CC BY
19
УДК 821.161.1-192:785 ББК Ш33(2Рос=Рус)64-45+Щ318.5 Код ВАК 10.01.08 ГРНТИ 17.07.25
Д. О. СТУПНИКОВ
Москва
ПО БЕЛОМУ СВЕТУ В МЫШЕЛОВКУ
(ДРУГИЕ ПЯТЬ ЗАВЕТНЫХ ОБРАЗОВ-СИМВОЛОВ
СИБИРСКОГО ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНОГО ПАНКА)»
Аннотация. Статья является продолжением работы «От звездопада до прекрасного далёка (пять заветных образов-символов сибирского экзистенциального панка)». Белый свет рассматривается как базовый мотив Егора Летова и поэтов его круга. Из этого образа-символа возникают и другие ключевые понятия - красное колесо, на западном фронте без перемен, ёжик в тумане и мышеловка.
Ключевые слова: сибирские панки; экзистенциальные панки; образы-символы; формульная поэтика; бинарные оппозиции; русский рок; рок-поэзия.
Сведения об авторе: Ступников Денис Олегович, кандидат филологических наук, руководитель тематических разделов «Музыка» и «Кино» мультипортала KM.RU.
Контакты: 127549, Москва, ул. Пришвина, 8, стр. 1; kubovitch@mail.ru.
D. O. STUPNIKOV
Moscow
AROUND THE WORLD TO A MOUSETRAP (ANOTHER FIVE CHERISHED SYMBOLS OF EXISTENTIAL SIBERIAN PUNK ROCK)
Abstract. This text is a continuation of the Article "From Starfall to Dreamland" (The five cherished symbols of existential Siberian Punk Rock). We are considering "The World" as a core of Egor Letov's and other similar poets' lyrics. This image is the beginning of other lyrics key concepts, like a Red Wheel, All Quiet on the Western Front, A Hedgehog in the Fog, A Mousetrap.
Keywords: Siberian punks; existential punks; images-symbols; formula poetics; binary oppositions; Russian rock; rock poetry.
About the authors: Stupnikov Denis Olegovitch, Candidate of Philology, Chief Editor of the Sections Music and Movies at web-zine KM.RU.
В начале лета 2016 года мы представили на «Летовском семинаре» в московском РГГУ доклад «От звездопада до прекрасного далёка (пять заветных образов-символов сибирского экзистенциального панка)», посвя-щённый пяти ключевым мотивам Егора Летова и его соратников - представителей экзистенциального панка. В 2017 году статья на эту же тему была опубликована в сборнике «Русская рок-поэзия: текст и контекст» [12]. Хронология и географический фактор нас интересовали в меньшей степени -важнее было вычленить то, что объединяло близких по духу творцов вне контекста прямых заимствований и непосредственных влияний. Пять сим-
© Ступников Д. О., 2021
волов - звездопад, земляника, навсегда / ненавсегда, прошлогодний снег и прекрасное далёко были названы «заветными», потому что наилучшим образом характеризовали привычку творцов летовского круга идти к инобытию потаёнными тропами, подбирая к иному миру свои ключи.
К намеченным в конце той работы другим пяти ключевым мотивам мы вернулись лишь четыре года спустя. За это время стараниями Юрия Доманского и других участников «Летовского семинара» укоренился термин «формульная поэтика» [4], который по сути описывает функционирование аналогичных устойчивых выражений в текстах сибирских панков и близких к ним по духу творцов из иных регионов. Конечной целью наших совместных усилий с участниками «Летовского семинара» и другими заинтересованными энтузиастами должно стать составление словаря символов экзистенциального панка.
Белый свет
Масштаб Егора Летова - вселенский. Недаром в череде его лучших песен присутствует «Вселенская большая любовь» - любовь, которую он познал ещё при жизни как нескончаемый лучезарный поток, находящийся по ту сторону бытия. «Покончив с собой, уничтожить весь мир» - здесь заметно не только отрицание, но и парадоксальное измерение бытия, которое обретает у Летова осязаемые границы и личностное изменение.
Одухотворённый мир Божий обозначался в народно-поэтической традиции понятием «белый свет». Речь идёт о солнечной стороне земного бытия, где, благодаря завету человека с Богом стирались границы между мирами. Поэтому белый свет обозначал как земное, так и небесное - вселенское. Свет и Бог тесно связаны с проявлением индивидуального начала. Не потому ли в поэзии близких к народной стихии творцов внутренне сильный человек нередко оставался с белым светом один на один - и с честью выдерживал это испытание? Например, у Николая Рубцова в стихотворении «Русский огонёк»:
И долго на меня
Она смотрела, как глухонемая,
И, головы седой не поднимая,
Опять сидела тихо у огня.
Что снилось ей? Весь этот белый свет,
Быть может, встал пред нею в то мгновенье? [11, с. 251]
Повлиявший в том числе и на экзистенциальных панков поэт-почвенник Юрий Кузнецов объявил в стихотворении «Завижу ли облако в небе высоком» (1970) одиночество на белом свете сущностной чертой русского человека:
Что вечного нету - что чистого нету. Пошёл я шататься по белому свету. Но русскому сердцу везде одиноко... И поле широко, и небо высоко [8, с. 34].
На генетическую близость понятия белого света поэзии Егора Летова уже указывали исследователи. Разбирая песню «Со скоростью мира», в беседе с Юрием Доманским Алексей Черняков подмечает: «Дело в том, что слова "мир" и "свет" в русском языке в определённых контекстах являются взаимозаменяемыми синонимами: "на весь мир" - "на весь белый свет", например. И вполне возможно, что это одна из любимых Летовым очень упакованных языковых игр, которые крайне сложно понимать и трактовать. Здесь свет переходит в физическое измерение, в измерение, бытийное по сути своей» [3, с. 261].
Как видим, Алексей Черняков указал на связь мотива белого света у Летова с игрой на различных оттенках значения слова «свет» и на экзистенциальные поиски. Схожий комплекс представлений находим и в литературе русского модернизма, не обошедшейся без влияния христианского вероучения. В рассказе прозаика Серебряного века Бориса Зайцева «Белый свет» (1922) заглавный мотив вырастает из топонимически точного описания заснеженного послереволюционного Арбата и прилегающей к нему Смоленской площади. Каждый световой день превращается для измученного голодом и лишениями героя в гонку за самыми необходимыми для выживания товарами (хлебом, молоком, керосином и проч.). Белый свет как бы испытывает его на прочность в экстремальной ситуации общественно-политических катаклизмов: «Белый же свет смутно, бережно нас осыпает крылом хладным» [7, с. 470].
Для постижения метафизики белого света не менее важным оказывается топонимический фактор и у Егора Летова. В документальном фильме Натальи Чумаковой и Анны Цырлиной «Здорово и вечно» хорошо рассказано о том, как в советское время родной для лидера «Гражданской обороны» Омск, изолированный от цивилизации на многие сотни километров заснеженными пространствами, был местом, где обитали вольнодумцы всех мастей. Наглядной иллюстрацией к этому утверждению служит песня «Русское поле экспериментов» (1989) и обложка к одноимённому альбому с чёрно-белой фотографией, на которой Егор Летов сотоварищи бегут по заснеженному полю.
В 14-тиминутной песне «Невыносимая лёгкость бытия» из одноимённого альбома «Гражданской обороны» 1997 года весь обильный образный ряд балансирует между двумя формулами - вынесенной в заглавие и «ВЕСЬ ТВОЙ БЕЛЫЙ СВЕТ»1. В звучащем тексте они повторяются многократно, а в печатном выделены прописными буквами. Между этими понятиями устанавливается если не знак равенства, то синонимия или синергия.
