CC BY
135
► философия ИСКУССТВА
ПЛАТОНИЗМ у ШЕКСПИРА1
PLATONiSM iN SHAKESPEARE
Флорова Валерия Сергеевна
Доцент кафедры философии Московского педагогического государственного университета, кандидат философских наук E-mail: [email protected]
Florova Valeria S.
Assistant professor at Philosophy Department, Moscow State Pedagogical University, PhD in Philosophy
E-mail: [email protected]
Аннотация. Ренессанс был временем последовательного возрождения платонизма и неоплатонизма. Характерной особенностью этой эпохи стало то, что в новую эпоху философию Платона прочитали в первую очередь как философию любви. Платоновский Эрос в эпоху Возрождения сделался принципом, связавшим все земное с областью божественного и трансцендентного, придав ему гуманистический характер. Отчасти причиной этому являлась предшествовавшая Ренессансу куртуазная культура с ее культом служения даме и догматом о том, что Бог есть любовь. В результате истоки возрожденческого платонизма обнаруживаются не только в философии, но и в поэзии - от итальянских стильновистов до английских поэтов-елизаветинцев: Сидни, Спенсера и Шекспира.
Однако у самого Шекспира платонизм претерпел радикальное изменение. В центре эстетической системы «Сонетов» встал не статичный архетип, не трансцендентная Идея прекрасного и не идеализированная дама, но живой и несовершенный человек. Роль Прекрасного друга определяется не столько тем, что он является
Abstract. The Renaissance era saw the consistent revival of both Platonism and neo-Platonism. What became the most characteristic of the new era was reading Plato's philosophy as, above all, a philosophy of love. The Renaissance culture made Plato's Eros a principle linking the realm with divine and transcendental, giving it a Humanist interpretation. At least partially, this idea was derived from the pre-Renaissance culture of Medieval courtly love with its worship of the lady and emphasis upon the 'God is love' dogma. As a result, theory of Renaissance neo-Platonism is observable not only in works of philosophy, but in poetry as well - from the italian poets of dolce stil novo to the English poets of Elizabethan era, such as Sidney, Spencer and shakespeare.
However, it is in Shakespeare's works exactly that Platonism underwent a crucial transformation. The aesthetic system of the Sonnets became centred, rather than a static archetype or a transcendent idea of beauty, on a real and imperfect person. The function of the Fair Friend is set not as much by his representing
1 Работа выполнена при поддержке РГНФ, проект № 14-04-00531.
носителем платоновского триединства «блага-красоты-истины», сколько тем, что платоновская триада в мире Шекспира вообще не существует вне живой «субстанции» друга. Если возрожденческая наука постепенно переместила центр универсума от Земли к Солнцу, то антропоцентрическое мировоззрение окончательно утвердило средоточие духовной вселенной в сердце человека. Истина, красота и благо укоренены там. Поэтому основой шекспировской концепции служит не платоновское восхождение к миру идей, а нисхождение в себя - средневековая исповедь, признание. Однако для своего существования признание требует авторитета, полномочного его принять. Прекрасный друг выступает именно в качестве такого высшего авторитета. Весь мир трансцендентного Шекспир обнаруживает в дорогом существе. Заоблачная платоновская идея окончательно и бесповоротно становится земным человеком. Вне его ничего не существует: ни гармонии, ни истины, ни порядка, ни самого мира. Вне его все распадается и само время «выходит из суставов».
Ключевые слова: платонизм, идея прекрасного, платоновская теория любви, Шекспир, признание.
the Platonic triunity of 'truth, goodness and beauty' as by the fact that, in Shakespeare's world, the Platonic triunity is basically nonexistent outside the living 'substance' of the Friend. if Renaissance science was gradually shifting the centre of the universe from Earth to Sun, the anthropocentric view had finally established the centre of the spiritual universe in an individual's mind. it is there that truth, goodness and beauty are rooted. Thus the basis of Shakespeare's philosophy is not the Platonic ascent to the realm of ideas, but rather a descent into the self - a kind of Medieval confession. However, a confession is only made such by the presence of somebody authorized to hear it. This supreme authority is represented by the Fair Friend. The whole realm of transcendent is revealed to Shakespeare in the beloved one. The empyreal idea of Plato's becomes - finally and irreversibly - an earthly human. Without this human-being nothing is possible: either harmony, or truth, or system, or the world itself. Without him everything disintegrates, and Time itself is 'out of joint'.
