CC BY
100
УДК 811.111255.4
ББКШ143.21-8 ГСНТИ 16.21.27; 16.31.41 Код ВАК 10.02.19
З. З. Чанышева
Уфа, Россия
ПЕРЕВОД КАК ИНСТРУМЕНТ ИДЕОЛОГИЧЕСКОЙ ДИВЕРСИИ В МЕЖКУЛЬТУРНОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ КОММУНИКАЦИИ
АННОТАЦИЯ. Обосновывается взгляд на перевод как на акт идеологической диверсии, используемой в целях установления контроля над информационным пространством целевой аудитории. Задача исследования заключается в обеспечении доказательной базы для подтверждения деструктивной роли перевода исходного текста, подвергнутого переводчиком субъективной интерпретации. В статье рассмотрены приемы смысловых искажений на материале сопоставительного анализа английских оригинальных статей и их версий на русском языке, выполненных сотрудниками Русской службы англоязычных изданий, а также переводов статей с русского языка на английский язык в политической коммуникации. В ходе работы с материалом использованы сопоставительно-переводческий, контекстуальный, дискурсивный методы, компонентный анализ, процедуры смысловой интерпретации. В результате исследования установлены переводческие приемы, обеспечивающие на разных уровнях содержания частичное или полное искажение смысла текста оригинала. Эмпирический материал показывает богатый арсенал средств, используемых в переводном тексте с целью преднамеренного изменения фрагментов с фактологической и концептуальной информацией оригинала и создания смыслового пространства политико-идеологической лжи. Материалы исследования позволяют пополнить типологию переводческих ошибок еще одним критерием, квалифицируя ошибки как непреднамеренные и преднамеренные. Ошибки первого типа не являются результатом умысла и допускаются вследствие непонимания текста, несформированной переводческой компетенции. Преднамеренные ошибки допускаются сознательно и, как правило, имеют нелингвистическую или, точнее, идеологическую мотивацию, преследуют цель манипулирования массовым сознанием.
КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: переводы; переводоведение; идеологическая диверсия; политическая коммуникация; межкультурная коммуникация; идеологическое давление.
СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРЕ: Чанышева Зульфира Закиевна, доктор филологических наук, профессор, профессор кафедры английской филологии и межкультурной коммуникации, Башкирский государственный университет; 450076, Россия, г. Уфа, ул. Заки Валиди, д. 32; e-mail: chanyshevazz@yandex.ru.
Материалы Международной научной конференции «Один пояс — один путь. Лингвистика взаимодействия» (Екатеринбург, 16—21 октября 2017 г.).
Идеологическая диверсия понимается в статье как неявный инструмент психологической войны, преследующий цель скрытого вторжения в информационное пространство политического оппонента, осуществляемого на институциональном уровне государственным политическим и идеологическим аппаратом, использующим для этого разные пропагандистские службы и богатый арсенал языковых средств и речевых технологий. В этом фонде всё более активную роль играет перевод зарубежных публикаций на русский язык в массовой коммуникации, который проявляет себя как гибкое тайное орудие для достижения главной цели — оказания воздействия на целевую аудиторию и усиления контроля над информированием противника о конфликтных ситуациях. Использование перевода как современного средства идеологической диверсии показывает его потенциал в качестве эффективного метода политической войны.
Радикальному изменению роли и места перевода в современной общественной жизни способствовал ряд обстоятельств. К внешним факторам относится усиление противостояния сторон, принимающее форму идеологического конфликта. На фоне развернувшейся информационной войны возросла роль слова, которое способно вызывать деструктивные последствия для политического оппонента при выборе в качестве целевой аудитории массового читате-
ля. Конфронтация противников приводит на страницах печати к формированию конфлик-тогенного дискурса как разновидности политического дискурса [Чанышева, Хазиева 2015]. В ходе словесной борьбы всё чаще прибегают к ангажированному переводу тщательно отбираемых политических текстов, смысл которых искажается в разной степени — от неточностей интерпретации до откровенной лжи.