1 Тексты песен «Гражданской обороны», «Инструкции по выживанию», «Банды четырёх», «Чернозёма», «Алисы», Николая Носкова цитируются по буклетам официальных изданий альбомов. Тексты «Красных Звёзд» цитируются преимущественно по буклетам официальных изданий, а также авторских вариантов Владимира Селиванова. «Победа белого света» «СерьГи» цитируется по фонограмме. «Из мышеловки» «Пикника» цитируется по официальному сайту группы piknik.info.
Словосочетание «невыносимая лёгкость бытия» позаимствовано Егором Летовым из одноимённого романа его любимого чешского писателя Милана Кундеры (1984). Главный герой романа Томаш пытается преодолеть круг земных забот с помощью беспорядочного секса, позволяющего уловить в каждой женщине некие уникальные особенности. Однако он застревает в этом своем стремлении где-то на полпути, движимый жалостью к жене Терезе. А вот его бывшая любовница Сабина обретает чаемое путём предательства. По Кундере обретение невыносимой лёгкости бытия связано с преодолением повторяемости жизненных и исторических ситуаций.
Песня Егора Летова построена на лексических и синтаксических повторах, которые выполняют разные функции. Но начинается она с антитезы, заключённой в житейскую мудрость «каков вопрос, таков ответ». Первый куплет целиком состоит из христианских аллюзий, как бы задающих вектор движения лирического субъекта:
Каков вопрос - таков ответ. Какая боль -Такая радуга Такая радуга
На этапе создания альбома Летов приводил в интервью евангельскую цитату» «Царствие Небесное силою берется» (Мф. 11:12): «А царствие Небесное, как известно, силой берется. Если нет ни сил, ни выхода, тогда надо уходить достойно, не сдавшись, как это сделали Янка, Башлачёв, Селиванов и другие мои братья и сёстры по оружию и фронту» [10, с. 153]. Отсюда - мотив страдания в начальных строчках («Какая боль - такая радуга»). Радуга в христианстве воплощает завет человека с Богом после длительного периода испытаний.
Голос Бога звучит во второй половине первого куплета, подаваясь через анафорическое повторение «да будет»:
Да будет свят господь распят, да будет свет Да будет облако Да будет яблоко
С его помощью в текст вводится тема Христова Распятия, цитата из ветхозаветной Книги Бытия «да будет свет» (задающая сразу прямое значение слову «свет», а дальше появится переносное - в составе формулы «белый свет»), а также устанавливается этимологическое родство между словами «облако» и «яблоко», подмеченное ещё, например, Сергеем Есениным в трактате «Ключи Марии» [6]. Но в контексте летовского текста смысл этого параллелизма таков: Христова жертва искупила первородный грех, поэтому плод искушения (яблоко) приобщается теперь к горнему миру.
В первом припеве появляется связь невыносимой лёгкости бытия с облетающим одуванчиком. Жертвующий собой единожды цветок упраздняет повторы, инициирует невыносимую лёгкость бытия, изгоняя из сердца лирического субъекта гнев:
На неведомой поляне тает одуванчик А в оскаленном сердце зреет НЕВЫНОСИМАЯ ЛЁГКОСТЬ БЫТИЯ
Во втором куплете, как это часто бывает у Летова, происходит резкое нисхождение с небес под землю, что может быть связано с одним из главных принципов панка: чем ниже ты упадешь, тем выше поднимешься:
Кроты гудят, кроты плывут в сырой земле Тепло и солнечно Легко и солнечно
Звезда чадит, звезда поёт, звезда горит -Шальная весточка Слепая ласточка
Кроме того, это может быть мир-перевёртыш, ведь в «Офелии» из-под земли раздаётся колокольный звон, а в «Ночью» загорается подземная радуга. Такую инверсию поддерживает и перевёрнутая ситуация из сказки Г.-Х. Андерсена «Дюймовочка»: кротам вдруг становится доступен солнечный свет, а ласточка утрачивает зрение1. Кроме того, образ слепой ласточки мог быть позаимствован Егором Летовым у Осипа Мандельштама (стихотворение «Ласточка»). Это та самая слепота евангельских калек, которая открывает очи сердечные.
Во втором припеве вновь актуализируется тема распятого Христа, которому уже герой уподобляется прямо:
На израненной ладони сохнет подорожник А в разорванной глотке зреет НЕВЫНОСИМАЯ ЛЁГКОСТЬ БЫТИЯ
Израненная ладонь, вероятно, была пронзена гвоздём во время Распятия - аналогичный мотив присутствует у Летова в ранней песне «КБГ-рок»: «Мне забили руки, мне задрали рот». Крестные муки в обоих случаях ассоциируется у лидера «ГО» с невозможностью петь. Только в «Невыносимой лёгкости бытия» вместо задранного рта - разодранная глотка (не исключено, что здесь присутствует аллюзия на песню Владимира Высоцкого «О фатальных датах и цифрах»: «Но гвозди ему в руки, чтоб чего не сотворил, чтоб не писал и чтобы меньше думал»). Творчество на пределе сил тоже приравнивается к жертве, а значит - становится ключом к невыносимой лёгкости бытия.
Цель определена, вектор движения ясен, поэтому со следующего куплета начинается непосредственно путь к невыносимой лёгкости бытия. Как мы знаем из романа Кундеры, достигается она с помощью отсечения привязанностей. Поэтому Летов прибегает к излюбленному приёму каталоги-
1 Сердечно благодарим за эту подсказанную нам ассоциацию Ольгу Никитину.
зации, сополагающей высокое и низкое, чистое и грязное, физическое и метафизическое. Всё это постепенно приближает героя к заветной цели:
По пустым полям, по сухим морям По родной грязи, по весенней живой воде По земной глуши, по небесной лжи По хмельной тоске и смирительным бинтам По печной золе, по гнилой листве По святым хлебам и оскаленным капканам По своим следам, по своим слезам По своей вине да по вольной своей крови
Описывая непрерывное движение, Летов виртуозно избегает глаголов. В третьем куплете динамика достигается посредством повторений предлога «по», в четвёртом - «мимо» в значении предлога, позволяющего абстрагироваться от капканов вещной реальности:
Мимо злых ветров, золотых дождей Ядовитых зорь и отравленных ручьёв Мимо пышных фраз, мимо лишних нас Заводных зверей и резиновых подруг Мимо потных лбов, мимо полных ртов Мимо жадных глаз и распахнутых объятий Сквозь степной бурьян, сквозь стальной туман -Проливным огнём по кромешной синеве.
В рефрене утверждается, что, в отличие от всех этих ложных дорог подлинный путь может быть один:
Лишь одна дорожка да на всей земле Лишь одна тебе тропинка на ТВОЙ БЕЛЫЙ СВЕТ ВЕСЬ ТВОЙ БЕЛЫЙ СВЕТ.
Евангельский узкий путь раскрывается здесь посредством образа белого света. Осознанный и жертвенный путь превращает земную юдоль в осиянный вечным солнцем правды белый свет, путешествие по которому возможно только в одиночку.