Keywords: Platonism, the idea of beauty, Plato's theory of love, Shakespeare, confession.
Ренессанс в Западной Европе был, как известно, периодом возрождения и бурного увлечения платонизмом. Обнаружение гуманистами оригинальных греческих текстов, до тех пор неизвестных, или, точнее говоря, известных только в интерпретациях отцов церкви, стало поворотным моментом для возрожденческого мироощущения. «Платон и вообще греческие классики олицетворяют собой открытие заново неведомой Средним векам культуры», - писал у. Эко [1, с. 186].
Это открытие в некотором роде увенчало весь процесс «воскрешения» античности. Ренессанс вообще оказался возможен только благодаря чувству дистанции, появившемуся на излете средневековья, после нескольких веков христианской цивилизации - чувству окончательной утраты античности и страстному стремлению оживить ее. «Ренессанс пришел, чтобы понять, что Пан умер, - как точно отметил Э. Панофский, - что мир древних Греции и Рима... давно потерян, как рай Мильтона, и может быть обретен только в духе» [2, с. 99]. Осознание утраты открыло, однако, новую и небывалую в прошлом возможность
диалога с античной культурой, которая, хотя и была прародительницей современной, все же уже отделилась от нее как нечто особое. Эпоха Ренессанса - это эпоха великого собеседования, первая, по глубокому наблюдению Л. М. Баткина, попытка синтеза разных культур, имеющих онтологическое единство. «Гуманисты, - подчеркивал Л. М. Баткин, - впервые обнаружили, что история дискретна и целостна одновременно» [3, с. 192].
Обращение к целым эпохам как к живым целокупностям было характерно для гуманистов. Для этих людей нет непреодолимых границ, нет культурного отчуждения по отношению к прошлому. Отсюда вытекает характерный эклектизм Ренессанса: возрожденцы не видят разницы между платонизмом и неоплатонизмом, между Платоном и Плотином, Проклом и Порфирием: унаследовав от схоластики «страх перед противоречием», они объявляют несовпадения между авторитетами видимостью, а не сущностным различием. Для гуманистов платонизм и неоплатонизм - единое философское целое, как утраченная античность - единая целокупная эпоха.
Особенно важно отметить, что в новую эпоху философия Платона была прочитана в первую очередь как философия любви. Отчасти причиной тому являлась предшествовавшая Ренессансу куртуазная культура: именно она оказалась той отчуждающей силой, которая создала необходимую для исторической перспективы дистанцию, и одновременно стала переходным мостиком от Античности через Средневековье. Куртуазная культура предопределила то, что истоки возрожденческого платонизма флорентийской школы обнаруживаются не только в философии, но и в поэзии: итальянские стильновисты, от Гвидо Кавальканти до Данте, «открыли» возрожденческий платонизм еще до того, как Фичино открыл самого Платона. Любопытно заметить, что заканчивается эта эпоха тоже поэтами, но уже английскими: Филипом Сидни, Эдмундом Спенсером и Уильямом Шекспиром.
Возрожденческий платонизм, разумеется, не имел единого характера. Можно выделить несколько периодов его развития, каждый из которых определяется как содержанием, так и формой своего бытования. Прежде всего, тот платонизм, который был унаследован средневековьем от отцов церкви, Псевдо-Дионисия Ареопагита и даже от Аристотеля, не имел в себе ничего специфически возрожденческого. Для того чтобы обрести новый характер, он должен был перевернуть платоновскую систему с ног на голову, поставив в центр всего не самодостаточную идею, не Единое Плотина и даже не христианского Бога, а человека. «Это был, - как пишет А. Ф. Лосев, - да будет позволено употребить термин, используемый обычно некритически.. гуманистический платонизм» [4, с. 67]. «Стихийный человеческий субъект, восторжествовавший в период Ренессанса... нашел в неплатонизме очень выгодный для себя принцип, позволивший ему быть и чем-то земным, каким-то вполне самостоятельным стихийным самоутверждением и жизнеутверждением и в то же самое время разрешавший и даже оформлявший для него любое космическое стремление и любую жажду охватить мир в целом» [4, с. 69].
