CC BY
98
Новый филологический вестник. 2019. №1(48). --
Н.В. Семенова (Тверь) ORCID ID: 0000-0002-8433- 8396
Т.В. Бабушкина (Тверь) ORCID ID: 0000-0002-0960-0016
«ПЕСНЯ О СОКОЛЕ» В РОМАНЕ ЕВГЕНИЯ КЛЮЕВА «МЕЖДУ ДВУХ СТУЛЬЕВ»:
к типологии абсурдистских текстов
Аннотация. В статье рассматриваются особенности использования дискурс-анализа для характеристики абсурдистского текста, построенного на приеме цитирования, на примере вставного текста из романа Е. Клюева «Между двух стульев». Дискурс-анализ представляется наиболее адекватной методологией для анализа текстов абсурда, где поверхностная структура текста может быть выведена только из глубинных семантических репрезентаций. Однако в ситуации с литературой абсурда можно говорить не просто о восхождении от языковых структур к поверхностным: только собственно языковой уровень позволяет рассмотреть процесс семантизации, т.к. на всех других уровнях смыслообразование блокировано. В статье доказывается невозможность восстановления нарратива без обращения к языковому анализу. Абсурдистский характер «Песни о соколе» Е. Клюева подтверждается и композиционным расположением: в романе все главы, кратные трем, завершаются вставными текстами фольклорного характера, которые, по мнению автора романа, являют собой образцы абсурда. Это как бы ставит знак равенства между фольклорными произведениями и хрестоматийно известным текстом Максима Горького. В результате того, что Горький оказался вписан в данный смысловой ряд, исходный текст начинает восприниматься в новом свете, приобретая при этом известную долю абсурда. Текст Максима Горького в романе Е. Клюева «Между двух стульев» достраивается до образцового абсурда, и этот абсурдистский текст не вписывается ни в какую известную классификацию вторичных текстов. По технике письма это центон: в произвольном порядке сочленяются фрагменты разъятого на части исходного текста. Однако центон предполагает цитирование, как минимум, двух источников. Это и не текст-«цитант», в котором приводится один чужой текст, вступающий в диалог с авторским текстом. Авторы статьи приходят к выводу о недостаточности классификации абсурдистских и вторичных текстов, которая может быть расширена за счет введения такого типа текста, как абсурдистская пародия, построенная исключительно на приеме комбинаторной игры.
Ключевые слова: абсурдистский текст; «глубинная» и «поверхностная» структуры текста; дискурс-анализ; нарратив; цитация; центон; вторичный текст; пародия.
N.V. Semyonova (Tver) ORCID ID: 0000-0002-8433- 8396
T.V. Babushkina (Tver) ORCID ID: 0000-0002-0960-0016
"Song of a Falcon" in Eugene Klyuyev's Novel "Between Two Chairs": On the Absurdist Texts Typology
Abstract. The article discusses the peculiarities of using discourse analysis to characterize an absurdist text based on the citation device, employing the story-within-story in E. Klyuyev's novel Between Two Chairs. The authors regard discourse analysis as methodology most adequate for analyzing absurdist texts, in which the external text structure can be derived only from internal semantic representations. However, in case of the literature of the absurd, we deal not merely with the ascent from language structures to the surface level. It is the language level itself that allows us to consider the process of semantization as sense-formation is blocked at any other level. The articles argues that it is impossible to reconstruct the narrative without linguistic analysis. The absurdist character of E. Klyuyev's "Song of a Falcon" is confirmed by the compositional arrangement as well. In the novel all the chapters multiplied by three have their story-within-story of folklore character in the end, which, according to the author of the novel, are examples of the absurd. This, as it were, equates folklore tales with Maxim Gorky's well-known text. Gorky's being found in this semantic series, the original text begins to be perceived in a different light, acquiring a certain amount of absurdity. Maxim Gorky's text in E. Klyuev's novel Between Two Chairs is built up to become a model absurdist text and does not fit into any known classification of secondary texts. This is a cento writing technique, it is a cento: passages taken from the disintegrated original text are put together randomly. However, the cento presupposes citing at least two texts. Nor is it a citation text in which one text starts a dialogue with the author's text. The authors come to the conclusion that the classification of absurdist and secondary texts is inadequate and can be expanded by introducing another type of text - the absurdist parody, entirely combinatorial and game-based.
Key words: absurdist text; "internal" and "external" text structures; discourse analysis; narrative; citation; cento; secondary text; parody.
