CC BY
47
Вестник Московского университета. Сер. 22. Теория перевода. 2012. № 2
Л.И. Раздобудько-Чович,
доктор филологических наук, профессор кафедры русского языка и
литературы философского факультета Косовомитровского университета,
Сербия; e-mail: [email protected]
ПЕРЕВОД КАК ИНТЕРПРЕТАЦИЯ И ИМПРОВИЗАЦИЯ. НА МАТЕРИАЛЕ СЕРБСКИХ ПЕРЕВОДОВ МЕМУАРОВ И В. НАБОКОВА С ДВУХ «ОРИГИНАЛОВ»: АНГЛИЙСКОГО ("SPEAK, MEMORY') И РУССКОГО («ДРУГИЕ БЕРЕГА»)
Данная работа посвящена анализу двух переводов на сербский язык мемуаров В. Набокова. Один из них сделан с романа на русском языке «Другие берега», являющегося автопереводом с английского языка исходного текста под заглавием "Conclusive Evidence", а другой — с его авторизованного перевода на английский язык под заглавием "Speak, Memory". Проанализирована специфика двух сербских переводов этих романов, представлен количественный и качественный обзор переводов этих произведений Набокова, выявлена специфика набоковской теории перевода и её отражение в практической переводческой деятельности писателя на основании анализа автобиографических романов «Другие берега»» и «Память, говори»» на русском языке. После проведённого анализа автор пришёл к заключению, что качество текста перевода Нады Шолян, именно как текста, его текстовой целостности, логичности, непротиворечивости, лучше перевода Петра Вуйичича. Не секрет, что перевод Петра Вуйичича содержит ошибки, которые обнаруживаются и без обращения к оригиналу, но которые и не относятся к языковым ошибкам. Это логические ошибки.
Кроме того, интерпретация оригинального художественного произведения в авторизованном переводе определяется комплексом различных факторов, обусловленных, во-первых, уникальной природой авторизованного перевода как такового, во-вторых, концептуально-эстетическими особенностями исходного текста, в-третьих, лингвокультурной спецификой всех авторов перевода — автора, переводчика и читателей, для которых адаптируется, интерпретируется оригинальное произведение.
Ключевые слова: художественный перевод, автоперевод, авторизованный перевод, реалии, игра слов, звуковая инструментовка текста.
Larisa I. Razdobudko-Covic,
Dr. Sc. (Philology), Professor at the Department of the Russian Language and Literature, Faculty of Philosophy, Kosovska Mitrovica State University, Serbia; e-mail: [email protected]
Translation as Interpretation and Improvisation: a Case Study of Authorized Translations of Vladimir Nabokov's Memoirs into Serbian
The author analyzes two Serbian translations of Vladimir Nabokov's memoirs. One is a translation of the novel published in Russian and entitled «Другие берега»» (i.e. Other Shores), which is in fact an authorized translation of the English original Conclusive Evidence. The other, however, is a translation of the English authorized translation from Russian under the title "Speak, Memory." Peculiarities of these two Serbian translations are analyzed with an overview of typical mistakes caused by linguistic peculiarities of the original texts. Additionally, Nabokov's personal approach to translation, primarily interpretative, is emphasized. The author of the study has come to the conclusion that the
quality Nada Soljan's translation from the English original "Speak, Memory" surpasses the translation made by Petar Vujichich from the Russian original. Many mistakes in this translation are obvious even without any comparison with the original text, and such comparison makes them all the more obvious almost in every sentence.
Besides, an interpretation of the original literary text in an authorized translation is determined by a whole range of factors depending on various peculiarities of Nabokov's original authorized translation as such as well as the conceptual-esthetic peculiarities of the original text, and finally, different linguistic and culturological traits of all authors of the translations: the author, the translator and the reader.
Key words: literary translation, auto-translation, authorized translation, realities, play on words, auditive aspect of a text.
