Письмо второе Текст научной статьи по специальности «История и археология»

ОТКЛИКИ

Два письма об абреках

Поводом для появления первого письма послужила статья Владимира Бобровникова «Абреки и государство: культура насилия на Кавказе», напечатанная в нашем журнале почти шесть лет назад (см.: Вестник Евразии, 2000. № 1 (8). С. 19—46). Второе письмо представляет собой ответ на первое.

Сам факт живой реакции на текст шестилетней давности не мог не порадовать и нас, и автора статьи. Но главное, что привлекло внимание к письму, было не это, а его особенности — диалогичность и содержательная насыщенность. Именно поэтому решено было напечатать письмо в том виде, в каком оно было получено (исправлены только опечатки и ошибки в сочетаемости слов), то есть как вдумчивый и в то же время непосредственный отклик на прочитанное. По этой причине в первом письме нет ссылок на упоминаемые работы. Оба автора, когда писали свои письма, вольно или невольно адресовали свои тексты не только один другому, но и к более широкой аудитории наших читателей, интересующихся исторической и современной жизнью Кавказа.

Редакционный совет

Письмо первое

Главному редактору С. А. Панарину, историку Владимиру Бобровникову г. Закаталы, Азербайджан 8 августа 2006 года

«Не будет невежливостью стучать камнем в дверь, у которой нет звонка».

Фридрих Ницше

Многоуважаемые господа!

Недавно я с пристальным вниманием прочел статью российского историка Владимира Бобровникова под названием «Абреки и государство: культура насилия на Кавказе». Честно говоря, статья

произвела на меня сильное впечатление. Это актуальное и интересное историческое исследование. Эта статья и другие недавние кавказоведческие труды российских ученых, с которыми я знаком, например, недавно возрожденное усилиями российского кавказоведа В. В. Дегоева издание знаменитого дореволюционного «Кавказского сборника», подтверждают тот факт, что историки России сохраняют за собой ведущую роль в исследовании кавказской темы. Без преувеличения могу сказать, что по отношению к истории Кавказа российские ученые приумножают славные традиции своих предшественников, таких как Р. А. Фадеев, В. А. Потто, М. Владыкин, В. Л. Величко и другие. В этом есть и доля объективных обстоятельств. Ведь и после распада Советского Союза Россия остается кавказским государством. До сих пор большая часть Кавказа принадлежит Российской Федерации.

Что же касается статьи Владимира Бобровникова, то в первую очередь я хочу сказать автору огромное спасибо за столь актуальное и интересное историческое исследование. Довожу до Вашего сведения, что я живу в центре бывшей Джаро-Белоканской исторической области, что сегодня является Закатальским районом Азербайджанской республики. Некоторые исторические реалии, анализируемые многоуважаемым Владимиром Бобровниковым в его статье, связаны именно с тем краем, где я живу. Особую гордость для меня представляет тот факт, что история нашего региона освещалась автором статьи на престижных международных исторических семинарах в Нью-Йорке и Омске.

Мне хотелось бы поделиться с Вами некоторыми соображениями, возникшими у меня по прочтении указанной статьи. Свое письмо я хочу начать со знаменитого высказывания русского писателя-дека-бриста Бестужева-Марлинского. Этот обожатель Кавказа пишет в своих «Письмах русского офицера» следующее: «Мы жалуемся, что нет у нас порядочных сведений о народах Кавказа. Да кто же в этом виноват, если не мы сами. В России я встретился с одним заслуженным штабс-офицером, который на все мои расспросы о Грузии, в которой он терся лет двенадцать, умел только отвечать, что там очень дешевые фазаны». Замечание Бестужева-Марлинского показывает, что о событиях, происходивших на Кавказе, очень скудно знали и прежде, слова писателя не потеряли своей актуальности и по сей день. Сегодня можно встретить такое же безразличие и незнание Кавказа. Прошлое Кавказа напоминает сегодня дверь, у которой нет

звонка, и каждый должен стучать в нее камнем. Так вот, статья В. Бобровникова есть попытка поставить звонок на эту дверь.

Мои конкретные замечания и дополнения к статье следующие. Я бы отметил, что словом «абрек» на Кавказе называли особо отважных людей. Были и другие их названия. Например, на Северо-Западном Кавказе таких храбрецов называли «хеджеретами». А на южных склонах Большого Кавказа, в Джарском вилаяте (впоследствии Закатальском округе), их нарекали «адаловами». Здесь наряду с абречеством вполне можно говорить об «адаловчестве». Если понятия «абрек» и «хеджерет» часто встречаются в исторических работах, то могу с уверенностью сказать, что про адаловов пока никто еще не писал. В буквальном переводе с закатальского говора аварского языка это слово означает «сумасшедший». В истории известны примеры, когда разные народы называли наиболее отважных своих героев безумцами. Например, в азербайджанском эпосе «Кёр-оглы» соратник героя, именем которого назван эпос, носит имя Дэли, что на азербайджанском означает «сумасшедший». Действовали адаловы как раз в тех районах, которые В. Бобровников называет «ареалом исторического распространения наездничества», то есть набегов. Это Алазанская долина.

