CC BY
12
Вестник Московского университета. Сер. 22. Теория перевода. 2018. № 2
ИСТОРИЯ ПЕРЕВОДА И ПЕРЕВОДЧЕСКИХ УЧЕНИЙ
А.В. Алевич,
преподаватель кафедры теории и методологии перевода Высшей школы
перевода (факультета) МГУ имени М.В. Ломоносова;
e-mail: anisialevich@yandex.ru
ПЕРЕВОД С ПРОЗЫ ВЪ ДВУХЪ ОТДЪЛЕНШХЪ
И ПЯТИ ПЪСНЯХЪ: «ПОТЕРЯННЫЙ РАЙ»
ЕЛИЗАВЕТЫ ЖАДОВСКОЙ
Статья посвящена вопросам влияния явлений, имевших место в литературных кругах эпохи, на перевод (на материале перевода поэмы Джона Мильтона «Потерянный рай» Елизаветы Жадовской). Первый поэтический перевод поэмы, выполненный Е. Жадовской, был осуществлён с прозаического перевода Ф. Загорского, образца прагматически обусловленного перевода, когда переводчик, сознательно изменив коммуникативный эффект текста оригинала, пожертвовал формой для передачи содержания. Перевод из прозы в поэзию Е. Жадовской сопровождался опущением значительных частей эпопеи, содержащих интертекстуальные связи, аллюзии на произведения античности, мифологию, священные тексты, формирующие идейно-художественное своеобразие поэмы и добавлением фрагментов, в которых переводчица выступила в роли автора, положив начало для поэтических переводов поэмы Джона Мильтона «Потерянный рай».
Ключевые слова: поэтический перевод, прагматика перевода, словесность принимающей культуры, переводческие трансформации, «Потерянный рай».
На протяжении истории идеальная модель переводчика воспринималась в качестве «прозрачного стекла» [Костикова, 2010], не вступающего в диалог между автором и читателем. Переводное произведение должно говорить голосом автора, читаться как созданное на языке перевода, соответствовать вкусам читателя и нормам словесности принимающей культуры. В реальной переводческой деятельности переводчик художественного произведения оказывался перед выбором: думать об авторе или думать о читателе. Прагматика как взаимоотношение субъекта и адресата, языкового знака и участников коммуникации в переводе обретает трехчастную структуру. Выбор переводческих стратегий во многом определяется нормами словесности принимающей культуры, личностью переводчика, а также явлениями, имевшими место в литературных кругах эпохи.
В царской России XVIII века переводились немногие иностранные авторы: среди поэтов Англии Джон Мильтон стал первым1. Полный текст «поэмы героической», выполненный префектом Московской Духовной Академии Амвросием (Серебренниковым) с французского языка, появился в 1780 году. Перевод, трансформировавший текст оригинала в соответствии с французским переводом, созданным в духе «прекрасных неверных», заложил основу для новых переводов поэмы, выполненных с английского подлинника. Мильтона переводили, Мильтону подражали.
В 1859 году увидел свет первый поэтический перевод поэмы, выполненный Елизаветой Жадовской2. «Перевод с прозы въ двухъ отдЪлешяхъ и пяти пЪсняхъ», допущенный к печати Санкт-Петербургским Комитетом Духовной Цензуры, предваряло следующее обращение к Мильтону (стихотворение приводится в авторской редакции):
Мильтонъ Божественный писатель, Настрой мнъ лиру самъ мою Сердецъ и душъ очарователь, Дай повторить мне песнь твою: Ее начну съ четвертой темы, Ее, ее я пробрянчу Дай дивный ладъ твоей поэмы И вдохновеше; — так начну3.
Перевод, озаглавленный «Потерянный рай. Поэма Иоанна Мильтона, съ прюбщешемъ поэмы Возвращённый рай», содержал лишь три из двенадцати книг эпопеи, при этом одна из частей «Потерянного рая» перенесена в «Возвращённый рай». Перевод Елизаветы Жадовской был выполнен не с оригинала, а с прозаического перевода Фёдора Загорского, о чём свидетельствуют явные заимствования:
1 Ю.Д. Левин отмечал, что Джон Мильтон стал первым поэтом, переводившимся в России: «В.К. Тредиаковский в своем трактате о поэзии упомянул среди эпических поэм «Милтонову поэму о потерянии рая», а её автора назвал в числе эпических поэтов «наиславнейших, которым надлежит подражать». Примечательно, что в приводимом Тредиаковским перечне Милтон — единственный английский поэт» [Левин, 1996: 191].