Любой перевод является не только средством коммуникации и адаптации, но и средством интерпретации оригинального произведения [Чович, 1994, с. 147—155]. Художественному тексту по природе присущ интегративный многоуровневый комплекс смыслов. Поэтому переводчик, преобразуя текст на ином языке, должен его адаптировать, учитывая, с одной стороны, специфику читательского менталитета языка цели, а с другой — поэтические и жанровые особенности той литературы, на язык которой данное произведение переводят. Поэтому перевод — это своесбразная интерпретация интерпретации, как неотъемлемая часть процесса и результат художественного перевода [Гарбовский, 2008, с. 26—36].
Выбор именно мемуаров Набокова для нашего исследования не случаен.
Во-первых, чрезвычайная стилистическая и лингвистическая специфика текстов Набокова обуславливает особенный интерес к тому, как она передаётся на близко родственном славянском языке, в данном случае — сербском.
Во-вторых, сам Набоков является писателем-билингвом, поэтому сравнение его авторских переводов представляет несомненный интерес.
В-третьих, Набоков был сам теоретиком художественного перевода, разработавшим собственную трансляционную концепцию, поэтому исследование авторского перевода представляет интерес для теоретика перевода, чтобы ответить на вопрос: насколько теоретические постулаты писателя нашли свое отражение в его практической деятельности.
В-четвёртых, оба варианта насыщены густой сетью именно русских реалий, — и задача первостепенной важности: проследить, как в сербских переводах: "Govori, sijecanje!" Нады Шолян1 [Nabokov, 2002, 251 s.]; — и «Друге обале» Петра Вуйичича: [Ву]ичиЙ, 1995, 177 s.]2, интерпретируется для сербско-хорватскоязычного читателя весь этот комплекс русского контекста.
1 Перевод Нады Шолян сделан с оригинала: Nabokov V. Speak, memory
2 Перевод Петра Вуйичича сделан с оригинала: Набоков В. Другие берега. М., 1989.
Наконец, в-пятых, следует уточнить, что является основной целью настоящего исследования под заглавием — «Перевод как интерпретация и импровизация» (на материале сербских переводов мемуаров В.Набокова с двух «оригиналов»: английского ("Speak, memory") и русского («Другие берега»)
Слово «оригиналы» взято в кавычки не случайно, так как вариант «Память, говори» [Набоков, 1999] можно назвать авторизованным переводом «двойного» автоперевода, так как «Другие берега» [там же, с. 375—523] также является автопереводом с английского языка "Conclusive Evidence". «Предлагаемая русская книга относится к английскому тексту, как прописные буквы к курсиву, или как относится к стилизованному профилю в упор глядящее лицо...», — пишет Набоков в предисловии к варианту «Другие берега» [там же, с. 378]. Этот автобиографический роман был переведен позднее Набоковым на английский язык — "Speak, memory"3. По словам автора, он «не только добавил к исходному английскому тексту существенные изменения и обильные вставки, но и воспользовался множеством исправлений, сделанных в русском его переводе. Это повторное англизирование русской переделки того, что представляло собой своеобразный английский пересказ русских воспоминаний, оказалось дьявольски трудной задачей, впрочем, я находил некоторое утешение в мысли, что такая, знакомая бабочкам, многократная метаморфоза ни единым человеческим существом прежде испробована не была» [там же].
Начнём с анализа перевода на сербский язык автобиографического романа «Другие берега», впервые опубликованного в России в 1988 году (журнал «Новый мир», 1988, № 5, 6), первый перевод которого на сербский язык был осуществлён в 1995 году. Автор перевода Петр Вуйичич, к сожалению, не очень удачно справился со своей нелегкой задачей.
Одной из наиболее характерных для идиостиля Набокова особенностей является окказиональная синтагматика, отражающая субъективные авторские ассоциации с особым набоковским видением мира. В особую группу выделяются окказиональные сочетания слов, формирующие неповторимую «звуковую ткань» произведения («зелёная зелень становится зеленей»), представляющие собой фразеологические сочетания с инкомпатибильными семантическими компонентами, семантически противоречащими единицами, — так называемыми фигурами гармонического противоречия, как оксюморон, антиметабола и парадокс («чернозёмно-шпинатный бас», «сиреневый звук»), сочетания, в которых предметы получают характеристику, свойственную человеку («ласковая
3 "Speak, memory" в свою очередь был переведён Ильиным на русский как «Память, говори».
