CC BY
273
УДК 94(47).084.3
Попов Виктор Владимирович Popov Viktor Vladimirovich
аспирант кафедры истории Московского Postgraduate Student of the Department of
авиационного института (национального History, Moscow Aviation Institute
исследовательского университета) (National Research University)
editor@hist-edu.ru editor@hist-edu.ru
ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЕ ВЕРСИИ ПРИЧИН THE ORIGINAL VERSIONS OF THE CAUSES
КРОНШТАДТСКОГО МЯТЕЖА В ИЗЛОЖЕНИИ OF "KRONSTADT REBELLION” IN THE
САМИХ ВОССТАВШИХ МАТРОСОВ PRESENTATION OF THE INSURGENT
И ОФИЦИАЛЬНЫХ СОВЕТСКИХ ВЛАСТЕЙ SAILORS AND THE OFFICIAL SOVIET
ВО ВРЕМЯ РАЗВОРАЧИВАВШИХСЯ GOVERNMENT DURING THE EVENTS OF
СОБЫТИЙ 1921 г. 1921
В статье рассматривается комплекс причин, приведших к The article considers the complex of causes which
антисоветскому выступлению в Кронштадте весной 1921 led to the anti-Communist uprising in Kronstadt in
г., в отражении непосредственных участников этих со- spring 1921 as well as represents the opinions of the
бытий. Критически исследованы программные докумен- direct participants of the events. The article provides
ты и публичные заявления восставших матросов и офи- a critical analysis of the policy documents and public
циальных лиц советского государства, В.И. Ленина и Л.Д. statements of the mutineers and leaders of the Soviet
Троцкого. Выявлены антагонистические версии тракто- state, V.I. Lenin and L.D. Trotsky. The antagonistic
вок причин происходящих в Кронштадте событий с точки versions of the interpretations of the causes of the
зрения восставших матросов и советских властей, опре- events occurring in Kronstadt from the point of view
делены их основные противоречия. of the rebels and the Soviet authorities have been
presented; their major contradictions have been identified.
Ключевые слова: Кронштадтский мятеж, восставшие
матросы, антисоветское выступление, коммунистическое Key words: Kronstadt rebellion, insurgent sailors, an-
правительство, советская власть, вооруженный кон- ti-Communist action, Communist Government, Soviet
фликт. government, military conflict.
Кронштадтские события 1921 г. - одна из тех тем нашей новейшей истории, которая затрагивается практически в любом исследовании Революции и Гражданской войны. Как советские историки, так и зарубежные исследователи всегда чувствовали общественную значимость изучения этой темы, ее политическую злободневность. Однако в силу различных политических задач, стоящих перед ними, исследователи и у нас и на западе шли разными путями в осмыслении этого события. Более того, именно решение текущих идеологических задач уводило исследователей в сторону как от объективного анализа этого события в целом, так и от анализа причин Кронштадтского мятежа 1921 г. в частности. Поэтому объективное и непредвзятое исследование причин кронштадтских событий 1921 г. по сей день остается актуальной научной проблемой. В свою очередь для решения этой задачи, прежде всего, необходимо проанализировать программные документы восставших матросов и после этого сопоставить их с официальной версией советских властей в оценке причин этого антиправительственного выступления.
