CC BY
19
О.И. ЛЯХОВЕНКО*
ПЕРЕХОДНЫЕ ИНСТИТУТЫ И СПРОС НА МОДЕРНИЗАЦИЮ:
К ПОСТАНОВКЕ ПРОБЛЕМЫ ИННОВАЦИОННОГО РАЗВИТИЯ
Аннотация. В статье рассматриваются факторы успешного перехода государств и обществ на рельсы инновационного развития, т.е. формирования самоподдерживающейся инновационной системы. Одним из необходимых условий для этого является наличие элитного и широкого социального спроса на модернизацию - прежде всего, как фактора укоренения модернизационных изменений и инноваций. Историческое прошлое России создает очень сложную систему факторов, способствующих и препятствующих инновационному развитию. Возможным выходом из колеи зависимости от предшествующего развития (path dependency) является формирование переходных (транзитных) институтов, обеспечивающих создание необходимых стартовых условий для построения инновационной системы. Особую роль играет система образования как институт социализации и трансляции ценностей.
Ключевые слова: институты; инновационное развитие; модернизация; модернизация России; факторы модернизации; зависимость от предшествующего развития.
* Ляховенко Олег Игоревич, кандидат политических наук, старший научный сотрудник кафедры российской политики факультета политологии Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова. E-mail: oleg.lyakhovenko@gmail.com
Oleg I. Lyakhovenko, Cand. Sci (Pol. Sci.), Senior Research Fellow, Chair of Russian Politics, Faculty of Political Science, Lomonosov Moscow State University. E-mail: oleg.lyakhovenko@gmail.com
O.I. Lyakhovenko Transition institutions and the demand for modernization: To the innovation development problem articulation
Abstract. The article considers factors of successful transition of states and societies to the rails of innovative development, i.e. formation of a self-sustaining innovation system. One of the necessary conditions for this is the availability of an elite and broad social demand for modernization - first of all, as a factor in the rooting of modernization changes and innovations. The historical past of Russia creates a very complex system of factors that contribute to and impede innovation development. A possible way out of dependence on the previous development (path dependency) is the formation of transitional (transit) institutions that provide the creation of the necessary starting conditions for building an innovation system. A special role is played by the education system as the institution of socialization and of values communication.
Keywords: institutions; innovative development; modernization; modernization of Russia; factors of modernization; path dependency.
Для России вопросы перехода на рельсы инновационного развития - в условиях новой промышленной, цифровой и научно-технологической революции - имеют исключительную прикладную значимость. В связи с этим необходимо построение комплексной научной теории, объясняющей как общие направления и характеристики технологического и социального развития, так и конкретные факторы и условия перехода различных стран на рельсы инновационного развития в этих новых условиях. Такая теория с необходимостью должна учитывать социокультурную и институциональную динамику в числе факторов, способствующих и препятствующих такому переходу.
В рамках одной научной статьи построение подобной теории и единой общезначимой карты смыслов, очевидно, невозможно. Поэтому цель данной работы состоит, прежде всего, в создании общей картины процессов и факторов, в сущности - в попытке по-новому взглянуть на проблему перехода на рельсы инновационного развития. Возможные ответы на эти проблемы в данной работе будут даны в «первом приближении», в виде общих тезисов, которые в дальнейшем должны быть уточнены и развернуты в более общее, целостное видение технологической, социальной и политической динамики.
Теория модернизации: К поиску синтезной методологии
Теории модернизации и инновационного развития в своем развитии с начала и особенно с середины XX в. прошли серьезную внутреннюю эволюцию. От очень простых «формальных» описаний развитых стран (преимущественно европейских) и их противопоставления всему остальному (преимущественно колониальному и постколониальному) миру они постепенно пришли к пониманию необходимости учета всего комплекса факторов, влияющих на развитие государства и общества1. Современные подходы и теоретические направления, изучающие инновационное развитие, вынуждены учитывать самый широкий круг факторов - от внутренней социокультурной и институциональной динамики конкретного общества и психологических черт элит до геополитического окружения государства и глобальных трендов научно-технологического развития.