балюстрада», «весёлые велосипеды» «застенчивые шляпы»), сочетания, отражающие своеобразие наглядного модуса действительности («синеоконное прошлое», «клейкая свежесть», «телесная ясность»), что также явилось не под силу переводчику, как и обилие терминов в художественном тексте, говорит о своеобразии языковой личности Набокова, в которой нередко «совмещены» лексиконы ученого-энтомолога и писателя.
Проблемы, которые должен решить переводчик, многочисленны. Это, во-первых, проблема «культурной переводимости», то есть передача культурного, исторического, литературного, бытового контекста, равно как и глубоко философского аспекта в данном переводе. Во-вторых, это проблема перевода формальных приемов, таких как игра слов, звуковая инструментовка текста и тому подобное. В-третьих, это проблема стилистической идентичности и самоидентичности писателя. К сожалению, почти ни одна из выделенных проблем не была решена переводчиком Петром Вуйичи-чем, и его перевод представляет собой «энциклопедию» ошибок как смысловых (искажения, неточности и неясности), так и языковых — лексических, грамматических, стилистических и орфографических. Кроме того, текст перевода содержит логические ошибки предметного и понятийного типа. Нарушения обязательных норм языка перевода, влияющие на эквивалентность перевода и свидетельствующие о недостаточном владении переводчиком данным языком или его неумении преодолеть влияние языка оригинала. Ошибки этого рода дают основания судить о половинчатой общеязыковой культуре и грамотности переводчика.
В качестве иллюстрации приведём примеры из первой главы:
Начиная уже со второго предложения первого абзаца открывается целый ряд не только переводческих, но и ошибок в родном языке:
«Заглушая шёпот вдохновенных суеверий, здравый смысл говорит нам, что жизнь — только щель слабого света между двумя идеально чёрными вечностями» (Другие берега, с. 379). — «ЗаглушэдуЙи шапат надахнутих сэдевер}а, здрав разум нам говори да ]е живот само пукотина слабе светлости измену две]у идеално црних вечности» (Петр Вуйичич, с. 9).
В данном предложении Вуйичич допустил две ошибки: во-первых, морфологическую, превратив деепричастие в прилагательное; во-вторых — синтаксическую: деепричастный оборот нужно было перевести придаточным времени: Пошто(кад ]е) jе пригушио шапат надахнутихсуjевериjа... (перевод наш).
Кроме того, он употребил деепричастие несовершенного вида в функции отглагольного прилагательного, что недопустимо нормами сербского языка. Предложение поэтому в целом оказалось бессмысленным.
В следующем предложении «Разницы в их черноте нет никакой, но в бездну преджизненную нам свойственно вглядываться с меньшим смятением, чем в ту, в которой летим со скоростью четырёх тысяч пятисот ударов сердца в час» (ДБ, с. 379), переводчик не понял, что имеется в виду бездна его, автора, рождения (пред-жизненная бездна). Смысловую доминанту преджизненное время он настолько упростил и обессмыслил, что от философских контен-пляций автора не осталось и следа. Уже на основании беглого анализа первого абзаца можно заключить, что переводчик попытался обойтись без так называемого внимательного чтения (close reading), без которого невозможно понять, точнее — разгадать тайну нагромождённых набоковских метафор и самых разнообразных тропов и фигур, при помощи которых передаются его многочисленные, иногда противоречивые и парадоксальные философские раздумья. Наши предположения полностью оправдались. Не справившись с целым рядом метафор, а в особенности тех, которые в стилистике называются фигурами гармонических противоречий, какими являются в первую очередь оксюморон и парадокс, он, конечно, был не в состоянии перевести нарастающие осложненными метафорами ряды синонимов данного романа. К тому же он не смог понять ни игру слов косность гроба — и кости, которые исчезли (мртвило мртвачког ковчега — нестале су чак и н,егове кости). Петр Вуйичич (в дальнейшем тексте: ПВ) использовал ошибочный переводческий приём — пословный перевод. Вместе