CC BY
138
УДК 930(092)
П. Н.Базанов
Петербургский историк в изгнании: судьба, творчество и историография. Часть 2
Комплексное исследование жизни и деятельности известного представителя второй русской эмиграции Николая Ивановича Ульянова. Статья основана на неопубликованных документах из отечественных и зарубежных архивов. Впервые дается историография творчества Н. И. Ульянова.
Ключевые слова: русская эмиграция, Н. И. Ульянов, украинский сепаратизм, философия истории
Petr N. Bazanov
Petersburg historian in exile: the destiny, creativity and historiography. Part 2
A comprehensive study of the life and activity of famous representative of the second russian emigration Nikolay I. Oulianoff. The article is based on unpublished documents from the Russian and foreign archives. Historiography of creativity Nikolay I. Oulianoff is given for the first time.
Keywords: Russian emigration, Nikolay I. Oulianoff, Ukrainian separatism, philosophy of history
Окончание (начало в № 1 (14))
После окончания войны он с супругой сначала оказался в лагерях для «перемещенных лиц». Друг семьи Ульяновых, известный историк Г. В. Вернадский записал в своем дневнике: «Рассказывали м[ежду] пр[очим] о насилиях и депортации в Украинских лагерях в Германии. Особенно ужасны бендеровцы»91. Из Германии удалось выехать в Касабланку (Марокко), где он работал сварщиком на заводе Шварц-Омон в местечке Бурназель. Эти названия послужили ему для политических и литературных псевдонимов. В Касабланке он руководил небольшим историческим кружком. Известный журналист, впоследствии редактор «Посева», член НТС А. С. Светов-Парфе-нов писал в письме В. М. Зензинову от 22 мая 1949 г.: «Много работает доц. Ульянов, историк, интересующийся гл. обр. национальным и украинским вопросом, очень культурный человек, но своеобразный, одиночка»92. Уже в марокканский период Н. И. Ульянов становится известен благодаря докладу «Культура и эмиграция», произнесенному в «День Русской культуры в Касабланке» 5 августа 1951 г. Через год ее опубликовал в «Новом журнале»93 известный историк М. М. Карпович, снабдив своими знаменитыми редакторскими комментариями94. Мнение М. М. Карповича, несмотря на критику отдельных положений доклада, было чрезвычайно положительным.
К этому же времени относится и первая попытка вернуться к научной и преподавательской деятельности. В США собирались основать культурное учреждение во главе с
Б. И. Николаевским, которому мог быть нужен русский историк. По предложению С. П. Мель-гунова Н. И. Ульянов пишет ему письмо (20 августа 1951 г.). В этом письме, предварявшем краткую биографию, Н. И. Ульянов писал: «Вот уже 15 лет, как я оторван не только от научной работы, но и от всякого ей подобия. Пребывая в тюрьмах и лагерях, то в таких глухих углах, вроде Марокко, в которых невозможно найти самой элементарной книги по русской истории, я, безусловно, отстал в области свой специальности, но смею думать, что ни способности научного мышления, ни исследовательской техники, ни тем более вкуса к истории не утратил. Напротив, чувствую себя в расцвете сил и способным к напряженной работе. Буду крайне признателен, если бы Вы облегчили мне возможность вернуться к занятию историей»95. Хотя этот проект не получил продолжения, вскоре жизнь историка изменяется: он с супругой в 1953 г. переехал в Монреаль (Канада), где жил на небольшую субсидию профессора Гарвардского университета М. М. Карповича и работал над украинской исторической тематикой ХУ1-ХУИ вв. «Там, в Монреальском университете, он прочитал курс по истории русской революции. Помимо этого устраивал на общественных началах бесплатные чтения в молодежном кружке, организованном на квартире эмигрантов Сливицких»96.
Под влиянием своего старшего друга, известного историка и публициста С. П. Мель-гунова Н. И. Ульянов вступил в «Союз борьбы
за свободу России» (СБСР), существовавший в 1947-1961 гг. Как вспоминает П. А. Муравьев, познакомившийся с ним на политической почве в рамках СБСР, «прямого участия в политической работе Н. И. (Ульянов. - П. Б.) не принимал, это было не его стихией; примкнул к Союзу скорей по причине духовной близости к участникам организации, культурный уровень которой в те времена, несомненно, выделялся среди эмигрантских политических организаций. В Союзе Н. И. (Ульянов. - П. Б.) представлял как бы „культурную" оппозицию, противопоставляя политическим вылазкам серьезную культурную работу»97.
В этот период жизни Н. И. Ульянова определяются основные направления его творчества. Сильное влияние оказали на него взгляды известного русского философа Н. О. Лосского на украинский и белорусский сепаратизм. Первая публикация в эмиграции Н. И. Ульянова была в журнале «Социалистический вестник», эсеро-меньшевистский круг авторов которого не мог простить его политической позиции и крылатой фразы, характерной для всей второй «волны»: «Никакого научного неутопического социализма не было и нет, всякий социализм - синоним утопии»98. В их представлении, вторая эмиграция -«фашистская и большевистская сволочь», а М. В. Вишняк при первом знакомстве старательно подчеркивал и «вся без исключения», что, впрочем, не помешало ему предложить Н. И. Ульянову сотрудничество в «Социалистическом вестнике»99.
