CC BY
138Коданева С.И.
к.ю.н., с.н.с. ИНИОН РАН, доцент РГУ нефти и газа (НИУ)
kodanevas@gmail.com
ПЕРСПЕКТИВЫ РАЗВИТИЯ ТОПЛИВНО-ЭНЕРГЕТИЧЕСКОГО КОМПЛЕКСА РОССИИ В СОВРЕМЕННЫХ УСЛОВИЯХ
Ключевые слова: топливно-энергетический комплекс, энергетический переход, COVID-19.
Keywords: fuel and energy complex, energy transition, COVID-19.
Энергетический сектор в последние годы испытывает постоянно возрастающее политическое и экономическое давление. Обусловлено это целым комплексом факторов.
Во-первых, негативные тенденции в секторе ТЭК начали складываться еще в 2019 году, когда рост энергетических рынков замедлился в связи с более слабым экономическим ростом и частичным ослаблением тех факторов, которые увеличили спрос на энергоносители в 2018 году. Это замедление было особенно заметно в США, России и Индии, каждая из которых продемонстрировала необычно сильный рост в 2018 году. Исключением стал Китай, чье потребление энергии в 2019 году, напротив, увеличилось. Потребление всех видов топлива (кроме ядерного) росло медленнее, чем в среднем за 10 лет, а потребление угля сократилось в четвертый раз за шесть лет, и его доля в энергобалансе упала до самого низкого уровня с 2003 года. Соответственно, упали и цены на энергоносители.
Потребление энергии выросло в 2019 г. на 1,3%, что ниже 10-летнего среднего показателя в 1,6% в год и намного слабее роста на 2,8%, наблюдавшегося в 2018 году. По регионам потребление упало в Северной Америке, Европе и СНГ, а рост был ниже среднего в Южной и Центральной Америке. Рост спроса в Африке, на Ближнем Востоке и в Азии примерно соответствовал средним историческим показателям. Китай, безусловно, был крупнейшим индивидуальным драйвером роста потребления энергии, на долю которого приходилось более трех четвертей чистого глобального роста. За Китаем следуют Индия и Индонезия.
Если рассматривать энергию по видам топлива, то следует отметить рекордный рост возобновляемой энергетики (41% от общего роста потребления). Мировое потребление угля упало на 0,6%, что связано с его вытеснением природным газом и возобновляемыми источниками энергии, особенно в энергетическом секторе (в результате доля угля в энергобалансе упала до 27,0%, что является самым низким уровнем за последние 16 лет).
Что касается нефти, то ее потребление выросло на 0,9%, что немного ниже 10-летнего среднего показателя в 1,3% годовых. Спрос в странах ОЭСР упал на 290 тыс. барр./сут., что стало первым снижением с 2014 года. Добыча нефти немного снизилась - на 60 тыс. барр./сут. - в 2019 году, поскольку сильный рост добычи вне ОПЕК, возглавляемый США, был компенсирован резким снижением добычи ОПЕК. США показали самый большой рост среди всех стран третий год подряд, при этом их объем добычи вырос на 1,7 миллиона барр./сут. (2,2 млн. барр./сут. в 2019 году). Значительный рост наблюдался также в Бразилии (200 тыс. барр./сут.) и Канаде (150 тыс. барр./сут.). Добыча странами ОПЕК упала на 2 млн. барр./сут., что стало самым резким снижением группы с 2009 года. Объем переработки почти не увеличился в глобальных масштабах (30 тыс. барр./сут.), что обусловлено замедлением роста потребления нефти. Исключением вновь стал Китай.
Торговля нефтью упала на 230 тыс. барр./сут. (0,3%) - первое снижение после финансового кризиса 2009 года. Большая часть этого снижения была сосредоточена в торговле сырой нефтью: резкое падение экспорта сырой нефти с Ближнего Востока (-1,4 млн. барр./сут.), главным образом из-за иранских санкций, было лишь частично компенсировано продолжающимся ростом экспорта сырой нефти из США (0,9 млн. барр./сут.).
Рост мирового потребления природного газа в 2019 году составил в среднем 2%, что ниже среднего показателя за 10 лет и значительно ниже, чем в 2018 году (5,3%). В объемном выражении спрос вырос на 78 млрд. куб. м. Наибольший рост наблюдался в США (27 млрд. куб. м.) и Китае (24 млрд. куб. м.), хотя рост потребления газа в этих странах был намного ниже, чем в 2018 году (что было связано с аномальными погодными явлениями - большим числом необычно жарких и холодных дней в 2018 году). Это же стало причиной снижения потребления газа в России (на 10 млрд. куб. м) - крупнейшего снижения потребления среди всех стран в прошлом году. При этом добыча газа выросла на 132 млрд. куб. м (3,4%), заметно опередив рост потребления. Большая часть добытого газа была направлена на экспорт сжиженного природного газа (СПГ). Экспорт СПГ вырос на 54 млрд. куб. м (12,7%) в прошлом году, что является самым большим ежегодным ростом за всю историю, обусловленным рекордным ростом экспорта из США (19 млрд. куб. м) и России (14 млрд. куб. м), а также продолжающимся ростом из Австралии (13 млрд. куб. м). При этом практически все дополнительные поставки направлялись в Европу (рост на 68%), в отличие от 2018 года, когда Азия стимулировала рост импорта.