2 До Е. Жадовской стихотворный перевод «Потерянного рая» предпринимал М. Вронченко (Московский телеграф, 1831, № 7).
3 Цит. по изд. Мильтон 1оанн. Потерянный рай съ прюбщешемъ поэмы Возвращённый рай / Пер. Е. Жадовской. М.: Типография ведомостей московской городской полиции. 1859. С. 5.
Фёдор Загорский
...предъ нимъ раскрывается страшная завЪса будущаго, скрывающая ужас-ныя преступлен1я
...внемли гласу моему, который не есть уже гласъ дружества; я ненавижу, проклинаю свЪтъ твой
Елизавета Жидовская
Раскрылась въ будущемъ предъ нимъ / ЗавЪса тяжкихъ преступлены;
Внемли мой глас: нЪтъ дружбы въ нёмъ, — / Я проклялъ свЪтъ твой
Перевод Ф. Загорского служит образцом прагматически обусловленного перевода, когда переводчик, сознательно изменив коммуникативный эффект текста оригинала, пожертвовал формой для передачи содержания. Елизавета Жадовская, в стремлении выполнить перевод в соответствии с нормами словесности принимающей культуры, уделила первостепенное значение форме. Перевод из прозы в поэзию Елизаветы Жадовской сопровождался опущением значительных частей эпопеи, содержащих интертекстуальные связи, аллюзии на произведения античности, мифологию, священные тексты, формирующие идейно-художественное своеобразие поэмы.
Трансформационная операция опущение наряду с пермутацией, добавлением, перестановкой и субституцией относится к базовым переводческим трансформациям, перешедшим в теорию перевода из трансформационной грамматики в середине XX века. Опущение в случае, не связанном с устранением семантически избыточных элементов, вызванных асимметрией языковых систем, затрагивает глубинный текстовый уровень, и в зависимости от причин, лежащих в основе выбора переводчиком данного типа трансформационных операций, разбивает структурно-семантическое единство подлинника. Опущение элементов текста оригинала сравнимо с выпадением фрагментов из мозаичной картины.
На рубеже ХУ!—ХУП веков военное искусство Европы претерпело существенные изменения в связи с подъемом оружейного производства. «Артиллерийская революция» позволила брать ранее неприступные крепости, а человек, способный отразить подобное нападение, по мнению итальянского архитектора Франческо ди Джорджо Мартини, «был скорее богом». В следующем фрагменте поэмы исследователи усматривают аллюзию на заряженные порохом орудия, которые появились в Англии незадолго до рождения Джона Мильтона и отсутствующие в переводе Е. Жадовской.
Оригинал Yet not rejoycing in his speed, though bold, / Far off and fearless, nor with cause to boast, / Begins his dire attempt, which nigh the birth / Now rowling, boiles in his tumultuous brest, / And like a devillish Engine back recoiles / Upon himself4.
Перевод
Ф. Загорского Адское его намЪреше въ ту минуту, когда хоткль произвести его въ дМство, кипитъ и свирЪпствуетъ въ лютомъ его сердцЪ, онъ бросается назадъ подобно огнедышущему орудш, имъ изобретенному5.
В следующем фрагменте Сатана сравнивается с вором, «хищным волком» (prowling Wolfe), в чём усматриваются библейские реминисценции. В Библии образ вора (thief) встречается при описании человека, врывающегося ночью в овечий загон («кто не входит дверью в дом овчий, но перелазит инде, тот вор и разбойник» (Иоанн, X, 1) / «враги света, не знают путей его, и не ходят по стезям его» (Иов, 24: 13). В переводе Ф. Загорского thief переведён архаизмом «татъ», в XVIII—XIX веках означавшим вора, хищника, похитителя. Подобное обозначение «вора» встречается в Библии: «Се, иду как татъ» (Отк. 16: 15). Данный образ в переводе Елизаветы Жадов-ской опущен.
«Потерянный рай» пронизан аллюзиями на события эпохи Мильтона. В поэме вор сравнивается с наёмниками, которые ворвались в божий храм, в чём усматривается отсылка на полемику Мильтона со священниками англиканской церкви, которые назывались наёмниками, поскольку получали жалование. «Наилучший способ убрать наёмников из Церкви», — под таким названием вышел один из памфлетов Мильтона.