Принцип, о котором говорит здесь русский философ, был Эросом платоновской теории любви. Частично совпав с куртуазным пониманием служения даме и христианским догматом о том, что Бог есть любовь, в эпоху Возрождения он изменил характер так радикально, что уже Пико делла Мирандола вынужден был посвятить целую главу второй книги «Комментария к канцоне о любви Джироламо Бенивьени» обсуждению разных значений слова «любовь», указывая, что Марсилио Фичино в этом вопросе «все смешал и
перепутал» [5, с. 278]. Действительно, знаменитый переводчик Платона и неоплатоников расширил толкование любви, сделав Эроса универсальной мировой силой.
Говоря о «теории любви», предопределившей облик культуры Ренессанса, В. П. Шес-таков выделил три периода, из которых первый был чисто поэтическим (ХШ-Х1У вв.) - это период //dokesШnuovo", Данте и Петрарки; второй - философским (XV в.) - это эпоха Флорентийской Академии; и третий - эротико-дидактическим (XVI в.) - это век, когда были написаны популярные трактаты, предписывающие правила галантного поведения [6, с. 6]. Однако такая периодизация верна только для итальянского Возрождения. В XVI столетии, когда Ренессанс дошел до Северной Европы и дал короткую, но яркую вспышку в Англии, платонизм обрел немного другую историю.
«Платонизм в английском ренессансе был отчетливо литературным феноменом» [7, р. 215], - писал Сирс Джейн, специально исследовавший этот феномен. Особое внимание, по его мнению, следует обратить на то, что неоплатонизм флорентийского толка практически никак не повлиял на английскую возрожденческую культуру, поскольку основные заимствования шли из Франции, а не из Италии. Даже сам Платон был известен в Англии не в латинских изданиях Фичино, а в переводах Жана де Серра.
Джейн начинает историю английского платонизма с 1442 г., когда герцогу Хамфри Глостеру поднесли в дар первый за 300 лет перевод «Государства» Платона. «Если мы начнем с 1442 г. и перечислим хронологически все произведения английской литературы, имеющие отношение к платонизму. то обнаружим, что вплоть до 1579 г. мы имеем почти исключительно прозаические труды (главным образом Элиота, Ашема, Линакра, Мора, Колета и Лапсета). Между 1570 г. и почти 1610 г. большая часть платонических трудов - это стихи (Спенсера, Сидни, Дрейтона и др.). После 1610 г. платонизм проявляется главным образом в драматических работах. Поскольку эти изменения литературной формы отражают соответствующие изменения в характере самого платонизма, удобно размышлять об английском возрожденческом платонизме в терминах: "период платонической прозы", "период платонической поэзии" и "период платонической драмы"» [7, р. 222-223].
Если отвлечься от жанровых обозначений, первый период можно было бы назвать чисто философским: раннетюдоровские гуманисты интересовались главным образом космогонией и социально-политической доктриной Платона. Однако в елизаветинский век, который обычно и имеют в виду, говоря об английском ренессансе, платонизм обрел жизнь в поэзии, с которой и начал свое возрождение в Италии. Как легко понять, в это время под платонизмом понималась в первую очередь теория любви, захватившая воображение поэтов.
Большая часть английских поэтов Платона, разумеется, не читала ни в малоизвестных в Англии переводах Фичино, ни в переводах де Серра. Почти единственным исключением является Эдмунд Спенсер, чьи «Четыре гимна», и особенно «Гимн Небесной Красоте», явственно обнаруживают знакомство с работами главы Флорентийской Академии. Большую часть представлений о платоновском Эросе английские литераторы почерпнули из изданного в 1561 г. (за три года до рождения Шекспира) перевода «Придворного» Баль-дассаре Кастильоне - перевода, выполненного Томасом Хоуби.
у самого Шекспира, однако, мог быть еще один, довольно специфический источник. В 1594 г. - том самом, когда Шекспир издал свою «Обесчещенную Лукрецию», посвященную
юному графу Саутгемптону, у его молодого патрона имелся учитель итальянского языка, талантливый лексикограф Джон Флорио. Этот англичанин итальянского происхождения (с отцовской стороны) страстно любил и превосходно знал культуру своей прародины. Не исключено, что своеобразная концепция, легшая в основу «Венеры и Адониса» - поэмы, изданной Шекспиром в 1593 г. с посвящением все тому же Саутгемптону, а также платонические идеи, прослеживающиеся в «Сонетах», обязаны своим происхождением общению в избранном кружке интеллектуалов и богемы, собравшемся вокруг едва вышедшего из-под опеки аристократа.
