Письма Г. В. Адамовича И. В. Чиннову (1952-1972) / Публ. О. А. Коростелева Текст научной статьи по специальности «Искусствоведение»

ПУБЛИКАЦИИ

ПИСЬМА Г.В. АДАМОВИЧА И.В. ЧИННОВУ (1952-1972) Публикация О.А. Коростелева

От «парижской ноты» остались стихи монпарнасских поэтов, статьи Адамовича и относительно мало других свидетельств, в частности переписки. Приверженцы «ноты» не слишком внимательно относились к собственным архивам, и бумаги их сохранились очень фрагментарно. Адамович чаще всего уничтожал пришедшие к нему письма вскоре после прочтения. Очень немногое осталось и от архивов Георгия Иванова, Одоевцевой, Оцупа.

Из переписки их между собой уцелела лишь малая часть. Две опубликованные подборки - 58 писем Адамовича к Одоевцевой и Георгию Иванову середины 1950-х1 и 40 писем к И. Одоевцевой более позднего периода2 - это на сегодняшний день почти все, чем мы располагаем из крупных корпусов. Известны также несколько писем Адамовича к Оцупу, до сих пор неопубликованных.

Еще меньше сохранилось от переписки Адамовича с эмигрантскими литераторами младшего поколения, сторонниками и единомышленниками «ноты». Из писем Штейгера Адамовичу до нас дошло только два, 1942-1943 гг., оба недавно опубликованы3. Из писем Адамовича Ю. Фельзену тоже два, за 1939-1940 гг.4. В. Яновский сохранил 21 письмо Адамовича, из них опубликованы 125. Бережно собирала письма мэтра лишь Л.Д. Червинская, стараниями которой в Бахметьевском архиве создан фонд Адамовича, преимущественно из писем к Червинской. Из них пока что опубликованы 22 письма периода 1952-1955 гг.6 (всего сохранилось 97 писем Адамовича к Червинской).

Существенна также переписка Адамовича с Иваском, сохранившаяся наиболее полно, но опубликованная лишь частично7. В своей поэтической практике Иваск довольно редко придерживал-

ся неписаных заповедей «ноты», но как критик установки «ноты», равно как и литературные пристрастия Адамовича вообще, чаще всего разделял и на протяжении всей своей жизни приветствовал.

Внушительный корпус писем к Чиннову является еще одним весьма ценным источником для истории «парижской ноты» и эмигрантской литературы в целом.

Игоря Владимировича Чиннова (1909-1996) нет необходимости представлять современному читателю, имя его на слуху, регулярно выходят книги, защищаются диссертации о нем. Наиболее обстоятельно его биография и творчество представлены в двух недавних изданиях: Чиннов И.В. Собрание сочинений: В 2 т. / Сост., подгот. текста, коммент. О. Кузнецовой, А. Богословского. М.: Согласие, 2000-2002; Письма запрещенных людей. Литература и жизнь эмиграции. 1950-1980-е годы: По материалам архива И.В. Чиннова / Сост. ОФ. Кузнецова. М.: ИМЛИ РАН, 2003.

Письма Адамовича Чиннову - это, в сущности, письма отца-основателя «парижской ноты» ее племяннику. Чиннов был адептом «ноты» лишь в самый ранний, парижский период. Перебравшись в Германию на радиостанцию «Освобождение», а затем уехав в США, он все чаще уходил от поэтики «ноты» в рискованные эксперименты. См. об этом в упомянутых выше книгах, а также в других работах о Чиннове8.

Со второй половины 1960-х в письмах Адамовича появляются нотки несогласия с устремлениями Чиннова, и он деликатно, но настойчиво пишет о своем устойчивом неприятии новаторства ради новаторства. Чиннов же, чем дальше, тем больше продолжает экспериментировать, все отдаляясь от поэтики «парижской ноты». Адамович, продолжая высоко оценивать его как поэта и «мэтра», все чаще хвалит его «вообще», все реже отмечает у него целые понравившиеся стихотворения, предпочитая говорить об отдельных строчках.

Для Чиннова годы переписки - начало нового периода в жизни и творчестве, а для Адамовича своего рода подведение итогов, завершающая глава недолгой истории «парижской ноты».

Часть писем Адамовича к Чиннову ранее публиковалась. В 1989 г. М. Миллер напечатала 12 писем 1953-1965 гг. (в нашей нумерации 4, 6, 9, 12, 15, 17, 19, 23, 27, 30, 35, 37): Из писем Георгия Адамовича Игорю Чиннову / Публ. М. Миллер // Новый жур-

нал. 1989. № 175. С. 246-262. Письма для этой подборки предоставил сам Чиннов, ориентируясь на «широкого читателя»: никак не оговорив своих действий, он изъял из писем большие куски, публикация которых в то время показалась ему нескромной, в ряде случаев вместо фамилий проставил лишь первые буквы, некоторые письма составил из понравившихся ему фрагментов писем разных лет. Позже в том же издании были опубликованы еще два письма (в нашей нумерации 2 и 22): Письма Г.В. Адамовича И.В. Чиннову // Новый журнал. 1996. № 198/199. С. 194-210. Совсем недавно 11 писем (в нашей нумерации 1, 2, 10, 15, 22, 35, 37, 43, 45, 47, 58) опубликовала О.Ф. Кузнецова: Письма запрещенных людей. Литература и жизнь эмиграции. 1950-1980-е годы: По материалам архива И.В. Чиннова / Сост. О Ф. Кузнецова. М.: ИМЛИ РАН, 2003. С.120-138.

Ниже публикуется по оригиналам весь корпус писем, сохранившихся в архиве И.В. Чиннова (РО ИМЛИ. Фонд И. Чиннова). Из ответных писем в бумагах Адамовича сохранились лишь три послания (НИОР РГБ. Ф.754. К.4. Ед.хр.15. Л.1-17). Тексты их любезно предоставлены А.И. Серковым и приводятся в примечаниях к соответствующим письмам Адамовича.

При подготовке писем к печати учтены примечания О.Ф. Кузнецовой, М. Миллер. Сохранены индивидуальные особенности авторского написания и пунктуации, за исключением дореволюционной орфографии. Общеизвестные имена не комментируются.

Пользуясь случаем, хотелось бы поблагодарить О.Ф. Кузнецову за любезно предоставленную возможность ознакомиться с письмами Чиннова и разрешение опубликовать их, а также А.А. Коростелева за помощь в подготовке писем к публикации.

1 Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды: Письма Г. Адамовича И. Одоевцевой и Г. Иванову (1955-1958) / Публ. О.А. Коростелева // Минувшее: Исторический альманах. 21. СПб.: Atheneum; Феникс, 1997. С. 391-501. «Верной дружбе глубокий поклон»: Письма Георгия Адамовича Ирине Одоевцевой (1958-1965) / Публикация Ф.А. Черкасовой // Диаспора: Новые материалы. V. СПб.: Феникс, 2003. С. 558-608.

3 Ливак Леонид. К истории «парижской школы». Письма Анатолия Штейгера, 1937-1943 // Canadian-American Slavic Studies. 2003 (Spring-Summer). Vol. 37. № 1-2. P. 117-119.

4 Ливак Леонид. Материалы к биографии Юрия Фельзена // From the Other Shore: Russian Writers Abroad. Past and Present. 2001. Vol. I. P. 47-70.

5 Адамович Георгий. Письма Василию Яновскому. Письма Роману Гринбергу / Публ. и прим. Вадима Крейда и Веры Крейд // Новый журнал. 2000. № 218. С. 121-151.

6 «Все существенное - между строками»: письма Георгия Адамовича Лидии Червинской / Подготовка текста, вступительная статья, примечания О.Р. Демидовой // Русская культура ХХ века на родине и в эмиграции. Имена. Проблемы. Факты. / Под ред. М.В. Михайловой, Т.П. Буслаковой, Е.А. Ивановой. М., 2002. Вып. 2. С. 186-218.

7 Сто писем Георгия Адамовича к Юрию Иваску (1935-1961) / Предисловие, публикация и комментарии Н. А. Богомолова // Диаспора: Новые материалы. V. СПб.: Феникс, 2003. С. 402-557. Иваск сохранил 198 адресованных ему писем Адамовича плюс немало копий собственных ответов, из которых опубликованы два: Из редакторского архива Ю.П. Иваска / Публ. А.Н. Богословского; примеч. О.А. Коростелева // Литературоведческий журнал. 2003. № 17. C. 183185.

8 См., в частности: Болычев И.И. Творческий путь Игоря Чиннова: Дис... канд. филол. наук / Литературный институт им. А.М. Горького. М., 1999.

1

c/o Mrs Davies 104, Ladybarn Road Manchester 14 9/III-52

Дорогой Игорь Владимирович!

Спасибо за письмо и за стихи. Стихи très Tchinnov1, и потому мне по душе, - а рифмы там на один раз годятся, и даже приятно удивляют, но едва ли Вы рассчитываете на повторение такого новшества, правда? Это вроде галстуха, который можно надеть только раз в год, - бывают такие.

Завтра пошлю статью о стихах вообще и о вас в частности в «Н .<овое> р.<усское> с.<лово>»2. Сегодня написал половину, завтра утром допишу. Но это общий и короткий «взгляд и нечто», как только и можно в газете. Я от Вас как-то дернулся в сторону Мая-

ковского3, и хочу Вами его посрамить, хотя и признаю все его таланты. Пока на этом остановился, но перейду опять к Вам.

До свидания, надеюсь довольно скорого.

Как терапиано-румановский журнал4?

Ваш Г. Адамович.

P.S. Некоторые студенты здесь заинтересованы русским лагерем, где Вы были5 и где, кажется, были англичане для практики в языке. Где, куда надо обращаться? Будете ли Вы там снова?

1 очень чинновские (фр.).

2 Адамович Г. Новый поэт // Новое русское слово, 1952. 23 марта. № 14576. С. 8.

3 Одобряя чинновские стихи, в частности, за отсутствие чего-либо «размашистого и вызывающего», Адамович писал: «"Служенье муз не терпит суеты". Испортив знаменитый пушкинский стих, можно было бы сказать: "не терпит развязности...", и для примера сослаться на Маяковского. Маяковский был очень даровитым человеком, даже исключительно даровитым, с трагическими, некрасовскими интонациями в голосе. <.. > Но Маяковский отвратителен своей развязностью, своими панибратскими похлопываниями по плечу, своими подмигиваниями, своим ухарством, жалким своим комедианством, всем тем, что советские критики с обезоруживающим простодушием приняли за новый, истинно-народный и пролетарский стиль» (Адамович Г. Новый поэт // Новое русское слово, 1952. 23 марта. № 14576. С. 8).

4 В начале 1952 г., вскоре после прекращения «Новоселья», Ю.К. Терапиано и Руманов с женой развернули бурную деятельность по добыванию денег на новый литературный журнал. В письмах Адамовича неоднократно встречаются упоминания об этом проекте: «Доходят до меня слухи о журнале, на который Терапиано с Румановым в поте лица собирают деньги. Но, кажется, не собрали и едва ли соберут, что в порядке вещей» (Из письма Адамовича Присмановой от 4 марта 1952 // Новый журнал, 1994. № 194). «Терапиано и М"6 Руманова <...> основали общество ревнителей чего-то и желали действовать на пользу будущего журнала. Собрали 1000 фр., да и то в поте лица» (Адамович Бахраху, 25 апреля 1952). К осени 1952 г. М.С. Цетлина объявила, что будет издавать «Опыты» в Нью-Йорке, и попытки создания парижского журнала были оставлены.

5 В начале 1950-х Чиннов несколько лет подряд выезжал читать лекции в летний

лагерь РСХД под Греноблем (Теофре, Франция).

2

104, Ladybarn Road Manchester 14 15/II-53

Дорогой Игорь Владимирович!

Спасибо за письмо и за стихи. О стихах потом, а сначала кое-что в ответ. Меня очень удивило, что Вы пишете о «проблематике» и Достоевском. Я как раз, за неделю до того, писал для «Опытов» разные размышления, и как раз на эту тему1. Он действительно напитал очень многих, но я - признаюсь - все меньше и меньше гу-тирую2 эту пищу, да и его самого. Я ему не верю, и мне кажется, что он un auteur curieux3, в самом высоком смысле, но все-таки только curieux4. А о Комаровском, которого плохо помню, вспоминаю, что Гумилев перед самой смертью решил, что это великий поэт, в пику Анненскому, в котором разочаровался5.

Но вероятно это была его очередная блажь. О советских поэтах что же говорить! Они не могут быть поэтами, по крайней мере, в печати. По-моему самый талантливый человек там Сельвин-ский (если не считать Пастернака), у него есть замечательные строки, и, вероятно, было бы больше, чем строки, если бы это было возможно. Твардовский все-таки на границе каких-то песенок и фельетонов, а Прокофьев мне всегда казался дубиной, но я не ручаюсь за это мнение, и, вероятно, Вы у него нашли что-то, чего я не заметил. Алигер бывает, в женской тональности, очень хороша, но тоже была, а не есть. Еще, конечно, есть многие. Но ни о них, ни их нельзя судить.

Ваши стихи очень хорошие. Особенно «Смутный сумрак»6, почти сонет, что дает ему особую прелесть. В форме сонета есть что-то гениально-верно найденное, и напрасно русские поэты им пренебрегали. А соединение чинновски-дребезжащих и обманчиво-расстроенных струн с этой формой, хоть Вами и не соблюдаемой, особенно меня задело. Вообще, что мне у Вас нравится, это обманчивая простота, и вид мирно спящей кошки, которая вдруг прыгает тигром. Простите, если все это туманно, но и самая мысль моя туманна, и это даже не мысль, а впечатление. Очень хорошо - и неожиданно - хлеб и вино, т. е. евангельская скудость и величье, ко-

торую Вы, будто стыдясь, пригрели под конец «розовеющими дровами», образом капризным и неврастеническим7. Ну, я лучше кончу, п<отому> что сегодня у меня, очевидно, в голове туман. В общем, искренно, и «не без зависти» - все хорошо, все очень по-своему, и спасибо, что прислали.

Ваш Г. Адамович

Иваск пишет мне, что не знает стихов Брюсова «Цветок засохший, душа моя». Это мои любимые брюсовские стихи, но я боюсь ошибиться, если напишу по памяти. Перепишите ему их откуда-нибудь. Это, конечно, не Блок по звуку и непосредственности, но все-таки лучше всех брюсовских мастодонтов. А на днях я читал «Наполеона» Пушкина8 - как плохо, кроме двух трех строк! (Ceci entre nous9 во избежание упреков в снобизме, достаточно мне надоевших.)

1 Имеется в виду очередная порция «Комментариев» Адамовича, включавшая, среди прочего, и его размышления о Достоевском (Опыты. 1953. № 1. С. 93106). Впервые после войны появившиеся в популярном литературном издании новые фрагменты «Комментариев» вновь вызвали многочисленные полемические выступления. Подробнее см.: Адамович Г.В. Собрание сочинений: Комментарии / Сост., послесл. и примеч. О.А. Коростелева. СПб.: Алетейя, 2000. С. 361-382, 681.

2 от фр. gouter - ценить.

3 автор интересный (фр.).

4 интересный (фр.).

5 Много лет спустя Адамович упомянул об охлаждении Гумилева к Анненскому в одной из статей (Адамович Г. Гумилев (1921-1971) // Новое русское слово, 1971. 5 сентября). Более подробно он воспроизвел этот эпизод в письме американскому профессору Уильяму Тьялзме от 18 августа 1971 г.: «В августе 1921 года я в последний раз видел Гумилева, дней за десять до его расстрела, и долго с ним разговаривал. В то время я очень увлекался Анненским (да и теперь люблю его не меньше). Гумилев заговорил об Анненском и сказал, что изменил свое мнение о нем. Это поэт будто бы «раздутый» и незначительный, а главное - «неврастеник». Единственно подлинный великий поэт среди символистов - Комаровский. Теперь, наконец, он это понял и хочет написать о К<омаровском> большую статью. <.. > Хорошо помню, с каким преклонением он о нем говорил, ставил его выше всех его современников, подчеркивая мужественный, достойный характер его поэзии. Гумилеву случалось изменять свои суждения. Вполне возможно, что проживи он дольше, к Анненскому он вер-

нулся бы. Но в последние дни жизни он его отверг и противопоставил ему именно Комаровского» (Письмо Георгия Викторовича Адамовича к Уильяму Тьялзма // Комаровский В.А. Стихотворения и проза / Edited by George Ivask. Mьnchen: Wilhelm Fink Verlag, [1979]. С. 27-28). Статья Адамовича и его письмо, опубликованное Тьялзмой в книге Комаровского, вызвали некоторый резонанс и долго обсуждались в переписке эмигрантских литературоведов (в частности, Г.П. Струве, В.Ф. Маркова, Ю.П. Иваска). 6 Стихотворение Чиннова «Смутный сумрак спальни жаркой...» было впервые опубликовано в 34 номере «Нового журнала» и вошло в его второй сборник «Линии» (Париж: Рифма, 1960).

Речь о стихотворении Чиннова «Станет вновь светло, станет вновь темно.», которое впервые было опубликовано в 19 номере журнала «Грани», а затем также вошло в его второй сборник «Линии» (Париж: Рифма, 1960).

8 Имеется в виду стихотворение Пушкина «Наполеон ("Чудесный жребий совершился.")» (1821-1824).

9 Это между нами (фр.).

3

4, avenue Emilia

c/o Mme Lesell Nice (A.M.) (до начала сентября)

23/VII-53

Дорогой Игорь Владимирович

Простите за молчание. Честное слово - не помню, я ли Вам не ответил, Вы ли мне. Но за что я мог бы на Вас «сердиться», как Вы предполагаете? Я вообще ни на кого больше не сержусь, - не столько по христианской кротости, сколько по равнодушию. А на Вас и подавно.

Спасибо, что написали. С Вашим разбором «Опытов»1 я в общем согласен. Но только в общем. Никак не могу согласиться с «ценностью» того, что написал Ремизов2: это - глупая чепуха, с претензией и хитростями. В Ремизове есть две стороны: одна - страстная, злая, страдальческая, и другая - умиленно-блаженно-приторная. На этот раз он оказался во второй полосе, et c'est а vomir3.

Конечно, лучше всего в «Опытах» - Поплавский4. Это черновик, со всякими срывами, но это гениально-талантливо, и никто сейчас на этом уровне писать не способен. Сирин более блестящ5,

но куда же больше «литература», и даже машина какая-то. Я все хочу о П.<оплавском> написать в газете статейку6, п.<отому> что дураки продолжают считать его модной парижской ладушкой, а на деле - была среди нас звезда, которую мы не совсем при жизни оценили (хотя все-таки все знали, что он головой выше других sans exception7 младших и старших). Головина8 очень мила, но рядом -смешно ее читать, а Савин9 внутренне вульгарен, и хотя не плохо, м.б., но ужасный «моветон». А вот стихи: кто это Буркин10? Как могли его напечатать? Это пятно на всем журнале, по глупости и малограмотности. О Оцупе11 - помолчим. Он, очевидно, умрет гимназистом.

Я читал стихи Иваска. Как вы знаете, пресса у них плохая12. Нет человека, кот.<орый> отозвался бы мне о них хорошо. Маковский воздевает к небу очи. А между тем дай Бог Маковскому дописаться до одной-двух строк таких, какие есть у Иваска. Я не думаю, чтобы у него был настоящий талант поэта. Но у него есть чувство, чем могут быть стихи, чем должны быть стихи - и есть отблеск этого в том, что он пишет. C'est deja quelque chose13. У многих наших мэтров этого нет и в помине. Иваск - это тень, отражение большой и какой-то патетической поэзии. Но, правда, только -тень. Кстати, посмотрите Терапиано в «Опытах»14. Против ожидания, совсем не дурно.

Что мне сказать Вам о тех стихах, которые Вы мне прислали? Вы понимаете, что я слишком Ваши стихи люблю, чтобы отделаться комплиментами. Мне кажется, в этих 3 стихотворениях есть что-то переходное. Вы как будто ищете новую манеру. Но мне не все по душе. По-моему, в стихах не должно остаться никаких следов того, что это «стихи», т.е. что-то особое, возвышенное или наоборот. Три повторения - «только» (мышь и т.д.) сразу выдают работу quasi-магичности, и в ответ я хочу сказать поэту: отстань, не надоедай с красотами и прочим! Мне очень нравится (но скорей по мысли, чем как поэзия) последняя строфа стихотворения «Голод в Индии...»15. Но сказано слишком «дискурсивно», т.е. слишком обстоятельно - логично.

Простите за эти замечания. «За скобками» - как говорила Зинаида16 - остается моя постоянная admiration17. Вам, кажется, очень понравились стихи Лиды в «Оп.<ытах>»18. Да, они прелестны по

намерениям. Но уж очень распадаются, хотя Вы правы - все-таки на ней отдыхаешь, даже когда морщишься.

Я пишу на парижский Ваш адрес. Не знаю мюнхенского. Напишите, пожалуйста, дошло ли письмо. И вообще напишите, не считаясь с моей безалаберностью. La main19 Ваш Г. Адамович.

Рецензия Чиннова на первый номер «Опытов» вскоре появилась в печати (За свободу (Мюнхен). 1953. 28 июля. Подп.: И.В.). Адамовичу он либо присылал свою рецензию, перед тем как отправить ее в печать, либо излагал свои рассуждения в письме. Любопытную деталь появления на свет этой рецензии Адамович сообщил Бахраху в письме от 29 июля 1953 г.: «Чиннов (по рассказу Гринберга) хотел написать в какой-то мюнхенской русской газетке статью об «Опытах». Ему поставили условием: ни слова об Адамовиче и Вейдле. Первое -в порядке вещей, но второе? Вероятно, это уже результат тамошней склоки» (Литературоведческий журнал. 2003. № 17. С. 13-14).

Имеются в виду мемуары Ремизова «Дягилевские вечера в Париже» (Опыты, 1953. № 1. С. 78-82). и от этого тошнит (фр.).

О IX главе романа Бориса Поплавского «Аполлон Безобразов» (Опыты. 1953. № 1. С. 65-77) Адамович писал Червинской 13 июля 1953: «"Опыты" я прочел полностью. Hors concours, конечно, Поплавский: головой выше всего <...> По-плавский местами головокружителен, и надо быть ослом, чтобы этого не чувствовать, даже если это и не нравится» (Литературоведческий журнал, 2003. № 17. С. 14).

Подборку отзывов Адамовича о творчестве Набокова см.: «...Наименее русский из всех русских писателей...» / Георгий Адамович о Владимире Сирине (Набокове) / Публ. О.А. Коростелева и С.Р. Федякина. Вступ. ст. О.А. Коростелева // Дружба народов. 1994. № 6. С. 216-237. См. также: Классик без ретуши. Литературный мир о творчестве Владимира Набокова: Критические отзывы, эссе, пародии / Под общей редакцией Н.Г. Мельникова. Сост. и подгот. текста Н.Г. Мельникова, О.А. Коростелева. Предисл., преамбулы, комментарии, подбор иллюстраций Н.Г. Мельникова. М.: Новое литературное обозрение, 2000. Адамович в те годы много раз упоминал Поплавского в своих статьях, но отдельной газетной статьи о нем не опубликовал, хотя включил его в свою итоговую книгу об эмигрантской литературе «Одиночество и свобода» (Нью-Йорк: Изд-во имени Чехова, 1955), где младшему поколению писателей была посвящена единственная глава «Трое (Поплавский, Штейгер, Фельзен)». Позже на радио «Свобода» посвятил ему отдельный скрипт, опубликованный посмертно: Адамович Г. Борис Поплавский // Русская мысль, 1980. 19 июня. № 3313. С. 9.

2

5

6

7 без исключения (фр.).

8 Алла Сергеевна Головина (урожд. баронесса Штейгер, во втором браке - де Пелиши; 1909-1987) попала в эмиграцию в 1920, жила в Турции, затем в Чехословакии, участница пражского «Скита», печаталась в «Воле России», «Современных записках», в 1934 переехала в Париж, с 1939 жила в Швейцарии, с 1955 в Бельгии. Имеется в виду глава из ее романа «Загржевский» под названием «Ася» (Опыты, 1953. № 1. С. 53-64).

9 Рассказ Ивана Ивановича Савина (Саволайнена; 1899-1927) «Дроль (Из "Книги былей")» (Опыты, 1953. № 1. С. 83-89) был опубликован со вступительной заметкой об авторе за подписью Т.Т. <Татьяна Терентьева?> (впервые был напечатан в 801 номере «Рижского курьера» за 1923 г.).

10 Стихотворение Ивана Афанасьевича Буркина (р. 1919) «Сомнения ("Когда душа свободно, облегченно.")» (Опыты, 1953. № 1. С. 34) и впрямь напоминало больше пародию на довоенную «парижскую ноту».

11 Николай Оцуп опубликовал в «Опытах» обстоятельную и довольно высокопарную статью «Николай Степанович Гумилев» (Опыты, 1953. № 1. С. 117142), написанную на основе его докторской диссертации на ту же тему, защищенной в парижской Эколь Нормаль в 1951 г.

12

Первая, довоенная книга стихов Иваска «Северный берег» (Варшава: Священная лира, 1938) была встречена эмигрантскими критиками скорее благосклонно. Адамович писал в своей рецензии: «Дарование Юрия Иваска еще не вполне окрепло, как бы "не нашло себя". Но доверие оно внушает полное, не только потому, что само по себе несомненно, но и по расположению автора к работе, к усилию» (Адамович Г. Последние новости, 1938. 24 февраля. № 6179. С. 3). Благожелательными были и отзывы других критиков: Бицилли П. // Современные записки. 1938. № 66. С. 476-477; Пильский П. // Сегодня, 1938. 4 апреля. № 94. С. 6; Штейгер А. // Круг. 1938. Кн. 3. С. 182-185. Вышедшая пятнадцатью годами позже вторая его книга «Царская осень» (Париж: Рифма, 1953) встретила гораздо меньшее сочувствие рецензентов. См., например: Нейми-рок А. На фоне осени // Грани, 1953. № 19. С. 135. Адамович в своей рецензии постарался сгладить общее негативное впечатление: «Стихи далеко не совершенны, но бывают неудачи, которые предпочтешь мнимо-блестящим "достижениям" и "свершениям", и "Царская осень" - образец этого. <...> Книга, может быть, немногим понравится. Стихи Иваска - не из тех, которые легко остаются в памяти. Но зато в памяти остается нечто большее и более редкое: смущение, волнение, которое возникает при встрече с тем неуловимым и безымянным, ради чего поэзии только и стоит существовать» (Адамович Г. Новые стихи // НРС. 1953. 4 октября).

13 Это уже кое-что (фр.).

14 Юрий Терапиано опубликовал в первом номере «Опытов» два стихотворения: «Далекие темные горы.» и «Отплывающие корабли.» (Опыты. 1953. № 1. С. 47).

15 Стихотворение Чиннова «Голод в Индии, голод в Китае.» впервые было опубликовано в альманахе «Литературный современник» (Мюнхен, 1954. С. 105).

16 З.Н. Гиппиус.

17 восхищение (фр.).

18 Имеются в виду стихотворения Лидии Червинской «Мы больше ни о чем не говорим.» и «Те, которых не осудят.» (Опыты, 1953. № 1. С.48-49).

19 Рука (фр.).

4

104, Ladybarn Road Manchester 14 28/X-53

Дорогой Игорь Владимирович

Спасибо, что вспомнили и написали.

Как Вы выразились: «У Вас - Манчестер, у меня - Мюнхен», значит, все ясно и рассказывать нечего. Жаль, что письмо без стихов. Я привык получать от Вас письма с поэтическим вложением.

Вчера получил связку «Н.<ового> р.<усского> с .<лова>» и прочел Трубецкого о Вас1. Что же, ничего! Статья, как статья. И вообще, что бы человек ни писал, тому о ком писано всегда польза, хотя и в низменном житейском смысле. Гумилев назвал это «механикой славы». Надеюсь, Вы еще не в том экклезиастском настроении, когда все - суета сует, и все - все равно. Поверьте человеку преклонного возраста: это хорошо только тогда, когда приходит в результате всяких очарований и разочарований, после многих удач и крушений, а если без этого - тут ничего нет, кроме потери интереса и энергии ко всему. Впрочем, кажется, Вы этим не страдаете, а главное - этим не позируете.

Об Иваске: я не видел еще статьи своей, где должно о нем быть. Но знаю, что статья вышла2. Писал я о нем с хорошими чувствами, и уже получил из Парижа письма с удивлением по поводу моих хороших чувств. Но я написал, что стихи, собственно говоря, не удачные, а хорошо и верно то, что у Иваска за стихами - т.е. поэтическое волнение и смущение, невозможность сказать то, что сказать и нельзя, et ainsi de suite3. Мне было бы очень досадно, если бы он принял это как осуждение, рядом с более казенными и пустыми похвалами другим. Это - не осуждение, и кто умеет читать, так это и поймет. Я написал ему письмо, с неделю назад, но ответа еще нет.

Что Бахрах к Вам приглашается и собирается, я знал давно4. Умолчал при встрече с Вами по «дискретности». Но соберется ли, т.е. соберут ли его - еще вопрос. Он, кстати, очень милый человек, но капризный и чем-то издерганный. Зурову будто бы лучше5. Мне плохо верится, чтобы он мог поправиться совсем.

До свидания, дорогой Игорь Владимирович. Если напишете еще, буду всегда рад.

Ваш Г. Адамович

Трубецкой Ю. Портреты современников: Игорь Чиннов // Новое русское слово, 1953. 20 сентября. См. прим. 12 к письму 3. и так далее (фр.).

Речь идет о приглашении Бахраха на радио «Свобода», где с 1952 г. работал Чиннов (в начале 1953 к нему присоединился Вейдле, в конце 1953 Бахрах, а позже Адамович, Червинская и др.). Бахрах писал о Вейдле: «С благодарностью вспоминаю, что именно он притянул меня к работе на радиостанции "Свобода"» (Бахрах А. По памяти, по записям... / Публ. Г. Поляка // Новый журнал, 1992. № 189. С. 353). В то время работа на радиостанции из-за негативного общественного мнения не приветствовалась во многих эмигрантских кругах. 28 марта 1953 г. Адамович писал Бахраху о С.Ю. Прегель: «Она полна литерат<урных> проэктов и презирает Чиннова за то, что тот поехал в Мюнхен для радио. "На порог его больше не пущу"»).