Это привело к росту общего объема межрегиональной торговли газом на 4,9%, что более чем вдвое превышает средний показатель за 10 лет. Но, поскольку рост производства значительно опережал рост потребления в большинстве регионов, цены на газ резко упали (в США на 20%, в Европе и Азии - на 40%).
Потребление энергии из возобновляемых источников продолжало заметно расти, что способствовало его самому большому увеличению в энергетическом выражении (3,2 Эдж) за всю историю. На возобновляемые источники пришлось более 40% мирового роста энергии в 2019 году. В результате возобновляемые источники энергии увеличили свою долю в энергобалансе с 4,5% в 2018 году до 5%.
Наибольший вклад в рост внесла ветрогенерация (1,4 Эдж), на втором месте солнечная энергия (1,2 Эдж). Другие источники возобновляемой электроэнергии (такие как биомасса и геотермальная энергия) выросли на 0,3 Эдж, в то время как потребление биотоплива увеличилось на 0,2 Эдж, или 100 тыс. барр. нефтяного эквивалента в день. Наибольший прирост использования возобновляемых источников имел место в Китае (на 0,8 Эдж), хотя этот показатель существенно ниже, чем был в 2017 и 2018 годах (по 1,2 Эдж в год). Половину прироста дала солнечная энергетика, за ней следовала ветрогенерация (около 40%).
На втором месте по росту зеленой энергетики были США (0,3 Эдж), на третьем - Япония (0,2 Эдж).
Гидрогенерация выросла на 0,8%, что ниже среднего за 10 лет показателя в 1,9% годовых. Лидерами стали Китай (0,6 Эдж), Турция (0,3 Эдж) и Индия (0,2 Эдж). Наибольший спад наблюдался в США и Вьетнаме (-0,2 Эдж). Ядерная энергетика выросла на 3,2%, что является самым быстрым ростом с 2004 года и значительно выше среднего показателя за 10 лет - 0,7% в год1.
Рост возобновляемых источников в энергобалансе отражает все более набирающий обороты тренд ускорения энергоперехода. Проблема энергоперехода и обезуглероживания будет оставаться доминирующей, обусловленной экологическими проблемами, изменениями в общественном восприятии, отношением инвесторов, энергетической и климатической политикой, а также развитием новых технологий. Можно утверждать, что нынешняя нестабильность на нефтяных рынках и ее глубинные причины могут сделать нефтегазовый сектор менее привлекательным для инвесторов и усилить призывы к еще более быстрому отказу от углеводородного топлива. Энергетический переход - это сложное явление и по своей сути рискованный процесс, поэтому его скорость и траектория связаны с высокой неопределенностью. Однако считается, что нефтегазовая отрасль несет наибольшую ответственность за изменение климата, поскольку ископаемые виды топлива дают основную долю выбросов парниковых газов, поэтому компании ТЭК во всем мире уже сталкиваются с растущим политическим, социальным и финансовым давлением на рынке.
Долгосрочные изменения, или энергетические переходы, связаны, прежде всего, с социально-экономическим развитием, технологическими инновациями и государственной политикой. В настоящее время существует целый спектр различных концепций энергетического перехода, некоторые из которых фокусируются только на переходе к зеленой энергетике, а другие - на обеспечении устойчивого развития общества в целом.
Невозможно отрицать тот факт, что современная экономика построена на углеродной энергетической системе, которая является основой промышленного развития. С повышением уровня жизни и ожидаемым удвоением мировой экономики в течение следующих трех десятилетий энергоемкость (количество энергии, используемой на единицу ВВП), очевидно, будет расти. Международное энергетическое агентство (МЭА) прогнозирует, что потребление энергии в развитых странах снизится, но общее потребление энергии будет расти, что связано с интенсивным промышленным развитием стран Азии и Африки. Однако глобальная энергоемкость имеет устойчивую долгосрочную тенденцию к снижению, и, по данным МЭА, в 2040 году она составит около 60% от уровня 2018 года2. Это обусловлено повышением энергоэффективности и оптимизацией многих бизнес- и производственных процессов.