Теория абсурдистского текста сегодня активно разрабатывается исследователями. В качестве его признаков рассматриваются «конфликт двух скриптов» (двух моделей мира), в результате чего абсурд превращается в комизм [Вайс 2004, 259-272]; нарушение «условий языковой связности»; лежащий в основе текста парадокс [Циммерлинг 2004, 287-306]; упорядочивание абсурда за счет «структурного покоя», «структурного комфорта» [Клюев 2000, 68].
Дискурс-анализ представляется наиболее адекватной методологией для анализа текстов абсурда, где «поверхностная структура текста» [Дейк ван Т., Кинч В. 1989, 59], «поверхностная структурная и семантическая
Новый филологический вестник. 2019. №1(48).
информация» [Дейк ван Т., Кинч В. 1989, 65], событие, система образов, хронотоп могут быть выведены только из «глубинных семантических репрезентаций» [Дейк ван Т., Кинч В. 1989, 63]. Однако в ситуации с литературой абсурда мы имеем дело не просто с восхождением от «глубинных», языковых, структур к «поверхностным», где препозиции выстраиваются «в результате анализа, направленного снизу вверх» [Дейк ван Т., Кинч В. 1989, 50]. Только собственно языковой уровень позволяет рассмотреть процесс семантизации, т.к. на всех других уровнях смыслообразование блокировано.
В подтверждение сказанного попытаемся показать обреченность попытки восстановить нарратив на примере вставного текста в романе «Между двух стульев» Е. Клюева [Клюев 2008, 63-64] (текст Е.В. Клюева выделен курсивом). Данный текст представляет собой парафраз «Песни о Соколе» Максима Горького.
«Высоко в горы вполз Уж и лег там - весь в белой пене, седой и сильный (следовательно, Уж выполз из моря), с разбитой грудью (или это результат падения с высоты; или же, возможно, последствие того, что птица схватила Ужа когтями, вознесла с земли, а потом, после битвы, выпустила), в крови на перьях (непонятно, чья это кровь: то ли самого Ужа, то ли это кровь и перья врага, т.е. Уж дрался с птицей), сердито воя: «О, твердый камень!» (восклицание-проклятие, которое Уж адресует камню, о который он ударился при падении). ... И сам, как камень, упал на землю. Эта фраза предпоследнего абзаца подтверждает именно такой ход событий. Сочинительный союз И и определительное местоимение «сам» в этом контексте указывают на зеркальность ситуации: кто-то (очевидно, Уж) упал на землю перед падением Сокола.
В диалоге Ужа и Сокола позиции полярно меняются по сравнению с исходным текстом: Уж подтверждает, что пришел его последний час, «гремя камнями», что можно истолковать как симптом предсмертной агонии, которая сопровождается сокращением мышц сильного тела (Уж - «седой и сильный»).
Сокол насмехается над раненым Ужом: Эх ты, бедняга, Уж, испугался! При этом избыточность второго обращения («бедняга» и «Уж») создает двуплановость восприятия: слово «уж» выступает и в значении наречия («Эх ты, бедняга, уж испугался»), и одновременно в роли имени существительного. Вслед за этим следует знаменитая сентенция, которая переадресована здесь Соколу: Летай иль ползай - конец известен: все в землю лягут, всё прахом будет... Уж, таким образом, оказывается врагом Сокола, и врагом поверженным, что не отменяет его финального торжества: Пускай ты умер! В оборванной на полуслове фразе из «Песни о Соколе» Максима Горького меняется значение служебного слова «пускай»: оно теперь не уступительный союз, как в исходном тесте («Пускай ты умер!. Но в песне смелых и сильных духом всегда ты будешь живым примером, призывом гордым к свободе, к свету!» [Горький 1949, I, 485]), а частица, которая «выражает <.. .> согласие с чем-либо; хорошо, ладно, так и быть»
[Словарь современного русского литературного языка 1961, XI, 1734].
Однако даже при опоре на исходный текст не поддается объяснению, почему Уж должен броситься вниз, «скользя когтями», «теряя перья». Размывание бинарных оппозиций, четко обозначенных в тексте каноническом (Уж - Сокол, низ - верх), удовлетворительного объяснения возникшего нонсенса не дает, хотя само по себе маркирует семантические сдвиги.
Симптоматично в этом случае, что рассматриваемый вставной текст не имеет заглавия, а если бы имел, то назывался бы, скорее всего, не «Песня о Соколе», а «Песня об Уже». Тройная аллюзийная отсылка к горьковскому тексту в романе не случайно актуализирует именно фигуру Ужа:
«- Почему я не могу взлететь? - строго спросил Петропавел у Летучего Жуана.
