CC BY
46
связи слов и в плавном развертывании стоящих за ними смыслов, то парадокс разрушает привычную связь слов, разрывает плавность перехода одной фразы в другую, вызывает сшибку смыслов, и это расхождение с ожидаемым порождает удивление. Ведь сам термин афоризм в переводе с греческого означает: «выводить за пределы горизонта», в данном случае - за пределы горизонта привычного потока мысли, чему и служит ирония, парадокс, воображаемый эксперимент или «симулякр», в терминологии Бодрияра. Смысл последнего заключается в вопросе: что случится, если?... Если, скажем, некоторые постулаты, составляющие фундамент мышления, переживания и бытия человека неожиданно бы исчезли или преобразились. Этот мысленный эксцесс, это выворачивание очевид-ностей можно охарактеризовать как очищение истин повседневного смысла от ржавчины, разъедающей удивление, которое, как известно со времен Аристотеля, образует исток философской мысли.
Польский писатель Веслав Брудзиньский как-то заметил, что «афорист - это добытчик аттической соли для чужих кушаний». И действительно, настоящий афоризм возбуждает невольное желание высечь его в виде эпитафии на могильной плите,
поставить эпиграфом к книге или превратить в пикантный тост веселого застолья. Как синоним остроумия, афоризм может сообщить блеск дружеской беседе или придать дополнительную убедительность доводам в ученом разговоре. Разумеется, далеко не каждая хлесткая фраза - залог оригинальности мысли, но каждый новый афоризм - это попытка высказать эту мысль так, как никто, возможно, до этого её не высказывал. С другой стороны, каждый афоризм, достойный этого имени, - это высказывание, в принципе доступное каждому человеку, способному, исходя из здравого смысла, временно выйти за пределы его правил, чтобы пережить приключение мысли: дополнить, переиначить или опровергнуть заключенные в нем парадоксы, почувствовать себя, пусть на короткое время, участником игры, подчиняющей дискурс воображению, короче, поразмышлять самому и, возможно, придти к чему-то более оригинальному, тонкому и глубокому.
1. Jean Baudrillard. El paroxista indiferente. ConversacÍYn con Philippe Petit. Barcelona, 1998, p. 60.
2 Michel Foucault.. El orden del discurso. Barcelona, 1970, p.
11.
3 Михаил Эпштейн. К философии возможного. Введение в посткритическую эпоху // Вопросы философии, 1999, № 6. С. 69.
К.В. Киселев
первое плавание «АФЕры-14»,
или история небольшого похода по каме
Киселев
Константин
Викторович
кандидат философских наук, доцент, вице-президент МАДИ
Часть 1. Команда
Нас четыре человека. Нас могло бы быть и больше, но этих больше просто не нашлось. И
этих, которых не нашлось, можно понять. Ну, кто в здравом уме и твердой памяти пойдет на яхте под названием «Афера14», собранной во дворе абсолютно сухопутного города с абсолютно неполиткорректным названием БерезОвский? А если учесть то, что первоначально яхта задумывалась как бетонная (!!!), то все встанет на свои места. Больных, кроме этих четверых, не было. Итак.
Кирилл (или просто Киря) - капитан. Единственный человек, который что-то знает о парусах и яхтах и реально может отличить грот от стакселя, а гик от кокпита.
Костя - автор этих строк, на яхте старший помощник по должности. Ничего не понимает, во всяком случае, не понимал до плавания, ни в парусах, ни в моторах. Впрочем и после плавания
^Еитеаилаз-з* ¡А)
шфсЛи
ситуация сильно не изменилась. Вот, например, диалог последних часов плавания:
Капитан: «Костя, тяни гикашкот!»
Старший помощник: «Что?»
Капитан: «Тяни, говорю, гикашкот, так-растак!»
Старший помощник с готовностью что-нибудь немедленно, прямо тут же, тянуть изо всех своих сил: «Что тянуть то?»
Вступает младший матрос Ринат: «Вот ту зелененькую»
Старший помощник выбирает гикашкот. Урок для капитана - и на яхте нужен индивидуальный подход. Тем более нас всего четверо.
Сагит - старший матрос, а впоследствии и главный моторист. Много понимает во многом. Особенно в том, в чем ничего не понимает старший помощник.
Ринат - младший матрос. Во всем что-то понимает. В том числе в том, в чем много понимает Сагит и ничего не понимает Костя. В миру Ринат дизайнер. В хорошем смысле этого слова. Возможно, именно поэтому именно он сразу зафиксировал, что гикашкот имеет зеленый цвет, в отличие от гроташкота, который окрашен в красный, гротафала, который тоже во что-то окрашен и т.д. В этом смысле Ринату повезло, он на цвет реагирует примерно так же, как матрос Фукс на яхте «Беда» реагировал на игральные карты, привязанные Врунгелем к снастям.
Впрочем, если бы Кирилл хорошо подумал, то проблему с обучением старшего помощника мог бы решить. Например, привязав к снастям то, в чем Костя разбирается. Тогда команды звучали бы так:
- Гегеля тяни наверх!
- Маркса трави!
- Лейбница отвязывай!
- Канта, так-растак, оставь в покое!
- Ленина на гальюн!1
- Кому сказал, брось «Тезисы о Фейербахе», возьмись за «Науку логики»!
Часть 2. Яхта
Яхту построил Кирилл. Практически один. Остальные помощники немного помогали, но больше и чаще ходили вокруг яхты, попивая пиво и задавая глупые вопросы, ибо советы давать,
в силу полной корабельной необразованности, были неспособны.
Яхта нужна Кириллу для кругосветного плавания. Я нисколько не шучу. Именно для кругосветного плавания. Чтобы этому не удивляться, нужно знать Кирилла, жизнь которого измеряется не днями, месяцами и годами, а аферами. Была афера № 1, потом афера № 2... Сейчас мы имеем дело с аферой № 14. Именно так и называется яхта. Аферы Кирилла иногда занимают месяц, иногда год, иногда несколько лет. Он подходит к их выбору тщательно, ведь каждая его афера то, о чем мечтает. Или, в крайнем случае, что ему очень и очень интересно. Часто вы встречали человека, который реализовал или хотя бы попробовал реализовать целых четырнадцать мечт? Я знаю только одного. Вот, например, одна из последних афер Кирилла. Он решил стать писателем. Не тем, который имеет членский билет творческого союза, а тем, кого читают, ибо ему есть, что сказать. Смешно? Нисколько. Первую книгу бывший летчик-штурмовик уже издал. И почти весь тираж «Залетной книжки» уже разошелся. Совсем недавно я читал рукопись второй повести. И уже живу ожиданием третьей. Но, к яхте...
Как я уже писал, в потенции яхта должна быть бетонной. И искренне жаль, что таковой не случилось. Если бы, то тогда до конца жизни каждый из побывавших на ней мог бы говорить: «А я вот ходил на бетонной яхте... » И через обязательную паузу многозначительно: «Было дело.». И потом с гордостью можно было бы смотреть в округлившиеся глаза слушателя.