с тем основной единицей перевода этого романа должно быть даже не предложение, а ряд связанных по смыслу предложений, образующих высшее, более сложное синтаксическое единство, так называемое сверхфразовое единство, которое удачно в свое время формалисты назвали прозаической строфой. По-нашему мнению, необходимо было переводить данный текст блоками — сверхфразовами единствами, с обязательным предварительным фазисом — структурно-семантическим анализом текста оригинала4. А без вышеназванных предпосылок не следовало бы даже прикладывать свою «бестолковую» руку к такой священной, культовой, философской книге. И поэтому просто-напросто напрашивается вывод, что такой сложности и насыщенности метафорами текст может быть переведён только «в четыре руки», если можно так выразиться, две из которых должны принадлежать носителю исходного языка, а две — носителю языка цели, при ещё одном условии: такие переводчики должны обладать большим опытом и талантом. Лишь тогда они смогут попытаться посоперничать с многогранным перереводческим талантом самого Набокова и его оригинальными переводческими метаморфозами.
4 Cр.: [Кушнина, 2004, с. 15, 139—142].
В дальнейшем анализе мы ограничимся выделением ошибок, связанных с переводом на близкородственный язык, то есть речь пойдёт об интерференции. Например, «Я знавал, впрочем, чувствительного юношу, страдавшего хронофобией и в отношении к безграничному прошлому» (ДБ, с. 379). Глагол знавать в прошедшем времени имеет значение 'быть давно знакомым с кем-нибудь, или хорошо быть знакомым, или знать кого-либо или что-либо с детства', или 'знавать свой alterego с молодых ногтей', а наш переводчик, не разобравшись в философской игре временами: прошлое безграничное — преджизненное — из раздумий молодого человека, автора в молодости, и прошлого реального — уже взрослого героя, пропустившего данные воспоминания сквозь призму молодого юноши, ошибочно перевел этот глагол как познавао сам: «Уосталом, познавао сам осетливог младийа ко]и ]е патио од хронофобще и у односу према безгранично] прошлости» (ПВ, с. 9). Наш переводчик нашел ошибочное решение: перевёл этот глагол словно перед ним глагол знать и тем самым десемантизировал и упростил эту сложную игру временами.
Такую же ошибку он допустил при переводе глагола просматривать, когда перевёл его сербским глаголом гледати вместо «гледао више пута» или «увек када би са потиштеношНу готово паничном гледао породични филм...», что свидетельствует о том, что переводчик не владеет основными знаниями по морфологии русского глагола. Кроме того, в данном предложении имеются также и лексические ошибки. Например, неточный перевод слова томление, это — не страх, а потиштеност. Этим, конечно, не исчерпываются ошибки данного типа — их тьма-тьмущая!
Кстати сказать, примеры такового типа перевода на уровне сверхфразового единства можно использовать как хрестоматийный пример для работы со студентами по переводу художественного философского текста, а ошибки переводчика — использовать на практических занятиях по типология переводческих ошибок.
А теперь займёмся сравнительным анализом перевода на сербскохорватский язык Нады Шолян.
Что касается романа «Память, говори», представляющего собой авторизованный перевод с русского романа «Другие берега», то необходимо отметить, что здесь особое значение приобретает билингвизм, который в литературоведческом плане порождает целый комплекс проблем, таких как проблема дуалистического воздействия языков на стили произведений; проблема приоритетности языка в творчестве автора; проблема национальной (и культурной) идентификации и самоидентификации писателя; проблема языковой (и культурной) интерференции; проблема восприятия и исследования произведений писателя, написанных на родном для читателей языке; проблема специфики билингвизма автора как
переводчика плюс проблемы, связанные с переводом авторизованного перевода на близкородственный язык, в данном случае на сербскохорватский, автобиографического романа «Память, говори».