«Фронтиром» проблематики изучения инновационного развития и модернизации можно назвать работы Д. Норта, Д. Аджемоглу, Д. Робинсона и их соавторов. Анализируя в сравнительной перспективе опыт развития разных стран, прежде всего европейских стран и бывших европейских колоний, авторы пришли к заключению о том, что различия в развитии между развитыми («успешными», технологически, экономически и политически наиболее влиятельными) и развивающимися странами лежат в сфере неформальных институтов. Под неформальными институтами имеется в виду внутренняя организация самого общества и характер социальных, политических и экономических отношений.
Д. Норт, Д. Уоллес и Б. Вайнгаст, концептуализируя эти различия в работе «Насилие и социальные порядки», вводят категорию социальный порядок, под которым подразумевается, прежде всего, социально-институциональная среда общества. В самом общем виде существует два типа социальных порядков - открытые («порядок открытого доступа») и закрытые («порядок закрытого доступа», или
1 Не солидаризуясь с автором по всем излагаемым вопросам, можно сослаться на работу Ф. Фукуямы «Америка на распутье» [Фукуяма Ф., 2007], в которой представлен весьма широкий реферативный обзор самых разных концепций модернизации и социального, политического и экономического развития с конца XIX в. до начала 2000-х годов.
«естественное государство»), различия между которыми сформированы исторически. В известной степени упрощая, авторы отмечают, что особенностями «открытого» порядка являются коллективный контроль над средствами насилия, самоограничение и совместное целеполагание элит (как предпосылка для расширения политических прав и свобод в обществе) и внеперсональный характер институтов (способность организаций «переживать» своих создателей - в бизнесе, политике, общественной сфере). Напротив, особенностями «закрытых» порядков являются распределенный контроль над средствами насилия между элитами, закрепление правовых и ресурсных исключений для элит, а также преимущественно персональный характер институтов (которые могут быть крайне успешными в период жизни своих создателей, но после их ухода чаще всего разрушаются или трансформируются).
Д. Аджемоглу и Д. Робинсон вводят категории «экстрактивных» и «инклюзивных» институтов, отмечая, что экстрактивные институты направлены преимущественно на снятие ренты и концентрацию ресурсов в руках элит или управляющих структур, а инклюзивные - на расширение социальных, политических и экономических свобод и горизонтальное перераспределение благ1. При этом обе группы авторов отмечают, что институты, будучи изначально результатом социального или политического выбора, в дальнейшем закрепляются ввиду неформальных правил, ценностей и поведенческих установок, становясь «культурой», которая поддерживает или, наоборот, сдерживает инновационное развитие.
Оставляя в стороне возможную критику построений этих авторов в части преувеличения роли западного пути развития, а также легкости их идеологической инструментализации, обратим внимание на безусловно важный интеллектуальный и концептуальный синтез. Поскольку различия между «социальными» порядками носят качественный характер, на практике получается, что формально совпадающие институты (рынок; собственность; суд; право; партии; парламент; банковское дело) в разных порядках будут играть разную роль. Как следствие, механическое внедрение и перенос институтов «открытого» порядка и «инклюзивных» институтов в общества, выстроенные по другой институциональной логике, вместо
1 В схожем ключе еще в середине ХХ в. рассуждали Р. Патнем и Э. Бэнфилд, анализируя проблематику социального капитала.
выхода на траекторию устойчивого развития будут приводить либо к искажению институтов, либо к социальной и политической дестабилизации самих обществ1. Фактически проблема перехода к институтам «открытого порядка» решается не за счет их механического копирования и переноса, а за счет развития и внедрения транзитных институтов, задача которых - обеспечить укоренение инноваций в обществе.