- Ужи и ежи, как мы знаем из классики... - поверх телячьей ноги намекнул тот и отвернулся...» [Клюев 2008, 180] (контекстуально подразумевается «не летают»).
К Ужу отсылают и искаженные цитаты: «Рожденный ползать понять не может» [Клюев 2008, 77] и «Я не убился, а рассмеялся» [Клюев 2008, 18].
То, что позиция автора в абсурдистском тексте завуалирована, не выражена достаточно четко, хорошо видно при сопоставлении с текстом не абсурдистским. Так, например, роль Сокола четко эксплицирована в парадоксальном высказывании Дона Аминадо из исторического романа Валентина Лаврова «Катастрофа».
«Изящно паря, высоко в небе повис ястреб.
- Гордое пернатое! - с восхищением сказал Дон Аминадо. - Но птицы-то нас и погубили. Несомненно.
- Вы что, Аминад Петрович, хотите этим сказать? - заинтересовался Бунин.
- Ну а как же! Буревестники, соколы, ястребы, вороны. Петухи, поющие на вечерней заре. Альбатросы, которых ни один зоолог не видел. Умирающие лебеди. И, наконец, непримиримые горные орлы:
Сижу за решеткой в темнице сырой
Вскормленный на воле орел молодой...
Но вот явился самый главный "певец свободы" - с косым воротом и безумством храбрых. Покашлял в кулак и нижегородским баском заокал:
Над седой пучиной моря
Гордо реет буревестник,
Черной молнии подобный.
А что, птица действительно замечательная: и реет, и взмывает, и вообще -дело делает. Не то что гагары, которым "недоступно наслажденье битвой жизни.". Дело в том, что "гром ударов их пугает". Дело естественное, гром кого хочешь напугает. Зато теперь платим дорогой ценой за увлечение утками, кре-
Новый филологический вестник. 2019. №1(48). --
четами, орлами, воронами.
Ну, это уж планида такая у некоторой части пишущей братии: Россию ругают, а всякую шантрапу восхваляют. Будут слагать оды Ленину, Троцкому, Махно. -уверенно заявил Бунин. - Убей десять миллионов, и ты героем войдешь в историю» [Лавров 1994, 236].
Аллюзия к «Песне о Соколе» служит дискредитации понятий, соотнесенных по принципу метонимии: «Песня о Соколе» как произведение революционного романтизма, ее автор, «буревестник революции» - Максим Горький, и сама революция.
Не все так однозначно в романе Е. Клюева, где текст Максима Горького подвергается существенной трансформации, и непонятно даже, в какие отношения вставной текст в романе Е. Клюева вступает со своим окружением: это, по М.М. Бахтину, диалог-согласие [Бахтин 1996, 364] (в другом обозначении - «случай сочувственной цитации» [Клюев 2000, 161]) или диалог-полемика [Бахтин 1996, 364] - дискредитация произведения и автора.
Существенную роль для восприятия трансформированного текста Максима Горького играет само расположение его в произведении Е. Клюева. Дело в том, что в романе «Между двух стульев» все главы, кратные трем (3, 6, 9, 12, 15, 18, 21), завершаются вставными текстами фольклорного характера, которые можно считать своего рода фразеологизированными в силу устойчивости их состава, воспроизводимости и, главное, широкой распространенности в современном культурно-социальном пространстве. Пять из них - детские считалочки («Раз, два, три, четыре, пять, Вышел зайчик погулять.», «Баба сеяла горох.», «Ехал Грека через реку.», «Вышел месяц из тумана.», «Обезьяна без кармана.») и один - сказка о Курочке Рябе. В финале же шестой главы дан переиначенный горьковский текст. Такое композиционное расположение не случайно и ставит как бы знак равенства между фольклорными произведениями и хрестоматийно известным текстом Максима Горького.
В романе «Между двух стульев» в конце каждой вставной истории имеется своего рода постскриптум, где автор размышляет о том, насколько абсурдны описанные в них ситуации, и, пытаясь якобы очистить их от абсурда, на самом деле в своем пересказе доводит их до крайней степени бессмысленности и полной нелепости. Так, например, в конце 21-й главы дается новая версия «Курочки Рябы»: «Жили себе дед и баба. Была у них курочка Ряба. Снесла курочка яичко - яичко не простое, а золотое. Обрадовался дед, обрадовалась баба. Взяли они золотое яичко, понесли на рынок. И там за это золотое яичко дали им десять тысяч простых. Сто яичек они съели, а остальные протухли. Не знаю, устраивает ли такая история вас, но меня... - как-то вдруг не очень» [Клюев 2008, 238].