В марте 1953 г. по приглашению Американского комитета по борьбе с большевизмом Н. И. Ульянов как политический и пропагандный представитель СБСР стал первым главным редактором русской программы радиостанции «Освобождение» (ныне - «Свобода») в Мюнхене100. С самого начала его деятельности в качестве редактора обнаружились резкие противоречия между русской редакцией и американским советником Манангом Вильямсом. Последний требовал изменения содержания, оформления и общего тона русских передач, а главное - ЦРУ в лице своего куратора М. Вильямса требовало сменить антикоммунизм на оголтелую русофобскую пропаганду, направленную на расчленение России прямо по рецептам А. Розенберга. Н. И. Ульянов, обладавший, в отличие от эмигрантов третьей «волны», высокой принципиальностью, через месяц демонстративно вышел в отставку. Именно этот эпизод его биографии позволил его другу М. М. Корякову написать в статье к семидесятилетию истори-
ка: «Конечно, значительны и научные, и литературные заслуги Н. И. Ульянова, но, на мой взгляд, пожалуй, значительнее всего вот тот урок, который он преподал нам всем - урок внутренней свободы!»101.
В октябре 1955 г. Н. И. Ульянов перебирается в Нью-Йорк и завоевывает большую аудиторию своими лекциями в «Обществе друзей русской культуры» и «Русском литературном кружке». С 1956 по 1973 г., до выхода на пенсию в звании профессора, Н. И. Ульянов по протекции Г. В. Вернадского работает преподавателем Йельского университета в США, где специализируется на русской истории и литературе. В архиве автора статьи хранятся любезно подаренные Н. Н. Ульяновой тезисы «Исторического курса для студентов», который читал Н. И. Ульянов в Йельском университете, но оригинальные, не примитивные тезисы - Лекция 22: «Присоединение Малороссии».
Единственные воспоминания этого периода о Н. И. Ульянове оставил профессор Сергей Павлович Крыжицкий (?-2002), в конце 1950-х гг. аспирант факультета славянский языков и литератур в Йельском университете. Приведем его мнение как можно более подробно: «Мне посчастливилось прослушать два курса Н. И. (Ульянова. - П. Б.): „История русской культуры" и „Театр и драматургия в России". Его курсы были настоящим наслаждением, своего рода среди других обязательных предметов, порой сухих и скучноватых. Он был замечательным лектором. Ульянов всегда говорил, только изредка погладывая на небольшого формата карточки, на которых были записаны цитаты и основные пункты полуторачасовых лекций. Его поразительно чистая русская речь лилась плавно и крепко врезалась в умы слушателей»102. «Много лет спустя Н. И. (Ульянов. - П. Б.) читал лекцию о русской церковной архитектуре в одном из средне-западных колледжей, где я (С. П. Кры-жицкий. - П. Б.) в то время преподавал. Не владея английским языком, Н. И. (Ульянов. - П. Б.) читал по-русски и иллюстрировал лекцию диапозитивами. Публика на 90 % состояла из американцев, не знающих русского. Основные мысли докладчика переводил один из студентов. Все слушали с большим вниманием, и после лекции раздались похвальные возгласы: „Какой изумительный лектор! Excellent!"»103. С. П. Крыжицкий также указывает и такой случай: один раз он привел на лекцию своего пятилетнего сына Михаила. «После лекции, которая сопровождалась показом диапозитивов, Н. И. (Ульянов. - П. Б.)
спросил его, что он понял из сказанного. В ответ последовала почти точная цитата из лекции: „Русский человек умел выбирать красивые места для своих церквей. Купола всегда стремились кверху". Н. И. (Ульянов. - П. Б.) потом не раз вспоминал слова, как он говорил, „своего самого молодого слушателя". Мне кажется, что ответ ребенка только лишний раз подчеркнул суть русского ученого - умение передать вышнее, духовное так, что оно было доступно и понятно каждому»104.
В период жизни в Нью-Хейвене Н. И. Ульянов сблизился с известным русским исто-риком-евразийцем профессором Г. В. Вернадским, до революции приват-доцентом Петербургского университета. Хотя Н. И. Ульянов не становится евразийцем, но дружба с Вернадским сильно повлияла на его взгля-ды105. Дружбе способствовало то, что жили они в одном доме на Оранж стрит (Ульяновы -на четвертом этаже, Вернадские - на шестом), который был своеобразной Меккой для специалистов по русской истории. Близко, практически наискосок от них жил с семьей историк С. Г. Пушкарев. Образовался дружеский треугольник с «русскими чаями», беседами и т. д. К ним специально приезжал из Гарварда М. М. Карпович и снимал дом рядом, чтобы пожить в отпуске. На Н. И. и Н. Н. Ульяновых как на самых молодых была возложена задача - присматривать за снимаемым домом106. Б. С. Пушкарев (сын С. Г. Пушкарева) так описывает Н. И. Ульянова («Ульяныча»): он в это время был низеньким, замкнутым, смотрел исподлобья, казался не очень разговорчивым, и только его друзья Г. В. Вернадский и С. Г. Пушкарев могли его разговорить107. По общим отзывам, Н. И. Ульянов охотнее сближался с представителями первой «волны», чем со второй.
Активно выступает Н. И. Ульянов лектором и на различных эмигрантских мероприятиях. Так вызвал горячий отклик в печати его доклад в «Русском литературном кружке» -«Галилеи нашего времени», о непростой судьбе своих преподавателей-историков в 20-х гг. ХХ в.108: Е. В. Тарле, Ф. И. Успенского, Б. Д. Грекова, М. В. Левченко и, конечно, С. Ф. Платонова. Там же был прочитан и другой доклад «Скифская Русь»109 с предположением, что славянские племена входили в «империю скифов». Популярность Н. И. Ульянова в среди русских эмигрантов становится настолько велика, что известный монархист Б. Л. Соло-невич в своем проекте создания экспертного «Русского Совета» эмигрантского протоправительства России называл имя одним из
первых Н. И. Ульянова, наравне с И. И. Сикор-ским110.