Начиная с середины 1950-х годов у Л.Ф. Зурова периодически обострялась душевная болезнь. После долгих уговоров он согласился на лечение и 20 июля 1953 был отвезен в клинику, откуда 31 июля его перевезли в частную клинику к доктору Перону в Suresnes. 23 августа 1953 г. Адамович в письме спрашивал у В.Н. Буниной: «О болезни Л<еонида> Ф<едоровича> я знал. Знал и то, что он в клинике. Есть ли надежда, что он поправится?» (Переписка И.А. и

B.Н. Буниных с Г.В. Адамовичем (1926-1961) / Публ. Олега Коростелева и Ричарда Дэвиса // И.А. Бунин: Новые материалы. Вып. 1. М.: Русский путь, 2004.

C. 109. Несохранившийся ответ, видимо, был утешительным. Лечение оказалось успешным, и 12 декабря 1953 г. Зуров выписался из клиники.

5

5

Manchester 14 104, Ladybarn Road 13/I-54

Дорогой Игорь Владимирович

Прежде всего, простите, что отвечаю с опозданием. Но это -в порядке вещей, или, вернее, в их беспорядке. Поздравляю с Новым годом и желаю всего, что можно, хорошего. Но чего Вы сами для себя хотите - не знаю, и сейчас, случайно задумавшись над этим, остаюсь в недоумении. Есть люди ясные. Вы - немножко ребус и загадка.

Спасибо за добрый отзыв о моих стихах. Но я изумлен Вашим предположением об опечатке и желанием исправить конец третьего стихотворения1, ибо никакой опечатки нет, и в конце этом самый «цимес», как говорит Раевский2. Вы предлагаете:

Где с вялой дремой на покое О жизни смешана мечта Что это значит? Что я уйду на покой, как архиерей, и буду мечтать о жизни??

Вероятно, Вас смутили две о: но ведь запятой между ними нет. Смысл такой

где с вялой дремой о покое смешана мечта о жизни.

Если была бы запятая после «о покое», могло бы возникнуть недоразумение. Это мне, правда, не пришло и в голову. По-моему, интонация стиха правильна и должна бы сама по себе сделать чтение ясным. Но я смущен тем, что читатель aussi qualifie que vous3 его не понял. Большинству (из не вполне qualifies4, кроме Прегель-ши) нравится второе стихотворение, с петербургскими любовными реминисценциями. Но автор знает, что это стихи - слегка хамские, хотя и надеялся, что это останется тайной для других. Теперь два слова о Ваших стихах. Первое: Но ты, ведь

- абсолютно прелестно, и почти совершенно, со всеми Вашими поэтическими дарованиями и тонкостями. Я прочел и восхитился, настолько, что запомнил его наизусть. Кстати, еще раз почувствовал в Вас Боратынские нотки, а что они модернизированы - дела не меняет. Одно меня коробит, но мелочь: рифма они и звенит. Я этого не выношу, у меня ухо болит от этих штук, и хорошо бы их бросить, как неудачный провалившийся опыт! Особенно, при такой чистой работе, как Ваша. По-моему, на крайность лучше рифмовать яйцо и окно, стена и дыра, чем окно и астроном, дыра и капрал и т. д.

Второе стихотворение как-то расплывчатее и капризнее, но конец тоже очень хорош (про рай и грусть)5. Вообще Вы поэт очень хороший, и когда-нибудь (не очень скоро) это признают даже все Рогали6. Кстати, шума по поводу его статьи7 было в Париже много. Но даже шума этот идиотизм не стоит, хотя в идиотизме была и явная подловатость.

Иваск мне пишет о своей антологии8 с просьбой о рецензии в «Опытах». Рецензию я писать не хочу9 (написали бы Вы!), а если будет № 4, напишу большую статью10 о «духе, судьбе, очаровании и ничтожестве»11 эмиграционной поэзии, которая давно сидит у меня в голове. Кое-что меня заранее смущает: например, правда о Ходасевиче, которую наверно припишут моей с ним ссоре, впрочем мирно закончившейся с его извинениями. Но он был на 1/10 -не настоящий поэт, с искуснейшей подделкой под именно самого настоящего. Помимо того, он не понимал сущности поэзии, и тоже подделывался под понимание, прячась за несчастного Пушкина и «строгость формы». Все это - детская игра, одна из тех удочек, на которую ловятся люди. Все это - для Вас, entre nous, п.<отому> что, м. б., всего этого я никогда и не напишу.

До свидания. Крепко жму руку. Буду всегда рад, если соберетесь написать, а особенно - с поэтическим приложением.

Ваш Г. Адамович

1 Речь идет о стихотворении Адамовича «Приглядываясь осторожно...» (Опыты, 1953. № 2. С. 7-8), опубликованном третьим в подборке, следом за стихотворе-

ниями «Остров был дальше, чем нам показалось...» и «Был вечер на пятой неделе...» (Опыты. 1953. № 2. С. 6-7). Включая это стихотворение в итоговый

сборник «Единство», Адамович не стал ничего изменять в строчках, вызвавших сомнения у Чиннова.

2 Георгий Раевский (наст. имя Георгий Авдеевич Оцуп; 1897/1898-1963) - поэт, с начала 1920-х в эмиграции в Берлине, с 1924 в Париже, участник литературного объединения «Перекресток» (с 1928), объединения «Круг» (1935-1939).

3 такой квалифицированный, как вы (фр.).

4 квалифицированных (фр.).

5 Вероятно, стихотворение «И наше в ручье отражение...», впервые опубликованное пять лет спустя в альманахе «Мосты» (1959. № 2).

6 Юрий Сергеевич Рогаля-Левицкий - поэт, критик, в эмиграции с 1918, жил в Париже, до войны участник монпарнасских бдений, член Союза молодых поэтов и писателей, после войны резко «поправел», сотрудничал в «Возрождении».

7 Речь об откровенно рассчитанной на скандал, снабженной эпиграфом из «Вырождения» Макса Нордау, статье Ю.С. Рогаля-Левицкого, в которой тот поминал недобрым словом своих старых приятелей-поэтов, пытаясь развенчать Адамовича и всю «парижскую ноту» в целом, обрушиваясь заодно на «Числа», «Новоселье», Мережковских: «В памяти нашей проходит ряд мизерных литературных силуэтов. <...> Прежде всего, Борис Поплавский, поэт par excellence "заумный", певший сломанным голосом, в свое время немало нашумевший, впрочем <...> даже лучшие стихотворения Поплавского, как "Флаги" или "Черная мадонна", содержали в себе, наряду со стилистическими погрешностями, очевидные нонсенсы. <. > Поэтесса Лидия Червинская задавала читателю не менее головоломные загадки. <.. > Авторов-прозаиков в "Союзе" было значительно меньше, чем поэтов. Все они, за редким исключением, отличались кто тою же, что и поэты, заумностью, кто полным незнанием языка, а иные одновременно и тем, и другим. Единственной, быть может, их заслугой было то, что они, не переставая употреблять до невероятности безграмотные обороты речи, приводили читателя в веселое настроение. <. > Несуразностью отличались писания Агеева, Варшавского, Горного, Яновского» (Рогаля-Левицкий Ю. Горе-авторы нашего зарубежья // Возрождение. 1953. № 30. С. 179).

8 Имеется в виду книга: На Западе: Антология зарубежной поэзии / Сост. Ю.П. Иваск. Нью-Йорк: Изд-во им. Чехова, 1953. В «Опытах» рецензия на это издание не появлялась (в «Русской мысли» 10 февраля 1953 откликнулся Ю. Терапиано).

9 Спустя несколько месяцев Адамович все же откликнулся на антологию (см. следующее письмо).

10 Эта статья была написана: Адамович Г. Поэзия в эмиграции // Опыты, 1955. № 4. С. 45-61.

11 Адамович перефразирует название брошюры В. Розанова «Русская церковь. Дух. Судьба. Ничтожество и очарование» (Париж, 1906).

6

104, Ladybarn Road Manchester 14 12/V-54

Дорогой Игорь Владимирович

Простите, я виноват перед Вами, не ответил на Ваше «Христос Воскресе», а теперь отвечать «Воистину» поздновато!

И на письмо еще не ответил, и наверно Вы не помните, о чем писали.

Спорить о том, что «дремать о чем-либо» нельзя - не буду. Вы правы. Но «дрема» о чем-либо - по-моему, можно1. (По аналогии, «нельзя спать о», но есть «сон о»). А вообще то я поклонник правила Столыпина, которого однажды кто-то поправил в Гос. думе: «мой язык, как хочу, так и говорю»2.

Насчет ивасковской антологии: я как раз собираюсь о ней написать в «Н.<овом> р.<усском> с.<лове>», но не о всей, а о «новых голосах»3, т.е. о ди-пи. По-моему, самый своеобразный и, м. б., талантливый из них - Марков. Мне что-то о нем Иваск писал, но я не помню что, хорошее или плохое, и еще о ком-то писал, но забыл о ком. Елагин, конечно, не бездарен, но... писать Вам о нем нечего, сами все понимаете. Г. Иванов говорил мне, что очень хорош Моршен, но я этого не нахожу. А вообще-то у них всех общий недостаток - развязность, вернее, почти у всех. Анстей4, например: сплошной ужас.

Вы мне сообщили, что «Опыты» кончились. Я написал Гринбергу5 - вопрос и сожаление, если это действительно так. Получил от него пространное заверение, что это клевета, происки врагов, а «Опыты» вечны. Tant mieux6.

Кстати, третий номер лучше предыдущих. Вейдле хорошо написал о Бунине7, а Варшавский8 меня всегда трогает своим простодушием, беспомощностью и отсутствием всякой лжи. Набоков9 в сто раз даровитее, но его нельзя читать после Варшавского, «воняет литературой» с первой фразы. Кстати о фразах: если номер может быть одной фразой испорчен, то это случилось с последней фразой Анненкова в статье о Есенине10. Моветон самый явный. Я не против девушек, но против того, чтобы так о них писать.

До свидания. Был в Париже на Пасхе. По-прежнему, если бы не Неточкин салон11, Парижа бы не было. Вы спрашиваете, скучаю ли я в Манчестере. Нет, я Вам говорил уже: «пора подумать о душе», а здесь это самая подходящая ситуация.

Да, насчет Вашего «зоотехника»12. Простите за откровенность: мне он не нравится совсем. Я слишком люблю то, что Вы пишете, чтобы мне не было жаль, что Вы пишете и такое. Не сердитесь.

Было бы глупо, если бы я Вам написал: «ах, как хорошо».

Ваш ГА.

См. прим.1 к письму 5.

Известное бонмо Столыпина Адамович мог обсуждать, в частности, с Алдано-вым, который привел этот эпизод в своем романе «Ключ»: «Еще Столыпин сказал, что это только инородцев интересует, как можно и как нельзя говорить: мой язык, как хочу, так и говорю» (Алданов М.А. Ключ. Берлин: Слово; Современные записки, 1929. С. 59).

Адамович Г. Новые голоса // Новое русское слово, 1954. 6 июня. № 15380. С. 8. В своей статье, посвященной антологии Иваска, Адамович вел речь лишь о тех поэтах, которые составили ее последний раздел «Новые голоса»: Д. Кленовский, И. Елагин, О. Анстей, Ю. Трубецкой, В. Марков, Н. Моршен, Ю. Галь.

Ольга Николаевна Анстей (урожд. Штейнберг, в первом браке Матвеева; 19121985) - поэтесса, переводчица, осенью 1943 эмигрировала с мужем И. Елагиным из оккупированного Киева в Германию, в мае 1950 уехала в США, сотрудник отдела русских переводов ООН (в 1960-1972). Письмо Адамовича и ответ Гринберга не сохранились. Тем лучше (фр.).

Вейдле В. На смерть Бунина // Опыты, 1954. № 3. С. 80-93.

Владимир Варшавский опубликовал фрагмент из книги «Возвращение» под

названием «Отрывок» (Опыты, 1954. № 3. С. 52-69).

Третий номер «Опытов» открывался «Воспоминаниями» Владимира Набокова (Опыты, 1954. № 3. С. 3-49), которые позже стали тремя первыми главами его автобиографической книги.

Имеются в виду заключительные фразы воспоминаний Ю. Анненкова: «Как бы то ни было, со смерти Есенина утекло уже 28 лет, а мы, теперь вдвое старшие, чем он, все еще на земле. И все еще увлекаемся девушками» (Анненков Ю. Вокруг Есенина // Опыты, 1954. № 3. С. 160-179).

Приезжая из Манчестера в Париж, Адамович посещал литературный салон поэтессы Анны Морисовны (Морицевны) Элькан (урожд. Абельман; ?-1963?).

3

4

9

10

См. о нем: Крейд В. Неточкин салон: О салоне Анны Элькан // Русское еврейство в зарубежье. Т. 3(8). Иерусалим, 2001. С. 121-130. 12 Неясно, о чем идет речь. Возможно, Чиннов не стал публиковать раскритикованное Адамовичем стихотворение или изменил строки.

7

7, rue Frederic Bastiat 30/XII-54

Дорогой Игорь Владимирович

Спасибо за память и пожелания к Новому Году. Шлю и Вам лучшие пожелания, очень искренне! Но тут же цитирую Анненского: Этого быть не может, Это подлог...1

Не может быть, чтобы я Вам не ответил!

Не помню точно, когда Вы мне писали и о чем, но ответил бы я Вам наверно! В Париже я уже дней десять. Буду здесь до 15-го. Насчет Маркова: кое-что у него верно, но каким суконным языком статья написана!2 О Забежинском3 же не стоит говорить, это сверх-«фармацевт», как выражались в «Бродяч.<ей> собаке». Вообще сколько развелось нечисти, и откуда она повылазила?!

До свидания. Очень жаль, что не приедете в Париж. Впрочем, даже и салон Неточки медленно гаснет, последний оплот русской литературы.

Ваш Г. А.

Как Вы странно стали писать свою фамилию!4

Из стихотворения Иннокентия Анненского «Прерывистые строки» (1909). Марков В. Мысли о русском футуризме // Новый журнал, 1954. № 38. С. 169— 181.

Имеется в виду полемическая статья, направленная против Маркова: Забежин-ский Гр. Мысли о русском футуризме // Новое русское слово, 1954. 5 декабря. № 15562. С. 8.

В США Чиннов американизировал написание латиницей своей фамилии.

3

8

104, Ladybarn Road Manchester 14 26/II-55

Дорогой Игорь Владимирович

Спасибо, что вспомнили и написали. Кто перед кем повинен в молчании - так мы и не выяснили. Выяснит «будущий историк».

Пишу коротко, ибо одолевают немощи, очевидно старческие. Был грипп, а теперь болят глаза, и что-то не проходят! В Париже все взволнованы смертями. Целый ряд. Умер Ставров, теперь Кнут1, и много других. Еще взволновал инцидент Бунин - Федин2, о котором Вы, конечно, знаете. Суета сует (не смерть, а Федин, поддержанный «Русск .<ой> мыслью»).

«Нов .<ый> журнал» я видел, но только просмотрел. Кантор3 негодует на статью Ульянова4: будто бы все не точно. Но я не читал, не имею мнения. А стихи Волошина5 читать пробовал, но бросил, и не из-за глаз, а потому что такая это пустая риторика, что читать не стоит. По-моему, Волошин - проба и испытание: кто его любит, тот ничего в стихах не понимает. Брюсов в сравнении с ним -ангел и душка.

Очень рад, что Вы ведете светскую жизнь, с приемами при участии Степуна. (Кстати, он замечательно талантливый человек, при всей склонности к цветистой болтовне.)

До свидания.

Отчего не прислали стихов? La main.

Ваш Г. Адамович

1 Поэт и переводчик Перикл Ставрович Ставров (1895-1955) скончался от рака легких 10 февраля 1955 г. в местечке Вгапоу под Парижем. Довид Кнут (наст. имя и фам. Фиксман Давид Миронович; 1900-1955) умер 15 февраля 1955 в Тель-Авиве от обострившихся последствий перенесенной в юности аварии. Некоторое время спустя Адамович опубликовал статью, посвященную обоим поэтам: Адамович Г. Довид Кнут и П. Ставров // Новое русское слово, 1955. 29 мая. № 15737. С. 8.

К. Федин упомянул Бунина, выступая на Втором Всесоюзном съезде советских писателей (15-26 декабря 1954 г.). Свой отчет о съезде Аркадий Слизской в «Русской мысли» сопроводил постскриптумом: «К. Федин в своей речи кос-

нулся также и эмигрантской литературы. Хотя это и не имеет прямого отношения к съезду, но для нас, эмигрантов, конечно, представляет интерес: "В массе своей литературная эмиграция быстро перестала существовать даже как плохонькое искусство. Физические остатки ее вымерли, или продолжают вымирать. Кое-кто еще посильно помогает врагам сов. народа. Но, конечно, в среде эмигрантов-писателей были и тяжелые драмы, и тяжесть их, наверное, прямо соответствовала глубине и значению дарований. Возвратился, чтобы освободиться от невыносимой тоски по родной земле, Куприн, писатель яркой окраски реалистического таланта, широко у нас читаемый. Недостало сил, будучи советским гражданином, вернуться домой Ивану Бунину - русскому классику рубежа двух столетий... который остался реалистом и в прозе, и в поэзии той поры, когда господствовала мода на декаданс. Не следует, по моему мнению, отчуждать Бунина от истории русской литературы. И все ценное из его творчества должно принадлежать читателю так, как принадлежит лучшее из наследия Куприна."» (Слизской Арк. Съезд писателей // Русская мысль, 1955. 21 января. № 730. С. 3). Публикация завершалась примечанием редакции «Русской мысли»: «Был ли у И. А. Бунина советский паспорт, - мы не знаем, но слухи о его встречах с некоторыми представителями советского правительства были достаточно обоснованы. Теперь мы видим, к каким результатам иногда приводят подобного рода разговоры» (первое предложение примечания было выделено редакцией жирным шрифтом).

Фрагменты стенограммы съезда с этой частью выступления К. Федина были напечатаны в журнале «Посев» (Выпад против литературной эмиграции // Посев, 1955. 23 января. № 4/455. С. 10), и в том же номере был опубликован протест В.Н. Буниной: «В ответ на Ваше, полученное мною сегодня утром письмо, в котором Вы сообщаете, что в своем выступлении на втором съезде Союза писателей К. Федин помянул имя моего покойного мужа, заявив, что "только упадок сил помешал советскому гражданину И. Бунину вернуться на родину", утверждаю, что Иван Алексеевич никогда не брал советского паспорта и не думал возвращаться на родину. Я считаю, что К. Федин ошибся, спутав Ивана Алексеевича с другим старым писателем, взявшим советский паспорт, но не вернувшимся на родину» (И. А. Бунин никогда не брал советского паспорта: Письмо вдовы писателя в «Посев» // Посев, 1955. 23 января. № 4/455. С. 10). Алданов писал об этом Адамовичу 13 февраля 1955 г.: «Вы, конечно, читали о московском заявлении Федина: Бунин стал советским гражданином! Это вызвало в эмиграции большой шум. Очень многие поверили! Вы удивитесь, если я Вам скажу, что эта история имела последствием (не очень, разумеется, важным и, надеюсь, лишь кратковременным) "холодок" у меня - одновременно с Верой Николаевной и Бор. Зайцевым (вещь довольно редкая). С Верой Николаевной потому, что я два раза убедительно просил ее тотчас опровергнуть ложь Федина, а ей почему-то не хотелось это делать, и приводила она совершенно беспомощные доводы, даже тот, что у нее нет времени! Я просил ее об опровержении, конечно, из уважения к памяти Ивана Алексеевича (которого и в Ницце, и в Париже, и не враги уже начинали сравнивать с Ал. Толстым), да еще

из заботы об ее собственных интересах: "вдова не опровергает, значит это правда!" Она ответила мне довольно нелюбезно. С Зайцевым другое. <...> Об этом заявлении Федина он мне написал странно - и, по-моему, с радостью: "Бунина Ф<един> назвал советским гражданином. Это неверно, но у каждого писателя свой облик и своя известность. Сомневаюсь, чтобы меня кто-нибудь назвал советским гражданином"!! Таким образом надо сделать вывод, что у Ивана Алексеевича был большевистский облик и большевистская известность!!! И почему Бунину противопоставляется тут именно он, Б<орис> К<онстантинович>? Я не ответил, чтобы не поссориться» (BAR. Coll. Aldanov. Box 1).

Михаил Львович Кантор (1884-1970) - адвокат, помощник М.М. Винавера в Петербурге. После революции работал в издательстве «Библиофил» в Ревеле, затем в Берлине. С 1923 г. во Франции, юрисконсульт парижского адвокатского кабинета М.М. Винавера, секретарь редакции, а с 1926 г. редактор «Звена», критик, поэт. Вместе с Адамовичем Кантор редактировал журнал «Встречи» (Париж, 1934), составлял первую антологию эмигрантской поэзии «Якорь» (Берлин, 1936), изредка печатался в «Числах», «Встречах», «Русской мысли», «Опытах». На склоне лет, в 1968 г. выпустил свой первый и единственный сборник стихов.

4 Видимо, речь о посвященной Ходасевичу статье Н. Ульянова «Застигнутый врасплох» (Новый журнал, 1954. № 39. С. 143-154).

5 В том же номере «Нового журнала» была напечатана подборка стихотворений Волошина: «Русская революция», «Красногвардеец», «Матрос», «На вокзале», «Бегство».

9

104, Ladybarn Road Manchester 14 4/V-55

Дорогой Игорь Владимирович

Я получил вчера Ваше письмо. Вижу - толстое, и подумал: Чиннов прислал стихи. А потом был разочарован - стихов не оказалось! Все же спасибо, хотя за стихи было бы и «спасибо» больше.

О моем стихотворении в «Опытах»1. Я почти не сомневался, что оно Вам не понравится. Мне хотелось написать стихи pour ainsi dire2 «в полный голос», и проверяя его на слух, мне казалось, что оно звучит верно. М.б., я и ошибся, со стороны виднее. Кое-что сдерживающее, «притухающее» я в него ввел - напр.<имер>, короткие строчки, обрывающие размер. Или «близость моря» - вме-

сто какого-нибудь роскошного эпитета о море. Но, м.б., оно вышло все-таки чересчур громким и пышным, без поддержки изнутри. Мне казалось, что поддержка есть, и соответствие внешнего внутреннему тоже, значит, есть. И я был рад одобрению Иваска, который к пышностям пустым склонности не имеет. Но я вполне допускаю, что Вы правы.

В «Опытах», действительно, самое скверное - обложка. Черт знает что, прейскурант какой-то, да и то захудалый! Но взгляните, «чьей работы»3 - и умолкните.

Марков тоже мне не нравится, кроме нескольких отдельных строк4. На Хлебникова не похоже ничуть, вопреки Иваску. Самое утомительное - трехстопный ямб, как трещотка, ни на минуту не смолкающий! У Некрасова это удалось, да и то еле-еле («Кому на Руси...»). Но тут под конец - нет сил читать. Гершельман5 был бы очень интересен, если бы не безапелляционно-афористическая форма, в области, где никто ничего не знает и где даже при личном знании (хотя бы воображаемом) нужно сочувствие к «стенке», о которую бьются другие. Но в общем - конечно, я тоже его напечатал бы, будь я редактором. А письма Галя6 - наверно, без минуты сомнений! Ничего замечательного в этих письмах нет, но тон - замечателен, да и в стихах «что-то» есть.

Кстати, Иваск мне писал, что его заподозрили, что это он сам все сочинил и сам себе написал письма. Это, конечно, чушь, но действительно Галь сродни Иваску, как, впрочем, весь журнал в целом на редактора своего похож. Это большой комплимент редактору, и по сравнению с «Нов.<ым> журналом» это достоинство «Опытов», хотя они и жиже. «Н.<овый> ж.<урнал>» - сплошной разнобой, а тут есть «лицо».

Ваши стихи я люблю все и всегда. По душе мне и эти7. Но ломка размера во втором - меня не убедила в ее необходимости, как и отдельные мелочи: «что» вместо «который» при столь чистой и отчетливой выделке вообще. Кроме того, если мои стихи грешат некоторой оперностью и неудавшимся стремлением «взять за жабры», Ваше второе грешит грехом другой крайности - пассивностью, в каждом слове и особенно к концу («забыл?» - «ну, а мне-то что?» в переводе на язык грубой, но законной реакции в ответ). Первое, по-моему, от этого свободно. Но оба - оставив придирки - очень Ваши и «очень прелестны», как говорят здешние мои студенты.

«Нового журнала» - № 40 - я еще не видел. Насчет стихов Одоевцевой8 - согласен, не читая их: они всегда - вроде сбитых сливок, но я очень люблю сбитые сливки. Кстати, я сижу над рукописью Лиды Червинской9, которую вопреки ее воле надо бы сократить, чтобы хватило денег на издание. Человечески это много дальше и глубже Одоевцевой, а литературно не знаю. У Лиды все недописано, или почти все. Вы должны это чувствовать лучше кого другого. Штейгер был, пожалуй, беднее ее, а стихи его лучше. Но это, ради Бога, - entre nous: Лида - сверх-мимоза, да и в сверхнесчастьях, всяких. Не хочу, чтобы до нее дошли сомнения в ее стихах.

До свидания. Спасибо, что вспомнили. Сочувствую тому, что Вы так заняты. Чем больше я живу, тем больше соглашаюсь с Уайльдом, что «человек создан для праздности». Всегда рад Вашему письму, а со стихами - вдвойне.

Ваш Г. Адамович

P. S. Да, насчет съезда10 - чуть не забыл! Вы пишете, что Вейдле сказал, будто я отказался «из-за Русск.<их> новостей». Пожалуйста, объясните Вейдле, как обстоит дело.

О «Русс.<ких> нов.<остях>» я не думал и не вспоминал. В январе, когда я был в Париже, о съезде я слышал со всех сторон. Слышал и то, что «первое приглашение получил Смоленский». Против Смоленского я решительно ничего не имею, но согласитесь -«первое приглашение Смол<енско>му» дает отпечаток всему предприятию. Меня никто никуда не приглашал, - кроме разговоров Г. Иванова. В марте, в Манчестере, я получил приглашение прибыть («с оплачен.<ными> расходами») на предварительное совещание, 18-го марта, - начинавшееся так: «Вы, вероятно, слышали от Г. Иванова о предстоящем съезде...». Если бы устроители действительно желали моего участья в съезде, я слышал бы о нем прежде всего от них! Форма приглашения мне показалась по меньшей мере странной. Я ответил двумя строками: занят, благодарю за внимание, но приехать не могу. Это, кстати, совершенная правда: действительно, я не мог приехать в марте, даже если бы хотел. На этом мои отношения с устроителями съезда - Зайцев, Набоков, Пас, подписавшие письмо, - кончились. Я не отказывался от участия в съезде прежде всего потому, что меня звали лишь на предва-

рительное совещание. Прежде отказа или согласия, я должен был бы знать, что это будет за съезд - и кто в нем участвует. Должен, однако, признаться, что то, что я по этому поводу знаю, энтузиазма во мне не возбуждает, ни с какой точки зрения. В Париже - когда я был на Пасху - о съезде хлопочет и что-то болтает Маковский. Он мне тоже объяснил мой «отказ» доводами политическими. Очевидно, другие лучше меня знают, чем я сам.

В сущности, я думаю, что вся эта затея в конце концов провалится. А если какие-нибудь старцы будут что-то шамкать, как Зайцев, или блистать, как Сперанский11, то кроме позора ничего не получится. Кстати, Иваск пишет, что Ремизов в ответ на просьбу написать «скрипт» - о которых Вы, конечно, знаете, - сообщил, что он - «не Гоголь». Слава Богу, что он «не Гоголь», и Зайцев тоже, а то принялись бы писать! Да, вот еще забыл: напрасно Вы напали на Бунина за слова о Пушкине12. Он это не писал, а говорил, правда не один раз: но мало ли, как человек говорит! Он Пушкина никак не обижал, он его боготворил, а «забил бы» сказал так, первое пришедшее в голову слово. Хорошо еще, что не сказал «переплюнул бы», - но на это у него хватило бы словесного вкуса. Беда только в том, что это не верно, и, по-моему, никогда в стихах Лермонтов Пушкина не забил бы.

Ну, довольно. Вы, вероятно, устали читать, а я, кажется, становлюсь графоманом.

Ваш Г. А.

О стихотворении Адамовича «Посвящение ("Я не тебя любил, но солнце, свет.")» (Опыты, 1955. № 4. С. 3-4) см. также в следующем письме и примечаниях к нему. так сказать (фр.).

Первые три номера «Опытов» вышли с обложкой работы жены Р.Н. Гринберга Софьи Михайловны. После смены редакторов изменилось и оформление. Дизайн обложки остальных шести номеров принадлежал художнице Александре Николаевне Прегель.

Поэма без названия Владимира Маркова («Часы холодной смерти.» // Опыты, 1955. № 4. С. 11-20) позднее была переиздана в антологии «Содружество» (Вашингтон, 1966) под названием «Поэма про ад и рай». Сомнения по поводу монотонности одолевали и самого Маркова, спрашивавшего совета у друзей-поэтов. 15 октября 1954 Кленовский отвечал Маркову: «Ритмические перебои, на мой взгляд, не нужны. Они не спасают "монотонности", а, наоборот, произ-

4

водят впечатление спотыкания и даже, неумения сохранить ритм. Другое дело, если бы целые главы или части глав были написаны разными размерами. Вкрапливать же то тут, то там кусочек с коровий носочек - просто не дает никаких результатов. Да и не вижу я монотонности в быстром и легком ритме В<ашей> поэмы» («,. .Я молчал 20 лет, но это отразилось на мне скорее благоприятно»: Письма Д.И. Кленовского В.Ф. Маркову 1952-1962 гг. / Публ. Олега Коростелева и Жоржа Шерона // Диаспора: Новые материалы. Вып. II. СПб.: Феникс, 2001. С. 612). Георгий Иванов отозвался в письме Маркову 29 декабря 1955 г.: «Насчет Вашей поэмы в "Опытах" - если хотите откровенного мнения -она не совсем "вытанцевалась". Она длинна. Она ритмически вяла. Там я насчитал четыре прекрасных строфы» (Georgij Ivanov/Irina Odojevceva. Brife an Vladimir Markov 1955-1958 / Mit einer Einleitung herausgegeben von Hans Rothe. Кц1п; Weimar; Wien: Bnhlau Verlag, 1994. B. 6).