В пятом куплете дурная повторяемость упраздняется посредством нагнетания частицы «ни» и местоимения «никаких»:
Ни смолистых дров, ни целебных трав Ни кривых зеркал, ни прямых углов Ни колючих роз, ни гремучих гроз Ни дремучих снов, ни помойных ям Никаких обид, никаких преград Никаких невзгод, никаких соплей Никаких грехов, никаких богов Никакой судьбы, никакой надежды
Уничтожению подлежат как элементы предметной реальности, так и эмоции, страдания - и даже религиозно-этические категории. Последний шаг к невыносимой лёгкости бытия - подвиг:
Солдат устал, солдат уснул, солдат остыл -Горячий камешек Багряный колышек
Апелляция к философской сказке Аркадия Гайдара «Горячий камень» (1941) актуализирует важнейшую мысль, пунктирно намеченную в первом рефрене об одуванчике: жертва не может повторяться, а значит, она способна приобщить к невыносимой лёгкости бытия. Точно так же и каждая Страстная Пятница в православном вероучении - это отнюдь не повторение Христовых страданий заново, а аналог машины времени, вновь и вновь переносящей нас на 2000 лет назад к подножию Распятия. Во время Причастия мы всякий раз присутствуем на Тайной вечере Христа с Апостолами, ну а уж приобщаемся мы с телом и кровью Христа к Его крестным мукам и Воскресению или с хлебом и вином в нас входит, как в Иуду, Сатана - зависит от нашего устроения.
В сказке же «Горячий камень» старик травмировал ногу, лишался зубов, но это была не дублирующая, а каждый раз новая жертва, неизменно выводящая героя на новый уровень совершенства. Именно поэтому старик и не хочет начать жизнь заново, поскольку эта ситуация повторения отдалила бы его от подлинного счастья (которое на то и счастье, что может случиться лишь здесь и сейчас). Постижение этой истины в песне «Невыносимая лёгкость бытия» оказывается сродни буддийскому просветлению. Герой окончательно разрывает круг земной реальности, благодаря чему исчезают и дихотомии. Больше нет ни неба, ни земли, и больше ничего не решает наслаждаться невыносимой лёгкостью бытия на всем белом свете.
Процесс всеобщего развоплощения, последовательно описанный в «Невыносимой лёгкости бытия», не затрагивает, наряду с заглавным понятием, образа белого света именно потому, что в нём заключено всё сущее. А поскольку обе эти формулы связаны с преодолением материальности, на них не распространяются бинарные оппозиции. Общепринятых антонимов к «невыносимой лёгкости бытия» и «белому свету» быть не может - только окказиональные. В этом плане крайне забавным кажется данное Летовым новое название переизданному в 2005 году альбому «Невыносимая лёгкость бытия». Антиномичное «Сносная тяжесть небытия» не только звучит абсурдно, но и мало чем отличается по смыслу от «Невыносимой лёгкости бытия», потому что минус на минус даёт плюс.
Вряд ли можно подобрать релевантный антоним и к «белому свету», ведь сущему противопоставляется только не-сущее, но как его можно определить и может ли оно превращаться в сущее, ответить невозможно. К тому же помимо значения «мир божий» белый свет обозначает электромагнитное излучение, в котором заключён весь радужный спектр (вероят-
но, это имеет в виду Константин Кинчев в «пасхальной» песне «Алисы» «За полдня до весны»: «...выйдем в белый свет». Ведь Пасха, как радуга, включает в себя все православные праздники1). На оттенках этого значения некоторые рок-творцы играют, выстраивая окказиональные антиномии. В песне «Победа белого света» (из альбома 2016 года «Приметы») Сергей Галанин противопоставляет белый свет бешеной стае, подразумевая под первым - советских солдат Великой Отечественной, а под вторым - фашистских захватчиков. Веер потенциальных смыслов обедняется, и многомерный символ, по сути, превращается во вполне прозрачную метафору:
Это была, есть и будет Победа святая, Победа Белого Света Над бешеной стаей.
А соратник Егора Летова Роман Неумоев целиком переносит белый свет в христианскую плоскость, приглушая в нём значение «мир божий». Белый свет в песне «Инструкции по выживанию» «Армия белого света» сравнивается с молнией - атрибутом Бога в последние времена (который, согласно Евангелию, придёт на землю, как молния).
Апокалиптическое наполнение символа позволяет выстроить Неумое-ву окказиональную дихтомию белый свет /смерть и лёд:
Тот, кто сам - лёд, тот, кто верил во льды Будто бы в этот год не был мир голубым?! БЕЛЫЙ СВЕТ! БЕЛЫЙ СВЕТ голубых молний! Как Слеза, как Ответ - сам собой полный
Меняя оптику и отсекая различные оттенки значения, все перечисленные авторы остаются солидарны в одном - белый свет оказывается неотъемлемым атрибутом самой жизни. Соответственно, творцы, отдающие дань готической идеализации смерти, склонны наделять «белый свет» негативными коннотациями. В их числе - Алексей Горшенёв. В песне «Белый свет» его уже распавшейся группы «Кукрыниксы» заметна романтическая антитеза двух героев-максималистов недружелюбному им миру. Но и здесь белый свет не включается в бинарные оппозиции. Его олицетворённый образ характеризуется через те качества, которые ему не присущи:
Сам белый свет никого не теряет,
Не догоняет, не ждёт и ни с кем не играет [1, с. 433].
Наконец, в песне Николая Носкова «Мёд» «белый свет» за окном поезда, куда хочет выйти лирический герой, противопоставлен окружающему его «миру тщедушных» (песня на текст, написанный Николаем Носковым в
1 См. об этом подробнее в готовящейся нами к публикации в сборнике «Летовский семинар. Проблема текста» статье «Символика цвета и дней недели в песне Егора Летова "На той стороне / На другом берегу" в свете православной богослужебной практики».
соавторстве с Олегом Гегельским, входит в альбом 2012 года «Без Названия»). Но это тоже не дихтомия в полном смысле этого слова, поскольку мир относится к свету как часть к целому. И попадание героя в белый свет - божественную область красоты, добра и правды, - помогает взглянуть на мир другим взглядом, и потенциально мир способен «дотянуться» до белого света, влившись в него и утратив былую «тщету».
Как видим, белый свет всё же может быть поставлен в такой контекст, в котором возникает конфликт. Происходит это также в советской песне Оскара Фельцмана, Михаила Танича и Игоря Шаферана «Белый свет» (1966). Ключевая её фраза построена на контаминации двух фразеологизмов: «белый свет» и «свет сошёлся клином». Так описывается состояние всепоглощающей влюблённости или даже страсти, когда всё внимание зациклено на одном человеке.
Состояние патологической акцентуации выражено в тексте песни за счёт троекратных повторов одних и тех же строк в каждом куплете. Противоестественность этого состояния, вероятно, вызывала недопонимание этой песни у современников авторов. Известно, например, пренебрежительное высказывание Владимира Высоцкого, считавшего «Белый свет» образом низкосортной официальной эстрады. Несправедливость этого суждения косвенно вскрыла Янка Дягилева, чьё проникновенное исполнение, по сути, дало песне новую жизнь. Певица, собственные произведения которой нынешние филологи успешно исследуют с точки зрения клинической картины депрессии [2], великолепно передала свойственное героине навязчивое состояние.
Как и в советские времена, в экзистенциальном панке «Белый свет» исполняется на только от женского, но и мужского лица. Группа «Красные Звёзды» сделала свою версию этой советской песни с очевидной оглядкой на дягилевский вариант, поскольку в обоих случаях аранжировка строится на перекличке ритм-гитары и ксилофона. Однако смыслы сюда вкладываются разные. Если Дягилева как бы обречённо спотыкается в середине строки: «Я могла бы... Только гордость не даёт», то у Владимира Селиванова от мужского лица звучит более обнадеживающее «Все я мог бы, только гордость не даёт». На передний план здесь выходит не жизненный крах страдающей от несчастной любви девушки, а сиюминутная слабость человека, временно отдалившегося от подлинного источника силы - белого света.