В 1962 г. русская эмиграция отмечала странный для советских соотечественников праздник - «1100-летие государства Российского». 13 мая того года Н. И. Ульянов, профессиональный лектор и историк, выступил с докладом «Исторический опыт России» в зале Нью-Йорк Сити-Колледж111, а 7 июня повторил его перед эмигрантской аудиторией в Париже. Петр Муравьев, присутствовавший на докладе, впоследствии вспоминал: «По эрудиции, художественной форме, и, наконец, по страстному внутреннему убеждению, это выступление стало подлинным истинным триумфом, подлинным манифестом, разбивающим наголову накопленные в веках ложь и хулы клеветников России. Зал пребывал в трансе, захваченный правдивой проповедью и гневом докладчика»112. Другой свидетель, журналист, основатель (с М. М. Карповичем) «Общества по изучению русской эмиграции в Америке» Г. Н. Раковский так охарактеризовал доклад: «Блестящий по форме, местами парадоксальный по содержанию»113. Известный социолог Н. С. Тимашев даже сказал, что Н. И. Ульянов показал в своей речи - для русских эмигрантов, что «...россияне не пустой звук, а символ великого прошлого и светлого будущего»114. «Таких выступлений колония в Нью-Йорке еще не помнила»115. Сразу же силами русской общественности и, прежде всего, меценатом князем С. С. Белосельским-Бело-зерским, социологом Н. С. Тимашевым, летчи-ком-испытателем Б. С. Сергиевским, «Исторический опыт России» был издан в Нью-Йорке в русской типографии «Rausen Bros»116. Впрочем, были и упреки за идеализацию русского прошлого в рецензии на брошюру известного поэта Г. В. Адамовича117.
Другой доклад Н. И. Ульянова «Северный Тальма», посвященный Александру I и приуроченный «к 150-летию со дня занятия русскими войсками Парижа в 1814 г.», вышел в издательстве В. П. Камкин («Издательство книжного магазина Victor Kamkin, Inc.»)118. В этом своеобразном клубе русской культуры, «острове» России читались доклады, некоторые из них были опубликованы в издательстве В. П. Кам-кина. Фирма В. П. Камкина существовала с 1952 г. С 1957 г., по предложению торговой палаты СССР, стала монополистом по распространению советской книги на американском континенте. Магазин В. П. Камкина всегда был не просто книжным магазином с издательством при нем. Это было неформальное место встречи эмигрантов всех трех «волн»
(постоянными посетителями были В. Аксенов, И. Бродский, М. Шемякин и др.119) и советских граждан. Дипломаты, туристы и сотрудники торговых организаций из СССР (А. Вознесенский, Л. Зыкина, С. Образцов, И. Глазунов и др.) посещали магазин В. Камкина, чтобы купить дефицитную советскую книгу или запрещенную эмигрантскую литературу120.
В 1965 г. 7 ноября Н. И. Ульянов блестяще выступил на собрании в Нью-Йорке, посвященном «Дню непримиримости». «Собравшиеся с неослабным интересом прослушали этот доклад, содержавший глубокий и разносторонний анализ положения и антикоммунистического значения нашей эмиграции в странах ее расселения, где ей суждена роль быть Россией вне СССР. Докладчик призывал всех российских эмигрантов не забывать их миссии непримиримой борьбы с поработителями нашей Родины»121.
Острым было и вступительное слово при открытии литературного симпозиума в Нор-вичском университете 13 июля 1973 г. «О зарубежной литературе»122, в нем речь шла об угасании русской эмигрантской литературы и нерусскости третьей «волны».
Н. И. Ульянов являлся блестящим ученым, острым полемистом - после многих его статей в русской эмиграции завязывались оживленные дискуссии. Постоянно публиковался в трех ведущих периодических изданиях русской эмиграции: в «Новом журнале», «Возрождении» и газете «Новое русское слово». Вместе с тем эмигрантские издательства крайне неохотно печатали нетривиально мыслящего ученого. Г. В. Вернадский так охарактеризовал Н. И. Ульянова в своем дневнике «хороший человек, но не приспособленный для Америки»123. Поэтому Н. И. Ульянов был вынужден публиковать свои произведения за свой счет. Так были выпущены «Происхождение украинского сепаратизма» (Нью-Йорк, 1966) - единственная научная монография на эту тему и первый из его известных сборников статей и эссе «Диптих». С 1970 г. Н. И. Ульянов на обороте титульного листа всех своих книгах ставит издательство «Киннипиак». По свидетельству его вдовы Надежды Николаевны Ульяновой такого издательства не было: «Киннипиак - маленькая речушка недалеко от нашего дома (Ульяновы жили в городе Нью Хэвен, где находится Йельский университет. -П. Б.). Ее индейское название понравилось Н. И. (Ульянову. - П. Б.), и он решил сохранить это слово. Впоследствии от писателей получал запросы об адресе издательства, что веселило его»124. В этом издательстве выпущены
сборник художественных рассказов «Под каменным небом» (1970), второй сборник статей и эссе «Свиток» (1972), исторический роман «Сириус» (1977). Третий же сборник публицистики «Спуск флага» вышел в 1979 г. опять как издание автора.