Внутренние факторы действуют в теории и практике перевода и проявляются в набирающих силу новых тенденциях, способствующих созданию эффекта сопричастности и соавторства переводчика, обеспечивающих поощряемую субъективность и вытесняющих требование объективности и верности оригиналу, якобы сковывающих творчество переводчика, и позволяющих ему вольно обращаться с текстом. Как известно, в последние два десятилетия теория перевода в зарубежной и отечественной науке, активно взаимодействуя с другими дисциплинами, существенно расширила объект своего исследования, преодолев рамки сугубо лингвистической проблематики. Почва для решительного поворота была подготовлена наработками представителей культурологии и антропологии (A. Pym, Sh. Simon, M. Cronin), теории полисистем (I. Even-Zohar, M. Snell-Hornby), scopos-теории (K. Reiss, H. Vermeer, Ch. Nord), корпусной лингвистики (M. Baker, G. Aston, J. Sinclair). В
© Чанышева З. З., 2017
1990 г. усилиями основоположников культурного направления Андре Лефевра и Сьюзен Басснетт был подготовлен и издан научный сборник «Translation. History. Culture», подытоживший успехи ученых в области изучения новых граней перевода. В этом коллективном труде, охватывающем длительный исторический период развития пе-реводоведческой мысли, представлены самые ранние концепции, начиная с классических сочинений (M. T. Cicero, St. Jerome, John of Trevisa, J. Dryden, J. W. Goethe), и более поздние изыскания крупных авторов (W. von Humboldt, Fr. Schleiermacher). Внимание привлекает раздел в этой книге, озаглавленный «The role of ideology in the shaping of a translation», который свидетельствует о признании важности идеологии в становлении перевода по материалам выдержек из сочинений Аврелия Августина, Квинта Горация, Мартина Лютера, поэта-переводчика Августа Вильгельма Шлегеля и других ученых. В этих трудах показаны примеры оказания идеологического давления со стороны покровителей, признающих верными подлиннику одни переводы и запрещающих переводы тех же текстов другими переводчиками. Как считает историк перевода Питер Фосетт, идеология проникла во все сферы жизни, являясь отражением неравных властных отношений, доминирования определенных классов и групп в обществе [Faw-cett 2001]. Как видно, в практику перевода целенаправленно вмешиваются сторонние силы, управляющие этим процессом и подталкивающие его в нужном направлении, используя идеологические, материальные и статусные рычаги [Schaffner 2007]. Судя по тому, что происходит сейчас в сфере перевода, идеологический фактор в политической коммуникации начинает играть ведущую роль.
Представление о переводе как акте идеологической диверсии требует прежде всего уточнения базовых терминов. Знакомство с литературой показывает значительный разброс мнений в толковании концепта идеология. Отметим, что одной из наиболее влиятельных работ в этой области является фундаментальная монография английского литературоведа и философа Терри Иглтона. В своей монографии «Ideology: An Introduction» исследователь предложил десятки определений идеологии, среди которых внимание привлекают толкования, основанные на следующих критериях: это «процесс производства значений, знаков и ценностей в общественной жизни» (перевод здесь и далее выполнен мною. — З. Ч.), это «формы мысли, мотивированные общественными
интересами», это «совокупность идей, характерных для социальных групп». Вместе с тем автор также приводит примеры понимания идеологии как сугубо отрицательного явления: это «ложные идеи, которые помогают легитимизировать господствующую власть», это «систематически искажаемая коммуникация» [Eagleton 1991].