Кстати, по утверждению автора, Алазанская долина — Грузия. Это не совсем так. У реки Алазань есть лево- и правобережье. Большая часть долины находится на левом берегу реки, то есть в историческом районе расположения Джарского вилаята. Ныне это северо-западные районы Азербайджанской республики. Сравнительно малая часть долины находится на правом берегу, собственно в Кахетии, что сейчас Республика Грузия. В Алазанской долине объектом нападений абреков или адаловов служило как раз правобережье. Левый же берег, точнее Закатальское плато, где сейчас находятся административные здания и жилые дома, служил местом сбора абреков со всего восточного Кавказа, готовившихся совершить набег на Кахетию. Сюда съезжались абреки с Северного Кавказа и Дагестана. Как хозяева плато, адаловы из «вольных обществ» Джаро-Белокан играли ведущую роль в подготовке набега.

В статье упомянуты также некоторые обозначения набегов по этническому признаку. Среди прочих здесь значится грузинское название наездничества «лекианоба». Существует большая литература об этом явлении. Многие грузинские исследователи рисуют Восточную Грузию или Кахетию извечной жертвой наездничества абреков, нападавших на нее с территории Джаро-Белоканских сельских

общин. Примером такой оценки служат работы В. Н. Гамкрелидзе. Этот историк относит начало набегов на Грузию к эпохе нашествия гуннов на Европу. Справедливости ради отмечу, что такое видение проблемы однобоко. Есть конкретные исторические факты, говорящие о частых набегах грузин на земли Чарталах, то есть на Джаро-Белоканы, с XVI века. После себя они оставляли пепел сожженных деревень и море крови. Так, захватив в середине XVI века высокогорное селение Сарыбаш в Чарталах, военные отряды грузин полностью разрушили деревню и истребили людей, молившихся в мечети. Описание этой кровавой драмы есть в трудах русского историка XIX века В. А. Потто. Набеги на левобережье реки Алазань знаменитого тушинского абрека Шоты Глухакадзе ярко описал в своем произведении «Кавказ» Александр Дюма.

По словам Потто, после покорения земель «вольных обществ» Чарталах фельдмаршалом А. И. Паскевичем участились набеги на них из-за Алазани кахетинских наездников. Для охраны от них начальник Джарского вилаята князь Бекович-Черкасский вынужден был поставить у берегов Алазани вооруженную охрану. Самым страшным разорениям Джаро-Белоканы подверглись дважды. Сначала, после подавления восстания 1830 года, в Джаре и других селениях области не осталось камня на камне. Тогда же при попустительстве командования царских войск тушинские наездники грабили местных жителей и совершали над ними насилия. Еще более страшным насилиям жители области подверглись после подавления в 1863 году восстания под предводительством знаменитого адалова или абрека Гаджи-Муртуза. Русский историк того времени Р. А. Фадеев так описывает варварское разорение области грузинами: «Дело дошло до того, что из-за Алазани, из Кахетии, приходили толпами оборванные люди с мешками на спине брать что хотели — джаро-белоканцы были так устрашены, что не смели оказать ни малейшего сопротивления даже таким хозяевам».

Трагедия этих набегов изображена на известной картине немецкого художника Теодора Горшельда, называющейся «Разорение лезгинского аула». Сам Горшельд был свидетелем таких сцен. Примеры подобных насилий можно приводить долго. Поэтому исследования, выпячивающие «лекианоба» и рисующие мусульман гор и предгорий исключительно хищниками и разбойниками, а население Кахетии — их жертвами, не соответствуют исторической действительности. Неверным будет и целиком связывать эти набеги с деятельностью ада-ловов или абреков, участвовавших в них и прикрывавших собой

самые опасные участки фронта. Более верную оценку этих явлений, на мой взгляд, дал тот же Потто. По его словам, «это была война не политическая, не религиозная, а самая ужасная из всех войн — война за существование». Интересно отметить, что в лаконичной джар-ской летописи XVIII века, известной под названием «Хроника войн Джара», в словах хрониста нет ненависти к противнику, есть только сочувствие к жертвам насилий, к какой стороне они бы ни принадлежали. «Непрекращающиеся войны между Джар-Талой и Кахети-ей, — замечает он, — привели к тому, что не осталось ни тавадов (князей) в Грузии, ни джигитов в Джаре». Хронист не просто дает более взвешенную оценку наездничеству, как например упоминавшийся выше Потто, а прямо осуждает совершавшиеся обеими сторонами насилия. Аналогов этому источнику в Алазанской долине, которую В. Бобровников относит к «ареалам распространения наездничества», найти сложно. Такая оценка о многом говорит. Она может служить хорошим ответом исследователям, обвиняющим горское и предгорное население Кавказа в поддержке наездничества.

Как отмечает автор статьи, еще до окончательного завоевания Кавказа Российской империей здесь разбойничали, брали заложников и т. д. Как пример жертвы насилия приводится российский академик С. Гмелин, умерший в плену в Дагестане. Да, такие факты были, можно привести их множество. Вместе с тем это не отражает всей полноты политической истории региона. Еще до прихода русских на Кавказ горцы не только занимались разбоем и захватом заложников. В XVII—XVIII веках их храбрецы-адаловы еще и организовывали народные массы на борьбу с иноземными захватчиками, сражаясь в первых рядах народных ополчений. Их безмерно отважные действия не раз помогали горцам побеждать иноземных захватчиков. Так случилось в Джар-Талах весной 1738 года, когда огромная армия Надир-Шаха (1688—1747) вторглась в пределы их конфедерации. Население «вольных обществ» джарцев подняли на борьбу с армией Надира джарский адалов Ибрагим и адалов из Талы Халил. В Джиныхском ущелье они, совершив дерзкую вылазку, истребили командование иранской армии, включая брата Надир-Шаха Ибра-гим-хана. Лишившись руководителя, многотысячная армия позорно бежала с поля боя. Это событие имело немалый отклик в тогдашнем мире и во многом в дальнейшем способствовало поражению Надир-Шаха во Внутреннем Дагестане.