5 Гершельман К. О «Царстве Божием» // Опыты, 1955. № 4. С. 76-86.

6 Юрий Иваск написал о своих встречах с поэтом Юрием Владимировичем Га-лем (1921-1947) и опубликовал пять его писем 1944-1945 гг. (Опыты, 1955. № 4. С. 91-103).

7 В том же номере были опубликованы стихотворения Чиннова «Хмуро и виновато.» и «Знаешь, я почти забыл.» (Опыты, 1955. № 4. С. 5).

8 В номере были опубликованы стихотворения Одоевцевой «За верность, за безумье тост!..» и «Началось. И теперь опять.» (Новый журнал, 1955. № 40. С. 97-98).

9 С 1952 г. Лидия Давыдовна Червинская (1907-1988) пыталась издать сборник стихов «Двенадцать месяцев» (Париж: Рифма, 1956), в подготовке которого ей помогал Адамович.

10 В марте 1955 г. была возобновлена после четырехлетнего перерыва (общие собрания не проводились с 29 июня 1951 г.) деятельность парижского Союза русских писателей и журналистов. На собрании 26 марта 1955 г. председателем Союза был избран Б.К. Зайцев, вице-председателем - В.А. Смоленский. Второй Всесоюзный съезд советских писателей, прошедший в Москве 15-26 декабря 1954 г., вызвал в эмиграции идею провести съезд писателей русского зарубежья. Инициаторами съезда выступили руководители радиостанции «Свобода», см. воспоминания одного из ее сотрудников: «В 1955 г. Свобода старалась организовать съезд русских писателей зарубежья. Она бы оплатила все расходы, связанные со съездом, как снятие помещения и прочее, но официально ответственным за ее организацию были бы русские зарубежные писатели. Насколько помню, Ремизов сослался на болезнь, которая мешала ему принять участие в этом съезде-конференции, в то время как Борис Зайцев, Георгий Адамович и Одоевцева согласились» (Мирковский Бруно. Чучи - дитя обалдевшей вдовы. Донецк: Восточный издательский дом, 2001. С. 67). Съезд долго планировался и обсуждался, однако так и не состоялся.

11 Сперанский Валентин Николаевич (1877-1957) - юрист, после революции в эмиграции в Париже, преподаватель государственного права на русском отделении Сорбонны, сотрудник многих эмигрантских изданий. После войны по-

стоянно печатался в «Русской мысли», часто выступал с лекциями и докладами в Русских домах (Кормей, Сент-Женевьев-де-Буа и др.). 12 Адамович упоминал об этом эпизоде несколько раз, см., например: Адамович Г. Бунин: Воспоминания // Новый журнал, 1971. № 105. С. 135-136.

10

104, Ladybarn Road Manchester 14 29/V-55

Дорогой Игорь Владимирович.

Хотел ответить Вам сразу - на ваши мысли о поэзии, о «парижском» ее ключе, о писании в «полный голос» - но вовремя не собрался, а теперь поздно, да и пыл мой остыл.

В общем, я никак с Вами не согласен, и поверьте, говоря это, я не собираюсь опять защищать свое стихотворение в «Опытах»1 (кстати, только что прочел Аронсона2: он с Вами сошелся, а если две крайности сходятся, то едва ли оба не правы!). Но главное в стихах, по-моему, - не приглушенность тона, а непринужденность его, отсутствие позы и выдумки. Кроме того, - дать выход лучшему, или самому живому, что в тебе есть. «Полный голос» этому не противоречит, скорей наоборот - но, конечно, сопряжен с опасностями и иллюзиями на свой счет. Но и в Вашем идеале есть опасность манерности, менее заметная, но не менее скверная, и, кстати, в нашей «ноте» многих погубившая. Из парижан один Ладинский, в сущности, имел смелость держаться, как ему свойственно, - т.е. немножко дубиной, - а остальные почти все подделывались под всякие неземные утонченности (еще исключение: Гингер). И «последняя лесть...»3 - по Евангелию. В поэзии главная забота, сущность сущности ее - не литературная, а жизненная, и только при некотором пренебрежении к литературе, она - эта литература - и не превращается в пошлость и чушь. Простите за прописи.

А вот по поводу непринужденности. Сейчас всячески раздувают Есенина, поэта маленького и вялого. Но у Есенина действительно есть одно удивительное свойство, за которое многое ему простится: он ничего не выдумывает (в лучших своих, поздних вещах, не в такой ерунде, как «Пугачев» и проч.), он абсолютно естественен, а-литературен (не «анти», а «а»). Со времен Пушкина он в

этом смысле единственный. Даже у Блока, который во всех смыслах больше Ес.<енина>, по сравнению с ним много типографской краски и готовых слов, а о других нечего и говорить.

Пушкин тоже был свободен (особенно в «Онегине»), и за это ему тоже много простится. Я не очень люблю «Пир во время чумы», которого - т.е. «деву-розу» - Ходас.<евич> считал вершиной русской поэзии4. Конечно, это вершина. Но при этом методе подъема к вершине легче взлетать под небеса, чем при том, какой бывал у Пушкина в другие минуты. Он тогда поднимался, м.б., и ниже, но без риска упасть и разбиться.

Ну, довольно. Нет, чем больше думаю, тем меньше с вами соглашаюсь, и никакого спасения в хождении по поэзии в мягких туфлях, т.е. без шума, не вижу. Нужен риск, хотя вовсе не в том смысле, о котором я только что упомянул.

Нельзя прятаться в приемы и стилистические увертки, а если в тебе ничего нет, то и в стихах твоих ничего не будет. Все остальное - жульничество.

Кстати, о раздуваемых сейчас поэтах. Ну, Гумилев - еще туда сюда, он все-таки поэт, хотя бы в проекции. Но Волошин! Так ведь можно договориться до того, что и... нет, хотел назвать имя, но Вы сплетник, и поэтому умолкаю, наученный горьким опытом! Или Клюев, который не Волошин, конечно, но из которого сделали Гомера, а он весь фальшив так, что от одной строчки его ухо раздирает (есть у него и оч.<ень> хорошие стихи - помните ли Вы в Аполлоне: «Как во нашей ли деревне...»5. Стиль russe невозможен, но напев удивительный).

Спасибо за присланные стихи. Первое - «не в России, так в Германии»6 - un petit chef d'oeuvre7 законченности и точности: лучшие слова в лучшем порядке. Другие сравнительно с ними зыбки, а про Христа8 - меня удивило. Вы в нем нажали педаль как будто для того, чтобы заглушить собственное свое смущение. «Вы пугаете», а никому «не страшно»9: не совсем то, но почти. Вообще, о Христе, по-моему, лучше не писать, - во всей нашей поэзии один только раз упоминание это было не всуе: «Удрученный ношей крестной...»10 (Это было бы для меня чудо из чудес поэзии, если бы выбросить никчемную вторую строфу). Иначе выходит Мережковский. А вообще о Ваших стихах, вполне откровенно и с самой искренней любовью к ним: чего им недостает? Когда-то я получил

письмо от Блока, единственный раз, длинное, и по глупости оставил его в Петербурге. Помню одну из последних фраз: «раскачни-тесь выше на качелях жизни...»11 Вот это бы мне и хотелось Вам сказать, хотя бы я выразился и иначе. Попробуйте полный голос, забудьте все, что Вас останавливает. Стихи должны «брать за жабры», иначе это безделушки для дамской гостиной. У вас все есть, кроме этого - и этого Вы должны бы достичь, чтобы стать тем, что Вам назначено. У Штейгера это есть, а всего другого меньше, чем у Вас и худшего качества. Я всегда мысленно переделываю Пушкина: «учитесь жертвовать собой»12, а не «властвовать». Простите за непрошеные наставления: по старости лет!

Ваш Г. Адамович.

Имеется в виду стихотворение Адамовича «Посвящение ("Я не тебя любил, но солнце, свет.")» (Опыты, 1955. № 4. С. 3-4).

2 Григорий Аронсон, рецензируя четвертую книгу «Опытов», счел, что «стихотворение Г. Адамовича, умелое и искреннее, сорвано к концу реторическим восклицанием: "Чрез миллионы лет я вскрикну: да!"» (Новое русское слово, 1955. 1 мая. № 15709. С. 8). В несохранившемся письме Чиннова, судя по всему, содержался аналогичный упрек. Много лет спустя, говоря о сборнике «Единство», Игорь Чиннов писал об этом стихотворении Адамовича: «порой уступал он и желанию выйти за пределы аскетической поэзии. Тогда... тогда, нарушая свой догмат: «делать стихи из самых простых вещей, из стола и стула», -он допускал в свою поэзию такие, сказал бы зоил, «предметы роскоши», как «розовый идол, персидский фазан», как «арфы, сирены, соловьи, прибой». Больше того: он вводил патетические сравнения: «как голос из-за океана», вводил декламационные, риторические интонации. И он, апостол аскетизма, включил в свою книгу даже такой, как будто заимствованный у осуждаемого им Фета, почти романс:

И даже ночь с Чайковским заодно В своем безмолвии предвечном пела О том, что все обречено, О том, что нет ни для чего предела. Это очень талантливо, но это не Адамович. Это совершенно чужеродно в книге, основной тон которой аскетичен. И все же книга названа (с необычной для него и к нему мало идущей подчеркнутостью) - «Единство» (Чиннов Игорь. Вспоминая Адамовича // Новый журнал, 1972. № 109. С. 139-140).

3 Мф. 27, 62-64.

4 Несколькими годами раньше Адамович писал об этом: «Ходасевич считал лучшими стихами Пушкина и вообще всей русской поэзии - гимн чуме. <.> что тут говорить, гениально! Не факел, а солнце. Но... в этих стихах есть на-

пряжение. В этих стихах есть пафос, который, может быть, холоднее внутри, чем снаружи... Как это трудно объяснить! Ведь вспоминая даже такие стихи, гениальные и все-таки взвинченные, невольно спрашиваешь себя: а нет ли тут декламации, хотя бы в сотой, в тысячной доле? <.. > Если бы нужно было назвать "лучшие" пушкинские стихи, я, пожалуй, прежде всего вспомнил бы то, что Татьяна говорит Онегину в последней сцене романа. Это такое же волшебство, как и гимн чуме. Но еще более таинственное» (Адамович Г. Из записной книжки // Новоселье, 1949. № 39-41. С. 144-149).

5 Первая строка стихотворения Клюева, опубликованного в альманахе «Аполлон» (СПб., 1912. С. 37-38) под названием «Теремная» (позже получило название «Слободская»).

6 Строка из стихотворения Игоря Чиннова «То, что было утешением.», впервые опубликованного в альманахе «Литературный современник» (Мюнхен, 1954. С. 105).

7 маленький шедевр (фр.).

8 По предположению О.Ф. Кузнецовой, речь о стихотворении Чиннова «Голод в Индии, голод в Китае.», опубликованном в том же номере «Литературного современника» (Мюнхен, 1954. С. 105).

9 Перефразировка известного высказывания Л. Толстого о повести Леонида Андреева «Красный смех», приведенного в воспоминаниях Н.Е. Фельтена: «А этот нынешний, Андреев, он хочет удивить, хочет напугать меня, а мне не страшно».

10 Строка из стихотворения Тютчева «Эти бедные селенья» (1855).

11 23 января 1916 г. Адамович послал А. Блоку свой первый сборник стихов «Облака» и письмо с просьбой высказаться о сборнике. Блок отметил для себя на письме: «Очень плохие стихи у него!» (РГАЛИ. Ф.55. Оп.2. Ед.хр.20) и искренне написал Адамовичу, что думает о его стихах. Позже Адамович более подробно рассказал об этом: «У меня было письмо Блока, одно, единственное, увы, оставшееся в России, - письмо в ответ на первый, совсем маленький сборник стихов, который я ему послал. Насколько можно было по письму судить, стихи ему не понравились, - да и могло ли быть иначе? За исключением трех или четырех строчек не нравились они и мне самому. <.> Письмо Блока по содержанию своему польстить мне никак не могло. Но сдержанно-отрицательную оценку искупил тон его, дружественный, вернее - наставительно-дружественный, от старшего младшему, проникнутый той особой, неподдельной человечностью, которая сквозит в каждом блоковском слове. Последние строчки письма помню наизусть, хотя прошло с тех пор чуть ли не полвека: "Раскачнитесь выше на качелях жизни и тогда вы увидите, что жизнь еще темнее и страшнее, чем кажется вам теперь"» (Адамович Г. Table talk // Новый журнал, 1961. № 66. С. 85-98).

12 «Учитесь властвовать собою.» - строка из ответа Онегина Татьяне (Пушкин А.С. Евгений Онегин. Глава четвертая. XVI).

11

7, rue Frederic Bastiat Paris 8e 1/I-56

Дорогой Игорь Владимирович

С Новым Годом! - хотя бы только в ответ на Ваше письмо. Но от души желаю Вам всего, что в жизни Вам надо. Спасибо за память. Знаю по опыту, что если начать выяснять, отчего переписка оборвалась - вина окажется моя. Значит - простите. Письмо в Ниццу я получил, - неужели не ответил?! А другого, на rue Barruel, не получал, - что и понятно, ибо даже не знаю, что это за улица и где она.

Вижу, что Вы «перегружены» работой. Думаю, что это хорошо в смысле денежном, но уверен, что плохо в другом смысле, в сущности, много более верном.

Я привык получать от Вас письма со стихами, а тут даже и стихов нет! Между тем, в Вас есть что-то профессионально-поэтическое (Пушкин), а не любительски-случайное (Лермонтов) -значит, это работа над всякой чепухой мешает! Простите за «чепуху» - но в душе, я думаю, Вы со мной согласны, хотя и делаете по видимости великое историческое дело.

Очень рад, если «Один.<очество> и свобода» не совсем Вам не понравилась. Книга писана наспех, по вине издательства. Многое там - мозаика из прежних статей1, кое-что - газетная болтовня. Еще плохо в ней то, что об одних написано то, что я действительно о них думаю (Гиппиус, Набоков), а о других - не совсем то. О Бунине, например, я многого не сказал, но сказать надо было бы - и получился восторг, которого я не испытываю полностью. Вообще, книга только на 1/2 - «моя», и даже меньше. Если бы я мог издать то, что хочу, то издал бы - даже из старого - совсем не то. Кстати, по-моему - лучшая статья о Гиппиус, а Маковский, и даже Иваск, считают, что я ее «недооценил».

В Париже я кружусь в вихре света. Был у Гингеров на докладе Оцупа о гибели поэзии или о чем-то вроде2. Было это зрелище довольно «пронзительное» - по смешению умственной беспомощ-

ности, гордости, старости с трясущимися руками и обилию метафизического тумана.

Если Вы видите «Н.<овое> р.<усское> слово», то видели и перебранку Кускова-Слоним и Яновского3. В результате Яновский гонит Варшавского с квартиры за то, что он не считает Слонима окончательным подлецом.

Здешняя сенсация - переход «Русск.<ой> мысли» с рельс черносотенных на милюковско-демократические4. Но, несмотря на мольбы редактора Водова5, демократы колеблются - идти или не идти?

Как видите, голова моя занята толчеей, а не смыслом жизни и творчества, как у Оцупа. До свидания.

Я в Париже до 15-го января. Если Вы соблаговолите возобновить переписку, обещаюсь и клянусь отвечать аккуратно, по любым вопросам, сплетническим или метафизическим. Я в первый раз очаровался Марковым - статьей его в «Нов.<ом> журнале» («Аркадия»6). Иваск был прав, хотя поэма М.<аркова> в «Опытах»7 была дрянь. Но статья обещает и поэзию.

Ваш Г. Адамович

1 См. об этом в приложении и примечаниях к переизданию: Адамович Г.В. Собрание сочинений: Одиночество и свобода / Сост., послесл. и примеч. О. А. Коростелева. - СПб.: Алетейя, 2002.

2

Об этом выступлении Оцупа в частном собрании сведений найти не удалось. Публикация глав из книги Владимира Сергеевича Варшавского (1906-1978) «Незамеченное поколение» (Новый журнал, 1955. № 41. С. 103-121; Опыты, 1955. № 4. С. 65-72) вызвала длительную полемику, преимущественно на страницах газеты «Новое русское слово»: Аронсон Г. Новый журнал. Книга 41. // Новое русское слово, 1955. 24 июля. № 15793. С. 8; Слоним М. "Незамеченное поколение" // Новое русское слово, 1955. 31 июля. № 15800. С. 8; Кускова Е.Д. О незамеченном поколении // Новое русское слово, 1955. 11 сентября; Яновский В.С. Мимо незамеченного поколения // Новое русское слово, 1955. 2 октября. № 15436. С. 2, 5; Терапиано Ю. По поводу незамеченного поколения // Новое русское слово, 1955. 27 ноября. № 15492. С. 8; и др. Основная полемика развернулась после публикации книги отдельным изданием (Нью-Йорк: Изд-во имени Чехова, 1956).

4 «Русская мысль» изменила свое направление вскоре после того, как С.А. Водов

сменил В. А. Лазаревского на посту главного редактора газеты. Сам Адамович

начал сотрудничать с «Русской мыслью» весной 1956 г. и печатался в ней

вплоть до самой смерти.

5 Сергей Акимович Водов (1898-1968) - журналист, участник Белого движения, с 1920 в эмиграции в Константинополе, затем в Праге, член редколлегии журнала «Студенческие годы», с 1925 в Париже, секретарь Национального союза русской молодежи, сотрудник «Последних новостей», член редколлегии (с 1947), позже редактор (с 1954) газеты «Русская мысль».

6 Имеются в виду воспоминания Маркова о студенческих годах в советском Ленинграде «Et ego in Arcadia» (Новый журнал, 1955. № 42. С. 164-187).

7

См. прим.4 к письму 9.

12

Manchester 14 104, Ladybarn Road 17/III-56

Дорогой Игорь Владимирович!

Спасибо за письмо и за стихи, совершенно прелестные, сверхчинновские и вогнавшие меня в низменную зависть. Кроме слова «в тоске». Оно - не то что выпадает, но превращает это драгоценное изделие в подобие чего-то не вполне драгоценного.

Насчет Оцупа и его доклада1: я жалею, что не был, т.к. падок на развлечения. Но развлечение это было трагикомическое, т.к. Оцуп, несомненно, накануне сумасшествия и, в сущности, его жаль. Много волнения вызвала его внезапная атака на ягненка-Гингера, обвиненного им в «ноже в спину». Впрочем, до Вас уже, верно, дошли отчеты об этом событии.

Крайне не согласен с Вами насчет Поплавского в «Опытах»2: во-первых, хороший писатель никогда не пишет плохо, а во-вторых, - это замечательная вещь, сдержанно-глубокая, без обычной поплавской размашистости и подвывания. Перечитайте! Не могу поверить, что Вы ничего в этом отрывке не найдете.

Зато не только согласен, но вдесятеро бы усилил то, что Вы пишете о Цветаевой и ее посланиях Штейгеру. Такого глупого и жалкого бабьего вздора я давно не читал, хотя Иваск и уверяет, что это все оттого, что я-де «не понимаю». Нечего понимать, сплошной позор и «нарциссическая» чепуха! А этот болван Елита пишет в предисловии, что это - лучшее, что Цветаева «создала»3. Будь я редактором, ни за что бы всего этого не напечатал. Я сейчас en plein4 в Малларме (мне нужно это для балета5) и, м.б., потому я и

возмутился особенно Цветаевой: переход по человеческой тональности слишком уж резок. Впрочем, по этому нельзя судить. Помню такой случай: я читал Расина, а потом сразу, по долгу службы, взялся за «Горе от ума», которое вообще скорее люблю. Нельзя читать: дрянь, суетливо, легко, если перейти от «Федры», например. Так и с Малларме. Кстати, читали Вы его? Чем больше я в него вчитываюсь, тем больше его люблю и им восхищаюсь, в противоположность Valery, который в сравнении с ним - светский болтун и без того внутри, без чего нельзя быть поэтом.

Ну, выходит не письмо, а статейка. Х. «прочел с удовольст-вием»6, как написал Николай II. Так же «В лесу»7 и Кленовского8. Миры рушатся, близко светопреставление, но русская поэзия не унывает.

До свидания. Пишите, если хотите доставить радость «одинокому старику» (это не Николай II, а Тургенев).

Ваш Г. Адамович.

Я послезавтра еду в Париж, до 20 апреля: 7, rue Frederic Paris 8e.

февраля 1956 г. Н.А. Оцуп выступал в зале Русской консерватории (26, avenue de New-York) на вечере Литературно-художественной группы «Числа» с докладом «Попытка обоснования нового литературного направления в свете французской и русской культуры». А.С. Гингер выступал в прениях. Речь, по-видимому, о пятой и шестой главах романа Поплавского «Аполлон Безобразов» (Опыты, 1955. № 5. С. 20-38).

Письма Цветаевой к Штейгеру впервые были опубликованы (с купюрами) К.С. Вильчковским в журнале «Опыты» (1955. № 5; 1956. № 7; 1957. № 8). целиком (фр.).

Балетом Адамович увлекался с раннего детства и даже посещал балетную школу в Москве вместе со своей сестрой Татьяной, позже известной польской балериной. В течение жизни Адамович опубликовал ряд статей и заметок о балете, особенно много после войны, когда англичане заказали ему книгу о балете, которую он в результате так и не написал. Подборку его статей на балетные темы см.: Адамович Г. Нелитературные беседы, или Торжество над материей / Публ. О. Коростелева и С. Федякина; вступ. ст. О. Коростелева // Дружба народов. 1997. №5. С. 208-220.

Авторство формулировки не принадлежит Николаю II, она встречается и у других русских императоров. К примеру, в письме А.Х. Бенкендорфа Пушкину от 22 августа 1827 г. сообщается, что «Графа Нулина» Николай I «изволил прочесть с большим удовольствием». Однако Николай II оставлял автограф такого

2

3

содержания наиболее часто, в том числе и на служебных записках, особенно его порадовавших.

7 Неясно, о чем идет речь.

8 Кленовский Д. Неуловимый спутник: Четвертая книга стихов. Мюнхен: Сполохи, 1956.

13

104, Ladybarn Road Manchester 14 20/I-57

Дорогой Игорь Владимирович

Спасибо за пожелания и поздравления к Новому Году и Рождеству Христову.

В свою очередь желаю Вам всего, что можно (и даже больше). Вы - человек аккуратный, а я нет. Письмо Ваше, лежавшее у Вас полгода, получил и передал Червинской, выразившей, впрочем, сомнение, не хитрите ли Вы. Но я ее уверил, что Вы - столп искренности и честности. Недавно вернулся из Парижа, где вертелся в вихре света и сливок общества. Видели ли Вы книгу Гингера1? Маковский посмеивается, а по-моему в книге есть стихи замечательные (напр.<имер,> второе - «Весть»), какие самому Маковскому и не снились. Ну, а Вы, «над чем изволите работать?» - как всегда спрашивает Алданов. Иваск мне пишет довольно часто и, бедный, все бьется над «Опытами», между Цетлиншей и Аронсонами2 (там появился какой-то Биск3 в придачу).

«Трудна работа Господня!»4 (это уже не Алданов, а В. Соловьев перед смертью). До свидания, Игорь Владимирович. Пишите - но, пожалуйста, с приложением стихов. Ваш Г. Адамович

1 Имеется в виду четвертый сборник стихов Александра Самсоновича Гингера (1897-1965) «Весть» (Париж: Рифма, 1957).

Старания издательницы «Опытов» Марии Самойловны Цетлиной (урожд. Ту-маркина, в первом браке Авксентьева; 1882-1976) выпускать элитарный журнал не разделялись многими рецензентами, среди которых наиболее стойким в неприятии журнала был Григорий Яковлевич Аронсон (1887-1968). Подробнее

об этом см.: Коростелев О.А. «Опыты» в отзывах современников // Литературоведческий журнал, 2003. № 17. С. 3-46.

3 О нем см.: Азадовский К. Александр Биск и одесская «Литературка» // Диаспора: Новые материалы. Paris; СПб.: Athenaeum-Феникс, 2001. С. 95-143.

4 Слова Владимира Соловьева на смертном одре. См.: Безобразова М.С. Воспоминания о брате Владимире Соловьеве // Соловьев Вл.С. Неподвижно лишь солнце любви... М., 1990. С. 310.

14

104, Ladybarn Road Manchester 14 27/IV-57

Дорогой Игорь Владимирович

Воистину Воскресе! Простите, что только отвечаю, а не написал первый. Да и отвечаю с опозданием, т.к. только вчера прибыл в Манчестер.

Ваше письмо полно литературных мыслей и любовью к interieur'ам. О первом - говорить можно без конца, а вот к interieur'ам я равнодушен и слеп. Терпеть не могу вещей, а еще больше - «красивых», от которых мне неловко и не по себе. Но о вкусах не спорят, значит passons1.

А вот о литературе. Мне кажется (насколько я в себе самом понимаю), что я родился с душой достоевски-лермонтовской, но разумом перетянулся к линии пушкино-толстовской. Мне смешны упреки, что я «недооцениваю» Достоевского, п.<отому> что я от него был без ума, до мозга костей, до неспособности другое читать. Но на то человек и живет, чтобы, как говорится, «над собой работать». Вот я и доработался до Толстого, с которым никакие сюрпризы невозможны. А по поводу Достоевского: есть у Буало удивительная строчка, за которую простятся ему все его плоские наставления:

Le vers se sent toujours des bassesses du coeur...2

Вот именно! У Д.<остоевского> были ужасные bassesses du coeur3, и это «se sent»4 у него везде. Кстати, я прекрасно понимаю, что Вы в моем «споре» с Оцупом5 против меня. Но как Вы можете быть за Оцупа - не понимаю (отчасти потому, что не мог дочитать его статьи, где он Лосского ставит выше Леонтьева и пишет о но-

вом лит.<ературном> направлении «под моим водительством»: тут я и бросил газету).

А в виде анекдота могу рассказать, что я написал о его «синайских высотах», т.е. о важности тона, а он заявил Водову, что это «антисемитский выпад»6! До чего может человек додуматься. Но Оцуп явно больной человек, замученный экс-красавицей женой7.

Quant а8 Померанцев, то это просто болтун, и при все своих Гейдеггерах не вполне грамотный9. Но человек скорей милый, если бы убавить ему развязности.

Еще литературный пункт: Чехов. Голубчик, Чехов - чудный писатель, ну, как можно в этом сомневаться?! Бунин прав относительно его пьес, и первый ткнул пальцем в то, что в них нестерпимо. Но тут, верно, повлияла Книпперша, как на бедного Оцупа его Диана. А рассказы Чехова - это такая прелесть, что надо стать на колени и просить у него прощения за всех «декадентов», которые на него фыркали и захлебывались Андреевым с Пшибышевским (а эти, кстати, все вышли из Достоевского).

Ну, выходит не письмо, а «лит-фельетон».

Как Вы живете? Что делает у Вас Бахрах, для меня самый легкий человек в мире (за что я его и люблю, - как облегчение и отдых) - и как он оценен и принят? У него, кстати, тоже есть своя Диана, в другом роде, но тоже на него действующая.

Иваск умолк. Ходят смутные слухи, что М.<ария> Самой-ловна увлечена новым гением - Биском, и в случае, если Иваск скиснет, возведет его в редакторы. Будет очень жаль, т.к. Биск, кажется, болван, а Иваск, хоть и переутомился, все-таки Страдивариус среди барабанов.

До - свидания. Почему не присланы стихи, по обычаю и традиции? Спасибо, что написали, вернее, что вспомнили.

Ваш Г. Адамович

1 оставим (фр.).

2 В стихе всегда чувствуются угрызения совести (фр.). Адамович приводит цитату из трактата в стихах «Поэтическое искусство» (1674) французского поэта и теоретика классицизма Никола Буало-Депрео (Boileau-Despreaux; 1636-1711) -L'Art poétique. IV. 110. (В стихотворном переводе Э.Л. Линецкой эта строка звучит так: «Испорченность души всегда видна меж строк».)

3 угрызения совести (фр.).

4 чувствуется (фр.).

5 Возражения Оцупа были вызваны статьей Адамовича о Достоевском «Писатель для юношества» (Русская мысль. 1957. 21 марта).

6 Двумя неделями раньше, 12 апреля 1957 г., Адамович об этом же писал Одоев-цевой: «Сейчас получил от Кантора "Р<усскую> мысль" с Оцупом о Достоевском и обо мне. Какие высоты, какой пророческий тон. "Мое водительство..." -читали Вы это? Между прочим, я написал о том, что его статья написана с "синайских высот", а он сказал Водову, что это намек на его еврейское происхождение. Даже Водов изумился такой догадливости!» (Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды / Письма Г. Адамовича И. Одоевцевой и Г. Иванову (19551958) / Публ. О.А. Коростелева // Минувшее. Исторический альманах. 21. М.; СПб.: Atheneum; Феникс, 1997. С. 446-447).

Жена Оцупа Диана Карэн (наст. имя Диана Александровна Оцуп) была актрисой немого кино.

8 Что касается (фр.).