В XIX в. был поднят вопрос о влиянии платонической теории любви на поэзию Шекспира. То обстоятельство, что в центре всего корпуса «Сонетов» вместо традиционной дамы находится Прекрасный друг, поставило вопрос: следует ли интерпретировать этот факт биографически или это скорее эстетический феномен? В 1905 г., отрицая биографическую теорию, Сидни Ли писал, что сонеты основаны на поэтических традициях, якобы господствовавших в елизаветинскую эпоху: «Сотни сонетистов, используя язык любви, прославляли очарование молодых людей главным образом ради того, чтобы признать их своими патронами в согласии с традицией, которая являлась особенностью Ренессанса» [8, p. 10].
Проблема заключается в том, что на самом деле подобной традиции никогда не существовало, как не существовало и сотен сонетистов, якобы ей следующих. Как писал уже в XX в. Дж. У. Ливер, «во всем корпусе ренессансной поэзии нет параллели шекспировскому исследованию темы дружбы, выдерживаемому более чем в ста двадцати сонетах» [9, p. 165]. Нетрадиционность шекспировской лирики в этом аспекте и привела исследователей к закономерному вопросу: не являются ли «Сонеты» Шекспира отражением ренессансного платонизма? Наиболее полно рассмотрел эту проблему Дж. Уиндхэм в своем издании шекспировской поэзии.
В отличие от Ли, Уиндхэм полагает, что на поэта повлиял реальный опыт, хотя гораздо более важным фактором был поэтический талант и интерес с трансцендентальному. Здесь наибольшего внимания достойна шекспировская трактовка платоновской идеи красоты, которая, в частности, проявляется в мотиве отождествления Поэтом себя с Прекрасным другом. В 22-м и 62-м, в 36-м и 39-м, в 37-м и 53-м сонетах лирический герой на множество ладов повторяет ту мысль, что они с Другом - одно и что именно Друг - носитель подлинной сущности, тогда как Поэт только его тень. Диалектика подлинной сущности и ее тени, несомненно, является явно платоновской: аналогичные примеры можно найти в лирике Ми-келанджело, хорошо знакомого с флорентийским изводом платонизма. Шекспир мог узнать об этом от Флорио или из перевода Хоуби. «Говоря о красоте, - писал Кастильоне, - проявляющейся лишь в телах и особенно в человеческих лицах... мы скажем, что она есть истечение божественной благости. Красота изливается как луч солнца на все сотворенные вещи. Но когда она отражается в лице с правильными чертами, с радостной игрой утонченных красок, света и тени, она является в своем высшем блеске. И своего обладателя красота наделяет изяществом и чудесным сиянием, словно луч солнца, отразившийся в красивой золотой вазе, отделанной и украшенной драгоценными камнями» [5, с. 347].
Однако незнание Шекспиром первоисточника повлекло за собой то, что поэт в реальности создал собственную концепцию идеи красоты. Суть нового платонизма «Сонетов» в том, что прелесть Друга уже не является отражением некой подлинной сущности -самой идеи прекрасного, напротив: земная преходящая прелесть вытесняет платоновскую
идею и занимает ее место: «"Сонеты" не являются, как утверждают некоторые, толкованием платоновской теории или ее флорентийского варианта. На самом деле он [Шекспир] - в отличие от Спенсера - так далек от попыток методического толкования платоновской теории, что выворачивает наизнанку саму систему, словарь которой обобрал. Красота Друга больше не является "красивой золотой вазой", которая отражает Вечную Красоту блистательнее, чем что-либо еще. Для большего риторического эффекта она под руками Шекспира сама становится архетипическим образцом и сущностью, по отношению к которой все прекрасные вещи суть только тени» [10, p. CXXII].
Наблюдение Уиндхэма удивительно точно. Эстетика платонической любви, которая, безусловно, определяет сонеты Шекспира, базируется в основном на личном психологическом переживании, а не на ясном знании теории. Именно поэтому «Сонеты» гораздо ближе к платоновскому «Федру», чем к «Пиру», то есть к переживанию любви, а не к ее философскому обоснованию. Мир идей, доминанта платоновского учения, практически полностью отсутствует у Шекспира, подменяясь живой «субстанцией» Друга. Друг, а не Идея - вот что является началом и концом красоты.
