CC BY
68Пинки и Брейн опять захватывают мир: генеалогия и приключения церебрального субъекта
Александр Писарев
Младший научный сотрудник, сектор социальной философии, Институт философии РАН. Адрес: 109240, Москва, ул. Гончарная, 12/1. E-mail: topisarev@gmail.com.
Ключевые слова: церебральный субъект; идеология; мозг; нейронаука; самость; генеалогия.
Статья посвящена обзору проблематики, разрабатываемой историком науки Фернандо Видалем и социологом Франсиско Ортегой в книге «Быть мозгом: создание церебрального субъекта» (Fordham University Press, 2017). В центре их внимания — антропологическая фигура церебрального субъекта, ядром которой служит тезис о связи мозга с самостью (личностью): мозг порождает личность и влияет на ее поведение. Этот тезис в натурализованном виде продвигается нейронаукой как ключевой пункт передовых исследований человеческой природы. Одновременно он циркулирует далеко за пределами науки и порождает множество разнородных практик и дискурсов, непосредственно влияющих на жизни индивидов. Тем самым научное знание в качестве истины о природе человека становится ядром технологий управления самостью. Авторы подвергают историзации тезис о связи мозга с личностью и показывают, что он появился задолго до рождения современной нейрона-
уки и обладает собственной генеалогией. Нейронаука наследует его и принимает в качестве собственной предпосылки. Фигура церебрального субъекта, таким образом, инспирирует исследования, а не выступает их результатом, что не отменяет ее распространения и натурализации потоком научных фактов.
На обширном материале и данных социальных исследований Видаль и Ортега прослеживают, из чего складывается идеология церебрального субъекта, анализируют поддерживающие ее дисциплины, которые образовались в результате интервенции нейронауки в сферу наук о человеке, а также обсуждают теоретические и практические следствия церебрального эссенциализма, сводящего природу человека к мозгу. Они показывают, что, хотя это представление и стало частью здравого смысла, церебральный субъект сосуществует с другими типами самости, а индивиды прагматически прибегают к дискурсу о мозге только в отдельных ситуациях.
Making the Cerebral Subject
Fernando Vidal, Francisco Ortega. Being Brains: Making the Cerebral Subject. New York: Fordham University Press, 2017. — 304 p.
31989 году Джеймс Уотсон, один из исследователей, открывших структуру молекулы ДНК, заявлял на страницах американского журнала Time:
Раньше мы думали, что наша судьба предначертана в звездах. Сегодня мы знаем, что наша судьба находится преимущественно в наших генах.
Гены предлагались в качестве основного объяснительного ресурса в попытках понять человеческую природу и как место производства человеческой самости. В конце 1990-х годов в этой роли их потеснил мозг. Мощным конкурентом генетическому эссен-циализму стал эссенциализм церебральный. Благодаря предшествующему развитию когнитивных наук, философии сознания и появлению новых технологий и методов исследования мозга нейронаука совершила качественный скачок1. Она сместила генетику с позиции наиболее перспективной дисциплины, обещающей, что немаловажно, наконец понять человеческую природу. Наступила так называемая декада мозга, и в 2013 году консультант проекта BRAIN Initiative (объем инвестиций — 3 млрд долла-
1. Подробнее о междисциплинарной истории когнитивистики и развитии методов изучения мозга см. первый выпуск журнала «Логос» за 2014 год, в особенности: Фаликман М. Когнитивная наука: основоположения и перспективы // Логос. 2014. Т. 24. № 1. С. 1-18; Тагард П. Междисципли-нарность: торговые зоны в когнитивной науке // Логос. 2014. Т. 24. № 1. С. 35-60.
ров) заявил, что, когда человечество поймет свой мозг, оно поймет себя, и это произведет революцию в культуре и породит «новый гуманизм».
