CC BY
25
А. А. Бурыкин
ПЕРВОЕ СОБРАНИЕ ОБРАЗЦОВ ФОЛЬКЛОРА ЭВЕНОВ ЯКУТИИ (К 135-ЛЕТИЮ ИЗДАНИЯ)
В 2009 г. исполняется 135 лет со времени публикации первого собрания образцов речи и фольклора эвенов, предпринятой академиком А. Шифнером в томе VII серии «Mélanges Asiatiques», издаваемой Российской Академией Наук1 (livraisons 2 et 3, Spb, 1874). Эти ценные материалы по языку и фольклору эвенов до настоящего времени почти не привлекали внимания исследователей. В специальной статье Ж. К. Лебедевой, посвященной ранним записям эвенского фольклора, содержится лишь краткий перечень текстов из этих записей с указанием их жанровой принадлежности2. Отчасти образцы речи эвенов, опубликованные А. Шифнером, использовались в работах по эвенской диалектологии3. Однако то внимание, которое проявляется к образцам эвенского языка и фольклора, изданным в свое время таким блестящим ученым-востоковедом, каким был А. Шифнер (1817-1879)4, должно быть признано незаслуженно малым. Во-первых, в этих материалах мы видим язык и предметы словесного искуссттва эвенов середины XIX века - то, что недоступно нам по другим историческим и этнографическим источникам, так как между записями эвенских текстов, сделанными Я. И. Линденау в 40-е годы XVIII века5, и эвенскими фольклорными и обрядовыми текстами, записанными в самом конце XIX века В. Г. Богоразом, имеется значительный временной интервал, который едва ли будет заполнен какими-нибудь архивными находками. Во-вторых, ценность этих материалов для истории науки о языке и культуре эвенов состоит в том, что именно в них мы находим наиболее ранние образцы загадок, песен-импровизаций, богатырских сказок, волшебных сказок с романтическими сюжетами, бытовых сказок, а также преданий и бытовых рассказов. В-третьих, фольклорные тексты, пролежавшие без внимания столь длительное время, должны привлечь внимание исследователей в неменьшей мере, чем новые фольклорные полевые записи, при этом особый интерес представляет возможность изучать бытование эвенского фольклора на протяжении длительного времени. В-четвертых, открывается возможность установить диалектную принадлежность всех текстовых материалов, и тем самым осуществить примерную локализацию бытования фольк-
лорных текстов. С меньшей надежностью удастся установить конкретное место записи текстов, так как Г. Майдель и его спутники могли записывать устную речь и фольклор от своих проводников-эвенов вдали от их родных мест. В-пятых, лингвистическое изучение этих материалов вводит в научный оборот новые источники по эвенской диалектологии. В-шестых, присутствует такой аспект исследования, как привлечение материалов по живому разговорному эвенскому языку и фольклору из публикаций А. Шифнера для изучения звукового строя эвенского языка и разработки эвенского алфавита и графики на основе Единого Северного алфавита ( ЕСА) в конце 1920-х годов, поскольку действительная историческая основа эвенской графики на основе латинизированного ЕСА до сих пор не была выявлена, и источники по эвенскому языку, в которых использовалась латинская графика, в этом плане имеют тут большое значение.
Собрание материалов по эвенскому языку и фольклору, опубликованное А. Шифнером, состоит из двух частей. Первая часть -публикация с названием «Baron Gerhard von Maydell's Tungusische Sprachproben» содержит беглые лингвистические наблюдения над материалами, принадлежащие самому А. Шифнеру, и записи Г. Майделя (1835-1894)6, подразделенные на 58 пронумерованных фрагментов. Значительная часть их - материалы по эвенскому языку, служащие иллюстрациями к грамматике, образцы бытовой речи, составляющее некое подобие записанных для памяти обиходных эвенских фраз, образцы связных текстов - устных бытовых расссказов, и не замеченные ранее фольклористами небольшие рассказы исторического содержания, повествующие о былой вражде эвенов с чукчами (тексты 30-32, 35). Десять заключительных текстов - номера 49-58 (с. 347 до с. 358) составляют собственно фольклорные записи. Это четыре сказки (тексты 49, 50, 55, 56), три устных рассказа (тексты 51, 52, 57), и три предания об эпизодах вражды между эвенами и чукчами (тексты 53, 54) и чуванцами и чукчами (текст 58). Вторая часть, составляющая публикацию под названием «Tungusische Misœllen» включает две «тунгусские» сказки в переводе на немецкий язык, полученные от Г. Майделя, но записанные не его рукой, и материал, полученный от якутского губернатора Ю. Штубендорфа, который содержит краткие образцы разговорных фраз, восемь загадок, текст песни и одну сказку.
Две сказки, имеющиеся в нашем распоряжении ныне лишь в изданном немецком переводе, также до сих пор не привлекали внимания фольклористов. Но к одному из этих текстов был приложен лист с двумя текстами на эвенском языке; этот лист, по примечанию А. Шифнера «содержал слова, произносимые злыми вол-
шебниками, которые записаны очень небрежно и не внушают доверия» (с. 384). Несомненно, перед нами два песенных фрагмента эвенской волшебно-героической сказки, которые при ограниченном количестве записей фольклора эвенов XIX века составляют значительную ценность. Очень важно, что диалектные признаки языка этих отрывков, выявляемые даже при их небольшом объеме, совпадают с теми диалектными признаками, которые характерны для записей Г. Майделя. Таким образом, весьма вероятно, что две эти сказки были записаны от того же исполнителя, который был основным информантом Г. Майделя.
Ввиду того, что материал, полученный А. Шифнером от Ю. Штубендорфа, требует к себе большего внимания и в большей мере нуждается в филологической обработке, нежели записи Г. Майделя, нам представляется уместным начать рассмотрение всех образцов эвенского фольклора, составляющих предмет данной статьи, именно с анализа текстов, содержащихся в публикации «Тип§и818сЬе М18се11еп».
Восемь эвенских загадок, представленных в этой публикации (с. 390-391), являются первыми из известных зафиксированных образцов эвенских загадок. Две из них (номера 5, 7) известны в более поздних вариантах7, настолько отличающихся от самых ранних текстов, что их можно считать самостоятельными загадками, остальные образцы загадок являются уникальными. Хотя ни в одном из образцов нет хорошо известного по эвенским загадкам словосочетания «ибдири бэй» - «неизвестный (загадочный) человек», все же в них часто встречается слово бэй 'человек' для наименования загадываемого предмета. Крайне интересен для нас текст загадки N 8, так как он оказывается соотнесенным с бытующим у эвенов мифом о происхождении Плеяд8. Текст загадок читается довольно легко и требует поправок лишь в минимальном объеме, хотя смысл части загадок остается не вполне понятным.
Материал с заголовком «Песня» (с. 392) содержит три отрывка, которые можно считать фрагментами по крайней мере двух песенных текстов, возможно, записанных от одного и того же лица. Содержание первого из них, где упоминается норгэнэдек 'пляска', остается не совсем понятным даже при наличии немецкого перевода-пересказа. Два других отрывка по смыслу соответствуют эвенским песням-импровизациям, исполнителем которых был, видимо, пожилой мужчина. Немецкий перевод, а точнее, изложение текстов этих фрагментов, значительно отличается от содержания подлинника, то есть, как и во многих подобных случаях, для записи эвенский текст не переводился, а пересказывался по прослушивании исполнения. Тексты загадок и песенные фрагменты представлены в
латинской графике, что указывает на возможность их записи одним и тем же лицом.
Заключительный текст материалов, полученных от Ю. Штубен-дорфа - богатырская сказка об Иркэнмэле - в отличие от текстов, рассмотренных ранее, записан кириллическими буквами. Однако одинаковые ошибки при передаче звучания эвенских слов (написание 1Уф вместо х/Ъ, способы передачи заднеязычного носового согласного ц (нг), одни и те же диалектные черты - отражение лабиализации гласных непервых слогов, «хаканье» (спирантность, т. е. наличие фарингального Ъ внутри слова), сохранение начального в- в глаголе ва- 'убить' и даже особенности словоупотребления (употребление слова багатир 'богатырь') красноречиво свидетельствуют о том, что весь корпус материалов, собранных Ю. Шту-бендорфом, происходит с одной и той же территории и возможно, записан от одного круга исполнителей. (сибилянтное произношение с- отмечено в одной из загадок - чачас 'песец', и в песенном отрывке эчу суптур 'я не отставал', однако для песенного произношения восточных эвенов такое является нормой и в наши дни.
Немецкий текст, приложенный к эвенской записи сказки об Иркэнмэле, представляет собой довольно точный перевод эвенского текста только в первой половине; вторая половина представляет собой лишь вольное изложение, хотя именно это изложение позволяет восстановить содержание разговора богатырей перед последним поединком и последнюю фразу сказочного текста, но эпизод, когда Дягдаул добывает себе крылья (или крылатый лабаз)9, в немецком изложении отсутствует и восстанавливается по подлиннику без полной уверенности. Ни по одному из источников не определяется смысл формы 'Ихин аха', встречающейся в тексте в разных написаниях шесть раз, поэтому мы оставляем за ней значение имени собственного героини рассказа.
Некоторые диалектные особенности текста этой сказки - полная спирантность («хаканье»), отсутствие ассимиляции плавного в форме исран 'достиг', притяжательная форма винительного падежа оролби (вост. орарби), наличие формы прошедшего времени дэнчэн 'пришел', видовая форма дэнчэгрэр 'приходили', лексика - в частности, словоунэн 'чум, дом, жилище', указывают на то, что текст, видимо, происходит с крайнего запада территории проживания эвенов. Вибрант [др] в тексте отмечается не только на месте согласного [р], но и на месте [д] (ср. в форме местного падежа хулдикандрулай 'На своего Хулракана'). Из черт восточного наречия отметим лишь форму 1 л. мн. ч. повелительного наклонения нулгэгэр 'давай укочуем', отличающуюся от соответствующих форм
западных эвенских диалектов, где ожидалась бы форма -галда/-гэлдэ.
В отличие от известных эвенских богатырских сказок, данный текст имеет строго определенную сюжетную структуру: живет богатырь Иркэнмэл, которого никто не может победить; Дягдаул, подкараулив, ранит Иркэнмэла и уводит его жену; его жена убегает от Дягдаула и улетает на остров в море; Дягдаул бросается в погоню, после неудачной попытки поймать ее оленя за узду ищет себе средство передвижения по воздуху; женщина находит на острове лекарство для раненого Иркэнмэла, возвращается к нему и вылечивает его; Дягдаул настигает их; Иркэнмэл предлагает ему свое оружие (в эвенском тексте - лук, в немецком изложении - нож) для честного поединка; после того, как у Дягдаула кончаются стрелы и он не может попасть в противника, Иркэнмэл ранит Дягдаула в плечо; после чего живет со своей женой как и прежде (конец дан только в немецком изложении). Сюжетная структура данного текста близка структуре волшебной сказки.