Говоря о критике концепций Д. Норта, Д. Аджемоглу, Д. Робинсона и др., следует отметить, что авторы по большому счету не дают четких ответов на вопрос о причине возникновения «открытых» и «закрытых» порядков и сводят различия между развитыми и развивающимися обществами, главным образом, к дизайну политико-правовых институтов (политическая конкуренция, защита прав собственности и т.д.) и обусловленную им специфику неформальных институтов. В результате предложенные модели удобны при объяснении колониального и постколониального развития отдельных стран2, но недостаточны или неубедительны, когда речь заходит о причинах институциональных различий в метрополиях или выборе успешной модели поведения для стран, осуществляющих догоняющее развитие3. В связи с этим представляется необхо-
1 Яркие примеры - постколониальное развитие большинства африканских стран, заимствовавших политическое устройство и принципы экономической организации у бывших метрополий, а также откровенно неудачные опыты демократического и рыночного транзита после распада социалистической системы.
2 В частности, Д. Норт убедительно показывает различия в траекториях развития Северной и Южной Америки в связи с зависимостью от институтов метрополий - Англии и Голландии, с одной стороны, и Испании и Португалии - с другой. Д. Асемоглу и Д. Робинсон связывают развитие инклюзивных и экстрактивных институтов в разных колониях с тем, переселялись ли колонисты на данные территории, обустраивая их «под себя» (США, Австралия, Канада), или же ездили в колонии исключительно «вахтовым методом» для снятия ренты и изъятия ресурсов (Латинская Америка, Африка).
3 Весьма примечательно в связи с этим, что в фундаментальной работе «Насилие и социальные порядки» Д. Норт и его соавторы уделяют целую главу ответу на вопрос, как Великобритания перешла к порядку «открытого доступа» [см.: Норт, Уоллис, Вайнгаст... с. 359-369]. Однако хронологически эта глава начинается с середины XVIII в. («Накануне Американской революции.»). В результате совершенно списываются со счетов исторический процесс XVII - первой половины XVIII в., глубокий внутренний кризис английского общества XVII в., неудачные попытки якобитской модернизации, фактор импорта институтов «открытого порядка» из Голландии в результате «Славной Революции» и т.д., а читатель ставится
димым в «чисто» институциональные модели внести еще как минимум два фактора - геополитический (геоэкономический) и организационно-технологический.
О роли геополитических и геоэкономических факторов в развитии государств говорит «мир-системный» подход, связанный с именами Ф. Броделя, И. Валлерстайна, Г. Дерлугьяна и других авторов. «Мир-системный» подход вносит как минимум три важных момента.
Во-первых, политическое и экономическое пространство организовано неоднородно. Динамика экономических потоков формирует глобальные «Центр», «полупериферию» и «периферию», для которых характерны совершенно разные роли в мировой экономике и международном разделении труда и в силу этого - качественные внутренние отличия. Примечательно, что те общества, которые Д. Норт описывает как «открытые» порядки, а Д. Асемоглу и Д. Робинсон как «инклюзивные», геоэкономически относятся к «Центру», тогда как «закрытые» порядки - к явной периферии. В категориях Ч. Тилли «Центр» осуществляет развитие с опорой на капитал и инвестиции, полупериферия и периферия - за счет изъятия ресурсов и силового принуждения. В таком случае наиболее драматичная ситуация складывается на полупериферии. С одной стороны, страны, относящиеся к полупериферии, слишком большие и сильные, чтобы стать «простыми колониями», не являются и центрами технологических инноваций и местом концентрации капитала. С другой стороны, сама структура больших государств полупериферии такова, что часть их территории тяготеет к «Центру», а часть к «периферии»1. В результате внутри страны возникают неравноправные отношения, добавляя к пространственной неоднородности еще и неоднородность экономическую, политическую и социальную, крайне высокие показатели социального расслоения и т. д.
Во-вторых, модернизация и геополитика связаны между собой (по Г. Дерлугьяну, «модернизация как геополитический импе-
перед фактом («...Великобритания обладала несколькими особыми институциональными преимуществами») и погружается уже в «успешную историю» Великобритании конца XVIII - XIX в.!