В многогранном творчестве Н. И. Ульянова - писателя, публициста, литературного критика и историка - важное место занимает философия истории, этой теме посвящена, прежде всего, небольшая работа «Соблазны истории». Он разделял всю историческую науку на две историософские сверхтенденции. Одну обычно связывают с итальянским философом XVIII в. Джамбатистой Вико. Д. Вико в своем исследовании «Основание новой науки об общей природе наций» стал трактовать развитие человеческого общества как повторяющиеся циклы: эпоха богов, эпоха героев, эпоха людей. Эта была первая попытка обобщающего взгляда на историю, от которой пошли, по мнению Н. И. Ульянова, все позднейшие универсальные схемы истории вплоть до позитивизма, марксизма и т. д. Н. И. Ульянов не только склонялся к отрицанию такого подхода, но и вообще ставил под сомнение применение таких терминов, как «законы истории», «причинно-следственная зависимость», «цивилизации», «формации», «идеальные типы» и т. д. При рассмотрении истории как особой дисциплины у него довольно резко были выражены тенденции отрицания панлогизма как метода исторического исследования. Н. И. Ульянов подчеркивал: «Никому не удалось сформулировать ни одного закона истории». Объектом исторического исследования является человек, его субъективное сочетание ума, воли, желаний, побуждений этического, религиозного, культурного характера, которые делают невозможными никакие «закономерности». Попытки переноса законов естественных и физико-математических наук на исторический процесс заранее обречены на провал, так как все они основаны на принципе повторяемости явлений и могут быть повторены или проверены путем эксперимента. Историк же, утверждал Н. И. Ульянов, никакого эксперимента позволить себе не может125. Не существует в истории и повторений. Выражение «история повторяется» придумано не историками, а «безответственными мыслителями»126. Н. И. Ульянов любил цитировать французского мыслителя Ж. де Местра «историческое есть качество единственное». Сторонники закономерностей исключают этот тезис и рассматривают историю не с индивидуализирующей, а с
обобщающей точки зрения, т. е., по Н. И. Ульянову, искажают.
Сам Н. И. Ульянов склонялся к другой тенденции - гегемонии исторического факт: если факты не подтверждают теорию, то тем хуже для теории, а не для фактов. «Понятие о нем составляется на основании письменных или археологических источников, часто очень скудных. Даже, если их много, они никогда не дают полной и точной картины реального события»127. Основателем этой тенденции был итальянский мыслитель XV в. Лоренцо Валла, доказавший в особом трактате подложность «Константинова дара» - грамоты, будто бы выданной императором Константином I, на основании которой Римские Папы считали себя светскими государями в Италии. Именно это открытие положило начало выделению истории из сонма изящных искусств, философских и религиозных упражнений. В нем восторжествовала идея утверждения факта как носителя исторической истины128.
Сторонники точки зрения законов истории всегда восставали против гегемонии факта, объясняя свой протест тезисом: «Накоплять факты бессмысленно - над ними нужно размышлять!». Но каждый исследователь знает, что известные ему факты окружает море неизвестности. Каждый вновь открытый факт может кардинально изменить саму тему, не говоря уже о проблематике «размышлений» над историей. Все научные открытия XVII-XX вв. были сделаны в области истории и истории отдельных стран при помощи методов фантастического поиска. Н. И. Ульянов считал, что факты можно узнавать и выявлять при помощи вспомогательных наук: «Появились источниковедение, началась разработка архивов, издание документов и рукописных материалов, привлечены вспомогательные дисциплины - археология, нумизматика, эпи-тафика, сфрагистика»129. Можно было бы еще добавить к перечню Н. И. Ульянова книговедение и библиографоведение.
В отечественной общественной жизни традиция обобщения исторического процесса началась, по мнению Н. И. Ульянова, еще в XIX в. «В России первым подобную историософскую схему выдвинул человек клерикально-католических взглядов, хотя и православный по крещению, кумир нашей „прогрессивной интеллигенции" П. Я. Чаадаев. Исследовательское начало объявлено им ненужным, вредным, отвлекающим разум от „истинных поучений". Истории в наши дни делать нечего, кроме как размышлять»130. Отрицая полезность поиска новых фактов, Ча-
адаев сам себя высмеял. В это время только началось изучение египетских иероглифов и ассирийской клинописи, мир еще не знал ни об ахеменидской Персии, ни о цивилизациях доколумбовой Америки, ни о государствах Древних Индии и Китая. Все великие открытия исторической науки были еще впереди, а наш великий философ объявил их ненужными. «История для Чаадаева, - писал Н. И. Ульянов в „Соблазнах истории", - не загадка, не тайна, а нечто непознанное в своей сущности. Как для большевиков все непреложные законы открыты Марксом и неизбежно ведут к коммунизму, так и у Чаадаева человечество идет к царству Божию, и задача историка сводится к созерцанию божественной воли: „властвующей в веках и ведущей человеческий род к конечным целям"»131.
Самыми величайшими «публицистами» и «обобщителями» (термины Н. И. Ульянова) являются марксисты. Единственный до 1917 г. в рядах РСДРП (б) профессор М. Н. Покровский («профессор с пикой», «академик в буденовке») провозгласил: «История есть политика, опрокинутая в прошлое». Ему же принадлежит и другой лозунг: «История самая политическая из всех наук». Оба лозунга делают ненужным ее изучение. Она укладывается в готовую политическую схему. Сам М. Н. Покровский так и предлагал свести историю к данным на листке календаря, а все остальное место в учебниках и монографиях занять рассуждениями о правильности марксистской экономической теории. Конкретные факты можно представлять до бесконечности, лишь бы они оправдывали теорию. Под влиянием таких идей большевики отменили в 1920-е гг. историю и вместо нее стали преподавать обществоведение. Вскоре, правда, восстановили, но время от времени ее изменяли. Метод Покровского в истории был удачно высмеян Д. Оруэллом в романе «1984», где прошлое менялось каждый год в зависимости от политической конъюнктуры, но вместе с ним менялись и все источники.
