присутствие мусульман угрозой Великобритании.
Среди ученых, исламоведов, литераторов, музыкантов на самом деле есть немало людей, которые считают ислам перспективной религией будущего, даже несмотря на нынешние исламистские «издержки». Одним из первых об этом заговорил еще в 60-х годах впоследствии принявший ислам французский коммунист Роже Га-роди, который утверждал, что «ислам не был новой религией, рожденной пророчеством Мухаммада», но квинтэссенцией мировой религии, и что «сегодня возрождение живого ислама возможно, только если он вновь откроет внутри себя качества, составлявшие его величие в момент возникновения и во времена его апогея с IX по XII в.» Это сделанное много лет назад высказывание перекликается с мнением европейского философа, политика, бывшего советника президента Франции, бывшего главы Европейского банка реконструкции и развития Жака Аттали: «Нам следовало бы открыто заявить, что западная цивилизация кое-чему должна учиться
138
и у других... Запад может быть несогласным с некоторыми сторонами ислама, например с положением женщины, но это не означает, что нечему учиться у исламских обществ». Аттали далек от апологетики ислама, но в то же время признает наличие в исламской культуре позитивного опыта, который может быть заимствован на Западе.
Скрытая и откровенная исламофобия способствует сохранению популярности радикальных националистических партий, периодически добивающихся успехов на выборах во Франции (1992), Голландии (1992), Австрии (1999). В Австрии свыше четверти избирателей, проголосовавших в 1999 г. за правоэкстремистскую Партию свободы Йорга Хайдера, не намерены отказываться от своих националистических убеждений даже после неудачи своего кумира на выборах 2004 г. Столь же бескомпромиссно настроены сторонники убитого голландского «антииммиграциониста» Пима Фортейна, с мнением которых после получения ими в 2002 г. 26 мест в парламенте вынуждена считаться правящая элита. В Дании против мусульманского присутствия активно выступает возглавляемая Андерсом Расмуссеном Датская народная партия. Активно действуют националистический «Фламандский блок» в Бельгии, Народная партия Швейцарии. В Германии на региональных выборах 2004 г. в ландтаг Саксонии прошла, казалось бы, забытая Национал-демократическая партия, почти открыто разделяющая ксенофобские взгляды НСДАП гитлеровских времен. Впоследствии некоторые европейцы раскаялись: кандидат националистов Франции Жан-Мари Ле Пэн провалился на президентских выборах, количество мест у националистов в нидерландском парламенте сократилось до восьми. Но тем не менее этническая и религиозная нетерпимость продолжает оставаться устойчивой, особенно после событий осени 2005 г., в ходе которых мигранты предместий стали инициаторами многочисленных погромов, приведших к громадным материальным потерям и человеческим жертвам.
В свою очередь, мусульмане Европы, напуганные ростом ис-ламофобии, пытаются защитить свои права. Совет мусульман Великобритании в 2004 г. издал полумиллионным тиражом специальную брошюру «Знай свои права и обязанности», в которой разъясняется, каким образом, не нарушая заповедей ислама, можно оставаться гражданином этой страны или просто проживать в ней. В этой же брошюре даются советы, как следует самим бороться с
139
терроризмом и помогать в этой борьбе властям (в частности, предлагается установить в мечетях камеры видеонаблюдения).
Итак, единой, точнее, усредненной концепции о современном исламе и путях эволюции мусульманского мира на Западе не сложилось. Порой о нем пишут в стиле «очерков», что вызывает ассоциации со ставшим ныне модным постмодернизмом, отвергающим концептуальность и делающим ставку на частности. Ислам описывается фрагментарно, что напоминает притчу о слепых, каждый из которых, ощупав одну часть слона, отождествлял ее со всем животным. В западном сознании преобладает убежденность, что, будучи великой цивилизацией, ислам «недотягивает» до высот христианства. Однако вера в свое превосходство переплетается со страхом перед исламом. В отличие от эпохи Крестовых походов, колонизации XIX-XX вв., когда инициатива принадлежала старому континенту, в нынешнем веке европейцы начинают ощущать неполноценность, как минимум, демографическую, но также и циви-лизационную - мусульмане более крепки в вере, в следовании своей традиции. Психологически европейцы обороняются. «Они (мусульмане) сильнее духом, - пишет антиисламски настроенный российский писатель Михаил Веллер. - На большее готовы. Каждый день жертвуют собой, уничтожая всех тех, кого считают врагами. Они готовы уничтожить нас всех. Мы их - нет. Они готовы уничтожить нашу культуру. Мы их - нет. <...> Победив, они не пощадят нас, и реванша не будет» (как выражается нынешняя молодежь, «Фаллачи отдыхает»). Ключевые в этой цитате последние слова -«реванша не будет». Иначе говоря, для Запада, для христианства Европы и Америки триумф ислама будет означать своего рода «конец истории». «Оборонное сознание» распространяется и в России, не сумевшей встроить в общество кавказских мусульман, пугающейся время от времени даже татар, которых некоторые средства массовой информации и политики просто-таки убеждают в том, что они больше мусульмане, чем граждане России. Американцы этого комплекса не испытывают. Они «отбились» от терроризма внутри страны (надолго ли?), сломали государство талибов, избавились от Саддама Хусейна, играют ведущую роль в урегулировании ближневосточного конфликта, держат в напряжении консервативные режимы Персидского залива. Пользуясь сомнительным, но в данном случае уместным термином историка Льва Гумилева, можно сказать, что американцам присуща «пассионарность», т.е. геополитическая энергия, уверенность в своих силах, в том, что
140
цель оправдывает любые средства, искренняя вера в собственную правоту. Американская энергетика в этом отношении сопоставима с энергетикой исламистов, также уверенных в своей конечной победе, в справедливости своего дела. Но даже в США многим интеллектуалам начинает казаться, что великий «плавильный котел» работает на пределе и в перспективе уже не сможет справляться со своей функцией.
Американское, европейское, российское общества хотели бы иметь дело с мягким, деполитизированным, лишенным духа радикализма, «послушным» исламом. Это виртуальный ислам. Такого в природе нет, и при жизни ближайших к нам поколений он вряд ли тоже появится. Сосуществовать надо с реальным мусульманством со всеми его плюсами и минусами.
Данной статьей заканчивается публикация материалов из книги А.В. Малашенко «Исламская альтернатива и исламистский
проект», М., 2006 г.
141