1 Отсюда - феномен «колпаков Броделя», когда в полупериферийных государствах есть три-пять-семь крупных городов, которые по своей организации, быту, внутренней жизни вполне относятся к «Центру», в то время как за их пределами существует достаточно традиционный экономический и бытовой уклад.
ратив»). Страны «Центра», т.е. уже сложившиеся экономические и геополитические центры силы, ревностно оберегают свой статус. В связи с этим у большинства «новичков», поздно стартовавших или не успевших создать конкурентоспособную военную мощь, высоки шансы «быть подстреленными на взлете». В политической истории очень многие страны предпринимали попытки совершить модернизационный скачок, но проигрывали именно геополитическую игру1. Напротив, большинство стран, которые смогли восстановиться после вооруженного захвата и оккупации, либо совершить феноменальный переход «из третьего мира в первый», развивались в совершенно конкретных внешнеполитических условиях - будучи «младшим партнером» в большой коалиции, противостоящей крупному геополитическому противнику2.
В-третьих, введение в рассматриваемую модель фактора геополитики приближает нас к ответу на вопрос о поведении элит и играет исключительную роль в формировании «спроса элит» на модернизацию. Модернизация и промышленная революция ряда стран в XVI-XX вв. происходили под влиянием геополитического шока и, в ряде случаев, в качестве ответа на случившееся «национальное унижение» . Фактически, геополитика играет роль «вызова» (в категориях А. Тойнби), а «ответом» служит модернизация. При этом (опять же в категориях А. Тойнби) вызов, адресованный государству, уже имеющему определенный ресурс развития, не должен быть ни слишком слабым (в этом случае он не приведет к качественным изменениям), ни слишком суровым (высок риск быть «подстреленным на взлете» или перейти на авторитарно-мобилизационную траекторию
1 Яркий пример дает история Египта в XIX в. - от реформаторской инициативы Мохаммеда Али до английской оккупации в 1882 г.
2 В том числе с этим следует связать успехи Японии в начале ХХ века, «экономическое чудо» в Германии и Японии после Второй мировой войны (ФРГ и Южная Корея как «витрины капитализма»), успехи «азиатских тигров» (Япония, Южная Корея, Тайвань, Сингапур находятся под безусловной военно-политической защитой США и совершили свой «скачок» в самый разгар «холодной войны» в условиях прямой конкуренции между США, СССР и Китаем) и т. д.
3 Угроза Голландии со стороны Испании в XVI в. как предпосылка «нидерландской буржуазной революции», поражение в Наполеоновских войнах как фактор подъема «германского духа» и последующего опережающего научного-технологического и военно-политического развития Пруссии-Германии, силовое открытие «торговых ворот в Японию» в XIX в., международная изоляция во враждебном геополитическом окружении молодого советского государства и т. д.
развития). Фактически речь идет об одном из ключевых условий перехода к «открытому» порядку в категориях Д. Норта - установлению элитами ограничений для себя и расширению прав и свобод в обществе. Именно геополитический аргумент и фактор внешней угрозы побуждает элиты заниматься «самоограничением» и коллективной выработкой решений и в конечном итоге - переходить к коллективному контролю над средствами насилия и к внеперсональной организации институтов1.
Организационно-технологический подход вводит в проблематику промышленных революций, организации разделения труда, перехода между технологическими платформами и так далее2. Данный подход позволяет понять основы процессов, которые протекают в недрах «Центра» «мир-системы» и которые неочевидны или непонятны с точки зрения периферии и полупериферии. Отметим ключевые синтезы.
Во-первых, инновационное развитие не является простым развитием технологий. Примеры создания колеса, парового двигателя, трансконтинентальных кораблей, пороха в мировой истории встречаются неоднократно, однако стать массовой технологией они смогли только в определенных исторических условиях и при наличии конкретных предпосылок3' Ключевую роль в инновационном развитии играет система разделения и организации труда, обеспечивающая массовое внедрение, тиражирование и использование технологий. В результате технологический уклад получает социальное
1 Отсюда - как минимум два важных вывода. Во-первых, роль геополитического фактора позволяет реалистично (а не догматически или идеологически) объяснить структуру «обществ открытого порядка». Во-вторых, «геополитическое пораженчество» элит является не условием, а препятствием для модерниза-ционного перехода и инновационного развития.