Несмотря на то, что данный текст в публикации А. Шифнера нуждался в филологической обработке - в перетранскрибировании и новом переводе с восстановленного эвенского подлинника, это нисколько не снижает его ценности как яркого образца сказочного фольклора и любопытного примера языка западных эвенов второй трети прошлого столетия.
Эвенские текстовые материалы, собранные Г. Майделем и опубликованные А. Шифнером от его имени, в языковом отношении достаточно однородны. Качество записи в плане передачи звучания эвенского текста в них нельзя назвать совершенным, однако единообразие написания эвенских слов и почти всегда одинаковое отображение на письме отдельных звуков, прежде всего гласных, позволяет читать тексты без особых затруднений и даже проследить фонетические явления, характерные для представленного в записях говора. Единственным заметным недостатком записей Г. Майделя является отсутствие отражения на письме эвенских удвоенных согласных, которые обозначаются удвоенными буквенными значками лишь в 25-30% необходимых случаев. Ср. ис<с>ап 'мы дошли', нэмкэт<т>эку 'когда я стреляю из лука', ач<ч>а 'нет', ми<н>щ 'мой', исуд<д>эн 'растет', гон<н>и, и гонни 'говорит', ис<с>иди 'дойдя', хят<т>аридюр, 'настегав прутом', ам<м>и 'своего отца', алат<т>иди 'прождав', а<н>уа<т>тидни 'они переночевали', тэгэт<т>эку 'посижу-ка', бид<д>эн 'живет', би<д>дэ 'они живут', ху<н>цэдук 'от пурги', гиркад<д>ан 'идет', кубэч<ч>ур 'все', ба<с>саки 'на другую сторону', хауун<н>и 'задохнулся', тэт<т>иди 'надев', ис<с>ан 'она достигла', и др.
С другой стороны удвоенные согласные иногда фиксируются верно: ориникатта[п] 'кочуем, останавливаясь', муттэки 'к нам', мутту 'нам, у нас', нёдаватта 'мечут', 'бросают', нэмкэмэттэп 'стреляем друг в друга', омэккэн 'совсем одна', иттэн 'видит', нуддэй 'откочевать', эдлэнмэддэ 'пока не почуял', мэндиттэп 'мы смотрим' - или отмечаются вместо негеминированных согласных хоррур (хорур), 'увели', омэттэноттэ (омэтэнноттэ) 'бегут', уттакар (утакар) 'колдуньи'.
Можно отметить, что удвоенные звонкие (слабые) и сонорные отмечаются в записи реже, чем глухие (сильные) согласные и что удвоенные согласные часто не отмечаются после долгих гласных. Данные наблюдения - яркое свидетельство того, что записи делались самим Г. Майделем, родным языком которого был немецкий язык, и это отразилось в его слуховом восприятии эвенской речи. Подтверждение, что представленные для публикации записи материалов по эвенскому языку принадлежали собственноручно Г. Майделю, следует из замечания А. Шифнера; если для него две сказки в переводе были записаны «von anderer Hand» - «другой рукой» (с. 378), значит, А. Шифнер был знаком с рукописями Г. Майделя и не сомневался в том, что основная часть материалов была записана лично Г. Майделем. Таким образом, выясняются важные подробности деятельности самого Г. Майделя в области изучения эвенского языка и собирания фольклора эвенов.
Как и все известные старые тексты на эвенском языке, тексты в записях Г. Майделя требуют детальной фонетической транскрипции и основательного лингвистического анализа, включающего граматический и лексический комментарий к каждой словоформе. Оставляя эти задачи для дальнейших исследований, мы пока остановимся лишь на наиболее существенных диалектных обсобенностях рассматриваемых материалов.
Материалы Г. Майделя изданы в транскрипции на латинской графической основе с использованием дополнительных знаков для согласных д', н' (соответствующие знаки с тильдой), для согласного ц (знак, использовавшийся в ЕСА), знака умлаута для обозначения переднерядной артикуляции гласных, изредка встречается «крышка» над долгими гласными и знак ударения, приходящийся на первый слог или на долгий гласный в непервом слоге. Эта графика, применявшаяся и в других публикациях материалов по языкам народов Сибири, подготовленных для этого издания А. Шиф-нером, послужила основой для раннего варианта единого северного алфавита, в котором среднеязычные согласные обозначались знаками с тильдой. В более позднем варианте звонкий среднеязычный стал обозначаться буквой 3 (он встречается и в материалах
Г. Майделя наряду с измененным ё), а носовой среднеязычный -знаком «п с запятой», очевидно, по техническим причинам: последние варианты более удобовоспроизводимы и требуют меньшего количества особых литер.
В материалах Г. Майделя заднерядный гласный [и] обозначается графемой {е} - атекан 'жена', ецакта 'шерсть', елаттам 'я стою', емонда 'снег', геркалда 'идите', геда 'копье', хенмач 'быстро', цен 'собака', дерум (=дирам) 'толстый', но иты 'лицо', дил 'голова', дилеун 'ясак'. Заднерядный гласный [у] обозначается графемой {о}: онта 'обувь', холи, холати 'лиса', хонач (= хунадь) 'девушка', доламач 'свободный' (= 'свободно'), бойла 'в лесу', д'о 'дом', мочоруп 'мы вернулись', молтарум 'я выпустил', при тоцан, туцан 'пять'. Первый из названных графических приемов вошел в эвенский алфавит на латинской графической основе и впоследствии существовал в эвенском алфавите на кириллице примерно до 1953 года, второй прием - обозначение заднерядного [у] графемой {о} -не имел применения в эвенском практическом письме за пределами миссионерской кириллицы XIX века.
Для всех текстов, записанных Г. Майделем, характерна сиби-лянтность - сохранение щелевого согласного с внутри и в конце слова с артикуляцией его в виде ^Ь]=[ш], на месте дрожащего [р] после согласного [л] практически всюду находим сочетание [лд]; бидилдэн 'она начала жить', эмдэн 'пришел', осэлдэм 'я не смогла', нюрамдиди 'подкравшись', эмдэ 'они пришли', эвивэчинди 'ты играешь', коетлилдэ 'смотрите-ка' и др.
В текстовых материалах присутствуют самостоятельные притяжательные местоимения: илэмин амму? - 'где мой отец?', эрэк эсни хин аманси бис 'это не твой отец', ср. однако, в условно-временных конструкциях: бинэмкэттэку 'когда я стрелял из лука', хуэсэкэсэн амалтан 'если бы вы не шли вслед за нами'. Глаголы неправильного спряжения изменяются по модели, характерной для эвенских говоров восточного наречия: гадни 'он взял', гадыди 'взяв'.
Заслуживает внимания такая морфологическая особенность этих материалов, как наличие притяжательного суффикса 3 лица мн. числа -тни вместо восточного -тан/-тэн: одакатни, 'когда стали', банюкракатни 'потому что олени стали непослушными', нюрма-дитни 'они подкрались', нюрмадакатни 'когда они подкрадывались', навкаттакатни 'когда они попадали (стрелами)', ноцарбут-ни 'их (вин. п.)', при наличии формы ноцарбутан 'их (вин. п.)'.
Любопытной особенностью лингвистических материалов, собранных Г. Майделем, которая до сих пор не привлекла внимания эвеноведов, является необычное оформление количественных числительных, в состав которых входит слово няма 'сто': ср. 101 -
п'ата откакап Ъи1ик или п'ата откакап Ъи1ик Ье1капи, 110 п'ата теп& Ъи1ик Ье1капи и др. (с. 329). Входящий в состав этих числительных показатель Ье1капи пока не имеет интерпретации, в других источниках аналогичные формы не фиксировались. На первый взгляд его можно рассматривать как сочетание частицы -ткан/-ткэн с показателем ослабленности проявления признака -со:-, но пока это не более чем предположение за неимением лучшего объяснения. Там же отмечено регулярное склонение собирательных числительных типа дёридюр 'вдвоем' (с. 330): в эвенове-денни на протяжении более 100 лет эти формы рассматривались как выпавшие из падежной парагидмы и только в наше время по новым полевым материалам удалось установить наличие почти полной падежной парадигмы у данного разряда числительных.1 Несмотря на то, что по фонетическим признакам описываемый диалект относится к д-диалектам, в нем отмечены формы повелительного наклонения 1 лица мн. числа на -гар/кар (с. 331), что также связывает данный диалект с восточным, а не с западным наречиями.
Среди современных эвенских говоров такой комплекс особенностей, характерен, кажется, только для одного - говора эвенов Улахан-Чистайского наслега Момского улуса РС(Я). К сожалению, этот говор еще не получил детального научного описания. Однако возможно, что в позапрошлом столетии сочетания признаков западного восточного и наречий с преобладанием последних были характерны и для других эвенских говоров центральной и восточной Якутии. Что весьма существенно для характеристики диалектной принадлежности материалов, записанных Г. Майделем. Следует особо оговорить, что они не имеют никакого отношения к говорам эвенов бассейна Анадыря (что предполагалось и считалось почти бесспорным ранее), и они не могут представлять говоры эвенов правобережья Колымы и бассейна Омолона, в чистом виде демонстрирующие восточное наречие эвенского языка. Упоминание чукчей в текстах не очень показательно: во-первых, чукчи живут и на левом берегу Колымы, во-вторых, даже рассказы с точным территориальным приурочением к Чукотке (тексты 51-52, 57-58) могли быть записаны не непосредственно от участников событий, а в пересказе информанта. Весьма вероятно, что все тексты были записаны от узкого круга лиц-уроженцев одной местности, или даже от одного и того же информанта-эвена.
Обращает на себя внимание то обстоятельство, что записанные тексты были подвергнуты тщательной и, очевидно, неоднократной проверке. Свидетельством этому являются многочисленные формы
1 Экспедиционные материалы А. А. Бурыкина 1988-1989 гг.
368
в круглых скобках, чаще всего содержащие синонимические грамматические формы (их не всегда удается передать по-разному в русском переводе). Перевод текстов, записанных Г. Майделем (в публикации А. Шифнера - перевод на немецкий язык, выполненный, очевидно, им самим) должен быть признан очень точным и не содержащим искажений.