Одним из первых ученых, связавших идеологию с дискурсом, был голландский лингвист Т. А. ван Дейк, который в известном труде «Ideology and Discourse: A Multi-disciplinary Approach» обозначил с позиций междисциплинарного подхода к идеологии три основных положения относительно этого понятия: 1) статус, внутреннюю организацию и ментальные функции идеологий необходимо изучать в терминах когниции, общества и дискурса; 2) идеологии выполняют не только когнитивные, но и социальные, политические, культурные и исторические функции; 3) идеологии формируются, изменяются и воспроизводятся главным образом в ситуативно привязанном дискурсе и коммуникации [Dijk]. На примере критического дискурс-анализа, разработанного Н. Фейрклафом [Fairclough 1989], Т. ван Дейк устанавливает в дискурсе расизма способы злоупотребления властью, закрепления неравенства и доминирования на материале расистских предрассудков и идеологий [Dijk 2008]. Кроме этого вида дискурса, автор также исследовал используемые для достижения мани-пулятивного воздействия средства в парламентских дебатах, в политическом дискурсе, военной риторике, преследующей цель легитимизации войны в Ираке, прагматике лжи в политической коммуникации. Программным положением, лежащим в основе междисциплинарного подхода к переводу, стало заявление бельгийского исследователя Тео Херманса о том, что практически любой перевод допускает и «предполагает определенные манипуляции с оригиналом, производимые с той или иной целью» [Hermans1985: 9].
Рассматривая перевод как акт идеологической диверсии, считаем необходимым сделать акцент на той стороне идеологии в информационной войне, которая направлена на обработку массового сознания. Идеологическая установка переводчика предполагает такой способ перевыражения исходного материала, который (1) отражает определенную политическую позицию по отношению к персоналиям, действиям и событиям; (2) предлагает искаженную аксиологическую картину мира и оценку описываемых событий; (3) предопределяет интерпретацию массовым читателем описываемого, навязывая
субъективную точку зрения переводчика.
Диверсия имеет характерные черты, проявляющиеся в том, что она (1) является проявлением определенного идеологического мировоззрения; (2) носит ярко выраженный антагонистический характер; (3) направлена против врага, реального или вымышленного; (4) принимает форму тайной подрывной деятельности в идеологическом противостоянии сторон.
В критике перевода внимание к идеологическому аспекту текста проявляется по-разному в зависимости от цели исследователя. Так, в научной статье Д. И. Петренко обсуждается жесткое проявление идеологического контроля власти на примере перевода художественного романа Джерома Сэлинджера «The Catcher in the Rye» с английского языка на русский. Этот государственный контроль в условиях советской идеологии принимал форму институциональной цензуры, поскольку осуществлялся властными органами (Главлит, Главиздат), которые не только отбирали тексты, рекомендованные к переводу, но и контролировали список издательств, получавших разрешение печатать переводы зарубежной литературы, определяя их идеологическую выдержанность, запрещая некоторые тексты как враждебные, чуждые и вредные, как проводники буржуазной идеологии. Осуждая и отказывая в праве любым силам со стороны оказывать идеологическое давление на переводчика, автор статьи отдает должное таланту и творческому подходу переводчицы Р. Я. Райт-Ковалёвой, сумевшей нейтрализовать и смягчить обсценную лексику, снять подробности интимных отношений между мужчиной и женщиной, чтобы не смущать русского читателя, и в целом придать языку главного героя романа Холдена Колфилда более нормативный характер, а юноше — чистоту души [Петренко 2016].
В несколько ином ключе обсуждает проблему роли идеологии в переводе Д. М. Бу-заджи, изучая идеологическую сторону переводческой практики. Он исходит из базового принципа, что качественный перевод невозможен без субъективных интерпретаций, нюансов и обертонов, и, обсудив типичные переводческие ошибки, формулирует основное требование к переводчику, действующему согласно идеологической установке: «Ясно видеть различия между культурами ИЯ и ПЯ и ориентироваться на читателя, не знающего на ИЯ ни слова и не обладающего в культуре ИЯ никакими специфическими познаниями» [Бузаджи 2011]. Автор выдвигает главную идеологическую задачу — «установку на предельную ответ-
ственность переводчика перед автором оригинала, читателями перевода, своими коллегами и в конечном счете перед культурами ИЯ и ПЯ» [Бузаджи 2011:12].