Уже сегодня существуют многие технологии, необходимые для обеспечения энергетического перехода (такие как ветрогенерация и солнечная энергетика, биотопливо, система улавливания и хранения углерода и др.). Эти источники энергии и технологии будут совершенствоваться с течением времени, а их стоимость, соответственно, снижаться.
Вместе с тем, по оценкам МЭА, нефть и газ будут продолжать обеспечивать 48% мировой энергетики в 2040 го-ду3. Учитывая, что добывающие месторождения истощаются естественным образом со скоростью около 4-8% в год (в зависимости от размера и зрелости месторождения, геологии и геохимии), в период энергетического перехода будет сохраняться потребность в разведке и добыче нефти и газа.
Однако, поскольку общественное восприятие проблем изменения климата меняется, это отразится на требованиях, предъявляемых обществом и инвесторами к компаниям ТЭК: свести к минимуму потенциальные неблагоприятные социальные и экологические последствия их деятельности. Так, уже есть примеры отказа от принципа защиты иностранных инвестиций в странах Африки на том основании, что реализуемые компаниями проекты наносят вред окружающей среде, либо были уличены в неполном раскрытии информации. Оценка воздействия на окружающую среду существует с 1980-х годов, но сейчас она стала все шире использоваться при принятии решений о выдаче разрешения на реализацию проектов, связанных с добычей полезных ископаемых. Процедура характеризуется детальной оценкой экологических и социальных последствий проекта. За последнее десятилетие требования при таких проверках стали более строгими. Так, в 2019 году в Австралии и Кении были остановлены два проекта угледобычи из-за того, что оценка их воздействия на окружающую среду была признана неудовлетворительной4.
1 BP Statistical Review of World Energy 2020. 69th edition // ВР. 2020. - 68 р. - www.bp.com/statisticalreview
2 World Energy Outlook 2019 // IEA. November 2019. - https://www.iea.org/reports/world-energy-outlook-2019/energy-efficiency
3 Там же.
4 Heffron R.J. Justice in the energy transition // Quarterly Journal for Debating Energy Issues and Polices. 2020. - N 121. - P. 5-9.
Кроме того, сегодня существует два документа, которые некоторые страны используют для повышения уровня раскрытия информации и повышения прозрачности деятельности добывающих компаний:
- «Социальная лицензия на осуществление деятельности» (отношения между энергетическими корпорациями и местным сообществом, которые формализуются через контракт), которая требует большей прозрачности между разработчиком энергетических проектов и местным сообществом (некоторые проекты были недавно остановлены в связи с несоблюдением условий лицензии, например, в Колумбии);
- «Обязательство по резервированию финансирования энергетики», которое требует, чтобы оператор размещал денежные средства на условном депонировании, равном предполагаемой стоимости вывода соответствующего актива из эксплуатации, чтобы гарантировать, что очистка будет финансироваться даже в том случае, если оператор обанкротится или продаст свои активы.
Поэтому компании отрасли по мере возрастания давления со стороны общественности, инвесторов и, в конечном итоге, местных органов власти, будут вынуждены все больше инвестировать в развитие «чистых», энергоэффективных технологий и даже в возобновляемую энергетику (например, в некоторых странах уже реализуются проекты использования энергии, необходимой для нефтедобычи, полученной из возобновляемых источников, таких как гидро-и ветрогенерация. Кроме того, в ряде стран используются технологии улавливания углекислого газа и введения его в нефтяные скважины для повышения нефтедобычи; появление технологии улавливания углекислого газа и его последующего использования привело к существенному сокращению сжигания попутного газа).
Таким образом, очевидно, что климатические проблемы будут подталкивать мировую общественность к ускорению энергетического перехода, а нефтегазовая промышленность, ориентированная на низкоуглеродистую сырую нефть и технологический путь перехода от сырой нефти к химическим веществам, может стать ключевым игроком в обеспечении энергетического перехода. При этом для удовлетворения спроса на энергоносители, который, по прогнозам, будет продолжать расти в течение следующих нескольких десятилетий, наиболее реалистичным и экономически эффективным вариантом на среднесрочную перспективу представляется использование существующей системы энергоснабжения путем ее максимальной декарбонизации.
Еще одним существенным фактором, влияющим на топливно-энергетическую отрасль, стала глобальная пандемия COVID-19, которая, впрочем, потрясла не только энергетические рынки, но и всю мировую экономику. Глобальная реакция на COVID-19, далеко не всегда и не во всем соизмеримая с серьезностью проблемы, привела к остановке многих отраслей и имела далеко идущее и, возможно, трансформирующее воздействие и на экономику, и на общество в целом.
Основной удар по нефтяному рынку нанесло беспрецедентное падение спроса - на 30% в апреле и почти на 10% в среднем по году (9,3 млн. барр/сут, по оценкам МЭА). При этом главные драйверы мирового потребления -Китай и Индия - вряд ли смогут обеспечить дополнительный спрос на нефть в 2020 г.1 Небывалое сокращение спроса на нефть при избытке ее предложения привело к колоссальному дисбалансу, с которым участникам рынка прежде еще не приходилось сталкиваться.