Из чего ее строил Кирилл я, конечно, подозреваю. Основой яхты является пенопласт. Благодаря ему яхта не должна тонуть. Подчеркиваю, не «не тонет», а «не должна тонуть». То есть речь идет о гипотезе. Вообще все в этой яхте является гипотетическим. Она сама по себе одна сплошная гипотеза. Начиная с гипотезы о ее плавучести. Сам был свидетелем, когда в свежеспущенной на воду яхте Кирилл поднял какие-то дощечки, куда-то заглянул и произнес, задумчиво почесывая в затылке: «Смотри-ка, не текут.». На вопрос: «А должны?» - он рассудительно заметил, что кингстоны это такие дырки, которые открывают, если хотят, чтобы корабль затонул. Так вот, на «Афере14» гипотеза о том, что кингстоны не
Эссе
текут, была подтверждена опытным путем. Как мне показалось, этим фактом несколько удивлен был и сам капитан.
Кстати замечу, что любой корабль должен уметь тонуть, если этого не будет, то тогда океаны и моря переполнятся (более того, уже переполнились бы) слегка скрытыми водой летучими голландцами, в которые неизбежно будут врезаться нормально функционирующие суда. Представьте себе, что будет, если не сжигать в атмосфере космические аппараты. Космический мусор, крутящийся круг Земли, не даст возможности для запуска новых спутников. Это в космосе, а океаны и моря много меньше, а судов много больше. Поэтому превращать яхты в подобие пластиковых бутылок просто запрещено. Кирилл это все знает, а человек он законопослушный, так что будем считать, что благодаря пенопласту яхта не тонет только гипотетически. И гипотеза эта придумана для успокоения незрелых умов команды.
Но, возвращаясь к тому, из чего состоит «Афера14», пенопласт - ее внутренняя основа. Внешняя оболочка, скорее всего, металлическая. Мачта из алюминия. Кровати, то бишь шконки, они же рундуки, из дерева. Предполагаемая в будущем обшивка потолка из пластика. И т.д. И поначалу кажется, что яхта и состоит из металла разных видов, сортов и сечений, дерева, фанеры, пластика, пенопласта и т.д. Но все это не так. Уже к концу первого дня похода стало понятно, что яхта состоит из веревочек. Именно веревочки дают яхте жизнь. Без веревочек ни одна яхта и с места бы не стронулась. Понятно, что к веревочкам я отношу также то, что по-морскому называется снастями. Всякие гикашкоты и прочие гротафалы. Паруса без этих «веревочек» - просто тряпки. Но сами по себе снасти составляют лишь малую часть веревочек.
Вот, например, чем прикручивают спущенный грот к гику? Никакой гротафал здесь не поможет. Нужны четыре веревочки. А кранцы чем крепят? Тоже веревочками? Наконец, а мотор, чем привязывают к яхте? Только веревочками.
Без веревочек мы бы пропали. Поэтому я, как старший помощник, все веревочки складывал к себе в карман, чтоб не потерялись. И раздавал по мере надобности. Был старшим по веревочкам, так сказать. А то с этими технарями, специа-
шжурс Пи
листами по металлу и бензину, мы бы пропали сразу и навсегда. В конце похода даже во многом понимающий и разбирающийся Сагит сказал: «Нужно, чтобы по всем леерам (это перила из троса, идущие вдоль бортов яхты, т.е. по большому счету металлические веревочки) были привязаны веревочки!»
Вот только одна история про веревочки.
История с мотором.
Яхта спущена на воду. Кингстоны, как ни странно, не текут. Кирилл командует нам с Сагитом ставить мотор. Дело ответственное. Мотор совсем новый. Мы абсолютные девственники. Но, капитан сказал, надо делать. Приказы не обсуждаются. Достаем мотор. Придумываем прокладку под него, чтобы не повредить окраску и добиться более надежного крепления. Кирилл дает новую вводную: «Привяжите его чем-нибудь». Сагит удивился, восприняв это как причуду, но привязал. На веревочку. Достаточно тонкую, видимо, чтоб не жалко было. Ну, привязал и привязал.
В первый же день при штормовом (или только так казалось) ветре замечаем в Каме катер. Катер хороший, с мотором. Слегка сорван и полощется брезентовый верх, и потому видно, что людей в катере нет. Летучий голландец! Перегруженный социальной ответственностью капитан, вдохновленный слаженной работой команды, которая уже чему-то научилась, решает катер ловить, привязывать и транспортировать в ближайший порт с целью сдачи милиции или ГИМСу. Спускаем грот, идем на моторе. Первый заход на катер - промах. Идем на второй. Все в готовности ловить, не отпущать, перепрыгивать, бросать и ловить концы. Капитан рулит мотором, ибо, как он потом объяснил, в этом случае яхта становится много маневренней. И вдруг, с этой, ставшей суперманевренной, яхты мотор срывается в камскую воду. Гробовая тишина. Все в шоке. Но, зараза-мотор не тонет! Спасает та самая веревочка! Толку от этого мотора в первый день, конечно, уже не было, но ведь не утонул! А потом и починили.
В результате к концу похода мотор был привязан к яхте тремя или четырьмя веревочками одновременно. Есть предположение, что главный моторист по ночам, когда все спали, возносил молитвы Богу Мотора и пытался его умилос-
тивить, привязывая мотор каждый раз новой веревочкой.
Часть 3. Начало пути
Вместе с Ринатом мне выбраться в Пермь не удалось. Кирилл, сменив по совету «мудрых людей» свой номер телефона на непонятно что, но якобы бесплатное, в эфире был практически недоступен. Все переговоры о местонахождении яхты пришлось вести с Сагитом. Тот был максимально точен и лаконичен: автобус, номер, пересадка, опять автобус, опять номер, остановка, поворот, количество метров и т.д. Но самое главное, что я себе уяснил, - спуск на воду планируется на 9.00. Пропустить было никак нельзя.
Успел. Около назначенного времени появляюсь в районе яхт-клуба. Ворота закрыты. Тишина. На звонок материализуется Сагит. Судя по виду, он только встал и ему явно не до спуска яхты. Других персонажей не видно. Проникаю на территорию. Откуда-то из дождя также непонятно как материализуется Кирилл. Но вновь нет никакого движения, ни сторонних людей, ни каких либо звуков, свидетельствующих о радостной суете в ожидании долгожданного события. Об оркестре и бутылке шампанского о борт даже вспоминать неудобно. Просто не к месту. Ощущение начинающего сталкера в незнакомой Зоне. Дождь, хмарь и два небритых мужика с одинаково не выспавшимися лицами. Единственное, что отличает Кирилла от Сагита -руки. У Кирилла они покрыты краской. Через два дня где-то посреди Камского водохранилища, когда краска от рук отойдет, Кирилл, традиционно почесывая одной рукой в затылке и разглядывая вторую, с некоторым удивлением изречет: «Опять нае...ли. Краска-то смываемая».