9 Поэт и журналист Кирилл Дмитриевич Померанцев (1907-1991) публиковал в «Русской мысли», помимо стихов и рецензий, статьи и эссе философской тематики, весьма высокопарные, но не очень глубокие. 14 января 1954 г. Кленов-ский писал о нем Маркову: «Читаете ли вы "Рус<скую> мысль"? Заметили ли Вы там высказывания об эмигрантской поэзии некоего К. Померанцева, который подвизается, кроме того, там же и в "Возрождении" как поэт, романист, философ, историк и т.д. и т.д. Нечто совершенно умопомрачительное по апломбу и безответственности! Меня от его писаний в дрожь бросает! И не находится никого, кто бы поставил его на место... Я, к сожалению, для сего недостаточно зубаст» («.Я молчал 20 лет, но это отразилось на мне скорее благоприятно»: Письма Д.И. Кленовского В.Ф. Маркову 1952-1962 гг. / Публ. Олега Коростелева и Жоржа Шерона // Диаспора: Новые материалы. Вып.11. СПб.: Феникс, 2001. С. 592). Через некоторое время Кленовский все же вступил в полемику с Померанцевым: Кленовский Д. Поэзия и ее критики // Новое русское слово, 1956. 16 сентября. № 15786. С. 2, 8. Вслед за ним и Адамович высказал свое несогласие с мнениями Померанцева: Адамович Г. О свободе поэта // Новое русское слово, 1957. 17 февраля. № 15941. С. 8. Поводом для статьи послужило опубликованное незадолго до этого в «Русской мысли» стихотворение К. Померанцева «Стишки о звездах, о цветах...».

15

4, av<enue> Emilia c/o Heyligers Nice 26/VIII-57

Дорогой Игорь Владимирович,

Если бы нужны были доказательства, что я обрадовался Вашему письму, первое - в том, что отвечаю немедленно. Правда, очень был рад, тем более, что пишете Вы редко.

Но почти все в письме (как Вы сами отметили) - рецензия на «Нов<ый> журнал». А я его еще не видел! Так что и отвечать мне нечего.

Большухина же о Вас1 читал с удивлением и удовольствием. Удивление: кто это? откуда? Местами очень тонко, «субтильно», и рядом с Аронсонами просто наслаждение читать. На месте Иваска я бы его немедленно законтрактовал в «Опыты», ибо это свой человек, пусть не все у него и верно. Иваск все носится с Марковым, а Марков все кого-то эпатирует, как гимназист, и никак не придет во взрослое состояние, хотя ему, кажется, уже за 30 лет.

Кстати, Иваску я третьего дня написал едва ли не самое злое письмо в моей жизни - по поводу возвещенного им превознесения Ремизова (Пожалуйста: все, что я пишу о Ремизове - между нами. Я не хочу, чтобы он думал, что к его 80-летию я хочу ему вредить. Пусть чествуют!) в следующей книжке «Опытов»2. Не могу с этим примириться, хотя лично против Р<емизова> ничего не имею. Это -сдача всех позиций, измена, предательство того облика поэзии, который - мне казалось - в «Опытах» мало-помалу проступал. Это восхваление поэзии-лжи, поэзии-лукавства, всего, что мне отвратительно, сколько бы ни было за ней таланта. И, кроме того, это поддержка всех обманутых Ремизовым модернистических дураков. Я Иваску почти написал отказ от дальнейшего участия в журнале и все думаю, надо ли это сделать публично, с объяснением причин. Если боюсь этого, то исключительно потому, что боюсь саморекламы и какой-то неуместной «принципиальности», которую трудно было бы объяснить.

Был на днях у Иванова (она была в больнице, но из-за чего-то мало серьезного)3. Он - совсем развалина, и тоже поклонник Ремизова, а заодно и Бальмонта. Но это ничего не значит. В Мюнхен я не поехал - ибо зачем было ехать и сидеть в жару слушать лекцию проф. Адамовича (? - кто это?). В Италию мечтаю, но не поеду тоже.

До свидания, Игорь Владимирович! Еще раз спасибо за письмо, но почерк у Вас невозможный - я не все и разобрал. Лида умолкла, с глазами, кажется, у нее плохо и вообще со всем плохо.

Но нет человека, который сам себе больше бы вредил. Отчего в письме Вашем нет стихов? Большухину наверно послали бы! Ваш Г. Адамович.

Откуда Вы взяли: chez Mme Chakis? Никогда такой на свете не было, а письмо Ваше дошло до меня чудом !!

Большухин Ю. Об уединенной поэзии // Новое русское слово, 1957. 14 июля. К юбилею Ремизова был опубликован блок поздравительных материалов под шапкой «Алексею Михайловичу Ремизову» (Опыты, 1957. № 8. С. 126-130): Редакция. Ко дню его восьмидесятилетия; Вейдле В. Алексею Михайловичу слава; Иванов Георгий. «Мне случайно попалась.»; Марков Владимир. «Дорогой Алексей Михайлович.».

Адамович приезжал к Ивановым в Йер в конце июля 1957 г. О планируемом приезде он писал Иванову 13 июля 1957: «Я хотел бы дней через 8-10 поехать в Марсель, по делам любовным или вроде. А любовные мог бы соединить с дружеским - и быть у Вас. Но, ввиду Вашего молчания, сомневаюсь, в каких Вы настроениях и будет ли это кстати. Поэтому ответьте, можно ли, и еще ответьте, могу ли я просто написать: "приеду тогда-то", т.е. в любой день (думаю, что это, скорее всего, будет среда 21-го)» (Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды / Письма Г. Адамовича И. Одоевцевой и Г. Иванову (1955-1958) / Публ. О.А. Коростелева // Минувшее. Исторический альманах. 21. М.; СПб.: АШепеиш; Феникс, 1997. С.452). В тот раз Адамовичу не удалось встретиться с Одоевцевой из-за ее болезни, и 9 сентября 1957 г. он ей писал: «Я очень рад, правда, что Вы поправляетесь, и еще больше, - если возможно, - жалею, что не видел Вас, когда приезжал. Глупо ведь то, что мне было все равно, когда приехать, и я мог бы выбрать, в сущности, любой день!» (Там же. С. 453).

3

16

104, Ladybarn Road Manchester 14 20/XI-57

Дорогой Игорь Владимирович

Вы меня Вашим письмом удивили и даже чуть-чуть огорчили: ну на что бы мог я на Вас «сердиться»?! Я вообще не «сержусь» (это скорей плохо: равнодушие), а из-за литературных рукописей и подавно. На Иваска я тогда рассердился сгоряча, после визита к Г. Иванову, который о Ремизове нес какую-то чушь1. Это и подли-

ло в огонь масла. Но и это было глупо, ни к чему. За защиту Цветаевой сердиться было бы еще глупее, как и за не-защиту Алдано-ва. Поверьте, я знаю и понимаю, почему Вам, Иваску и другим Алд .<анов> кажется плоским и пустым. Вы на 9/10 правы: он никак не художник, ни в чем. Но у него есть грусть, а грусть - это все-таки эрзац поэзии, и мне этот эрзац лично по душе больше, чем подделки иные. Кроме того, он - не притворяется ничем и никем. Он - то, что он есть, и во всяком случае не выдает фальшивых драгоценностей за бриллианты от Фаберже. Я это в нем ценю и люблю. Где-то Андрэ Жид сказал - очень хорошо! - что «il n'y a pas de plaisir а vivre dans in univers on tout le monde triche»2. Вот именно. Алданов не triche pas3.

Ну, довольно. «Сами все знаем, молчи»4.

«Опытов» я еще не получил, и отчасти рад этому, предвидя, что, получив, испорчу себе на 24 часа нервы и настроение. Я приблизительно знаю ведь их содержание! Но стихи Ваши - если они в «Оп.<ытах>» помещены - я знаю, п.<отому> что Вы их мне прислали, еще давно, с пометкой, что они - для «Опытов»5. Кажется, я Вам на них не ответил, простите.

Первое («Ни добрых дел...») - очень хорошо, замечательно, совсем. Нет, пожалуй, не «совсем» - из-за слов в скобках. Я ничего против скобок не имею. Это - прием, иногда дающий новую интонацию колебаний, смущения, остановки в задумчивости. Но у Вас есть умение быть subtile6 и точнее в одно время и мне кажется, что внешняя, подчеркнутая нерешительность в выборе слов ослабляет действие внутреннее. Смоленскому или Туроверову скобки могли бы помочь. Но не Вам, во всяком случае, не здесь, в этих стихах. Мне кажется, что «в грехах» - нужно, но вместо двух слов до них было бы лучше какой-нибудь эпитет к грехам, точный, неожиданный, вполне Ваш. Но я придираюсь, притом без авторского приглашения. Стихи очень хорошие, бесспорно.

Второе - тоже, но все-таки «спорно». По-моему, лучшая строфа - вторая, где хорошо «вкратце» и отзвук «на двадцатый век» (особенно - «вкратце»). Но мне не нравится конец, м.б., потому, что я не люблю этого самого «Пророка»7. Бунин чуть в обморок не упал, когда я ему это сказал, а Бахрах меня убьет, но не люблю, ничего не поделаешь. Это стихи, которые нельзя написать как надо было бы, и Пушкин их написал не так, т.е. не без оперы. У него

есть стихи бесконечно лучше, а именно эти считаются его вершиной. М.б., они для меня испорчены, п.<отому> что я раз слышал, как их читал Осоргин (у масонов) с воем и воплем под Достоевского.

Стихи в «Н.<овом> журн.<але>» - «для немногих», как у Жуковского8. Но Вы весь - для немногих, и надо бы это когда-нибудь растолковать. Впрочем, о Вас кто-то недавно писал верно (Большухин? - кто это, если он?). Ну, вышло не письмо, а фельетон.

До свидания. Спасибо, что не забываете, и простите, что отвечаю не всегда аккуратно, в частности, и на стихи. Для Вашего радио я теперь кое-что пишу, но не совсем знаю, что именно им нужно.

Ваш Г. Адамович

3 декабря 1957 г. Адамович написал Иванову, продолжая незаконченный спор: «Помер Ремизов. "Опыты" я получил - и все оценил по достоинству насчет Ремизова. Но теперь негодовать не время» (Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды / Письма Г. Адамовича И. Одоевцевой и Г. Иванову (1955-1958) / Публ. О. А. Коростелева // Минувшее. Исторический альманах. 21. М.; СПб.: Atheneum; Феникс, 1997. С. 461).

Не велико удовольствие жить на этом свете, когда весь мир притворяется (фр.). не притворяется (фр.).

Неточная цитата из стихотворения Брюсова «Каменщик» (1901). У Брюсова: «Знаем все сами, молчи».

В журнале были опубликованы стихотворения Чиннова «Ни добрых дел, ни твердой веры нет.» и «О Воркуте, о Венгрии (- о чем?).» (Опыты, 1958. № 7. С. 5).

тоньше (фр.).

Стихотворение Чиннова «О Воркуте, о Венгрии (- о чем?).» завершалось строфой «И все-таки - хотя десятком строк, / Словами нужными, живыми. / Ты помнишь, есть у Пушкина "Пророк": / О шестикрылом серафиме». Под названием «Für Wenige» / «Для немногих» В.А. Жуковский выпустил, начиная с 1818 г., несколько сборников стихотворений, предназначавшихся не для широкой публики, но для «избранных», в первую очередь для его ученицы великой княгини Александры Федоровны, жены Николая Павловича, бывшей немецкой принцессы. Название восходит к знаменитым стихам Горация «Не желай удивленья толпы, но пиши для немногих». Подробнее см.: Семен-ко И.М. Жизнь и поэзия Жуковского. М., 1975. С. 40.

5

8

17

104, Ladybarn Road Manchester 14 20/V-58

Дорогой Игорь Владимирович!

Я был и рад Вашему письму, и огорчен им. Что с вами? Почему и чем Вы были больны? Сердце, насколько помню, у Вас всегда «пошаливало», но печень? Бунин говорил «я весь разваливаюсь», но Вам как будто рановато. Надеюсь, санатория Вас поправит и подкрепит. Только не слушайте докторов, если они будут Вас отравлять множеством лекарств! Я по опыту знаю, что от этого больше скрытого вреда, чем явной пользы. «Notre corps est une machine а vivre»1, говорит Наполеон в «Войне и мире», и это верно, но не все доктора это еще понимают.

Ну, оставим болезни и медицину. Но от всего сердца (по-французски «de tout coeur»2 - лучше, не так плаксиво!) желаю Вам поскорее вернуться к обычному состоянию.

Что же о литературе? Я действительно виноват перед Вами -и не только Вами - что в статье о «Н .<овом> журн.<але>»3 поэтов обошел. Но в ближайшие дни буду писать о новых двух книжках «Н.<ового> ж.<урнала>», и больше всего именно о поэтах4. Значит и о Вас. Ваши стихи очень хороши, совсем. Кроме того, я недели две назад послал Иваску большую статью для «Опытов»5, и там есть несколько строк, весьма прочувствованных, о Вас, да еще два слова о Г. Иванове. Статья общая, не об отдельных поэтах. Кстати, она до сих пор меня «мучает», как бывает у женщин после родов, кажется. В ней очень многое не досказано, другое пере-сказано, хотя я писал ее со вниманием, немножко как пишут завещание. Но это-то и может звучать фальшиво. Ну, увидим. В сущности, это итог и резюме несчастной «парижской ноты», которая, кстати, сильно мне надоела, особенно в интерпретации Иксов и Игреков. Вот и Берберова пишет мне, что в ее журнале будет «полемика между мной (т.е. Б-<ерберов>ой) и Марковым о "парижской ноте"»6. Воображаю, что они сообща наболтают!

Насчет Пастернака я с Вами согласен. Его стихи никогда не доходят до черты, за которой нет споров. Последние, из

«Д<окто>р .<а> Живаго» - жиже, слабее по напору, чем прежние. И уж никак я не могу вынести переложения слов Христа пастерна-ковским стилем! Романа я не читал. Говорят, это лучший русский роман ХХ века. Может быть. Если даже он литературно хуже, скажем, Бунина, то внутренне Пастернак, конечно, на другой высоте, и, пожалуй, правда, он больше Бунина, Горького и др. имеет право на продолжение «великой русской литературы». П.<отому> что она ведь правда была «великая», а в наше столетие сдала и поглупела.

Еще согласен насчет Оцупа в «Гранях»7: что-то есть. Оцупу мешает то, что он считает себя пророком и мэтром. У него маленький, настоящий талант, но ведь и это - редкость! Еще ему мешает глупость (написал же он этой зимой в «Р.<усской> мысли», что «персонализм» - новое течение в поэзии, которое будет процветать «под моим водительством»», textuellement8!).

У Иваска какие-то неприятности с Кодрянской9, а через нее и с Цетлиншей. Он вздумал К.<одрянскую> исправлять, а она возмутилась (я это знаю от нее). Было и еще кое-что. Надеюсь, это не приведет к его отставке, но исправлял он К.<одрянскую> напрасно: она над каждым словом бьется часами, и очень своего стиля и слога держится. Он, по-видимому, хотел ее пригладить, «причесать».

Ну, Игорь Владимирович, вышло не письмо, а послание -монстр. Вы устанете читать! Крепко жму Вашу руку и шлю самые искренние пожелания, житейские, медицинские, литературные, всякие.

Ваш Г. Адамович

Я здесь до начала июня. Потом - в Париже: 7, rue Fréd.< éric> Bastiat, Paris 8.

1 «Наше тело есть машина для жизни» (фр.). В романе эту фразу простудившийся Наполеон говорит своему адъютанту Раппу (Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 3. Ч. 2. XXIX).

2 всем сердцем (фр.).

3

Рецензию на 49 и 50 номера «Нового журнала» Адамович опубликовал в «Русской мысли» 19 декабря 1957 г.

4 Свой следующий обзор Адамович посвятил преимущественно поэзии, отозвавшись о стихах Б.В. Савинкова, Д. Кленовского, О. Ильинского, И. Одоев-цевой, А. Величковского, Н. Туроверова, Ю. Трубецкого, М. Дороганова,

Г. Иванова и, как обещал, И. Чиннова: «О стихах Игоря Чиннова тоже следовало бы поговорить не в общем обзоре, а отдельно, с тем вниманием, которого они заслуживают. Поэзия Чиннова настолько сдержанна, меланхолична и внутренне-стыдлива, что первый шаг к пей должен сделать читатель. Но пе всякий читатель к этому склонен: большинство предпочитает, чтобы их "брали за жабры" (как выражался Бунин, говоря о Некрасове). Однако широкой популярности Чиннов, кажется, и пе ищет. Был в русской истории "тишайший" царь: теперь есть у нас "тишайший" поэт, тишайший и тончайший. Кто к чинновской поэзии первый шаг сделает, многое в ней уловит, если только от природы не глух: поэзия эта вся в обертонах, вся - по верленовскому совету - в оттенках и переливах, хотя при ювелирной своей отделке и не впадает в претенциозную изысканность. Чиннов расщепляет чувство, мысль или образ, обычно считавшиеся цельными, а затем снова их собирает, - но лишь предварительно показав их сложнейший состав. Бывают поэты-ораторы, поэты-трибуны и запевалы. Чиннов - крайняя им противоположность: он никого не потрясет, не увлечет на своих "крыльях" под облака (подлинные или бутафорские: случается ведь и это!), но он может заставить задуматься о многом таком, мимо чего ораторы и запевалы рассеянно проходят мимо. Пожалуй даже больше: может иного оратора при сравнении с собой превратить в болтуна и верхогляда» (Адамович Г. Новый журнал. Книги 51-52 // Русская мысль, 1958. 5 июня. № 1221. С. 4-5).

5 В следующем номере «Опытов» появилась статья Адамовича, в которой был упомянут и Чиннов: «У пас в эмиграции есть поэт сравнительно еще молодой, который с темой моей связан, хоть и не знаю, согласился ли бы он с таким утверждением, - Игорь Чиннов. Некоторый недостаток внимания к нему вызван, по-видимому, крайней его "камерностью", и правда, читая его, вспоминаешь иногда остроумное, типично галльское в своей отчетливости замечание Поля Валери: "Ecrire en moi naturel. Tels ecrivent en moi diese". Чиннов пишет в "moi bemol", он приглушает тон с той же одержимостью, с какой Цветаева или Маяковский упорствовали в своих диэзах. Но его тончайшие стилистические па-ходки, переливчато-перламутровые оттенки иных его эпитетов внушены, мне кажется, двойным отталкиванием: и от эпигонства, и от пышности, за которой можно протащить контрабандой что угодно. Будто эквилибрист на проволоке, он то сделает шаг, то остановится, переводя дыхание, но равновесия не теряет никогда. Ни одного срыва» (Адамович Г. Невозможность поэзии // Опыты, 1958. № 9. С. 5G).

6 В декабре 1957 Берберовой предложили стать одним из редакторов альманаха «Мосты», издаваемого ЦОПЭ, в сотрудники которого она приглашала, в частности, и Адамовича (см. письмо Берберовой Адамовичу от 2 марта 1958 // Beinecke Rare Book and Manuscript Library. Nina Berberova Papers. Gen MSS 182. Box 2. Folder 16). 6 июля 1958 г. Терапиано писал Маркову: «Слышал, что будто бы Вы хотите издавать какой-то журнал с Берберовой (и писать о "парижской поте", чтобы "похоронить ее")» («.В памяти эта эпоха запечатлелась навсегда.» Письма Ю.К. Терапиано к В.Ф. Маркову (1953-1966) / Публ. О.А. Коростелева и Ж. Шерона // Минувшее. Исторический альманах. 24. -

СПб.: Atheneum; Феникс, 1998. С. 314). Полемика о «парижской ноте» планировалась на первый номер «Мостов», о чем Берберова сообщила в письме Адамовичу 29 апреля 1958 г. (Beinecke Rare Book and Manuscript Library. Nina Ber-berova Papers. Gen MSS 182. Box 2. Folder 16). В первом номере появились статьи: Марков В. О большой форме // Мосты, 1958. № 1. С. 174-178; Берберова Н. По поводу статьи Владимира Маркова «О большой форме»: В порядке дискуссии // Мосты, 1958. № 1. С. 180. Полемика в «Мостах» не получила продолжения - Берберова вскоре поссорилась с Марковым, а затем с соредактором Г. Андреевым (Хомяковым) и перестала оказывать влияние на литературную политику «Мостов».

7 Речь идет либо о стихотворении Оцупа «Антихрист» (Грани, 1957. № 34/35. С. 135-136), либо о его статье «Свобода творчества» (Грани, 1958. № 38. С. 147-158).

8 буквально (фр.).

9 Наталья Владимировна Кодрянская предложила «Опытам» подборку писем Ремизова 1954-1956 гг. из своей готовящейся к печати книги о Ремизове, но после правки Иваска решила отказаться от публикации. Адамович уговаривал ее передумать в письме от 15 мая 1958 г.: «На Иваска не обращайте внимания. Это - человек весь из нервов, из капризов, и считаться с ним трудно. Очень жаль, что Вы свой отрывок у него взяли, т. к. он, конечно, согласился бы оставить все так, как было первоначально, до его поправок. Из-за обиды на редактора Вы обидели читателей» (Leeds Russian Archive. MS 1408). В результате публикация все же появилась в журнале: Алексей Ремизов. Из писем к Наталье Кодрянской // Опыты, 1958. № 9. С. 117-131.

18

3, Scarsdale Road Victoria Park c/o Mr. White Manchester 7/XII-58

Дорогой Игорь Владимирович

Спасибо, что вспомнили и написали. Чем Вы были больны? «Кровообращение - швах» неясно. Это скорее старческая немощь, а Вы ведь человек еще молодой. И чем Вас лечат или лечили? Я в сердечных болезнях довольно опытен. Пожалуйста, напишите мне все обстоятельно, когда вообще соберетесь писать.

Насчет моих стихов: мне приятно (не совсем то слово), что Вы некоторые из них помните и даже будто бы любите. Я их со-

всем растерял, забыл, и скажу откровенно - мне как-то даже совестно, неловко о них думать. Насколько они далеки от того, чем должны были бы быть! Но то, что у Вас хотя бы отдельные строки удержались в памяти, наводит меня на мысль, что, может быть, кое-что в них и попало. Должен Вам признаться «с глазу на глаз», что я не очень люблю стихи Г. Иванова. Конечно, они гораздо лучше, удачнее, полнее моих. Но мне в них не нравится ирония и «анекдотическое» сцепление слов. «Служенье муз не терпит суеты»1: вечный закон, а он против него как-то прегрешил (Мандельштам - нет).

Читали Вы Пастернака? Мне надоела вся шумиха вокруг, а самый роман я читаю (в «Н.<овом> р.<усском> с .<лове>»2) с двойным чувством: внутренне - многое хорошо, внешне, именно как роман, - на 3 с плюсом, или скорей с минусом. Разгадка, мне кажется, в том, что Пастернак более талантлив, чем умен - помимо того, что «Войну и мир» ему писать не следовало. Повесть ему, вероятно, удалась бы.

Ну, это все пустяки, литература. Я очень рад, что Иваск остался на своем посту. Но где «Опыты», обещанные на сентябрь?

Как Вам вообще живется в Мюнхене? Слышал, что к Вам перебирается Варшавский, мой большой друг, но едва ли Вашего склада, т. е. для Вас (как и не для Иваска, с которым что-то у него не совсем клеилось).

До свидания, дорогой Игорь Владимирович. Обратите внимание: у меня новый адрес, а Вы написали на прежний. Но через два дня я собираюсь в Париж (7, rue Fred<eric> Bastiat, Paris 8) на месяц, т<ак> что если соблаговолите написать, то туда. Я сейчас занят книгой о Маклакове3, срочно: представьте, не так скучно, как я боялся, когда этот «заказ» взял!

Ваш Г. Адамович

1 Из стихотворения Пушкина «19 октября» (1825).

2 Роман Пастернака «Доктор Живаго» печатался в «Новом русском слове» с 12 октября по 31 декабря 1958 г.

3 Биографию Василия Алексеевича Маклакова (1869-1957) Адамович начал писать вскоре после кончины политика по просьбе их общего друга Василия Васильевича Вырубова (1879-1963). Фрагменты книги печатались в газетах (Новое русское слово, 1958. 20 июля; Русская мысль, 1958. 24 июля. № 1242. С. 4-5),

затем вышло отдельное издание: Адамович Г. Василий Алексеевич Маклаков: Политик, юрист, человек. Париж: Изд. друзей В.А. Маклакова, 1959.

19

3, Scarsdale Road Victoria Park Manchester 26/IV-59

Дорогой Игорь Владимирович

Спасибо за письмо и простите, что отвечаю с опозданием. Я только третьего дня вернулся в Манчестер, месяц провел в Париже, где - обычная суета.

Искренне рад, что статья моя в «Опытах»1 пришлась Вам «по сердцу». Я писал ее внимательнее, чем обычно, и именно в расчете на Вас и людей Вашего склада, т.е. maximum 10-15 человек. В Париже она вызвала скорей недовольство, в частности, почему-то у Одоевцевой2, да и не только у нее. Слова «ни одного срыва» -по Вашему адресу - вовсе не ошибка или любезность, как Вы предположили. Нет, меня это всегда удивляет в Ваших стихах: соединение точности с зыбкостью, т.е. точность в остроте, в оттенках, а не только в красках, что было бы легко. И еще: точность чувства, уловленного в 1/100000 доле.

Как Вам нравятся «Опыты» вообще? Иваск совершенно прав о Пастернаке, хотя стихи о «баржах»3, по-моему, как раз хорошие. В них есть пастернаковский подъем, пафос, неподдельный. Но что нельзя излагать слова Христа своим, притом декадентским стилем -святая истина. Вы пишете о стихах П.<астернака> после но-бел.<евской> премии4: это такая дрянь, что вероятно - подделка. Слишком топорная работа, - или он окончательно сдал и исписался.

Иваск сообщает мне, что М.<ария> С.<амойловна>, вероятно, будет издавать «Н.<овый> журнал» вместо «Опытов»5. Очень будет жаль. «Н.<овый> ж.<урнал>», конечно, популярнее, шире, но это - сборники, альманахи, а в «Опыт<ах>» есть линия и лицо, и некое противостояние СССР, чего нет в «Н.<овом> ж.<урнале>». Конечно, надо бы «Опыты» - если бы они продолжались - оживить, т.е. убавить эстетизма и добавить какой-то современной идейности и беспокойства обо всем, что в мире творится. Беда

лишь в том, что почти нет людей, некому писать (я бы добавил ма-терьяла по линии Степун - Варшавский и т.д.). Кстати, Агния На-гаго6, хоть это и эстетизм, местами замечательна.

Я собираюсь быть в Мюнхене не в сентябре, а 6-го июля, дня на два - на три. Будете ли Вы? У меня переписка по этому поводу с Бахрахом7. Надеюсь, Вы никуда еще не уедете на каникулы. Значит, до свидания, дорогой Игорь Владимирович, и даже а ЫепМ:8!

Крепко жму руку. Как Ваше здоровье?

Ваш Г. Адамович

1 Речь о статье Адамовича «Невозможность поэзии» (Опыты. 1958. № 9. С. 50). См. прим. 5 к письму 17.

2 Ее полемические высказывания по поводу этой статьи Адамовича см.: Одоев-цева И. О Николае Моршене // Новый журнал, 1959. № 58. С. 116-121.

В статье, посвященной стихам из романа Пастернака, Ю. Иваск писал: «Писать в советских условиях на религиозные темы - подвиг. Все же трактовка религии в стихах Живаго-Пастернака вызывает сомнения. Можно ли вкладывать в уста Христа такие вот типично-пастернаковские стихи: И, как сплавляемые по реке плоты, Ко Мне на суд, как баржи каравана, Столетья поплывут из темноты. Зачем здесь этот ужасный имажинизм: столетья, как плоты, как баржи, каравана! Сколь это претенциозно. Становится неловко за автора. <.. > А апостолов Он в том же стихотворении укоряет: «вы разлеглись, как пласт» (что за дубовый язык!) <.. > Живаго-Пастернак кощунствовать не хочет, но нет у него самого простого чувства меры, нет такта <.. > Многие пастернаковские стихи портит нелепица, безвкусица» (ИваскЮрий. Стихи Живаго (Пастернака) // Опыты, 1958. № 9. С. 29-31).

4 Стихотворение Пастернака «Нобелевская премия ("Я пропал, как зверь в загоне.")», написанное в январе 1959 г., распространялось в списках и было впервые опубликовано лишь через 28 лет (В мире книг, 1987. № 4).

5 Подробнее об этом см. в материалах тематического номера, посвященного «Опытам» (Литературоведческий журнал, 2003. № 17).

6 Псевдонимом Агния Нагаго подписывал некоторые свои публикации Александр Гингер. Здесь, по-видимому, речь идет об эссе: Агния Нагаго. Борьба за тепло // Опыты, 1958. № 9. С. 86-91.

7

Эти письма Адамовича к Бахраху не сохранились.

8 до скорого (фр.).

20

<июль 1959>

Дорогой Игорь Владимирович

Как живете? С удовольствием (и завистью) вспоминаю наши мюнхенские встречи и похождения. Конечно, разговоров о смысле жизни и поэзии было мало, но все подразумевается между словами. А в «между» попадает всегда больше, чем в «в».

Мюнхен мне вообще очень понравился, т.е. не город, а все. Буду искренне рад, если напишете. Крепко жму руку.

Ваш Г. Адамович

21

104, Ladybarn Road Manchester 14 17/XI-59

Дорогой Игорь Владимирович

Очень был рад, что написали. По-моему, Вы мне на мое давнее письмо не ответили, и я недоумевал, что с Вами. (Или я ошибаюсь? Точно не помню.)

Вижу по Вашим словам, а еще больше по тону письма, что живется Вам скорей грустно. Честно говоря, я это почувствовал уже в Мюнхене. Вы не для таких учреждений, не для такой публики созданы, - хотя ничего дурного ни в «учреждении», ни в «публике» нет. Но для всего такого надо быть Бахрахом, которого, кстати, я очень люблю: одного хлопнуть по плечу, другому рассказать анекдот, третьего обыграть в бридж и т.д. Бахрах тут, как рыба в воде, а Вы на это абсолютно не способны, если же захочется себя насиловать и под обстановку подделаться, то будет еще хуже и мучительность подделки все почувствуют.