В дополнение к этому на шок от пандемии наложилось резкое падение цен на энергоносители в марте 2020 года. Во время встречи ОПЕК в Вене 6 марта отказ России сократить добычу нефти спровоцировал Саудовскую Аравию на ответные меры с чрезвычайными скидками покупателям и угрозой закачать больше нефти. Саудовская Аравия, считающаяся де-факто лидером ОПЕК, увеличила поставки нефти на 25% по сравнению с февралем, доведя объем добычи до беспрецедентного уровня. Это привело к самому крутому однодневному обвалу цен за последние почти 30 лет - 23 марта нефть марки Brent упала на 24% с 34 долларов за баррель до 25,70 доллара. На фоне пандемии эта ценовая война, по прогнозам, будет иметь серьезные последствия для мировой экономики2.
Однако экстраординарное падение спроса и цен заставило производителей сесть за стол переговоров. Итог -договоренность о сокращении добычи на два года между странами ОПЕК+ (в том числе на 8,2 млн. барр./сут. в среднем по 2020 г.) и, впервые в истории со странами, не входящими в коалицию (США, Канада, Бразилия и др.), о намерении сократить добычу на 5 млн. барр./сут., хотя никаких жестких обязательств эти страны не взяли3. Оговоренные объемы сокращения примерно соответствует текущим оценкам снижения спроса в среднем за год, однако этого должно хватить для того, чтобы хранилища не переполнились и цены не ушли в отрицательную зону, но не более. Кроме того, невыполнение кем-либо из участников соглашения заявленных объемов снижения добычи может привести к затовариванию рынка и переполнению нефтяных хранилищ по всему миру, а значит, и к дальнейшему снижению цен. Фактически, соглашение позволило избежать самого худшего сценария, однако отнюдь не гарантирует быстрой стабилизации рынка.
По прогнозам McKinsey4 возможно три сценария развития событий:
1. В случае, если Саудовская Аравия, Россия и другие члены ОПЕК+ увеличивают добычу на 4,5 млн. барр./сут. и поддерживают эти уровни в течение 3 лет, цены останутся на уровне 20 долларов за баррель, время от времени поднимаясь до 30 долларов, в связи с избыточным предложением и избыточными запасами;
1 Коронакризис: влияние COVID-19 на ТЭК в мире и в России / Т. Митрова, Е. Грушевенко, С. Капитонов, Ю. Мельников, А. Пердеро, Н. Доброславский. - М.: СКОЛКОВО, 2020. - 65 с.
2 The socio-economic implications of the Coronavirus pandemic (COVID-19): A review / Nicola M., Alsafi Z., Sohrabi C., Kerwan A., Al-Jabir A., Iosifidis C., Agha M., Agha R. - https://doi.org/10.1016/j.ijsu.2020.04.018
3 Коронакризис: влияние COVID-19 на ТЭК в мире и в России / Т. Митрова, Е. Грушевенко, С. Капитонов, Ю. Мельников, А. Пердеро, Н. Доброславский. - М.: СКОЛКОВО, 2020. - 65 с.
4 Влияние COVID-19 на российскую экономику / McKinsey & Company. 2020. - 31.03. - 20 с.
2. В случае если Саудовская Аравия и Россия приходят к соглашению, но только о продлении действия ограничений, существовавших до совещания ОПЕК+ (2,1 млн. барр./сут.), цены возвратятся на уровень 35 долларов за баррель в 2020 г. и к 2022 г. медленно поднимутся до уровня 55-59 долларов;
3. В случае, если Саудовская Аравия и Россия согласуют план снижения на 1,5 млн барр./сут. в дополнение к предыдущим ограничениям - итого на 3,6 млн. барр./сут., цены поднимутся до 40 долларов за баррель в 2020 г. и до приблизительно 60 долларов к 2022 г.
Однако при любом из этих сценариев в краткосрочной перспективе основным фокусом нефтяных компаний во всем мире станет радикальное сокращение затрат и консервация части фонда скважин на фоне принятых обязательств по квотам и под давлением низких цен. Глобальные инвестиции в добычу в 2020-2021 гг. снизятся на 45%, что в дальнейшем может быть чревато кризисом недоинвестированности, нехваткой нефти на рынке и очередным ценовым циклом.