О силе «нейро-» свидетельствует то, что стоит добавить это словечко к любому открытию или дисциплине, как их объяснительная сила и убедительность значительно увеличиваются, а некаузальные отношения «корреляции» и «связи» трансформируются в каузальные утверждения, тотчас получающие широкое признание. Убедительность визуальных образов и открытий, яркость гипотез и обобщений, во множестве производимых нейроучеными, легли в основу своеобразного нейроцентризма. В подзаголовках афиш, научно-популярных и тренинговых книг один из органов человеческого тела становится субъектом, ответственным едва ли не за все проявления человеческого: «этический мозг», «социальный мозг», «как мозг заставляет нас делать глупости», «как нас обманывает наш мозг», «как наш мозг фильтрует информацию», «как наш мозг принимает решения», «как мозг кодирует мысли».
Этот нейроцентризм вышел далеко за пределы исследовательских и образовательных институций и стал конститутивным элементом многих популярных дискурсов, практик и контекстов. Многие из идей, связанных с исследованиями функционирования мозга и сознания, стали частью популярной культуры и даже мемами. Нейроученая Мэри, зомби, мозг в бочке и мозг в Хьюстоне — герои мысленных экспериментов легко покинули академические стены и включились в университетские и популярные курсы по критическому мышлению и в различные формы edutainment. В многочисленных художественных сюжетах мозг оказывается явным или скрытым условием интриги: мозг бунтует, захватывает планету, меняет тела, подводит или спасает своих владельцев, получает кибернетические расширения и оказывается последним оплотом человеческого — памяти, эмоций, воображения: например, в фильмах «Человек с двумя мозгами» (1983) и «Вечное сияние чистого разума» (2004), в кинофраншизе «Робокоп» (1987, 1990, 1993) или в антиутопии «Галапагосы» Курта Воннегута (1985).
Магистральной идеей этих многочисленных примеров «ней-рологизации» культуры является связь мозга и самости, или личности, человека. В дальнейшем для краткости будем называть это представление нейросвязкой. Вдали от лабораторий и кафедр с их дискуссиями и экспериментальной техникой, вдали от больших проектов и растущих инвестиций нейросвязка живет своей жизнью. Почерпнутые из научных и научно-популярных источников факты и тезисы абсолютизируются, обтачиваются и встраива-
ются в разнообразные дискурсы и практики, переопределяя жизнь и подчиняя ее новым нормам. Представление о мозге как месте самости, непрерывно обогащаемое и укрепляемое новыми научными фактами, образами и разработками, переплетаясь с другими концепциями, просачивается в то, как люди понимают и формируют себя, как проживают свои жизни и как их жизни подвергаются управлению. Последние десятилетия — время масштабной нейрологизации субъективностей, в ходе которой все большее количество практик определяется отсылкой к мозгу и нейронауке.
Эта социальная жизнь связки мозга и самости — обширная тема исследований в социальных науках и истории науки. Свежим примером такого исследования является работа историка науки Фернандо Видаля и социолога медицины и здравоохранения Франсиско Ортеги «Быть мозгом: создание церебрального субъекта», опубликованная летом 2017 года.
Центральный вопрос их исследования — почему и как нейро-центричный образ субъективности стал столь мощным и навязчивым представлением в самых разных сферах? Иными словами, почему столь многие индивиды, от нейроученых и популяризаторов до голливудских режиссеров и домохозяек, оказались убеждены в том, что мы, по сути, являемся мозгами? В поисках ответа на этот вопрос авторы проводят историко-философские и, что интереснее, социально-научные изыскания. В отличие от часто встречающейся философской критики нейроцентризма2, «Быть мозгом» опирается на большой корпус социологических, антропологических и исторических исследований. В этой работе выявляются имплицитные допущения и внутренняя логика функционирования нейросвяз-ки и ее применений. Книга подводит итог более чем десятилетнего исследования и учитывает значительную часть критики индивидуальных и совместных публикаций авторов3.
2. См., напр.: Gabriel M. I Am Not a Brain: Philosophy of Mind for the 2lst Century. Malden, MA: Polity, 20l7.