В политической коммуникации не менее важны указанные выше идеологические приоритеты переводчика, этическая и моральная ответственность переводчика перед автором оригинала, читателями и своей совестью, так как здесь также нередко имеет место идеологический заказ владельцев издательств и редакции газет. По нашим наблюдениям над переводами политических текстов, а также по материалам сопоставления английских оригинальных статей с их переводами на русский язык, выполненными сотрудниками Русской службы ведущих англоязычных изданий, перевод нередко выполняет задачу подрывной пропагандистской деятельности, для чего используются разные приемы.
Рассмотрим примеры преднамеренного использования в русскоязычных версиях средств, имеющих целью создание ложной информации. В возникшей 7 июня 2017 г. ситуации конфликта ряда стран с Катаром, приведшего к разрыву дипотношений с соседними странами, пресса многих стран изобиловала информацией о взломе катар-ского информагентства российскими хакерами. Сообщение телеканала CNN моментально распространилось в прессе, хотя и подавалось под разным идеологическим соусом. В «International Business Times» эта информация приняла формат новости, требующей проверки и доказательств: Did Russian hackers plant fake news that led to Qatar crisis? [IBT.07.06.2017]. Эта же новость в «Daily Mirror» была сообщена с обвинительным тоном, с акцентом на предположении о связи события с пресловутыми российскими хакерами: US suspects Russian hackers planted fake news behind Qatar crisis [Daily Mirror.07.06.2017], что по сути было не подкрепленным фактами намеком на «российский след». В русскоязычной версии этого сообщения переводчик усилил идеологическую модальность, заменив слово со значением предположения (suspect — believe tentatively, without clear ground) [Oxford] на прямое обвинение России: «США обвинили российских хакеров в распространении фальшивых новостей в Катаре» [Republic. 07.06.2017], манипулируя сознанием массового читателя, готового принять на веру любую ложь. Аналогичный прием переводческого трансформирования информации происходит в оформлении сообщения о вступлении Черногории в НАТО: в английской версии — «Montenegro Accession to NATO
Would Affect Relations with Russia» [Foreign Policy.28.04.2017]; мысль о последствиях этого шага для России принимает форму утверждения, в котором основная смысловая нагрузка падает на глагол affect (connect closely and often incriminatingly, make believe with the intent to deceive), подчеркивающий вероятность недоброжелательной реакции России на это решение, способной привести к отрицательным результатам. Модальный глагол would выражает в английском тексте широкий спектр модальных значений: вероятность, желание, условность предположения. В русскоязычной версии использован иной тип сообщения, поданного в форме вопроса, в котором мысль о неизбежности пагубных последствий этого события для двусторонних отношений не подвергается сомнению, но рематическим центром становится выдвижение в фокус того, какую форму это примет: «Как вступление Черногории в НАТО повлияет на отношения с Россией?» [bbc.com/russian 28.04.2017].
Использование текстуальных лексических единиц в англоязычной версии, вытесняющих словарные соответствия, имеет целью подать реальный факт в соответствующей идеологической упаковке, ср.: «Совет Федерации разрешил Путину ввести войска на Украину» [lenta.ru.01.032014] — «Ukraine crisis: Putin asks Russian Parliament's permission for military intervention in Crimea» [The Independent.01.03.2014]. В данном случае в англоязычном тексте искажен реальный смысл мартовских событий 2014 г., когда после государственного переворота на Украине и установления крайне реакционного режима население Крыма обратилось к руководству России с просьбой о защите и обеспечении безопасности. Хотя руководству России не пришлось воспользоваться предоставленным разрешением, в западной прессе закрепилось использование слов military intervention, aggression, invasion, annexation со значением военной агрессии, интервенции вместо присоединение, воссоединение в российских СМИ.