Ничего тут поправить нельзя: каждому свое. Простите, что я об этом вдруг распространился, тем более что Вы все это знаете наверно сами и лучше меня. Мой совет: не обращайте ни на что внимания, кроме того, что в Мюнхене можно жить, не думая, где взять денег. Я именно так живу в Манчестере, и у меня чувство, что живу я в богадельне.

О литературе - что же? Вашу цитату из Тютчева я знаю давно как «ахматовскую». Это совершенно верно. Насчет же Смоленского и Пастернака не стоит говорить, т.к. Смоленский при несомненном даровании никогда ничего не поймет из того, что понять надо. Одоевцева мне что-то пишет насчет того, что Вы будто бы считаете, что она о Вас злословит. А это неправда. И она просит Вам это передать. Не знаю, правда или неправда. Еще пишет мне Трубецкой (я его никогда не видел) и спрашивает: «Что Вам говорил обо мне Чиннов?» Почему он думает, что мы о нем с Вами говорили? Но письма его жалкие, ему явно плохо, или он хочет корреспондента разжалобить. Если бы я на него посмотрел, то, м.б., понял бы, а по письмам, не зная лично, судить трудно.

Ну, вот - все. Не удивляйтесь, что пишу глупости. Вы ко мне, верно, достаточно привыкли. Диана Оцуп прислала мне его «Трех царей»1. Читали Вы это? Мне надо написать предисловие к его сборнику, который она издает2, и это задача не легкая, хотя он был поэт несомненный.

До свидания, дорогой Игорь Владимирович. «Раскачнитесь выше на качелях жизни»3, как писал мне когда-то Блок в единственном письме, которое я от него получил (и по глупости оставил в России). Но Блок советовал «раскачнуться», чтобы увидеть, что жизнь еще страшнее, чем мне тогда казалось, а Вам этого не надо.

Что делала Лида в Мюнхене - не знаю, и не знаю, устроилась ли. Думаю, что все-таки она Вам будет «компанией», если будет окончательно там. Только не для обозрения тех достопримечательностей, которыми мы любовались в мои два мюнхенских вечера.

Ваш Г. Адамович

P.S. Бахраха я люблю за то, что он человек легкий, никогда не утомляющий. С ним говорить, как толстой женщине - снять корсет. Кроме того, он человек верный, если только станет другом.

Это мой адрес не совсем верный. Лучше писать на университет (The University, Russian Department. - Manchester). А Вы написали на Scarsdale Road, где уже не живу4!

1 Оцуп Н. Три царя: драма в стихах, 14 интермеццо. Париж, 1958.

2 Посмертный двухтомник Н. Оцупа «Жизнь и смерть: Стихи 1918-1958 гг.» (Париж, 1961) вышел без предисловия Адамовича.

3

См. прим.11 к письму 10.

4 Весной 1959 года Адамович съехал с квартиры, которую он снимал в Манчестере (3, Scarsdale Road, Victoria Park, c/o White, Manchester), и осенью снял другую квартиру по адресу 30, Denison Road, Victoria Park, Manchester, где и прожил вплоть до мая 1961 г., пока не закончил преподавательскую деятельность в университете.

22

30, Denison Road Victoria Park Manchester 13/II-60

Дорогой Игорь Владимирович

Искренне был рад Вашему письму, тем более что оно длинное. Спасибо. Почерк Ваш становится трудным, т<ак> что читал я письмо долго.

Начнем с Трубецкого. Ну, что же с него спрашивать! По отношению к Вам он полон лучших чувств, хорошо хоть это. Мне он изредка пишет, и я - хоть никогда его не видел, - чувствую в каждой его фразе какое-то притворство, почти «жульничество». Но, м.б., и ошибаюсь. Он писал мне, например, что «живет только для поэзии, ни для чего другого». А я этому верю с трудом, сам не знаю почему. Но что он полудурак, в этом сомнения нет. Кстати, он писал об ивасковской брошюре о Вас1, а Иваск мне ее прислать не удосужился. Очень жаль.

Название для вашей книжки. По существу, подошло бы -«Оттенки», но это дурно звучит, как-то по-дамски. Из других слов, Вами предложенных, я без колебаний выбрал бы «Противоречия». («Продолжения» или «Дополнения» - неплохо, но вызовет зубоскальство и насмешки, непременно.)2

Ремизов - «быть может», - нет, «может быть». Вы пишете о «таком писателе», т.е. с почтением. По-моему, он был скверный и лживый писатель, хотя и с проблесками, когда его что-то брало за горло. Никакого слуха ни к чему у него не было. Он мне когда-то и о «Слове о полку Иг.<ореве>» говорил Бог знает что, а надо быть

совсем бревном, чтобы не слышать за всей непонятной славянщиной «Слова», какая это прелесть. Когда Ремизова чествовали «Опыты», я чуть не поругался с Иваском - именно из-за лживости Ремизова и лживого ореола, который его окружает.

Кленовский, которого я назвал «взыскательным мастером». Ну, что же - остаюсь при своем мнении, что он - мастер, хоть и по старинке. Он - вроде Маковского, но лучше. А срывы у него есть, как у всех. Почему «Адамович не должен употреблять выражение взыскательный» - не понимаю. Слово, как слово. У меня, впрочем, всегда чувство (особенно в стихах), что по линии 8иЫШ1е3 мне за Вами не угнаться, и иногда я Вас из-за этого не понимаю. Вот лишнее доказательство этого.

«Лолита». Я еле ее дочитал, так мне было скучно. Блестяще и совсем ни к чему. И какой вздор, с эпатажем учености, написала о Набокове Берберова в «Н.<овом> журнале»4! Но если говорить о таланте «изображений и повествования», то у Набокова его больше, и даже бесконечно больше, чем в «Живаго», который уже начинает водворяться на свое законное, средне-декадентское, - хоть и не без трогательности, - место. Мне лично «Живаго» интереснее, но как писатель Набоков головой выше.

Пьерафитта5 не читал, но хочу прочесть, впрочем, по соображениям внелитературным. А «Мосты» хоть и получил, но еще не раскрыл, т<ак> что ответить ничего не могу. Я в переписке с Ген.<надием> Андреевым (Хомяковым)6, писания которого мне нравятся.

Ну, вот - все литература. А «за жизнь» - ничего. Когда-нибудь в другой раз. Как ваше здоровье, как Вам в Мюнхене «живется и работается»? Вы, кажется, теперь в том отделе, где Бахрах, -как у Вас с ним отношения? До свидания, дорогой Игорь Владимирович. Спасибо за память. От души желаю Вам всего, что нужно.

Ваш Адамович.

1 Имеется в виду брошюра, вышедшая тиражом 40 экземпляров: Иваск Ю. Разбор двух стихотворений Игоря Чиннова. На правах рукописи. Изд. Канзасского университета, 1959. 13 с. Отзыв о ней см.: Трубецкой Юрий. Ю. Иваск о стихах Игоря Чиннова // Русская мысль, 1960. 21 января.

2

В конце концов Чиннов остановился на названии «Линии».

3 утонченность (фр.).

4 Берберова Н. Набоков и его «Лолита» // Новый журнал, 1959. № 57. С. 92-115.

5 Вероятно, речь об одной из книг известного французского писателя Роже Пей-рефитта (Peyrefitte; 1907-2000), специализирующегося на гомосексуальной, еврейской и масонской тематике. Самая нашумевшая его книга была еще впереди -«Les juifs» (Paris: Flammarion, 1965), но уже были опубликованы «L'église et la sexualité» (Paris: Crapouillot, 1956), «Chevaliers de Malte» (Paris: Flammarion, 1957), «L'exilé de Capri» (Paris: Flammarion, 1959) и др.

6 Геннадий Андреев (наст. имя и фам.: Геннадий Андреевич Хомяков; 19091984) - литератор, журналист, после окончания средней школы в 1926 работал в царицынской губернской газете, в 1927-1935 находился в заключении, в 1942 в Крыму попал в плен, жил в Германии, член НТС, редактор альманаха «Мосты» (Мюнхен, 1958-1970), позже переехал в США.

23

30, Denison Road Victoria Park Manchester 30/IV-1960

Дорогой Игорь Владимирович

Спасибо за письмо.

Но начну с возражения: я Вам написал (по Вашей цитате из моего письма), что «по части subtilite мне за Вами не угнаться». А Вы приняли это за «шпильку» и я Вас будто бы «кольнул»! Честное слово, не собирался и не думал колоть! Это чистейшая правда, и написал я то, что чувствую, без малейших других желаний или настроений. Много у меня грехов и слабостей, но к «шпилькам» я, право, не склонен.

Очевидно, я немножко оглох к смыслу и звуку фраз. Вот Варшавский пишет мне, например, по поводу моей книги о Макла-кове и некоторых выражений в ней: «Толстой так бы не написал». А по-моему - выражения приемлемые, ну а за Толстым мне действительно «не угнаться» и я не люблю стилистического «толстовства», т.е. его нагромождений без его силы. Предпочитаю в таком случае Алданова, коим меня Володя В.<аршавский> и попрекает. Кстати, Алданов - предмет моего вечного расхождения со всеми литературными сливками, и я остаюсь при своем, твердо. Кое в чем Вы (т.е. Вы все) правы, но мне дорого у Алд.<анова> анти-

жульничество, которого Вы (опять все, все) не хотите оценить. Но все это - суета сует.

Вот, меньше «суета» - то, что Вы пишете о Мюнхене, о себе и прочем. Я догадываюсь, читая между строк, - если читаю верно. Червинская немножко испортилась во всех смыслах, но я думаю, Вы могли бы с ней все-таки подружиться. Что ее тянет к местному бомонду и что она считает себя и держит себя ведеттой, не сомневаюсь. Но за этим есть и другое. А с Бахрахом у Вас дружба едва ли возможна, хотя и за его жизненным стилем, легкостью, бойкостью, ироничностью тоже есть другое. Но до этого «другого» труднее добраться, чем до Лидиного. Вот, кстати, Толстой: есть в «Воскресении» начало какой-то главы, что люди, как реки, т.е. то широкие, то узкие, то быстрые, то тихие1. Это очень верно и ко всем применимо. Впрочем, Вы лично - меньше «река», чем большинство людей.

В Мюнхен я едва ли попаду. В сущности, и незачем, - если в деловом смысле. Но у меня осталось от Мюнхена хорошее воспоминание.

Все-таки пишу «до свидания», дорогой Игорь Владимирович. Шлю очень искренне самые лучшие пожелания - и верьте, пожалуйста, что кроме самых дружеских чувств (литературно и человечески) ничего к Вам не испытываю и испытать не способен: это еще - по поводу предположенных Вами «шпилек». Даже в мелочах.

Ваш Г. Адамович

1 Толстой Л. Воскресение. Ч. 1. LIX: «Люди как реки: вода во всех одинакая и везде одна и та же, но каждая река бывает то узкая, то быстрая, то широкая, то тихая, то чистая, то холодная, то мутная, то теплая. Так и люди».

24

7, Fred.<eric> Bastiat Paris 8 18/VI-1960

Дорогой Игорь Владимирович

Мне нравится «Кардиограмма» (лучше бы в единственном числе), но если это есть у Елагина1, это - его собственность, т.к. название слишком лично и оригинально.

Ни «Линии», ни «Варианты» восхищения моего не вызывают. В сущности, и то, и другое - не более чем корректный отказ от названия, вроде как «Стихи». Но уж если выбирать, предпочитаю «Линии». При сдержанности и «тихости» Ваших стихов, не следовало бы им дать название иного тона, т.е. громче, резче? Это мне сейчас пришло в голову. И напрасно Вы боитесь намека на сердце (в «Кардиограмме»). У вас так мало таких намеков, что один-два скорей были бы уместны, чем помешали бы, - тем более что медицина в данном случае сводит чувствительность на нет. Ну, не знаю. Но медицина или геометрия Вам были бы к лицу, только что-нибудь сложнее, чем «линии», и если геометрия, то с душком Лобачевского.

Здесь Иваск, как всегда милый и для меня - «душка». Но я неожиданно болен, и мне трудно с ним общаться. Завтра должен с ним завтракать, но не уверен, что могу пойти. Здесь я - до 28 июня, потом дней 10 - Венеция и вообще Италия, а с 10-го июля - Ницца, -как обычно (4, av. Emilia, c/o Heyligers, Nice). Буду искренне рад, если напишете. Шлю всякие - правда, «лучшие», как всегда пишет Зайцев, - чувства.

Ваш Г. Адамович

1 24 февраля 1960 об этом написал Чиннову Р. Гуль: «"Кардиограммы" ila 1а

l^aiu йаауопу апайа, e anou - "a ^anounoe": lie айёе о Eaaia Aeaaela а noeoao.

NQajo liaoia^o: хеша 5aëm6aiaaë. la iaai» (Письма к Игорю Чиннову / Публ. О. Кузнецовой // Новый журнал. 2002. № 226. С. 268).

25

30, Denison Road Victoria Park Manchester 3/III-1961

Дорогой Игорь Владимирович

Писем от Вас не было давно - с целый год! На Scarsdale Road я не живу тоже давно, - не с год, а с целых два! Самый мой верный

и постоянный адрес - 7, rue Fred. Bastiat, Paris 8, т. к. где бы я ни был, оттуда мне письмо перешлют. Еще - Манчестерский Университет, но т. к. я к концу учебного года кончаю здесь свое поприще, то в смысле верности этот адрес верен только до июня.

Очень жалею, что длинное Ваше письмо пропало (и пропало бесследно!). Письма авторов о самом себе - самые интересные, и, в сущности, было бы правильно, если бы авторы о самих себе писали и критические статьи. «Знает кошка, чье мясо съела», и знает автор о себе больше, чем все критики вместе взятые1.

Может быть, соберетесь и восстановите то, что писали?

Альманах Гринберга выходит будто бы весной. Он меня торопил, даже не без истерики, а теперь обещал корректуру и ее не шлет: значит особой спешки нет!2 Вы правы, что рецензии в книге или журнале в сто раз важнее газетной - из-за газетной эфемерности: прочтут - и на другой же день забудут. (Т.е. правы, если из-за Гринберга и опоздания огорчаетесь, - хотя все суета сует, и в конце концов репутации создаются сами собой, без влияния критики.)

Буду ждать «Линии» с большим интересом - и, надеюсь, их получу. Как сказал бы Алданов, я - Ваш «давний почитатель».

Как Вы живете? Как дела, настроение, здоровье? Кланяйтесь Вашей соседке или vis-a-vis - notre Lida nationale. От нее тоже целый век - ни слова3.

Ваш Г. Адамович

1 Более подробно Адамович писал об этом в одной из своих ранних статей: «Писатель пишет о себе, "pro domo sua", лишь в крайнем случае, когда надо в чужой критике что-либо опровергнуть, исправить. Обыкновенно опровергается или исправляется какая-нибудь мелочь, факт, дата, ссылка на источник... И только по раздражению, с каким порой это делается, догадываешься, что хотелось бы писателю в ответ на постороннюю критику поговорить о себе по существу, объяснить себя, комментировать себя. Но это невозможно: "не принято". Очень жаль, что не принято, потому что само-критика и само-комментарии могли бы дать много чрезвычайно интересного, - наряду с ворохами вздора, конечно. Когда-то это предложил Мандельштам. Собралось несколько поэтов, читались стихи, затем тут же обсуждались. Как всегда и везде в таких случаях, обсуждение шло мимо прочитанной вещи. Высказывались мнения сами по себе очень правильные и осторожные, но связь этих мнений со стихами, к которым они относились, была призрачна. Этого не замечают слушатели, но это с недоумением ощущает автор. Мандельштам и предложил: "Позвольте, я сам себя

разберу"... Ему не дали этого сделать и почти что подняли на смех. Почему? Потому, что "не принято", и только. Можно вообще не признавать критики и считать ее делом праздным. Это вопрос особый. Но тот, кто теоретические "умствования" признает, согласится, что "самообъяснения" поэта столь трудного и ума столь причудливо-острого, как Мандельштам, a priori были бы интереснее всего, что до сих пор о нем написано» (Адамович Г. Литературные беседы // Звено. 1926. 26 сентября. № 191. С. 1-2). 2 Адамович получил от Гринберга гранки своей статьи «Несколько слов о Мандельштаме» через три недели, 21 марта 1961 г. (Переписка Г.В. Адамовича с Р.Н. Гринбергом: 1953-1967 / Публ. О. А. Коростелева // Литературоведческий журнал. 2003. № 17. С. 165). Второй номер альманаха «Воздушные пути» с этой статьей вышел в мае 1961 г.

В сохраненных Лидией Червинской письмах Адамовича нет писем за 19611962 гг. (G.V. Adamovich Collection. Box 1. // The Rare Book and Manuscript Library. Bakhmeteff Archive of Russian and East European History and Culture. Columbia University. New York). Судя по предыдущему и последующим посланиям, в это время в их переписке действительно возник перерыв. На сегодняшний день из всего большого корпуса писем Адамовича Червинской опубликована лишь часть: 22 письма за 1952-1955 гг.: «Все существенное - между строками»: письма Георгия Адамовича Лидии Червинской / Подготовка текста, вступительная статья, примечания О.Р. Демидовой // Русская культура ХХ века на родине и в эмиграции. Имена. Проблемы. Факты. / Под ред. М.В. Михайловой, Т.П. Буслаковой, Е.А. Ивановой. М., 2002. Вып. 2. С. 186-218.

26

7, rue Fred.<eric> Bastiat Paris 8 7/IV-1961

Дорогой Игорь Владимирович

Получил - с пересылкой из Манчестера в Париж - Ваше письмо-программу или авторскую исповедь. Спасибо. Я прочел его со вниманием и еще перечту.

Но книгу не получил! Она, вероятно, лежит в Манчестере. Письма мне пересылают, книги - нет, по моему же приказу.

Надеюсь вернуться в Англию 24-25-го и там «Линии» найти.

С удовольствием исполняю Ваше желание относительно «Н.<ового> р.<усского> слова» - и дал отзыв именно туда1. Если бы чья-нибудь статья появилась раньше, то это не мешает - и даже, пожалуй, к лучшему.

Простите, что пишу только два слова. Крепко жму руку, шлю лучшие пожелания. Представьте, вопреки Вам, я слышал, что «Линии» восхитительно изданы! Ваш Г. Адамович

P.S. Почему-то мне кажется, что Вы - лютеранин и значит, Пасха уже была у Вас! Оттого не пишу - «Христос Воскресе». У православных сегодня - страстная Пятница.

1 Статья Адамовича о сборнике «Линии» появилась в «Новом русском слове» 4 июня 1961 г. под названием «Стихи Игоря Чиннова».

27

30, Denison Road Victoria Park Manchester 13 мая 1961

Дорогой Игорь Владимирович

Спасибо за книгу, спасибо за карточку из Пизы - и простите, что пишу с большим опозданием. Причины на это разные, для Вас не интересные.

Но главная причина та, что я читал «Линии», хотел написать, уже прочитав их, а стихи Ваши нельзя читать быстро, одно за другим.

Меня в них изумляет и наполняет завистью их тончайшая выделка. Именно ее-то и не оценишь при быстром чтении! Но и помимо того, что принято называть «мастерством» - а рядом с Вашим всякое другое кажется грубым, топорным! - в этих стихах столько шепота и намеков, что тоже уловить их надо и можно лишь при чтении повторном. Я читаю 2-3 Ваших стихотворения - а потом книгу откладываю. И невольно спрашиваю себя: можно ли дальше продолжать 8иЫШ1е или Вы дошли до предела, где надолго придется остановиться? По этой линии Вы, например, относитесь к Блоку, как Анненский к Пушкину: то, что у одного - в одном слове, у другого раздроблено (или рассмотрено под микроскопом). Да, это не для «двадцатого века», но Вы сами себя в этом как будто

упрекаете, а упрекать не в чем, вопреки тому, что повторяют болваны-критики. Кстати, я не люблю «Пророка», - неужели Вы его любите? Много от него пошло фальши и декламации, с речью Достоевского включительно.

Не хочу, впрочем, превращать письмо в статью. Статью я напишу сегодня или завтра, в понедельник пошлю в «Н.<овое> р.<усское> слово». Конечно, я с радостью и охотой написал бы о Вас и в «Н.<овом> журнале», где можно бы продолжить серию «Наши поэты», но это потом - и это было бы не о последней книжке, а вообще, «взгляд в нечто». Я не хотел продолжать этой серии, не хотел вообще писать ее, но сначала пристал Г. Иванов, а потом Одоевцева1, - будто ему и ей это было крайне нужно! Ну, посмотрим. Обид и претензий все равно не оберешься, и если я из-за статьи об Иванове поссорился с Оцупом (почти), то из-за Вас будет то же самое, с другими.

До свидания, дорогой Игорь Владимирович. Спасибо за книжку двойное: т.е. и за то, что прислали, и за нее саму, за самые стихи. Если бы мы с Вами встретились - но qui sait, где и когда? - я хотел бы с Вами побродить в разговорах о ней, как бывало со Штейгером. По-моему, у Штейгера есть непосредственность, которой Вы опасаетесь или стыдитесь, но у Вас есть многое, что ему и не снилось.

Ваш Г. Адамович

Я в Манчестере еще месяц. Потом - в Париже.

1 Этими двумя именами серия и ограничилась: Адамович Г. Наши поэты. 1. Георгий Иванов // Новый журнал, 1958. № 52. С. 55-62; Адамович Г. Наши поэты.

2. Ирина Одоевцева // Новый журнал, 1960. № 61. С. 147-153. Книги Чиннова в «Новом журнале» Адамович позже рецензировал, но журнальной статьи о нем так и не написал.

28

4, avenue Emilia c/o Heyligers Nice

21 авг.<уста> 1961

Дорогой Игорь Владимирович

Я очень польщен, что Вы, по-видимому, считаете меня за мудреца и дельца, способного давать советы, - но в данном случае какой же я совет могу Вам дать?

«От добра добра не ищут», а я считал, что в Мюнхене Вы «добро» нашли. Для меня лично Мюнхен был бы неприемлем из-за отсутствия свободного времени. Но Вы, насколько помню, с этим мирились.

Lund? Вы наверно встречали Ржевского1, который там лектор -или был лектором (не из-за его ли ухода и освободилось это место?) Он Вам все об этом Лунде и рассказал бы. По письмам это милый и умный человек, а писатель - едва ли не лучший в эмиграции.

Я ушел из Манчестера без причины: «так», «надоело» - и, несмотря на неизвестность в будущем (финансовую), очень этому рад. За все мои годы там не помню ничего плохого, но не помню и хорошего, - а на хорошее я до сих пор падок, хотя пора бы и угомониться. Смущает меня в Лунде число часов: 340 (в Канзасе мин.<имум> 390-400 часов) в год! У меня было 150, и то я вздыхал. Если считать в среднем 25 недель в учебном году, то у Вас будет 12-14 часов в неделю, очень много. Но, конечно, долгий отпуск соблазнителен. Особенно летом.

Как видите, все это - рассуждения, а не советы. Да и кто советы исполняет?

Напишите, что Вы решили. Если бы Лунд был вполне верен надолго, а не только на один сезон, я бы все-таки выбрал Лунд. К тому же - шведы. Хотя хорошо и немцы.

До свидания, cher ami. Крепко жму руку. С большим удовольствием читал Вейдле о Вас2 (т.е. я читал Вейдле). Верно и хорошо.

Ваш Г. Адамович

1 Леонид Ржевский (наст. имя Леонид Денисович Суражевский (до 1969); 19051986) - литературный критик, литературовед, преподаватель вузов Москвы, Орехово, Тулы, с июля 1941 на фронте, с октября 1941 в плену, с 1944 в эмиграции в Германии, главный редактор журнала «Грани» (1952-1955), преподаватель Лундского университета (1953-1961), один из основателей издательства «Товарищество зарубежных писателей» (1959-1970), с 1963 в США, преподаватель Оклахомского университета (1963-1964), профессор университета штата Нью-Йорк (1964-1973), затем профессор Русской школы Норвичского университета, член редколлегии «Нового журнала» (1975-1976).

2 Вейдле В. О стихах Игоря Чиннова // Мосты, 1961. № 7. С. 143-147.

29

Paris 8

7, rue Fred<eric> Bastiat 4/III-1962

Дорогой Игорь Владимирович

Спасибо за письмо. Отвечаю сегодня коротко, только о деле. Об остальном - после.

Я получил третьего дня «конфиденциальный» запрос от проф. Стаммлера1 из Канзаса и вчера ответил ему, что Вы - звезда, каких на свете мало, и что в качестве лектора или профессора будете наверно «the right man»2 на нужном месте.

Так что если бы это зависело от меня, Ваше дело было бы в архи-шляпе. Но Стаммлер что-то пишет об отзыве Глеба Струве, и я не уверен, что этот «дурак и негодяй» - по формуле Бунина - Вам будет полезен, а не постарается повредить. Надо бы, чтобы Иваск по мере сил его обезвредил.

Пожалуйста, держите меня au courant3 и сообщите, как все кончится. О том, что Вы правы, желая променять лишние деньги на несколько месяцев отпуска, нечего и говорить. (Кстати, фраза получилась такая, что автора ее я в качестве кандидата на лекторство забраковал бы.)

Крепко жму руку

Ваш Г. Адамович

P.S. Я написал Стаммлеру (именно чтобы объяснить возможную оппозицию Струве), что Вы - м.б. не scholar4 в обычном

смысле слова, но что Ваше понимание литературы в занятиях со старшими студентами (т.е. кандидатов на degrees5, о кот.<орых> он пишет) будет полезно, как ни у какого scholar^.

1 Heinrich A. Stammler - профессор Канзасского университета.

2 нужный человек (англ.).

3 в курсе (фр.).

4 ученый (англ.).

5 степень (англ.).

30

Paris 8e

7, rue Fred<eric> Bastiat 7 дек.<абря> 1962

Дорогой Игорь Владимирович

Спасибо за память, т.е. за то, что написали. И простите за ответ с большим опозданием. Причин этому много, хотя ни одной вполне основательной. Я все время не совсем здоров, не знаю, -старость ли это? Вернее всего нечто вроде старости, при отказе это признать и вести себя соответствующим преклонному возрасту образом.

Очень рад, что Вы всем довольны и что Вам по душе Ваше американское житье-бытье. Я советовал Вам принять это предложение потому, что у Вас останется время писать, «тихо жить и тихо думать»1, как где-то сказано у Блока. Но опасался, что помимо этого все другое окажется скучным и тяжким. Хорошо, что оказалось не так. Мюнхен был не для Вас (за исключением кабачков, куда Вы меня водили). Ваша «станция», по-моему, - полусумасшедший дом, и притом заведение требовательное. Даже Бахрах, кажется, изведен, а он выносливее Вас и, думаю, равнодушнее.

До свидания, дорогой Игорь Владимирович. Искренне желаю Вам всего, что можно, - и «творческих достижений». Очень жаль только, что в Европу Вы, по-видимому, попадете не скоро. Крепко жму руку.

Ваш Г. Адамович

Гингер спрашивает, получили ли Вы его письмо о чемоданах? Никаких бумаг там нет.

1 Во время путешествия по Италии в Marina de Pisa Блок в ночь с 11 на 12 июня 1909 г. написал в записной книжке: «Италии обязан я, по крайней мере, тем, что разучился смеяться. Дай Бог, чтобы это осталось. Хотел бы много и тихо думать, тихо жить, видеть немного людей, работать и учиться».

31

Paris 26/XII-1963

Дорогой Игорь Владимирович

Спасибо за поздравление, пожелания и все прочее. Очень был рад получить от Вас карточку с Дедом-Морозом и «признак жизни». Шлю Вам тоже пожелания, от всего сердца: «стихов и денег», как мне написал Цвибак1. Надеюсь, Вы по-прежнему всем довольны и Вами все довольны. Приезжайте летом во Францию, т.е. в Ниццу вместе с Юрием Павловичем2. Погуляем, поговорим «обо всем и ни о чем», а заодно обозреем местные достопримечательности.

До свидания. Спасибо за память.

Ваш Г. Адамович

1 Андрей Седых (наст. имя Яков Моисеевич Цвибак; 1902-1994) - журналист, литератор, с 1919 в эмиграции, с ноября 1920 в Париже, парламентский корреспондент газет «Последние новости» и «Сегодня» (с 1926), секретарь И. Бунина в Стокгольме (1933), с 1942 в США, сотрудник, затем главный редактор (с 1973) газеты «Новое русское слово». Иваском.

32

7, rue Fred<eric> Bastiat

Paris 8e

19/XI-1964

Дорогой Игорь Владимирович

Спасибо большое - и даже очень большое - за Ваши два письма1. Мне было трудно писать, оттого я Вам и не ответил. Теперь, вот уже два дня, я дома и понемногу «прихожу в себя»2. Надеюсь через неделю или больше поехать в Ниццу и там пробыть до конца января. А дальше - видно будет.

Спасибо за вашу дружбу, за все, что Вы мне пишете. Если Вы летом приедете в Европу, буду чрезвычайно рад Вас видеть, поговорить «обо всем и ни о чем», - если только будут для этого силы. Как Вы живете, много ли пишете? Весной в Мюнхене я видел проф. Штамлера (кажется так?) и мы много о Вас говорили. Я рад, что не ошибся, поддерживая Ваше решение ехать в Америку.

До свидания, дорогой Игорь Владимирович. Мой парижский адрес всегда действителен, где бы я ни был.

Ваш Г. Адамович

P.S. Не совсем с Вами согласен насчет просветления и всяческих духовных благ в результате долгой болезни. М.б. это и так, хотя бы отчасти. Но я привязан к жизни и в другом. Помните у Мандельштама:

Он исповедоваться хочет, Но согрешить сперва3.

И вообще, если «просветление» возникает только от неспособности больше «грешить», то ему невелика цена. Надо бы, чтобы оно возникло не на одре болезни, а в полном расцвете сил и развлечений.