3. Для первого знакомства с проблематикой и подходом их исследования стоит ознакомиться со статьей Видаля: Vidal F. Brainhood, Anthropological Figure of Modernity // History of the Human Sciences. 2009. Vol. 22. № l. P. 5-36. См. также: Neurocultures: Glimpses Into an Expanding Universe / F. Vidal, F. Ortega (eds). Fr.a.M.; N.Y.: PeterLang, 20ll. Видаль и Ортега принадлежат к той группе социальных исследователей, которые избегают как одностороннего восхваления нейронауки, так и ее тотальной критики. Примеры близких исследований: Hagner M. Ecce Cortex — Beitraege zur Geschichte des modernen Gehirns. Goettingen: Wallstein, l999; Rose N., Abi-Rached J. M. Neuro: 'tte New Brain Sciences and the Management of Mind. Princeton, NJ: Princeton University Press, 20l3.
В четырех главах своей книги Видаль и Ортега решают две масштабные задачи. Во-первых, они производят критическую оценку значения нейронауки для существования представления о связи мозга и самости. Это предполагает демонстрацию концептуальных и хронологических зазоров между ними. Решение данной задачи требует историзации новизны нейронаучного вклада через исследование генеалогии представления о редуцируемости человека к его мозгу в философии, науках о жизни, френологии и психологии, а также изучение главных практических и концептуальных следствий этого представления. Авторы предпринимают попытку показать историческую ситуативность и контекстуальную обусловленность тезиса о связи мозга и самости, обычно представляемого в качестве естественного, эмпирического, нейтрального трансисторического и транскультурного.
Во-вторых, денатурализовав нейросвязку, Видаль и Ортега прослеживают траектории ее заимствований другими дисциплинами, а также ее вовлечения в технологии и практики процессов субъективации, управления жизнями и вмешательства в них. Они показывают, как результаты и работа нейронауки причудливо преломляются в поле интересов различных социальных, культурных и политических инстанций, в практиках и институтах повседневности, переопределяя их и производя новые нормы и представления. Авторы работают с обширным спектром научных и социальных дискурсов — от нейроэкономики и нейросо-циологии до нейроэстетики и движения за нейроразнообразие.
Книгу Видаля и Ортеги можно отнести к группе исследований по истории науки, посвященных изучению связи наук с онтоло-гиями повседневности, практиками формирования самости и технологиями правительности4. Их авторы опираются на некоторые решения и концепты философии позднего Витгенштейна и позднего Фуко и действуют на стыке с интеллектуальной историей, исследованиями науки и технологий и антропологией. К ним можно отнести, например, Стивена Шейпина, Питера Галисона, Лор-рейн Дастон, Ребекку Лемов, Дженнифер Такер.
Историзируя связь мозга и самости, авторы работают в рамках фукианской истории настоящего. (Впрочем, они подчеркивают близость своего подхода к Фуко, но не систематическое следование ему.) Отталкиваясь от вопроса о господстве нейроцентризма сегодня, они погружаются в историческое поле властных отноше-
4. См.: Дин М. Правительность. Власть и правление в современных обществах. М.: Дело, 2016.
ний и борьбы за определение истины о человеке. Поэтому критика — неотъемлемая часть всего проекта Видаля и Ортеги. Она состоит не в поиске ошибок, оценке предмета или инициации полемики. Ее ядро — вопрос о таком отношении власти и знания, при котором наши эпистемические достоверности поддерживают упорядочивание мира, закрывая альтернативные способы упорядочивания. Иными словами, задача такого рода критики—показать, что современные представления и категории, выглядящие естественными, неизбежными и самоочевидными, на деле таковыми не являются, и продемонстрировать, как они функционируют в различных контекстах и обстоятельствах. (При этом авторы вовсе не выступают за отказ от подхода к человеку как природному существу, сформированному эволюцией и разнообразными биологическими детерминантами.) Наука по умолчанию производит новое знание, и одна из заслуг авторов в том, что они историзируют эту новизну. Одновременно исследование Видаля и Ортеги — пример движения наперекор склонности социальных исследований науки всюду находить новые процессы, способы понимания, структуры, но не рефлексировать, насколько они действительно новы.