Лексико-грамматические замены в переводной версии, не мотивированные системными различиями между языками, способны вызывать значительные изменения в идеологической модальности текста. В оригинале английской статьи «Michael Flynn Failed to Disclose Income From Russia-Linked Entities» [New York Times.01.04.2017] сообщение о якобы имевших место связях помощника Д. Трампа с российскими компаниями носит характер недоказанного предположения, о чем свидетельствуют ключевые слова: does not directly mention, a paid speech as well as
other payments, an amended version, the list appears to include, no reason was given, the discrepancy between the two forms, payments were detailed in a letter, was forced to resign. В русской версии названия статьи «Флинн рассказал, от каких российских компаний он получал деньги» [02.04.2017] изменены смысловые акценты, и тон изложения события придает ему характер подтвержденного факта получения американским чиновником финансового возмещения со стороны русских. Эта модальность усиливается в тексте в результате необоснованной замены использованных в оригинале лексико-граммати-ческих средств ее выражения на модальные маркеры с прямо противоположными смыслами, создающими иллюзию реальных фактов: было указано, среди упомянутых в документе российских источников, позднее выяснилось, за эту работу платили ему хорошо, за свои услуги он получил, по сведениям источников, подал в отставку.
Мощным средством воздействия, основанного на дезинформации читателя, является преобразование исходного текста, преследующее цель актуализации закрепившихся коннотаций, вызываемых прецедентными явлениями, аллюзиями, символами и другими знаками лингвокультуры. Заголовок статьи о российском министре обороны «Si-lent strongman Sergey Shoigu is the real force behind Russia's military aggression» [Spectator. 05.12.2015] оформлен автором оригинала с позиций якобы объективной модальности, но на самом деле несет абсолютно ложную информацию о С. К. Шойгу на фоне уже приевшихся обвинений в адрес России, оказывающей поддержку правительственным войскам по просьбе президента Сирии. В русскоязычной версии этой статьи в газете для русскоязычной части Америки «Тихий силовик Сергей Шойгу» [Еврейский мир. 12.12.2015] заголовок сокращен и модифицирован с целью усиления эмоционально-оценочных коннотаций, порождаемых ценностно-идеологическими ассоциациями, актуализирующими в сознании русскоязычной аудитории стереотипный образ «тихого американца» (из известного романа Грэхема Грина), внешне интеллигентного и вполне порядочного американского дипломата, миссия которого заключалась в организации провокаций, саботажей и актов кровопролития в чужой стране.
В фильме о ситуации в России на канале BBC в серии под названием «The Russian Godfathers» («Крестные отцы России») предложение «Russian politics», declares Boris Berezovsky, «is Russian roulette» [The Guardian 03.12.2005] переведено как «Рос-
сийская политика — это русская рулетка. Ты готов рискнуть или не готов?» [BBC. 09.02. 2007]. Негативные коннотации порождаются в оригинале прецедентным сочетанием Russian roulette, реализующим смысл an activity that is potentially very dangerous [Oxford Dictionary]. Эта отрицательная оценка усиливается в русской версии за счет прямого обращения к адресату, который мог сомневаться в истинном подтексте этой аллюзии. Подобные приемы используются в переводных версиях зарубежных СМИ, порождающих миф о нестабильности, непредсказуемости, рискованном курсе и неизбежном фиаско российской политики.
Нередко в русскоязычных версиях газет в массовое сознание обывателя внедряются негативные оценочные коннотации образа русского медведя, которые идут вразрез с преобладающими положительными ассоциациями с этим зверем в русских сказках, пословицах, баснях, который имеет полное человеческое имя (Михайло Иваныч Топтыгин), встречается в гербах русских городов и т. д. Позитивный образ медведя подчеркивает в политическом дискурсе российский президент, отмечая миролюбивый характер зверя, то, что он никому не уступит территорию своего обитания [doovi. 24.10.2014]. Смысловой контраст в прецедентном зооморфном образе прослеживается в коннотациях, актуализируемых английским текстом и русскоязычными переводными версиями, ср.: Beware: The Russian bear is getting bolder [Washington Post. 01.12.2016] — Русский медведь наглеет [Forbes. 24.03.2017]. Английский текст начинается с предупреждения о явной угрозе и неминуемой опасности, олицетворяемой этим зверем (beware — used to warn someone of danger or difficulty). В нем использован ключевой элемент bold (confidently assertive; adventurous, courageous; impudent, daring, fearless [Oxford]), способный вызывать разнообразные ассоциации с храбрым, решительным, дерзким, сильным, готовым рисковать оппонентом, в то время как его текстуальное соответствие в переводе избирательно подчеркивает резко негативные свойства (нахальный, бесстыжий, хамский). Заголовок статьи в английском журнале Europe Divided while Russian Bear Lurks, Hear The Bells Toll [Forbes. 05.10.2016] вновь не только рисует образ агрессивного медведя как притаившегося в засаде зверя (lurk — to wait, sometimes hiding, in order to frighten, annoy, or attack someone), но и рождает смыслы, ассоциируемые с названием романа Э. Хемингуэя, угрозы всему человечеству. В русскоязычной версии сообщения
«Услышьте набат: русский медведь подбирается к разобщенной Европе» [The Insider. 07.10.2016] на фоне описания крупных побед ВКС России в Сирии подчеркнуто уязвимое состояние Европы, раздираемой внутренними разногласиями, как удобной мишени для сильного и опасного агрессора, готового воспользоваться этим.