По взглядам Н. И. Ульянова, в конце XIX -начале XX в. в России сложилась новая мистическая гносеология, провозглашавшая возможность знания без посредства каких бы то ни было изучения, рассуждений и выводов, знания внутреннего, возникавшего без помощи внешних чувств. Эта новая теория породила плеяду «вольных философов» типа Бердяева, Мережковского, Степуна, Федотова, Ильина. Изучение истории они заменили интуитивным «постижением». В тайны истории они мнили проникнуть интуитивно, мистиче-
ски, глубже, чем посредством знания. История становится не средством утоления жажды знания, а желанием получить ответ на волнующую тему. Так, додумались до связи «Третьего Рима» с Третьим Интернационалом, давшую им право объявить Россию извечным носителем идеи коммунизма и мирового господства. Так установили духовное родство Петра Великого с Лениным и Сталиным132. Никому только не пришло в голову научно, монографически исследовать эти «проклятые» вопросы.
Н. И. Ульянов отмечал, что в период третьей эмиграции вместо научных работ, вносящих новые материалы или хотя бы новые точки зрения, появилась тенденция писать водянистые общие обзоры от Рюрика до Ленина и возросла страсть к вольным суждениям, отмеченным знаком необъективного познания минувшего и политическими страстями и спекуляциями нашего времени. В жаркие политические дискуссии превращается любой спор на историческую тему. «Погибла ли Россия», «Является ли СССР Россией» - вот любимые темы людей, которые никаких исторических работ не писали, новых источников и идей не приносили. История для них - прикладная наука, которая должна объяснить настоящее и будущее, а если история ничему не учит, значит, она является собранием занимательных рассказов и жизнеописаний знаменитых людей. В таком представлении история превращается в раздел изящной словесности со специальным интересом для психиатров и психологов. Против такой точки зрения Н. И. Ульянов выступал во всех своих работах. В «Соблазнах истории» есть замечательный абзац, который нужно процитировать: «Распространена манера „осмыслять" современность через историю; ищут виновников теперешних бедствий не в настоящем, а в прошлом, иногда очень далеком. Упускается из вида непременное условие: хорошо знать свою эпоху - это все равно, что увидеть Монблан, стоя у его подножия. Каждая эпоха открывается не современниками, а поздним поколением. Современники меньше всего имеют право делать о ней какие-либо заключения. Недаром в дореволюционных университетах диссертации на темы совсем недавнего прошлого не допускались к защите»133.
Кроме научной стороны, история у Н. И. Ульянова трактуется как специфический вид духовного творчества, своеобразный мост между искусством и точными науками. До того как стать наукой, считал Н. И. Ульянов, история была поэзией. В дописьменную эпоху во времена Гомера и Баяна излагалась
в стихах. В Древней Греции история находилась не под ведомством Афины (богини мудрости и научного знания), а Аполлона, а позже ей отводилась особая муза - Клио. До XIX в. европейцы относили историю к числу изящных искусств. Императрице Елизавете Петровне хотелось слышать «Историю России» М. В. Ломоносова именно из-за его литературных талантов («штиля»), а не из-за его познаний в этой области. П. Н. Милюков считал, что сам Н. М. Карамзин в звании историографа продолжал оставаться поэтом, а его «История Государства Российского» задумывалась и создавалась как литературное произведение134. Совершенно верно заметил московский исследователь В. Э. Багдасарян: «В рассмотрении истории как особой дисциплины у Ульянова довольно резко выражены релятивистские тенденции в ее оценке, что не совсем характерно для отечественной историографии и скорее является исключением в истории русской исторической мысли»135.
После выхода самого большого труда Н. И. Ульянова монографии «Происхождение украинского сепаратизма» имя историка становится очень популярным. Он считается главным экспертом по решению украинского вопроса, его призывают как высшего научного авторитета подписывать различные обращения, например, против точки зрения об эволюции советской власти136. В то же время украинская сепаратистская эмиграция не могла ничего ответить по существу вопроса и прибегла к излюбленному политическому приему - написанию доносов. Так наиболее скандальным было «Донесение Ярослава Туркало», отправленное в виде письма ректору Йельского университета К. Брюстеру, с требованием принятия мер против проводника «русской пропаганды» и «наступления» Н. И. Ульянова. Ректор передал письмо Н. И. Ульянову, а тот радостно вызвал через «Новое русское слово» (1967. 18 мая) своих оппонентов на открытую дискуссию137, которой, конечно, не последовало.
Взгляды Н. Н. Ульянова на эмигрантскую политическую деятельность отличались безоговорочным отрицанием «активизма». В 1954 г. в «Новом журнале» в статье о В. Ф. Ходасевиче он как аксиому цитирует мысль поэта о том, что эмигрантская литература является «самым важным сейчас из возможных русских дел»138. Видя приоритет деятельности русской эмиграции в культурно-идеологическом развитии, он беспощадно критикует политическую практику конца 1940-х - начала 1950-х гг. Приведем в качестве примера
несколько строк, вычеркнутых главным редактором «Нового журнала» М. М. Карповичем из черновика вышеупоминаемой статьи: «В продолжение всех 25 лет ее существования в русской эмиграции раздавалась барабанная дробь людей, готовивших „поход", разрабатывавших планы свержения большевизма, создававших комитеты, объединения, заключавших блоки, стрелявших, предававших и бивших друг друга по физиономии. Вся эта шумиха, именовавшаяся политической деятельностью, считалась самым важным и самым необходимым делом. 22 года тому назад, когда в силе и славе были все звезды политического небосклона эмиграции, слова Ходасевича не были, вероятно, замечены. Могла ли во времена Милюкова, Струве, Керенского, Авксентьева, Кутепова, Шульгина приниматься всерьез подобная ересь? В наши дни, после трех десятилетий бесплодного кипения, скандалов и поражений спесь у оставшихся в живых профессионалов-политиков побита, но и сейчас они горою стоят за тезис о примате политической деятельности над всеми другими проявлениями жизни за рубе-жом»139. Далее Н. И. Ульянов показывает, как же реально проходит жизнь политической эмиграции: «В нескончаемой партийной грызне, в сведении личных счетов, в бесплодных объединениях и расколах, в сочинении фантастических „платформ", в сотрудничестве с корыстными иностранными ведомствами и учреждениями»140. Больше всего достается самым активным из эмигрантских групп: «Пикетирование советских посольств, пускание воздушных шаров с прокламациями, сбрасывание с аэропланов несчастных мальчишек на парашютах (зачеркнуто и замарано. - П. Б.), устройство пресс-конференций (вписано рукой Ульянова. - П. Б.) и ожесточенные потасовки между партиями все еще считаются несравненно более важным и героическим делом, чем писательство»141. В этом содержался прямой намек на акции и неудачи монархистов и НТС начала 1950-х гг.