Из упомянутых в статье исторических деятелей мое внимание привлекли известные герои Кавказской войны Даниял-бек и Гаджи-

Мурат. Нужно сказать, что оба они были тесно связаны с Джаро-Бе-локанской конфедерацией. Первый был наследственным правителем Елисуйского султанства, входившего в состав Джаро-Белоканских вольных общин. Второй принял свой последний отчаянный бой в Джаро-Белоканах, на правобережье Эгри-чая, на территории современного Кахского района Азербайджанской республики. Отважный шамилевский наиб пал смертью храбрых и похоронен на месте боя. Его ухоженная могила до сих пор находится здесь. Уважаемый В. Бобровников называет обоих «знаменитыми абреками». Мне кажется, что понятие абрек здесь не в силах раскрыть всей значимости и полноты человеческих качеств обоих этих исторических личностей. Вспомним, что ими на тогдашнем Кавказе восхищались многие, в том числе и царские генералы и представители знати Российской империи. Так, русский аристократ М. Владыкин писал про Даниял-бека, что «вся фигура его надолго осталась в памяти». Эту оценку повторяли многие другие русские. В свете этих фактов более точной мне кажется характеристика, данная российским кавказоведом

В. В. Дегоевым, который называет обоих «крупными политическими фигурами имамата», «самостоятельными лидерами, которые привели под скипетр имама массу новых подданных, беспрецедентно расширили территорию государства и обогатили его казну». По-моему, оценка этих деятелей как абреков сужает их реальное политическое и военное значение.

В статье часто говорится про поддержку абреков местным населением, в чем автор видит важнейшее условие появления и сохранения абречества. Я бы выделил здесь две причины популярности абреков на Кавказе. Во-первых, хотим мы этого или нет, абрек, хеджерет, адалов или качаг были на Кавказе народными героями. Народ любил их, сочинял в их честь песни, былины, легенды. А соседние народы, наоборот, люто ненавидели его. Таких случаев, когда отдельная личность превращается в национального героя, в истории можно привести немало. С другой стороны, абреки всеми силами стремились сохранить уважение, которым они пользовались в обществе. Как опытные психологи, эти так называемые хищники или разбойники умели наладить отношения с разными слоями общества. Ярким примером тому служат три случая, происшедшие с известным всему Кавказу в начале ХХ века абреком Зелимханом Гушмазукаевым.

Один случай — это когда Зелимхан захватил в заложники знаменитого русского певца Ф. И. Шаляпина. У певца не было с собой никаких документов и он изо всех сил хотел доказать, что он и есть

Шаляпин, но ему не верили. Тогда Зелимхан предложил ему спеть. Поразительный голос певца очаровал Зелимхана и его товарищей и он с почетом отпустил Шаляпина. На следующий день после того по Кавказу пошла молва, что Зелимхан разбирается в искусстве и ценит хороших певцов.

Второй случай почти никому не известен. Мне его рассказал мой дедушка Мухаммед Солтан-оглы Солтанов в 70-х годах ХХ века. По профессии он был лудильщиком и потому в конце XIX — начале XX века исколесил весь Кавказ. В 1896 году молодой Мухаммед со своим отцом встретились в Тифлисе с последним российским императором Николаем II. Царь одарил окружавший его народ, включая и моего деда, золотыми монетами. После того Мухаммед брел с котомкой за плечами по дороге и был остановлен людьми Зелимхана. Дед был в оборванной одежде и, увидев это, Зелимхан велел подарить ему самую дорогую одежду из имевшейся у его спутников добычи. Нищего путника переодели в новую одежду, а старую положили в котомку за плечами. После этого дед пошел своим путем, громко славя Зелимхана. «Зелимхан — хорош, Зелимхан — настоящий джигит, Аллах да хранит Зелимхана», — постоянно восклицал он. Через некоторое время стражники остановили подозрительного путника и допросили, допытываясь, почему он хвалит Зелимхана, разве не знает, что он разбойник. В ответ на это дед достал из котомки свою прежнюю рваную одежду и, надев ее, обратился к стражникам: «Вот таким я был до встречи с Зелимханом», — сказал он. Потом вновь переоделся в подаренную ему абреком дорогую одежду и заметил стражникам: «А вот таким стал после встречи с ним. Разве я могу говорить плохо о таком человеке?!»