Подборка эвенских фольклорных текстов, собранных Г. Май-делем, не имеет сюжетных аналогий среди известных нам образцов эвенских сказок и несказочной прозы. Параллельные варианты сказок из этого собрания не засвидетельствованы2, то же касается и текстов исторических преданий, которые имеют варианты записи в целом значительно реже, нежели сказочные тексты.
В связи со сказанным следует отметить, что ценность образцов преданий военного содержания как исторического свидетельства, отражающего во всех случаях реальные события, ныне должна быть взята под серьезное сомнение. Вероятнее всего, мы имеем дело с особым жанром, стоящим на грани перехода от несказочной прозы к вымышленной или нереальной по содержанию истории, которая в сюжетном отношении является близкой к богатырской сказке, хотя и отличается от нее конкретностью этнического насыщения. Сказанное относится не только к рассматриваемым здесь текстам, но и к другим преданиям аналогичного содержания, например, к преданиям эвенов Охотского побережья о столконовениях эвенов с оседлыми коряками.
Таким образом, на основании лингвистических данных у нас имеются все основания считать, что собрание материалов по эвенскому фольклору, опубликованное А. Шифнером - это первое собрание образцов устного творчества эвенов, живущих на территории Якутии. Значение этого факта для изучения духовной культуры и фольклора эвенов, проживающих в Якутии, трудно переоценить.
Тексты, публикуемые ниже, представляют все содержащиеся в статьях А. Шифнера образцы эвенского фольклора, перечисленные выше в общем обзоре материалов, сделанном Ж. К. Лебедевой. Нами добавлены к этому корпусу тексты двух песенных фрагментов одной из сказок, записанных неустановленным собирателем, и четыре текстовых фрагмента из записей Г. Майделя (тексты 30-32, 35) которые, видимо, представляют отрывки исторических рассказов. Нельзя исключать того, что в дальнейшем образцы речи эвенов,
2 Исключение составляет текст № 50, параллель к которому имеется в фольклоре удэгейцев. См. Кормушин И. В. Удыхейский (удэгейский) язык. М., 1998. С. 127-132, текст № 19 и нашу рецензию: Бурыкин А. А. // Известия РАН, серия литературы и языка, 2000, N 2. С. 71-72.
записанные Г. Майделем, дадут возможность составить из них еще какой-либо связный текст исторического содержания.
Для передачи текстов использована действующая эвенская графика (в данном случае упрощенная в соответствии с возможностями компьютерного набора - А. Б.). Формы в круглых скобках воспроизводят подачу текста в первой публикации, изменения и добавления в квадратных и ломаных скобках вносятся нами в необходимых случаях. Тексты имеют ту нумерацию, которая дана в первой публикации А. Шифнера.
Основная масса представленных текстов публикуется в новой транскрипции и русском переводе. Исключение делается лишь для фрагментов песни из записей Ю. Штубендорфа, где оказалось необходимо привести перевод фрагментов изданного немецкого изложения текста, и для сказки об Иркэнмэле, которая печатается параллельно строка под строкой в трех вариантах: воспроизведение графики записи, наша транскрипция эвенского текста и подстрочный перевод. Такой способ подачи материала позволит оценить изменения, вносимые в текст и в его понимание издателем, сохраняя при этом в поле зрения малодоступный первоисточник.
Примечания
1. Schiefner A.. 1) Baron Gerhard von May dell's Tungusische Sprachproben. 2) Tungusische Misœllen // Melanges Asiatiques, vol. VII, livraisons 2 et 3. SPb., 1874.
2. Лебедева Ж. К. Первые записи образцов эвенского фольклора // Вопросы языка и фольклора народностей Севера. Якутск, 1972. С. 165-166.
3. Бурыкин А. А. 1) Лингвистические материалы XVIII-XIX веков как источник изучения исторической диалектологии эвенского языка // Ареальные исследоваания в языкознании и этнографии. Тезисы V конференции на тему «Проблемы атласной картографии». Уфа, 1985. С. 32-34; 2) Письменная и устная форма эвенского языка: диалектная структура и функциональный статус диалектов // Малочисленные народы Севера, Сибири и Дальнего Востока. Проблемы сохранения и развития языков. СПб., 1997. С. 54-88.
4. О нем см.: Шифнер А. А. (Franz Anton Schiefner) // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. Т. 39. СПб., 1903. С. 597-598;
5. Бурыкин А. А. Тунгусские шаманские заклинания XVIII века в записях Я. И. Линденау // Системные исследования взаимосвязи
древних культур Сибири и Северной Америки. Вып. 5. СПб., 1997, с. 123-146.
6. О Г. Майделе см.: Алексеев А. И. Сыны отважные России. Магадан, 1970. С. 269-279.
7. Загадки о белке: 1) A. Sotavalta. Westlamutische Materialen. Bearbeitet und herausgegeben von Harry Halen. Helsinki, 1978. S. 29; 2) Левин В. И. Самоучитель эвенского языка. М.-Л., 1935. С. 197; 3) П. Ламутский. Онир укчэнэкэн. Якутск, 1965. С.68; Загадки о ружье: 1) П. Ламутский. Онир укчэнэкэн. С. 69; 2) Новикова К. А. Эвенские сказки, предания и легенды. Магадан, 1987. С. 134. Все указанные здесь образцы загадок перепечатаны в кн.: Бурыкин А. А. Малые жанры эвенского фольклора. СПб., 2001.
8. Тексты мифологического рассказа см. в кн.: 1) Чадаева А. Я. Национальная игрушка. Хабаровск, 1986. С. 17; 2) Данилов Е. А. Иркенмэл, Ойинде, Мэтэлэ / Обработка, расшифровка, редакция и перевод на русский язык А. А. Даниловой. Якутск, 1991. С. 22, 42.
9. «Летающий амбар» как средство передвижения упоминается в нивхских мифологических рассказах. См.: Островский А. Б. Мифология и верования нивхов. СПб., 1997. С. 231 и сл.
Тексты
I. Записи Ю. Штубендорфа 1. Загадки
1. Чачас негчэнев хулив хулун, боканца туркун.
Песец черную лису догоняет, догнать не может. День и ночь.
2. Хукунци-дэ дыгин, мурци илан, орци омэн.
Четыре у коровы, три у лошади, одна у оленя. (Четыре ноги у коровы, три у лошади, одна у оленя, что означает: русский, якутский и тунгусский способы что-то делать).
3. Дёр эцхи бэю омэн эцхи бэй хэпкэнни, тор манукан этэн хуелдэр.
Двух сильных людей один сильный человек поймал, пока земля не кончится, они не разделятся. Деревянная основа, роговые накладки на луке и клей.
4. Омэн багатир тарак багатир камандан мян ойдун нюцэн хулэк ихин каманда яв-да эти хуптур бэй коцдас турки[даватта].
Один богатырь, у него «команда» в шестнадцать других, никогда не отстает, куда он прикажет, туда они идут. Олень со своими шестнадцатью копытами (видимо, имеются в виду кости ног — А. Б.).
5. Омэн хякита, нюцгэти улгидан ирэлчэ, хэргэдэн имандра акин.
Одно дерево, у него смола под низ натекла, под ним снега нет (снег не тает? А.Б.). Белка. [немецкий перевод von unten ist kein Schnee (?)].
6. Омэн бэй илан орочи [=оранди] кунявканни, авугатан-да дэрдын эхтэр хуптуматта.
Человек на трех оленях ездит, и ни один из них друг от друга не отстает. Муж и три его жены.
7. Омэн багатир, яв-да-тит мамалми, омнэйэ кунихникан бэй ядерин.
Один богатырь, когда что-нибудь захочет убить, только один раз крикнет, человек что сделает...(умрет). Ружье.
8. Илан бэй уямкан хилган холур иний чоптэрэ холуми-тит хуптудацан да ачча, бокондацан да ачча.
Три человека снежного барана себе на бульон преследуют, всю жизнь преследуют, и не отстают, и не догоняют. Плеяды.
2. Песня [три отрывка]
Алмавканам нян тек норгэнэдек илдэндулэн тек улдэ [=илда] Марья ана омэм Абрам луч(а) трошкан бина (=русск. трошки видно?).
Я заставлю исполнить плясовую песню: в бухте (?) стоят Мария-мать и Авраам-русский; немножко видно (??). Немецкий перевод: «Нет, нет, в круге морской бухты стоят Мария и Авраам, их туловища как труба русского дома» (Вероятнее всего, описание танцующих — А.Б.)
Тек-тэ-вул мэрэцтэй тэттеку, осэми оронду бадуриву аран орван амахки эхэнэку то цэндэку тунцатал дарач бавран.
Если бы я лыжи имел, то как верхом на олене мог бы к вам спешить, как один раз оглянусь назад, так по пять саженей пройду.
Немецкий перевод: Если бы мне дали лыжи, то я бы смог как олень к вам спешить, оглянуться, одолеть рассторяние в пятнадцать3 саженей.
Йэлэкэнь [=гэлкэнь] имки таракам гоцрэрэм буйум-да-тит эсу суптур мэн бодэлди, тик хагды нюлай, бокомрам.
3 Эвенские распределительные числительные, оформленные суффиксом -тал//-тэл, образуются от числительных от 1 до 10; возможно, за формой тунцатал, формально означающей по пять, подразумевается по пятнадцать.
Когда я был молодым (имки — причастие на =вки от глагола ин-жить — А.Б.), тогда, говорил, от дикого оленя не отстаем своими ногами, теперь я старый, стыдно, меня все догоняют. Немецкий перевод: «Когда я был молодым, то думал, что могу своими ногами догнать дикого оленя, теперь мне стыдно, я отстаю»
3. Сказка
Текст в записи Ю. Штубендорфа:
Умунъ бЪй бихана, иркини мель гырбынъ, атыкалконъ антакая хоять орантынъ, хоя багатырь гынчавраръ хагманъ надабыръ атыкаманъ нъ датаи нохманъ вага туркуръ; нянда умынъ бЪй гынчин дягдавулъ гырбымъ бадуламкиндуланъ ханканы аркынбылъ садухныванъ нымкин гайхылин курихъ бейван иннить аммани атыкаман гуны: ляля нулгыгарь ихинь аха нулгяхнынъ унами слотыт (= елатытъ) амяни хабанъ таканъ оролби фурун инЪлби хаван амЪни дягдаулъ мянь уняндуляй гынунъ нЬгахнынъ ултш эмукэны горуЬсекень Ъмдры мунялдрынъ ихинъ оха дЪриндынъ хулдикандрулай улиди фурын. Дегдяулъ амаргить фулюн болкынъ нЪгдунъ хапкыны хыпкынчалан ихинь аха дыгирдынъ дягдяулъ туръ ойланъ гындрынъ ихап ахиламу (= ихинъ аха) бахаки дыгыдлрынъ дягдяулъ мамъ фулилинъ бивятниканъ бЪю баркынъ таракъ бЪй баркынъ тарак бЪй детляканъ бихоринь такав дятля онынъ амдяй фунадю буны дягдяулъ дыгыдрынъ эта амаргидадунъ ихинъ эха лам букчантакинъ ихрынъ дягдяулъ тала да ихрынъ ихъ ахи ананы тала бихарин амарду каи бЪгу гадыди дэглдрынъ нонотъ этикандру ляи ихринъ стиками (=етиками) нЬгорымъ айрынъ дягдяулъ няньтала боркынъ татакомъ иркинмулъгуны дягдяултаки лугандялки фуради лугай; ялкан дегдяулъ нымкытеларынъ нерюнь манунъ иркынымынъ хелелисть тяри гай хыванъ курись.