Конечно, мы не имеем права однозначно судить о причинах мятежа по документам восставших и по официальным заявлениям правительства. Тем более что они противоречат друг другу принципиально. Но это, тем не менее - один из важных комплексов информации, который предстоит проанализировать. Ниже мы попытаемся критически рассмотреть и подвергнуть историческому анализу основные программные документы участников этого исторического события. Необходимо учесть и тот факт, что по своему социальному составу восставшие кронштадтцы были крайне неоднородны [1, с. 214-217]. Среди лиц, принимавших активное участие в мятеже или пассивно примкнувших к восставшим, мы найдем не только военморов, но и бывших кадровых морских офицеров, городских буржуа, маргинальные элементы, вчерашних крестьян из числа красноармейцев гарнизона крепости, местный кронштадтский пролетариат и портовых рабочих и даже рядовых казаков из бывших вооруженных сил Юга России и казачьих республик Дона, Кубани и Терека, а также Украины, оказавшихся по разным причинам в рядах Красной армии в ходе поражения белых сил на Юге [2, с. 115-122; см. также 3, с. 191-204; 4, с. 153-162]. Однако, несмотря на столь пестрый состав участников кронштадтского выступления, несомненно, что именно наиболее революционные матросы с линкоров были главными «зачинщиками мятежа», его реальной движущей силой.
Основной программный документ восставших - резолюция собрания команд 1-й и 2-ой бригад кораблей от 1 марта 1921 г. Будучи документом, принятым большим количеством людей, является, безусловно, не программой одного председателя собрания С.М. Петриченко, а соответствует представлениям 12 тыс. чел. о необходимых социальных изменениях. Но и не более того, так как не является продуктом дискуссии, реального анализа текущей экономической, и, как следствие, политической ситуации. Важно отметить эклектичный, внутренне противоречивый характер документа. Программа, изложенная всего в 15 пунктах (больше не позволил бы формат собрания, хотя и для редакции этих 15 пунктов пришлось создавать комиссию и потребовалось полдня ее работы [5, с. 52]), сводится к нескольким основным положениям. Постараемся внимательно рассмотреть и проанализировать эти положения с тем, чтобы вычленить внутреннюю логику их построения и выяснить вопрос о том являются ли эти положения механическим набором взаимоисключающих «благих пожеланий» или же, напротив, пусть смутным, но отражением некоей целостной политической, социальной и экономической программы.
Базовое утверждение (аксиома) матросской резолюции состоит в том, что Советы не выражают волю рабочих и крестьян. Как следствие вторым пунктом предполагалось провести перевыборы в Советы с участием всех левых социалистических партий (естественно нужна свобода слова для рабочих, крестьян, анархистов, левых соцпартий). Следствием этих политических изменений должна стать реализация уравнительных требований резолюции: уравнение пайков и, противоречащая ему, отмена заград. отрядов (подразумевается продовольственная диктатура, реализуемая этими отрядами в Петроградской губернии. - В.П.).
Здравый смысл подсказывает нам, что матросы, как конечное звено «продовольственной диктатуры», получающие с ее помощью продукты питания, не могут выступать против нее. Тем более что большинство матросов - бывшие рабочие, уже многие из которых оторвались и собственно от рабочей среды, а уж тем более и от крестьянской. То есть подобная резолюция была возможностью дать «всем сестрам по серьгам», привлечь на свою сторону все прослойки кронштадтского (а в перспективе и питерского) общества. Это заставляет задуматься над тем, что привело в один момент к восстанию людей с противоположными экономическими требованиями. Точнее так: а не было ли у всех этих людей (бывших рабочих, крестьян, казаков (то есть людей, производящих ресурсы за чей счет государство существует), превратившихся в разное время в военных, то есть пользователей государственных ресурсов) каких-то общих экономических интересов? А резолюция выглядела так, чтобы окончательно не разрывать узы, связывавшие их с бывшей жизнью (в которую, в силу все откладываемой демобилизации [6, с. 56] они должны были со временем вернуться)? На эти вопросы мы попытаемся ответить в отдельном исследовании, а пока вернемся к резолюции. У документа есть две интересные черты.