Кроме того, пока довольно трудно прогнозировать, какие последствия пандемия СОУГО-19 будет иметь для добывающего сектора, и многие эксперты сегодня расходятся в мнениях на этот счет. Первой реакцией была констатация очевидного факта: потребление энергии, а также топлива резко сократилось в связи с карантином и практически полным прекращением авиасообщения. В конце апреля 2020 года более половины всего населения планеты (54%) находилось в той или иной форме изоляции, причем передвижение ограничивалось и контролировалось соответствующими органами власти. Как отмечают эксперты, это привело к снижению потребления энергоносителей на 50%. Так, значительное сокращение потребления электроэнергии произошло не только в США и Китае, но также в Канаде (14%) и Европе, в частности, в Испании (25%), Италии (17,7%), Бельгии (15,6%), Великобритании (14,2%), Нидерландах (11,6%)1.
Следует отметить, что пандемия негативно сказалась и на развитии зеленой энергетики. Так, сильно сократились поставки солнечных батарей из Китая. Соответственно, это приведет к серьезным задержкам с запуском новых мощностей солнечной генерации в таких странах, как Индия. Во многих странах Африки происходит массовое сокращение рабочих мест, в том числе, и в секторе зеленой энергетики.
СОУГО-19 также оказывает влияние на мировые рынки ископаемого топлива. Так, С. Э. Хоссейни полагает, что коронавирус разрушил мировые нефтяные рынки гораздо больше, чем любое геополитическое событие (например, эмбарго со стороны ОПЕК), ослабив способность поставщиков нефти контролировать рынки и вызвав падение цен. И хотя упомянутая выше ценовая война между Саудовской Аравией и Россией сыграла определенную роль в падении цен на нефть, по мнению автора, гораздо больший эффект будет иметь падение спроса из-за пандемии2. Такой же точки зрения придерживается и М. Джефферсон, который отмечает, что цены на нефть в США стали отрицательными в апреле 2020 года, поскольку майские контракты истекли и трейдерам пришлось распродавать текущие запасы. Далее он заявляет, что несмотря на меры поддержки экономики, реализуемые многими странами, нефтяной сектор понесет убытки, начиная от американских производителей сланцевой нефти и канадских производителей битуминозных песков до многих экспортеров обычной сырой нефти3.
Последние данные Международного энергетического агентства подтверждают эту точку зрения, отмечая резкое сокращение мирового спроса на нефть и природный газ4.
Согласно МсЮшеу, для России падение спроса на нефть и нефтепродукты (в первую очередь со стороны авиа-и автомобильного транспорта) в размере более 5% может привести к снижению как добычи, так и переработки на НПЗ, что негативно отразится на прибыльности компаний (падение потребления может составить более 1 млн. барр./сут.). Падение спроса на экспортном рынке может составлять 5-20%. Падение цен на нефть и нефтепродукты из-за снижения спроса приводит к сокращению денежного потока и ведет к снижению инвестиций и переносу/отмене новых проектов в добыче/модернизации НПЗ, инвестиционные программы нефтегазовых компаний сократятся. Перенос/отмена новых проектов может привести к падению добычи в перспективе 3-4 лет (при условии сохранения цен на нефть ниже 30-40 долл. США за баррель), равно как и к невыполнению планов по модернизации НПЗ (корзина нефтепродуктов не улучшится, как было запланировано)5.
С другой стороны, следует учитывать, что это сокращение было вызвано краткосрочными и экстраординарными мерами, однако нельзя однозначно утверждать, что это стало долгосрочным трендом. Напротив, после времени, проведенного в карантине, многие люди, ранее предпочитавшие пользоваться общественным транспортом, пересели на личные автомобили, считая их более безопасными в эпидемиологическом плане. Соответственно, количество автомобилей на дорогах только увеличилось. И если эта тенденция сохранится, то она приведет к увеличению потребления автомобильного топлива. Хотя, как отмечает Кэролайн Куземко с соавторами, пока трудно давать долгосрочные прогнозы относительно распространения социальных паттернов поведения: что возобладает - поездки в личном авто-
1 Bahmanyar A., Estebsari A., Ernst D. The impact of different COVID-19 containment measures on electricity consumption in Europe // Energy Research & Social Science. 2020. - Vol. 68. -https://doi.org/10.1016/j.erss.2020.101683
2 Hosseini S.E. An outlook on the global development of renewable and sustainable energy at the time of Covid-19 // Energy Research & Social Science. 2020. - Vol. 68. - https://doi.org/10.1016/j.erss.2020.101633
3 Jefferson M. A crude future? COVID-19s challenges for oil demand, supply and prices // Energy Research & Social Science. 2020. -Vol. 68. - https://doi.org/10.1016/j.erss.2020.101669
4 Sovacool B.K., Del Rio D.F., Griffiths S. Contextualizing the Covid-19 pandemic for a carbon-constrained world: Insights for sus-tainability transitions, energy justice, and research methodology // Energy Research & Social Science. 2020. - Vol. 68. - https://doi.org/ 10.1016/j.erss.2020.101701
5 Влияние COVID-19 на российскую экономику / McKinsey & Company. 2020. - 31.03. - 20 с.