Яхта стоит на кильблоке, то бишь на специальной конструкции метра два высотой, и подниматься к ней нужно по весьма шаткой приставной лесенке. Начинаю взбираться и нарываюсь на рассуждение Сагита: «Если капитан увидит, что ты в грязных кедах на яхте, то ругаться будет. Яхта чистой должна быть». Вроде все разумно. Решаю снять кеды несмотря на дождь и грязь. Добираюсь до верха и вижу, что кокпит2 на треть заполнен дождевой водой, а на его дне примерно на полпальца запрещенной капитаном и Сагитом
грязи. Пробираюсь в каюту и впечатление об абстрактности рассуждения старшего матроса только подтверждаются. На койке спит младший матрос, не реагирующий ни на что. Даже на появление старшего помощника. На столе микс из тушенки, грязных приборов, мешков, сахара, хлеба и еще-чего, что когда-то кому-то было нужно, ибо в те времена было чем-то. На койках-рундуках свалка из чего-то, что когда-то было подушками, одеялами или одеждой. Нормальный такой бардак. Рабочий.
Сдвигаем все по углам. Перекусываем. К этому времени очнулся младший матрос. За разговором выясняется, что спуск на воду зависит от крановщика, который должен, а точнее, может появиться в яхт-клубе, но не понятно когда. Понимаю, что крановщик - профессия с точки зрения пунктуальности абсолютно противоположная разведчикам типа Штирлица, который даже спал «по секундомеру»: «Ровно через двадцать минут он проснется и поедет в Берлин». Сказать такое о крановщике - кровно обидеть. Ведь крановщик сродни погоде, которой управляют высшие силы. И предсказать его появление не может ни синоптик, ни дежурный сторож яхт-клуба, ни Кирилл, ни сам Господь Бог. Понимаем, что сидеть и ждать крановщика - дело пустое, а потому начинаем собирать не собранное, доделывать не доделанное. Главное - отсутствие бензина. Пока Кирилл с Сагитом решают технические вопросы, мы с Ринатом берем канистры и отправляемся в неизвестность на заправку.
На «добычу» топлива ушло часа полтора. Прошедший ночью ураган обесточил ближайшую АЗС, в яхт-клубе о бензине забыли уже давно, вот и пришлось ехать, сменив три автобуса, километров за 5-7 на трассу и добывать бензин там. Возвращаемся, а тут сюрприз. Яхта на воде. Мачта на яхте. Капитан командует. Вот, елы-палы, пропустил главное, то, ради чего спешил к заветным 9.00. Кирилл успокоил тем, что процесс был вполне рабочим без фанфар. Жаль, конечно, что не удалось попереживать: утонет - не утонет. Но что делать.
И начался аврал... Сделать нужно много. Кранцы в специальные мешки. Первичная установка грота. Выстругивание и вырубание латов3 из подручного материала. Черновая уборка каюты. Мытье палубы. Установка мотора. И
Эссе
еще куча дел. Капитан отдает команды. В ответ: «Есть, сэр!» или «Слушаюсь, капитан!». Власть капитана признана всеми без всякого обсуждения и договора. То ли поначитались книжек, то ли осознаем, что без Кирилла мы полные лохи, то ли разум заговорил, то ли банальный инстинкт самосохранения заработал.
Команды нашего капитана - уникальная штука. Я всегда считал, что команда настоящего морского волка, а Кирилл, по моему разумению, таковым и является, должна звучать исчерпывающе. Там возьми, туда-то отнеси, тем-то пришпандорь, доложи об исполнении. Кирилл командует по-другому: «Мотор чем-нибудь привяжи», «Рейки какие-нибудь придумай», «Прокладку какую-нибудь найди», «Чем-нибудь этот болт обмотай», «Как-нибудь спили» и т.п. Но все слушаются. Все находится, придумывается, приматывается и присопливается. Афера, одним словом.
И при всем при этом капитана слушаемся беспрекословно. Его последнее распоряжение в походе, которой он отдал команде, было абсолютно, мягко говоря, дурацким, но было выполнено всеми точно без обсуждений.
Представьте себе ситуацию. Мы покидаем яхту. Вещи собраны. Мотор убран. Все более или менее прибрано. На плите стоит сковородка с недоеденными макаронами с тушенкой. И вот диалог при покидании яхты, на которую Кирилл должен вернуться только через неделю:
Сагит: Киря, что с макаронами делать?
Кирилл: Оставь их, пусть стоят!
Сагит покидает яхту.
Ринат: Капитан, что с макаронами будем делать? В реку выкидывать нельзя.
Кирилл: Оставь, уже два раза сказал.
Ринат покидает яхту.
Костя: Киря, что с макаронами? Они ведь испортятся!
Кирилл: Накрой крышкой, ничего с ними не будет.
Костя: Уверен?
Кирилл: Уверен.
Накрываю крышкой и покидаю яхту.
Часа через полтора-два пути в Екатеринбург, когда все проголодались, начали вспоминать о макаронах. Начал я: «А на яхте сейчас макароны.». Кирилл с недоумением: «Какие макароны?». Мы переглядываемся и наперебой ему
шжурс Пи
объясняем про макароны с тушенкой, которые мы накрыли крышкой по его приказу и с которыми за неделю ничего не случится. Оказывается он все время нашего беспокойства о макаронах думал о чем-то своем и вопросы отражал плохо. Но командовал, какой-то частью мозга считая, что речь идет о каких-то других, еще не вареных макаронах из яхтенных запасников. А мы слушались. Посмеялись, представив себе макароны через неделю. Плесень, черви. Брр. «Ощутили» запах, который проникает на соседние яхты. Ничего хорошего. Кирилл с грустью предположил, что выбрасывать придется и сковородку, и крышку. И что вы думаете? Через неделю Кирилл вернулся на яхту и .. с макаронами НИЧЕГО не случилось!!! Они были свежими как утренняя роса и пахли, как и положено пахнуть макаронам с тушенкой, то есть макаронами с тушенкой. Съесть их Кирилл почему-то не решился, отдал местному псу. Тот жив до сих пор. Я начинаю подозревать, что не только команда, но и многие предметы, находящиеся на яхте, слушаются капитана. Макароны - абсолютно точно. Очевидно, они по-своему, по-макароньему сказали: «Есть, сэр!». И сохранили себя свежими.
Итак, все необходимое сделано, проверено и примерно в 15.20 выходим. На моторе. Правда, еще минут двадцать нам пришлось болтаться в акватории яхт-клуба, ибо о цепи, что перегораживала выход собственно в Каму, никто и не вспомнил. Пока докричались, пока искались ключи, пока отпускалась цепь, Кирилл маневрировал в узком пространстве. Маневрировал впервые и удачно, ибо вышли и пошли.
Часть 4. Первый день пути, или Ветер и
Холод
Открытая вода. Эмоциональный подъем. Все в готовности исполнить все возможное и невозможное. «Бодрость духа, грация и пластика!»
Первое дело - подъем грота. Мотор стоп. Грот поднять! . Мы под парусом! Идем! Восторг первого обладания. Эмоции через край. Вот он! Белый! Большой! Полный ветра! И это сделали мы, сухопутные крысы, полные неумехи! А-а-а.! Получилось!
И яхта уже кажется не каким-то непонятным металлическим сооружением, собранным где-то
на задворках Уральских гор, а чем-то настоящим. С душой и характером. Она ожила! Она живет! По-моему, яхта вообще может жить только под парусом. Без паруса она, в лучшем случае, засыпает.