Объясняя причины, по которым Горький оказался вписан в этот смысловой ряд, можно предположить, что известной долей абсурда обладал исходный текст - песня-сказание чабана Рагима (пример тому - фигура Ужа,
который, вопреки своей природе, пытается летать). При этом меняются местами субъекты действия: смелый Уж вступает в смертельную схватку с Соколом (эта интенция есть и в первичном тексте, но о битве с врагом мечтает раненый Сокол). Здесь сам Сокол оказывается врагом, а безотчетной отвагой наделен Уж. Сокол советует Ужу броситься вместе с потоком, текущим из ущелья, в море. Два равных достойных соперника сходятся в поединке: раненый Уж и раненый Сокол. Уж побеждает Сокола, и мертвое тело поверженного противника уносит поток.
Абсурдность происходящего в «Песне о Соколе» засвидетельствовал И.А. Бунин, оставивший следующий недружественный отзыв: «Конечно, талант, но вот до сих пор не нашлось никого, кто бы сказал, наконец, о том, какого рода этот талант, создавший, например, такую вещь, как "Песня о соколе" - песня о том, как "высоко в горы вполз уж и лег там", а затем, ничуть не будучи смертоносным гадом, все-таки ухитрился насмерть ужалить за что-то сокола, тоже почему-то очутившегося в горах» [Ильинский 2008, 21].
Если на поверхностном уровне - уровне сюжета - абсурдность вставного текста в романе только намечена, то на глубинном, языковом, разражается настоящий «семантический скандал». Здесь оказывается важен эффект узнавания не просто исходного текста, но и языковых характеристик, которые прочно ассоциируются с героями и ландшафтными объектами в горьковской «Песне о Соколе». Е.В. Клюев вправе рассчитывать на то, что читатель хорошо помнит исходный текст, поскольку он входит в современный канон школьного образования. Уже первая фраза состоит из узнаваемых характеристик Ужа («Высоко в горы вполз Уж и лег там»), потока («весь в белой пене, седой и сильный», «сердито воя»), Сокола («с разбитой грудью, в крови на перьях»). Последняя часть: «О, твердый камень!» - дана с изменением пунктуации (у Горького: «...и бился грудью в бессильном гневе о твердый камень» [Горький 1949, I, 483]). Тот же принцип сочленения используется и в последующих предложениях. В результате нарушается субъектно-объектная организация текста: субъекты наделяются объектными характеристиками и обратно. Возникают образы кентавры: Уже-поток, Уже-Сокол, Сокол-поток-Уж.
Новое соединение отрезков текста порождает нонсенсы, которые уравновешиваются за счет того, что Евгений Клюев называет «детальной про-строенностью структуры» [Клюев 2000, 68]. Прием цитации рассматривается им как «один из самых сложных способов акцентировать структуру» [Клюев 2000, 162]. В данном случае мы имеем дело, помимо лексических цитат, с метрической и ритмической цитацией. При этом вторичный текст графически оформлен как «версейная проза» [Орлицкий 1999, 40-50], разбит на фрагменты, равные, как правило, одному-трем предложениям, что усиливает ритмическую упорядоченность текста.
Небезразличен для понимания смысловых приращений характер ввода цитаты. Предпосланный песне текст: «Тонкий и длинный, как игла, звук проткнул пространство», - с одной стороны, маркирует цитату, с другой -
Новый филологический вестник. 2019. №1(48).
намекает на грамматически небезупречную конструкцию, характеризующую соносферу в «Песне о Соколе»: «Иногда в общей гармонии плеска слышится более повышенная (выделено нами. - Н.С., Т.Б.) и шаловливая нота» [Горький 1949, I, 482]. Комментирующий этот пассаж афоризм персонажа романа «Между двух стульев» - Белого Безмозглого: «Была бы могила - желающие всегда найдутся!» [Клюев 2008, 63] - уравнивает героическую гибель Сокола в «Песне о Соколе» и негеройскую его смерть в переписанном тексте. В обоих случаях торжествует обыватель, но во вторичном тексте дегероизирован и образ Сокола.
Можно предположить, что текст Максима Горького в романе Е. Клюева «Между двух стульев» достраивается до образцового абсурда, и этот абсурдистский текст не вписывается ни в какую известную классификацию вторичных текстов. По технике письма это центон: в произвольном порядке сочленяются фрагменты разъятого на части исходного текста. Однако центон предполагает цитирование, как минимум, двух источников. Это и не текст-«цитант», в котором приводится один чужой текст, вступающий в диалог с авторским текстом (если не признать за авторский текст введение двух предлогов: «в» и «на», чем авторское присутствие и ограничивается) [Центоны и цитанты]. В нашем случае «семантический сдвиг системы» [Кузьмина 2009, 77] позволяет увидеть в «Песне о Соколе» Е. Клюева какой-то неизвестный ранее вариант вторичного текста - абсурдистскую пародию, построенную исключительно на приеме комбинаторной игры.