2 Философские основы подхода в России заложил, в частности, организа-ционно-мыследеятельностный подход Г.П. Щедровицкого, а прикладную апробацию на конкретном историческом материале можно встретить в работах П.Г. Щедровицкого.
В этой же логике, но в других категориях рассуждают и другие отечественные и западные авторы (концепция «Промышленности 4.0.» президента Всемирного экономического форума К. Шваба, концепции «технологических укладов», «кондратьевских циклов» и так далее).
3 В доколумбовой Америке, например, колесо осталось детской игрушкой ввиду отсутствия тягловых животных для одомашивания [Даймонд Дж. Ружья, микробы и сталь. Судьбы человеческих обществ. М.: АСТ, 2010].
оформление (то, что можно назвать «социальным укладом»), который, в свою очередь, формирует уже «социальный» (а не элитный) спрос на инновации и способствует созданию «бриджингового» социального капитала высокого качества [Патнем Р., 1996].
Во-вторых, трансформация технологических и социальных укладов приводит к социальным и экономическим потрясениям внутри общества и обострению геополитической конкуренции на международной арене. Технологические трансформации приводят к перераспределению власти и богатства как внутри общества, так и между государствами, провоцируя или обостряя политические кризисы. При этом государство, осуществляющее «догоняющее» развитие и открыто бросающее вызов лидеру, новым центром не становится1.
В-третьих, фактор «технологической инерции» и QWERTY-эффектов приводит к тому, что центр концентрации прорывных технологий перемещается в пространстве и «не возвращается» дважды на одну и ту же территорию, уже «структурированную» предыдущим укладом2.
Подведем итог. С учетом обозначенных теоретических и методологических вводных, мы можем обозначить модернизацию как сложноустроенный процесс развития общества и трансформации общественных институтов. Важную роль в запуске модернизационного процесса играет первоначальный толчок, которым, чаще всего, является геополитический вызов, при этом геополитическая слабость способна подорвать и затормозить развитие. Важную роль в реализации и обеспечении модернизационного перехода и выхода на рельсы экономического развития играет позиция элит - политических и экономических. В то же время для уверенного развития общества по логике модернизационного и
1 Примеры Франции, Германии и СССР.
2 Характерный пример - переход центра прорывных технологий от Голландии («нулевая промышленная революция») в Великобританию («первая промышленная революция») и затем в США, при этом в США в ХХ в. происходит транзит экономического центра от Северо-Востока («стальной металлургический пояс») на Юго-Запад («Кремниевая долина»). При этом все три страны так или иначе остаются в «Центре» «Мир-системы».
В рамках новой промышленной (цифровой) революции вероятна отвязка «Центра» от конкретных государств в пользу других форм организации - ТНК, глобальные города и так далее - однако пристальное рассмотрение данных вопросов, к сожалению, находится за пределами предмета и возможностей данной работы.
инновационного развития необходимы укорененность институтов развития в обществе и в целом - наличие, наряду с элитным, также социального запроса на инновационное развитие. Важно понимать, что институциональный дизайн общества может быть неоптимальным для решения текущих задач политического и экономического развития, но изначально в своих истоках он демонстрировал высокую эффективность в реагировании на актуальные тогда внешние и внутренние вызовы. В силу этого для обществ с разными типами институтов невозможно прямое механическое заимствование институтов успешных стран - необходимы либо «ручная настройка» переносимых новаций, либо выстраивание новых -транзитных по своему типу - институтов для обеспечения перехода на иные рельсы развития.