1 Одно из писем (на бланке The University of Kansas, Department of Slavic languages and literatures, Lawrence, Kansas) сохранилось: «15 окт<ября 19>64

Дорогой и милый (простите за "сентиментальность"!) Георгий Викторович,

Сегодня - письмо от Юры Иваска с известием о Вашей болезни. Это, значит, то же, что было у Маламута, Чарльза Львовича - не помню, служил ли он еще на "Свободе", когда Вы приехали в Мюнхен. Он выздоровел совершенно, но должен был пролежать неподвижно несколько недель. Вообще теперь Ваша "болесть" излечивается даже успешней, чем многое другое сердечное и несердечное - надо только лежать терпеливо. Думаю, организм у Вас не ослаблен и от природы стойкий - вот и держитесь Вы прямо, не горбитесь (помните, в "Вишневом Саду" Раневская о себе: "Как ципочка. Хоть сейчас шестнадцатилетних играть") - даже не лысеете (а я вот все сократичнее становлюсь на макушке, хоть и предпочел бы, чтоб сократовского прибавилось под макушкою).

Маламут рассказывал, что к лежанью постепенно привык, и что, кроме того, лежанье пошло на пользу: многое продумал, додумал. Верю столько ведь в жизни всякого, что отвлекает, пусть даже "приятно" отвлекает—но именно отвлекает от серьезного. И думою <приписка на полях у зачеркнутого текста: Пишу усталый и "нервный", оттого так особенно по-дурацки. Прошу прощения за трюизм!>, что как Одоевцева написала (много) стихов во время болезни, так и Вы (только не под таким броским названием, как ее "цикл") напишите - стихи, о стихах, table talk, "Комментарии".

Был у меня в Риге приятель, художник Юра Матвеев. Жил весело, потом попал на военную службу - и угодил в карцер на 3 недели. Мне рассказывал с большим удовлетворением: "Наконец-то с пользой провел время! Столько всего передумал! Столько для себя выяснил!"

Кажется, положение Романа Гуля хуже Вашего - хотя это и не значит, что оно по-настоящему серьезно. Да и вообще - мало кто живет без болезней, у меня вот и расширение сердца, и миокардит, а я прыгаю (правда, сегодня сердце побаливает, - вскоре после письма Юры, где о Вас, заболело - это по-медицинскому называется, кажется, явлением симпатии (услышал о больном и тоже разболелся)). Болеет и бедный Трубецкой, Вас боязливо почитающий.

Я так всегда Вас "жадно" читал и читаю, а Вы писали и статей, и стихов куда меньше, чем мне хотелось бы (кстати, знаете ли, что один из студентов Юры Иваска будет писать о роли Георгия Адамовича в русской поэзии эпохи Монпарнаса?) Так вот, может быть теперь, в постели, напишете Вы - ну, хоть еще несколько "Комментариев" для "Нового Журнала" - представьте, этот "Н<овый> Ж<урнал>" читают в России с жадностью и волнением очень многие - и так нужно было бы, чтобы так прочли больше Ваших статей.

Ну вот, дорогой Георгий Викторович. Не буду сегодня Вас больше утомлять (сам тоже утомился - пишу глубокой ночью). Верьте только, что очень многим не безразлична Ваша судьба, что Вы многим очень нужны. Я часто о Вас думаю - это так было всегда и не изменится.

Ваш Игорь Чиннов» (НИОР РГБ. Ф.754. К.4. Ед.хр.15. Л.1-4).

2 В конце сентября 1964 г. Адамович попал с сердечным приступом в больницу (Hospital Raymond Poincarre, Pavillon Widal 3, eit 23, Garches (S.O.), а потом до середины ноября находился в maison de repos (Résidence Bineau, 54, Boulevard Bineau, Neuilly-s/S).

3 Из стихотворения О. Мандельштама «Старик ("Уже светло, поет сирена.")» (1913).

33

7, rue Fred<eric> Bastiat Paris 8 29 ноября 1964

Дорогой Игорь Владимирович

Получил сегодня Ваше письмо - или, вернее, письма (2), и доллары. Я потрясен и тронут, правда. Зачем Вы мне прислали этот чек?! Возвращать подарки нельзя, я его принимаю, - но зачем? Спасибо, дорогой Игорь Владимирович, но ради Бога (и моего спокойствия, которое доктора считают необходимым) никогда ничего больше мне не присылайте, - по крайней мере, до того дня, как у Вас на счету будет миллион.

Читал с большим удовольствием Вас в «Нов.<ом> журнале»1, и рад был упоминанию о Вас в конце статьи Вейдле2. В первом Вашем стихотворении (самый размер) Чиннов как будто вспомнил Мандельштама, но остался собой и к концу поставил свои инициалы, - как писал Т. Готье о Бодлере. А второе - совсем прелестно. Все четыре стихотворения связаны темой, т.е. все - вариация на ту же тему, и все - очень Ваши. Много ли Вы вообще пишете - и только ли стихи?

Крепко жму руку, спасибо еще раз за дружбу. Кланяйтесь, пожалуйста, проф. Штаммлеру.

Ваш Г. Адамович

1 Чиннов опубликовал подборку из четырех стихотворений под общим названием «Иллюзии»: «Беспамятство мира, наплыв забытья и забвенья.», «Выдумываешь утешения.», «.И звуки вырвались из плена партитуры.», «Мои стихи не помогают жить.» (Новый журнал, 1964. № 77. С. 114-115). Опубликованная в том же номере статья Вейдле завершалась словами: «Писания о стихах и кончаются чаще всего стихами. Последуем традиции и мы. Пусть это будут те прелестные четыре строчки, что нашептала добрая Муза поэту Игорю Чиннову, сразу после того, как он, не послушав ее, оказал слишком много доверия частице "не":

А что стихи? Обман? Благая весть?

- Дыханье, дуновенье, вдохновенье. Как легкий ладан, голубая смесь Благоуханья и - благоговенья. Верю. Каждому слову верю, без вопросов. Только, не говоря уже о прозе, никакими стихами полностью нельзя сказать, что такое поэзия» (Вейдле В. О смысле стихов // Новый журнал, 1964. № 77. С. 137).

34

Paris 8

7, rue Fred<eric> Bastiat 11 февр.<аля> 1965

Дорогой Игорь Владимирович

Спасибо большое за письмо и за то, что не забываете. Но в ответ - множество возражений.

1. Я еще не «поправился», «победы над болезнями» не одержал. Я далеко еще не тот, каким был до припадка. А буду ли когда-нибудь - неизвестно.

2. «Возд.<ушные> пути». Вы меня упрекаете (или вроде того), что я много не дал из своего «архива»1. Никакого архива у меня нет и никогда не было. Не думайте, что я этим хвастаюсь: нет, это плохо, это все из-за лени и бестолковости. Надо иметь архив, папки с рукописями и все прочее. Но у меня ничего такого нет. Все ненаписанное - в голове, а голова дырявая.

3. Мне будто бы «легко пишется». Когда-то было легко. Теперь стало трудно, - и не от болезни трудно, а от отвращения к каждой кое-как написанной фразе, от желания дописаться до чего-то окончательного (коего нет в природе, или, вернее, в моих возможностях). Даже сочиняя чепуху для газеты, я пишу много труднее, чем прежде. Но тут, пожалуй, причиной болезнь.

Кстати, «В.<оздушных> путей» я не получил. Надеюсь, Гринберг пришлет. Слышал стороной, что там стихи Вейдле2, - что меня удивило. Не знаю, есть ли там Вы3.

В Париж я вернулся на днях, еще никого не видел. Да и кого видеть? Гингер болен, в больнице уже давно - что-то мало ясное, но, кажется, серьезное4.

Как Вы живете, дорогой Игорь Владимирович? Пожалуйста, не считайте меня здоровым, т.е. не нуждающимся в письмах и их не заслуживающим. Мне, между прочим, пишет лирические письма Трубецкой и жалуется на недостаток внимания с Вашей стороны. Но это - между нами (как и то, что он довольно надоедлив). До свидания. Желаю успехов, денег, благополучия и любви. Мне пора бы перестать о ней думать, но я все не могу примириться, что на свете есть только «покой и воля»5.

Ваш Г. Адамович

Из-за болезни Адамович не участвовал в четвертой книге «Воздушных путей». Вейдле опубликовал в альманахе в приложении к своей статье «О любви к стихам» (Воздушные пути, 1965. № 4. С. 179-191) подборку под общим названием «Три стихотворения»: «Берег Искии ("Ни о ком, ни о чем. Синева, синева, синева.")», «Открытка с Аппиевой дороги ("Та, да не та, уже давно, двадцать лет.")», «Баллада о Венеции» ("Болтовня, беготня; беготня, болтовня.")» (С. 192-197).

У Чиннова в альманахе была напечатана подборка под названием «Четыре стихотворения»: «На обугленной стене.», «Казалось, глинистая дорога.», «Мне нужно вернуться.», «О, душа, ты полнишься осенним огнем.» (Воздушные пути, 1965. № 4. С. 212-215). А.С. Гингер скончался от рака 28 августа 1965 г.

Из стихотворения Пушкина «Пора, мой друг, пора! покоя сердца просит.» (1834).

3

35

Рай8 8

7, гце Рге^егю> Ва8йа1 26 апреля 1965

Дорогой Игорь Владимирович!

Спасибо за письмо. Я всегда рад получить от Вас «весточку». Читал Ваши стихи в «Н.<овом> ж .<урнале>», «Возд.<ушных> путях» и «Мостах»1 - и, читая, думал, что Вы сейчас единственный в нашей поэзии мастер, «мэтр». Жалко только то, что вокруг Вас -американцы, а не русская молодежь. (Но какое дикое название в «В.<оздушных> путях» - «Вопросы литературы»: отдел, где Ваши стихи. Какие вопросы?) Иваск, которого я очень люблю, но во мно-

гом с ним расхожусь, сегодня прислал мне письмо с восторгами о Бродском.

Книгу Бродского я только перелистал еще, т.е. твердого мнения у меня нет: кажется, это в самом деле большой и настоящий талант. Но поучиться у Вас ему бы неплохо. Пожалуй, Кленовский тоже «мэтр». Но какой-то мертвенный, вроде усовершенствованного Маковского и, значит, не в счет. А больше никого нет. «Иных уж нет, а те далече»2.

Спасибо, что справляетесь о моем здоровье. Ничего. «It could be worse»3.

Кстати, что Вы думаете о стихах Иваска4? Мне очень бы хотелось, чтобы они были совсем на уровне того, что он собой представляет, но я всегда их читаю с некоторым ожиданием, что это обнаружится в следующем стихотворении. И так - одно за другим. У него есть какой-то «заскок» в многословии и вычурности, который он оправдывает Державиным и Цветаевой (второе, м.б., верно, но первое - нет).

Это между нами, не для бесед с Иваском, который, по-моему, вроде живого цветка среди бумажных, но не как поэт, а как человек. Но это тоже - между нами.

До свидания, дорогой Игорь Владимирович. Крепко, дружески жму Вашу руку, желаю здоровья и всяческих успехов.

Ваш Г. Адамович

P.S. Знаете ли Вы, что Гингер очень серьезно, т. е. безнадежно болен? У него теперь мысль, вроде навязчивой: издание своих стихов5, и он у всех, без исключения собирает по 500 фр. (старых, конечно). Если у Вас есть 1 доллар (надеюсь, есть) пошлите ему в письме на его адрес: Mr. Ginger, 4 rue Thureau Dangin, Paris 15. Один доллар, больше не надо.

Это вероятно, последняя будет его радость, хотя он и не знает, насколько тяжело он болен, и об этом Вы ему не пишите.

1 Кроме подборки в четвертой книге «Воздушных путей» (см. прим.3 к предыдущему письму) Чиннов опубликовал стихотворения «Там, куда прилетят космонавты.», «Увядает над миром огромная роза сиянья.», «Слетают желтоватые пушинки.», «Тени войны на замерзшей дороге. Уже.» (Новый журнал, 1965. № 79. С. 79-81) и «Ты уже забываешь.», «Так проплывают золотые

рыбки.», «Отпуск ("Сады, цикады, цыгане...")», «Я тоже не верю в бессмертие.», «Лагернику ("И все-таки благодари.")» (Мосты, 1965. № 11. С. 11-15).

2 Пушкин А. С. Евгений Онегин. Гл. 8. LI.

3

Могло быть хуже (англ.).

4 Иваск в это время готовил к печати третью книгу стихов «Хвала» (Вашингтон: Изд. В.П. Камкина, 1967), но журнальных подборок в 1965 г. не публиковал.

5 Сборник Гингера «Сердце: Стихи 1917-1964» (Париж: тип. Л. Березняк, 1965) вышел за несколько дней до его кончины.

36

Nice

8 сент .<ября> 1965 (но лучше писать в Париж: 7, rue Fred<eric> Bastiat, Paris 8e т. е. как всегда)

Дорогой Игорь Владимирович

Спасибо большое за письмо1, за все, что в нем сказано, - и простите, что отвечаю с опозданием (не знаю даже, застанет ли Вас мой ответ в Colorado!). Я был в горах, под Ниццей, недавно вернулся, и нашел много писем, которые мне не удосужились переслать.

Прежде всего: я очень рад, правда, что Вам хорошо живется. Помню, что в Мюнхене я Вас уговаривал согласиться на Америку, но думал главным образом, что там у Вас будет больше времени «для себя», т.е. для писания. А если помимо этого и все вообще хорошо, то слава Богу! Еще я рад, что Вы выпускаете новую книжку2, да еще о «сияющих пустяках»3. О чем иначе и писать, если не жульничать? Кстати, я не помнил этого Вашего выражения. Очень хорошо, и как всегда у Вас - при кажущейся зыбкости, - очень точно. Ну, о поэзии разговор был бы долгий в письме. Вот, Вы что-то пишете о «полемике Ходасевича с Адамовичем»4. Я помню, что что-то такое было, что писал об этом Цетлин в «Совр.<еменных> зап.<исках>»5 и что есть такой параграф в книге Г. Струве6. Но убейте меня, о чем был этот спор?? Ходасевич был, конечно, умный человек, но мелко-умный. Я пишу это не для того, чтобы унизить «противника» в споре, а потому, что никогда ни в чем он

не был мне интересен. Даже в Пушкине, о котором, в сущности, ничего не сказал, кроме мелочей.

Вы, верно, знаете, что в Париже была Ахматова. Я ее долго видел, много говорил7. Ее все теперь считают не то что умной, а «мудрой», «сверх-умной» (это мне говорил Л. Никулин8). Едва ли это так. Но «что-то» в ней есть, даже в разговоре, чего в Ход.<асевиче> не было и в помине. Вот наш бедный Гингер был умный. Мне его ужасно жаль. В последние два года я с ним сдружился, он мне каждый день звонил по телефону, даже не раз, даже надоедал, а человек был для меня с редким «шармом». И стихи его хорошие (Вы, верно, получили книгу), хотя мне не совсем по душе архаически-манерный стиль. Он очень чувствовал язык, у него это выходило хорошо, но все-таки лучше бы без этого.

Где наш (опять наш!) Иваск? Целый век я о нем ничего не знаю, и даже скучаю без его писем, где всегда самое интересное и важное не в тексте на машинке, а каракулями и кружочками на полях. Прочесть хочется, а разобрать трудновато. Ну, дорогой Игорь Владимирович, пора кончать, простите за болтовню. Будьте здоровы, благополучны, процветайте, пишите стихи и издавайте книжку. «Спасибо сердечное» Вам обеспечено, наверно, и именно от русского народа. Когда книжка выйдет? Да, непременно сдержите свое обещание и приезжайте в Ниццу будущим летом. Даст Бог, я до лета доживу, и обещаю Вам быть здесь таким же проводником и гидом, как Вы для меня в Мюнхене. Иваску я в прошлый его приезд содействие оказал, но он остался не в восторге. А разговор -само собой: всему свое время. Еще раз спасибо за письмо.

Ваш Г. Адамович

1 Письмо сохранилось (на бланке University of Colorado, Boulder, Colorado 80304, Department of Slavic and Eastern languages): 6-го авг<уста 19>65 Дорогой Георгий Викторович.

Вот уж и поллета прошло, и скоро приедет сюда наш Иваск, и будет перед нами месяц свободный - но и на этот раз не исполнится (зато через год исполнится, даст Бог!) старая чинновско-ивасковская мечта: мечта о том, чтоб приехать нам к Адамовичу в Ниццу, сидеть с Адамовичем за столиком кафе, на вольном воздухе, под сенью пальм (?), столик покрыт яркой скатертью, яркие зонты, яркое небо, яркое море (которое бы «смеялось») - и чтоб слушать нам нашего Георгия Викторовича развесив уши, как полагается ученикам, слушать,

изредка самим болтать «ни о чем, обо всем», да наслаждаться попутно разными «ниццеанскими» (?!) <внизу страницы примечание Чиннова: «ниццарскими? «ниццскими» - j'aime ццск, mais.. .»>, а то и югославскими прелестями! Ах!

В этом году «капитал не позволяет»; но в 1966-ом - непременно. Не так, чтоб «но где-нибудь, когда-нибудь - наверно», а именно в 1966-ом году, летом, в Ницце.

Теперь же упомянутые Ваши ученики из провинции (чухонской, латышской) устроют хотя бы «эрзац» бесед с Адамовичем: «цикл» бесед о нем. И будут рассуждать о его комментариях и его Table Talks - о его статьях, начиная со «Звена» и - «сквозь» «Совр<еменные> Зап<иски>», «Числа», «Русск<ие> Записки», «Посл<едние> Нов<ости>» и пр. - вплоть до «Невозможности Поэзии».

Они будут также ворчать, что в последних №№ журналов не находят его статей. Правда, они нашли, конечно, статью о «Реквиеме» ахматовском. И некто, скрывшийся под прозрачными инициалами И.Ч., исправил «статическое» (?) отношение Сталина к русскому народу на статиСТИческое - видите, какой внимательный читатель Ваш (он еще в Риге был таким - и в Лоренсе таким пребудет). <под строкой размечена ритмика последней фразы в скобках>

Кстати, вот чего бы этому внимательному читателю хотелось: прочесть книгу: «Спор между Адамовичем и Ходасевичем о поэзии» - перепечатку статей из «П<оследних> Н<овостей>» и «Возр<ождения>». Вот что должен был бы издать Филиппов! Ходасевич там очень старался быть на Вашем уровне. И написал умно, логично и - верно, но умно и верно в тесных пределах, иными словами, ограниченно. А Ваши статьи были свободнее, и проникали Вы и выше, и глубже - вообще дальше. Пусть у Вас было меньше точности, «математично-сти», - Вы больше говорили читателю, вели его на воздух из ходасевической духоты, к темам более важным, чем его «только-литературные» «проблемы».

Тут, к слову, кое-что в скобках - <нрзб.> о Ходасевиче. Как восхитительно ловко воткнул булавку в зад его неумеренного поклонника - Набокова -наш Бахрах Бахрахыч! (Те же Мосты 11). Какая блестящая работа! И, главное, как будто бы ничего особенного: привел стишок, шуточный, Ходасевича - и кто ж виноват, что стишок Х<одасев>ич снабдил эпиграфом, набоковской (си-ринской) фразочкой про «трепетность» чьего-то хорея. Узнать, что твой идол над тобою потешался - это горько. Но так Набокову и надо - заслужил.

Вернемся, однако, от поклонника Ход<асевича> к поклонникам Адам<овича>. Один из них на колорадском кампусе блаженствует, ну, прямо сверхчеловеческим образом. Здесь и Муза его посещала - написал 4 стишка. «И, выходит, оба работали: Пушкин - в Болдине, Чиннов - в Болдере».

И собирается этот Чиннов даже третью книжку стишков выпускать -догонять Пушкина.

Книжка будет, еще более, чем «Линии» (и гораздо больше, чем «Монолог») - о «сияютттих пустяках» «накануне беды и тоски», накануне смерти, на-

кануне «ничего». О сияющих пустяках (цитата из «Линий»). И не знаю, простите ли мне, что, по бессилию сделать поэзию из простейших, обыденнейших вещей, из «стола и стула» (см. «Невозможность поэзии») - я занялся украшательством, вместо того чтоб сказать с Вами, что лучше «не надо никакой» (поэзии).

Из простейших вещей, «стола и стула», у меня вышло немного стихов, разве что

Как светил прозрачный луч в окно, Озаряя хлеб и вино -Но и там не обошлось без украшательства <внизу страницы примечание Чин-нова: «Одно стих<отворение>, в Мостах 11, первое, сделано из мусора, им даже дорожу потому, но это не те простейшие вещи, конечно, отнюдь не простейшие».^ Из «золотого» «фонда поэзии» у меня сделано многое - из облаков, закатов, дождя, снега, особенно много - из бледножемчужного света. Беложем-чужное люблю я всего больше, беда лишь в том, что оно быстрее всего приводит к «непоправимо серой странице», как Вы и сами не раз говорили. Оттого за пределы «бледножемчужного» я давно, хотя и неохотно, вышел, теперь выхожу из пределов «золотого фонда» - точнее, ищу слова и вещи тоже золотые, но в «фонд» не входящие - ищу, следовательно, с обычным моим «эстетизмом» или «эстетством» (как ни «ужасно» звучат «эстетство», «эстетизм» < внизу страницы примечание Чиннова: «Эстетизм бывал безвкусен очень часто - однако, не всегда. И главное - прекрасного (и любви к прекрасному!) он скомпрометировать не может»> - но). И выделываю украшения, сознавая с печалью, что «нигилистический максимализм» (?) моего учителя Адамовича украшенья отвергает, что Ад<амович> предпочитает остаться ни с чем.

Кстати: какой-нибудь развязный полемист, споря с Вами, мог бы злорадно съехидничать: «А у самого (Г.В.А.) в стихах и «тысячи рек», и «миллионы лет», «розовый идол, персидский фазан». Но я-то знаю, что главное у Вас -это

одно, единое сиянье,

как месяц из-за облаков -сиянье той прекрасной бедности, которая богаче богатства, и что ей Вы, как Рыцарь Бедный, верны. И только в том дело, что верность абсолютно бескорыстная этой «Прекрасной Бедности» привела бы к непоправимо серой странице - о коей, повторяя вас, в этом письме уже упоминается.

И тут «позволяю себе» защищать «украшения». Они - и утешение, ведь -а утешения нам нужны. Слишком безотрадно «остаться ни с чем» (без всякой поэзии, раз невозможна чистейшая, совершенная) - и не хватает духа последовать за Вами к этому «ничему». Слишком безотраден «храм», который «пуст и гол стоит».

Ах! Будем (это не проповедь, я не агитирую, не правда ли) - «будем», в меру сил наших, «украшать жизнь». Или - будем «воспевать прекрасное» - не в том ли долг поэта? Или - воспоем хвалу Богу, в благодарность за то хотя бы только приятное, что, среди всяких гадостей, все-таки выпало на нашу долю.

В частности, мое земное существованье теперь, после парижской беды и мюнхенской тоски, такое, что роптать на Бога было бы просто «некорректно», непорядочно. И только одно мешает петь безостановочно осанну: то, что разные Лидии Алексеевы и Кленовские затянули слишком уж густую аллилуйю (не Иваск: у него аллилуйя «на свой лад», и хотя поэтику его я «не приемлю», против его стиля «вопию» (меньше, чем против Цветаевой, которая невыносима вовсе) - но в дешевой «просветленности» его не упрекнешь). Вообще же - не аллилуйя нужна, а свидетельства о том, что есть в мире «сияющие пустяки», не только ужас, грязь, скука. И раз это я вижу, эти сияющие штучки, яснее многих -то и «долг» мой сказать о них, больше того, даже и «приврать» порой следовало бы на счет сиянья, чтоб попытаться «навеять человечеству сон золотой».

И еще скажу: «сияющие пустяки» в моих стихах гораздо ближе к «парижской ноте», чем на первый взгляд кажется. Например. Пусть мелочей, деталей у меня стало больше: все-таки разговор всегда «о самом главном», мелочи относятся к главному, словарь по-прежнему «строгий». И не это одно от па-рижск<ой> ноты.

В «Монологе» мир часто объявлялся иллюзией. В «Линиях» этого нет вовсе, но с «М<онологом>» есть связь. В третьей книжке будет связь и с «М<онологом>», и с «Л<инией>» - и с «парижской нотой», точнее, с мыслями Адамовича. Да, будет связь с мыслями Адамовича.

Но я «заговорил» Вас, Георгий Викторович, простите и - очень буду ждать весточки от Вас, тянет узнать, как Ваше здоровье, как живется Вам. Можно это? Гингеру написал (давно), послал доллар на книжку; очень его жалко. Вот. Аня легко умерла.

Не досадуйте на Вашего разболтавшегося

Игоря Чиннова» (НИОР РГБ. Ф.754. К.4. Ед.хр.15. Л.5-14). Новая, третья по счету, книга Чиннова вышла лишь три года спустя - «Метафоры» (Нью-Йорк: Изд. «Нового журнала», 1968).

Из стихотворения Чиннова «"Если завтра война". Накануне войны.», вошедшего в сборник «Линии» (Париж: Рифма, 1960).

4 Многолетняя полемика между Адамовичем и Ходасевичем русскими эмигрантами воспринималась как одно из центральных событий литературной жизни. Она так или иначе затронула практически все темы, обсуждаемые литераторами эмиграции, оба критика высказывались обо всех интересных литературных явлениях, были зачинателями или принимали участие в большинстве литературных споров эмиграции. Об этой полемике существует уже изрядная литература. Наиболее подробно см.: Bethea D. Khodasevich: His Life and Art. Princeton, 1983; Hagglund R. The Adamovich-Xodasevic Polemics // Slavic and East European Journal. 1976. Vol. 20. № 3. P. 239-252; Hagglund R. The Russian Emigre Debate of 1928 on Criticism // Slavic Review. 1973. Vol. 32. № 3. P. 515-526; Hagglund R. A vision of Unity: Adamovich in Exile. Ann Arbor, 1985; Полемика Г.В. Адамовича и В.Ф. Ходасевича (1927-1937) / Публ. О.А. Коростелева и С.Р. Федякина. Вступ. ст. О.А. Коростелева // Российский литературоведческий журнал, 1994. № 4. С. 204-250.

5 Цетлин М. О современной эмигрантской поэзии // Современные записки, 1935. № 58. С. 452-461.

6 Струве Г. Полемика Адамовича и Ходасевича о поэзии // Струве Г. Русская литература в изгнании. Нью-Йорк: Изд. имени Чехова, 1956. С. 220-222.

7

Ахматова встречалась с Адамовичем в Париже в июне 1965 г., выехав из СССР в Англию для получения диплома почетного доктора Оксфордского университета. См. об этом: Адамович Г. Памяти Анны Ахматовой // Русская мысль, 1966. 12 марта. № 2437. С. 1; Адамович Г. Мои встречи с Анной Ахматовой // Воздушные пути, 1967. № 5. С. 99-114.

8 Лев Вениаминович Никулин (наст. имя Лев Владимирович Ольконицкий, 18911967) - литератор, в начале 1920-х в эмиграции в Берлине, сотрудник «Литературного приложения» к «Накануне», вернулся в Россию, автор полудокументальных книг об операциях советских спецслужб.

37

Paris

16 дек .<абря> 1965

Дорогой Игорь Владимирович

Спасибо, что вспомнили и написали. Отвечаю для порядка по пунктам.

Здоровье? Ни то, ни се. Если не устаю, сносно. Но устаю от всего, даже от телефонного разговора.

Сборник стихов должен был выйти к концу года1. Но Раннит2 (Yale), который за это дело взялся и хочет написать предисловие (или, кажется, послесловие), медлит, тянет и до сих пор ничего не написал3. Я его не тороплю, т.к. торопить и нет причин. Вероятно, к лету книжка все-таки выйдет. «На Западе» войдет в нее частично4. Там очень много дряни, и я постарался выбрать то, что не совсем дрянь, или дрянь «не на все сто», как выражаются в СССР.

Очень рад, что Вы выпускаете новую книгу. «Мне время тлеть, тебе - цвести»5, и не только в жизненном смысле, а и в поэтическом. Ваши стихи в «Н.<овом> ж.<урнале>» (№ 80)6 - прелестны чем-то неуловимо-неуловимым, что мне и не снилось. Особенно первое. Я понимаю, что Вы, - как тоже говорят в СССР, -«ломаете форму», Вам это к лицу и это вообще нужно, в пределах и с оглядкой (т.е. не сломать бы того, что после ломки не выпрямится). Но я настроен консервативно и ничего «искать» не хочу. По крайней мере, внешне. Была чья-то идиотская статья в газете о

«необходимости новаторства». Читали Вы или нет? У Вас, по крайней мере, новаторство хорошо тем, что концы его спрятаны в воду. Иначе это нестерпимо.

О Гингере еще не написал7. У меня было очень много дела (в частности - Мюнхен, для денег), я все запустил. Хомяков угрожает, что поздно. Но на днях напишу, только едва ли так, как надо бы. Очень жаль.

Советские поэты. Я их видел в частном доме8. Долго разговаривал с Твардовским, умным, но каким-то плоским. Очаровал меня Кирсанов, да и стихи его, из всех приезжавших, самые лучшие.

Ну, вот, дорогой Игорь Владимирович, это все пустяки, а как «за жизнь»? Мне написал Иваск, что у него умерла мать, и письмо какое-то растерянное. Я за него встревожился. Когда я о нем думаю, то вспоминаю то, что Блок когда то говорил Кузмину, на вечере, уже после революции: что-то в том смысле, что «мне страшно за вас в этом грубом и жестоком мире»9. Иваск действительно цветок, одуванчик, и за него может стать страшно. Это между нами, не для передачи.

До свидания, дорогой Игорь Владимирович. Скоро праздники, Новый Год. От души желаю Вам успехов («творческих»), благополучия, и чтобы и Вам в нашем мире не было очень страшно.

Ваш Г. Адамович

Не помню точно, как Вы пишете свою фамилию. Простите, если ошибся.

1 Итоговый сборник Адамовича «Единство. Стихи разных лет» (Нью-Йорк: Русская книга, 1967) вышел лишь через два года.

Алексис Раннит (наст. имя: Алексей Константинович Долгошев; 1912-1986) -

поэт, переводчик, писавший сперва по-русски, а позже перешедший на эстонский язык, до войны жил в Эстонии, после войны перебрался в США, работал в Йельском университете. Адамович перевел несколько его стихотворений. Сборник Адамовича «Единство» в результате вышел без предисловия.