Первая из них выражается в уравнительных требованиях, характерных для революционной эпохи 1917 г. Как и тогда, кажется достаточным «голоснуть», чтобы изменить окружающую действительность. Уже в начале весны 1918 г. государство пришло к пониманию необходимости дифференциации материальной обеспеченности своих работников и так называемых «буржуазных» специалистов от всего остального населения [7, с. 45-61]. И, несмотря на многочисленные резолюции, призывающие вести «решительную борьбу со злоупотреблениями со стороны членов партии своим положением и материальными преимуществами», разрыв в материальном положении только увеличивался [8, с. 32-45]. Напомним, что происходило все это в условиях продовольственной диктатуры, которая одна на тот момент могла обеспечить не то что дифференцированный паек, но и паек вообще, хотя уже в этот период лидеры большевиков искали пути перехода к другим формам товарообмена с деревней. Естественно, что эта резолюция была воспринята, и в первую очередь коммунистами, как начало открытого мятежа против государства «пролетарской диктатуры».
Другая черта - это появление требований демократизации, пока только ограниченной, для левых социалистических партий. Анархистские требования устранения от власти каких либо партий вообще появятся позднее. Нас интересует пока только требование демократизации, как таковое. Такую эволюцию переживут многие участники революции 1917 г. Когда логика политического строительства кого-то отстраняла от власти, они начинали видеть единственную гарантию своего выживания в демократизации, в открытой дискуссии по тем или иным вопросам. Подобную эволюцию, например, мы увидим у Бухарина или Зиновьева гораздо позднее. Естественное желание заявить свою позицию, чем привлечь на свою сторону сторонников вне крепости и повлияло на появление требований о демократизации политической жизни. Фактически, это было требованием свободы слова во всероссийском масштабе.
Г.Е. Зиновьев называет в телеграмме В.И. Ленину эту резолюцию, в рамках принятой тогда фразеологии, черносотенной и эсеровской, что выглядит, безусловно, сомнительным. Но практика политической борьбы, видимо, подсказывала тогда необходимость (да, видимо, и возможность) любое оппозиционное большевикам выступление называть монархическим (черносотенным). Пусть даже и эсеровское. Это было проще, чем вдаваться в подробное объяснение того, что любое, в принципе, выступление играет против большевиков, а значит (такова логика гражданской войны) и против дела революции.
Совершенно естественно, что руководители мятежа пытались всеми возможными агитационными средствами объяснить свою позицию, доказать свою правоту. Был налажен выпуск газеты «Известия Временного революционного комитета», выпускались листовки. Работала радиостанция, которая, конечно, имела мало возможностей для информирования широких масс, она скорее пригодилась для контактов (а контакты подразумевают и конкретизацию своей позиции) с внешним миром. С другой стороны, в нарастающем информационном и политическом противостоянии и большевистское правительство должно было официально заявить свою позицию.
Уже 2 марта в «Петроградской Правде» было опубликовано обращение Совета Труда и Обороны за подписью Л.Д. Троцкого и В.И. Ленина «Новый белогвардейский заговор. Мятеж бывшего генерала Козловского и корабля Петропавловск» [5, с. 59-60]. Уже из названия видно, какую версию событий сформулировали для окружающих коммунисты. Также интересна отсылка к статье в парижской газете «MATIN» о восстании в Кронштадте 11 февраля. Ожидание за границей изменений в России, выразившееся в виде выдачи желаемого за действительное, сыграло в данном случае на руку версии о внешней природе заговора. В частности в правительственном заявлении прямо было указано, что «Через несколько дней после указанного срока действительно начались события, ожидавшиеся и, несомненно, подготовлявшиеся французской контрразведкой. В Кронштадте и Петрограде появились белогвардейские листки. Во время арестов задержаны заведомые шпионы». Этот пассаж об иностранном заговоре, поддерживаемый непререкаемым авторитетом Ленина, стал неотъемлемой частью официальной советской историографии. Позднее эта версия была подвергнута весьма обоснованной исторической критике, но, тем не менее, осталась во всех советских учебниках и справочных изданиях.