Преодолению этого ступора посвящён альбом «Красных Звёзд» «Подснежники» (1998), записанный в не самых простых условиях. Группа задумала альбом кавер-версий на песни Александры Пахмутовой и Николая Добронравова, заручилась согласием авторов, но на запись богато оркестрованного альбома у Владимира Селиванова из-за августовского дефолта 1998-го не хватило финансов, а делать абы как он не хотел. В итоге часть этих песен была записана в аскетичных аранжировках: акустическая гитара + синтезатор как подарок ко дню рождения тогдашнего директора «Красных Звёзд» Михаила Резника. Несмотря на случайный характер за-
писи, семипесенный диск «Подснежники» воспринимается как аналог поэтического цикла, элементы которого цементирует лейтмотив подснежников и белого света, а также субьектно-объектные отношения. Разлад героя с любимой и с самим собой, описанный в песне «Белый свет», объясняется в «Надежде» его удаленностью от дома. Деструктив нарастает в романсах «Выхожу один я на дорогу» и «Бездорожье»: герой сбился с дороги и не может выйти на правильную стезю.
Выход намечается в авторской песне Владимира Селиванова «Подснежники». Возвращение домой в ней связано с ощущением единства с духовно близкими соратниками. Возникает любопытная закономерность: те песни альбома, которые написаны от авторского «я», вызывают ощущение тупика, а те, где во главе угла стоит авторское «мы», связаны с обретением веры и подлинного бытия (что прослеживается и по предпоследней композиции «Как молоды мы были»).
Окончательно все точки над i расставляются в финальной «На всем белом свете». Если в «Подснежниках» по косвенным признакам угадывается жаркая военная пора (горящая земля, летящие тихоходы), то здесь -пейзаж после битвы, время собирания камней. Так же, как и в альбоме «ГО» «Невыносимая лёгкость бытия», герои ценою подвига и жертвы отстояли своё право на белый свет. Но, так же как у Летова, чувство плеча не спасает от одиночества. Альбом «Подснежники» кажется своеобразным приквелом к «Невыносимой лёгкости бытия» Егора Летова: победа вроде бы одержана, но решающего шага к окончательному развоплощению не сделано: чувство тревоги («разорву рубаху») и ощущение мучительной повторяемости событий («и опять мы одни») никуда не исчезло.
Мотив белого света в дальнейшем появится у «Красных Звёзд» в альбоме «Свобода 2012». Альбом во многом является итоговым для группы, потому что через три года после его выхода она распалась. Ретроспективный характер этой работы подчёркнут в названии диска (вероятно, вынос датировки в заглавие понадобился музыкантам во избежание путаницы, ведь в 2000-м году у них уже существовала совсем другая песня «Свобода», которая так и не была доведена до ума), автоцитацией и размещением пары новых версий старых песен - «Последнее Лето детства» и «Баррикадная».
Что же касается мотива белого света, то он, как и в «Подснежниках», появляется в песнях «Свободы» в едином смысловом поле с мотивами одиночества и героизма. В посвящённой Алексею Маресьеву песне «Васильки» фраза «во всём белом свете» напрямую отсылает к песне «На всём белом свете» - только здесь она употребляется по отношению к деревьям, которые вскоре превратятся в протезы для летчика. Видимая реальность покоряется подлинному герою («рухнул мир на колени»), а белый свет становится его достоянием и наградой.
Аналогичные смыслы наблюдаем в песне «Значит, война» из этого же альбома, которая начинается с фразы «нас было двое на весь огромный белый свет». Герои-одиночки действуют сообща против целого мира: «Мы
так хотели уничтожить этот мир». Но здесь пафос уничтожения не деструктивный, а созидательный, связанный, как и в «Невыносимой лёгкости бытия» Егора Летова, с идеей глобального переустройства. Ведь далее идёт строка «смотри на небо - какие звёзды», указывающая на подлинную реальность вселенского масштаба.
В 2020 году издательство «Bull Terrier» выпустило тестовый тираж альбома «Подснежники», где диск представляет собой чёрный круг, в который вклинивается белый треугольник. Дизайнер Александр Щербак утверждает, что таким образом хотел передать схематичное изображение подснежника. Но геометризация подразумевает множество трактовок, поэтому белый треугольник может также ассоциироваться с белым светом, сходящимся клином.
Визуально дизайн диска напоминает знаменитый плакат ученика Казимира Малевича Эля Лисицкого «Клином красным бей белых» (1919-1920). Тем более, в обоих случаях присутствует ключевое слово «клин»! На первый взгляд, в плакате Лисицкого на передний план выдвинут деструктивный посыл, связанный с классовой борьбой: красный треугольник воплощает войска большевиков, уничтожающих белогвардейцев. Но Лисицкий придавал этой борьбе космический масштаб и, как и Летов с Селивановым, выстраивал в своём творчестве новый мир на обломках старого. Это хорошо видно по детской книге художника «Сказ о двух квадратах», которая продолжает идеи агитплаката «Клином красным бей белых»: на место треугольника-разрушителя прилетают из космоса два квадрата и служат началом новой жизни на Земле...
Белый свет в экзистенциальном панке символизирует мир Божий, связанный с преодолением земного бытия и разрушением видимой реальности, которые осуществляются только в одиночку и только ценой жертвенного подвига.
Красное колесо
Супрематическое разъятие пространства на геометрические фигуры мы встречаем не только в плакате Эля Лисицкого и в дизайне тестовых изданий дисков «Красных Звёзд», но и в текстах Егора Летова и Владимира Селиванова о белом свете. В финале «Невыносимой лёгкости бытия» появляется образ колёс, которые «вертятся, катятся прочь». Поскольку круг земного бытия разомкнут, колесо Сансары больше не имеет над героем своей власти. В последнем альбоме «ГО» «Зачем снятся сны» (2007) вновь возникает образ летящего вспять колеса, которое уже прямо названо - пыточное (песня «Всё это с тобой»).
Действительно, мотив колеса в летовской поэзии чаще всего связан с мучениями и угрозой. Прежде всего, на ум, конечно, приходит строчка из песни «Про дурачка» «зубчатые колёса завертелись в башке», которую обычно принято связывать с новеллой Рюноскэ Акутагавы «Зубчатые колёса». Это вполне оправданная параллель, тем более - в своих интервью Летов выделял этого японского писателя.
Однако нельзя не учитывать ещё одной вероятной интертекстуальной связи. Зубчатые колёса всплывают также и в романе другого любимого летовского писателя Милана Кундеры «Невыносимая лёгкость бытия» -причём, именно «в башке»: «Он подумал: в часовом механизме головы друг против друга вращаются два зубчатых колёсика. На одном из них видения, на другом - реакция тела. Зубец, на котором изображено видение нагой женщины, касается противоположного зуба, на который нанесён императив эрекции. Если по какому-то недоразумению колёсики сдвинутся и колёсико возбуждения войдёт в контакт с зубцом, на котором нарисован образ летящей ласточки, наш половой член станет вытягиваться при виде ласточки» [9]. А значит, в одноименном тексте Летова преодолевается также и биологический детерминизм.