транспорте или более полезные с точки зрения экологии и здоровья практики ходьбы пешком или передвижения на велосипедах, и если возобладает практика передвижения на автомобиле, то как скоро потребители станут предпочитать экологически чистые виды топлива1.
Что касается авиаперевозок, то после открытия границ они возобновятся, соответственно, потребление топлива, скорее всего, вернется к прежним объемам. Аналогичную картину можно наблюдать и в промышленности. Здесь важно отметить, что эффективный контроль за распространением вируса позволит нивелировать снижение промышленного производства к 1 кв. 2021 г. При продолжительном распространении эпидемии спад промышленного производства может достичь 17% в 1 кв. 2021 г. относительно докризисного уровня и составить в среднем за 2020 г. 6,6%2. Однако, как отмечает исполнительный директор ВР Б. Луней, по мере того, как мир будет выходить из кризиса COVID-19, а экономика - восстанавливаться, потребление углеродов, вероятнее всего, вернется на прежний уровень3.
Серьезные последствия нынешний кризис может иметь и для горнодобывающей промышленности. Основное воздействие на этот сектор оказало резкое сокращение спроса, поскольку промышленное производство и строительство фактически остановились на всей планете. Это сокращение спроса привело к резкому падению цен на ряд металлов и минералов в марте и апреле 2020 года (особенно на алюминий и медь), что привело к обвалу акций многих крупных горнодобывающих транснациональных корпораций. Так, всего за два месяца с января по март 2020 года цены акций BHP Billiton и Rio Tinto, двух крупнейших горнодобывающих компаний в мире, снизились с 56,34 и 60,50 доллара США до 36,56 и 36,42 доллара США, соответственно4. В России по прогнозам McKinsey падение потребления металлов будет наблюдаться во всех подотраслях горной металлургии в диапазоне 5-15%, в зависимости от пессимистичности сценария.
Сокращение спроса будет наблюдаться со стороны:
- Государственного сектора (на 5-10%) - из-за сокращения масштаба инфраструктурных проектов;
- Строительных компаний (на 10-20% - промышленного строительства и жилого фонда) - из-за максимально возможного оттягивания сроков капитальных вложений;
- Нефтегазового сектора (на 10%) - из-за сокращения спроса на трубную продукцию;
- Экспорта (более, чем на 20%) - из-за падения спроса на полуфабрикаты и готовую продукцию на международных рынках;
- Ж/д (на 2-5%) - из-за снижения спроса на ж/д-прокат5.
Падение потребления угля будет происходить пропорционально падению спроса на металлы (для коксующегося угля) и электроэнергию и тепло (для энергетического угля).
Отчасти эта картина схожа с кризисом 2008-2009 годов. Однако имеется существенное отличие. Во время финансово-экономического кризиса цены на золото резко выросли (на 156% в период с ноября 2008 года по сентябрь 2011 года), поскольку инвесторы таким образом хеджировали свои риски. В 2020 году цены на золото снижаются. Инвесторы и предприятия предпочли копить валюту, в частности доллар США, необходимую для финансирования предприятий, которые столкнулись с беспрецедентным падением доходов.
В дополнение к воздействию более низких цен горнодобывающая промышленность пострадала из-за приостановки работы в связи с COVID-19. В Монголии Rio Tinto была вынуждена приостановить работу из-за карантинных ограничений. Среди шахтеров в Буркина-Фасо, Гане и Чили началась вспышка коронавируса, в связи с чем работа шахт приостановлена. Вероятно, эта ситуация может иметь место и в других странах. Так, в Южной Африке компании были вынуждены закрыть производство, что потребует в будущем капитальных затрат на расконсервацию шахт.
По прогнозам McKinsey, в России карантин затронет, прежде всего, офисных сотрудников и не повлияет на производственные показатели компаний в среднесрочном периоде. Вместе с тем, сокращение количества строителей в 3-5 раз (из-за ограничений на въезд иностранцам) не позволит сохранить темпы строительства новых объектов даже при наличии внутреннего спроса.
Таким образом, последствия COVID-19 для горнодобывающей промышленности могут включать сокращение инвестиций в новые объекты, технологии и разведку, консервацию существующих шахт, сокращение персонала, отказ от программ корпоративной социальной ответственности и другие негативные последствия.
Масштабы глобальной рецессии, которая, вероятно, произойдет в результате пандемии, будут зависеть от того, как быстро страны выйдут из изоляции, и как правительства справятся с финансовыми последствиями кризиса. С одной стороны, экономика может быстро восстановиться, учитывая, что производственный потенциал не был разрушен (как это было в случае экономических коллапсов после войн), и что не было широко распространенного сокращения денежной массы, такого как в 1930-х или 2008 годах. С другой стороны, ограничения могут продолжаться в течение нескольких месяцев или лет с последствиями для мировой промышленности и строительства, снижая общий спрос на полезные ископаемые и, таким образом, снижая объемы производства и цены.