ЛИТЕРАТУРА
1. Бахтин М.М. Из архивных записей к работе «Проблема речевых жанров» // Бахтин М.М. Собрание сочинений: в 7 т. Т. 5. М., 1996. С. 364-374.
2. Вайс Д. «Грамматика» абсурда: абсурд как категория текста // Абсурд и вокруг / под ред. О. Бурениной. М., 2004. С. 259-272.
3. Горький М. Собрание сочинений: в 13 т. Т. 1. М., 1949.
4. Дейк ван Т., Кинч В. Макростратегии // Дейк ван Т. Язык. Познание. Коммуникация. М., 1989. С. 41-67.
5. Ильинский И. Горький и Бунин: друзья-враги. Цит. по: Литературная газета. 2018. № 13 (6637). С. 20-21.
6. Клюев Е. Между двух стульев. М., 2008.
7. Клюев Е.В. Теория литературы абсурда. М., 2000.
8. Кузьмина Н.А. Интертекст и его роль в процессах эволюции поэтического языка. 5-е изд. М., 2009.
9. Лавров В. Катастрофа. М., 1994.
10. Орлицкий Ю. На грани стиха и прозы (Русское версе) // Арион. 1999. № 1 (21). С. 40-50.
11. Словарь современного русского литературного языка: в 17 т. Т. 11. М.; Л., 1961.
12. Центоны и цитанты. [Электронный ресурс]. иКЬ: http://slovomir.narod.ru/ slovarevo/ant/14.html (дата обращения 10.04.20018).
13. Циммерлинг А. Логика парадокса и элементы абсурдистской эстетики // Абсурд и вокруг / под ред. О. Бурениной. М., 2004. С. 287-306.
REFERENCES (Articles from Scientific Journals)
1. Orlitskiy Yu. Na grani stikha i prozy (Russkoye verse) [On the Verge of Verse and Prose (Russian Verse)]. Arion, 1999, no. 1, pp. 40-50. (In Russian).
(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)
2. Bakhtin M.M. Iz arkhivnykh zapisey k rabote "Problema rechevykh zhanrov" [From the Archival Records to "The Problem of Speech Genres"]. Bakhtin M.M. So-braniye sochineniy [Collected Works]: in 7 vols. Vol. 5. Moscow, 1996, pp. 364-374. (In Russian).
3. Vays D. "Grammatika" absurda: absurd kak kategoriya teksta [The "Grammar" of the Absurd: the Absurd as a Text Category]. Burenina O. (ed). Absurd i vokrug [The Absurd and Around It]. Moscow, 2004, pp. 259-272. (In Russian).
4. Dijk van T., Kintsch W. Makrostrategii [Macro Strategies]. Dijk van T. Yazyk. Poznaniye. Kommunikatsiya [Language. Knowledge. Communication]. Moscow, 1989, pp. 41-67. (Translated from English to Russian).
5. Tsimmerling A. Logika paradoksa i elementy absurdistskoy estetiki [The Logic of Paradox and the Elements of Absurdist Aesthetics]. Burenina O. Absurd i vokrug [The Absurd and Around It]. Moscow, 2004, pp. 287-306. (In Russian).
(Monographs)
6. Klyuyev E.V. Teoriya literatury absurda [The Theory of the Literature of the Absurd]. Moscow, 2000. (In Russian).
7. Kuz'mina N.A. Intertekst i ego rol'v protsessakh evolyutsii poeticheskogo ya-zyka [The Intertext and its Role in the Evolution of the Poetic Language.] 5th edition. Moscow, 2009. (In Russian).
Семенова Нина Васильевна, Тверской государственный университет.
Доктор филологических наук, профессор кафедры истории и теории литературы.
E-mail: ninasemenova@yandex.ru
Бабушкина Татьяна Владимировна, Тверской государственный университет.
Кандидат филологических наук, заведующая кафедрой русского языка с методикой начального обучения.
E-mail: tvbabushkina@mail.ru
Nina V. Semyonova, Tver State University.
Doctor of Philology, Professor at the Department of Literature History and Theory.
E-mail: ninasemenova@yandex.ru
Tatyana V. Babushkina, Tver State University.
Candidate of Philology, Head of the Department of the Russian Language and Methodology of Elementary Education.
E-mail: tvbabushkina@mail.ru