Модернизация как задача и как проблема: Проблема спроса на инновации
В «классических» теориях модернизации и демократического транзита 1950-1990-х годов (т. е. до широкого развития институциональной экономики) и государственно-политической практике модернизация рассматривается прежде всего в инструментальном ключе, как задача форсировать технико-технологическое развитие с целью ускорения темпов экономического роста, привлечения инвестиций и так далее. Отчасти это связано с опытом построения индустриальных экономик конца XIX - середины ХХ в. Такой подход наиболее прост и понятен всем основным субъектам, участвующим в данном процессе: чиновнику, распоряжающемуся бюджетными средствами, депутату, поддерживающему законопроект о территориях особого и опережающего развития, бизнесмену-инвестору, эксперту, финансовому консультанту, юристу, аудитору, ученому. Совершенно понятен и конкретен результат в виде создания новых предприятий и рабочих мест, выпуска высокотехнологичной продукции, увеличения бюджетных поступлений и т.д. Однако такой подход порождает целый ряд проблем.
Во-первых, сама по себе логика «создания точек / центров / кластеров развития» (и в связи с этим - «принятием закона / указа / постановления», «созданием управления / агентства / банка / корпорации развития») была выработана логикой классической инду-
стриализации XIX - середины ХХ в., связанной с организацией массового выпуска промышленных товаров. Основную роль в такой модели развития играли государство и крупные корпорации, способные обеспечить необходимую концентрацию ресурсов и занимающиеся средне- и долгосрочным планированием. Выход на массовый выпуск конечной продукции рассматривался как конечная цель. При этом необходимые социальные условия для успешной работы такой системы формировались непосредственно в процессе создания крупных производственных центров - урбанизация, типовая застройка, «рабочие кварталы», всеобщее среднее и затем высшее образование и т.д. Вопрос, однако, в том, насколько жизнеспособна такая модель в условиях цифрового общества, высокой социальной и трудовой мобильности, глобальной логистики и робототехнологической индустриализации.
Во-вторых, сведение проблемы модернизации исключительно к выпуску промышленных товаров оставляет за скобками вопрос средового развития. Между тем национальная инновационная система (термин Б.А. Лундвала, Р. Нельсона) - это прежде всего экосистема, в рамках которой происходит полный цикл от фундаментальных теоретических разработок через НИОКР и внедренческие проекты к массовому или штучному производству, и которая обладает саморегуляцией и горизонтальными межуровневыми связями. Управление подобной системой в рамках вертикально-иерархических моделей классической индустриальной эпохи крайне затруднено даже с использованием передовой вычислительной техники. Напротив, «создание центров развития» - это прежде всего проектная логика, действующая столько и в той степени, в какой есть направляющая воля запускающего проект субъекта (государства или корпорации).
Чтобы решить эту задачу, необходимо изменить взгляд на модернизацию и инновационное развитие. В первой части статьи мы в целом наметили контуры такого нового видения. Модернизация - это не просто «задача» технологического или организационного плана для государства, бизнеса и науки. Модернизация - это скорее некая проблема, которую общество должно решить для себя, выработав определенные механизмы ответа, и одновременно процесс имплементации этого ответа. Иными словами, речь идет уже не просто о создании некой технико-технологической базы развития (что само по себе, безусловно, исключительно значимо), а о способности социальных институтов, опосредующих научно-технологиче-
скую, экономическую, политическую сферу, создавать спрос на изменения и тем самым регулировать вектор развития.
Основной вывод состоит в том, что спрос на модернизацию и инновации должен быть укоренен в обществе, он должен подпиты-ваться «изнутри» общества и бизнеса, и здесь основополагающую роль играет система образования как основополагающий институт социализации, способный регулировать ценности и поведенческие установки1. При этом очевидно, что работа с данной сферой не дает краткосрочных эффектов, привязанных к коротким бизнес-циклам, бюджетному процессу или циклам федеральных выборов. Однако она способна производить качественные сдвиги уже в «ближней» долгосрочной перспективе, на горизонте 15-20 лет. Колоссальный ресурс системы образования состоит в том, что она способна не только готовить специалистов, отвечающих задачам инновационного развития, но и формировать ценности и поведенческие установки, способствующие инновационному развитию и созданию средо-вых экосистем, благоприятных для модернизации.