Команда радуется. Радуется молча, но видно, что всем хорошо. Все получилось. Все на подъеме. Доволен и капитан. Ветер встречный. Идем галсами. Правым. Левым. Правым. Левым. По ощущениям идем быстро, но относительно ориентиров, домов, труб, какого-то мыса по правому борту, иногда почти стоим. Ветер сильный. Минут через десять, а может через час, ибо ощущение времени теряется, Кирилл заявляет: «Ставим стаксель».
У всех немой вопрос: «Это что за фигня?»
И вслух. И хором: «Может не надо?»
Тут капитан, как сейчас понимаю, не уловил настроения команды. Команда не против второго паруса, но все еще страшно, ибо только-только первый парус подняли, а как с другим будет? Кирилл, ведь идем! Зачем еще? И так хорошо! Волна уже через борт!
Капитан неумолим. Сейчас понимаю, что стаксель был нужен. Скорость возрастала раза в полтора-два. А тогда были две версии: Или характер показывает? Или команду воспитывает? В любом случае: приказы не обсуждаются. Мы готовы. Мы, более того, почти рады. Можно сказать, чего изволите. И тут, так случилось, что стаксель-фал оказался перехлестнут через краспицу, что делает невозможным подъем этого самого стакселя. Кто-нибудь что-нибудь понял? А именно так выражался наш капитан. То же самое непонимание тогда произошло и со мной. Было понятно, что нужная для стакселя веревочка (снасть) не так была натянута, и мешала ей балка, которая где-то в вышине была прикреплена к мачте.
Сейчас, сидя в сети, подумалось, а может есть и иные более понятные объяснения ситуации? И вот, что я получаю от дядьки-Интернета. Краспица - «поперечный брус, положенный на лонга-салинг». И далее, лонга-салинг - «два деревянных продольных бруса, прикрепленные к нижней части топа мачты или стеньги и связанные между собой краспицами и чиксами. Служат основой марса или салинга». Всем понятно? Вот-вот.
В реальности все проще, нужно захватить веревку, которая отвечает за подъем стакселя (стаксель-фал), и вывести ее из зацепа со штуковиной, которая крепится перпендикулярно грот-мачте где-то ближе к ее вершине (краспица). Как сделать? Единственная идея - взять некий груз, привязать его на веревочку (!!!), которой зацепить нужную снасть с целью вывести ее из зацепления с краспицей. Берем веревочку (!!!), привязываем гайку и бросаем. Результат предсказуем - веревка с гайкой запутываются вокруг снастей. Команда облегченно вздыхает. Пронесло. Проперло. День пройдет без новых приключений и неожиданностей. Как бы они ни назывались: стаксель, брамсель или вообще какой-нибудь спинакер. Но ни фига.
Проблемы, или, как их называет Кирилл, приключения только начинались. Кому-то они могут показаться мелкими, но сухопутным крысам, к коим без сомнения относился и старший помощник, они и до сих пор кажутся более, чем настоящими. Сначала встреча с «Летучим голландцем» и утопление мотора. Потом . ветер и холод. Следом авантюрная швартовка. И, наконец, штормовая ночевка. Но все по порядку.
О «голландце» я уже писал. Добавлю лишь, что на самом деле благородство капитана было, как потом выяснилось из «последрачных» обсуждений, вполне компенсировано меркантильностью команды. Естественно, что после утопления мотора, спасенного благодаря веревочке, привязанной Сагитом, все прокачивали ситуацию - а что было бы, если бы наш мотор утонул окончательно, насовсем и навсегда? Так вот, решение формулировалось всеми однозначно - плыть к «катеру» и до прибытия в порт использовать на яхте его мотор. Ведь никто из команды, включая капитана, никогда не швартовался под парусом, без мотора, на фактически незнакомой яхте. Мотор катера ситуацию реально спасал.
Капитан распорядился иначе. Может берег команду от переохлаждения, а может, был уверен в своих способностях швартоваться... Предполагать можно все, что угодно. Афера.
Итак. Градус настроения снижается. Ведь случился первый серьезный прокол. Не смогли. Мотор утонул. И не ясно, заработает или нет. Капитанское, хлесткое и непререкаемое: «Забыли про катер!», - ставит всех на место. Мы реально
Эссе
маленькие, Кама широка, ветер силен, волна перехлестывает. Замурлыкались... Не расслабляться.
И, пожалуй, именно тут я почувствовал реальный холод. Вообще, по жизни, холода не боюсь. К яхт-клубу я пришел в одной майке, хотя уже был дождь. Во время авральных сборов, отплытия и прочих рабочих ожиданностей холода особо не замечал, хотя и влез в камуфляж. Стоя на откренке, надел толстовку. На этом, во-первых, моя одежда закончилась, и, во-вторых, все промокло насквозь. Причем, не просто насквозь, а полностью. Абсолютно. До последней нитки. До кишок. В рюкзаке из сухого - только шорты. Ведь как представляют себе поход на яхте многие, если не большинство. Включая меня неопытного. При слове «яхта» вспоминают Романа Аркадьевича Абрамовича и его многочисленные суда многочисленной стоимостью и не менее многочисленной тоннажностью. Во вторую очередь всплывают: Александр Грин, «Алые паруса», Зурбаган, Гель-Гью и корабли в Лиссе. При этом и первое, и второе однозначно предполагают шорты. Капитан Грей или губернатор Абрамович под алыми парусами в ушанке и валенках? Нонсенс. Только белые одежды и шорты. Но какие, к дьяволу, в Каме при ледяном ветре шорты.
Когда волна захлестывает с головой.. Когда яхта идет по борта в воде. Когда полновесно обдает даже тех, кто сидит в кокпите. Когда ветер приходится перекрикивать на пределе связок. Ощущаешь, во-первых, что не только тебе досталось. И потому, надеяться не на кого. Если не ты перетерпишь, то придется другому. Нужно стоять. Нужно откренивать. Нужно работать. И час, и два, и сколько надо . А во-вторых, в определенный момент ощущаешь тепло. От воды. От волны. Вода теплее ветра. В воде греешься. Иногда даже хочется прыгнуть в реку, чтобы согреться. Но когда-то становится просто невыносимо.
Хуже всех одет Ринат. У него нет ничего теплого. Он в одной синтетике. Штаны, ветровка. При этом он хвастается своей предусмотрительностью. Синтетика, мол, лучше сохнет. Особенно на ветру. В результате именно он по приказу капитана первым оказывается в каюте. Изучает лоцию.
шжурс Пи
На нас с Сагитом хоть что-то, но есть. Что-то надето. Немного помогают спасжилеты. Открениваем на палубе то по одиночке, то вместе. Работаем с гротом. Правый галс. Левый. Правый. Левый. Кому, что делать, решает капитан. Он в кокпите на румпеле. Одет теплее всех. Но и ему не позавидуешь. При сильном ветре он пока не доверяет управление никому. Всегда снаружи. И регулярная волна, накрывающая и кокпит. В какой-то момент в очередной раз выхожу из каюты. Меняю Сагита. Вцепляюсь ванты и вижу, что руки от холода трясутся так, что грозят порвать снасти. Терплю, но капитан отправляет в каюту. Вновь вышедшего Сагита постигает та же участь. Его трясет не меньше. Замерзли напрочь.