Таким образом, материалы исследования позволяют пополнить типологию переводческих ошибок еще одним критерием, квалифицирующим ошибки как непреднамеренные и преднамеренные. Ошибки первого типа не являются результатом умысла и допускаются вследствие непонимания текста, несформиро-ванной переводческой компетенции, основанной на недостаточном знании ИЯ и ПЯ, предметной ситуации и правил межъязыкового и межкультурного переноса. Преднамеренные ошибки допускаются сознательно и, как правило, имеют нелингвистическую, или, точнее, идеологическую мотивацию, делаются с целью манипулирования массовым сознанием. Стратегия, определяемая желанием переводчика ввести читателя в заблуждение, исказив реальную информацию до заведомо ложной, реализуется в форме разных тактик и приемов создания фейка.
Проведенный анализ показывает, что перевод политических текстов в современных СМИ превращается в площадку идеологической борьбы и активно используется в качестве орудия вмешательства в информационное пространство целевой аудитории. Под благовидным предлогом равноправного соавторства переводчик прибегает к неоправданным трансформациям оригинала, обеспечивая идеологическую подачу факта.
ИСТОЧНИКИ
1. URL: http://www.bbc.com/russian/features-39751523.
2. URL: https://foreignpolicy.com/.
3. URL: http://www.independent.co.uk/news/world/europe/ ukraine-crisis-putin-asks-russian-parliaments-permission-for-mili tary-intervention-in-crimea-9162253 .html.
4. URL: https://www.nytimes.com/2017/04/01/us/politics/mi chael-flynn-financial-disclosure-russia-linked-entities.html.
5. International Business Times. 2017. 7 June. URL: http:// www.ibtimes.co.uk/.
6. URL: http://www.dailymirror.lk/article/US-suspects-Russi an-hackers-planted-fake-news-behind-Qatar-crisis-130372.html#s thash.jFcbeAkE.dpuf.
7. URL: https://republic.ru/posts/83717.
8. URL: http://www.spectator.co.uk/2015/12/silent-strongman-sergey-shoigu-is-the-real-force-behind-russia's-military-aggression.
9. URL: http://evreimir.com/111378/tihij-silovik-sergej-shojgu/.
10. URL: http://theins.ru/ekonomika/49862.
11. URL: http://www.guardian.co.uk/russia/article/0,, 1655229,00.html
12. URL: https://www.washingtonpost.com/opinions/global-opinio ns/beware-the-russian-bear-is-getting-bolder/2016/12/01/5f8535ae.
13. URL: https://www.forbes.com/sites/kevinomarah/2017/03/ 23/russian-irrelevance/#742247a53d11.
14. URL: https://www.forbes.com/sites/marcelmichelson/2016/ 10/05/europe-divided-while-russian-bear-lurks-hear-the-bells-toll/ #1d0227df3cc1.
15. URL: http://www.doovi.com/video/putin-russkii-medved-ni
komu-svoei-taigi-ne-otdast/.