В песнях «Красных Звёзд» колёса нередко связаны с детерминизмом социальным. Отсюда - настойчивая апелляция к символике красного колеса, вероятно, позаимствованной из одноимённой эпопеи Солженицына (1975). Тетралогия включает четыре романа, исследующих проникновение и победу «красных» большевистских идей в традиционный уклад России. Это вторжение мыслится как однозначно губительное, ведь каждый из четырёх романов-узлов посвящён каким-то переломным военным или революционным событиям российской истории.
«Красные Звёзды» идут дальше Солженицына, хотя в их песнях нередко отображаются события примерно той же эпохи, что и в тетралогии. Владимир Селиванов всегда выступал против однобокой идеологизированной трактовки своих текстов, указывая на то, что в них ставится своего рода эксперимент, как персонаж поведёт себя в той или иной экстремальной исторической ситуации. Отсюда - двуплановость, неизменно присущая песням «Красных Звёзд» о Революции и Гражданской войне. Помимо социального плана всегда присутствует экзистенциальное или метафизическое измерение. Недаром одной из устойчивых формул селивановской поэзии является «вижу далеко».
Двуплановость хорошо прослеживается на примере песни «Красное колесо» из одноимённого альбома 1995 года. Ворвавшийся в Россию вихрь революционного переустройства мира (с которым как раз ассоциируется заглавный образ) оставляет в душах его участников разные следы. Кто-то азартно кидается в бой и бесславно гибнет. Кто-то трусливо прячется под кровать. Кто-то поддаётся панике. И лишь лирический субъект не ассоциирует себя ни с теми, ни с другими, ни с третьими. В красном колесе он видит квинтэссенцию испытаний, ведущих в конечном итоге к победе над смертью.
Селивановское альтер эго как бы заклинает смерть, переманивая её на свою сторону. Этому ритуалу посвящена песня «Заклинание», в которой тоже присутствует мотив «красного колеса». Песня сравнима с такими развернутыми шаманскими трипами Егора Летова, как «Прыг-скок» и «Как в мясной избушке помирала душа». Произведение, написанное в погранич-
ном состоянии в середине 90-х, Селиванов до сих пор считает одной из своих главных песен.
Совсем недавно в соцсетях он решился публично рассказать её историю: «Я никогда не умел фантазировать. Реальность, которую я описывал в тексте "Заклинания", происходила в моей комнате, в сказках Бажова, которые я тогда читал запоем, в морских рассказах Бориса Житкова, в соседских квартирах, в телевизоре, в моих температурных грёзах, из которых появился на балконе Василисин гроб (я как раз заболел чем-то мучительным, и глючило пару дней довольно прилично), и прямо внутри одеяла, в которое я закутался от холода. Я собирал осколки всего, что тогда было на гребне волны переживаний и ощущений, и искал одного - защиты. Искал в своей тетрадке с текстами. Я лихорадочно писал "Заклинание", и если не получалась строчка, вырывал лист и начинал сначала. Именно это меня успокаивало. Через несколько дней, когда текст был готов, я практически выздоровел и смог взять в руки гитару и сделать из него песню. В ней, как и во всех других, нет фантазии. Там описана неочевидная окружающая реальность, действительно иногда напоминающая роковую сказку. Я никогда не умел фантазировать» [14].
Итак, перед нами сверхреальность - квинтэссенция горнего мира, символом которого выступает круг как воплощение совершенства и бесконечности. Мотив круга возникает в песне не раз в самых разных вариациях. Прежде всего, это небесный шар, до которого нужно во что бы то ни стало дотянуться. Круг в песне амбивалентный - это одновременно и защита от смерти (как, например, в «Вие»), и одно из её воплощений. В песне это мотив, как и у Летова, связан с мучениями: «Рвотную кашу пускай по кругу» (ср. с «Прыг-скок»: «Двинулось тело кругами по комнате») и угрозой («По кривой борозде двинулась свастика в долгий вечный Млечный путь»).
Чтобы одержать победу над смертью, герою во что бы то ни стало надо взять в союзники солнце. Для этого он должен пожертвовать чем-то важным - остатками своего внутреннего огня («зажигай свою последнюю свечку»). Тогда красное колесо оказывается на его стороне, потому, зажигая пустыню, оно творит новую реальность, смысл которой открывается только в крёстных страданиях:
Пусть по всей стране колокольный звон,
Пусть по всей Земле человечий стон,
Закрывай глаза, наливай до краёв!
Красными колёсами зажги пустыню!
ИЗРЫГАЙ СВОЙ ПОСЛЕДНИЙ ПРОСТУЖЕННЫЙ КРИК.
ЗАЛИВАЙ ПУСТОТЫ СВЕЖИМ ДОЖДЁМ.
ЗАБИВАЙ БЛЕСТЯЩИЕ ГВОЗДИ В ГРОБ.
ЛОЖИСЬ НА КРЕСТ, ДА НАКРОЙСЯ КРЕСТОМ.
РАЗЛИВАЙ БЕНЗИН НА ЗЕЛЁНЫЙ ЛЕС.
ПУСТЬ ГОРИТ В ОГНЕ ЗАВОРОЖЕННЫЙ БЕС.
НА ПОТЕХУ НАМ, ДА НА ПЛАЧ ВОЛКАМ. ЗАЖИГАЙ СВОЮ ПОСЛЕДНЮЮ СВЕЧКУ...
Колесо как воплощение солнца или стихии огня присутствует в дизайне основного и тестового тиражей диска Красных Звёзд «Красное колесо». И если в основном тираже колесо ещё несёт в себе угрозу, то в тестовом верх берёт созидательная сторона солярной символики: тёплый жёлтый свет и схематичное изображение пчелиных сот, связанных с гармонией, равновесием и справедливостью мироустройства. Исторический сол-женицынский план символа подвергается редукции.
Нечто подобное происходит и в песне Владимира Селиванова «На всём белом свете». Упавшая ребром копейка явно родственна лёгшей третьей стороной монетке в песне Егора Летова «Армагеддон-попс». Исключительность жребия связана с избранностью героя, которому предстоит исполнить высшее предназначение. Естественно, оно связано с испытаниями («Тусклая копейка упадёт ребром, по лицу проедет красным колесом»), а красный цвет уже не маркирует политические силы, а указывает на страдания, дающие ключ к победе над смертью и подлинной реальности - белому свету1.
Итак, красное колесо у экзистенциальных панков символизирует угрозу и испытания, которые позволяют избранному герою одержать победу над смертью и пойти по солнечному пути к вечному миру Бо-жию.
На западном фронте без перемен
Революция, война - это привычный фон для произведений экзистенциального панка. О милитарных образах Егора Летова писано предостаточно, и повторяться смысла нет. Важнее то, что и его соратники вполне разделяют постоянное осознание бытия как театра военных действий. «Вместе шуровали через странный огненный брод - без войны, а с чувством боя, вторя фальши реализма», - писал о нём собрат по «Гражданской обороне» Олег Судаков (Манагер) в статье «Егор. Поперёк и во имя» [13].
Привычка к ситуации постоянного напряжения сил вынуждает творцов летовского круга воспринимать любое прекращение военных действий как синоним остановки в развитии. Оптимальным описанием этой диспозиции служит формула «на западном фронте без перемен» (1929). Название романа Эриха-Марии Ремарка экзистенциальные панки подвергают перекодировке. В книге оно имело ярко выраженный антивоенный пафос: затишье на передовой было временным, мирного исхода ждать не приходилось, а такие солдаты, как герой романа Пауль, бесславно гибли в этой мясорубке.