Последняя история показывает отношения, связывавшие Зелимхана с бакинским нефтяным магнатом Агой Муртузом Мухтаровым. Случай этот упоминается в литературе редко. Вначале следует сказать про самого Мухтарова. Этот миллионер был тесно связан с Северным Кавказом. В Грозном ему принадлежали нефтяные промыслы. Он был зятем царского генерала осетина Ахмеда Туганова. В честь своей жены Лизы-ханум Тугановой Мухтаров построил во Владикавказе на берегу Терека прекрасную мечеть, которая до сих пор носит его имя. Всего на деньги Мухтарова на Северном Кавказе было построено семь мечетей, последняя в Дербенте. С Зелимханом его свел следующий случай. Как-то раз Ага Муртуз обедал с другом в Беслане. В это время на привокзальную площадь вылетел авангард летучего конного отряда «свободных джигитов» Зелимхана. Однако

Ага Муртуз продолжал как ни в чем не бывало обедать. Пораженные его бесстрашием и наглостью люди Зелимхана хотели было немедленно расстрелять обоих незнакомцев, но вожак остановил их. Краткая беседа миллионера с предводителем «свободных джигитов» положила начало их дружбе. Позднее, когда 13 сентября 1913 года Зелимхан был убит, Мухтаров увез обоих его детей в Баку, а затем отправил за свой счет на учебу в Санкт-Петербург. Сын Зелимхана выучился на агронома, а дочь стала врачом.

Из приведенных выше трех случаев видно, что абреки умели заручиться поддержкой в самых различных слоях общества. Именно благодаря этому абречество и могло как птица Феникс возрождаться из пепла, вновь и вновь возникая на Кавказе. Их дела надолго оставались в народной памяти. Об этой же особенности движения говорят наблюдения, сделанные работавшим на Кавказе русским журналистом Василием Величко. В его книге «Кавказ: русское дело и междуплеменные вопросы» приведен следующий случай из практики действовавшего в Тифлисской губернии абрека (качага) Алай-бека Мурсагулова: «Алай-бек Мурсагулов, явившись с четырьмя разбойниками в одно из боржомских дачных мест, служащих излюбленной резиденцией армянской плутократии, заставил миллионер-шу-армянку лично поставить самовар и прислуживать у стола. Этот эпизод произвел фурор в местном обществе, угнетаемом наглостью привилегированных армянских богачей и обрадовавшемся возможности получить некоторое нравственное удовлетворение, хотя бы при помощи юмориста-разбойника». Затем автор рассказывает про некоторые отважные предприятия Алай-бека, например, как он «с несколькими молодцами ограбил караван дилижансов, в которых сидело до 100 человек, в том числе немало вооруженных солдат. Своим подчиненным он строго запрещал обижать женщин и детей, а в нескольких случаях отдавал обратно женщинам их драгоценности, узнав, что они связаны с дорогими воспоминаниями». Замечу от себя, что большинство представителей рода Мурсагуловых позднее переселились из Грузии в Гянджу и живут там и поныне. Кроме этого качага можно вспомнить и про описанного Величко и самим Максимом Горьким абрека из Елизаветпольской губернии Кярама. По словам Величко, последний «систематически раздавал бедным часть награбленной добычи».

Такими вот поступками абреки, хеджереты, адаловы и качаги оставляли по себе благодарную память у народа. Едва ли кто-либо так удачно, как Величко, определил всю силу их воздействия на сознание

народных масс. Этот талантливый журналист и бытописатель недаром отмечал, что «проделки их блистали порою то сказочной эффектностью, то рыцарским великодушием, то великолепным юмором».

Кроме симпатии народа, возникновению абречества немало способствовали грубые ошибки в действиях представителей царской администрации на Кавказе. Не случайно почти все известные удальцы до того, как оказались «по другую сторону баррикад», честно служили России на Кавказе. Свидетельством тому — судьбы уже упомянутых мной выше Даниял-бека Елисуйского, Гаджи-Мурата Аварского, предводителя Закатальского восстания 1863 года знаменитого адо-лава Гаджи-Муртуза, Алай-бека Мурсагулова, Кярама и многих других. История сохранила для будущих поколений и имена их гонителей, тупых представителей царской администрации на Кавказе, которые буквально своими руками создавали непримиримых врагов Российской империи. Это П. Д. Цицианов, Г. Е. Шварц, Тар-хан-Моуравов, С. Шаликов и некоторые другие. Свои верные наблюдения по этому поводу так обобщил уже упоминавшийся мной Величко: «Тупым формализмом испорчено все дело и создан разбойник, с которым кавказская власть так ничего и не смогла поделать в обыкновенном порядке».

Своеволие отдельных чиновников доходило до того, что они даже игнорировали указы и циркуляры вышестоящих властей Российской империи. Например, после того как Священный Синод в Санкт-Петербурге запретил посылать православных миссионеров для насаждения христианства в чисто мусульманские районы, в За-катальском округе князь Тархан-Моуравов при попустительстве

С. Шаликова насильно крестил мусульман. Следствием этого было появление в округе Гаджи-Муртуза, возглавившего восстание 1863 года. Русские источники XIX века открыто признают, что до того Гаджи-Муртуз честно служил империи. Например, известный кавказовед Р. А. Фадеев в записке, составленной для великого князя Михаила Николаевича, недавно назначенного перед этим наместником на Кавказе, писал, что штабс-капитан Гаджи-Муртуз верой и правдой служил русскому правительству, пока шла Кавказская война. Он первым из закатальских мусульман стал бороться с разбойни-ками-качагами, доставив начальству 60 адаловских голов.