16. URL: https://yandex.ru/search/?text=oxforddictionaryonline &lr= 172&clid=2039344.
ЛИТЕРАТУРА
17. Бузаджи Д. М. Закалка переводом. Об идеологической стороне переводческой практики и преподавания перевода // Мосты. — М. : Р. Валент. № 1 (29). С. 1—12. URL: http:// www.thinkaloud.ru/feature/buz-ideology.pdf.
18. Петренко Д. И. Перевод и идеология (на материале перевода романа Дж.Д. Сэлинджера «The Catcher in the Rye» в СССР) // Вестн. Перм. нац. исследоват. политех. ун-та. Проблемы языкознания и педагогики. 2016. N° 3. С. 28—37.
19. Чанышева З. З., Хазиева Р. Р. Дискурсивные практики использования агрессивной лжи в конфликтогенном дискурсе // Вестн. Башкир. ун-та. Уфа. 2015. Т. 20. №> 3. С. 974—980.
20. Dijk T. A. van. Discourse and Power. URL: http://bookre. org/reader?file= 1292058.
21. Dijk T. A. van. Ideology and Discourse: A Multidisciplinary
Approach. URL: https://yandex.ru/yandsearch?text=T.vanDijk Ideologyanddiscourse&lr=172&clid=2039342.
22. Eagleton T. Ideology: An Introduction. — New York, 1991. URL: https://www.goodreads.com/book/show/188812.Ideology.
23. Fairclough N. Critical Discourse Analysis. The Critical Study of Language. — London Group Publ., 1995. 265 p.
24. Fawcett P. Ideology and translation // Routledge Encyclopedia of Translation Studies / ed. by M. Baker. — Taylor & Francis e-library, 2001. P. 106—111.
25. Hermans T. Images of Translation: Metaphor and Imagery in the Renaissance Discourse on Translation // The Manipulation of Literature : Studies in Literary Translation / ed. by T. Hermans. — London : Croom Helm, 1985. P. 103—135.
26. Lefevere A. Translation, history, culture: a sourcebook. — Taylor & Francis e-library, 2003. 182 p.
27. Schaffner Ch. Politics and Translation // A Companion to Translation Studies / ed. P. Kuhiwczak, K. Littau. — Multilingual Matters Ltd : Clevedon-Buffalo-Toronto, 2007. P. 134—147.
Z. Z. Chanysheva
Ufa, Russia
TRANSLATION AS A TOOL OF IDEOLOGICAL SABOTAGE IN INTERCULTURAL POLITICAL COMMUNICATION
ABSTRACT. The paper argues that translation may be used as an act of ideological sabotage to establish control over the informational space of the audience. The goal of this research is to prove destructive role of translation of a text that underwent subjective interpretation by translator. The article describes the methods of change in meaning on the basis of comparison of authentic articles in English and their translations into Russian made by the staffof the Russian version of the media and translations of articles from Russian into English in political communication. The following methods of research were applied: comparative-translative, contextual, discursive, component analysis and interpretation. The result of this research is a list of translation techniques that cause partial or complete distortion of the meaning of the original text. The empiric material proves the existence of a variety of techniques that are used in translated text to intentionally change the fragments of the original text that present some facts or conceptual information in order to create the space of political and ideological lie. The materials of this research add one more criteria in the typology of translation errors differentiating between unintentional and deliberate mistakes. Mistakes of the first type are not the result of some deliberate action and they appear because of misunderstanding of the text or poor translating competence. Deliberate mistakes are made on purpose, and, as a rule, have non-linguistic or ideological motivation to manipulate mass consciousness.
KEYWORDS: translations; translation studies; ideological diversion; political communication; intercultural communication; ideological pressure.
ABOUT THE AUTHOR: Chanysheva Zulfira Zakievna, Doctor cultural Communication, Bashkir State University, Ufa, Russia.
REFERENCES
1. URL: http://www.bbc.com/russian/features-39751523.
2. URL: https://foreignpolicy.com/.
3. URL: http://www.independent.co.uk/news/world/europe/ ukraine-crisis-putin-asks-russian-parliaments-permission-for-mili tary-intervention-in-crimea-9162253 .html.