Текст в транскрипции и переводе на русский язык: Умунъ бЪй бихана, иркини мель гырбынъ, атыкалконъ Омэн бэй бихин, Иркэнмэл гэрбэн, атикалкан, Один человек жил, имя его Иркэнмэл, женатый, антакая хоять орантынъ, хоя багатырь гынчавраръ энтэкэе хояч орантан. Хоя багатырь уэнчэгрэр очень много оленей у них. Много богатырей приходило хагманъ надабыръ атыкаманъ нъ датаи нохманъ ноуман мадавур, атикаман[-нян] гадай, ноуман его чтобы убить, <и> жену его чтобы взять, его
вага туркуръ; нянда умынъ бЪй гынчин мауа туркур. Нян-да омэн бэй уэнчэн,
убить не могли. И вот один человек шел,
дягдавулъ гырбымъ бадуламкиндуланъ
Дягдавул гэрбэн, бадуламкиндулан
Дягдавул имя его, на тропе, по которой он ехал,
ханканы аркынбылъ садухныванъ нымкин
[хяканни], Иркэнмэл бадусниван нэмкэн,
подслушал, что Иркэнмэл едет верхом, выстрелил из лука,
гайхылин курихъ бейван иннить аммани
гайхалин курэх; бэйвэн инич эмэнни,
ляжку его насквозь <прострелил>; самого в живых оставил,
атыкаман гуны: ляля нулгыгарь ихинь аха
атикаман гонни: «ля-ля, нулгэгэр!». Ихин аха
жене его говорит: «Эй, эй, давай укочуем!». Ихин аха
нулгяхнынъ унами слотыт (= елатытъ) амяни
нулгэхнэн, унэми яла-тит эмэнни,
откочевала, чум свой где-то оставила,
хабанъ таканъ оролби фурун инЪлби хаван амЪни
хаван-такан орарби хорун, инэлби хаван эмэнни.
только часть оленей своих угнала, часть вьюков своих оставила.
дягдаулъ мянь уняндуляй гынунъ нЪгахнынъ
Дягдавул мэн унэндулэй уэнун, негахнан,
Дягдавул в свой чум ее вез, ехал впереди,
ултш эмукэны горуЪсекень Ъмдры
[удлий], эмукэнни. Горуячакан эмрэ
ее по своему следу вел к себе. Долго они добирались,
мунялдрынъ ихинъ оха дЪриндынъ
[моелдрэн]. Ихин аха дэриннэн,
стал он ее обижать. Так женщина убежала,
хулдикандрулай улиди фурын. Дегдяулъ амаргить
хулракандулай уриди хоррэн. Дягдавул амаргич
На своего оленя Хулракана сев верхом, уехала. Дягдавул сзади
фулюн болкынъ нЪгдунъ хапкыны хыпкынчалан
холун, [бокнан], негдун хэпкэнни, хэпкэнчэлэн,
поехал в погоню, догнал, за узду ее схватил, когда поймал,
ихинь аха дыгирдынъ дягдяулъ туръ ойланъ
Ихин аха дэгэлдрэн, Дягдавул тор ойлан
женщина полетела, Дягдавул по земле
гындрынъ ихап ахиламу (= ихинъ аха) бахаки
уэнрэн, иххан-эхи ламу [Ихин аха] баххаки
пошел, дошел до моря, [Ихин аха] на другую сторону (моря)
дыгыдлрынъ дягдяулъ мамъ фулилинъ бивятниканъ дэгэлдрэн Дягдавул нам холилин бивэтникэн
полетела. Дягдавул, на берегу моря находясь, бЪю баркынъ таракъ бЪй баркынъ бэю [бакран], тарак бэй биркэн человека нашел, у того человека лабаз (?) таракъ бЪй детляканъ бихоринь тарак бэй дэтлэлкэн бисорин. у того человека с крыльями был. такав дятля онынъ амдяй Тарав дэтлэв онун, эмдэй.
Те крылья ему <Дягдавулу> одолжил, с тем, что по возвращении фунадю буны дягдяулъ дыгыдрынъ эта амаргидадунъ хунадю бон. Дягдавул дэгэлдрэн эчин амаргидадун <тот ему> девушку даст. Дягдавул полетел так сзади, ихинъ эха лам букчантакинъ ихрынъ дягдяулъ тала да Ихин аха лам букчантакин ихран Дягдавул, тала-да за Ихин аха на море острова достиг Дягдавул, и его же ихрынъ ихъ ахи ананы тала бихарин амарду каи ихран, Ихин аха. [Унэн] тала бисорин амарду достигла она, Ихин аха. Чум там был, потом бЪгу гадыди дэглдрынъ нонотъ этикандру ляи бэгу гадыди, дэгэлдрэн уунэч этикэндулэй лекарство взяв, полетела прямо к мужу своему, ихринъ стиками (=етиками) нЪгорымъ айрынъ исрин этикэми негарань, айран достигла мужа раньше <Дягдавула>, вылечила <его>, дягдяулъ няньтала боркынъ таракомъ Дягдавул нян тала бакран, таракам Дягдавул тогла там <их> нашел, тогда иркинмулъгуны дягдяултаки лугандялки Иркэнмэл гонни Дягдавултаки [«нууандялкан? Иркэнмэл говорит Дягдавулу: У тебя есть боевой лук? фуради лугай; ялкан дегдяулъ нымкытеларынъ нууай-да-лу гали!] ялкан Дягдавул, нэмкэтлэрин, Бери же свой лук! Дягдавул что, после того, как стрелял, нерюнь манунъ иркынымынъ хелелисть тяри нюран манун. Иркэнмэл [целился - русск.], тялрин стрелы его кончились, Иркэнмэл прицелился, спустил тетиву, гай хыванъ курись. гайхаван курэс.
плечо его насквозь <прострелил>.
[Он жив до сих пор, живет хорошо - окончание по немецкому переводу. - А. Б.].
II. Эвенские сказки и предания в записи Г. Майделя
30. Гяв ан[цан]у орицчиривун Анадырьла, дюлэски анцанна ориндип авланд[ул]а. Илэ оривэчис? Мут орицчирэп эдук даличандула (далила). Мутци дювун оримкэнэп тэнмэклэ. Мут орицчимчилти Анадырь налдыцгидалан, чукчал мадцадукутни.
В прошлом году мы остановились на <реке> Анадырь, на будущий год остановимся в тундре. Вы где останавливаетесь? Мы остановились отсюда совсем недалеко (недалеко). Наши дома -ставим их на скале. Если бы мы остановились в стороне устья Анадыря, то нас могли бы убить чукчи.
31. Буюсчидюр мучурап, дюлавур иссап, дювун хаюпчал, асалбун, хурэлбун чукчал маритан, дёдацур эйду хорур. Чукчал дэриснитэн, хояв эмэнитэн мачалбу. Мут ориникатта[п], чукчал надытан муттэки, муннюн кусикэчилдэ.
Вернувшись с охоты, мы дошли до своих домов, наши дома разрушены, наших жен, наших детей чукчи убили, вещи все унесли. Чукчи убежали, много убитых оставили. Когда мы кочуем, иногда чукчи встречаются с нами, с нами начинают воевать.
32. Тинив эгден кусикэчэк бисин чукчалнюн. Хачаман муттулэ маридюр, бэйдюр дэриснитэн, тинэплэ нэмкэчэклэ чукчалнюн би хуйилкэн одам, мутту кубэччон хуйувритэн. Мут чукчалтаки (чукчала) надасчидип, хаван мадип, хаван хуйувдип.
Раньше большая война была с чукчами. Небольшую часть у нас убив, сами <они> убежали, в прошлой перестрелке из луков с чукчами меня ранили, у нас всех ранили. Мы сталкиваемся с чукчами, некоторых убьем, некоторых раним.
35. Чукчал аич нёдаватта. Мут чукчалнюн анчилдаматтап, нондан [= нонан] цунэч нэмкэмэттэп, тарапач далила одакатни гидач нёдаматтап. Би нэмкэттэку ноцартан мину бокна (бокнитан), мину нэмкусчирив бокна. Мут бокнап ноцарбутан нэмкусчидилбу. Ху мутту эсэкэсэн амалтан муттулэ ни"дэ эмчи ин.
Чукчи хорошо мечут копья. Мы встречаемся с чукчами, сначала стреляем друг в друга из луков, потом, когла они окажутся ближе <к нам>, мечем копья. Когда я стрелял из лука, они меня настигли, меня стреляющим настигли. Мы их <тоже> стреляющими настигли.
Если бы вы не следовали за нами, у нас никого не осталось бы в живых.
49. Омэн бэй биддэн атиканнюми, хутэтэн ачча; бэйидмэр буюрин, бэриптэн; атиканни омэккэн бидилдэн. Куцацан балдан, куцацан няри бэй одни, хутчэнни исуддэн, эгдекэкэн одни, толлин эвикэчидилдэн. Омнэкэн дюлай эмдиди(эмриди), энинтэки гонни: эне, илэ мин амму? эсипчи-гу ач амна бисэм? Энидмэр гонни: толлэ му[г]дэкэн хин аманси. Эне, мудэкэн бисэкэн би-дэ мудэкэн бимчу, эне, илэ мин амму? - Эр, толлэ Хэвкэндет. - Эсни, Хэвкэндет бисэкэн, би-дэ хэвкэн бимчу, эне, илэ мин амму? - Буйла хэвэйэ хин аманси. Хутэдмэр нен, хоррин, тарбач тэлэмул [яла-вул] хэвэйэ кориттун ирэн, дюлай иву(в)рэн, энидмэр олдан гонни: мултули, эрэк эсни хин аманси бис, аманси тир эдлэс бэй од бэриптэн буюриди. Хутэдмэр нян-да амми гэлнэн, гиркан, дюй иттэн, нюцэти [хоцати]-дэ дюлан, инину-дэ, иссиди, шацарлан гопкэнни, дер утакар амман алуридюр, хяттаридюр бадукатта дю долин; дюлатан ириди утакарбу деривэн ман-а, амми дюткий хорун, тар орэлдэр.