По первоначальному замыслу Шекспира Друг должен был стать живым идеалом. Его качества определяются платоновской триадой Красоты-Блага-Истины: fair, kind, true (сонет 105). Однако из текста быстро становится ясно, что такое положение Прекрасному другу оказалось не по силам: после первых двадцати стихотворений он превращается в самого обыкновенного человека - увлекающегося, ошибающегося, легкомысленного, самолюбивого и требовательного. Едва ли от идеального воплощения платоновского триединства можно было ожидать измены лирическому герою с его же возлюбленной. Идеалу fair-kind-true не соответствует и оценка Прекрасного друга посторонними людьми, чье мнение поэт вводит крайне редко и неохотно и которое в целом не разделяет, хотя иногда вынужден с горечью к нему прислушиваться (сонеты 69, 96). Наконец, идеалу fair-kind-true не соответствует и поведение друга-покровителя, который почти требует похвал в свой адрес, а, не получая таковых, не только порицает поэта (сонет 103), но и начинает охотно принимать похвалы других, вызывая обиду и ревность (82-85). Поведение друга порою приводит поэта в отчаяние (сонеты 87-90), иногда рождает в нем подозрения в неверности (сонеты 92, 93), иногда вызывает тоску (сонеты 27, 28, 43). Все эти чувства, разумеется, далеки от тех, которые должен рождать в любящей душе истинный прекрасный друг Платона: «при взгляде на него память возничего несется к природе красоты и снова видит ее, воздвигшуюся вместе с рассудительностью на чистом и священном престоле» [11, с. 163].
Однако - и это снова возвращает нас к гуманистическому характеру возрожденческого платонизма - Прекрасный друг при всех несовершенствах отнюдь не теряет статуса архетипического образа, самой Идеи прекрасного. Более того: неверный сам, он все равно остается прообразом верности. Трагедия состоит в том, что, разрушая платоническую триаду в себе, друг, по утверждению Шекспира, разрушает ее в космическом масштабе, порождая едва ли не вселенскую катастрофу.
Но, конечно же, эта катастрофа разыгрывается отнюдь не в космосе. Главной ареной платоновского Эроса у Шекспира становится не мир трансцендентного, а человеческая душа. Если возрожденческая наука постепенно переместила центр универсума от Земли
к Солнцу, то антропоцентрическое мировоззрение окончательно утвердило средоточие духовной вселенной в сердце человека. Истина, красота и благо укоренены там. Основой этико-эстетической концепции шекспировских «Сонетов» служит не платоновское восхождение к миру идей, а нисхождение в себя - средневековая исповедь, признание, которое М. Фуко считает основополагающей традицией для всей современной культуры. Ведь с точки зрения христианского миропонимания истина не является чем-то существующим вне человека: она может и должна быть обнаружена в недрах собственной души. При этом обязанность признания, пишет М. Фуко, «столь глубоко внедрена в нас, что мы больше уже не воспринимаем ее как действие принуждающей нас власти; напротив, нам кажется, что истина, которая располагается в самом потаенном месте нас самих, только того и "требует", чтобы выйти на свет. Признание якобы освобождает. истина будто бы не принадлежит порядку власти, но состоит в изначальном родстве со свободой» [12, с. 159].
Однако для своего существования признание требует авторитета, каким является институт власти, полномочный его принять, будь то власть церковная или светская, Бог или совесть. Прекрасный друг «Сонетов» Шекспира выступает в качестве именно такого авторитета. Одна его воображаемая «тень» способна вызвать поэта на обличение в самом себе «постыдного» и «праздных часов», хотя он хорошо понимает, что причиной тому является не воля друга, а его собственная любовь. Друг и любовь к нему властны порицать и оправдывать, они определяют ту точку зрения, с которой поэт смотрит на самого себя. Не статичная платоновская идея, но живой и несовершенный человек, ставший центром существования лирического героя, - вот что лежит в основе шекспировского поэтического варианта платонизма. Весь мир трансцендентного Шекспир обнаруживает в близком и дорогом существе. Заоблачная платоновская идея окончательно и бесповоротно становится земным человеком. Вне его ничего не существует: ни гармонии, ни истины, ни порядка, ни самого мира, все распадается и само время «выходит из суставов». Именно поэтому Отелло говорит Дездемоне свои знаменитые слова:
Люблю тебя, и если разлюблю, Наступит хаос.