Оригинал As when a prowling Wolfe, / Whom hunger drives to seek new haunt for prey, / Watching where Shepherds pen thir Flocks at eeve / In hurdl'd Cotes amid the field secure, / Leaps o're the fence with ease into the Fould: / Or as a Thief bent to unhoord the cash / Of some rich Burgher, whose substantial dores, / Cross-barrd and bolted fast, fear no assault, / In at the window climbes, or o're the tiles; / So clomb this first grand Thief into Gods Fould: / So since into his Church lewd Hirelings climbe.
4 Цит. по: Milton John. Paradise lost / ed. By A.W.Vferity, Cambridge University Press. 1915.
5 Цит. по: Мильтон Ъанн. Потерянный рай съ прюбщешемъ поэмы Возвращённый рай / Пер. Е. Жадовской. М.: Типография ведомостей московской городской полиции. 1859.
Перевод
Ф. Загорского Неустрашимый злодМ презираетъ обыкновенный входъ, и бросившись отъ гордости вверхъ, переска-киваетъ чрезъ крутизну горы и ея ограду, и становится на ноги во внутренности Рая. Какъ хищный волкъ, котораго гладъ выгоняетъ изъ лЪсу искать добычи, примЪтивъ мЪсто, куда пастырь безъ вся-каго опасешя загоняетъ вечеромъ стадо свое, удобно перепрыгиваетъ загородку хлЪва; или какъ татъ, желая похитить сокровище у богатого гражданина, котораго врата, заключенныя крепкими запорами, не страшатся никакого насил1я, вкрадывается въ его домъ чрезъ окно или сквозь кровлю: такъ сей татъ, лютЬйшш из всЬхъ, проникъ въ жилище Господне; такъ нечестивые наёмники ворвались послЪ во свя-тый Его храмъ.
Перевод
Е. Жадовской Тут входъ одинъ лежалъ съ востока, / Но сатана его презрелъ,
И онъ въ одно мгновенье ока, / Как бурный вихрь, къ горе взлетЬлъ.
Отсутствие данных фрагментов в переводе Е. Жадовской, сравнение Сатаны не с «вором» и «волком», а «бурным вихрем», основанное на смысловом развитии, приводит к переводу жанра эпопеи в малую форму. Перевод Е. Жадовской отвечает определению особого «переводческого языка» Е.Г. Эткинда, «аккуратного, чистенького, дистиллированного, хлорированного, в котором всё отвечает норме (неведомо где и когда установленной)» [Эткинд, 1962: 26.].
В следующем фрагменте автор изображает красоты Эдема, где присутствовал Пан, древнегреческий бог лугов, плодородия, бог природы в орфических гимнах, окружённый Грациями, богинями древнеримской мифологии, олицетворявшими красоту и изящество, и Орами, богинями времён года греческой мифологии. Красота рая не может сравниться ни с лугами Энны, долины в Сицилии, где собирала цветы дочь Юпитера и богини плодородия Цереры Прозерпина, когда римский бог подземного царства Дит похитил её, ни с рощею Дафны, нимфы, превратившейся в лавровое дерево и воспетой Овидием в «Метаморфозах», располагавшейся близ реки Оронт, протекавшей в северо-западной части Сирии, в устье которой был воздвигнут храм Аполлону, а источник, бивший рядом с храмом, получил название в честь Кастальского ключа на горе Парнас, места обитания муз.
Оригинал The Birds thir quire apply; aires, vernal aires, / Breathing the smell of field and grove, attune / The trembling leaves, while Universal Pan / Knit with the Graces and the Hours in dance / Led on th' Eternal Spring. Not that faire field / Of Enna, where Proserpin gathring flours / Herself a fairer Floure by gloomie Dis / Was gatherd, which cost Ceres all that pain / To seek her through the world; nor that sweet Grove / Of Daphne by Orontes, and th' inspir'd / Castalian Spring might with this Paradise / Of Eden strive.