В качестве примера достаточно привести выдержку из статьи о Кронштадтском мятеже из Большой советской энциклопедии 1969-1978 гг. издания [9]: «Кронштадтский антисоветский мятеж 1921, контрреволюционное выступление гарнизона Кронштадта и экипажей некоторых кораблей Балтийского флота в марте 1921, организованное эсерами, меньшевиками, анархистами и белогвардейцами при поддержке иностранных империалистов. Явился одной из попыток контрреволюции применить новую тактику “взрыва изнутри” Советской власти». Почти дословно повторяет этот отрывок и Советская историческая энциклопедия [10]: «контрреволюц. выступление части гарнизона Кронштадта и экипажей кораблей Балт. флота весной 1921, организованное эсерами, меньшевиками, анархистами и белогвардейцами при поддержке иностр. империалистов».
Пол Эврич в своей книге «Восстание в Кронштадте» доказывал, что эмиграция и западные правительства не имели к мятежу никакого отношения [11, с. 90-132]. С ним соглашается и С.Н. Семанов в своей монографии [6, с. 130], дополняя, что только 6 марта первые достоверные вести о Кроншадтском мятеже дошли до западной прессы. На сегодняшний день ни у кого не вызывает сомнения отсутствие влияния с Запада на появление антибольшевистского движения на Котлине. Правда, сторонники версии о наличии некоего заговора генерала Козловского и участии в заговоре заграничных контрреволюционных центров существуют и сейчас. В этом же духе было обращение Петросовета 3 марта в той же «Петроградской правде», статья «Позорная авантюра» в «Известиях Петроградского Совета рабочих и красноармейских депутатов» [5, с. 62-63] и многие другие статьи и публикации.
В документе иного рода, «Рапорте уполномоченного особого отдела ВЧК В. Севея Председателю Реввоенсовета Республики» [12, с. 86-88], документе для внутреннего пользования, где у автора была возможность и необходимость дать более развернутую характеристику событиям, озвучивается новая мысль: главная причина событий - то, что большое количество военморов было привязано к одной точке прохождения службы и в течение трех с лишним лет, не принимая непосредственного фактического участия в военных делах, искусственно группировалось вокруг въевшегося в их сознание «морского патриотизма». Являя из себя обособленную, кастовую группу, военморы оторвались от пролетариата в целом и под влиянием бездей-
ствия выродились в паразитический элемент, причем бессознательно идеологию пролетариата подменили непоколебимой уверенностью в том, что они «краса, гордость и авангард революции». Важно отметить, что в этом рапорте звучит такая мысль, что в Кронштадте сложилась база для так называемой «Третьей революции». Также автор рапорта считал будущее расследование событий, удавшимся только при условии выявления следствием связи восставших с Финляндией и Эстонией. Севей в своем рапорте напоминает, что он уже сигнализировал о сложившейся ситуации, но месяц назад к нему не прислушались. Автор рапорта приближается, как нам кажется к действительным причинам событий, но все же остается в рамках версии о внешнем заговоре. Но также чувствуется и неоправданно презрительное отношение Севея к «воен-морам».
В рамках развернувшейся в прессе дискуссии можно посмотреть, например, статью «Злоба бессильных», опубликованную в «Известиях Временного Ревкома» от 5 марта [5, с. 126-127]. Здесь уже озвучен тезис о «диктатуре партии». Также авторы осуждают практику коммунистов брать заложников, приглашают в Кронштадт беспартийных представителей, чтобы они могли рассеять провокационные слухи о финском хлебе и происках Антанты. Но наиболее радикальное требование обновления советской власти прозвучало 15 марта, почти в самом финале мятежа. В «Известиях ВРК» в статье «Власть Советам, а не партиям» [5, с. 141-142]. Основная мысль этой статьи - программы партий выработаны в кабинетах, а, следовательно, не имеют отношения к реальным нуждам трудящихся, любая партия не избежит роли диктатора, следовательно, выборы в Советы должны быть беспартийными.
