CC BY
395
Сер. 9. 2007. Вып.З.Ч.П
ВЕСТНИК САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
Т.Н. Николаенко
ПЬЕСА С. БЕККЕТА «В ОЖИДАНИИ ГОДО» В КОНТЕКСТЕ ПОИСКА ЛИТЕРАТУРНЫХ СООТВЕТСТВИЙ
Идея о том, что всякий текст создается в виде «цитатной мозаики», прямых или косвенных ссылок на ранее восприняты? чужие тексты, служит отправным положением для огромного количества научных работ. В условиях постмодерна становится невозможно вести речь о строгой категориальной зависимости между субъектом и объектом. Теории смерти автора и смерти субъекта развивают представление об особой модулируемой реальности, коей является художественный текст, не исключающий всей множественности возможных интерпретаций.
В этом отношении особый интерес для анализа представляют пьесы Самюэла Бек-кета. Произведения этого представителя театра абсурда в отечественном литературоведении принято рассматривать как отход от постулатов и структуры классического театра, в то время как в европейской критике творчество Беккета в течение уже длительного времени вызывает больший интерес с точки зрениия поиска литературных соответствий. Так, Д.В. Токарев1, проведя сопоставительный анализ абсурда как категории текста у С. Беккета и Д. Хармса, приходит к выводу, что текст Беккета хоть и существует «как бы вне литературы, вне цитатности», в то же время отсылает читателя к множеству текстов, которые могут служить его скрытой основой, «но при этом каждая попытка реконструкции возможного влияния, по существу, относительна и свидетельствует о принципиальной внетемпоральности беккетовского дискурса»2.
В качестве одной из таких неявных основ текста пьесы «В ожидании Годо» Мери Брайден3 выделяет достаточно необычную параллель между «В ожидании Годо» и пьесой О. де Бальзака «Делец» {Le Faiseur). Пьеса Бальзака повествует о некоем финансовом спекулянте, Меркаде, оказавшемся банкротом в результате ряда неудачных денежных операций. В итоге, на протяжении всей пьесы его преследует свора кредиторов. Все кредитные обязательства Меркаде серьезно пострадали из-за длительного отсутствия некогда партнера по бизнесу, господина Годо, который восемь лет назад отправился сколачивать состояние за границу, выбив значительную сумму у Меркаде. Именно от господина Годо зависит спасение последнего. По ходу пьесы имя Годо превращается в своего рода мантру, звучащую в головах пострадавших в результате банкротства Меркаде и воплощающую некое мощное энергетическое поле, способное разрешить безвыходную ситуацию. Тем не менее, само существование Годо крайне таинственно, и Меркаде, неспособный повлиять на какие-либо его передвижения, может только ждать. Таким образом, и бальзаковский, и беккетовский Годо в виду своей недосягаемости, превращается в объект человеческих желаний. Финалы обеих пьес перекликаются - главные персонажи доходят до предела отчаяния: как Владимир и Эстрагон у Беккета все время играют с идеей прервать свою зависимость от Годо и повеситься, так и Меркаде решает перерезать себе горло перед толпой собравшихся кредиторов, выкрикивая: «Годо! Но Годо - это миф! Сказка! Призрак!»
© Т.Н. Николаенко, 2007
Ни в одной из пьес Годо не появляется, чтобы облегчить всю тяжесть человеческого существования. Герои обеих пьес не осмеливаются даже надеяться на нечто большее, чем шанс спастись. Наконец, для героев обеих пьес существует дополнительный риск пропустить или не узнать Годо, в случае, если он появится
Другой исследователь, Вивиан Мерсье4, в своем анализе пьесы С. Беккета обращается к творчеству Расина, четыре истинных трагедии которого связаны с доктриной о «крайнем Янсенизме». Согласно этому учению, Бог спрятан настольхо, что его волю невозможно узнать или получить хоть малейший намек на то, спасены мы или прокляты. Некоторыми критиками это положение рассматривалось как одно из основных в пьесе «В ожидании Годо». Тем самым, здесь указывается не столько на текстуальное схождение, а скорее на сущностное, т. к. основополагающий вопрос: «Что мы должны делать, чтобы спастись?», разумеется, остается без ответа.
Далее Вивиан Мерсье опирается на шедевр Ж.-П. Сартра - пьесу «За закрытыми дверями», в которой с появлением трех действующих лиц на сцене, уже никто не приходит, и никому не позволяется уйти. Единство места (некая лесная поляна, которую двое бродяг никак не могут покинуть) напоминает то особое ощущение, создаваемое Сартром при помощи единства места в его первой пьесе. Эту же параллель отмечает Уоллас Фаули5 в своей книге «Дионис в Париже», показывая, что основным мотивом обеих пьес является ограничение пространства, превращающее свободное существование героев в подобие тюремного заточения.
Майкл Робинсон6 в книге «Длинная соната мертвого» ("The Long Sonata of the Dead") говорит о том, что пьеса «В ожидании Годо» так же пропитана пустотой тщетного ожидания, как и «Король Лир» Шекспира. Исследователь очень художественно описывает, как в пьесе Беккета пустота как дымка, неощутимая между предложениями, заявляет о себе в каждой паузе и подавляет пейзаж, как и персонажей, на его фоне существующих. «Невозможно описать это, - говорит Владимир о местности,- это как ничто».