ПЪше птиц раздавалось по воздуху: и зефиры, юные и нужные зефиры, развевая благоухаше рощей и полей, воздыхали подъ трепещущими листвiями, между тЬмъ какъ Панъ плясалъ съ Гращями и Ора-ми, и водилъ всюду за собою вечную весну, юную дЪву мiра. Ничто не можетъ сравниться съ симъ великолЪпнымъ вертоградомъ: ни веселые луга Энны, гдЪ Прозерпина, собирая цвЪты, помрачаемые ея красотою, была похищена угрюмымъ обладателемъ ада ся любезная Нимфа, которую горестная ея мать Церера столько времени тщетно искала на землЪ; ни прелестная роща Дафны, осеняющая брега Оронта, близъ вдохновеннаго источника Кастальскаго.
Пернатыхъ пЪсни расносились, / Парили въ воз-духЪ орлы, / Играли птички и развились, / И гимны пЪли соловьи. / Зефиры юные съ полей / Весны прохладу навивали, / цвЪты ясминовъ и лилей / Благоухашемъ дышали.
Опущение аллюзий данных образов в переводе Е. Жадовской приводит к опущению целых смысловых пластов образов древнегреческой и древнеримской мифологии, формирующих идейно-художественное своеобразие подлинника.
Интерпретация эпопеи Е. Жадовской приводила не только к упрощению текста, но и смысловым искажениям. В эпопее Сатана, проникнув в рай, сел на Древо жизни. В Эдемском саду лишь два дерева имели названия: Древо жизни и Древо познания добра и зла («И произрастил Господь Бог из земли всякое дерево, прият-
Перевод Ф. Загорского
Перевод Е. Жадовской
ное на вид и хорошее для пищи, и дерево жизни посреди рая, и дерево познания добра и зла» (Бытие, II: 9). Древо жизни, образ великолепия, вечной жизни, потери рая, надежды6 появляется также в последней главе Библии как символ возвращённого рая: «И показал мне чистую реку воды жизни, светлую как кристалл<...> Среди улицы его, и по ту и по другую сторону реки, древо жизни, двенадцать раз приносящее плоды <...> и листья дерева — для исцеления народов» (Откр., 22: 1—2). Древо жизни занимает особую роль в поэме. У Мильтона Древо жизни — самое высокое дерево Эдема. В переводе Е. Жадовской Древо жизни отсутствует: Сатана сел на «возвышении».
Оригинал Thence up he flew, and on the Tee of Life, / The middle Tree and highest there that grew, / Sat like a Cormorant.
Перевод
Ф. Загорского Онъ устремляетъ полетъ, и остановясь надъ дре-вомъ жизни, самымъ высочайшимъ и растущимъ среди вертограда, садится на нёмъ въ видЪ врана, не для возвращешя истинной жизни, но для размышлешя о средствахъ, как погубить её въ существахъ, кото-рыя ею наслаждались.
Перевод Е. Жадовской
И сЬвъ въ раю на возвышеньи, / Как кровожадый
вранъ, смотрЪлъ; / И взглядъ отъ злобы упоенья / Кровавымъ зарЪвомъ горЪлъ.
В оригинале, проникнув в рай, Сатана принимает облик большого баклана или пеликана (cormorant). В эпоху Мильтона в образе пеликана изображали священнослужителей, преследовавших корыстные цели. Ф. Загорский, идя по пути адаптации с целью сохранения целостной системы смыслов оригинала, заменяет пеликана на широко известного в русской традиции ворона, что переносит в перевод Е. Жадовская, сопровождая определением (кровожадый вранъ). При этом в Библии эти птицы используются в близких контекстах. «И завладеют ею пеликан и еж; и филин, и ворон поселятся в ней; и протянут по ней веревку разорения и отвес уничтожения» (Исайя, XXXIV).
6 Словарь Библейский образов. С-П., 2005. 1423 с. С. 288.
Перевод и словесность принимающей культуры
Опущение значительных фрагментов текста в рамках переводимых глав, содержавших аллюзии на события эпохи Мильтона, библейские реминисценции, мифологию, сопровождалось добавлением элементов в текст перевода, где Е. Жадовская выступила в роли автора. Н.К. Гарбовский, сторонник рационального перевода, основанного на знании принципов и закономерностей перевода, писал, что «опора исключительно на интуицию и языковое «чутьё» даёт простор абсолютному произволу переводчика» [Гарбовский, 2011: 9].
Ф. Загорский ОбЪты, произнесённые въ злополучш, были бы признаны въ счастш ничтожными, принуждёнными.