Как документы, подводящие итоги событиям, можно рассматривать два заявления с просьбой об интернировании кронштадтцев в Финляндию, подписанные одно А.Н. Козловским, другое - С.М. Петриченко. В этих документах участники событий по-разному объясняют свои действия. В «Обращении кронштадтцев к коменданту карельского военного сектора с просьбой ходатайствовать перед правительством Финляндии о предоставлении им статуса интернированных лиц» есть важный момент - Козловский утверждает, что только 3 марта он с другими офицерами присоединился, как военные специалисты, к ВРК, чтобы помочь ВРК «в деле отстаивания прав народа». Далее он описывает только сам ход событий. Причин он касается лишь вскользь, в общих словах: «Вся Россия превратилась в тюрьму с принудительными работами... отсутствием права на собственность. и другие свободы были заменены действиями Чрезвычайной комиссии» [5, с. 145-149].
«Доклад Господину Коменданту Карельского военного сектора» Петриченко и других лидеров мятежа от 19 марта также, в основном, касается обороны и падения Кронштадта. Интересное наблюдение можно сделать по этому «докладу». Руководители обороны утверждают, что одной из причин падения крепости была малочисленность пехотного гарнизона. А где были матросы с линкоров? Мы почти не встречаем упоминаний об участии матросов непосредственно в боях. Были и другие, более благовидные объяснения отступления из крепости - отсутствие продовольствия и возможности его подвоза, увеличение гарнизона большим числом пленных, недостаток снарядов. «Необычайные» репрессии лишили участников поддержки извне, а, следовательно, и смысла продолжения борьбы. Что касается причин восстания, Петриченко немногословен - «Ввиду того, что захватившая власть в России партия коммунистов установила такой порядок выборов в представительные учреждения (Советы), что в России установилась кровавая диктатура коммунистов, приведшая страну к полному разорению и нравственному и политическому гнету настолько, что дальше при подобных условиях жизнь стала невозможной. Несмотря на усиленный террор, народное недовольство стало выливаться наружу, помимо провинций, сначала в Петрограде, где было подавлено кровавыми репрессиями, затем в Кронштадте» [5, с. 149-151]. В отличие от Козловского, Петриченко подчеркивает, что он боролся за Советскую власть, у Козловского же даже не звучит само это слово - «Советы».
Как, своего рода, итоговую официальную версию событий можно рассматривать интервью Л.Д. Троцкого «О событиях в Кронштадте», которое вышло накануне второго штурма, 16 марта, в газете «Правда» (Интервью с представителями иностранной печати). Здесь представляют интерес несколько моментов в объяснении причин мятежа. Первое - абсолютизация роли эсеров и меньшевиков, как авангарда мирового империализма в событиях на Котлине: «Газетные агенты империализма “предсказывают” то, что другим агентам того же империализма поручено выполнить», «Кронштадт был выбран, как пункт наиболее близкий к Европе и Петрограду» и итог: «Историческое назначение эсеров и меньшевиков состоит в том, чтобы пытаться посадить в седло русскую контрреволюцию, в качестве агента мирового империализма». Понимая необходимость объяснить, как балтийские моряки, приведшие советы к власти в 1917 г., сего-
дня, в 1921 г., стали врагами большевиков, Троцкий говорит, что Кронштадт «неизбежно оскудел и в смысле личного состава. Огромное число революционных моряков, сыгравших крупную роль в Октябрьской революции 1917 г., было переведено за истекший период в другие области работы. Выбывшие были заменены в значительной мере случайными элементами, среди которых было довольно много латышских, эстонских и финских моряков, относящихся к своей службе, как к временному занятию, и в большинстве безучастных к революционной борьбе. Это обстоятельство, разумеется, облегчило организаторам заговора их работу. Они использовали частный конфликт, раздвинули его рамки так, что для части моряков уже не было отступления. При пассивности гарнизона и населения, которые не успели даже разобраться в том, что происходит, мятежники завладели могущественной артиллерией крепости и двух кораблей» [13, с. 147]. Так появилась легенда о хороших и плохих моряках. А население якобы просто не разобралось в происходящем. Кроме того, Троцкий не расшифровывает, что за «частный конфликт» привел к восстанию.