В каюте Сагит переодевается в третий раз. Предлагает мне оставшуюся пока сухой футболку. Кирилл пытается поделиться своей весьма скромной одежкой. Отказываюсь. Но использую стратегический запас. Дело в том, что недели за две до похода я подарил Кириллу комбинезон нефтяника. Фирменный. Новый. С надписью «Нижневартовскнефтегаз». В нем, как говорят, нефтяники на 50-градусном морозе могли работать и работают чуть не по горло в сырой нефти. И Кирилл комбинезон взял с собой. Знал. В этот комбез я и пытаюсь влезть. Голым. То есть почти голым. В трусах. До последнего момента оставлял этот резерв верховного командования (не трусы, а комбинезон) в неприкосновенности. Сухим. Ведь если комбез промокнет, то завтра я останусь без одежды. Сушиться негде. Солнца нет и не предвидится. Но сил терпеть холод нет. Чувствую, что реально замерзаю. Ничего не спасает. Все. Последний момент наступил. Иначе работать не смогу. А надо. Одеваюсь. Легчает. Руки уже не дрожат. Комбинезон влагу держит. Отлегло. Завтра буду сухим. Вновь палуба. Работаем.
Примерно через час видим бухту. Лоция говорит нам, что на берегах этой бухты поселок Полазна. Капитан вооружается биноклем. Ищет место швартовки. С биноклем он напоминает захватчика-оккупанта, высматривающего цели для стрельбы. Хорошие пристани с дорогими яхтами Кириллу, да и всем нам, не по нутру. Как представлю себе, как придется разговаривать с владельцем дорогого пирса, делая умное лицо. Бр-р-р. Не хочу. Да и опасно. Швартовка первая. Без мотора. На парусах. Можно повредить
какую-нибудь хозяйскую яхту. Геморрой.. В конце концов находим вполне демократичный пирс рядом со строящимся домом. Решаемся.
Кирилл инструктирует: «Подходим на парусе. Я делаю разворот. Вы по команде дергаете грот на палубу. Не привязывать. Просто бросать, так как времени нет. Затем Ринат первым выскакивает на пирс, одерживается и гасит скорость. Вы за ним. Всем понятно?» Мы ждем берег и тепло, а потому вновь бодры: «Так точно, сэр!».
Яхта просто идеально заходит на пирс. Мы дергаем грот. И становится ясно, что скоро всем наступит звездец, ибо несемся мы вдоль пирса со скоростью немереной прямо на берег. Кирилл начинает орать. Орет в очень хорошем темпе: «Все на пирс! Бросайте парус! Все на пирс». А у нас в голове еще старая инструкция - убирать на палубу грот. И мы ведь только начали это делать. Киря продолжает более доходчиво: «Ринат, так-растак! На пирс! Сагит, за ногу! На пирс! Костя, в коромысло! На пирс!» Упс, дошло.. Вылетаем в миллисекунды на пирс. Одерживаем яхту. Ух. Пронесло. Ни царапины. Пришвартовались. Очуметь. Отпустило.
Пирс принадлежит местному бизнесмену. Хозяин на стройке. Знакомимся. Договариваемся. Разрешает стоять. Осматривает яхту. Все прекрасно. Едим. Обсуждаем. Хорошо. На ночь развешиваем все мокрое, вплоть до кед, на вантах. Надежда на ветер, так как солнца ночью точно не предвидится.
Легли за полночь. Но в 03.32 вопль капитана: «Команда, подъем! Штормуем!» К этому времени ветер разошелся, и есть реальная опасность потерять яхту. Она стоит левым бортом к пирсу, и ее парусность в этом положении максимальна. На волне яхту подбрасывает на метр с лишним, и она «чешется» кранцами о пирс, иногда чуть заваливаясь на бок. Бедный пирс ходит ходуном. И это вторая опасность. Вывернуть тяжелой яхтой стойки пирса никому не улыбается. Ставим яхту по штормовому. Два конца крепим треугольником к стойкам пирса, снижая нагрузку на стойки. Сама яхта на этих концах свободно болтается в заливе носом к ветру. Капитан распределяет вахты. Каждый по часу.
В мою вахту время шло странно. Первые 40 минут я не заметил вовсе. Последние двадцать тянулись и тянулись, тянулись и тянулись. Но
удивили не эти двадцать. Это было ожидаемо. Удивили первые сорок. Только вышел, потянулся, а их уже нет. Куда они делись? Не представляю до сих пор.
Часть 5. Второй день, или О пельменях и
якорях
С утра ветер, ветер и ветер. Сильнее и сильнее. Перспектив не видно. Никаких шансов бросить пирс, выйти под парусом и без мотора в штормовую Каму нет. Хотя мы готовы. Мы выспались. Под ветром наши вещички, растянутые между лееров просохли. Магазин в пяти минутах ходьбы. И это влияет. Мы бодры и веселы. Мы во всеоружии. Холод чувствуется, но уже не пугает. Только вперед. Даешь кругосветку! Мудрый капитан нас останавливает. Продолжаем штормовать. Пока стоим вновь начинаем доделывать недоделанное, досыпать недоспанное. Главное - починка просохшего мотора и наладка электричества, от которого зависит и горячее питание, и зарядка сотовых.
С мотором возится Сагит. Я ничего не понимаю в двигателях. В лодочных двигателях тем более. Потому могу оценить работу моториста беспристрастно. Как простой наблюдатель. Не заинтересованно. Фактически как речное воплощение духа Исидора Мари Огюста Франсуа Ксавье Конта (не путать с Остапом Сулейманом Берта Мария Бендер-беем, отец которого был турецко-подданным), ибо именно Огюст Конт, как известно, и по сию пору числится родоначальником позитивизма. Главное, что бросается в глаза - вдохновение. Сагит не просто ремонтирует мотор. Он творит! В его глазах одержимость. Он сам - воплощение какой-то «моторной» страсти. Он останавливается только для того, чтобы, выпив рюмку, поймать за хвост очередную идею. Иногда создается впечатление, что Сагит вообще уже не с нами. Он где-то там, где свой жизнью живут заслонки, стартеры, приводные ремни и что-то еще для меня совсем не знакомое. Он даже говорит не с нами, а с этими железяками, пахнущими бензином. Естественно, что через какое-то время мотор сдается и начинает работать. Не сразу, не на всю катушку, но просыпается, сопит, тихо попукивает и, наконец, выдает долгожданный сколько-то там тактный
Эссе
звук, под который готов танцевать и Сагит, и капитан, и все остальные. Команда поет осанну мотористу. Сагит доволен, улыбается, но он все еще не с нами, а в мире железяк со странными названиями.
В это время Кирилл занимался другой, но тоже технической проблемой - плиткой. На яхте, которая предназначена для плавания вдали от берегов, плитка должна быть с неизбежностью, но Кирилл, в силу своего пофигизма, ее то ли к чему-то не присоединил, то ли это что-то требовало еще каких-то деталей. Короче, плитка не работала, и ее нужно было завести. Много времени на это не ушло. Загоревшаяся лампочка нам сказала, что все отлично. Электричество в плитке есть.