Е. Жадовская ОбЪтъ въ злосчастш невЪренъ, / Онъ принуждёненъ и нечисть; / Въ дни счастья будетъ лицемЪренъ / Я сатана, я атеист!
Перевод Е. Жадовской создан под влиянием словесности принимающей культуры. Влияние поэтического языка эпохи на перевод прослеживается в замене слов и словосочетаний прозаического перевода Ф. Загорского на выражения, широко используемые в поэзии:
Поэтические произведения Ф. Загорский Е. Жадовская XIX века
благоволи выслушать Благоволи склонить И встал тогда сынов Аммона собственную мою свой слухъ Военачальник Ахиор
исторш И рек — и Олоферн со трона
Склонил к нему и слух и взор (А.С. Пушкин «Юдифь»)8 Я пренебрегалъ дары, Дары блапе всЬ по- Ты Бог мой был, ты клятву дал, непрестанно мною пралъ Ты ныне клятву ту попрал
прiемлемые отъ руки (Г.Р. Державин «Пени»)
сего Бога
Солнце, казалось, на- И солнца лучъ съ своимъ Когда зимой пленяло солнце ходило удовольсше оза- привЪтомъ / въ весельи взор
рять ихъ (плоды и цветы радостно блисталъ, / Сквозь дым багровый ласковым Рая — А.А.) свЬгомъ Своимъ огнево-яркимъ приветом, / И душный класс, и своимъ; лучи его не съ свЬтомъ / Весь рай и мрачный коридор / Был озарён такимъ веселiемъ игра- землю осв щал янтарным полусветом
ютъ на облакахъ пре- (Д.С. Мережковский «Вера»)
краснаго вечера
Влияние словесности языка перевода в особенности заметно при внесении новых компонентов в текст перевода.
7 Здесь и далее цит. по Национальному корпусу русского языка. — URL: http://
ruscorpora.ru/
Ф. Загорский
я ненавижу, проклинаю свЬтъ твой: онъ воспоми-наетъ мнЬ токмо блескъ померкшей моей славы и знаменитое мЬсто, которое недавно занималъ я превыше сферы твоей
Наконецъ выходитъ изъ мрачныхъ своихъ мыслей и восклицаетъ, стеная <. >
Онъ устремляетъ полетъ, и остановясь надъ дре-вомъ жизни, самымъ вы-сочайшимъ и растущимъ среди вертограда, садится на немъ въ видЬ врана
Е. Жадовская
Я проклялъ свЬгъ твой, вспоминая / О дняхъ блаженства, и о томъ; ГдЬ выше был тебя витая
И вдругъ выходитъ изъ забвенья / Своихъ ужасно мрачныхъ думъ, / да-лекъ покорности, смиренья, — Хуленья полонъ гордый умъ.
И сЬвъ въ раю на возвы-шеньи, Как кровожадый вранъ, смотрЬлъ; И взглядъ отъ злобы упоенья Кровавымъ зарЬвомъ горЬлъ
Поэтические произведения XIX века
Кто заглушит
воспоминания О днях блаженства
и страдания, О чудных днях твоих, любовь?
(Е.А. Баратынский «Любовь»).
И гордый ум не победит
Любви — холодными
словами
(К.Н. Батюшков
«Пробуждение»).
Он видит — в лентах и звездах, / Вином и злобой упоенны / Идут убийцы потаенны, На лицах дерзость, в сердце страх (А.С. Пушкин «Вольность»).
Переводы Е. Жадовской не остались без внимания. Н.А. Добролюбов отозвался следующим образом: «...безобразнейшая спекуляция, какую только можно себе представить!.. Тут всё есть — и ловкая штука, и бездарность, и прямой обман...» [Добролюбов, 1952: 695]. Осуждая переводы Е. Жадовской, Н.А. Добролюбов говорил о пользе переводов на русский язык шедевров мировой литературы, а также упомянул публицистов, не называя имён, которые «выдрали кое-какие отрывочки из давно ходивших в обществе суждений и анекдотов, перевели их с простой житейской прозы на патетическую риторику и даже поэзию с хромыми рифмами, прибавили разные обращения, вроде обращения г-жи Елизаветы Жадов-ской к Мильтону, и пошли писать» [Ibid: 696]. Перевод Е. Жадовской, редкий пример перевода из прозы в поэзию, стал иллюстрацией явлений, имевших место в литературных кругах эпохи, положив начало для поэтических переводов поэмы Джона Мильтона «Потерянный рай».