Необходимо также учесть, как на события в Кронштадте отреагировала русская зарубежная пресса. Надо иметь в виду, что первые сведения о происходящем в Кронштадте поступили на Запад только к 4-5 марта. Более или менее достоверные известия о начале Кронштадтского мятежа появились в белогвардейской прессе сравнительно поздно - не ранее 6 марта («Руль» сообщил подробности о мятеже 6 марта, «Последние известия» - 7 марта, «Голос России», «Воля России» - 8 марта и т.д.). Это обстоятельство может являться косвенным подтверждением непричастности к конфликту белогвардейских сил из-за границы.
Таким образом, мы можем констатировать, что обе участвующие в конфликте стороны сразу сформулировали свои версии происходящих событий, однако, и те и другие не удосужились подробно осветить причины случившегося, ограничившись общими фразами и не к чему не обязывающими заявлениями. Кронштадтцы сразу заявили о борьбе за общее благо всей страны, а большевистское правительство немедленно заявило о раскрытом антисоветском иностранном заговоре. Поэтому был принципиально невозможен и конструктивный диалог противостоящих сторон в этом конфликте вокруг и на платформе признания каких-либо конкретных, обсуждаемых и выполнимых требований. При этом мы можем полагать, что обе антагонистические версии причин мятежа, сформулированные самими участниками конфликта, не выдерживают серьезной критики и только лишь фиксируют переход конфликта в острую фазу и его неизбежную последующую политизацию в характерной логике свойственной непримиримому противостоянию всех политических сил в годы Революции и Гражданской войны в России.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЕ ССЫЛКИ
1. Юрченко И.Ю., Попов В.В. «Дело снабжения продовольствием неудовлетворительное». Матросы, казаки, крестьяне-красноармейцы и городские маргиналы: голодные участники Кронштадтского мятежа 1921 г. // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. 2013. № 3-1.
2. Юрченко И.Ю., Попов В.В. Социальный состав и мотивы участников «Кронштадтского мятежа» 1921 г. и судьба кубанских казаков из числа восставших // Кубанские исторические чтения: Материалы III Всерос. с междунар. участием науч.-практ. конф. Краснодар, 2012.
3. Юрченко И.Ю. Северокавказское казачество в этноконфессиональных конфликтах региона ХУШ-ХХ веков. М., 2009.
4. Юрченко И.Ю. Северокавказское казачество в рядах Красной Армии в годы Гражданской войны (некоторые историографические аспекты) // Военная интервенция и гражданская война в России (1918-1920 годы): материалы науч.-практ. конф. РУСО. М., 2009.
5. Кронштадт 1921. Док-ты о событиях в Кронштадте весной 1921 г. / сост., введ. и прим. В.П. Наумова,
А.А. Косаковского. М., 1997.
6. Семанов С.Н. Ликвидация антисоветского Кронштадского мятежа 1921 года. М., 1973.
7. Мервин М. Становление системы привилегий в Советском государстве // Вопросы истории. 1992. № 23.
8. Роговин В.З. Была ли альтернатива? «Троцкизм»: взгляд через годы. М., 1992.
9. Кронштадтский антисоветский мятеж 1921 // Большая советская энциклопедия, в 30 т. М., 1969-1978.
10. Кронштадтский антисоветский мятеж 1921 // Советская историческая энциклопедия / под ред. Е.М. Жу-
кова. М., 1973-1982.
11. Эврич П. Восстание в Кронштадте / пер. с англ. Л.А. Игоревского. М., 2007.
12. Кронштадтская трагедия 1921 года: док. М., 1999. Кн. 1.
13. Троцкий Л. Сочинения. М-Л., 1926. Т. 17. Ч. 2.