1 COVID-19 and the politics of sustainable energy transitions / Kuzemko C., Bradshaw M., Bridge G., Goldthau A., Jewell J., Overland I., Scholten D., Van de Graaf Th., Westphal K. // Energy Research & Social Science. 2020. - Vol. 68. - https://doi.org/10.1016/j.erss. 2020.101685
2 Влияние COVID-19 на российскую экономику / McKinsey & Company. 2020. - 31.03. - 20 с.
3 BP Statistical Review of World Energy 2020. 69th edition / ВР. 2020. - 68 р. - www.bp.com/statisticalreview
4 Laing T. The economic impact of the Coronavirus 2019 (Covid-2019): Implications for the mining industry // The Extractive Industries and Society. 2020. - Vol. 7. - Р. 580-582. - https://doi.org/10.1016/j.exis.2020.04.003
5 Влияние COVID-19 на российскую экономику / McKinsey & Company. 2020. - 31.03. - 20 с.
Интересным является вопрос о том, каким образом будут сочетаться тренды, связанные с энергетическим переходом, и последствия COVID-19. Так, в литературе все чаще высказывается мнение о том, что экологическая проблематика, вероятнее всего, отойдет на второй план, вытесненная более насущными проблемами восстановления экономики1. Вместе с тем, высока вероятность, что под влиянием нынешнего кризиса тренды декарбонизации, децентрализации и цифровизации усилят свое влияние и дадут дополнительный импульс энергетическому переходу. Кроме того, все чаще со стороны правительств и международных организаций звучат призывы к низкоуглеродному пути восстановления экономики. А нестабильность нефтяного рынка усиливает конкурентные позиции возобновляемой энергетики, привлекая все большее внимание инвесторов.
В связи с этим примечательно, что Международное энергетическое агентство, объявив пандемию единственной в жизни возможностью перезагрузить экономику для чистого энергетического будущего, наметило план «устойчивого восстановления», который, по его словам, увеличит мировой ВВП и создаст миллионы рабочих мест, а при агрессивном подходе может сделать 2019 год пиковым годом глобального производства углекислого газа. Европейский Союз далеко продвинулся в реализации этих идей на практике, обеспечивая три четверти мирового финансирования зеленых проектов, включая 825 млрд. долларов США на финансирование возобновляемых источников энергии, электромобилей, водорода, энергоэффективности и других компонентов декарбонизации2.
При этом крупнейшие корпорации, взявшие на себя обязательства по сокращению выбросов углекислого газа, не только не отказались от них, но некоторые даже повысили свои планы. Так, исполнительный директор ВР Б. Луней завил, что его компания в феврале 2020 г. приняла для себя новую цель - переосмыслить энергию для людей и планеты и стать компанией с нулевой ставкой выбросов (net zero) к 2050 году или раньше и помочь миру достичь чистого нуля. Он также отметил: «опыт COVID-19 только укрепил нашу приверженность этой цели и амбиции, подчеркнув как хрупкость нашей планеты, так и возможности, которые она предоставляет для того, чтобы действительно сде-
3
лать ее лучше» .
В апреле 2020 г. Shell стала последней крупной нефтегазовой компанией, объявившей о своих обязательствах по нулевой ставке. «Даже в это время непосредственных вызовов, - сказал генеральный директор Бен ван Берден, -мы также должны сохранять фокус на долгосрочной перспективе. Ожидания общества быстро изменились в дебатах вокруг изменения климата ... вот почему мы стремимся стать энергетическим бизнесом с нулевыми выбросами к 2050 году или раньше. Общество и наши клиенты не ожидают ничего меньшего»4.
Строго говоря, чистая нулевая цель компании применима только к ее прямым выбросам и выбросам, связанным с потребляемой ею энергией. Что касается гораздо большего объема выбросов - тех, которые образуются при потреблении ее продукции, - Shell стремится лишь к 65% снижению интенсивности выбросов. Тем не менее, само это заявление равносильно признанию производителя ископаемого топлива, что его будущее уже не зависит полностью или даже в значительной степени от ископаемого топлива.
В июне 2020 г. Shell и BP объявили о снижении стоимости своих нефтегазовых активов на 22 млрд. долларов и 17,5 млрд. долларов соответственно, сигнализируя о том, что некоторые из их ценных месторождений, скорее всего, не будут даже введены в эксплуатацию. Так, BP заявила, что ее добыча нефти и газа упадет на 40% к 2030 году.