Ключевой термин их проекта—церебральный субъект. Это антропологическая фигура современности, в которой самость локализуется в мозге. Мы — это наш мозг, так как он производит образ реальности вокруг нас, порождает субъективный опыт. Эта натурализованная связь является элементом здравого смысла западного мира, а все альтернативные теории о материальном субстрате самости или сознания по умолчанию маргинализуются как экстравагантные или безумные. Ее можно сформулировать через тождество личности: «Личность P тождественна личности P*, если и только если P и P* обладают одним и тем же функциональным мозгом». Мозг выступает как соматическая граница самости, отличающая одну личность от другой, а также место производства и локализации личности. Такое определение позволяет объединить под одним титулом примеры реализации нейросвяз-ки в весьма разнородных контекстах.
Становление церебрального субъекта в качестве ведущей антропологической фигуры современности сопряжено с распространением его идеологии. Это идеология в широком смысле: исторически локализованный и контекстуально обусловленный набор понятий, убеждений, ценностей, интересов и идеалов, управляющий существованием и поведением индивида в мире. Представления о природе человека порождают конкретные решения по поводу того, как его взращивать, исправлять, как управлять им и как пре-
доставлять свободу. Из этих решений вытекают процессы субъ-ективации, включенные в производство способов существования и форм рефлексивности. Эти последние, собственно, и делают индивидов тем, что они есть, формируют их поведение и опыт. В данном случае—в качестве существ, детерминированных мозгом. Эта идеология поддерживается растущим корпусом нейрокультурных дискурсов и практик и воплощается в очень широком диапазоне продуктов и инициатив — от бесчисленных self-help книг до миллиардных проектов исследования мозга Human Brain Project (2013) и BRAIN Initiative (2013). Подход авторов не предполагает ранжирования акторов этого обширного поля циркуляции по их легитимности или качеству. По их мнению, сложно выделить области «хороших» акторов, делающих науку, и территории «плохих», которые продают шумиху и надежду посредством апелляций к авторитету науки. Они принадлежат к одной «системе» и совместно несут ответственность за свои заявления. В этой оптике нет никакой разницы между промоутерами «гимнастики для мозга» и консультантом BRAIN Initiative, чье заявление приводилось выше.
Осевой тезис всей работы Видаля и Ортеги гласит: история церебрального субъекта не совпадает с историей наук о мозге. Их необходимо отделять друг от друга. В основе этой фигуры лежит вовсе не научный факт, а специфический способ мышления личностно-сти, или самости, корни которого они прослеживают до XVII века. Вкратце онтологическое свойство быть личностью, или личност-ность (personhood), обусловливается свойством обладать или быть мозгом (brainhood). Хронологическая и содержательная дистанция между этими историями демонстрируется в ходе экскурса в историю философии и наук о жизни. Представление о том, что личность —побочный продукт работы мозга, возникло задолго до того, как были сделаны первые снимки МРТ, поэтому нейронаука не является его источником, а, скорее, наследует, принимая как собственную предпосылку, и задним числом подтверждает его (при этом не доказывая, в строго научном смысле, что личность—это ее мозг: корреляция между ментальными состояниями и состояниями мозга несомненна, но механизм порождения мозгом сознательного опыта неизвестен, как неизвестны в точности и структуры или процессы мозга, выступающие материальным субстратом сознания).
Среди главных героев ранней истории церебрального субъекта — Джон Локк и Шарль Бонне. Если Локк в «Опыте о человеческом разумении» (1690) отделил самость от тела и привязал к психике, то Шарль Бонне в «Аналитическом исследовании способностей души» (1760) показал, что самость больше, чем психические
качества, и ей необходим минимум телесности. Таким минимумом у Бонне становится мозг в качестве «центрального органа души». Он предлагает своим читателям мысленные эксперименты, незначительно отличающиеся от тех, что в XX веке будут изобретены в дискуссиях вокруг проблемы «сознание — тело» (mind-body problem). Если поместить душу Лейбница в мозг улитки, а душу Монте-скьё в мозг человека, то смогут ли они создать свои произведения? По мнению самого Бонне, душа первого будет бессильна, не имея необходимого для этого мозга, а душа второго раскроется во всей полноте, обладая высокоорганизованным «инструментом». В конечном счете все души в некотором смысле одинаковы, но по-разному проявляют себя из-за разницы доступных им «инструментов». Это был не подтвержденный эмпирическими свидетельствами метафизический тезис, а не научный факт, но он уже определял представления о человеческой природе и вытекающие из них практические следствия. Спустя два века представители нейронауки поддержали бы эту идею: куда мозг—туда и личность (а в более радикальных версиях—культура, искусство, социальные структуры).