Наша переводчица Нада Шолян по сравнению с предыдущим переводчиком сравнительно неплохо справилась с решением этих переводческих проблем, наверное, потому, что она переводила с английского. Однако, судя по всему, переводы: с английского Сергея Ильина (в дальнейшем тексте: СИ) на русский под заглавием «Память, говори» и Нади Шолян (в дальнейшем тексте: НШ) на сербский «Govori, sijecanje!» (восклицательного знака в оригинале нет!) — с одного и того же исходного текста. Если сравнить первый абзац перевода Нады Шолян с переводом Петра Вуйичича, то ошибок у переводчицы было намного меньше, так как оригинальный текст на английском — менее сложный и метафоричный, и поэтому, по-видимому, было легче его переводить. Несмотря на это, остались места, в которых Нада Шолян допустила те же ошибки, что и Петр Вуйичич. Например, при переводе глаголов знавал и просматривать. Многократный глагол знавать перевела глаголом poznaje (НШ, с. 15). В предложении Просматривая домашнего производства фильм... многократный глагол просматривать Нада Шолян перевела глаголом gledati — «...kada ]е prvi put gledao film snimljen u njegovoj kuci...» (НШ, с. 15), добавив в предложение словосочетание prvi put, которое не подсказывается окружающим контекстом.
Интересно отметить то место, где сравнивается коляска с гробом. У Ильина это место гласит: «с самодовольной наглостью гроба», а у Нады Шолян — «sva окгагепа nekom samozadovoljnom prodornom atmosferom lijesa...» (НШ, с. 15), хотя эквивалентом русского слова наглость является — bohatost. Если сравнить два сербскохорватских перевода, то перевод Нады Шолян лучше, несмотря на указанные ошибки.
Основными маркерами интерпретации в авторизованном переводе романа «Память, говори» на русский язык и романа «Другие берега» являются расхождения между двумя текстами, которые можно условно типологизировать следующим образом:
— лексические замены, лексическая адаптация, лексическая интерпретация и синтаксические несоответствия, например: «Заглушая шепот вдохновенных суеверий, здравый смысл говорит нам, что жизнь — только щель слабого света между двумя идеально черными вечностями. Разницы в их черноте нет никакой, но в бездну преджизненную нам свойственно вглядываться с меньшим смятением, чем в ту, к которой летим со скоростью четырех тысяч пятисот ударов сердца в чао (ДБ, с. 379) — «Колыбель качается над бездной, и здравый смысл говорит нам, что жизнь — только щель слабого света между двумя вечностями тьмы. Хотя обе они — совершенные
близнецы, человек, как правило, с пущим спокойствием вглядывается в бездну преджизненную, чем в ту, к которой летит (со скоростью четырёх тысяч пятисот ударов в час») (ПГ);
— трансформация звуковых соответствий, игра слов, смысловая адаптация, трансформация оригинального текста при передаче культурных, исторических и литературных аллюзий: «Но в иных случаях хронология ложится у ног с любовью. Вижу, например, такую картину: карабкаюсь лягушкой по мокрым, чёрным приморским скалам; мисс Норкот, томная и печальная гувернантка, думая, что я следую за ней, удаляется с моим братом вдоль взморья; карабкаясь, я твержу, как некое истое, красноречивое, утоляющее душу заклинание, простое английское слово "чайльдхуд" (детство); знакомый звук постепенно становится новым, странным, и вконец завораживается, когда другие "худ" 'ы к нему присоединяются в моём маленьком, переполненном и кипящем мозгу — "Робин Дуд" и "Литль Ред Райдинг Худ" (Красная Шапочка) и бурый куколь ("худ") горбуньи-феи. В скале есть впадинки, в них стоит тёплая морская водица, и бормоча, я как бы колдую над этими васильковыми купелями» (ДБ, с. 383). — «Но в иных случаях нехватки сведений я не испытываю. Вижу, например, такую картину: карабкаюсь по мокрым, чёрным приморским скалам; мисс Норкот, томная и печальная гувернантка, думая, что я следую за ней, удаляется вдоль лукоморья с Сергеем, моим младшим братом. На руке у меня игрушечный браслет. Карабкаясь, я твержу, как некое истое, пышное, утоляющее душу заклинание, английское слово "чайльдхуд" (детство), звук которого постепенно становится новым, таинственным, странным, и вконец завораживается, когда в моём маленьком, переполненном и кипящем мозгу к нему присоединяются "Робин Худ", "Литль Ред Райдинг Худ" (Красная Шапочка) и бурый куколь ("худ") старой горбуньи-феи. В скале есть впадинки, в них стоит тёплая морская водица, и мое магическое бормотание сопровождает некие заклинания, которые я сплетаю над крохотными васильковыми купелями» (ПГ).