Один человек с женой жил, детей у них не было, муж пошел на охоту, потерялся, жена его совсем одна стала жить. Ребенок у нее родился, ребенок уже юношей стал, <вот> сын ее растет, довольно большим стал, на улице играть стал. Однажды, домой придя, говорит матери: «Мать, где мой отец? Или я совсем без отца?» Мать говорит: «Пень возле юрты - твой отец». <Ребенок говорит>: «Нет, если бы это был пень, и я бы тоже был пнем, мать, где мой отец?» -«Вон на дворе возле юрты < собака> Хэвкэнде». - «Нет, если бы это был Хэвкэнде, и я был бы такой как Хэвкэнде, мать, где мой отец?» - «В лесу медведь твой отец». Юноша вышел, пошел, потом [где-то] медведя за уши схватил, домой привел, мать испугалась, говорит: выпусти его, это не твой отец, твой отец, пока ты еще не стал взрослым человеком, потерялся, уйдя на охоту. Сыну стало жаль своего отца, он пошел, дом увидел, услышав [плач] и смех, заглянул туда, заглянул в дырку. Две старушки-колдуньи, отца его взнуздав и настегав прутьями, катаются на нем верхом по дому. Он старушек-колдуний обоих убил, отца своего домой увел, тогда все обрадовались.
50. Омэн бэй атиканнюми хурэлнюми хоянюн тоцэр холидун орицчин. Омнэкэн атикантаки гонни: Нудгэр эдук-ут. Бадуснан, хотурин, атиканни иттэн, тоцэрдук хуркэн нериди муо додукун эмдэн, эмнэкэн, айавмачилда, нуддэй омцан аси, долбадилдакан, хуркэн нян-да молэ гоптэрэнни. Бэйидмэр буюндук алаттиди
атиками олбадиди дюткий бадуснан, дэлай эмдэн, атикантаки улгимин: ями эчис (эсэнди) хи нулгэр? Атиканни гонни: орар банюкракатни осэлдэм нулгэцэ. Нян-да ацаттидни, бэидмэр гонни атикантаки: Би бадуснаку, нулгули (нудли) хотлив, бэйди тачин гониди нян-да бадуснан, бадусанчалан атиканни хояв улдэв олэдилдэн, эйду мудакриди тоцэр холиткин гиркасниди гонни: Эчэв шар хуркэн, идук эмнэденди, эмни нян-да, би гэлэрэм хину. Нян-да тоцэр додукун хуркэн, нён, айавмачилда, ор олэчэй тойилдын. Тачин бэидмэр нерумдиди, тачин айавмаччилбу коеттэн; нян-да долбадилдакан, хуркэн молэ гуптурэнни; бэйидмэр эмдэн, гонни атикантаки: Ями эчис нулгэр? Орар хуттэкэтни, гэлумнэттэ, дявца осэрэм, он-ул бидип. Бэйидмэр гонни: теми тимина индегэр, хи цисудли, би хурэлнюми дюду тэгэттэку. Тимин атиканни цисун, бэйидмэр атиканни оййон тэттиди, тоцэр холиткин нуцан гадыди гиркаснан, ноцан дяйран, эсни ичукэттэ ; итий дяйран, гонни: Эчэв шар хуркэн, эмни, гэлэрэм. Тоцэр долан торэснэн, гонни: Экич эмдэ, авунси хонтэ. Тарбач дыли ичукэнни, тарак бэй дыллан нэмкусон, таркакан дюлай ин, гору тэгэттэн, атиканни эмдэн, атиканни йикан [екэв] гадыди, моцуттэн хоя, тарав-тит мацчица осэриди, молэн мэргэнди гонни: Нян-да ичилдэдим. Тоцэрлэ бакран кокэчэв тарав хуркэм, таду хоцадилдан, бэйидмэр хоцман долдариди нён, атиками таду нэмкэн, тарбач тимин нуддэн, нонмирбу гэлнэн, тэлимул цонмирбу бакран, таду атикацай гадни. Муднан.
Один человек с женой и детьми - много их было - остановился на берегу озера. Однажды он сказал жене: «Откочуем отсюда». Поехал верхом, повел караван, жена его видит, из озера молодой парень, выйдя из воды, пришел, они полюбили друг друга, женщина забыла откочевать; когда ночь наступила, парень в воду погрузился. Муж ее с охоты свою жену прождав, домой поехал, домой <на прежнее место> приехал, жену спрашивает: «Ты почему не откочевала (не кочуешь)? Жена его говорит, олени ленивыми стали, поэтому не смогла откочевать. Переночевав ночь, опять мужчине говорит своей жене: «Когда я поеду верхом, ты кочуй по моему следу»; сам он, так сказав, опять поехал верхом, после того, как он уехал, жена его много мяса поставила варить, все закончив варить, пойдя к берегу озера, говорит: «Неизвестный юноша, откуда ты приходишь, приди опять, я по тебе тоскую». Опять из глубины озера юноша вышел, полюбили друг друга, тем, что она сварила, стала она его угощать. Тогда ее муж подкравшись, увидел, что они любят друг друга; опять, когда ночь наступила, юноша в воду погрузился. Муж пришел, говорит жене «Ты почему не кочуешь?».
- Потому что олени стали непослушными, не смогла поймать, как-нибудь здесь будем. Муж говорит: «Из-за этого завтра днем останемся здесь, ты иди за оставленной добычей, а я с детьми буду дома сидеть. Назавтра жена его пошла за оставленной добычей, а муж, одежду своей жены надев, к берегу озера, лук со стрелой взяв, пошел; он спрятался, не показывается; лицо свое спрятав, говорит: «Неизвестный юноша, приди, я по тебе скучаю». Из глубины озера голос раздался, говорит: «Нельзя мне прийти, у тебя шапка другая». Но он голову свою показал, тогда тот человек в голову его из лука выстрелил, после этого домой к себе пошел, долго дома сидел, жена его пришла, жена его котелок взяла, а воды в нем много, но она все равно не смогла пересилить себя, пошла за водой, про себя говорит: «Сейчас я опять его увижу». В озере она нашла мертвого юношу, там заплакала, муж ее, услышав, что она плачет, вышел, жену свою там же из лука застрелил, потом назавтра откочевал, каких-нибудь людей искать пошел, далеко от тех мест людей нашел, там жену себе взял. Кончилось.
51. Гя анцану (тинэп анцану) долдарив Нючмачилдук эмдидюр тэлэцу эмур, гон, амандявун тэгэмэр эмукэнни бэгэсэлбу, эгдецэтэн эмун чукча билэктэкин тек хорэмнэн, орарбу чакатан. Чукчал бэгэнтэн омэтту хорэмнэтэн, тарбач хорчэлэвун хордир дюлэски, элэ Анадырьла эмумнэн (эмумнэтэн), тарбач тек боланиду, аич эмдэн, тарбач адыкурбу инэцу бисиди хонтэлэ городла холсиди нян-да эмдэн; тек муннюн бидэн, амму урэчин, мян хурэлби некригчин муту (муну) гонни, тек нян-да хорэмнэн Кулутки хорчэлэвун; хонтэдук городдук бэгэн эмэмнэн, эмдиди он-ул (он-такан) мутту номнадин, эрэк амандявун бишикэн эмчи номнар, номналдакан мэр аммур дендип.
На другой год (в прошлом году) я слышал от тех, кто ходил к русским в гости, придя, они принесли известие, говорят, отец наш царь прислал начальников, один из них старший, он должен поехать в те места, где живут чукчи, оленей пусть собирают. Начальники чукчей должны собраться вместе, после нашего отъезда они поедут вперед, должны привести их сюда, на Анадырь, и теперь, поздней осенью, хорошо доберется; потом, побыв немного дней, съездив в гости в другой город, пусть опять приедет, пусть с нами живет, как наш отец, о нас говорит, будто мы - его десять детей, сейчас опять должен ехать на Колыму после нашего отъезда, из другого города начальник должен приехать, после того как приедет, как-нибудь нас будет притеснять, если бы он был нам как наш отец, то не
притеснял бы, если будет притеснять, мы [вместо него] своего отца будем вспоминать.
52. Тек нимэр эйэки титэр (тир) хорридюр, цисуридюр хоя инэц одни, унэт ачча, хунцэдук тэгэнду тэгэчэл бидир, тек укач эмдицэ[ву]тэн эсэп хар, дюганиду бэйчэвур, тек цисур. Хунцэв осэчэл бидир, нян Кулуч алаттап, мэндиттэп, ачча, титэл те-дэ хорритэн, осэми боланидулэ хорридюр, терэну ачча, нян хякацчидип таргич тэлэцу ияц [= -нен] нян эмундир.
Сейчас пошли вниз по реке, ранее уйдя, отправившись за спрятанной добычей, уже много дней прошло, [их] все еще нет, наверное, где-то далеко сидят из-за пурги, теперь уже не знаем, когда они придут, за тем, что добыли летом, они теперь пошли. Наверное, из-за пурги не могут прийти, и мы с Колымы ждем, смотрим, нету, раньше поэтому они ушли, даже поздней осенью уйдя, их совсем нет, сейчас будем слушать, принесут ли с той стороны известия.
53. Тир осил эвэсэл орицчиритэн, дёр мер тунцан хулэк биситэн дю, чукчал нюрмадитни, дыгэн няма бидэтэн, надытап [= надытан], эвэсэл, тачин нюрмадакатни, (нюрмадилбу) дёр хуркэр иттэ, тарбач бэилтэн чакмачилда, тарбач дюдукур горкандула хорридюр дыкнэ; чукчал нюрмаридюр дюлатан исчидюр, эвэсэл хэкэркинидюр чукчалбу эрэли одыдюр кусикэчилдэ, нэмкумэчилдэ, таду чукчалбу эйду мар. Муднан.