Узрев электроэнергию, коллективный разум, что, как известно, находится то ли в районе в районе желудка, то ли в районе последнего позвонка, мгновенно сформулировал общее желание - пельмени! Сухомятка надоела, но еще не настолько, чтобы организм потребовал супа, однако до горячего, хотя бы в виде пельменей, мы уже созрели. В магазин делегируюсь самостоятельно, ожидая по возвращении кастрюлю с кипящей водой. Увы и ах! Пельмени есть, кастрюля есть, плитка работает, но кипятка нет!!!
Три члена команды сидят вокруг плитки с умными, но тревожными, лицами и в ожидании кипения медитируют. Присоединяюсь. Медитируем вчетвером. Проходит пять минут. Медитируем. Десять. Продолжаем. Пятнадцать. Тревога накаляет лица, но не воду в кастрюле. Кипятка нет, хотя вода уже более или менее теплая. Плитка при этом ведет себя странно. Лампочка на ней то загорится, то погаснет. Кирилл, как лицо более всех заинтересованное в бесперебойной работе нагревательного прибора, пытается что-то делать. Звучат слова: трансформатор, генератор, стабилизатор, напряжение, киловатт. И, конечно, прочие, имеющие уже прямое отношение к русскому языку, значение которых, в отличие от выше написанных, я знаю. Напряжение, не в сети, но в команде, достигает предела, и тут звучат слова матроса..
Лучше бы он молчал. Даже сейчас, спустя много часов и дней, я с ужасом представляю себе дизайнера, который варит пельмени. Пельмени и дизайнер - полные противоположности. Как
шжурс Пи
белое и черное, мясо и вегетарианство, балерина и сортир. Итак, Ринат начал рассуждать: «Вот мы были в горах. Там давление. Вода не кипит. Пельмени варили и ели.. .Было все нормально. А?». И мы с дуру бросаем пельмени в тепленькую водичку, рассаживаемся вокруг кастрюли и продолжаем ждать! Идиоты! Через пять минут пельмени начинают оттаивать. Соответственно вода, которая только что подавала надежды, от взаимодействия с морожеными пельменями приобретает комнатную (прошу прощения, уличную) температуру. Градусов 10 по Цельсию. Еще минут через пять пельмени начинают расползаться по всему объему кастрюли. А мы медитируем! Еще минут через двадцать, когда до всех наконец-то стало доходить, что матрос-дизайнер и обед друг с другом не совместимы, а плитка, несмотря на все усилия Кирилла, надрываться особо не будет, мы стали думать. И уже не желудками. И не местами, находящимися у окончания позвоночника. Мыслей было три. Первая и вполне здравая - разобраться, в чем собственно дело. Почему плитка не выдает той мощности, что необходима? Вторая и малодушная - выбросить пельмени рыбам. Третья и, как оказалось, наиболее перспективная - подключить к плитке наземное электричество.
Реализовывать первую мысль начал Сагит. Начал с вопроса: «Киря, а инструкции к плитке и генератору у тебя есть?». Наивный Сагит! Ответ Кирилла известен любому, кто знает этого человека хотя бы полчаса: «А зачем они нужны?» Инструкции Кирилл выкинул сразу же после покупки этих устройств. Полагаю, что даже до дома инструкции не доехали и были выброшены в урну прямо у магазина. «Сами разберемся», - добавил Кирилл. Тогда это звучало, не как издевательство, а как шутка идущего на казнь, ибо часовое разбирательство уже состоялось! Сагит, как я полагаю, представил себе себя разбирающимся еще часа полтора с механизмами, навсегда лишенными инструкций, около кастрюли с пельменями, постепенно превращающимися в пельменную кашу. И намерение разбираться дальше оставил.
Мысль о кормлении рыб нашими пельменями я забраковал как противоречащую здравому смыслу, унижающую человеческое достоинство и оскорбляющую труд людей, причастных к изготовлению столь замечательного продукта.
В итоге Ринат, как автор идеи варить пельмени в холодной воде, был отправлен на берег договариваться. На это дизайнер оказался вполне способен. А далее - дело техники. Провод. Штепсель. Розетка. Кипящая вода. Горячий пельменный суп. И апофеоз желудочного счастья после, казалось бы, вполне банальной, но столь драматичной готовки.
Едим. Работаем. Спим после бессонной ночи. И вдруг, уже ближе к вечеру: «Команда! Снимаемся! Сагит на мотор! Ринат, Костя на пирс! Одерживаемся! Отходим через пять минут». Ветер начал стихать. Мы пошли дальше.
Ушли не сильно далеко, ибо время поджимало. В одной из следующих бухт начали искать стоянку. Кругом предупреждающие надписи. Запрещено то, запрещено се. И вот уже мост. Бухта кончилась. Причала нет. Рядом на волнах болтается катер со зловещей для всех плавающих на маломерных и малотоннажных судах и суденышках надписью «ГИМС». Но смелый капитан принимает решение - стоим на якоре. Этот способ стоянки и для яхты, и для капитана - первый. Якорь новый, воды не нюхавший. Изготовленный, как все у Кирилла, из каких-то подручных материалов. Худо-бедно, но привязываемся к растущему на берегу дереву, растягиваемся на якоре. И далее уже традиционный краткий монолог капитана. «Удивительно. Держит.», - глядя на воду, куда только что погрузился якорь, и почесав в затылке, задумчиво сказал Кирилл.
Стоянка хоть куда. С одной стороны ГИМС, с другой плотина и мост, в сторону которых нас может снести легким течением, с третьей городская набережная, украшенная угрожающими знаками с перечеркнутыми якорями. Радует лишь берег, к которому мы привязались. Прямо у нас на виду стоит киоск. И дело не в том, чем он торгует. Дело в том, что к нему проведено электричество. В этом киоске мы вскипятили кастрюлю воды и купили шоколадку, чтобы наконец-то попить чаю.
Картина со стороны: из киоска выскакивает Кирилл, держа на вытянутых руках кастрюлю, спотыкаясь, бежит к резиновой лодке, прыгает в нее, с трудом сохраняя равновесие и рискуя обварить себя и Рината, Ринат гребет изо всех сил, чтобы доставить воду на яхту еще горячей, мы с Сагитом принимаем кастрюлю и рысью в
кубрик заваривать чай. Эстафета состоялась, чай удался.
Кстати, оказалось, что киоск, это не только благо электричества, но и возможность общения с местным населением. Уже в темноте слышим. «Эй, мужики!». Высовываемся. На берегу, то есть от яхты метрах в двадцати - тридцати, стоит молодой, но уже пьяный, особь и достаточно требовательно кричит: «Дайте пять рублей!». На вполне резонный вопрос, как он себе представляет передачу монеты, у особи есть готовый ответ: «Бросайте сюда. Я поймаю». Видимо он что-то попутал. Или это был супергерой, способный при отсутствии видимости по звуку определить местопролетание монеты и, метнувшись, перехватить ее хоть над землей, хоть над водой? Экспериментировать не стали. Покряхтев недовольно минуты три, особь сгинул навсегда.