По Робинсону, индивидуальности, персонажи появляются раньше, чем безличная поэтика чистого театра, восходящая к более глубокому значению, чем то, что может быть выражен э с помощью языка. В пустынном пространстве «Короля Лира» мы, согласно Робинсону, осознаем некий интуитивный, мистический источник драмы, где структура сцен и видимая образность раскрывают более глубокую свободу, чем та, которую сам поэт может вложить в слова и понятия. В действительности, в «В ожидании Годо» мы можем наблюдать ярко выраженный центр пьесы, который хотя и охватывает целый вечер, но, в идеале, должен быть понят в единый момент, так же, как абстрактная живопись потрясает воображение 4ерез зрительное восприятие без необходимости обязательного осознания.
Робинсон, вместе с тем, отмечает, что пьеса основывается на дуалистичной одержимости Беккета путешествием и статикой. Если, в определенный период времени пять изменений все же происходит (Поццо слепнет, Лаки теряет дар речи, дерево начинает цвести, ботинки Эстрагона подменяют и Лаки находит новую шляпу), такие изменения не имеют логического веса в художественном мире Беккета и указывают, что что-то по-прежнему движется сообразно движению времени. Предметом принятия на веру не может быть и цветение дерева. Оно просто изменяется быстрее по сравнению с бродягами, напоминающими нам, что объективное время остается безразличным к их тревогам.
Обширные аллюзии между пьесой Беккета и священным писанием также очень часто освещаются в критической литературе с позиции трактовки ее многосложной символики. Автор термина «театр абсурда», Мартин Эсслин7, в своем исследовании творчества
С. Беккета упоминает изречение св. Августина о двух ворах на кресте: «Не отчаивайся - один кз двух воров был спасен; не обнадеживайся - один из двух воров был проклят». Это выражение рассматривается как один из центральных мотивов пьесы «В ожидании Годо».
В пьесе периодически возникают библейские мотивы. Например, разговор о Библии, о спасении одного из двух разбойников (что являет «разумное процентное соотношение»). По утверждению исследователя Кристин Моррисон8, в пьесе неслучайно появляется история о двух ворах со всеми ее противоречиями - это аллегория смешанных чувств самих персонажей пьесы, живущих в подвешенном состоянии, разрываясь между надеждой и отчаянием. Тем самым символичность обращения к библейским сюжетам в пьесе вполне очевидна.
Согласно Б.О. Стейтсу9, обширная амплитуда колебаний смысла в пьесе «от тривиального к глубинному уровню предполагает, что наша ее интерпретация будет в принципе идентична образной интерпретации Писания»10. Так, например, дерево, представляющее собой единственную декорацию пьесы, - это прообраз креста и т. д. Герои Беккета представлены парами (Владимир - Эстрагон, Поццо - Лаки), что возвращает к идее библейской пары Каина и Авеля, которая опять же упоминается самими героями в пьесе. Но в то же время сам исследователь предостерегает от слишком смелых интерпретаций. Предпринимаются попытки рассматривать имя Годо как аллюзию к Богу, тем более, что английский язык подобную интерпретацию вполне оправдывает (God - Godot), но большинство исследователей (включая Стейтса), находят такие параллели слишком линейными.
Изначальная множественность существования предполагает многосоставность индивидуальности. С.Е. Голубков11 говорит, что человек, по мнению Беккета, - не индивидуальность, а протекание различных «я»: «Всякое "я", как показывает Беккет в своих произведениях, - это множество "я", всякий индивид - это последовательность индивидов, пытающихся внушить человеку, что он - это они»12.
Беккет стремится метафизически типизировать конкретную, частную историю в качество универсальной трагедии человечества, которая проявляется в жалкой беспомощности человека в чуждом ему мире, в бесцельности всякого действия и мысли. С этой целью Беккет отказывается от привычной жанровой структуры «драмы идей» и создает вариант философской «антидрамы». Как утверждает С.Е. Гонтарски13: «Эстетика (а также критика) Беккета основывается не столько на означающем/означаемом, на слове/значении, сколько на суггестивной игре означающих, на модели музыки и математики»14.
Структура пьесы очерчивает ряд основных вопросов, на которых основывается ее идейно-фцлософская проблематика. Циклического расширения внутри повторяемых актов не происходит, все сводится к фактическим утверждениям и тем проблемам, которые в связи с этими утверждениями поднимаются. Исследователь Кристин Моррисон указывает на сходство пьесы по структуре с мьюзик-холлом или, если ограничивать область сравнения общелитературным контекстом, с рамочным повествованием в стиле «Декамерона» или «Кентерберийских рассказов». Нам эксплицитно время от времени сообщается, что это всего лишь пьеса:
«Владимир. Можно подумать, что мы на театральном представлешг
Эстрагон. В цирке.
Владимир. В мюзик-холле.
Эстрагон. В цирке»15.