По мнению Н. И Ульянова, ни у одной из послевоенных политических партий и группировок (власовцы, солидаристы, неомонархисты и т. д.) нет собственной программы разрешения национального вопроса142. Попыткой выработать идеологию был план СБСР национального устройства будущего российского государства. Он базировался на принципе федерации «при условии сохранения незыблемого принципа сохранения исторической России». Федерация понималась как разделение территории страны «на крупные
области (земли - штаты) по принципу национальному, географическому, экономическому и культурно-историческому. Каждая область имеет местный парламент, обеспечивающий ее законодательную, административную и бытовую самостоятельность. Всем национальностям, населяющим Россию, независимо от территории, гарантируется свобода языка, преподавания и культурной автономии. Внешняя политика, распоряжение и руководство военными силами, монетное дело и иные государственные функции общероссийского значения находятся в руках центральной вла-сти»143. Взгляды самого Н. И. Ульянова были правее политической стратегии и тактики СБСР. Сепаратизм во всем мире Н. И. Ульянов делил на две категории: стремление к независимости реально существующих наций и лженаций - этнографических и региональных групп, в целом не отличающихся от своего народа: техасцы, калифорнийцы, бургундцы, провансальцы, гасконцы, баварцы, пруссаки, сицилийцы и т. д. К последней группе в России он относил украинцев, белорусов, сибиряков и казаков.
Н. И. Ульянов вывел схему развития сепаратизма на российском геополитическом пространстве. Начинается он с требований минимальной национально-культурной обособленности. Затем следует этап осуществления национальной автономии в рамках единого государства. Последующей стадией является достижение национальной независимости. Созданные независимые государства предъявляют локальные территориальные претензии. В завершение следует создание собственного «имперского пространства» - сепаратизм выходит на общероссийский простор с неизбежной фатальной гигантоманией - «образом создания собственной евразийской империи, если не до Тихого океана, то хотя бы до Урала»144. Тип подобного сепаратистского движения подробно исследован Н. И. Ульяновым в его книге «Происхождение украинского сепаратизма». В этой единственной научной монографии по данном вопросу автор дает нелицеприятную оценку течения, отколовшего от нашей родины примерно одну треть народа. Он рассматривал русский (великорусский), белорусский и украинский-мало-российский народы как единую этнокультурную общность. По Н. И. Ульянову, украинский сепаратизм прошел четыре основные стадии своего развития: «казакофильство» - романтическое воспевание запорожцев; «мало-россофильство» - любование областными
особенностями Юга России; «украинофиль-ство» - романтические прожекты местных народников-социалистов; и, наконец, в ХХ в. «украинство» - политическое партийное течение, наполненное ненавистью ко всему не «истинно» украинскому145.
Основной особенностью России со времен Рюрика и Олега, в понимании Н. И. Ульянова, являются два фактора - многонацио-нальность и обширная территория146. По его мнению,западные концепции решения национального вопроса в России совершенно неприменимы. «В силу исторических условий и особых методов освоения окраины огромные массы русского люда давно уже вышли за пределы старого Московского Царства и разлились по необъятным просторам одной шестой земного шара. Это не горсточка бельгийцев в Конго и голландцев в Индонезии, это огромные массивы, зачастую превышающие численно тот народ, в землях которого они осели. В общей сложности, это, может быть, добрая половина всего русского народа. И эта половина окажется вдруг „заграницей", на положении жестоко преследуемых людей. Это только мы, русские, в каждой своей политической платформе обеспечиваем национальным меньшинствам национально-культурную автономию, но ни одна еще сепаратистская группа не сделала подобного заявления в отношении русского народа»147. Еще в 1951 г., при жизни Сталина, эмигрант-антикоммунист предвидел такой вариант событий: «Русские поставлены будут перед необходимостью обашкириваться, отатариваться, украинизироваться и т. д. Наш народ поэтому вынужден либо найти достойное для всех народов разрешение национального в рамках общего государства, либо, если это встречает саботаж и этому противопоставляется идея раздела России, - грудью встать на защиту собственного существования»148.
Известный писатель и публицист из второй русской эмиграции В. Д. Соколов (В. Самарин) так в 1985 г. отозвался об идеях этого труда: «Они нужны именно в наше время, когда по страницам книг, журналов, газет растекается мутная волна русофобства, когда понятие интернационального коммунизма подменяется понятием „русского империализма", когда Запад осуществляет политику, направленную не против коммунизма, а против исторической России - политику грозящую всемирной катастрофой»149. Монографию можно разделить на три основные части: сепаратистские настроения казацкой старейшины в XVII в.; возрождение малороссийского
казакофильства в начале XIX в.; оформление идеологии самостийничества в конце XIX -начале XX в. К этому труду примыкает множество статей, эссе, рецензий, научных работ Н. И. Ульянова: «Русское и великорусское», «Русь-Малороссия-Украина», «Лжепророк», «Богдан Хмельницкий», «Шевченко Легендарный», «Один из забытых» и т. д.