Раньше когда-то давно эвены остановились стойбищем, двадцать пять и больше юрт было, чукчи подкрались, их вроде бы было четыре сотни (20х20: предел чукотского счета - А.Б.), напали, эвены, когда они подкрадывались, (подкрадывающихся) двое юношей увидели, после этого их люди собрались вместе, потом в отдалении от своих юрт отойдя, укрылись; чукчи, подкравшись, попытались войти в их юрты, эвены, выскочив и окружив чукчей, стали с ними биться, стрелять друг в друга из луков, там чукчей всех убили.
54. Нян дёр бэил аканун орицчир, нян-да чукчал эмдэ (=эмрэ), эвэсэл мар, асалбур (атикарбур) дэрисэмкэн хурэлнюмур, тар чукчалнюн нэмкумэчилдэ, дёр хякитал иллакатни эрэлин тутэсникэн кусикэттэ; хякитал уртун манун; чукчал навкаттакатни нэмкэтми, тарав-тит дер бими, чукчалбу эйду мар, мариди дюлай
иридюр ач дэпчэл, ач хуклэснэ, асалтан дёрбу инэПу буюн бисидюр эмдэ, бэйилтэн унэт хуклэр хэттидюр, тар асалтан мялукан. Муднан.
Как-то два человека - старший брат с младшим - остановились стойбищем, и вот опять чукчи пришли, эвены их убили, женщин прогнали с детьми их, так стали они с чукчами стрелять друг в друга из луков, там, где стояли два дерева, вокруг них бегая, бьются, на деревьях кора кончилась, так чукчи попадали в деревья, стреляя из луков, хоть тех было всего двое, они чукчей всех убили, убив, в дом к себе войдя, без еды, без сна; женщины два дня на охоте были, пришли, а мужья их все еще спят, устав, тогда женщины [их] разбудили. Кончилось.
55. Окат холидун биддэ цонмир; омнэкэн (омнэкэйэ) иттэ, дебмэгэн гиркаддан (гиркан), цонмир кубэччур дэриснэ, омэн няри хуклэн, мялукадми тарав нярив осэридюр (туркуридюр) калбагдыв ойлан улэридюр тачин хуклэрив эмэн. Бэйдюр дески дэриснидюр хайта долан дыкнэ, дебмэгэн эмдиди (эмриди), гэлэтэлрэн, ачча, дюл энтэкчэл. Орэпу нярив эцултэн тарбач биркэндулэ иттэн улдэв, тала ойчириди, тэвриди, улдэв дебэдилдэн. Кукэки дылцацдиддан, тарав иттэн, гонни: Кукэки, як би хингэчин осэрэм дылцацдица (дылцаца)? Тарбач биркан ойдукун дылцанни, мэн бодэлди чэлгэлдэн; таду бодэли омэм дебэдилдэн. Орэп няри мялдиди, тачин дебэддыв иттиди, дялтакий иркалдан, эмэлдэ! дебмэгэн мэн бодэли чэлгэлдэн, дялни долдаридюр туттэ кубэччур, эмдидюр мар (маритан), маридюр нян-да бидилдэ.
На берегу реки люди жили: однажды как-то видят, людоед идет, люди все бросились бежать, один юноша спал, его пытаясь будить, не смогли разбудить, набросили на него доски, так спящего оставили. Сами, вверх по склону горы бросившись, спрятались в зарослях сухой травы, людоед, придя, начал их искать, нет никого, дома пустые. Того юношу он не заметил, потом на лабазе видит мясо, туда поднявшись, что-то поставив, мясо есть начал. Сойка-ронжа прыгает, <людоед> это увидел, говорит: «Сойка, почему же я не могу прыгать как ты? Потом он попытался спрыгнуть с лабаза, свою ногу сломал, там одну свою ногу есть стал. Тот юноша, проснувшись, увидел, как он ее ест, родичам закричал: «Приходите! Людоед себе ногу сломал!» Родичи его, это услышав, все побежали, придя, <людоеда> убили, убив, стали жить как прежде.
56. Омнэкэн дёр асаткар тэвтэв тэвлэритэн; асаткарбу бэрир, асаткар буйла дебмэгэм бакра, дебмэгэн асаткарбу хэпкэниди
(дявриди) орэлдэн, «Тэдекит (хэлдур) хисэчин дебдэй бакрам». Тарак дебмэгэн момилкан, момилай эмун. Асаткар гон: «Этэ, яч хи эвивэчинди? Мут яч эвидип?» - «Момилав хилгун дэсчин, эрич эвидлилдэ (эвилдэ)!». Асаткар хилгум гадыдюр момиван хилгадилра. Дебмэгэн хэркэй нукриди хякиталан нокриди асаткартаки гонни: «этулилдэ хэркэв», бэйди дески гиркаснан (хоррин), мундукам иттэн, холутилдэн, олбадыди (туркуриди) мучун, момиткий эмдэн. Асаткар ачча: хэркэй гадыди тэкэлдэн эйду. «Ями омэккэн дебэнди?». Тачин некэддэкэн, (тэкэдэку) , асаткар баргила (бардала) ининилдэ. «Этэ, мут эду бисэп». Ноцартан момидин бассаки давра (давритан). Дебмэгэн ноцарбутни иттиди молэ эйэснэн, таду хацунни. Муднан.
Однажды две девушки пошли собирать ягоды; девушек потеряли, девушки в лесу людоеда нашли, людоед, девушек поймав (схватив), обрадовался: «Ох, правда (к счастью), вечером чтобы съесть нашел я». У того людоеда лодка есть, [он их] к лодке своей принес. Девушки говорят: «Дедушка, ты чем играешь? Мы с тобой чем играть будем?» - «У меня в лодке сверло лежит, вот им играйте». Девушки, сверло взяв, лодку его сверлить начали. Людоед, штаны свои сняв, на лиственницу повесив, девушкам говорит: «Сторожите мои штаны», а сам пошел вверх по склону горы, зайца увидел, за ним погнался, не смогши (не смог из-за недостатка сил) его догнать, назад вернулся, к лодке своей пришел. Девушек нет, штаны свои взяв, он <от злости> разорвал их. -«Зачем один ешь?» Когда он так делал (разорву-ка я!), девушки на другом берегу реки засмеялись. «Дедушка, мы здесь!» Они на его лодке на другую сторону переправились. Людоед их увидев, бросился в воду вплавь, и там захлебнулся. Кончилось.
57. Эвэсэл нулгэр (нулгэвэттэ) Омолон дэрэндулин, оликив гэлэтми тали нулгэвэттэ дылавунду; дылавум бакридюр, хорроттэ тадук Анадырь дэрэндулэн. Белай дэрэрбан нулгэвэттэ буйум гэлэтми (гэлэттэ); дебдэвур бакридюр дылавум хорувэттэ (цэнувэттэ). Нючтэки, таду дуламач одыдюр тэнэрич нулгэвэчилдир, яла-кка айгавур бакра, таду оривэттэ, дылавум эдлэй бакра хуклэм этэм хар, долбанилкан нулгувэттэп дылавум дюгулин; дылавум бакрап, орэлдэрэп, эвэчил одап, дылавур эдлэвур бакра эрэгэр набуттап.
Эвены кочевали (обычно кочуют) по истокам Омолона, когда ищут белку в ясак, по тем местам кочуют; ясак найдя, уходят оттуда к истокам Анадыря. В истоки [реки] Белой кочуют, когда ищут
(ищут) дикого оленя, на еду себе найдя, ясак увозят (возят) к русским, там свободными <от ясака> став, куда-нибудь начинают кочевать, где хорошее <место> найдут, там останавливаются стойбищем, пока ясак не найдут, сна я знать не буду, <даже> когда ночь наступит, кочуем мы во время <добывания> ясака, ясак найдем, радуемся, веселыми становимся, пока ясак не найдем, все время печалимся.
58. Анадырь холидун Бачил орицчиритэн: чукчал эмридюр мамачидилда; тарбач Бачилбу эйду маритан (мар). Омэн аси мэрэцтэв тэттиди, куцав огнилай хинисниди хэтэкэнни. Дер чукчал орань туркич хоттэ, урэкчэндулэ исадилдан, бокандилда, гидач нядур [= недар], куцав оцатлан навкан, оцнан хуцэлэч милтэрэнни. Бояти аталдан, имандала тэгукэнни куцав, эньми хэпкэндилдэн (хэпкэсчилдэн): «Эне, ями эмэнэнди?». Урэкчэндулэ ойчиснан, таду тэгрин. Чукчал куцав хэрилэн гидлар, амцали гидан хурэн хен. Тарав куцав ичукэчилдэ «тек эсни нямусча [= немэсчэ], ями эмэнэнди?» Энидмэр гонни: «Би аси бисэм, яв нёмэрдим?» Хэркий нукриди хэрий ичукэчилдэн. «Коетлилдэ» Эрэк як урэчин? тарав-тит хуну эмэнэм, хунду эсни немэсчэ!» Тадук хоррэн эрэгэр гяла Анюйла, Ангарка гэрбэлэн, илиди инэцди иссан. Муднан.
На берегу Анадыря юкагиры-чуванцы остановились: когда чукчи пришли, стали убивать друг друга, тогда юкагиров всех убили. Одна женщина, лыжи надев, ребенка за пазуху засунув, убежала. Двое чукчей погнались за ней на оленьей нарте, она стала достигать горы, ее стали догонять, метнули копье, попали ребенку в нос, за пазухой у нее кровью наполнилось. Она сняла свой пояс, в снег посадила ребенка, он начал свою мать хватать (пытаться хватать): «Мама, почему оставляешь?». Она на вершину горы поднялась, там села. Чукчи ребенка ударили копьем снизу, изо рта его конец копья показался. Того ребенка стали показывать: «Теперь <тебе> не стыдно, почему оставила?» Мать его говорит: «Я - женщина, почему стыдиться буду?» Сняв свои штаны, зад свой стала показывать: «Смотрите! На что это похоже? Хоть я это вам оставила, вам не стыдно». Потом она ушла навсегда на Второй [Большой - А.Б.] Анюй, в местность Ангарка, на третий день дошла <туда>. Кончилось.
III Две сказки эвенов Якутии из записей 1860-х годов
Данная часть работы содержит публикацию русского перевода двух «тунгусских» сказок, которые были опубликованы А. Шиф-нером одновременно с материалами Ю. Штубендорфа и Г. Майделя. Как указывал сам издатель, рукопись этих сказок поступила к нему вместе с материалами Г. Майделя, но была написана не его рукой (см. выше). Таким образом, имя собирателя, записавшего две эвенских сказки, составляющие предмет нашего внимания, остается для нас неизвестным. Едва ли эти сказки могли быть записаны Ю. Штубендорфом, поскольку собранные им материалы по эвенскому фольклору составляют отдельный раздел публикации А. Шифнера.