4 Сборник «Единство» составили 45 стихотворений, из них 28 включались в сборник «На Западе» (Париж: Дом книги, 1939), в том числе 4 стихотворения, публиковавшихся прежде и в «Чистилище» (Пб.: Петрополис, 1922).

5 Из стихотворения Пушкина «Брожу ли я вдоль улиц шумных.» (1829).

6 Подборку составили стихотворения Чиннова «Эта нежная линия счастья.», «Облака облачаются.», «Холодеет душа, и близится сумрак.», «Вдохнове-

ние («Пожалуй - жалость, "грусти жало".»)» (Новый журнал. 1965. № 80. С. 65-66).

7

Александр Самсонович Гингер скончался 28 августа 1965 г. Статья о нем носила некрологический оттенок: Адамович Г. Об Александре Гингере // Мосты, 1966. № 12. С. 266-271.

8 28 ноября 1965 г. Р. Гуль пересказал Чиннову несохранившееся письмо Адамовича об этом: «Адамович писал мне недавно о "встречах в Париже": он был одним из переводчиков на приеме у зама Мальро советских поэтов, - у него впечатление очень унылое, и я его вполне понимаю» (Новый журнал, 2002. № 226. С. 272). О неудачном знакомстве Адамовича с Твардовским см. также: Померанцев Кирилл. Встречи с А. Твардовским и А. Сурковым // Русская мысль,

1984. 10 мая. № 3516. С. 8.

9 29 сентября 1920 г. в Доме Искусств на юбилейном вечере, посвященном 50-летию со дня рождения Кузмина, Блок произнес речь от имени Всероссийского союза поэтов, в которой, в частности, говорил: «Этот союз <.. > устроен для того, чтобы найти средства уберечь вас, поэта Кузмина, и таких, как вы, от разных случайностей, которыми наполнена жизнь и которые могли бы вам сделать больно <.. > Вас, носителя этих ритмов, поэта, мастера, которому они послушны, сложный музыкальный инструмент, мы хотели бы и будем стараться уберечь от всего, нарушающего ритм, от всего, заграждающего путь музыкальной волне» (БлокА. Собр. соч.: В 8 т. М.; Л.: ГИХЛ, 1962. Т. 6. С. 440).

38

Paris 8

7, rue Fred<eric> Bastiat 6 янв.<аря> 1966

Дорогой Игорь Владимирович

Получил сегодня Ваше коротенькое послание.

По-моему, «Мелодия» - хорошо, очень Вашим стихам соответствует.

Во множественном числе, т.е. «Мелодии», было бы невозможно, и надеюсь, никто не спутает единств.<енного> числа с множественным. Впрочем, все бывает: Верлен когда-то прочел название Бодлера «Fleurs du mal» как «Fleurs du mai» и был уверен, что это майские цветочки!

Послезавтра я еду в Ниццу до 20-го февраля приблизительно (4, avenue Emilia, c/o Heyligers). Но мой парижский адрес всегда годится.

Ваш Г. Адамович

39

Paris 8

7, rue Fred<eric> Bastiat 18/IV-1966

Воистину Воскресе !

Дорогой Игорь Владимирович

Спасибо за память и простите, что только отвечаю на Ваше пасхальное приветствие, а не удосужился написать первым. Кстати, я вовсе не противник «церковности», - как Вы пишете, - нет, чем дольше живу, тем больше нахожу в ней нужного и вечного, сквозь все лицемерное или обветшалое. Эстетически это, во всяком случае, едва ли не лучшее, что люди создали. Но сейчас я не об эстетике говорю.

Продолжения моих «черновиков» в «Нов.<ом> ж.<урнале>» нет и даже в ближайшем № не будет1. Надеюсь, что Вы о них справляетесь не из простой любезности. Мне трудно сейчас писать, -отчасти потому, что все кажется пустяками и вздором. С другой стороны, как-то неловко «вещать» о том, что - не пустяки. Вот я и в недоумении (помимо усталости). Очень бы мне хотелось написать кое-что на темы «божественные», т.е. христианские. Но не знаю, когда напишу и как об этом писать (две опасности: или бесстыдство, или патока, - и не знаю, какая хуже).

Жаль, что Вы далеко. Мне хотелось бы поговорить с Вами о Ваших стихах в «Н.<овом> ж.<урнале>»2. Я Вас слишком люблю, и как поэта, и как друга, чтобы просто написать Вам: «прелестно!» Нет, стихи эти меня озадачили. Вы на каком-то перепутьи, и я не уверен, что это было необходимо, и в вашей поэтической судьбе как бы заложено, обещано. Я не против «новаторства», но боюсь заразы новаторства, т.е. обновления во что бы то ни стало. Какой-то дурак Рив (кто это?) в том же «Н.<овом> ж.<урнале>», в рецензии на переводы Евтушенко, пишет, что «русская поэзия отстает от англо-американской»3 (это же писала другая дура, Берберова4). Не отстает, а как бы не соприкасается. Наверно, казалось (могло казаться), что Пушкин «отстает» от Гюго, - но разве это было так? Слава Богу, что Пушкин «отстал», и нам воспретил, нас на 100300 лет охранил, от поэтической болтовни, которой несомненно

стала поэзия западная, почти без исключений. Поэзия - менее всего мечта и бегство от жизни, скуки, прозы, т.е. не наркотик.

Ну, дорогой Игорь Владимирович, простите за болтовню, - и даже не поэтическую, а критическую. Это от лучших чувств к Вам и от доверия к Вам. Не сердитесь. Может быть, я и ошибаюсь.

Ваш Г. Адамович

1 Имеются в виду эссе Адамовича, печатавшиеся под названием «Оправдание черновиков» (Новый журнал, 1964. № 76. С. 115-125; 1965. № 81. С. 78-96) и частично включенные в книгу «Комментарии» (Вашингтон: V. Kamkin, 1967). Следующие порции «Оправдания черновиков» появились уже после выхода книги в свет (Новый журнал, 1968. № 90. С. 81-95; 1971. № 103. С. 76-89) и должны были войти во вторую книгу «Комментариев», которую Адамович не успел выпустить. В полном виде подборки эссеистики Адамовича опубликованы в приложении к соответствующему тому его собрания сочинений: Адамович Г.В. Собрание сочинений: Комментарии / Сост., послесл. и примеч. О.А. Коростелева. СПб.: Алетейя, 2000.

Чиннов опубликовал подборку под общим заголовком «Пять стихотворений»: «Одним забавы, другим заботы. Затем забвенье.», «Страшные где-то галактики.», «Будет отравлен солнечный воздух.», «Снегом, солнцем и сном.», «Слушая розовый сумрак смуглых ладоней.» (Новый журнал, 1966. № 82. С. 53-55).

3 Ф.Р. Рив рецензировал издание: The poetry of Yevgeny Yevtushenko, 1953 to 1965 / Translated by George Reavey. Bilingual edition. New York: October House, 1965. Адамович приводит точную цитату из заключительного абзаца рецензии: «Современная русская поэзия отстает от англо-американской. А как было бы хорошо, если бы русские поэты были с нами» (Новый журнал, 1966. № 82. С. 53-55).

4 В статье «Великий век» (Новый журнал, 1961. № 64. С. 119-140) Берберова не без высокопарности пропагандировала некоторые идеи и взгляды американской «новой критики». 7 июля 1961 г. Г.П.Струве писал об этом Маркову: «Да, статья Берберовой произвела и на меня странное впечатление. Впрочем, дело, мне кажется, объясняется довольно просто: она впервые вдруг познакомилась с англосаксонской "новой критикой" (м.б., из лекций Веллека или бесед с ним -он ведь возглавляет там Отдел сравнительной литературы и славянских литератур), а отчасти и с современной англосаксонской поэзией, и, не переварив всех этих свалившихся на нее "откровений", пустилась делиться ими с читателями (может быть, не без мысли эпатировать их)» (Собрание Жоржа Шерона).

40

Paris 4 июля 1966

Дорогой Игорь Владимирович

Я написал Вам что-то нескладное о Ваших стихах в «Н.<овом> ж.<урнале>», а сейчас читал «Мосты» (давно они у меня, но до сих пор не читал!) и восхитился Вами1. Как хорошо, как по-своему - и все верно, т. е. в том смысле, что каждое слово найдено окончательно и чему-то отвечает. Все бы должны у Вас этому учиться, п.<отому> что Вы «мэтр», хотя Бахрах тут же пишет, что Бунин этого слова не терпел2, и правильно. Как живете вообще?

Ваш Г. Адамович

1 В двенадцатой книге «Мостов» (1966. С. 43-48) у Чиннова вышла большая подборка из шести стихотворений.

2 Бахрах А. По памяти, по запискам. // Мосты, 1966. № 12. С. 296.

41

Paris

31 дек.<абря> 1966

Дорогой Игорь Владимирович

Спасибо за память и карточку. От души желаю Вам в Новом Году благополучия, здоровья и «творческих успехов», как пишут в СССР. Простите, что не написал вовремя. Что Вы не приехали летом в Ниццу, действительно было очень жаль! Но зато Вы теперь -домовладелец. Не приедете ли этим летом? Е. б. ж., буду искренне рад погулять, поговорить, осмотреть достопримечательности!

О том, что вскоре выйдут мои стихи, я узнал впервые от Вас. Не совсем это верно. Филиппов1 пока молчит, а Камкину я об этом не писал (у него должны выйти мои «Комментарии», но книгу я еще не составил). Так что «темна вода во облацех»2. Поживем, увидим. Как Вам понравился Евтушенко? Я ни разу не слышал его «выступлений», едва ли это хорошо, но человек он очень одаренный. Мне надоело спорить о нем с его противниками, вроде Тру-

бецкого, который осаждает меня письмами и упреками. До свидания, дорогой друг Игорь Владимирович. До лета, - да или нет? Ваш Г. Адамович

У меня, верно, совсем нет вкуса, п.<отому> что Ваша «ужасная» карточка мне очень понравилась.

1 Борис Филиппов (наст. имя: Борис Андреевич Филистинский; 1905-1991) -литературовед, критик, публицист, в 1936 окончил Ленинградский вечерний институт промышленного строительства, в том же году арестован, в 1941 освободился, жил в Новгороде, в 1944 с оккупированной территории уехал в Латвию, затем в Германию, с 1950 в США, сотрудник радиостанции «Голос Америки», преподаватель русской литературы в американских университетах.

2 Псал. 17, 12.

42

Paris 1 мая 1967

Воистину Воскресе! - дорогой Игорь Владимирович. От души желаю Вам благополучия и всяческих успехов (в СССР написали бы «творческих»!) Спасибо за добрый отзыв о моих стихах в «Нов .<ом> ж .<урнале>». Представьте себе, я его еще не получил и Вас, значит, не прочел. В Париже он давно получен, вероятно, произошло какое-то недоразумение. Подожду еще дня три и напишу Гулю.

Очень жаль, что Вы не собираетесь в этом году в Европу, предпочтя стать домовладельцем! Погуляли бы в Ницце, поговорили бы «обо всем и ни о чем». Алданов спрашивал: «будет ли 21-й век?»1, - я всегда не уверен: «будет ли следующий год?» - и поэтому, мне жаль, когда, например, встреча с Вами откладывается.

Всего доброго. Спасибо за память.

Ваш Г. Адамович

1 Адамович неточно цитирует «Диалог о тресте мозгов». У М. Алданова: «Вы совершенно уверены, что 21-е столетие будет?» (Алданов М. Ульмская ночь. Нью-Йорк, 1953. С. 234).

43

4, avenue Emilie chez Mme Heyligers 06 Nice 18 авг.<уста> 1967 Я в Ницце приблизительно до 10 сент.<ября> Но писать можно и в Париж.

Дорогой Игорь Владимирович

Получил вчера письмо (от 9 авг.<уста>) будто бы «вдогонку толстому письму»... Но этого «толстого» не получил!1 Объяснение, м.б., в том, что Вы пишете на 8, rue Fred<eric> Bastiat? А номер моего дома не 8, а 7. Однако обычно письма с легкой ошибкой в адресе доходят.

Что мне сказать Вам о трех присланных стихотворениях? («Да, недужится,..»2 и др.). Вы теперь - самый тонкий, самый искусный мастер в нашей поэзии. У вас необычайная, тончайшая, какая-то безошибочная словесная находчивость, - чего нет ни у кого. Я читаю и завидую (по Гумилеву, чувство неизбежное и ничуть не низменное). Но, завидуя, прельщаясь (например - «В Погребалию плыву...»3), чуть-чуть все-таки удивляюсь. Вы, конечно, правы в Ваших чувствах и опытах. Без них нельзя ни жить, ни писать. Но очевидно я уже не хочу ни жить, ни писать: единственно, чем могу объяснить свое удивление.

Дорогой Игорь Владимирович, надо бы об этом поговорить не в письме, а в Ницце, гуляя над морем, - т.е. это разговор, в котором все само собой сошлось бы и разошлось. Не думайте только, что мое «удивление» хоть сколько-нибудь умаляет мое восхищение. Одно относится к литературе (восхищение), другое - скорей к жизни, ибо что есть истина?

О «Хвале»4 Вы, конечно, правы. Но об этом тоже надо бы - в Ницце, над морем.

До свидания. Я послал Вам «Единство» (стихи) довольно давно, air mail, а сегодня послал «Комментарии», но обыкновенной почтой. Это - издание Камкина, только что вышедшее.

Пахмус5 у меня была три раза. Ничего, она довольно мила - и не очень надоедлива. А понимает ли она что-нибудь в Гиппиус и вообще, я так и не уловил.

Как все у Вас, здоровье, труды и прочее? «Над чем изволите работать?», как спрашивал Алданов?

Ваш Г. Адамович

1 На это письмо сохранился ответ Чиннова от 14 сентября 1967 г.: «Дорогой Георгий Викторович,

Спасибо, прежде всего, что написали - но как же это, Боже мой, пропало толстеннейшее мое письмо, отклик на Единство! Оно было размером в статью - и оттого, должно быть (или предчувствуя нерадивость французских почтальонов?), я снял с него Xerox для Юры-Одуванчика - и вот Xerox пригодился, шлю его Вам. Видите, сколько я исписал бумаги!

И по-прежнему думаю, что книга «томов премногих тяжелей», прекрасная, несмотря на отрицаемого мною «розового идола» - и что она очень долго будет жить на свете, в сознании хотя бы тех «русских мальчиков», которые придут за Бродским, за Евтушенко.

А «Комментарии» пришли позавчера - и как я им обрадовался! Некоторые фразы наизусть - и заметил кое-какие переделки, новые варианты. Читал, понятно, с жадностью и волнуясь, целый день. Правда, у Вас хватило бы статей и на 3 книги такого размера, но уже и то слава Богу, что вышла хоть одна. Если попадет (надеюсь) в Россию, то поразит, увлечет, глубоко заденет многих.

Спасибо очень большое, что прислали. Сколько в ней замечательного, удивительного! И какая внутренняя цельность, единство. А отдельное спасибо -за то, что есть в этой книге несколько строк обо мне. Так это порадовало. Я как раз в большой, большой мерлихлюндии - из-за одиночества, «оторванности», из-за того, что не удается съездить в Европу и т.д. И это упоминание так поддержало, «подняло дух».

Еще раз - прекрасные книги, обе. Хочется Вам за них низко поклониться - простите повышенный тон этого выражения. А что пишете в письме о моих последних стихах - то, вероятно, «критика правильная». Но в моем стремлении к новизне есть какая-то суетливость, получается нарочито: отсюда Ваше «удивление» - зачем это Чиннов выражается так по-особенному?

Не забывайте этого Вашего Чиннова

P.S.

17 сент<ября>.

Читаю и перечитываю «Комментарии» и все больше и больше восхищаюсь, все больше «вхожу в какие-то личные отношения» с книгой. Это - одна из немногих, достойных стать настольными...

Все-таки к одной фразе Вашей мысленно делаю добавление - увы, не очень глубокомысленное, его сделает всякий: к трем гениям интонации добавляю, конечно, Достоевского. И Гоголя. И Розанова.

А теперь о совершенной мелочи: о Вашей нелюбви к «ье», отчего пишете Василиевич и Афанасиевич, а главное - «искажаете» цитаты: бронзы много-пудье у М<аяковского>. И у Пушкина тоже ье меняете на ие. Почему? Почему?

А что за книга «О книгах и авторах»? Скрипты для радио? Но и тогда собираюсь выписать.

Делаете ли что-нибудь для «Золотой (?) книги русск<ой>» эмиграции? Статью о поэзии?

Как хотел бы Вас повидать. Авось удастся выбраться через год, доехать до l'autre partie русской интеллигенции.

Прекрасно объяснили Вы все о (парижской) ноте. Предельная отчетливость. Но надо бы - «Комментарии II»!

Ваш Ч.» (НИОР РГБ. Ф.754. К.4. Ед.хр.15. Л.15-17).

2

Стихотворение Чиннова «Да, недужится, неможется.» впервые было опубликовано в «Новом журнале» (1967. № 89. С. 80).

3 Строка из стихотворения Чиннова «Да, недужится, неможется...».

4 В несохранившемся письме Чиннов высказал Адамовичу свое мнение о третьей книге стихов Ю. Иваска «Хвала» (Вашингтон: V. Kamkin, 1967).

5 Темира Андреевна Пахмус (Pachmuss; 1927-2007) - автор многочисленных работ о З. Гиппиус и публикатор материалов из ее архива, в частности писем Гиппиус к Адамовичу: Intellect and Ideas in Action: Selected Correspondence of Zinaida Hippius. München: Wilhelm Fink Verlag, 1972. P. 332-447; Из архива Зинаиды Николаевны Гиппиус // Russian Language Journal, 1984. Vol. XXXVIII. № 131. P. 174-181. См. также рецензию Адамовича на книгу Пахмус «Zinaida Hippius. An Intellectual Profile» (Новый журнал, 1971. № 104. С. 292-295).

44

<начало декабря 1967>

Дорогой Игорь Владимирович, шлю самые искренние пожелания к Празднику и Новому Году. Спасибо большое за карточку. Вопреки Вашим предположениям, я Вас не забываю (никогда), а если не ответил на письмо, в частности на большое письмо о стихах, то потому, что был заморочен всяческой житейской чепухой. А читал «с удовольствием», как бедный Николай II, и с благодарностью. Как Вы живете, что делаете? Здесь мало нового, кроме смерти Злобина1 и тяжкой болезни Мамченко2. Все понемногу исчезают.

До свидания, дорогой Игорь Владимирович

Ваш Адамович

1 Владимир Ананьевич Злобин (1894-1967) скончался 9 декабря в лечебнице для душевнобольных.

2

Виктор Андреевич Мамченко (1901-1982) в 1967 г. перенес инсульт и оставшиеся 15 лет своей жизни провел в парализованном состоянии.

45

Paris 8e

7, rue Fred<eric> Bastiat 18 марта 1968

Дорогой Игорь Владимирович

Получил вчера Ваше письмо. Спасибо. Адрес Кантора - 14, rue Nungesser et Coli, Paris 16e. Зовут его - Михаил Львович. Напишите ему непременно. Он очень болен, стар (84 года) - и это удивительный человек, редчайшей скромности. По-моему, в стихах его именно чувствуется «человек», если даже большого таланта в них нет (но есть своеобразное умение, - правда?)

Мне очень жаль, что Вы не исполнили намерение, - о котором я не подозревал, - написать что-то о моих «Комментариях». Надеюсь, Вы меня достаточно знаете, чтобы говорить, что я не хочу «еще одной статьи». Были статьи Ульянова1 и Корякова2, обе лестные, но в обеих все - мимо, в особенности у Ульянова. Вы -другое дело, и сами это знаете.

Вообще я считаю, что Вам, как почтенному профессору, надо бы заняться критикой, - хотя бы только о поэзии. Это упрочит Ваше положение как «литературоведа» (не выношу этого слова). По слухам, в Америке царят формалисты и структуралисты. В своей области они могут быть крайне проницательны и интересны, но область их ограничена. «Как сделана «Шинель». Меня раздражает (давно уже) это название (не помню автора - Эйхенбаум, Шкловский?3). Ну, не все ли мне равно, как «Шинель» сделана? Сделана -и сделана! Это, кстати, тема для большой статьи4.

Когда выйдет Ваша книга? Когда Вы соберетесь в Европу? Стихов Ваших в мартовской книжке «Н.<ового> ж.<урнала>» я не читал по той простой причине, что об этой книжке здесь еще ни слуху, ни духу. Разве она вышла?

До свидания, дорогой Игорь Владимирович. Процветайте и пребывайте «на самой сверх-чинновской вершине», как Вы сами пишете. От души этого желаю в надежде на «спасибо сердечное», которое скажет рано или поздно русский народ.

Ваш Г. Адамович.

P.S. Что Одуванчик - Иваск? Целый век от него ни слова.

1 Николай Ульянов охарактеризовал «Комментарии» «как одну из самых интересных книг последнего времени, как настоящую золотую кладовую литературных открытий и наблюдений, где рассыпаны блестящие мысли и образцы тонкого вкуса. Прошедший мимо нее рискует остаться провинциалом в вопросах литературы» (УльяновН. О сути // Новый журнал, 1967. № 89. С. 67-78.). Михаил Михайлович Коряков (1911-1977) - капитан советской армии, член советской военной миссии, невозвращенец (1946), литератор, мемуарист, сотрудник «Нового журнала», «Мостов» и «Нового русского слова». Рецензия Корякова на «Комментарии», опубликованная в «Новом русском слове», оста-

лась нам недоступной в силу почти полного отсутствия в России комплектов газеты за 1960-е годы.

3 Эйхенбаум Б.М. Как сделана «Шинель» Гоголя // Поэтика. Пг., 1919. С. 151-165.

4 Большой статьи на эту тему Адамович так и не написал, но в «Комментариях» откликнулся: «В критике, впрочем, не только в новой, а и в прежней, удивительно то, что за бесчисленными статьями и исследованиями, даже самыми проницательными, никогда, ни в одной не заметно недоумения: зачем, собственно говоря, статья написана? Существует "Война и мир", существует "Евгений Онегин", "Мадам Бовари", "Давид Копперфильд". Зачем нужно их разъяснять, разлагая по частям, будто труп под ножом студента-медика? Неужели Толстому, Диккенсу и другим требуются объяснения и комментарии? Не прав ли был Толстой, помнится, сказавший, - не помню только, где и кому, - что "критика, это когда глупые пишут об умных"? Неужели читатель сам, без подталкивания, не способен войти в еще незнакомый ему мир, осмотреться, вжиться, понять? "Романы Достоевского полифоничны", "Такая-то повесть сделана так-то". Прекрасно, а что дальше? "Полифоничны", "сделана" так-то, но чем это меня обогащает, чем это может быть для меня интересно, - разве что для удовлетворения простого любопытства? Критика, в сущности, оправдана лишь тогда, когда пишущему удается сквозь чужой вымысел сказать что-то свое, т. е. когда по природному своему складу он вспыхивает, касаясь чужого огня, а затем горит и светится сам» (Адамович Г. Оправдание черновиков // Новый журнал, 1971. № 103. С. 76-89).

46

Nice

4, avenue Emilia ^ez Mme Heyligers 21/VIII 1968

Дорогой Игорь Владимирович

Спасибо большое за письмо - и простите, что отвечаю с опозданием. Причин нет, или их слишком много, чтобы все перечислять.

Очень жаль, что Вы не приехали в Ниццу. У меня была на это надежда, правда слабая и смутная. Зачем Вы купили дом? Лучше ездили бы по белу-свету и развлекались бы, чем быть американским домовладельцем! Я никак не могу себя в этой роли представить, но в Вас есть что-то хозяйственное и домовитое.

На днях была у меня тут Miss Пахмус, пишущая о З. Гиппиус, ожидается еще Chalsma1, и из New Haven^ Самарин2. Вы всех их, вероятно, знаете. Но между ними и Вами с Одуванчиком дистанция огромного размера. Вижу, что Вы что-то обо мне написали (по Вашему письму), но по-русски, для «Н.<ового> ж.<урнала>»3 - и это лучше, чем для американцев. Насколько знаю, у Вас все с ума посходили с формализмом и подсчетом, сколько в какой строчке гласных, и что это означает. Вероятно, это влияние Якобсона. Между прочим, недавно я был на французском собеседовании о русской литературе в Cerisy, на севере Франции, целую неделю. Там было два профессора из Англии, очень удивлявшихся этому американскому поветрию. Конечно, формалисты кое в чем правы, и, как реакция на Скабичевского или Айхенвальда, они - явление законное. Но только в этих пределах, по-моему. «Как сделана «Шинель». Мне все равно, как она сделана: сделана - и сделана.

Да, спасибо за вложенные вместе с письмом стихи. Ваша приписка на том же листке, что я «наверно поморщусь» - не верна. У Вас всегда, в каждой строчке есть шарм, очень Ваш, и мастерство, тоже очень Ваше. Меня только немножко удивляет Ваша новая склонность к подчеркнутым прозаизмам, к неожиданностям в стиле, к обманчивым срывам и т.д. Может быть, Вы и правы. Но мне все же кажется, продолжает казаться - и думаю, навсегда - что «прекрасное

должно быть величаво», т.е. абсолютно анти-манерно, анти-изысканно, анти-оригинально. Конечно, тут легко зайти в тупик, и Вы это чувствуете и, может быть, этого боитесь. (Я уже не боюсь, п.<отому> что со всем распрощался.) Значит, еще раз: м.б., Вы по-своему правы. Но если Вы боитесь тупика простоты, то я теперь чуть-чуть боюсь за Вас, хотя и уверен, что в сущности Вы собой всегда останетесь, не в пример тем, кто только обновления манеры и ищет.

Не сердитесь на меня, дорогой Игорь Владимирович, за эту «критику». Это ведь не критика, а дружеский разговор, с любовью к Вам, как к человеку и как к поэту. Кстати, я только что получил книгу Глеба Глинки4: что Вы о нем думаете? У него, по-видимому, самомнения больше, чем таланта, хотя он и не совсем бездарен. Пожалуйста, ответьте на это мое письмо. От души желаю всего, что можно (и чего нельзя).

Ваш Г. Адамович.

Я в Ницце до 15 сентября. Потом - Париж. Но мой парижский адрес действителен всегда, т.е. и теперь.

1 Уильям Тьялзма (подписывался также Tjalsma, в русской транскрипции иногда его фамилию приводят как Чалсма) - американский профессор-славист, защитил диссертацию по акмеизму, опубликовал несколько работ об акмеизме, «парижской ноте» и Адамовиче (в частности: Tjalsma William. The Petersburg Modernists and the Tradition // Антология петербургской поэзии эпохи акмеизма. München, 1973. P. 7-26; Tjalsma William. Acmeism, Adamovic, the «Parisian Note» and Anatolij Steiger // Russian Language Journal. Supplementary issue. East Lancing, Michigan, Spring 1975. P. 92-105), переписывался с Адамовичем (Письмо Георгия Викторовича Адамовича к Уильяму Тьялзма // Комаров-ский В.А. Стихотворения и проза / Edited by George Ivask. München: Wilhelm Fink Verlag, [1979]. С. 27-28), переводил «Комментарии» на английский язык. Владимир Самарин (наст. имя: Владимир Дмитриевич Соколов; 1913-1992) -учитель литературы в Воронеже, журналист, в 1942 оказался в оккупации в Орле, печатался в оккупационных газетах «Речь» и «Воля народа», после войны провел несколько лет в Германии в лагерях для перемещенных лиц, был членом НТС, редактором «Пути» (1946-1949) и «Посева» (1949-1951). В 1951 г. перебрался в США, работал в издательстве имени Чехова, сотрудничал с «Гранями», «Возрождением», «Русской мыслью», опубликовал несколько книг прозы; с 1959 преподавал русский язык в Йельском университете. После того как в 1976 г. в «Sowjetisches Heimland» появилась информация о его коллаборационизме во время войны, вынужден был оставить преподавание и уехал в Канаду.

Письма Адамовича Самарину 1965-1972 гг. хранятся в Beineke Rare Book and Manuscript Library (Yale University).

3

В своем обзоре эмигрантской поэзии Чиннов писал: «Особняком стоит "Единство" Георгия Адамовича <...> По глубине чувства, по силе жажды слов незаменимых, освобожденных от случайности, "предельных", "навсегда окончательных" - эта книга, действительно, томов премногих тяжелей» (Чиннов Игорь. Смотрите - стихи // Новый журнал, 1968. № 92. С. 138).

4 Глеб Александрович Глинка (1903-1989) - писатель, член литературной группы «Перевал» (в 1927-1932), консультант издательства «Советский писатель», во время войны попал в плен, находился в лагере для военнопленных в Польше, после войны жил во Франции, затем в Бельгии и в США, сотрудник «Нового журнала». Адамович упоминает его сборник «В тени. Избранная лирика» (Нью-Йорк, 1968).

47

21 ноября 1968 7, rue Fred<eric> Bastiat Paris 8e

Дорогой Игорь Владимирович.

Я давно уже собираюсь написать Вам и поблагодарить за статью в «Нов.<ом> журнале».

И все не мог собраться, а поэтому вспоминал фразу, которую когда-то слышал в Кременчуге от одной местной дамы: «В Петербурге не бывала, но приличья света знаю». А я и в Петербурге бывал, значит, обязан приличья света соблюдать.

Но все это шутки и глупости. Я в самом деле очень Вам благодарен за внимание. «C'est ne pas l'admiration que je cherche, mais l'attention»1. Вот смешно! Стихам же своим «я знаю цену»2, как ни неловко самого себя цитировать. Но это - правда. Не обольщаюсь, не обманываю самого себя, - и точка. Спасибо, что Вы постарались в этих бедных стихах что-то вычитать и расслышать.

В Вашей статье много верного, в конце. Я на эти темы говорил с французами в Cerisy, этим летом, где были франко-русские беседы (там был Небольсин3, «духовный сын» Иваска). Не дай Бог русским поэтам соблазниться западным «все позволено». Никуда это не приведет, а от очень многого и очень дорогого уведет. У Вас в Америке есть какой-то дурак, кажется, Рив, который писал о нашей «отсталости» в «Нов.<ом> журнале», года полтора-два назад, кажется, по поводу Евтушенки4.