Список литературы
1. Эко, У. Искусство и красота в средневековой эстетике [Текст] / у. Эко. - СПб.: Алетейя, 2003. - 256 с.
2. Панофский, Э. Ренессанс и «ренессансы» в искусстве Запада [Текст] / Э. Паноф-ский. - М.: Искусство, 1998. - 362 с.
3. Баткин, Л. М. Итальянское Возрождение: проблемы и люди [Текст] / Л. М. Бат-кин. - М.: Рос. гос. гуманит. ун-т., 1995. - 448 с.
4. Лосев, А. Ф. Эстетика Возрождения. Исторический смысл эстетики Возрождения [Текст] / А. Ф. Лосев. - М.: Мысль, 1998. - 750 с.
5. Эстетика Ренессанса [Текст]: антология: в 2 т. / сост. В. П. Шестаков. - М.: Искусство, 1981. - Т. 1. - 495 с.
6. Шестаков, В. П. Ренессансная философия любви, ее отражение в живописи и поэзии [Текст] / В. П. Шестаков // Образы любви и красоты в культуре Возрождения / отв. ред. Л. М. Брагина. - М.: Наука, 2008. - 275 с.
7. Jayne, S. R. Ficino and the Platonism of the English Renaissance [Text] / S. R. Jayne // Comparative Literature. - 1952. - Vol. 4, No. 3 (Summer). - P. 214-238.
8. Shakespeare's Sonnets [Text] / S. Lee (ed.). - Oxford: At the Clarendon Press, 1905. -71 p.
9. Lever, J. W. The Elizabethan love sonnet [Text] / J. W. Lever. - London: Barnes & Noble Books, 1966. - 284 p.
10. The Poems of Shakespeare [Text] / edited with an Introduction and Notes by George Wyndham. - London: Methuen and Co, 1898. - 343 p.
11. Платон. Федр [Текст] / Платон // Собр. соч.: в 4 т. - Т. 2. - М.: Мысль, 1993. - 528 с.
12. Фуко, М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности [Текст] / М. Фуко. - М.: Касталь, 1996. - 448 с. - Т. 1. Воля к знанию. История сексуальности.
References
1. Eko U. Iskusstvo i krasota v srednevekovoy estetike. St. Petersburg: Aleteyya, 2003. 256 p. (In Russian)
2. Panofsky E. Renessans i "renessansy" v iskusstve Zapada. Moscow: Iskusstvo, 1998. 362 p. (In Russian)
3. Batkin L. M. Italyanskoe Vozrozhdenie: problemy i lyudi. Moscow: Ros. gos. gumanit. un-t., 1995. 448 p.
4. Losev A. F. Estetika Vozrozhdeniya. Istoricheskiy smysl estetiki Vozrozhdeniya. Moscow: Mysl, 1998. 750 p.
5. Shestakov V. P. (comp.) Estetika Renessansa: antologiya: in 2 vol. Moscow: Iskusstvo, 1981. Vol. 1. 495 p.
6. Shestakov V. P. Renessansnaya filosofiya lyubvi, ee otrazhenie v zhivopisi i poezii. In: Obrazy lyubvi i krasoty v kulture Vozrozhdeniya. Moscow: Nauka, 2008. 275 p.
7. Jayne S. R. Ficino and the Platonism of the English Renaissance. Comparative Literature. 1952. Vol. 4, No. 3 (Summer), pp. 214-238.
8. Lee S. (ed.) Shakespeare's Sonnets. Oxford: At the Clarendon Press, 1905. 71 p.
9. Lever J. W. The Elizabethan love sonnet. London: Barnes & Noble Books, 1966. 284 p.
10. The Poems of Shakespeare. Edited with an Introduction and Notes by George Wyndham. London: Methuen and Co, 1898. 343 p.
11. Plato. Phaedrus. In: Collected works: in 4 vol. Vol. 2. Moscow: Mysl, 1993. 528 p. (In Russian)
12. Foucault M. Volya k istine: po tu storonu znaniya, vlasti i seksualnosti. Moscow: Kastal, 1996. 448 p. Vol. 1. Volya k znaniyu. Istoriya seksualnosti. (In Russian)
Интернет-журнал «Проблемы современного образования» 2016, № 3