Первая сказка по своему сюжету относится к волшебно-героическим сказкам, однако она интересна тем, что в ней «волшебный» элемент доминирует над «героическим». Герои сказки вырастают без родителей, однако отец спасает им жизнь, спрятав их в укрытия в земле; его сыновья становятся охотниками, добывают себе жен, обманом и в сговоре с женами убив их мужей; после этого антагонист со сверхъестественными способностями уносит младшего брата. Старший брат отправляется на поиски младшего брата, находит злого колдуна (или шамана)4, явившегося источником несчастий для всей его семьи, и требует оживить своих родственников, после чего происходит примирение всей семьи с героем-антагонистом. Такие мотивы сказки, как дети, растущие без родителей и самостоятельно обучающиеся охоте, море как граница между местами обитания героев, превращение героя в шерстинку и обнаружение чужого человека по запаху, являются типичными для эвенских волшебных и волшебно-героических сказок.
К тексту этой сказки приложены два песенных фрагмента, записанных на эвенском языке, с переводом на немецкий язык. А. Шифнер писал: «Хотя для этой сказки не сохранилось тунгусского текста, я нашел на одном листе слова, произнесенные злым волшебником, которые очень бегло объяснены и кажутся не полностью надежными». Тем не менее ценность этих отрывков, которые находят свое место в тексте сказки. весьма и весьма велика. Прежде всего они однозначно свидетельствуют о том, что
4 В эвенском подлиннике сказки было, вероятно, слово «шаман», поскольку неясно, как еще можно было обозначить героя с такими способностями; в немецком оригинале, с которого нами сделан русский перевод, употребляется слово Zauberer.
5 Schiefner A. Tungusische Misсellen. S. 384.
публикуемые «тунгусские» сказки являются именно эвенскими («ламутскими»), а не эвенкийскими (собственно «тунгусскими»), поскольку эвенский язык в этих отрывках распознается со стопроцентной надежностью. Более того, некоторые диалектные черты, представленные в этих отрывках, связывают их с основным корпусом материалов по эвенскому фольклору, записанных Г. Май-делем. Некоторым недостатком этих записей является непоследовательное различение форм несовершенного вида глагола в настоящем времени и форм будущего времени глагола, приводящее к разночтениям между эвенским текстом и немецким переводом,и одна лексическая ошибка - слово осикат «звезда» переведено как «камень» (Б1еш)6.
Вторая сказка сочетает в себе черты сказки о животных и волшебной сказки. Зайчик (или зайчонок), который является сыном старушки, наделен чертами героя-трикстера сказок о животных, и не случайно в первой части сказки он одерживает победы над волчонком и над животными, которых волчица собирает для того, чтобы отомстить ему за своего волчонка. Во второй части сказочного повествования он обманывает хозяина юрты, ложно обвиняя его в том, что его женщины убили его спутника, и требует взамен обеих дочерей хозяина. Здесь опять-таки на первом плане трикстерская природа главного героя - мотив с выгодным обменом мертвеца встречается в вариантах сказок о герое-трикстере Чарчахане, бытующих среди различных народов Сибири (известны эвенкийские, эвенские, якутские, юкагирские варианты таких сказок), и, очевидно, имеющих монгольские источники7. Мотив превращения героя в зайца, однозначно относящийся к категории мотивов волшебных сказок, в данном тексте почти не несет смысловой нагрузки; то, что женщины находят попавшего в ловушку зайца и остаются без мужа, в целом не выглядит заслуженным наказанием для героя-трикстера, а скорее относится к сказочной случайности.
Некоторые особенности языка рассматриваемых текстов эвенских сказок указывают на то, что их источником была довольно качественная запись на эвенском языке. В немецком тексте сказок
6 Вероятнее всего, что переписывающий данный текст попросту перепутал немецкие слова Stern 'звезда' и Stein 'камень' из-за каких-то особенностей почерка оригинала.
7 См.: Бурыкин А. А. О монгольских истоках одной группы сказок народов Восточной Сибири // VIII Международный конгресс монголоведов (Улан-Батор, 5—12 августа 2002 г.) Доклады Российской делегации. М., 2002. С. 178-182.
встречается довольно много предложений, начинающихся с союза Ба; такая синтаксическая особенность воспроизводит синтаксис эвенского текста сказок, в котором аналогичные предложения могли начинаться с частицы нян. В тексте угадываются также некоторые словоупотребления, характерные для эвенских сказок, и перифразы сказочных оборотов, несомненно, присутствовавших в эвенском оригинале и в русском изложении, которое должно было послужить основой для немецкого текста сказок, изданного А. Шифнером.
Сказка I
Жил когда-то богатый старик; в его доме все его родственники один за другим умерли от какой-то болезни. Тогда он закопал двух своих младших сыновей живыми в землю; одному он дал с собой гребень и назвал его Идмучан-аякан («Расчесанный»), а другому дал ковш и тот сам себя назвал Чилчикан-аякан («Непричесанный); кроме этого, он дал каждому из двоих по хорошему луку и после этого умер. Его сыновья там выросли, в своих земляных могилах, и потом вышли из них наружу. Но они не имели никакой еды, поэтому они сначала добывали из своих луков белых куропаток, но когда они еще немного подросли, один из них сказал другому: «Долго ли мы будем жить так, как живем сейчас? В конце концов мы должны жить как настоящие люди. Давай, брат, попробуем пострелять и посмотрим, не можем ли мы добывать оленей. Так как ты младше меня, твоя стрела должна упасть по эту сторону горного хребта, который находится на другой стороне реки, а моя стрела, -поскольку я старше тебя, - должна упасть по ту сторону хребта». Они выпустили свои стрелы, и они упали именно так, как они говорили. Тогда старший брат снова сказал: «Слушай, брат, теперь я вижу, что нам с тобой по силам охотиться на оленей; давай выстрелим еще по одному разу, и, если мы уже стали настоящими мужчинами, то твоя стрела должна упасть в середину поляны для выпаса стада, а моя - возле стенки юрты [которая виднелась вдали]. Они выстрелили и побежали за своими стрелами; стрелы упали именно там, где братья этого хотели - стрела младшего брата упала посреди площадки для выпаса стада, стрела старшего брата - возле стенки юрты. Тогда они вместе подошли к юрте, вошли в нее и увидели в ней двух женщин и девушку. Они встретили братьев и пригласили к себе в гости. Они спросили, откуда братья пришли, братья им ответили, что они пошли на охоту. Когда они попросили себе еды в дорогу и уже оставили юрту, вдруг пришла к старшему брату мысль - убить мужей этих женщин, а женщин со всеми их оленьими стадами увести к себе домой. Он предложил это своему
младшему брату, и тот согласился. Тогда они вернулись назад к юрте и поделились своими мыслями с женщинами: женщины нисколько не заботились о грядущей судьбе своих мужей и согласились с намерением братьев: «Вы тоже мужчины, мы пойдем за вами, если вы убьете наших мужей»8. После этого оба брата встали у обоих входов в юрту и караулили до тех пор, пока не пришли мужья; они убили мужей тех женщин меткими выстрелами из лука прямо в лоб, и потом повели женщин вместе со стадом к себе домой. Долго жили они с ними очень хорошо и ходили на охоту на диких оленей. Однажды оба брата встретились у скалы, и тогда младший брат сказал старшему: «Слушай, брат, ты стал совсем диким, поэтому ты умрешь все-таки раньше, чем я». После того, как младший брат сказал эти слова, они снова разошлись в разные стороны. Тогда вдруг старший брат услышал песню, он оглянулся вокруг и увидел над собой маленького человечка, который ехал по воздуху верхом на своем копье. Этот человечек сказал: «Слушай, ты, человек, я убил всю твою семью, я убью также тебя и твоего брата, но сначала я убью тебя». С этими словами он бросился сверху на него, но его копье воткнулось в землю, он попробовал ударить еще раз - и оно опять вошло туда же. Наконец, устав, он сказал: «Ну, если я не смог убить тебя, то тогда уж твой брат точно окажется насаженным на мое копье». После этого старший брат пошел домой и нашел своего младшего брата дома. Он удивился, и все другие тоже удивились, когда он спросил: «Ты еще жив? Значит, этот тебя еще не нашел!». Люди напали на него с вопросами, что все это должно было означать, но он уклонился от всех разговоров и хотел все рассказать младшему брату, но так, чтобы этого не слышали женщины, однако же он забыл это сделать. На другой день маленький человечек запел ту же самую песню младшему брату, когда тот снимал шкуру с оленя, и с последними словами человечек ударил его копьем в голову; но у младшего брата не были расчесаны волосы, и человечек не смог вытащить свое копье из волос на его голове; человечек поднял младшего брата с собой ввысь, и показал его старшему брату со словами: «Ну, смотри на своего младшего брата, взгляни же на него». После того, как он сказал эти слова, он улетел оттуда к морю. Старший брат пришел домой и ничего не сказал женщинам. Они долго ждали потерявшегося младшего брата. Наконец, старший брат распорядил-
8 При всем том, что сговор женщин с братьями по поводу убийства мужей никак не относится к добрым деяниям, он не является наказуемым с позиций обычного права народов Сибири: в такой ситуации мстить за убийство мужей этих женщин могли только родственники этих мужей, о которых в сказке ничего не говорится.
ся приготовить десять пар торбасов с подошвами из оленьих щеток. Он хотел отправиться в путь, чтобы искать своего младшего брата у моря, но другие люди сказали ему, что до моря очень далеко и ему будет очень трудно найти своего брата. Ему посоветовали пойти к могучему колдуну и рассказали ему, где тот живет: - в том месте, где в море впадает довольно большая река; по их словам, колдун живет прямо на берегу справа от реки. Это было очень далеко, старший брат попросил сделать еще десять пар торбасов с подошвой из щеток, и отправился в путь к морю. Он шел зиму, зима прошла, наступила весна, появились комары, потом комары пропали, наступили морозы, пришла вторая зима. Вдруг вдали стали видны юрты в большим количестве, они стояли как целый город. Старший брат дошел до юрт и увидел, как люди перегоняют большое оленье стадо. Он не осмелился прямо на это направиться, но превратился в шерстинку и полетел к любимому оленьему стаду колдуна, когда сам колдун вместе со своими друзьями перегонял сюда. Вдруг колдун начал бить одного оленя и спрашивать, почему от него так плохо пахнет. Шерстинка оставила того оленя и перелетела на приятеля колдуна. Тогда колдун обратил весь свой гнев на своего приятеля, тот не стерпел и начал сам бить колдуна. Тут шерстинка сама собой превратилась в человека и человек -старший брат стал помогать бить колдуна. В конце концов колдун увидел, что вроде бы как приходит его смертный час и стал просить пощады. Тогда старший брат, которого он раньше хотел убить, сказал ему «Ты хотел меня убить, но не смог этого сделать; ты также говорил, что ты искоренишь всю нашу семью и убьешь моего брата Чилчикана. Если ты теперь вот снова живыми их сделаешь, я тебя отпущу» 9. Колдун клятвенно пообещал всех оживить, старший брат перестал его бить. Колдун оживил всю семью, старший брат пришел к себе домой, застал всех живыми, и скоро сам колдун сам пришел к нему в гости. Все с ним помирились и с тех пор жили очень хорошо.