Украинские самостийники выдумали ярлык «москальского фашизма», под который подгоняются взгляды и политика всех русских царей, А. Ф. Керенского, И. В. Сталина, русских историков и ученых XIX-XX вв., и даже наших современников А. И. Солженицына и Д. С. Лихачева150. Как писал Н. И. Ульянов, часто самостийники в своем сепаратизме доходят до кощунства. Украинская автокефальная церковь причислила атеиста Т. Г. Шевченко к лику святых угодников. А в изданном этой церковью «Молитовнике» (Мангейм, 1945) все имена греко-римских и библейских святых, ставшие за тысячу лет своими на Руси и общеевропейскими, «заменены обыденными простонародными кличками - Тимошь, Василь, Гнат, Наталка, Горпина, Полинарка. В последнем лишь с трудом можно опознать св. Апо-линарию. Женские имена в „Молитовнике" звучат особенно жутко для православного уха, тем более, когда перед ними значатся „мученицы" или „преподобная": Святые мученицы Парась-ка, Подоська, Явдоха. Не успевает православный человек подавить содрогание, вызванное такой украинизацией, как его сражают „святыми Яри-ной и Гапкой". Потом идут „мученицы Палажка и Юлька" и так до преподобной Хиври»151.
Не останавливаются сепаратисты даже перед грубейшими, неслыханными искажениями памятников древней письменности. Так, у эмигрантов-украинцев, пишет Н. И. Ульянов, вошло в правило при цитировании «Повести временных лет» и других летописей заменять понятия «Русь», «русская земля», «русские» на термины «Украина», «украинское»152. Такая же судьба, как и древнерусские летописи, в сепаратистской прессе постигает и «Слово о полку Игореве» и «Слово о законе и благодати» митрополита Иллариона, и даже паломничество игумена Даниила в Святую Землю «откорректировано». В знаменитом диалоге, где король Иерусалимский разрешает монаху поставить лампаду на Гроб Господень, тот ставит «не только за себя и за свои грехи, а за всю землю русскую». У самостийников же вместо последнего слова «украинскую». «Что бы сказали французы, - вопрошает Н. Ульянов, -если бы в „Песне о Роланде" все слова „Франция" были заменены на Гасконь»153.
Нельзя безнаказанно издеваться над куль-
турой, а когда это делается в политических целях - это преступно. В XX в. мировой трагедией закончились фарсы, разыгранные Б. Муссолини и А. Гитлером, когда современные буржуа, лавочники и пролетарии задумали, напялив тоги древних сенаторов и украсив себя рунами и свастиками древних германцев и ариев, поиграть в «римскую империю» или «третий рейх». «Столь же недостойный фарс разыгрывают самостийники, модернизируя Киевскую Русь, зачисляя князей в запорожцы, изображая св. Владимира с моржовыми усами, с чубом, в широченных шароварах, и объявляя всю древнерусскую украинской культурой»154.
Ошибочным надо признать тот факт, что советская историография не обращала на работы Н. И. Ульянова никакого внимания. Были специфические публикации с умелым препарированием его взглядов для советского читателя. Так, некий М. Русланов газете «За Возвращение на Родину» (органе одноименной организации) писал о конце эмигрантской литературы, ссылаясь на Н. И. Ульянова155. Еще более примечательна статья в газете «Голос Родины» - «„Расчленители России" и их покровители из Конгресса США», стыдливо подписанная «Н. У. (Нью-Йорк, США)»156. В ней подробно излагались взгляды Н. И. Ульянова против сепаратистов всех мастей, не было только имени автора.
Скончался Н. И. Ульянов после продолжительной болезни 7 марта 1985 г. Похоронен на старинном кладбище Йельского университета, рядом с могилой другого известного русского историка М. И. Ростовцева. С 1989 г. более 75 его работ были переизданы, и о нем написано более 150 трудов, его творческое наследие возвращается на родину и звучит как никогда актуально.
Примечания
91 Вернадский Г. В. Русская историография. М., 1998. С. 431.
92 BAR. V. M. Zenzinov Papers. Box. 33. Files: Дипийская корреспонденция: 1947-1948 гг. (O-R).
93 Новый журн. 1952. № 28. С. 261-272.
94 Карпович М. М. Комментарии: 1. Эмиграция и культура. Эмиграция и политика // Там же. С. 273-284.
95 Гуверовский арх. Коллекция Николаевского. Кор. 506. Папка 13 (Н. Ульянов). Л. 1.
96 Багдасарян В. Э. Николай Иванович Ульянов // Историки России. С. 760.
97 Муравьев П. А. Жизнь - это творчество // Отклики. Нью Хэвен, 1986. С. 44.
98 Ульянов Н. И. Мертвые слова // Свиток. Нью Хэвен, 1972. С. 129.
99 Его же. «Дело Ульянова» // Новое рус. слово. 1961. 5 янв. С. 2.
100 Карин С. Судьба радиостанции «Освобождение» // Рос. демократ. 1953. № 2 (Сб. 23). С. 33.
101 Цит. по: Отклики. Нью Хэвен, 1986. С. 4.
102 Крыжицкий С. Указ. соч. С. 62.
103 Там же. С. 60.
104 Там же.
105 Подробнее см.: Базанов П. Н. Н. И. Ульянов // Вече. СПб., 1999. Вып. 12. С. 170-182.
106 Вернадский Г. В. Указ. соч. С. 431.
107 Интервью автору. Москва. 2001. 20 июня.
108 Коряков М. Листики из блокнота: 36 Галилеи нашего времени // Новое рус. слово. 1958. 27 марта. С. 8.
109 Троицкий И. Скифская Русь // Там же. 1959. 7 февр. С. 3; Коцевалов А. О скифах и славянах // Там же. 24 февр. С. 4.