4. URL: https://www.nytimes.com/2017/04/01/us/politics/ michael-flynn-financial-disclosure-russia-linked-entities.html.
5. International Business Times. 2017. 7 June. URL: http:// www.ibtimes.co.uk/.
6. URL: http://www.dailymirror.lk/article/US-suspects-Rus sian-hackers-planted-fake-news-behind-Qatar-crisis-130372.html #sthash.jFcbeAkE.dpuf.
7. URL: https://republic.ru/posts/83717.
8. URL: http://www.spectator.co.uk/2015/12/silent-strongman-sergey-shoigu-is-the-real-force-behind-russia's-military-aggress ion.
9. URL: http://evreimir.com/111378/tihij-silovik-sergej-shojgu/.
10. URL: http://theins.ru/ekonomika/49862.
11. URL: http://www.guardian.co.uk/russia/article/0,,1655229, 00.html
12. URL: https://www.washingtonpost.com/opinions/global-opinions/beware-the-russian-bear-is-getting-bolder/2016/12/01/ 5f8535ae.
13. URL: https://www.forbes.com/sites/kevinomarah/2017/03/ 23/russian-irrelevance/#742247a5 3d11.
14. URL: https://www.forbes.com/sites/marcelmichelson/2016/ 10/05/europe-divided-while-russian-bear-lurks-hear-the-bells-toll/ #1d0227df3cc1.
15. URL: http://www.doovi.com/video/putin-russkii-medved-nikomu-svoei-taigi-ne-otdast/.
16. URL: https://yandex.ru/search/?text=oxforddictionaryonline &lr=172&clid=2039344.
of Philology, Professor, Department of English Philology andInter-
17. Buzadzhi D. M. Zakalka perevodom. Ob ideologicheskoy storone perevodcheskoy praktiki i prepodavaniya perevoda // Mosty. — M. : R. Valent. № 1 (29). S. 1—12. URL: http://www. thinkaloud.ru/feature/buz-ideology.pdf.
18. Petrenko D. I. Perevod i ideologiya (na materiale perevoda romana Dzh.D. Selindzhera «The Catcher in the Rye» v SSSR) // Vestn. Perm. nats. issledovat. politekh. un-ta. Problemy yazykoz-naniya i pedagogiki. 2016. № 3. S. 28—37.
19. Chanysheva Z. Z., Khazieva R. R. Diskursivnye praktiki ispol'zovaniya agressivnoy lzhi v konfliktogennom diskurse // Vestn. Bashkir. un-ta. Ufa. 2015. T. 20. № 3. S. 974—980.
20. Dijk T. A. van. Discourse and Power. URL: http://bookre. org/reader?file= 1292058.
21. Dijk T. A. van. Ideology and Discourse: A Multidisciplinary Approach. URL: https://yandex.ru/yandsearch?text=T.vanDijk Ideologyanddiscourse&lr=172&clid=2039342.
22. Eagleton T. Ideology: An Introduction. — New York, 1991. URL: https://www.goodreads.com/book/show/188812.Ideology.
23. Fairclough N. Critical Discourse Analysis. The Critical Study of Language. — London Group Publ., 1995. 265 p.
24. Fawcett P. Ideology and translation // Routledge Encyclopedia of Translation Studies / ed. by M. Baker. — Taylor & Francis e-library, 2001. P. 106—111.
25. Hermans T. Images of Translation: Metaphor and Imagery in the Renaissance Discourse on Translation // The Manipulation of Literature : Studies in Literary Translation / ed. by T. Hermans. — London : Croom Helm, 1985. P. 103—135.
26. Lefevere A. Translation, history, culture: a sourcebook. — Taylor & Francis e-library, 2003. 182 p.
27. Schaffner Ch. Politics and Translation // A Companion to Translation Studies / ed. P. Kuhiwczak, K. Littau. — Multilingual Matters Ltd : Clevedon-Buffalo-Toronto, 2007. P. 134—147.