Первое следствие этого тезиса об историческом предшествовании церебрального субъекта нейронауке таково: хотя утверждается, что последующее изучение мозга подкрепляло «цере-брализацию» личности, оно, согласно авторам, не обосновывало ее ни концептуально, ни эмпирически. Сама церебрализация была предпосылкой, определяющей метод, направление исследования и интерпретации его результатов, — далеко за пределами того, что дозволялось бы условиями экспериментов и производимыми в них данными. Второе следствие состоит в том, что, несмотря на мощную риторику, в церебрализации личности нет ничего необходимого или неизбежного, пусть даже она и выполняет важную функцию «соединительной ткани», связывающей и поддерживающей разнородные формы знания и практик.
Таким образом, в исторической перспективе тезисы, задающие фигуру церебрального субъекта, вырастают не из научно установленного положения вещей, а из нововременной конструкции, в которой самость связана с мозгом. Эта конструкция имплицитно задает иерархию форм знания о личности с нейронаукой на вершине, представление о ментальной каузальности, легитимную объяснительную схему с мозгом в главной роли, способы изменения поведения индивидов и технологии организации общества на основе знаний о мозге.
Один из ключевых механизмов распространения и глобализации идеологии церебрального субъекта—нейродисциплины, в оби-
лии появившиеся в последние десятилетия среди наук о человеке. Авторы уделяют особое внимание интервенции нейронауки на территорию социальных и гуманитарных наук и попыткам создать общее исследовательское сообщество и механизмы «нейроколлабора-ции». По их мнению, нейронаука едва ли вносит значимый вклад в объяснение предметов данных наук во всей их сложности, однако поощряемые грантовыми фондами мантры о междисциплинарно-сти и магическая привлекательность «нейро-» обусловливают ней-рологизацию этих дисциплин. Это не означает невозможности продуктивного сотрудничества наук о человеке и наук о мозге, но ставит вопрос об альтернативных формах взаимодействия. Другая обширная тема книги — эссенциализация человека через его ней-рологизацию. «Мы — это наши мозги», и эта формула, пропагандируемая нейронаукой институционально и культурно, кладется в основание новых медицинских и социальных норм.
Означает ли эта всепроникающая настойчивость церебрального субъекта его монополию на представления индивидов о самих себе? Как показывают Видаль и Ортега, скорее нет. Реальное поле практик и дискурсов разнородно, исторично и насыщено акторами, преследующими собственные интересы. Повседневные онтологии неустранимо множественны. Одновременно сосуществуют разные концепции самости, одной из которых и является церебральный субъект: психологические, химические, генетические, христианские и т.д.5 Эта множественность существует бок о бок с обращающимися к мозгу практиками в клиниках, на рабочих местах, в образовательных учреждениях. Эти практики осуществляются независимо от того, как отдельные индивиды понимают самих себя.
Идеология церебрального субъекта вовсе не подменила собой наше понимание себя как существ с внутренними ментальными мирами, каузально связанными с нашим поведением. Она определяет жизни людей лишь иногда и в некоторых контекстах—в других ситуациях она уступает место иным типам субъективности. Согласно приводимым Видалем и Ортегой социологическим исследованиям, индивиды обращаются к (популярной) нейронауке преимущественно после того, как в их жизни произойдет свя-
5. К примеру, в случае «генетической самости» жизнь и представление о себе людей во многом определяются генетическими соображениями или тестами, скринингом или лечением. Сами люди, разумеется, не редуцируют себя к своему генетическому устройству — это делают «научные власти», продвигающие исследовательские поля, популяризирующие их, легитимирующие обещания и питающие ожидания.