Эти реплики выделяются из общего действия, словно Владимир и Эстрагон - сами зрители пьесы. Или, например, такие выключения из общей канвы происходящего:
«Владимир. Я сейчас вернусь.
Направляется к кулисам.
Эстрагон. В конце коридора, налево.
Владимир. Посторожи тут, чтобы не заняли мое место. (Выходит.)»16.
Откуда взялись такие указания, если мы вполне отчетливо сознаем, что герои находятся посреди пустынной дороги, а не в помещении. Прием пьесы о пьесе способствует тому, что беккетовские персонажи из собственно драматических превращаются в более театральных.
Жан Ануй охарактеризовал «В ожидании Годо» как скетч в стиле мьюзик-холл на тему «Мыслей» Паскаля. Философская система Паскаля особенно созвучна произведению Беккета в той части, где мыслитель говорит о том, что ничто так ни страшно для человека, как быть в полном покое, без страстей, без дела, без развлечения, без учения. Тогда он чувствует свою никчемность, свою неполноценность, свою зависимость, свою слабость, свою опустошенность. Поиск соответствий между учением Паскаля и творчеством Беккета вполне закономерен хотя бы потому, что Беккет достаточно активно интересовался этой философской системой.
В то же время, философский фундамент художественного мира Беккета может складываться из неограниченного количества философских систем. Так например, Е.Г. Доцен-ко17 указывает на сходство учения Шопенгауэра с творчеством Беккета в том, что истинным источником человеческого страдания является сам факт существования, а единственный грех человека - быть рожденным. «Заимствованный у Декарта дуализм обеспечивает раздельное бытие для тела и духа героев Беккета: сознание персонажа ни в коей мере не связано с телесными проблемами и проявлениями»18.
В заключение можно отметить, что указание на архетипическую символику пьесы Беккета, предпосланное в самом начале данной статьи, является оправданным. У А. Можа-евой19 находим: «К прямой проблематизации смысла архетипа прибегает С. Беккет в пьесе "В ожидании Годо". Единственный штрих, отличающий второе действие от первого - это зазеленевшая ветка на дереве, при этом в самой пьесе не содержится ровным счетом никаких указаний относительно значения этого, очевидно, архетипического образа»20. В своей статье исследовательница приходит к выводу, что абсурдная реальность все же торжествует, ставя тем самым под сомнение само представление об архетипах. «И в этом случае образ зеленой ветки индуцирует тематическое истолкование пьесы, поддерживая одновременно и восприятие ее как абсурдной». В этом, согласно, А. Можаевой, проявляется двоякое видение архетипа (и мифа в целом) - образное и риторическое.
Таким образом, можно заключить, что, несмотря на «принципиальную внетемпо-ральность беккетовского дискурса», попытки осмыслить этот художественный мир неизбежно повлекут стремление включить предмет осмысления в знакомый или более, как кажется, «рациональный» контекст других произведений, что, в свою очередь, приводит к созданию целой мозаики соответствий, способной расширяться до бесконечности.
1 Токарев Д.В. Курс на худшее; Абсурд как категория текста у Даниила Хармса и Самюэля Беккета. М.: Новое литературное обозрение, 2002. 336с.
2 Там же. С. 14.
3 Bryden М. Balzac to Beckett via God(eau/ot) // http://janus.uoregon.edu/'searcli/abryden+mary/l,l,4,B/fTamesct&ab-ry den+mary+1953& 1,4.
4 Mercier V. Beckett/Beckett // http://www.samuel-beckett.net/Penelope/influences_resonances.html.
1 hflp://www.questiaxom/library/book/dionysus-in-pa c\ZRII>^onysus-m-paris-a-guide-to-contempora^ "U0Fowlie%20»Dionysus%20in%20Paris.
* http://janus.uoregon.edu/search/t?SEARCH=the+long+sonata+of+the+dead.
" Ess I in Mn. The theatre of the Absurd. Third edition. Great Britain, 1980. 480 p.
* Morrison K. Canters and Chronicles: The Use of Narrative in the Plays of Samuel Beckett and Harold Pinter. Chicago, ШЗ. 228 p.
* States В. O. The shape of paradox. An Essay on Waiting for Godot. Los Angelos, 1978. 120 p.
* Ibid., P. 1'4.
Голубков С.Е. Романы Самюэля Беккета: Автореф. канд. дис. СПб., 2002. ь Там же. С. 12.
в Gontarski S.E. The untent of undoing in Samuei Beckett's dramatic texts. Bloomington, 1985. 221 p. ** Ibid.,P. 15.
a Беккет С. В ожидании Годо / Сост. С. Исаев. Пер. с фр. С. Исаев, А. Наумов. М., 1998. 284 с. ■ Там же. С. 57
Доценко Е.Г. В ожидании Ничто: динамика условности в драматургии С. Беккета 50-60-х гг. // Вестн. Москов-лрго ун-та. Сер. 9. Филология. 2004. № 5. С. 78-96. м Там же. С. 88.
1 Можаева А. Миф в литературе XX века: структура и смыслы // Художественные ориентиры зарубежной лите-рж уры XX века. М., 2002. 568 с. я Там же. С. 320.
Статья принята к печати 26 февраля 2007 г.