Другим, еще более ярким, примером произвола царских чиновников на Кавказе служат действия П. Д. Цицианова по отношению к гянджинскому хану Джаваду. Последний без сопротивления сдал 13 декабря 1796 года хорошо укрепленный город трехтысячному отря-

ду генерал-майора Римского-Корсакова. Выехав навстречу царским войскам, он заявил о своем переходе под высокое покровительство России. Как же так случилось, что через семь лет Джавад-хан превратился в непримиримого врага Российской империи? Почему в 1804 году произошла кровавая трагедия в Гяндже? Главным виновником был князь П. Д. Цицианов. Чтобы понять это, достаточно почитать его письма к хану, полные оскорблений и чуть ли не нецензурной брани, оскорблявшей честь и достоинство восточного владетеля. Такие же письма он писал и другим кавказским владетелям. Например, в послании отцу Даниял-бека Елисуйскому султану Ахмед-хану он называет своего адресата султаном с «персидской, собачьей душой и ослиным умом». Не менее оскорбительные письма грозный князь адресовал и джаро-белоканцам. Так он сам рыл себе могилу. После кровавых событий в Гяндже другие владетели на Кавказе больше не доверяли Цицианову. Даже бакинский хан Гусейн-кули, которого Цицианов в 1796 году лично убедил присягнуть на верность России и императрице и мирно открыть ворота крепости, через девять лет встретил Цицианова с оружием под той же крепостью, а абрек по имени Ибрагим-бек отсек голову грозному князю.

Дореволюционные и некоторые современные российские историки привыкли порицать Гусейна-кули, объявляя его поступок «восточной хитростью и коварством». Но они совершенно забывают о поступках самого Цицианова. Из всего этого можно сделать следующий вывод: грубый административный произвол некоторых высокопоставленных царских чиновников на Кавказе и беззастенчивое попрание ими местных, в том числе религиозных, традиций сеяли среди местного населения семена недоверия, если не вражды к Российской империи. Во многом благодаря таким действиям здесь и образовалась «питательная среда» для появления абреков, адаловов, хеджеретов и качагов, в число которых порой входили и некоторые «непослушные» России местные владетели. Безусловно, какую-то роль здесь сыграли свойственные последним пассионарность и рыцарственный характер и оказываемое им народом уважение.

Кроме этого сюжета, в разбираемой статье вызывает интерес замечание о канонизации абреков. Это действительно очень интересное явление. Несколько примеров тому можно найти и в истории За-катальского округа. Так, между современным селением Байдарлы и рекой Эгри-чай находится могила легендарного наиба Шамиля Га-джи-Мурата. Сейчас это Кахский район на северо-западе современного Азербайджана. Народная канонизация таких людей, как Гаджи-

Мурат, имеет большое значение. Они навечно остаются в народной памяти как святые. По этому поводу могу добавить здесь одну историю, случившуюся с этой могилой, которая еще не удостоилась внимания ученых. Могила Хаджи-Мурата, в которой было похоронено его обезглавленное тело, со временем стала почитаться в народе святой. К ней стекались паломники со всего Кавказа. Местные жители, старательно заботясь о ней, назвали эту могилу «Хаджи-Мурат-баба пири», что в переводе с персидского означает «святое место дедушки Гаджи-Мурата». Слово «пир» употребляется местными мусульманами и в значении святого места, и в значении шейх, наставник (мюр-шид) суфийского братства. Тем самым в народном сознании ГаджиМурат оказался через своего деда связан с суфизмом.

В начале 60-х годов ХХ века к главе Кахского райисполкома Ши-хы Мамедову приехала экспедиция археологов из Ленинграда. В ее составе были известные тогда ученые, в том числе и азербайджанский археолог Мамедали Гусейнов, открывший знаменитую Азых-скую пещеру, находящуюся ныне в районе оккупации армянских войск. Археологи просили власти оказать им содействие в проведении раскопок могилы Гаджи-Мурата. Для этого им надо было ее еще найти. Они просили выделить им рабочих для раскопок, обещая заплатить им неплохую по тем временам сумму денег. Власти района создали все условия для нормальной работы археологического отряда и обеспечили ученых всем необходимым. Жители без труда нашли могилу и показали археологам, где она находится, ведь уже более столетия сами они и их предки совершали к ней паломничество. В то же время здесь вышла серьезная неувязка. Люди как один наотрез отказались участвовать в раскопках в святом месте. Никакие уговоры и посулы властей не действовали. Даже когда председатель райисполкома Мамедов выслал за рабочими в другие селения свою машину с личным шофером Мамедэмином Разыевым, тому пришлось вернуться назад с пустыми руками. Видя затруднения властей, археологи удвоили сумму, которую они предлагали за участие в раскопках. Однако только после того, как случай этот дошел до сведения высшего партийного начальства, четырех сельчан из местных жителей заставили раскопать священную могилу. Причем, после завершения раскопок один из рабочих от случившегося с ним нервного перенапряжения сошел с ума.