занное с мозгом нерутинное событие, например кровоизлияние. Но даже в таких случаях нейронаука не приобретает безоговорочной способности определять или объяснять субъективность. Отношение индивидов в целом определяется прагматизмом и значимостью для самих себя: нейронаучные понятия, скорее, просто воплощают в себе идеи, уже имевшиеся у людей. При наличии интереса к мозгу как объяснительному ресурсу люди не сводят свои состояния или субъективность к состояниям мозга. Иными словами, мозг является объектом повседневной значимости, к которому обращаются, чтобы понять состояния или события, но он не часто играет ключевую роль для субъективного опыта.
Отчасти этому способствует и то, что текущие результаты ней-роисследований далеки от обещаемой полноты понимания работы мозга. Многочисленные статьи и лекции, претендующие на нейронаучное объяснение психологических феноменов, просто представляют поведенческие данные и сопоставляют их с зачастую скудными нейронаучными данными или попросту сопровождают описание психических процессов утверждениями об участии в них мозга.
Другая причина срыва масштабной нейрологизации, выявляемая Видалем и Ортегой, состоит в том, что нейрологизация явления или области знания необязательно сопровождается его кардинальным изменением. Например, в так называемой нейробике, «гимнастике для мозга», предлагаются те же упражнения, что использовались задолго до нейроповорота 1990-х годов для усовершенствования ментальных способностей. Так, в XIX веке были распространены основанные на френологии программы самосовершенствования, «обучение мозговых тканей», например, посредством математических упражнений. Сегодня же, полтора века спустя, нас приглашают выполнять зачастую те же действия — тренируя когнитивные способности с помощью неинвазивных инструментов, задействующих естественную пластичность мозга для улучшения его здоровья. Тем не менее, пережив своеобразный ребрендинг, такие явления становятся частью идеологии церебрального субъекта. В данном случае «нейро-» — не более чем маркетинговая уловка. Впрочем, это не отменяет того факта, что продаваемое и покупаемое — часть нейробизнеса, основанного на вере людей в то, что они, по сути, являются мозгами.
В долговременной перспективе отношения между мозгом и самостью в составе церебрального субъекта, прослеживаемые Ви-далем и Ортегой, выглядят как отношения между персонажами известного мультфильма «Пинки и Брейн». Серьезный и прагма-
тичный Брейн, привыкший к рациональности и упорядоченности лаборатории, заключает союз с рассеянным и добродушным Пинки, чтобы совместно захватить мир. Но исполнение плана Брей-на каждый раз срывается из-за своевольности Пинки, предающего общие интересы ради более приземленных вещей, и непредсказуемости реального социального мира.
Разумеется, исследование Видаля и Ортеги не лишено спорных решений. Например, поразительная простота и однозначность одного из центральных тезисов о предшествовании нейросвязки рождению современных наук о мозге обеспечивается смелой и иногда бескомпромиссной редукцией значимости этих наук. Авторы проделывают обстоятельную работу по историзации достижений и претензий нейронауки, но при этом практически не допускают вероятности того, что наука — по определению производство нового — действительно внесла значимый вклад в развитие церебрального субъекта. Кроме того, говоря о вкладе нейрона-уки в понимание человеческой природы, авторы сразу оставляют в стороне обширный блок исследователей и теорий, выступающих за изучение телесно воплощенной самости и тем самым составляющих альтернативу отождествлению самости с мозгом. Сами они оправдывают это тем, что развитие данного направления пока остается на программном уровне и представлено меньшинством исследователей, поэтому не столь влиятельно, как магистральные направления в нейроисследованиях.
Библиография
Дин М. Правительность. Власть и правление в современных обществах. М.: Дело, 2016.
Тагард П. Междисциплинарность: торговые зоны в когнитивной науке // Логос.
2014. Т. 24. № 1. С. 35-60. Фаликман М. Когнитивная наука: основоположения и перспективы // Логос.
2014. Т. 24. № 1. С. 1-18. Gabriel M. I Am Not a Brain: Philosophy of Mind for the 21st Century. Maiden, MA: Polity, 2017.
Hagner M. Ecce Cortex — Beitraege zur Geschichte des modernen Gehirns. Goettin-
gen: Wallstein, 1999. Neurocultures: Glimpses Into an Expanding Universe / F. Vidal, F. Ortega (eds).