Часть 6. Третий день, или как Кирилл Аваев
Александра Солженицына обошел
Спим мертво. По приказу капитана имеющий будильник Ринат будет его каждые час-два. Бдительность и контроль прежде всего. Мы с Сагитом от этой «вахты» освобождены за ненадобностью. И вдруг: «Подъем. Якорь поднять». Помня об опасностях предыдущей штормовой ночевки, все мгновенно вскакивают в одежду и выскакивают на палубу. Что случилось? Оказалось, что просто хорошая погода и терять ее капитан не захотел. На вопрос: «А который час?» Кирилл, потупив взор, скромно ответил: «Четыре тридцать две». Я от всей души пообещал при первом же случае начистить ему физиономию. Спали часа три.
В результате этот день я почти полностью провел в сонном или в хорошем смысле сумеречном состоянии. И не я один. Дрыхли все. В каюте и на палубе в резиновой лодке. В спальниках и без спальников. Сытые и голодные. Трезвые и под хмельком. Отоспались.
Идти начали хорошо. Поставили грот. Затем стаксель. Вышли из бухты. Ветер хороший. Выцеливаем на Чермоз. Яхта просто летит. Паруса полные ветра. Супер. Но четверым на палубе делать уже нечего. Двое справляются. И капитан отправляет нас с Сагитом спать. Отрубаемся моментально. Вообще такого креп-
Эссе
кого сна, как на яхте, у меня уже давно не было. Где угодно, на сколько угодно, когда угодно... Глаза закрыл - заснул. Моментально. Через час, а может два, а может три наша смена. Выходим, а Чермоз. Вот он. Рядом. Дошли.
Капитан созывает совет. Что дальше? Возвращаемся или идем на Березники? Единогласно все за возвращение. Кириллу надо идти не вверх по течению, а вниз. Остальных ждет работа. Разворачиваемся и вновь спать. Когда иногда просыпаюсь на пару минут или на полглаза на палубе или в каюте, то вижу, как яхта с хорошим креном по иллюминаторы летит в воде . Ощущение супер.
Но день близится к концу. Ринат, за это время изучивший лоцию наизусть, начинает задавать вопросы о бухте, где можно было бы встать. И что оказывается? Нас ждет Полазна! Вперед уже не успеваем, а все удобные места ближе к Чермозу мы уже пропустили. А нам по фиг! Нам по барабану! Полазна, так Полазна. Мы уже опытные, у нас уже все получается, грот на раз, стаксекль на раз-два.
Капитан командует: «Идем ближе к левому берегу». Мы идем.
Капитан командует: «Убрать паруса!» Мы убираем.
Капитан командует: «Завести мотор!». Сагит заводит.
Красота! Все по часам. На берегу елки, сосны и прочие лиственные. Травка зеленеет. В небе солнышко блестит.
И тут. мотор глохнет.
И тут мы обнаруживаем, что идем очень близко к берегу.
И тут мы буквально кожей ощущаем, как нас на этот берег начинает нести.
И тут мы видим, что прямо по курсу буровая платформа.
Короче, все! Кранты.
Сориентировавшийся капитан орет: «Ставим грот!» Грот взлетает. Начинаем маневрировать. Тут вдруг заводится мотор. Кирилл кричит: «Убрать грот!» Грот падает. И вот тут наступает полный абзац, ибо только что начавший работать мотор вновь глохнет и времени для установки паруса нет, и, что еще хуже, нет пространства для маневра. Платформа впереди, берег слева. Нас отжимает . Катастрофа неминуема.
шжурс Пи
Хватаю лодочное весло и катапультируюсь по левому борту на нос. Ору Ринату, чтобы хватал второе и двигал на нос одерживаться, ибо платформа буквально в двух метрах. Краем глаза вижу, что Ринат рядом. Кирилла и Сагита не отражаю, но организмом чувствую, что они в кокпите. Один на руле, второй с мотором.
Все дальнейшее происходило в какие-то секунды, но мыслей за это время было много. Причем руководствоваться я в то время решил, как позже выяснилось, самыми дурацкими.
Итак, рассуждал я следующим образом: вдвоем с Ринатом одерживать яхту мы сможем, и платформы она, если и коснется, то лишь чуть-чуть. И далее: гораздо опаснее, если она ляжет на берег, тогда вообще неизвестно, как ее с берега поднимать. Короче, перед глазами все мной ранее виденные и читаные крушения и последующие робинзонады. Решаю сместиться на левый борт и в случае необходимости прыгать в воду, чтобы, отталкивая яхту, не дать ей столкнуться с берегом. А яхту несет! Я уже почти в прыжке. и тут заработал мотор. И в миллиметрах от платформы и секундах от крушения мы выходим на чистую воду.
Чума, как хорошо!
Разбор полетов состоялся позже, как мы уже стояли на знакомом пирсе и пили водку за спасение. Только на стоянке отлегло и отпустило. И только на стоянке все ощутили тот напряг и то, чего он стоил. Похоже, что до первой рюмки все пружины у всех членов команды были сжаты до предела. И когда полегчало, все стали разговорчивыми, и разговоры были из серии: «А вот тогда.», «А я тут.». Кстати, Сагит первую рюмку вылил за борт Богу Реки, что помог и не допустил.
Итак, что выяснилось в процессе разбора.
Первое. Мысль одерживаться от платформы была верная. Здесь мы сделали все правильно. Впрочем, ума на это много не надо. Второе. Мысль прыгать в воду - дебильная, ибо удержать яхту я бы все одно не смог, и ее просто положило бы на меня. Со всеми вытекающими из этого факта печальными последствиями. Третье. Самое безопасное место на яхте Кирилла - кубрик. Именно в нем надо скрываться, если яхте что-либо грозит и предотвратить это что-либо невозможно. Четвертое. Героизм в таких случаях
вреден. Кстати, как оказалось, что Ринат тоже собрался прыгать и спасать яхту! Так бы и не досчиталась страна одного либерального политолога и одного дизайнера-графика, на могилках которых могли бы написать: «Они погибли как настоящие моряки» или, что более соответствует истине: «.как полные идиоты».
Пили мы в этот день только за Сагита. Он, не обращая внимания, ни на буровую платформу, ни на берег, ни на команду, работал с мотором. И не лихорадочно дергал пусковую веревку, а методично и в хорошем темпе (секунды!) перебирал все возможные способы его реанимации. Последний или предпоследний способ сработал. А потому, когда в очередной раз на реке придется налить и поднять, то все мы обязательно скажем: «За Сагита!».
Отметив спасение, решаем выполнить задуманное, но отложенное до лучших времен. А именно порыбачить. Желание у нас есть, время в наличии, удочки ждут, но нет червей, ручейника или какой-нибудь иной наживки. Традиционные макароны в качестве наживки забракованы, а потому идем с Кириллом на поиски. Лопатки нет, и Кирилл берет топор.
Картине поиска червей с топором нужно уделить особое внимание. Представьте себе провинциальный, но достаточно крупный, поселок, который живет своей жизнью, в которой редко случаются странности. Или, еще проще, представьте себе свой двор, где все знакомы и все известно. Это с одной стороны. С другой стороны, в этом поселке или дворе вдруг появляются люди, которые тоже живут своей, но абсолютно иной, жизнью, для которой этот поселок или двор не более, чем очередное место с каким-то своим не сильно отличающимся оригинальностью интерьером. Для этих людей место и его атрибуты не существенны, не значимы. Они часто вообще не замечаемы. Для них важнее они сами, их взаимоотношения, их работа. Более того, кроме них самих, их взаимоотношений и работы для них ничего нет вообще. Это даже не ситуация пришельцев, но ситуация мимопрошельцев, то есть тех, что проходят мимо. Откуда-то возникают, проходят и исчезают. Ситуация «проходимцев». Место и «проходимцы» существуют как бы в разных плоскостях, разных измерениях, но при этом взаимодействуют, видят и слышат друг друга.