Паломничество к этой могиле продолжается и доныне. На сучьях деревьев поблизости от нее паломники привязывают разноцветные лоскутки. Эпизод с раскопками могилы Гаджи-Мурата хорошо

показывает всю степень уважения, с которым относится к таким личностям народная память. Некоторые дополнительные сведения о раскопках на святом месте Гаджи-Мурата можно почерпнуть из большой статьи уже упомянутого мной археолога Мамедали Гусейнова «Хаджи Мурат, аварец из Хунзаха», которую он опубликовал в конце 70-х годов ХХ века в вечерней газете «Баку». Заголовок статьи взят с надписи на надмогильном камне. Здесь во всех подробностях освещены находки, сделанные тогда в ходе археологических раскопок. Кроме Хаджи-Мурата на старинном Джарском кладбище в За-каталах покоятся останки знаменитого Умма-хана Аварского, правившего в 1774—1801 годах и совершавшего набеги на Кахетию. Эта могила тоже почитается святой, к ней стекаются паломники из разных районов Кавказа.

Из неточностей, замеченных мной в статье, могу упомянуть про Ших-заде, который назван В. Бобровниковым абреком. Автор рассказывает, что этот абрек действовал на территории Северного Азербайджана, погиб в боях с горской милицией в начале ХХ века, а могила его почитается святой в Азербайджане, Дагестане, Чечне и Кабарде. Во-первых, Ших-заде здесь не имя, а фамилия, абрека под таким именем в начале ХХ века в Северном Азербайджане не было. Однако на северо-западе современного Азербайджана на месте, где до революции располагался Закатальский округ Елизаветпольской губернии, жил прославленный Ахмед Ших-заде. Правильнее будет писать его фамилию Шейх-заде. Никакого отношения к абречеству этот человек не имел, хотя действительно погиб в боях с горской милицией, как о том написано в статье.

Про шейха Ахмеда Ших-заде известно следующее. Родился он в селении Талы или Тала, одном из центров Джаро-Тальской конфеде-рации-геза. Точный год его рождения неизвестен. Скончался он в том же селении Талы в 1903 году и был похоронен на Большом Таль-ском кладбище, недалеко от проходящей поблизости трассы Заката-лы — Баку. Шейх-заде был крупным религиозным авторитетом своего времени и пользовался широкой известностью. Ахмед-эфенди принадлежал к братству Накшбандия и активно участвовал в общественно-политической жизни края. Такое поведение, как известно, поощряется в братстве, призывающем своих последователей обязательно поддерживать связи с властями для защиты простых людей.

По почину и под руководством шейха была построена мечеть в Талы, самая большая на территории бывшего Советского Союза. Молодость Ахмеда-эфенди пришлась на пору закатальского восста-

ния 1863 года. В документах, касающихся восстания, его имя не упоминается, однако у меня есть данные, что шейх не ладил с царскими властями и был сослан ими в Сибирь. Три года он жил в ссылке в Иркутске. Когда же он скончался в 1903 году, на его похороны со всего Кавказа съехалось до 15 тысяч человек. Потомки Ахмеда Шейх-заде возглавили восстание, вспыхнувшее против советской власти в Закатальском районе в 1930 году. Одного из них, Мустафу Шейх-заде, после подавления восстания расстреляли, а другого, Мухаммеда Шейх-заде, отправили в Сибирь. Автор разбираемой статьи прав, называя могилу Ших-заде святым местом. Особенно много паломников приезжало к ней с Северного Кавказа. При том, что в советское время царил официальный атеизм и все религиозное находилось под запретом, в конце ХХ века многочисленные паломники с Северного Кавказа на протяжении последних двух километров до могилы устраивали грандиозные шествия с коллективным исполнением зикра. После российско-чеченской войны 1994—1996 годов такие шествия стали редкостью. Последний раз они проходили летом 2004 года. В родовом доме шейха в селении Талы хранятся его посох и другие принадлежавшие ему реликвии.

Хочу сказать и несколько слов об исторических параллелях, которые нередко проводятся в исторических трудах по Кавказу, издающихся в последние годы в Российской Федерации. В какой-то степени они обоснованы, даже параллели между историческими личностями, действовавшими в разные исторические эпохи. Ничего не скажешь, на Кавказе история повторяется порой часто. Да, совпадают многие события, от мелочей до самых глобальных. Так и многоуважаемый В. Бобровников в своей статье сравнивает современные события на Северном Кавказе с тем, что происходило здесь более ста лет назад. Честно говоря, не все такие исторические параллели получаются удачными. Во-первых, каждое отдельное событие и личность есть продукт определенной неповторимой исторической эпохи. А каждая эпоха диктует свои законы, поэтому разновременные события могут походить друг на друга по форме, но не по содержанию. Довольно бессмысленно проводить исторические параллели в поисках готовых рецептов для решения современных проблем в Кавказском регионе. Кроме того, совпадение названий само по себе ни о чем не говорит. Никто не будет, скажем, сравнивать эсесовские дивизии «Викинг», действовавшие в годы Второй мировой войны, с нашествиями викингов на Англию, Францию, Италию и другие страны Европы в средние века. В истории Европы была жестокая и

кровавая эпоха викингов, но она давно ушла в прошлое. Так и в истории Кавказа была жестокая и кровавая эпоха абреков, но у нас это воспринимается как современная трагедия, а не как дела давно минувших дней.