Список литературы
Гарбовский Н.К. Новый перевод: свобода и необходимость // Вестник
Московского университета. Серия 22. Теория перевода. 2011. № 1.
С. 3-16.
Добролюбов Н.А. Собр. соч.: В 3 т. Т. 2. Статьи и рецензии. М., 1952. Костикова О.И. Переводческая критика: «зеркальность» vs «прозрачность» // Вестник Московского университета. Серия 22. Теория перевода. 2010. № 3. С. 41-54.
Левин Ю.Д. История русской переводной художественной литературы.
СПб., 1996. Т. 2. 273 с. Мильтон ^анн. Потерянный рай съ прюбщешемъ поэмы Возвращённый рай / Пер. Е. Жадовской. М.: Типография ведомостей московской городской полиции, 1859. Национальный корпус русского языка. — URL: http://ruscorpora.ru/ Словарь Библейских образов. [Dictionary of Biblical imagery]. С-П., 2005. 1423 с.
Эткинд Е.Г. Теория художественного перевода и задачи сопоставительной стилистики // Теория и критика перевода. Изд-во Ленинградского ун-та, 1962.
Milton John. Paradise lost / Ed. by A.W Verity, Cambridge University Press. 1915. Anisia V. Alevich,
Lecturer at the Higher School of Translation and Interpretation, Lomonosov Moscow State University, Russia; e-mail: anisialevich@yandex.ru
TRANSLATION FROM PROSE IN TWO ACTS AND FIVE CHAPTERS: PARADISE LOST BY YELIZAVETA ZHADOVSKAYA
The article studies the influence of the literary circles phenomena on translation (a case study of Yelizaveta Zhadovskaya's translation of Paradise Lost by John Milton). The first translation of the poem by Yelizaveta Zhadovskaya was made from Fyodor Zagorsky's translation in prose which is considered as a great specimen of pragmatic translation: the translator, consciously changing the communicative effect of the original, sacrified the form for the meaning. Yelizaveta Zhadovskaya omitted significant parts of the poem that contained intertextual links, allusions to the works of Antiquity, mythology and sacred texts that formed the literal originality of the poem and added new fragments, thus acting as an author and paving the way for further poetic translations of John Milton's Paradise Lost.
Key words: poetic translation, translation pragmatics, target language literature, translation transformations, Paradise Lost.
References
Dobroljubov N.A. Sobr. soch. [Complete works] v 3 t. Vol. 2. Stat'i i recenzii.
Moskow, 1952 (In Russian). Garbovskij N.K. Novyj perevod: svoboda i neobhodimost' [New translation: freedom and necessity]. Vestnik Moskovskogo universiteta. Serija 22. Teorija perevoda, 2011. No. 1, pp. 3—16 (In Russian). Jetkind E.G. Teorija hudozhestvennogo perevoda i zadachi sopostavitel'noj stili-stiki. Teorija i kritika perevoda [Theory of literal translation and objectives of comparative stylistics]. Izd-vo Leningradskogo un-ta, 1962 (In Russian).
Kostikova O.I. Perevodcheskaja kritika: "zerkal'nost'" vs "prozrachnost"' [Translation critics: "glassiness" vs "transparence"]. VestnikMoskovskogo uni-versiteta. Serija 22. Teorijaperevoda, 2010. No. 3, pp. 41—54 (In Russian).
Levin Ju.D. Istorija russkoj perevodnoj hudozhestvennoj literatury. [History of literary translation] St. Petersburg, 1996. Vol. 2. 273 p. (In Russian).
Milton John. Paradise lost / Ed. by A.W Verity, Cambridge University Press. 1915.
Mil'ton Ioann. Poterjannyj raj s "priobshheniem" pojemy Vozvrashhennyj raj [Paradise lost and Paradise regained], per. E. Zhadovskoj. Moskow: Tipo-grafija vedomostej moskovskoj gorodskoj policii, 1859 (In Russian).
Nacional'nyj korpus russkogo jazyka [Russian corpus]. Available at: http://rus-corpora.ru/ (In Russian).
Slovar' Biblejskij obrazov. St. Petersburg, 2005. 1423 p. (In Russian).