1 Пока готовилась эта статья, у группы из города Иваново «План Ом», продолжающей традиции Егора Летова, Дельфина и «Агаты Кристи», вышел интернет-сингл «Красное колесо» (2021). Заглавный символ включает антиутопические и апокалиптические смыслы на фоне описанной пандемии коронавируса, а в оформлении релиза присутствуют солярные мотивы.
В песне столичной группы «Банда четырёх» авторства лидера команды Ильи «Сантима» Малашенкова «На западном фронте без перемен» (альбом «Анархия не катит», 1999) вынесенная в заглавие фраза ассоциируется с оцепенением, безмятежным детским сном, который отступает под сигналом боевой тревоги:
Я ничем не успокоен. Я никак не удивлён.
Две минуты перед боем разогнали детский сон.
Бесполезные советы - ожерелье из камней.
Утомительное лето, словно в волосах репей.
За двадцать четыре часа не возникло проблем.
На западном фронте без перемен.
Война мыслится автором текста Сантимом как подлинное бытие - в отличие от сомнамбулических будней мирной поры, которая охарактеризована в тексте повисшей на шее людей ожерельем из камней молчаливой пустыней. Обитатели этой пустыни привычно заняты поиском своего нехитрого обывательского счастья, но оно проходит мимо них, потому что они ничем не способны пожертвовать ради него:
Все заброшенные сёла, как больные города.
В небесах мотив весёлый, будто талая вода.
Над пустыней молчаливой перекрученная нить.
Здесь каждый хочет быть счастливым, только нечем заплатить.
Помимо фразы «две минуты перед боем разогнали детский сон», никакого упоминания об актуальных военных действиях в тексте Сантима мы не видим. Но это - пейзаж после битвы, о чём косвенно свидетельствует фраза «на постели слишком жёсткой одеяло из золы»:
По бетонным перекрёсткам путь до заспанной земли.
На постели слишком жёсткой одеяло из золы.
А я ничем не успокоен. Я никак не удивлён.
Две минуты перед боем разорвали детский сон.
Люди ещё не оправились от масштабных разрушений, имея в качестве постоянного напоминания о войне тревожные сводки с полей сражений. Ситуация одновременно похожа на описание России 20-х годов ХХ века и 2014-2015 гг. в момент эскалации вооружённого конфликта на юго-востоке Украины. Режим повышенной боевой готовности проник во все сферы жизни, нарушив привычный баланс между деревней (сёла стоят заброшенными) и городом (характеризуемом в тексте через метафору болезни).
Состояние тягостного ожидания для героя Сантима кажется невыносимым. В другой песне альбома «Анархия не катит» «Диснейленд» находим призывание нового диктатора, который зальёт страну кровью, но упразднит общество потребления хотя бы такой высокой ценой («дайте мне Гитлера и Муссолини, пусть Диснейленд нас подождёт»). Вместо этого рискованного чаяния единственная война, которая происходит в альбо-
ме, - вражда уличных группировок («тяжёлые ботинки для уличных боёв») да психоделические эксперименты маргиналов из прочитанного между песнями стихотворения Майкла Муркока «Мы воины края времени».
Ещё отчётливее зазор между высокими устремлениями героя и поглотившей его обыденностью прослеживается в песне из альбома 1995 года «Подарок для самого слабого» «На западном фронте без перемен» группы «Чернозём» (другие варианты названия текста - «Б/п» и «Без перемен»). Текст её начинается с описания звездопада, который, как мы помним, символизирует в экзистенциальном панке личный апокалипсис, нередко ведущий к получению откровений свыше:
Звёзды попадали низко Ветер запутался в лёгких Новый предлог, чтобы выжить -Жду пятое время года На западном фронте без перемен На западном фронте без перемен На западном фронте без перемен Реки текут вниз
Герой автора текста Евгения Кокорина (по совместительству - гитариста «ГО» и «Инструкции по выживанию») - не от мира сего. Выражаясь словами Егора Летова, он летает снаружи всех изменений. Недаром звездопад и запутавшийся воздух в лёгких (который вполне может представлять угрозу для жизни) служат для него залогом для выживания - то есть обретения подлинной реальности, свободной от оков материального мира. Попытка вырваться за грань видимого бытия и преодолеть заданность календарного времени видна в ожидании «пятого времени года».
На первый взгляд, из этой же категории и упоминание межсезонья во второй строфе:
Вновь на дворе межсезонье Время сбрасывать старую кожу Тужиться в поисках нужных Слов и формулировок
В ожидании прорыва в неведомое лирический субъект готов переродиться, то есть сбросить старую кожу. Но в следующих двух строках происходит его падение обратно в материальный мир, и мы понимаем, что упоминание о старой коже в этом контексте стоит уже понимать чуть ли не в прямом смысле - как смену кожаной куртки во время весеннего или осеннего потепления на более лёгкую одежду. Герой ещё полон потусторонними образами, но законы мира сего постепенно возвращают над ним свою власть - и вот он уже вынужден с трудом подбирать нужные слова для коммуникации с окружающими.
В третьем и последнем куплете герой если не смиряется с обыденностью, то представляет её саркастический манифест, начиная с почти хрестоматийного требования любви к животным:
Будем беречь природу Будем любить животных Будем растить растенья Все мы в чём-то похожи
Принимая правила игры обывателей, герой обезличивается, становясь сам на них похожим. Упоминаемые в припеве реки, которые «текут вниз», рифмуются с постигшим героя падением и символизируют регресс (одна из песен «Чернозёма» так и называется «Мы падаем вниз»). А фраза «на западном фронте без перемен» означает у Кокорина гибельный автоматизм земного бытия.
Итак, формула «на западном фронте без перемен» ассоциируется с вынужденной остановкой развития, связанной с рутиной обыденной жизни, где уже не остаётся места для подвига, жертвы и прорыва «из земной юдоли в неведомые дали».
Ёжик в тумане
Формулу «на западном фронте без перемен» в летовских текстах мне обнаружить не удалось. Зато максимально приближенные к ней смыслы наблюдаем в кавере Егора Летова на песню «Туман» из фильма Наума Бирмана «Хроника пикирующего бомбардировщика» (1967). Лидер «Гражданской Обороны» спел её настолько проникновенно и максимально приближенно к своей манере, что многие воспринимали эту песню как его авторское произведение. Какие же факторы этому поспособствовали?
Война воспринималась Летовым как естественное состояние бытия. А в «Тумане» территориальная удалённость от неё вызывает у героев чувство если не вины, то дискомфорта (как мы помним, примерно то же самое было присуще тексту «Банды четырёх» «На западном фронте без перемен»).
Идут бои без нас, Но за нами нет вины.
Получается, что туман даёт чувство защищённости, которое, однако, не радует. Ещё одна прерогатива тумана, зафиксированная, например, в северогерманской мифологии, - служить приметой мира мёртвых или обозначать границу между ними и живыми. Для Летова, чьей стихией, по мнению исследователя Вадима Штепы, является земля [15], маркировкой этого пограничья служит строчка «мы к земле прикованы туманом».
Ещё один смысл заглавного символа песни «Туман» - воплощать переход от прошлого к настоящему на качественно новом уровне («туман, туман на прошлом, на былом») - развёртывается в мультфильме Юрия Норштейна по сказке Сергея Козлова «Ёжик в тумане» (1975). Здесь туман знаменует собой инициацию. Ёжик отправляется в гости к Медвежонку
наблюдать звёзды, которые могут символизировать познание тайн потустороннего мира. Но в этом процессе колючий визионёр выбирает собственный путь, отличный от традиционного - недаром его звёзды находятся слева, тогда как его друг предпочитает те, что справа.