Говоря про то, как «федеральные силы разрушают селения и города, берут заложников, взрывают рынки и родильные дома в Грозном», автор намекает на незаконные действия федеральных сил в современной Чечне. Но ведь никто не проводит сравнения между их действиями и, скажем, опричниной Ивана Грозного?! Недавние события на Кавказе, связанные с действиями отряда охотников во главе с Эвзаром Квациани в Кодорском ущелье, показывают, насколько хрупок этнополитический баланс в регионе. Ныне Кавказ напоминает хрупкую хрустальную вазу. Именно потому и с прошлым, и с будущим Кавказа нужно обращаться со всевозможной осторожностью. Ведь Кавказ — наш общий дом.

В начале своего письма я процитировал известное высказывание Бестужева-Марлинского. Закончить его я хочу словами другого участника Кавказской войны Д. И. Романовского. Будучи уже в преклонном возрасте, он как-то раз с сожалением заметил: «Как мало мы знали Кавказ...» Друзья, давайте помогать друг другу, чтобы лучше узнать его.

В заключении я хочу сказать, что все указанные выше замечания и соображения ни в коей мере не умаляют значения статьи В. Бобровникова. Предпринятое им историческое исследование остается крайне важным и актуальным.

Джахангир Али-оглы Солтанов

Письмо второе

Москва,

26 сентября 2006 года

Ас-саламу алей-кум, уважаемый Джахангир Алиевич!

Большое спасибо за такое подробное письмо и добрые слова о моей работе. Мне было особенно приятно узнать, что несмотря на разрыв нормальных научных связей постсоветской России с Азербайджаном и плохую работу почты между республиками после распада Союза наш журнал с моей статьей все-таки добрался до одного

из отдаленных от Москвы районов Восточного Кавказа, центра славного в прошлом Джаро-Белоканского союза вольных сельских общин. Я признателен Вам за важные детали, поправки, уточнения и, главное, любопытные сведения по истории Закатальского и Ках-ского районов Республики Азербайджан, которыми Вы решили поделиться с читателями нашего журнала.

Я с благодарностью принимаю Ваши замечания. Конечно, история горцев Северного Азербайджана, которую Вы столь детально знаете и любите, дает прекрасный материал для изучения истории абреков на российском Кавказе и исторической памяти о них сегодня. К сожалению, как отмечал Козьма Прутков, «нельзя объять необъятного». Я не специалист по Закавказью и потому в статье мне пришлось ограничиться собственными, порой менее яркими сведениями, собранными у родственных джаро-белоканским горцам аварцев северо-западного Дагестана, среди которых я долго работал как этнолог и эпиграфист с начала 1990-х годов. Из Ваших дополнений заслуживает внимания название героев-абреков в Джаре XVIII — начала XX века адалавами (авар. г/адалав), что значит по-аварски «безумно отважный, отчаянный, сорви-голова» и, тем самым смыкается с пониманием самого термина абрек, вошедшего в русский именно в эту эпоху, встречающимся, в частности, в толковом словаре русского языка В. Даля. Согласен, что существует еще огромный, любопытный и малоисследованный, материал о почитании захоронений абреков и адалавов (например, покоящегося в Северном Азербайджане Хаджи-Мурата Аварского), как святых шейхов.

Я согласен с Вами, что, вдаваясь в этимологию и внутрирегиональные особенности употребления понятия «абрек», нельзя забывать про его синоним хаджирет, распространенный более на северо-западе Кавказского края. Я сам позднее пришел к этим мыслям и попытался разобрать значение этого понятия в своей книге 2002 года 1 и когда готовил в 2005 году небольшую статью о кавказских абреках для лейденской «Энциклопедии ислама»2. В слове «хаджирет» арабисту несложно угадать производное от арабского мухаджир (корень х-дж-р), то есть «переселенец [на земли ислама]», как по аналогии со сподвижниками пророка Мухаммеда называли себя горцы, перебегавшие на территорию имамата Шамиля с земель, покорившихся русским. Среди хаджиретов были и знаменитые абреки, например известный сподвижник, а затем противник Шамиля Хаджи-Мурат, о котором у нас уже заходила речь выше. Подобную этимологию понятия и его связь с термином абрек подтверждают

арабские и русские источники времен Кавказской войны XIX века, например мемуары зятя Шамиля Абд ар-Рахмана Кази-Кумухского, дневник пристава при Шамиле полковника Руновского или сборник материалов по горским адатам, изданный историком права Ф. И. Леонтовичем3.

По сути, в моей работе разобрана история одного стереотипа. Сегодня у «кавказцев» в России есть, к сожалению, образ опасных для цивилизованного мира бандитов. Я пытался не столько развенчать это нелепое представление, сколько проследить его появление. При этом я никого и ни в чем не обвиняю. Эмоции нужно оставить в стороне и не приписывать автору оценки колониальных критиков наездничества — оценки, которые я не разделяю. Пафос моей статьи в «Вестнике Евразии» заключается в признании важности неповторимого исторического контекста абречества. Я отношу его к исторически недолгой имперской эпохе истории Кавказа после его завоевания Российской империей. Здесь я совершенно согласен с Вашим замечанием об опасности исторических параллелей. Нельзя дважды войти в одну и ту же реку, как говорил еще Гераклит. Корни абречества уходят в кровную месть, мужские союзы и некоторые другие обычаи горцев. Не нужно, однако, преувеличивать традиционализм кавказских горцев, принимать любые сюжеты исторической памяти за подлинную историю, смешивать героев героического фольклора и реального прошлого. В этом мой подход отличается от взглядов этнологов петербургской школы, прежде всего уважаемых мною Ю. Ю. Карпова и Ю. М. Ботякова, написавшего по материалам кавказского фольклора целую книгу о семантике абречества4.