110 Солоневич Б. Л. Кто же??? // Родина. Нью-Йорк, 1961. № 98. С. 4.
111 Празднование 1100-летию России 13 мая 1962 г. в Нью-Йорке // Рус. дело. 1962. № 5 (41). С. 19-20.
112 Муравьев П. А. Жизнь - это творчество // Отклики. Нью Хэвен, 1986. С. 47.
113 Раковский Г. Торжественное собрание, посвященное 1100-летию Руси // Новое рус. слово. 1962. 15 мая. С. 3.
114 Тимашев Н. С., Бобринский Н. А. Обращение организационного комитета по празднованию 1100-летия Российского Государства // Там же. 26 мая. С. 3.
115 Муравьев П. А. Указ. соч. С. 48.
116 «Исторический опыт России» был несколько раз переиздан: Скрипты. Ann Arbor: Эрмитаж, 1981. C. 200-227; Вече. Новгород, 1991. № 7. С. 8-9; Родина. 1991. № 2. С. 13-17; Сполохи. Архангельск, 1992. Вып. 1. С. 350-374; Роман-газета. 1994. № 1 (1223). С. 41-48; Бежин луг: рус. лит.-ист. журн. на Родине и в рассеянии. 1994. № 1. С. 134-145.
117 Адамович Г. Литература и жизнь // Рус. мысль. 1963. 23 марта, № 1972. С. 1, 5.
118 Возрождение. 1964. С. 87-104; Скрипты. Ann Arbor: Эрмитаж, 1981. С. 176-199; Родина. 1992. № 6/7. С. 140-147; Слово. 1993. № 7/8. С. 43-49. А также в кн.: Эльгерс П. Маркиза: роман. М., 2003. С. 248-277.
119 Самолис С. Книжное дело Виктора Камкина // С.-Петерб. вед. 1994. 20 марта. С. 3.
120 Стрижак Н. «Раньше люди ехали в Америку, чтобы купить книгу», - вспоминает хозяйка самого известного за рубежом магазина русских книг Елена Камкина // Смена. СПб., 1993. 25 авг., № 191. С. 8.
121 День Непримиримости // Рус. дело. Нью-Йорк, 1965. № 12. С. 15. Подп.: А. Р.
122 Новый журн. 1974. № 115. С. 84-89.
123 Вернадский Г. В. Указ. соч. С. 431.
124 Лич. арх. П. Н. Базанова. Письмо Н. Н. Ульяновой - П. Н. Базанову от 23 июля 2002 г. Л. 1.
125 Ульянов Н. И. Соблазны истории // Скрипты. Ann Arbor, 1981. С. 66.
126 Там же. С. 67.
127 Там же. С. 68.
128 Там же. С. 70.
129 Там же.
130 Там же.
131 Там же. С. 68. Об отношении Н. И. Ульянова к П. Я. Чаадаеву и его взглядам на историю см. также: Басманный философ (мысли о Чаадаеве); Мысли о П. Чаадаеве // Опыты. Нью-Йорк, 1957. № 8. С. 50-72.
132 Ульянов Н. И. Петровские реформы // С.-Петерб. панорама. 1992. № 5. С. 4; Его же. Позорный рецидив // Спуск флага. New l-lawen, 1979. С. 78; Его же. Соблазны истории // Скрипты. Ann Arbor, 1981. С. 65-66.
133 Его же. Соблазны истории. С. 68.
134 Там же. С. 71.
135 Багдасарян В. Э. Исторические взгляды Н. И. Ульянова. С. 66.
136 Солоневич Б. Л. От редакции // Родина. Нью-Йорк, 1966. № 154. С. 6-7.
137 BAR. S. G. Pushkarev Printed Materials. Box. 13. Files: Вырезки: Культура русской эмиграции.
138 Ульянов Н. Застигнутый ночью // Новый журн. 1954. № 39. С. 143.
139 BAR. M. M. Karpovich Box. 12. Машинопись статьи с правкой рукой М. М. Карповича и Н. И. Ульянова. Л. 1.
140 Там же. Л. 3.
141 Там же. Л. 1.
142 Ульянов Н. И. Об одном учении в национальном вопросе // Возрождение. 1949. № 6. С. 150.
143 Союз Борьбы за Свободу России. Платформа //
Сборник российских политических программ 1917-1955. Выборг, 1991. С. 89.
144 Ульянов Н. И. История и утопия // Рос. демократ. 1951. № 1 (20). С. 9-20; Его же. К национальному вопросу // Социалист. вестн. 1948. № 6. С. 115-156.
145 Его же. Происхождение украинского сепаратизма. Нью-Йорк, 1966; Его же. Русь-Малороссия-Украина // Рос. демократ. 1953. № 2 (23). С. 46-59.
146 Его же. История и утопия // Спуск флага. New Haven, 1979. С. 68.
147 Его же. Большевизм и национальный вопрос // Возрождение. 1951. № 13. С. 166.
148 Там же.
149 [Самарин В. Д.]. Служение России (памяти Н. И. Ульянова) // Вече. 1985. № 18. С. 195. Подп.: В. С.
150 Науменко Н. Солженщин куэ нам новi кайдани // Шлях перемоги. 1990. 7 жовт. С. 1-2.
151 Ульянов Н. И. Происхождение украинского сепаратизма. Нью-Йорк, 1966. С. 268.
152 Его же. Русь-Малороссия-Украина. С. 58.
153 Там же.
154 Там же. С. 59.
155 Русланов М. Размышления о «долларовой росе» в эмигрантском болоте // За возвращение на Родину. 1959. № 59 (354), июль. С. 2.
156 «Расчленители России» и их покровители из Конгресса США // Голос Родины. 1962. № 31. С. 3. Подп.: Н. У. (Нью-Йорк, США).