Неудивительно, что и путь к ним у Ёжика оказывается опасным и извилистым. Туман - не самая большая беда, которая подстерегает путешественника. По дороге Ежа чуть на съедает Филин (который может ассоциироваться с бесплодным умствованием) и пугает улитка (возможно, связанная с ложными страхами и инерцией в развитии). На другом семантическом полюсе пребывает Лошадь, которая явно имеет отношение к организующему божественному началу мира. К её помощи Ёжик не прибегает, полагаясь на волю обстоятельств, но проникается к ней состраданием в завершение своего странствия, что уже выглядит немаловажным достижением.
Извилистый путь, проделанный пытливым Ёжиком, вполне сравним с заповедными тропами экзистенциальных панков. Образ ёжика, тоскующего по недоступным мирам, судя по оформлению альбома «Оптимизм» (1985), занимал Летова как минимум ещё с середины 80-х. Ёжик в тумане впервые появляется в текстах Летова в циклообразующей песне из «Красного альбома» (1987) «Ненавижу красный цвет». В первом куплете нивелирующее воздействие на человека государственной машины подаётся сквозь искажённое восприятие лирического субъекта как страшный сон, как неотвязное наваждение:
Я видел птиц, раскрытых ржавым топором Я видел сон, который проклял генерал Я видел съехавшие крыши сапогом Я видел труп точь-в-точь похожий на меня
Судя по дальнейшему развитию событий, описанные тоталитарные ужасы оказались суровой реальностью и вполне достигли своей цели. Личные местоимения «я» исчезли совсем, уступив место цепи страдательных причастий. Оказавшись под пятой карательной системы, герой совершенно утрачивает индивидуальное начало:
Обезображен лажей скомканных сердец Задавлен пулей из армейского ружья Обеспокоен настроением толпы Закомплексован деревянной пустотой
Третий куплет начинается так же, как и первый. Предчувствие репрессий терзает героя с новой силой. Однако начавшаяся было выстраиваться кольцевая композиция резко разрывается благодаря вводимому в текст образу ёжика в тумане:
Я видел птиц, раскрытых ржавым топором Я видел сон, который проклял генерал
Туманный ёжик умирает под столом Он очень смотрит и желает поскорей
Туман - это уже не враждебная мультипликационному ёжику субстанция. Напротив, он обволакивает и защищает, становясь его постоянным качеством. От физической смерти туман не избавляет, но даёт возможность добровольного ухода, дарующего окончательное освобождение от диктата системы.
На новый уровень это противостояние героя системе выходит в песне «Как листовка» из альбома «Армагеддон-попс» (1988). При схожем образном стиле текста, герой демонстрирует меньшую зависимость от постоянного давления сверху. Внешне он даже смиряется с воспроизводящими самих себя тоталитарным реалиями, но только благодаря тому, что уже успел познать вкус спасительного эскапизма:
Эх, новые родятся да командиры Это ничего, значит так и надо Главное, что дождик унёс соринку Главное, что ёжик всегда в тумане Как листовка - так и я
Прибитая дождичком соринка напоминает о евангельской соринке в глазу ближнего своего. Парадоксальным образом туман очищает внутреннее зрение героя, делая его восприимчивым к проявлению духовного мира. Но не таким же путём следует и ёжик Норштейна-Козлова?
Обратим внимание на нарочитую синтаксическую неправильность в тексте «Как листовка» «он очень смотрит». Туман, в который попал Ёжик, вероятно, ассоциировался у Летова с нарушением привычного порядка вещей. Реванш же этого порядка делает туман враждебным, и путешествие по нему заканчивается неудачей.
Именно такой сюжет положен в основу стихотворения Янки Дягилевой «Ударение на слоге выше прописной строки» (1987). Уже заглавная его строчка транслирует полемичную по отношению ко вселенной Егора Лето-ва гармонию - лидер «ГО» наверняка предпочёл бы поставить ударение ниже строки или вообще вне её:
Ударение на слоге выше прописной строки Мишка, спрятанный в берлоге, вам напишет от руки Ночь над лесом так спокойна, так проста его постель Равнодушна, как подушка, монотонна, как свирель Свежесорванного утром календарного листка Старовыеденных формул о строении желтка Растворимый серый ёжик, что от пепла был рождён Собирался в гости к другу, да метлою был сметён Вместе с грустными сверчками и обрывками стихов Вместе с нотными значками и коллекцией бычков [5, с. 177]
Уподобляясь мультяшному Медвежонку, Ёжик у Янки слишком погружён в приземлённый быт, отсчитываемый сорванными календарными листками и не стоящий выеденного яйца. Вот почему сказочный персонаж не выдерживает испытания иррациональным туманом, на что указывает эпитет «растворимый». Видимо, Ёжик попросту растворился в тумане, так и не открыв в себе подлинную суть. Как видно из выражения «села крыша» (антиномичное фразеологизму «поехала крыша»), Ёжику совершенно чуждым оказывается священное безумие, на котором, по сути, и строится весь экзистенциальный панк.
Как видим, «Ёжик в тумане» связан у творцов летовского круга с духовной инициацией и иррациональным постижением подлинной сути бытия, позволяющим держаться подальше как от серой обыденности, так и от давления социума.
Мышеловка
Имеющие сакральную связь с землёй (стихией Летова!) ёж и мышь в Библии считаются нечистыми животными, ну а в панке, исповедующем возрождение через падение, трактуются чуть ли не как тотемные существа. Во всяком случае, Егор Летов ассоциировал себя с мышью, как предельно чуждый социуму человек. «Я - мизантроп. Мне больше животные импонируют. Я могу это констатировать. Да, я хожу ежедневно в лес, потому что в лесу гораздо лучше, уютнее, реальнее, чем на улицах, в жилищах. В лесу я себя чувствую ДОМА (смеётся), на улицах я себя чувствую, ну как медведь по улице идёт. Как слон. Как мышь. Как гроб на колесиках» [10, с. 256].
Лейтмотив всего творчества Летова (особенно - раннего) борьба с системой, которая норовит уловить творца в свои сети и обезвредить его. Отсюда - одноимённый песне и альбому 1986 года образ мышеловки. Его можно трактовать в плане социума, подстерегающего непокорного маргинала. Если в основном корпусе альбома Летов предпочитает рушить причинно-следственные и пространственно-временные связи, то в коротенькой репризе «Мышеловка», выполняющей роль постскриптума диска, приводится убийственно точная сменяемость календарных дней:
Завтра будет скучно и смешно
Это не больно - просто вчера был день
Завтра будет вечно и грешно
Это не важно - важен лишь цвет травы
Соль насыпана на ладонь
Она
Рассыпана на ладони... ... мышеловка захлопнулась!
Это постоянство имеет примерно такой же негативный - оксюморон-ный - смысл, как долгая счастливая жизнь («скучно и смешно», «вечно и грешно»). «Мышеловка» захлопывается, куплетно-припевная форма рушится, голос творца резко обрывается.
Однако в творчестве Летова можно встретить отголоски типично христианского восприятия символа мыши. В обоих вариантах песни «Следы на снегу» встречается фрагмент о гниющей в кармане героя мыши (вероятно, позаимствованный из повести 1937 года Джона Стейнбека «О мышах и людях»), которая является залогом того, что уже никто никого не найдет. Развоплощение героя связано с победой над его плотскими страстями, воплощением которых в христианстве были домашние грызуны. И, напротив, в «Русском поле экспериментов» «целеустремленно набивать карманы мёртвыми мышатами» было приметой распухшей плоти, мешающий прорыву в запредельное.