У Вас лично есть беспокойство о новом, но это нечто другое, и Ваше «новое» - другое. Только, Игорь Владимирович, слушайте себя, прислушивайтесь к себе и не обращайте внимания ни на какие «веяния» рядом. Простите, что будто что-то советую: это не с высоты умудренности, а с высоты старости. У Вас в стихах - чистейший, редчайший звук, никак не требующий слегка кокетливого аккомпанемента. И если за наготу, уединенность звука на Вас мо-дернистически поморщится какой-нибудь Рив, то «спасибо сердечное»5 рано или поздно скажут другие. Правда, может случиться, что именно - поздно. А жить хочется, и хочется признания и отклика теперь же. Но это - непоправимо, и делать тут нечего.

Ну, вот - не хотел становиться в позу проповедника, а, кажется, стал. Но это - оттого, что пишу письмо. Был бы разговор, с Вашими немедленными возражениями, не было бы и проповеди.

До свидания, дорогой Игорь Владимирович. Еще раз благодарю Вас, крепко жму руку. От души желаю Вам всяческого благополучия, всяких успехов, в том числе прежде всего «творческих», как выражаются в СССР.

Ваш Г. Адамович.

1 Я ищу не восхищения, но внимания (фр.).

2 Из заглавной строки стихотворения, открывающего сборник Адамовича «Единство», «Стихам своим я знаю цену.» (впервые опубликовано: Встреча. [Париж], 1945. № 2. С. 13).

3 Аркадий Ростиславович Небольсин (р. 1932) - профессор филологии, преподавал в разных университетах Америки, основал Американское общество охраны русских памятников.

4 См. прим. 3 к письму 39.

5 Из стихотворения Некрасова «Сеятелям» (1877). У Некрасова: «Сейте! Спасибо Вам скажет сердечное / Русский народ».

48

3/1-1969

Дорогой Игорь Владимирович.

Спасибо большое за поздравление, за пожелания к «Празднику и Новому Году». Представьте, не могу вспомнить, поздравил

ли я Вас! Если нет, простите. От души желаю Вам счастья, - что по Вашему возрасту еще возможно, - и «творческих успехов». Вы спрашиваете, приезжаю ли я в Америку. Откуда этот слух? Кто-то что-то мне об этом писал, но весьма туманно. В частности, писал СЬа^ша. А вчера писал Раннит, что меня собирается пригласить Браун1, из Индианы, по его совету.

Даже если бы приглашение было формально, с оплатой расходов, я далеко не уверен, что мог бы его принять. Очень это хлопотно, утомительно, а вкуса к «выступлениям», как у Одоевцевой, у меня нет. Во всяком случае, до весны и тепла ни о какой поездке не может быть и речи. А там посмотрим. Как прошел Ваш съезд в Нью-Йорке, кто с чем выступал2? На днях я видел здесь отца А. Шмемана3, который очень хорошо о Вас говорил (о «Страннике»4 хуже, - и правда, что он теперь пишет!). Крепко жму руку. С Новым Годом!

Ваш Г. Адамович

1 Кларенс Браун - американский профессор-славист, ученик Р. Якобсона, автор работ о Мандельштаме.

2 В декабре 1968 г. в Нью-Йорке состоялся ежегодный съезд Modern Language Association.

3

Александр Дмитриевич Шмеман (1921-1983), протопресвитер, богослов, общественный деятель, родился в Эстонии, жил в Париже, преподаватель Богословского института (1945-1951), с 1952 в США, профессор и декан Свято-Владимирской семинарии в Нью-Йорке, с 1962 руководитель Русского студенческого христианского движения. Опубликовал воспоминания-некролог об Адамовиче: Шмеман А., прот. Прощаясь с Г.В. Адамовичем // Новое русское слово. 1972. 27 февраля; - то же: Вестник РСХД. 1971. № 101/102. С. 326-328 (номер вышел в 1972 г.).

4 Псевдонимом Странник подписывал свои стихи архиепископ Иоанн Сан-Францисский и Западно-Американский (Дмитрий Алексеевич Шаховской; 1902-1989).

49

Paris, 15 апреля 1969

Дорогой Игорь Владимирович

Простите, что пишу коротко. Спасибо большое за Ваше

письмо. Спасибо за книгу1, которую я после письма ждал - и кото-

рая пришла только сегодня. Я ее только перелистал, а Вас надо читать медленно, вчитываясь в каждое слово. «Cas vous étes un orfèvre»2, как сказали бы о Вас французы (по-русски, «ювелир», другого слова нет, - но это совсем не то!). Сегодня же пишу Гулю, чтобы оставил отзыв за мной3. Я рад, что Вы предпочитаете «Н.<овый> ж.<урнал>» газете. Действительно, газета живет один день. Но вот что меня смущает: Вейдле. Он ведь Ваш «почитатель». Может быть, устроить что-нибудь двойное, т.е. две небольших статьи под общим заголовком? Я ему звонил, но его сейчас нет, по-видимому, в Париже. Что Вы об этом думаете и хотите ли вообще Вейдле? М.б., он напишет в «Р.<усскую> мысль» вместо Терапиано? Это во всяком случае будет лучше. Ответьте, пожалуйста, что Вы предпочитаете и как, по-Вашему, будет удачнее.

Отчего Вы переехали? Совсем - или на время?

Ваш Г. Адамович

Речь о третьей книге стихов Чиннова «Метафоры» (Нью-Йорк: Изд. «Нового журнала», 1968). Поскольку вы мастер (фр.).

Рецензию Адамовича на «Метафоры» Р. Гуль вскоре опубликовал (Новый журнал, 1969. № 96. С. 287-289).

50

Paris 8e

7, rue Fred<eric> Bastiat 30 мая 1969

Дорогой Игорь Владимирович.

Получил сегодня Ваше письмо (20 мая), и чувствую, что виноват перед Вами. В чем, не знаю точно, но едва ли ошибаюсь в чувстве. О Ваших чудесных «Метафорах» я напишу в поздне-летней (августовской или сентябрьской) книжке «Н.<ового> ж.<урнала>»1. Для ближайшей слишком поздно. Но, по-моему, к осени у всех усиливается внимание, а весной, наоборот, слабеет -от усталости и зимних впечатлений. Вчера я видел Вейдле и мы говорили о Вас, очень хорошо. Да Вы и стоите того, чтобы о Вас говорить хорошо. Простите, что пишу коротко. У меня - пустая

голова и много всяких вздорных дел (писаний), нужных для поддержания бренной жизни.

Крепко жму руку. Спасибо за добрый отзыв о моих стихах в «Н .<овом> ж.<урнале>»2. Это не Бог весть какие стихи, и Вы это знаете, как знаю и я. Но я очень оценил, что Вы отметили переход от первой ко второй строфе во втором стихотворении («Благословенны будьте вечера...»3). Если в этих стихах все-таки что-то есть (не много!), то именно это прежде всего.

Ваш Г. Адамович.

См. прим. 3 к предыдущему письму.

Речь о подборке Адамовича под общим названием «Пять восьмистиший»: «Ночь... в первый раз сказал же кто-то - ночь!..», «Нет, в юности не все ты разгадал.», «Окно, рассвет... Едва видны, как тени.», «Что за жизнь! Никчемные затеи.», «"Понять-простить". Есть недоступность чуда.» (Новый журнал, 1969. № 94. С. 42-44).

Из стихотворения Адамовича «Нет, в юности не все ты разгадал.».

3

51

Paris 8е

7, rue Fred<eric> Bastiat

2 июля 1969

Дорогой Игорь Владимирович

Сегодня утром отправил Гулю рецензию на «Метафоры». Не рецензию, пожалуй, а попытку передать впечатление и попут-

ные догадки. Мне теперь все труднее писать о стихах (и даже, кажется, - глупее). Не от усталости и возраста, а от незнания, что та-

кое стихи. Но Ваши стихи очень хорошие, это я знаю.

Прилагаю свои стихи, «стишки», написанные сравнительно

недавно, но до получения Вашего сборника. Сравните с Вашими, на стр. 25. Сходства, в сущности, нет, склад и мысль другие, но повторения «не будет» совпадают. Меня это поразило.

Пишу на Pittsburg, но не уверен, что Вы еще там. Дней через

10 я еду в Ниццу, но если ответите, пишите на парижский адрес. Прочел Э. Райса о Вас1. Доброжелательно очень, но, по-моему, на 1/2 - мимо, и очень самоуверенно. До свидания. Крепко жму руку.

Ваш Адамович

1 Эммануил Матусович Райс (1909-1981) опубликовал несколько статей о Чин-нове. О какой здесь идет речь, неясно.

52

Paris 8e

7, rue Fred<eric> Bastiat 18 сент.<ября> 1969

Дорогой Игорь Владимирович

Я человек не сантиментальный, но Ваше последнее письмо меня тронуло. За что Вы меня так благодарите? За что? У меня, наоборот, чувство, что я чем-то перед Вами виноват, чего-то не сделал, не доделал. Но поверьте, если это и так, то исключительно от общей моей усталости и какой-то растерянности-рассеянности. Вас я всегда помню, всегда, литературно и человечески. А усталость моя не только от возраста, но и от чепухи вокруг, отчасти именно литературной, но и другой, в «планетарных масштабах». Спасибо за письмо. Если даже написали Вы его случайно, - или, вернее, не чувствуя завтра того, что чувствовал сегодня, то и за это я благодарен и рад этому. Обнимаю Вас, дорогой Игорь Владимирович, крепко жму Вашу руку, - как дружескую руку.

А «Партитура»1 - хорошее название, в хорошем смысле совпадающее с «духом времени», но ив продолжении, в линии, в складе (отчасти - в завершении) Ваших прежних названий. Когда-нибудь, не теперь, скорей далекое, чем близкое, скажет Вам «спасибо сердечное» (как у Некрасова, которого Вы не любите).

Ваш Г. Адамович

P.S. Где и что наш Одуванчик Павлович2? Он прежде писал мне, а с весны - ни слова.

1 Четвертая книга стихов Чиннова вышла на следующий год под названием «Партитура» (Нью-Йорк: Изд. «Нового журнала», 1970).

2 Ю.П. Иваск.

53

<декабрь 1969>

Дорогой Игорь Владимирович

Спасибо за память, за карточку и добрые слова. От души желаю Вам благополучия в Новом году и «творческих успехов», как пишут в Сов<етской> России.

Ваш Г. Адамович

54

Paris

25 окт.<ября> 1970

Дорогой Игорь Владимирович

Спасибо большое, даже очень большое за письмо и за «Партитуру». Книгу получил совсем недавно, хотя вижу, что послана она давно. При постоянных почтовых забастовках удивляться нечему. Постараюсь написать о Вас хорошо («хорошо» - не в смысле одобрения, это само собой, а в смысле понимания и объяснения Ваших Василис-Васек1). О соединении Вас с Иваском я условился с Гулем давно2. Это соединение чисто механическое, не обязывающее никак к сравнению и не имеющее значения для отзыва. У Вас с Одуванчиком ничего общего нет, кроме личной дружбы. Кстати, я сегодня получил «Возрождение» и, перелистывая, поразился его учености (о хлыстах)3. Он - сочетание птички Божией с Брокгаузом и Эфроном. Насчет Полторацкого и его затеи4: ничего написать не могу, очень жалею. У меня в голове туман и одолевают меня немощи. Скажите ему это (как его имя-отчество? Забыл). Впрочем, Вы об этом и по моему письму почувствуете. Всего доброго.

Ваш Г. Адамович

Отзыв о Вас будет в 101 «Н.<овом> ж.<урнале>», надо прислать к 15 ноября!

1 Из стихотворения Чиннова «Голубая Офелия, Дама-камелия.», впервые опубликованного в «Новом журнале» (1969. № 95) и включенного в книгу «Партитура».

2 Рецензия Адамовича (Новый журнал, 1971. № 102. С. 282-286) была посвящена двум книгам: Чиннов Игорь. Партитура. Нью-Йорк: Изд. «Нового журнала», 1970; ИваскЮрий. Золушка. Нью-Йорк: Изд. журнала «Мосты», 1970.

3 ИваскЮ. О хлыстах и хлыстовской поэзии // Возрождение. 1970. № 225.

4 Николай Петрович Полторацкий (1921-1990), литературовед, профессор Мичиганского и Питтсбургского университетов, в то время готовил первый фундаментальный сборник статей и материалов, целиком посвященный литературе русского зарубежья: Русская литература в эмиграции / Сборник статей под редакцией Н.П. Полторацкого. Питтсбург, 1972.

55

Paris 8e

7, rue Fred<eric> Bastiat 6 дек.<абря> 1970

Дорогой Игорь Владимирович

Не сердитесь на меня. К очередному, т.е. к 101 № «Нов.<ого> журнала», я не написал отзыва о Вас. Не мог по разным причинам. Главная - был обременен всякими делами и писаниями для того, «чтобы можно было жить». А мне все теперь трудно. Я хотел (и хочу) написать о Вас хорошо, т.е. хорошо не только в смысле одобрения, а как попытка разъяснения Вашей теперешней поэзии и анти-поэзии. Если буду жив, напишу непременно в 102 №, который выйдет в феврале-марте1.

Простите и еще раз не сердитесь. Пожалуйста, ответьте, чтобы уменьшить мои угрызения совести. Ваш Г. Адамович

P.S. Если Вы встречаетесь с Полторацким, пожалуйста, передайте и ему просьбу «не сердиться». Я - весь в долгах, по счастью, только литературных.

См. прим. к предыдущему письму.

56

Paris

21 апреля 1971

Воистину Воскресе!

Спасибо, дорогой Игорь Владимирович за поздравление к Светлому Празднику и простите, что поздно отвечаю, а не написал Вам первым. Вы спрашиваете, где я буду летом. Не исключена возможность, что во второй половине мая и до конца июня я окажусь в Нью-Йорке1. Но я далеко в этом не уверен и зависит это от моего доктора. Между 1 и 15 июля буду, вероятно, в Париже, а после в Ницце, до середины сентября.

Все это с толстовской оговоркой: «е. б. ж.» Но во всяком случае надеюсь Вас видеть.

Ваш Г. Адамович

1 Поездка в США была перенесена на октябрь 1971 г. См. следующее письмо и прим. 2 к письму 59.

57

Paris

3 мая 1971

Дорогой Игорь Владимирович

Получил сегодня утром Ваше письмо. Нет, я не еду в Америку. Если приеду - что под вопросом - то осенью, в сентябре. Решил отложить поездку оттого, что чувствую себя «не в порядке». Может быть, осенью будет лучше. Сначала я хотел посоветоваться со своим кардиологом, но, даже не побывав у него, сказал себе: нет. Мне сейчас все трудно, а приехать в Нью-Йорк и сидеть безвыходно в отеле не стоит.

Значит, из Парижа я до июля (Ницца) никуда не собираюсь. Буду очень рад Вас повидать. Два слова о Вашем предполагаемом вечере1: имейте в виду, что русский Париж почти кончился, рассчитывать на «полный зал», даже консерваторский, нельзя. Если буду здоров, то с большим удовольствием скажу вступительное

слово. Но, по-моему, было бы хорошо, если бы такое же слово сказал и Вейдле. Это придаст вечеру оттенок необычности. (Когда-то, давно, был в Париже вечер Фельзена с 3 или 4-мя вступ. <итель-ными> словами!2). Может, для «вящей» необычности попросить и Одоевцеву, или Терапиано? Это, конечно, решите сами. Конечно, все - суета сует, но такой вечер окажется пышным, в соответствии с визитом знатного американского гостя, «американской ноты»3 (кстати, что это наш Одуванчик выдумал, и к чему?)

Ну, вот - отправлю сейчас письмо, дабы поскорей дошло.

Ваш Г. Адамович

P.S. Я писал Одуванчику недели 2-3 назад - удивляюсь, что он не отвечает. Просил его для визы прислать мне какое-нибудь приглашение или вроде того, даже совсем не официальное. Но теперь это отпадает, да, кажется, визу легко дают и так, без всякого приглашения (у меня эмигрантский паспорт). Никаких университетских «турнэ» я предпринимать не намерен, даже если приеду. «И слишком мы слабы, и слишком мы стары для этого вальса и этой гитары»4. Вчера я обедал с Евтушенко, который тут мимолетно. Он хорошо отзывался о Вас и спрашивал, включать ли в какую-то антологию (?) Моршена5. Я сказал, конечно, да. Кого же и включать? Теперь все наперечет - и 99 % мусора.

1 Вечер поэзии Чиннова, устроенный парижским Союзом русских писателей и журналистов, состоялся 1 июня 1971 г. в зале Русской консерватории (26, avenue de New-York). Председательствовал Б.К. Зайцев, вступительные слова произнесли Адамович и Вейдле, кроме того, на вечере выступили Ю.К. Терапиано и И.В. Одоевцева (Русская мысль. 1971. 17 июня). Чиннов описал этот вечер в своих воспоминаниях об Адамовиче: Чиннов И. Вспоминая Адамовича // Новый журнал, 1972. № 109. С. 136-147.

2 На литературном вечере Юрия Фельзена 24 марта 1938 г. в Salle de Sociétés Savantes вступительные слова произнесли Адамович, В.Ф. Ходасевич, З.Н. Гиппиус и В.В. Вейдле (Последние новости, 1938. 1 апреля).

3 По аналогии с «парижской нотой» Ю. Иваск после Второй мировой войны пы-

тался выделять «американскую ноту» «в поэзии некоторых поэтов, переселив-

шихся в Америку» (Иваск Ю. Поэзия «старой» эмиграции // Русская литература в эмиграции: Сборник статей. Под ред. Н.П. Полторацкого. Питтсбург, 1972. С. 68).

4 Адамович неточно приводит последние строки стихотворения Георгия Иванова «Над розовым морем вставала луна.» (1925). У Иванова: «И слишком устали, и слишком мы стары / Для этого вальса и этой гитары».

5 Николай Моршен (наст. имя Николай Николаевич Марченко; 1917-2001), поэт, с 1944 в эмиграции в Германии, с 1950 в США, преподаватель русского языка в школе военных переводчиков в Монтерее (1950-1977).

58

06 - Nice 4, avenue Emilia chez Madam Heyligers 29 авг.<уста> 1971

Дорогой Игорь Владимирович

Спасибо за письмо. Предыдущие открытки из Испании я получил, но ответить не мог, не знал, куда отвечать.

Два слова о метафорах. Спорить, в сущности, нечего, каждый любит свое и чувствует по-своему. Вы пишете: «Отсутствие метафор в «Я вас любил» доказывает только то, что без них обойтись можно, а вовсе не то, что лучше обходиться без них1 (подчеркнуто Вами, «курсив мой», по Берберовой). Да, верно: можно, а не лучше. Но для меня надо отказываться от всего, без чего можно обойтись. Поэзия возникает от сознания невозможности сказать то именно, что видишь и чувствуешь. Все остальное - «лимонад»2, по Державину. Если еще сослаться на того же Державина, сказавшего, что «всякий человек есть ложь»3, то для меня только то - поэзия, где есть сознание лжи. Но мы об этом с Вами уже говорили и у меня нет претензии Вас (да и кого-нибудь) переубеждать.

Название «Композиция»4? В Вашей линии, после других Ваших названий, это хорошо, как завершение. У Вас свое лицо, свой стиль, и если бы другого я заподозрил в кокетстве сухостью и простотой, то Вас не подозреваю ничуть.

Из стихов, Вами присланных, мне больше всего по душе «Живу, увы, в страдательном залоге»5 и отдельные строчки в других («философский камень печали»6). Вообще, все это - Вы, Игорь Чиннов, а кроме этого все несущественно, ни придирки, ни комплименты. Но не надо, мне кажется, подставлять поэзию, существо беззащитное, под удары кретинов и педантов. Это к Вам не отно-

сится, это так - случайное размышление («размышленьице», как, м.б., сказали бы Вы или Одуванчик).

Кстати, еще о метафорах: имажинизм был самым глупым течением за все время русской литературы именно потому, что ставку он сделал на метафору (которую я лично хотел бы оставить иностранцам, с которыми нам не по пути).

Простите, дорогой Игорь Владимирович, за все эти «словеса». Не обращайте внимания. У меня все усиливается чувство литературной безнадежности, и это тоже к Вам не относится. Словом, «простите и сожгите этот бред»7, как писал Блок в «Вольн .<ых> мыслях», передавая письмо какой-то актрисы.

Ваш Г. Адамович

В своих воспоминаниях Чиннов вернулся к этому спору: «Чаще всего он осуждал метафоры, уверял, что без них стихи лучше, приводил в пример "Я вас любил, любовь еще, быть может.". "Там ни одной метафоры. Ни одной", - говорил Адамович. Он был не совсем доволен, когда я возразил, что удача Пушкина доказывает только, что можно обойтись без метафор, но вовсе не то, что нужно обходиться без них» (Чиннов Игорь. Вспоминая Адамовича // Новый журнал, 1972. № 109. С. 144).

Имеются в виду строки оды Державина «Фелица» (1782): «Поэзия тебе любезна, / Приятна, сладостна, полезна, / Как летом вкусный лимонад». Из оды Державина «Фелица» (1782).

Пятая книга стихов Чиннова вышла под названием «Композиция» (Париж: Рифма, 1972).

Стихотворение было впервые напечатано в журнале «Возрождение» (1972. № 239). Из стихотворения Чиннова «Нежный неясный дождь, как легкое забытье. Но уже.», впервые опубликованного в «Новом журнале» (1971. № 104. С. 41). Из стихотворения Блока «Над озером ("С вечерним озером я разговор веду.")» цикла «Вольные мысли» (1907).

2

7

59

Paris 8e

7, rue Fred<eric> Bastiat 5 окт.<ября> 1971

Дорогой Игорь Владимирович

Спасибо за письмо (от 22/IX), простите, что отвечаю с опозданием. Я теперь все делаю с опозданием, helas!1 Собираюсь

приехать в Нью-Йорк числа 20 октября, м.б., чуть-чуть раньше, а м.б., и позже2, ибо хочу лететь с Рейзини3. А он человек фантастический. Но если буду более или менее здоров, то, очевидно, приеду.

С удовольствием буду у Вас в университете. Число и тему беседы - выберите сами. Эрлих4 в Yale предлагает 10 ноября, значит 10-е занято. Крепко жму руку.

Ваш Г. Адамович

P.S. Отчего Вы решили, что Ваши стихи мне «не понравились»? Да еще из-за «метафизичности». Во-первых - понравились. А во-вторых, - я уж не такой фанатик анти-метафизичности, чтобы все судить с этой точки зрения. Стихи нравятся или не нравятся, по-моему, без того, чтобы можно было добавить «из-за». А Ваши стихи мне всегда «нравятся», даже и с возражениями.

1 Увы (фр.).

2 Адамович провел в Америке более двух месяцев - с конца октября 1971 по 5 января 1972 г. - выступал перед университетскими аудиториями в Нью-Йорке, Кембридже, Нью-Хэйвене и Вашингтоне и планировал посетить западное побережье США, но врачи не позволили. Его путешествие широко освещалось в эмигрантской прессе, в частности, см.: Г.В. Адамович едет в Нью-Йорк // Новое русское слово. 1971. 4 октября. № 22392. С. 3; [Б.п.]. Приезд Г.В. Адамовича // Новое русское слово, 1971. 27 октября. № 22415. С. 3; Иваск Ю. Г.В. Адамович в Нью-Йорке // Новое русское слово, 1971. 29 октября. № 22417. С. 3; [Б.п.]. Единственное выступление Г.В. Адамовича в Нью-Йорке // Новое русское слово, 1971. 17 ноября. № 22436. С. 3; [Б.п.]. Георгий Адамович в Йельском университете // Новое русское слово, 1971. 18 ноября. № 22437. С. 3; Самарин Владимир. Один час в России // Новое русское слово, 1971. 19 ноября. № 22438. С. 3; Седых Андрей <Цвибак Я. М.>. Г.В. Адамович: Вступительное слово, произнесенное на вечере Г.В. Адамовича в Нью-Йоркском университете 20 ноября 1971 г. // Новое русское слово, 1971. 22 ноября. № 22441. С. 3; Зава-лишин Вяч. Встреча с Георгием Адамовичем // Новое русское слово, 1971. 24 ноября. № 22443. С. 3; [Б.п.]. Выступление Г.В. Адамовича // Новое русское слово, 1971. 1 декабря. № 22450. С. 3; [Б.п.]. Георгий Адамович в Колумбийском университете // Новое русское слово, 1971. 11 декабря. № 22460. С. 3; Найденов Андрей. На докладе Георгия Адамовича // Русская мысль, 1971. 23 декабря. № 2874. С. 10; [Б.п.]. Г.В. Адамович вернулся в Париж // Новое русское слово, 1972. 5 января. № 22485. С. 3. Д. Кленовский считал, что американское турне ускорило смерть Адамовича, и писал 27 февраля 1972 г. архиепископу Иоанну: «Думаю, что ему повредила поездка в США. Я слышал, что он нередко выступал полубольной, пересиливая себя, а некоторые его вечера

были даже отменены по нездоровью. Это было, конечно, очень неблагоразумно» (Архиепископ Иоанн Шаховской. Переписка с Кленовским / Ред. Р. Герра. Париж, 1981. С. 274).

Николай (Наум) Георгиевич Рейзини (1905-1979?) - в начале 1930-х годов завсегдатай русского литературного Монпарнаса, вдохновитель журнала «Числа», после войны - предприниматель, американский миллионер. После высылки из Франции занялся нелегальным бизнесом, снискав себе славу международного авантюриста. Имеющиеся о нем сведения весьма противоречивы. Во время гражданской войны в Испании Рейзини «поставлял на греческих судах оружие Франко, затем занимался торговлей опиумом и другими делами в Данциге, Харбине и других местах»; во время Второй мировой войны «сотрудничал с японцами и числился в черных списках США» (Авантюрист Николай Рейзен // Русские новости, 1946. 29 ноября. № 81. С. 2). После разгрома Японии Рейзини снова проявил «сумасшедшую изворотливость»: прибыв в Грецию, он стал вести «переговоры с министром авиации относительно основания греческой авиационной компании», а затем, получив соответствующие полномочия от греческого правительства, «выехал в Соединенные Штаты в роли экономического советника» (Там же). На протяжении 40-50-х годов вокруг колоритной фигуры Рейзини периодически вспыхивали громкие скандалы, находившие отзвук в эмигрантской прессе. См., например, ряд заметок в «Новом русском слове» под общим названием «Дело Николая Рейзини», посвященных выяснению подробностей его биографии: «Рейзини уверяет, что он родился в Салониках, в Греции, в 1905 г. Учился в Париже и в Данциге, жил в Харбине с 1934 до 1946 г., когда он вернулся к себе на родину в Грецию. Греческое правительст-вю Цалдариса командировало Рейзини в С.Штаты в 1946 г. в качестве экономического наблюдателя. Рейзини занялся в Нью-Йорке экспортными делами и быстро разбогател. Между прочим, ему принадлежит лицензия на кинематографический новый процесс "Синерама" <...> Иммиграционный департамент утверждает, что Рейзини родился не в Греции, что он русский еврей, родом из Харбина. Настоящее его имя либо Николай, либо Борис Рейзин» (Новое русское слово, 1955. 20 сентября. № 15451. С.1; 2 октября. № 15436. С. 2, 5). После войны Рейзини нередко помогал своим бывшим приятелям (об этом писали Г. Адамович, Ю. Терапиано, В. Яновский и др.). 19 октября 1957 г. Адамович писал Л. Д. Червинской: «Кстати, о Рейзини: я не уверен совсем, что он так богат. При миллиардерном train'e жизни, он скорей запутан и может завтра оказаться без гроша. В каждом его слове это чувствуется. М.б. и сейчас 10 т. для него - "сумма", хотя он и делает вид, что это пустяк. В смысле блеффа он забьет Германова» (Coll Adamo vich. Bakhmeteff Archives. Columbia University. New York). 27 декабря 1964 г. Адамович писал Бахраху: «Рейзини у меня в больнице действительно был <...> он разорен <...> Это все-таки мой настоящий друг, коих не много на свете» (Coll Bacherac. Bakhmeteff Archives. Columbia University. New York).

4 Виктор Эрлих - американский славист, профессор Йельского университета, автор работ о русском футуризме.

60

Paris

21 окт.<ября> 1971

Дорогой Игорь Владимирович

Получил Ваше «спешное» письмо с большим опозданием. Надеюсь быть в Нью-Йорке 23-24 октября, т.е. дня через два. Но сначала буду «отдыхать» - по требованию доктора - у Рейзини на даче. С понедельника, 25-го, буду в городе. Мой адрес: g. Adamovitch, c/o Reisini. 440 Park Avenue. Это его контора, телефона не знаю.

Все это предположительно, т.е. «е. б. ж.».

Ваш Г. Адамович

61

Paris 8e

7, rue Fred<eric> Bastiat 16 дек.<абря>1 1972

Дорогой Игорь Владимирович

Спасибо за письмо и пожелания к Новому Году. Желаю и Вам всего, в частности «творческих успехов», как пишут теперь в России (поглупела наша Россия).

Насчет Вашего проекта насчет альманаха на деньги Рейзини: знаете, несмотря на Drake2 и дачу, похожую на дворец, я не уверен, что у Р.<ейзини> в самом деле есть деньги. Чувствую, что если и есть, то далеко не всегда. И после Drake^ мне ни о чем просить его не хочется. Так что отложим эти планы «на потом». Рейзини патологически широк, как бывают люди патологически скупые.

В Париже затишье, и не «перед грозой», а просто так. Ничего и почти никого. Впрочем, затеваются какие-то вечера, но я в марте надеюсь быть в Ницце.

До свиданья. Пишите хотя бы изредка, дорогой Игорь Владимирович, что и как.

Ваш ГА.

1 Ошибка Адамовича, судя по всему, 16 января 1972 г.

2 «The Drake» - отель в Нью-Йорке (440 Park Avenue), в котором Рейзини поселил Адамовича.