Юрий Ботяков не видит разницы между апарагами-кровниками дороссийского Кавказа и профессиональными бандитами-абреками XIX—XX веков. Абрек для него — традиционный архетип горца-ге-роя из нартского эпоса5. Мне кажется, что нарты тут не при чем. Я утверждаю, что не только название, но сам бандитизм абреков как социальное явление возникли в ходе преобразования горского общества. Это было не продолжение местной традиции, а новая традиция или культура насилия, появившаяся под влиянием российских реформ и разделявшаяся не только абреками и сочувствовавшим им населением, но и представителями власти. Еще ошибочнее мне кажется то, что питерские этнологи не различают при характеристике абрека исторических и фольклорных источников. По-моему, последние имеют мало отношения к реальному прошлому. О том, какая коварная штука историческая память, я писал в статье про

аварскую песню об абреке Хочбаре6. О том же говорит и путаница, вкравшаяся в воспоминания Вашего деда о Зелимхане. Здесь явно спутаны два события — поездка Николая II в Тифлис в 1896 году и встреча с Зелимханом, которая должна была произойти лет на десять позднее. Зелимхан никогда не действовал под Тифлисом, начал набеги в 1901 году, а прославился после 1905 года7.

Я не случайно вынес в заголовок своей статьи слово «государство», понимая под ним Российскую империю и раннюю советскую Россию. Именно государство, как мне представляется, оказалось и «повивальной бабкой» абречества как социального бандитизма, и его «могильщиком» на Кавказе. С одной стороны, многие абреки вышли из числа бывших военных предводителей, не сумевших пристроиться при новом режиме как в империи, так и в имамате. Любопытно отметить, что в одном аварском источнике конца XIX века Хаджи-Мурат и его товарищи, захватившие власть в Хунзахе после убийства имама Гамзат-бека, названы «абреками» (авар. абурикзабиу. Большевики сначала использовали абреков, например лакца Ка-чагъ-Омара, в борьбе за власть, а затем истребили их предводителей. После советского «умиротворения» и сталинских репрессий абрече-ство безвозвратно ушло в прошлое. Попытки же чеченских полевых командиров спекулировать на героизации абреков прошлого, как и на исламе, так ни к чему не привели. В пользу моей гипотезы о позднем происхождении абречества, похоже, говорит и то, что большинство знаменитых абреков, как тот же Зелимхан, и большинство источников о них относятся именно к имперскому и раннему советскому периодам.

Позвольте в заключение еще раз поблагодарить Вас за внимательное прочтение моей работы. Хочу также отметить важность приведенных Вами материалов по краеведению Северного Азербайджана. Случай с абреками и абречеством неплохо показывает, что предания и другие устные источники являются важным подспорьем в более взвешенной оценке прошлого и настоящего региона. Краеведение нередко дает нам ключ для понимания скупых сведений, содержащихся в надписях, хрониках и памятных записях. Хочется надеяться, что наш журнал будет поступать в Закаталы и другие исторические центры Азербайджана, издавна связанные с российским кавказоведением и востоковедением.

С искренним уважением и надеждой на сотрудничество

Владимир Бобровников

ПРИМЕЧАНИЯ

1 См.: Бобровников В. О. Мусульмане Северного Кавказа: обычай, право, насилие: Очерки по истории и этнографии права Нагорного Дагестана. М., Вост. лит., 2002. Ч. I.

2 Bobrovnikov V. Abrek // Encyclopaedia of Islam. Suppl. Vol. Leiden (forthcoming).

3 Абдурахман из Казикумуха. Книга воспоминаний. Араб. факсимиле и пер. М.-С. Дж. Саидова под ред. А. Р. Шихсаидова и Х. А. Омарова. Махачкала, 1997. С. 96 / Л. 104б; Дневник полковника Руновского, состоявшего приставом при Шамиле во время его пребывания в гор. Калуге с 1859 по 1862 год // Акты Кавказской археографической комиссии. Т. XII. Тифлис, 1904. С. 1422—1423; Леонтович Ф. И. Адаты кавказских горцев. Вып. I. Нальчик, 2002 (Переизд. одесского изд. 1882 г.). С. 139, 148, 178, 295-296.

4 Карпов Ю. Ю. Джигит и волк. Мужские союзы в социокультурной традиции горцев Кавказа. СПб., 1996; Ботяков Ю. М. Абреки на Кавказе. Социокультурный аспект явления. СПб., 2004.

5 Ботяков Ю. М. Указ. соч. С. 201-205.

6 Бобровников В. О. Власть и насилие в аварской песне о Хочбаре // Этнографическое обозрение, 2003. № 4. С. 27-44.

7 Гатуев К. (Дз.). Зелимхан. Из истории национально-освободительного движения на Кавказе. Ростов-на-Дону, Краснодар, 1926. С. 48-53.

8 Гулла и Казанбий Хаджи-Мурат. Предания о Хаджи-Мурате // Сказания народов Дагестана о Кавказской войне. Махачкала, 1997. С. 132 (перепечатка из Дагестанского сборника. Вып. 3. Махачкала, 1927).