К тому же базовым для последнего альбома Летова «Зачем снятся сны» был символ Ноева Ковчега, а мышь принадлежит к принципиально иному семантическому ряду, так как, согласно преданию, пыталась прогрызть дыру в днище спасительного корабля. Принимая во внимание подобные нюансы, можем предположить, что победа мышеловки над мышью означает и победу духовного над плотским. Недаром преддверием этого триумфа в тексте становится соль - стратегически важный евангельский образ, связанный с возможностью сохранения чистоты и святости в увязающем во грехе мире. Кроме того, Летов при создании «Мышеловки» мог учитывать поговорку «он совсем мышей перестал ловить». В плане его понимания творчества как платоновской охоты за запредельными смыслами это очень актуально и опять же меняет всю первоначальную оптику.
С мистическим перерождением героини связана мышеловка в песне группы «Пикник» «Из мышеловки» (альбом 2006 года «Мракобесие и джаз»). Её мучительная инициация сравнивается с мышеловкой, ведущей ко второму рождению и преодолению страха. Несмотря на помятый вид, героиня находится под защитой ангельских сил:
А движения неловки, Будто бы из мышеловки, Будто бы из мышеловки Только вырвалась она. За три слова до падения, За второе за рожденье, За второе за рожденье, Ты до полночи одна. И уже не искалечит Смех лощёных дураков, Ведь запрыгнул ей на плечи Мокрый ангел с облаков.
Явно не без влияния летовской «Мышеловки» Владимир Селиванов сконструировал образ «мышеловкиного сыра», встречающийся в двух песнях «Красных Звёзд» - «Заклинание» и «Охота». Первая из них, как мы помним, была написана под влиянием пограничного опыта музыканта. В песне осуществляется прорыв в потусторонний мир сквозь сковываю-
щий плен земного бытия, как раз и выражающийся с помощью символа мышеловкиного сыра:
Мышеловкин сыр, да небесный шар, В воспалённом сне заказной пожар. Во глубокой яме звенящий смех, Серебряный грех утонувших рук.
Сыр - в данном случае выполняет роль обманчиво красивой приманки по примеру сыра для мыши. В то же время, в контексте «Заклинания» мы-шеловкин сыр, вероятно, также соотносится с заколдованным миром, который необходимо одухотворить и оживить, поскольку это выражение находится в одном семантическом, ритмическом и синтаксическом ряду с Ва-силисиным гробом, в котором, надо полагать, находится спящая красавица из народной сказки:
Василисин гроб, да небесный сор. В летаргическом сне молодой костёр. Изнурённый бог и янтарный блеск... Выноси на балкон Василисин гроб, Разевай нутро, заряжай ружьё, Малахитовый бред, запоздалый обед, Для местечка куда мёртвых спать возили.
Песня «Охота» (из альбома 1998 года «Эпоха лжепатриотизма») тоже имеет автобиографический подтекст, и написана она под впечатлением от подозрений Владимира Селиванова о слежке, которую за ним якобы установили спецслужбы. Следовательно, мышеловкин сыр здесь имеет отношение к государственной системе, готовящей ловушку для независимого одиночки:
На меня идет охота, на меня скалятся стены Мышеловкин сыр смеётся надо мною за спиной На меня напали осы, и погрызли мои вены Ну и пусть напьются крови, пока я ещё живой
Однако в третьем куплете есть печальная фраза, переворачивающая эту трактовку с ног на голову: «мышеловкин сыр смеётся над моею пустотой». А стало быть, он воплощает ту могущественную силу, которая не только давит, но и подстегивает героя к постоянному духовному развитию.
Итак, мышеловка у экзистенциальных панков является амбивалентным символом, одновременно обозначающим диктат системы и постоянную готовность к духовному преображению и победе над внутренним «ветхим Адамом».
Резюме
Белый свет - базовый символ у экзистенциальных панков. Сходясь клином в одной точке, он по принципу рефракции расщепляется на радужный спектр, каждый цвет которого можно соотнести с другими символами.
Оперируя ими, авторы стремятся к достижению постапокалиптического мира без греха: «И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет» (Апокалипсис, гл. 21).
Литература
1. Горшенёв, А. Ю. «Этот белый свет» / А. Ю. Горшенёв // Поэты русского рока. Анатолий Крупнов, Андрей Князев, Илья Чёрт, Михаил Борзы-кин, Василий В. Васинъ, Алексей Горшенёв. - Санкт-Петербург : Издательство «Азбука-классика», 2004. - С. 433.
2. Доманский, Ю. В. «Ангедония» Янки Дягилевой. Опыт анализа одного исполнения / Ю. В. Доманский // Русская рок-поэзия: текст и контекст. - Тверь ; Екатеринбург, 2008. - Вып. 10. - С. 153-166.
3. Доманский, Ю. В. Поэтика Егора Летова. Беседы с исследователями / Ю. В. Доманский. - М. : Издательство «Выргород», 2021. - 320 с.
4. Доманский, Ю. В. Формульная поэтика Егора Летова / Ю. В. Доманский. - Москва ; Калуга ; Венеция : Издательство Bull Terrier Records, 2018. - 160 c.
5. Дягилева, Я. С. Ударение на слоге выше прописной строки / Я. С. Дягилева // Русское поле экспериментов. - М. : ТОО «Дюна», 1994. - 304 с.
6. Есенин, С. А. Собрание сочинений в шести томах / С. А. Есенин. -М. : Издательство «Художественная литература», 1979. - 398 с.
7. Зайцев, Б. К. Сочинения в трёх томах / Б. К. Зайцев. - М. : Издательство «Терра», 1993. - Том 2. - 528 с.
8. Кузнецов, Ю. П. Стихотворения и поэмы / Ю. П. Кузнецов. - М. : Издательство «Детская литература». - 206 с.
9. Кундера, М. Невыносимая лёгкость бытия / М. Кундера. - Текст : электронный // ЛитРес. - URL: https://www.litmir.me/br/?b=62437 &p=1 (дата обращения: 20.05.2001).
10. Летов Егор: Они не пройдут! Интервью с самим собой // «Я не верю в анархию». - М. : Издательство «Выргород», 2019.
11. Рубцов, Н. М. Русский огонек / Н. М. Рубцов // Уйти. Остаться. Жить. - М. : Издательство «ЛитГОСТ», 2019. - Том II (часть 1). - С. 250-251.
12. Ступников, Д. О. От звездопада до прекрасного далёка (пять заветных образов-символов сибирского экзистенциального панка) / Д. О. Ступников // Русская рок-поэзия: текст и контекст. - Тверь ; Екатеринбург, 2017. -Вып. 17. - С. 151-173.
13. Судаков Олег (Манагер). Егор. Поперёк и во имя / О. Судаков. -Текст : электронный // Гражданская оборона : официальный сайт. - URL: http://www.gr-oborona.ru/pub/pub/1208508762.html (дата обращения: 30.04.2021).
14. Чёрная ленточка: официальное сообщество. - URL: https://vk.com/ paintnoise (дата обращения: 30.04.2021). - Текст : электронный.
15. Штепа, В. В. Стихии русского рока / В. В. Штепа // Русская рок-поэзия: текст и контекст. - Тверь, 2000. - Вып. 4. - С. 3-9.