Fr.a.M.; N.Y.: Peter Lang, 2011. Rose N., Abi-Rached J. M. Neuro: The New Brain Sciences and the Management of
Mind. Princeton, NJ: Princeton University Press, 2013. Vidal F. Brainhood, Anthropological Figure of Modernity // History of the Human
Sciences. 2009. Vol. 22. № 1. P. 5-36. Vidal F., Ortega F. Being Brains: Making the Cerebral Subject. N.Y.: Fordham University Press, 2017.
PINKY AND THE BRAIN TAKE OVER THE WORLD AGAIN: GENEALOGY AND ADVENTURES OF THE CEREBRAL SUBJECT
Alexander Pisarev. Junior Researcher, topisarev@gmail.com. Institute of Philosophy, Russian Academy of Science, 12/1 Goncharnaya str., 109240 Moscow, Russia.
Keywords: cerebral subject; ideology; brain; neuroscience; self; genealogy.
The article provides a review of the problems handled by historian of science Fernando Vidal and sociologist Francisco Ortega in their book Being Brains: Making the Cerebral Subject (Fordham University Press, 2017). They delve into the anthropological figure of the cerebral subject, a figure which depends upon on the thesis of a connection between the brain and the self (personality): the brain generates personality and defines its behaviour. This thesis in a naturalized form is promoted by neuroscience as the cuttng edge of research into human nature. At the same time, it has spread far beyond the precincts of science and is generating diverse practices and discourses that have a direct impact on the lives of individuals. Thus, scientific knowledge as the truth about human nature becomes the core of the technologies governing the self. Vidal and Ortega place the thesis about the connection between the brain and the personality in historical context and show that it appeared in the 17th century long before the birth of modern neuroscience and that it has its own history. Neuroscience has inherited it and adopted it as its own premise. The figure of the cerebral subject thus motivates the research into the brain, although it is not a result of it; but this does not negate the fact that its dissemination and entrenchment is due to the stream of scientific facts.
On the basis of various materials and recent social research data, Vidal and Ortega trace the ideology of the cerebral subject, analyse the disciplines supporting it that were formed as a result the introduction of neuroscience into the human sciences, and discuss the theoretical and practical consequences of a neuro-essential-ism that reduces the nature of a person to the brain. Although this idea has become part of common sense, Vidal and Ortega show that the cerebral subject coexists with other types of self and that individuals pragmatically resort to discourse about the brain only in particular situations.
DOI: 10.22394/0869-5377-2018-5-299-309
References
Dean M. Pravitel'nost'. Vlast' i pravlenie v sovremennykh obshchestvakh [Governmen-
tality: Power and Rule in Modern Society], Moscow, Delo, 2016. Falikman M. Kognitivnaia nauka: osnovopolozheniia i perspektivy [Cognitive Science: Its Foundations and Challenges]. Logos. Filosofsko-literaturnyi zhurnal [Logos. Philosophical and Literary Journal], 2014, vol. 24, no. 1, pp. 1-18. Gabriel M. I Am Not a Brain: Philosophy of Mind for the 21st Century, Malden, MA, Polity, 2017.
Hagner M. Ecce Cortex — Beitraege zur Geschichte des modernen Gehirns, Goettingen, Wallstein, 1999.
Neurocultures: Glimpses Into an Expanding Universe (eds F. Vidal, F. Ortega), Frankfurt am Main, New York, Peter Lang, 2011. Rose N., Abi-Rached J. M. Neuro: The New Brain Sciences and the Management of Mind, Princeton, NJ, Princeton University Press, 2013.
Thagard P. Mezhdistsiplinarnost': torgovye zony v kognitivnoi nauke [Being Interdisciplinary: Trading Zones in Cognitive Science]. Logos. Filosofsko-literaturnyi zhurnal [Logos. Philosophical and Literary Journal], 2014, vol. 24, no. 1, pp. 35-60.
Vidal F. Brainhood, Anthropological Figure of Modernity. History of the Human Sciences, 2009, vol. 22, no. 1, pp. 5-36.
Vidal F., Ortega F. Being Brains: Making the Cerebral Subject, New York, Fordham University Press, 2017.