Помню в Ярославле после одного из велопробегов, в пять утра я бродил один в безлюдном городе. К шести мы с городом подружились и стали на ты. Он мне разрешал делать все, сказав, чтобы я не обращал внимания на его движущиеся части в форме людей, трамваев и машин. Я спал на скамейках города, летал на его вертолете, купался в его реке. Город обо мне заботился, я предложил ему дружбу. Мы были вдвоем: город и я. А люди? Они были его частью, его принадлежностью. Такими же, как деревья, церкви и дома. Только и всего.
Вот такая ситуация случилась и в Полазне. Мы с Полазной стали своими еще в первый наш заход, и теперь мы снова проходили мимо. Шли по улице, о чем-то спорили, размахивали топором, периодически останавливаясь, чтобы поковырять им землю. Представляю, как это выглядело со стороны. Два бородатых мужика. Один в оранжевом комбинезоне «Нижневартовскнефтегаз». Другой в чем-то обезличенном, но с явными следами качественной рабочей грязи. Идут. Топор переходит из рук в руки. О чем-то громко говорят. Видно, что не всегда соглашаются друг с другом. Потом вдруг, внезапно останавливаются и давай всаживать топор в землю. Порубив землю в одном месте, идут дальше. Вновь рубят землю. И так вдоль всей улицы. Не знаю, как отнеслись к нам полазненцы, но если бы я увидел людей, которые рубят землю топором, то, как минимум, сильно бы удивился.В конце концов, червей нам дали местные жители. Удочку мы закинули. Ничего не поймали. Но об этом мы узнали уже на следующий день.
А на пирсе мы познакомились с одним замечательным молодым человеком. Во-первых, он был трезв. Во-вторых, оказался студентом и только по совместительству сторожем. Когда еще мы только подходили, он уже вышел нас встречать. Помог пришвартоваться. Его первый вопрос, сразу показал, что это наш, это свой в доску. Улыбаясь и краснея, он произнес: «А спинакер4 вы ставите?». И видно было, что он знает, что он помнит, что он скучает, что он ходил. Увы, со спинакером мы его разочаровали, зато чуть погодя, когда все познакомились и Кирилл подарил ему свою книжку о летчике-алкоголике (о столь неоднозначном содержании опуса парень, естественно, не знал), мы не только
реабилитировались, но, похоже, превзошли все его ожидания. И он вновь раскрылся: «Ой, а я сейчас «Матренин двор» Солженицына читаю. Но я, конечно же, отложу Александра Исаевича. Я сейчас Вас начну читать! А Александра Исаевича я потом прочитаю. Сейчас только Вас.» Вот так Кирилл с пол-оборота обошел лауреата Нобелевской премии, ибо был здесь и сейчас. Был реален. Видим, слышим и осязаем. Был человеком, чье имя помещают на обложке. Был материализацией буквенной виртуальности. Ведь и вправду, встретить в Полазне живого писателя было равнозначно материализации Андрея Болконского или Микки Мауса. Человек впервые увидел живого писателя! И какая разница, что фамилия у него была Аваев, а не Пушкин, Толстой или Солженицын. В Полазне все они были равны. Но писатель Кирилл Аваев равнее всех.
Часть 7. День четвертый, или Покатай
нас Киря.
Утром стартуем. Все вновь хорошо. Все вновь прекрасно. Валяясь на палубе, без всякой задней мысли рассуждаю в слух: «Кирилл хочет идти на яхте в одиночку. Может попробует сейчас.». И идея тут же начинает материализовываться. Действительно, а почему бы Кириллу нас не покатать? И сам капитан особо не против. Бросаем снасти, и капитан начинает метаться от руля к гроту, от грота к рулю. Красота. Лежишь себе в лодке на палубе, а капитан пашет.
Честно говоря, особо хорошо покатать у капитана не получилось. Все впряглись в работу быстро и вновь. Все-таки ветер силен, парус велик, да и дело важное вскоре нарисовалось. Кирилл вспомнил, что у него есть яхтенный GPS, что по совместительству спидометр. И, конечно же, нам нужно померить свою скорость. И печаль наша стала безмерна. Дело в том, что по показаниям нашего навигатора, мы еле плетемся. Нам кажется, что мы летим, а мы еле ползем. В реале мы всегда прибываем в пункт назначения на час-два раньше расчетного, но приборы говорят, что мы должны еле-еле успевать.
Особенно огорчился Кирилл. Его расчеты на путешествие грозят накрыться медным тазом, ибо с такой скоростью он будет только по Каме
D&wcouaate-p У /
исКурс пи
плыть до самой своей старости. Грустно было всем до тех пор пока кто-то вдруг не заметил, что навигатор показывает не километры в час, а морские мили. Опа! Это же совсем другой коленкор. Это же почти в два раза быстрее! У всех отлегло, и полетели дальше. Сначала на правый берег в один яхт-клуб отдать взятую взаймы лоцию, потом на левый берег в другой уже на стоянку.
Плавание завершилось. Все живы. Все с опытом. Все голодны. Все веселы. Все довольны. Чего еще желать?
Хотя прошел почти месяц после возвращения, когда я вспоминаю эти три ночи и четыре дня, земля начинает качаться. И я не понимаю, что я делаю на этой качающейся земле, когда всего в четырехстах километрах на реке строго ровно, не шелохнувшись, стоит яхта. «Афера-14».
Послесловие.
В кругосветку Кирилл пошел. Пошел один, как и планировал. Он прошел Каму, Волгу, Дон, Азов. И встал. Нет, он не испугался ни моря, ни работы. Просто ему надоело. Он представил себе недели и месяцы одиночества, морскую рутину, однообразие и, самое главное, невозможность столько времени заниматься какой-нибудь новой аферой. Аферой № 15.
И все же я предполагаю, что кругосветка на самом деле состоялась. Ведь не обязательно нужно идти километр за километром, милю за милей. Тем более, если все они равны. Достаточно эти мили пережить, прочувствовать, ибо все в мире приключения есть приключения души, если хотите, приключения сознания.
Мечта осуществилась.
1. Команда добавлена по настоянию капитана, известного в узких кругах своим ярым антикоммунизмом.
2. Кокпит - углубление на корме яхты. В него выведены средства управления: румпель, некоторые шкоты и фалы, т.е. веревки. Во время большинства маневров команда находится именно здесь, чтобы не получить по голове какой-нибудь снастью. В кокпите во время движения «живет» рулевой.
3. Разной длины деревянные или металлические рейки, который вставляются в специальные карманы, нашитые на парусе. Служат для придания форме паруса устойчивости.
4. Спинакер - дополнительный парус большой площади. Ставится на ходу, когда яхта идет полным курсом. Выглядит, как очень большой пузырь на носу яхты. По площади иногда больше стакселя.