Если учесть подобные заявления крупных добывающих компаний, не удивительно, что компании из других отраслей также все активнее декларируют свою приверженность целям устойчивого развития. Так, автопроизводитель Ford и химический гигант Dow объявили в июне 2020, что они стремятся к углеродной нейтральности к середине века. Unilever взяла на себя обязательство достичь чистого нуля по всей своей цепочке создания стоимости к 2039 году. В целом, более 1000 компаний по всему миру в настоящее время приняли на себя обязательства по достижению углеродной нейтральности. Одна компания, Microsoft, пошла еще дальше. В первые дни пандемии компания объявила о своей цели стать углеродно-негативной к 2030 году (удалять ежегодно больше выбросов, чем она производит) и заявила, что к 2050 году она планирует удалить из атмосферы весь углерод, который она произвела с момента своего основания в 1975 году. Для этого Microsoft создала фонд климатических инноваций стоимостью 1 млрд. долларов США с главным приоритетом ускорения развития технологий улавливания и удаления углерода.
Безусловно, следует учитывать, что далеко не все из заявленных целей будут достигнуты (да и планируют ли компании их достичь на самом деле?). Здесь, в большей степени, играет роль имиджевая составляющая, которая объясняется изменившимися приоритетами крупных инвесторов. Так, более 450 пенсионных фондов, страховых компаний и других институциональных инвесторов, управляющих совокупными активами на сумму свыше 40 трлн. долларов США, объединились в рамках инициативы под названием Climate Action 100+, чтобы оказать давление на «системно важных эмитентов» с целью анализа и раскрытия связанных с климатом рисков их деятельности. Такие сигналы бизнесу происходят даже в Техасе - крупнейшем поставщике нефти в США. Могущественная Железнодорожная комиссия штата долгое время сопротивлялась призывам пресечь рутинное сжигание метана на нефтяных месторождениях Техаса, но в июне 2020 г., когда многие производители изо всех сил пытались удержаться на плаву на упавшем нефтяном рынке, комиссия решила, что пришло время установить контроль. «Техас, - заявил председатель комиссии
1 Decarbonization pathways for oil and gas // A Quarterly Journal for Debating Energy Issues and Polices. 2020. - N 121. - P. 1-4.
2 Diringer E., Perciasepe B. The climate awakening of global capital // Bulletin of the atomic scientists. 2020. - Vol. 76, N 5. -Р. 233-237. - https://doi.org/10.1080/00963402.2020.1806574
3 BP Statistical Review of World Energy 2020. 69th edition / ВР. 2020. - 68 р. - www.bp.com/statisticalreview
4 Um\ m: Diringer E., Perciasepe B. The climate awakening of global capital // Bulletin of the atomic scientists. 2020. - Vol. 76, N 5. - Р. 233-237. - https://doi.org/10.1080/00963402.2020.1806574
Уэйн Кристиан, - не может позволить практике сжигания попутного газа на факелах запятнать репутацию процветающего энергетического сектора нашего штата для широкой общественности и инвесторов на Уолл-Стрит»1.
Немаловажным фактором, влияющим на предпочтения инвесторов, является то, что с 2015 по 2019 год фонды устойчивого развития (те, которые отдают предпочтение фирмам, хорошо оценивающим экологические, социальные и управленческие показатели) работали лучше, чем обычные фонды. Например, в 2019 году две трети фондов устойчивого развития разместились в двух верхних квартилях своих соответствующих категорий, а на фоне пандемии эти фонды продолжают демонстрировать лучшие результаты, чем традиционные.
В июне 2020 г. Network for Greening the Financial System выступила с заявлением о необходимости зеленого восстановления после кризиса COVID-19. «Системный риск, связанный с изменением климата для наших экономик и финансовой системы, не уменьшился. Пандемия только укрепила эту точку зрения. Радикальное разрушение нашей повседневной жизни и экономик из-за мер изоляции - это реальный стресс-тест того, что мы потенциально можем испытать при все более нестабильном климате»2.
Таким образом, можно констатировать, что пандемия не только не ослабила, но, вероятно, еще больше ускорит тенденцию энергетического перехода, а следовательно, давление на компании ТЭК будет возрастать, что потребует ускоренного внедрения более современных, экологичных и энергоэффективных технологий, что с учетом описанного выше шока, с которым в 2020 году столкнулся ТЭК, представляется маловероятным, что, в свою очередь, в долгосрочной перспективе может иметь крайне негативные последствия для отрасли.
1 Uht. no: Diringer E., Perciasepe B. The climate awakening of global capital // Bulletin of the atomic scientists. 2020. - Vol. 76, N 5. - P. 233-237. - https://doi.org/10.1080/00963402.2020.1806574
2 Network for Greening the Financial System 2020. - https://www.ngfs.net/en/liste-chronologique/ngfs-publications