Подводя итоги проделанному анализу, хотелось бы отметить следующее:
1. Качества текста перевода Нади Шолян, именно как текста, его текстовой целостности, логичности, непротиворечивости лучше перевода Петра Вуйичича. Не секрет, что перевод Петра Вуйичича содержит ошибки, которые обнаруживаются и без обращения к оригиналу, но которые и не относятся к языковым ошибкам. Это логические ошибки. Часть ошибок этого типа могут быть соотнесены со смысловыми ошибками, которые являются самыми серьёзными из всех. Если переводчик не понял смысла оригинала или понял, но неверно передал его на языке перевода, то это приводит или к грубому искажению оригинала, или к менее грубым оплош-
ностям, когда смысл искажается частично. Встречаются достаточно часто и стилистические ошибки в переводе, когда используемые слова, конструкции или стилистического средства не соответствуют по своим функционально-языковым свойствам той жанрово-стилистической разновидности текста, к которой относится оригинал.
2. Интерпретация оригинального художественного произведения в авторизованном переводе определяется комплексом различных факторов, обусловленных, во-первых, уникальной природой авторизованного перевода как такового, во-вторых, концептуально-эстетическими особенностями исходного текста, в-третьих, лингвокультурной спецификой всех авторов перевода — автора, переводчика и читателей, для которых адаптируется, интерпретируется оригинальное произведение.
3. Набоковская теория перевода, несмотря на свою стройность и последовательность, в итоговом варианте не применяется Набоковым в переводе собственных произведений, что объясняется мнением писателя об исключительном праве автора трансформировать оригинал, отходя тем самым от буквалистской концепции.
4. Основными маркерами интерпретации в авторизованном переводе романа «Память, говори» на русский язык и романа «Другие берега» являются расхождения между двумя текстами, которые можно условно типологизировать следующим образом: лексические замены; лексическая адаптация; лексическая интерпретация; трансформация звуковых соответствий, игры слов; перевод имён; синтаксические несоответствия; смысловая адаптация; использование иноязычной лексики; трансформация оригинального текста при передаче культурных, исторических и литературных аллюзий.
Список литературы
Гарбовский Н.К. Отражение как свойство перевода // Мастерство перевода. Вестн. Моск. ун-та. Сер. 22. Теория перевода. 2008. № 2. Жук Д.Ю. Авторизованный перевод как средство интерпретации художественного произведения (роман В. Набокова «Дар» / "The gift"): Дисс. ... канд. филол. наук. М., 2002. 206 с. Кушнина Л.В. Языки и культуры в переводческом пространстве. Пермь:
Перм. гос. тех. ун-т, 2004. 163 с. Набоков В. Друге обале. Превео са руског Петр Ву^ичиЬ. Градац: ALEF, 1995. 177 с.
Набоков В. Другие берега. M.: Слово/Slovo, 1999.
Набоков В. Память, говори / Пер. с англ. С. Ильина // Собр. соч. американского периода: В 5 т. M.: Симпозиум, 1999. Т. 5. Човип Б. Поетика кгаижевног прево^егаа. Београд: Научна кгаига, 1994. Nabokov КВ. Govori, sjecanje! / S engleskog preveía Nada Soljan. Rijeka: "Otokar kersovani" d.o.o., 2002. 251 c.