9 Из этих слов становится понятным, что причиной смерти родителей братьев и других их родственников были козни этого колдуна, а именно -посланная им болезнь.
Песенные фрагменты текста сказки I Идмучан аякан, каре ица!
Хани-ри-лбу (канирема) нонилбу мадим-а, каре ица!10 Тогэцчили тавур гидладилдам, каре ица! Туркурэм, осикат урэчин бисэнди, туркурэм, каре ица! Новус Чилчикан касагач мадим, каре ица!
Хидмучан-аякан карэ ида,< корявый ты, право же>,
Я убил твоих родственников и твоего младшего брата, карэ и да!
Берегись, я и тебя проткну копьем, карэ и да!
Не смог я, ты как звезда, не смог я, карэ и да!
Твоего младшего брата Чилчикана я все равно убью, карэ и да!
Твоего младшего брата Чилчикана все равно убью, карэ ида.
Чилчикан аякан, каре ица!, Корбэлгэй сигидинди, каре ица! Тавурак тогэцкэли-мэ-н гидладилдам, каре ица! Як дебдэй сигидинди тавар марам-а, каре ица!
Чилчикан аякан, каре ида! корявый ты, право же! Оленей-быков ты свежуешь, карэ ида! Но берегись сам, я тебя заколю, карэ ида! Когда ты еду себе свежуешь, я убью, карэ ида!
Сказка II
Жила когда-то старушка и был у этой старушки вместо сына зайчик. Пока был жив ее муж, она имела в избытке все вещи, но после его смерти она обнищала до такой степени, что у нее стало нечего есть. Не обращая внимания на возражения матери, зайчик сообразно со своей заячьей натурой жил на открытом воздухе. Кроме этого сыночка, старушка имела еще костяной нож, который заяц стремился у нее выпросить. «Зачем тебе нужен нож?» -спросила матушка. - Ты еще так мал, что еще не можешь ходить на охоту». Смеясь, зайчик ей возразил: «Ты-то откуда можешь это знать? может быть, я все-таки с охоты что-нибудь домой принесу». Поэтому зайчик жил довольно долго на улице со своим костяным ножичком.
10 Добавление в скобках слова канирема - ошибочная попытка еще раз воспроизвести слово хани-рил-бу «родственников», которое в первой записи было зафиксировано с достаточной точностью
В один из дней у них полностью кончилась вся еда и им стало нечего есть. Тут зайчику улыбнулось счастье. Мимо их дома пробегал волчонок. Зайчик побежал ему навстречу, поздоровался с ним и предложил ему поиграть; тот, который бросит другого на землю, должен взять костяной нож и распороть ему брюхо. Волчонок сначала хотел отказаться участвовать в такой забавной игре, но потом он подумал, решил, потому что он в любом случае должен был бы победить, и он согласился. Естественно, волчонок тотчас же бросил зайчика на землю и хотел уже взять нож, чтобы распороть ему брюхо. Но зайчик сказал ему: «Что это у тебя на уме? Ты уже на самом деле подумал, что я тебе на самом деле эту игру проиграл? И за что ты хочешь взять у меня жизнь?» Волчонок тогда не имел радости устраивать зайчику конец тотчас, и он захотел еще немножко с ним поиграть и только потом его задавить, и поэтому он опять начал с ним возиться и играть. Но тут зайчик, как только он оказался поверх волка, схватился за свой костяной ножичек. Тут волчонок в свою очередь начал умолять зайчика о пощаде, но зайчик дал ему ответ: «Почему это, братец, я должен тебя пощадить? У меня от голода уже в глазах темнеет». И с этими словами зайчик убил волчонка и потащил его домой к матушке. После этого некоторое время зайчик с матушкой жили прекрасно, они съели самое жирное мясо волчонка, после этого они разрезали волчонка на мелкие кусочки, и часть мяса сварили. К этому времени матушка зайчика хотела припрятать голову волчонка туда, где они держали запасы, но зайчик попросил выставить ее на дворе. Хотя матушка предупреждала его, что это нехорошо, что кто-нибудь легко сможет увидеть голову, но зайчик не уступал. Некоторое время спустя, когда они окончательно расправились с волчонком, то мать волчонка после многих поисков, наконец, нашла голову своего сыночка, пришла к домику и спросила, кто же это мог убить ее сына. Зайчик гордо ответил: «Это я его убил». Сначала волчица не хотела этому верить, но зайчик пригрозил ей устроить конец и ей тоже. Тут (волчица) подумала, что она, наверное, еще раньше могла расправиться с ним. «Может быть, - возразил на это зайчик, - если ты придешь со своей шайкой». Волчица на самом деле испугалась такой дерзости и пошла созывать свою шайку. Придя домой, она обсудила все с медведем и еще несколькими лисами и волками и пришла к зайчику убивать его. Прежде чем они туда пришли, медведь сказал своей компании: «Как же мы его будем убивать? То место, где он хранит свои запасы, хорошо закрыто и как же тогда мы сможем достать хотя бы один кусок жира? Лучше будет, если мы сначала позволим ему поесть и тогда уже убьем его». Как только зайчик увидел всю шайку, он сразу сообщил своей матушке, чтобы
она сейчас же вышла из домика, иначе им будет опасно; он послал ее за жиром в кладовую запасов, а сам между тем шагнул к двери и поприветствовал своих недругов. Медведь посчитал своим первым долгом спросить его о том, где жир убитого волчонка, а зайчик попросил их войти, и пообещал принести им жир из кладовой запасов позже. Когда все его гости вошли, зайчик закрыл дверь и бросил все свои запасы жира через крышу на очаг, жир попал на огонь прямо в пламя, - а хижина была без окон и дымовое отверстие очага было закрыто, так что все гости после долгой бесполезной возни стали для зайчика добычей. Так зайчик начал снова жить прекрасно со своей матушкой, каждый день они жарили жирное мясо.
У матушки зайчика был богатый брат, который жил поблизости. Однажды у него кончилось мясо и он пошел к своей сестре. Она сказала ему, что она не может дать мясо через дверь, и хотела подать мясо ему через дымовое отверстие, и велела ему спустить через него веревку. Когда он это сделал, тогда она приказала ему тащить веревку, он тащил-тащил веревку, но она неожиданно дернулась, брат упал с крыши и ушибся. Из-за этого он разозлился, не взял мяса и ушел домой, со словами, что они все за это в скором времени погибнут. Итак, мяса им хватило надолго, они жили хорошо и в достатке, но когда мясо подошло к концу, они начали голодать. Тогда матушка послала зайчика к своему брату, чтобы тот попросил у брата мяса. Но когда зайчик пришел к нему и начал просить мяса, дядюшка сначала сделал ему упрек за все эти дела, потом не дал ему мяса, а когда он ушел, то брат начал ругать свою сестру и рассказал, как она сама произвела этого зайчика на свет. Это было для зайчика уже слишком, он ушел, ничего не получив, по пути он намеренно разбил себе нос, дождался, пока его кровь замерзла в снегу, и принес ее своей матушке. Когда его матушка спросила, что же он принес, он ей сказал, что дядюшка уже съел все свое мясо, у него в запасе осталась только кровь, и ее он посылает ей. Матушка из нее тотчас стала варить кашу, но как только она ее начала ее есть, она тут же умерла на месте. Зайчик одел ее в ее лучшую одежду и потащил ее на санках прочь от жилья. Вскоре он нашел следы кочевки богатых людей, которые только что прошли там своим путем; он пошел за ними и очень скоро увидел их юрту. Вблизи нее он остановился, вынул свою матушку из саней и поставил ее рядом с санями на ноги, а сам отправился к юрте. Хозяева услышали, что кто-то пришел, и увидели, что это заяц. Хозяин юрты подумал, что пришел хороший человек, если он может превращаться в зайца, и он сам должен его приветствовать. Хозяин поздоровался с ним и привел его в юрту; тотчас же
приготовили мясо и начали его угощать. Однако зайчик не начал есть, а сказал, что вместе с ним возле юрты есть еще один его спутник, и он тоже голоден. Хозяин хотел сам пойти за другим гостем, но зайчик сказал. что его спутник от страха может заболеть, упасть и пострадать. Тогда старик-хозяин послал обеих своих дочерей. Они вышли из юрты и увидели неподвижно стоящую одетую женщину. Они окликнули ее, но ответа не последовало. Тогда они подошли ближе, обхватили женщину руками и хотели тащить ее в юрту. Но старушка упала. Зайчик выскочил из юрты и сказал, что они убили его жену. Взамен он потребовал у старика обеих его дочерей. Старик дал ему обеих дочерей и каждой дочери в приданое еще по двадцать оленей. Зайчик пришел к себе домой, похоронил матушку и долго жил очень хорошо со своими двумя женами. Но когда все олени были съедены, женщины начали ставить ловушки на куропаток и зайцев; но зайцы не хотели, попадаться в их ловушки. Как-то одна из них сказала другой: «Почему в наши ловушки не попадаются зайцы?» Может быть, вот почему: потому что наш муж - заяц. Тогда другая женщина велела первой молчать и сказала, что муж может услышать их разговор и из-за этого на них рассердиться. Когда они на следующий день пошли проверять ловушки, они нашли в первой ловушке зайца, принесли его домой сварили и съели его. После этого они долго ждали своего мужа, но он не приходил и не приходил. Только тогда к ним пришла мысль, что пойманный заяц должен был быть их мужем. После этого они не стали больше жить в этом месте, а отправились в путь пешком назад к своему отцу.
Перевел с немецкого А. А. Бурыкин