При формировании ценностей речь не идет об инфильтрации политических, идейных или партийных предпочтений или «введении часов на воспитание и работу с ценностями», хотя именно к этому нередко сводятся тезисы о «необходимости распространения ценностей в системе образования». Идейный монополизм (любого толка) выступает, скорее, препятствием. Речь идет о неполитических ценностях и установках. В их числе - прежде всего, увеличение горизонта планирования и снижение степени избегания неопределенности (в категориях Г. Хофстеде), формирование в целом позитивного отношения к риску и изменениям и т.д. На уровне конкретных навыков и умений речь должна идти, в первую очередь, о развитии навыков социальной коммуникации, самоорганизации, умении поиска и работы с информацией, развитии командной и проектной работы, способностей к выстраиванию горизонтальных межотраслевых коммуникаций и т.д. Фактически речь идет о том, чтобы уже на уровне школы / университета добиваться синхронизации процессов получения знаний, овладения навыками и их практического применения.
1 Вопрос о роли конкретных ценностей, благоприятных инновационному развитию, заслуживает совершенно особого внимания. Для первого знакомства с проблемой читателя можно адресовать к работе А. А. Аузана «Миссия университета».
Следует также отметить роль и возможности дополнительного (в том числе профессионального) образования. Одним из требований новой промышленной и научно-технологической революции к человеку становится необходимость многократного (по сути, непрерывного) обучения и переобучения на протяжении жизни и профессиональной карьеры. В связи с этим особую роль в развитии ценностей и поведенческих установок, благоприятных для инновационного развития, может выполнять сфера профессиональной переподготовки и повышения квалификации. А это означает, помимо прочего, особую роль сферы высшего образования и науки как инкубаторов ценностей и социального капитала.
«Выход из колеи»: Роль переходных институтов
С учетом названных выше теоретических и концептуальных вводных обозначим основные подходы к перспективам модернизации в России и выхода нашей страны на рельсы инновационного развития.
Россия исторически формировалась в очень специфических условиях Северной Евразии. Основные факторы - географический, необходимость освоения огромного пространства, сложные эколого-климатические условия и хозяйствование в зонах рискованного земледелия, соседство с Великой Степью и в силу этого - необходимость постоянной концентрации ресурсов для защиты от внешней угрозы, крайне низкая плотность населения и т.д. - формировали совершенно особый тип государственности и общественных отношений. Если до монголо-татарского нашествия Русь еще в целом могла пользоваться «роскошью феодализма» (П. Уваров) - исторической возможностью, обеспечивающей даже в заданных «жестких» внешних условиях многообразие институциональных, социальных и политических форм организации общества, то после монгольского вторжения и в процессе дальнейшего «собирания земель» формируется совершенно особый тип вертикально организованного государства. Сложившееся самодержавие («московитский тип», по Г. Федотову) существенно отличается от современных ему форм европейского абсолютизма или восточных деспотий. Совершенно по-иному были выстроены отношения между властью и дворянством - в условиях концентрации ре-
сурсов в руках государства дворянство становится служилым и ориентированным, в первую очередь, на отражение внешней угрозы. В такой системе отношений у дворянства не возникло собственного ресурса для борьбы с монархами за формальную политическую власть. Нахождение России в стороне от основных торговых маршрутов и отсутствие «свободных городов» (появление которых едва ли было возможно в условиях постоянного отражения внешней агрессии) обусловило сравнительно позднее зарождение буржуазии. А слабость буржуазии и дворянства (двух основных источников «законной политической оппозиции монархам» в Западной Европе) тормозило появление парламентаризма и служило причиной его собственной слабости.
Особую роль играет православие, полученное из Византии в период ее могущества, но впоследствии сделавшее Россию единственной сохранившей политическую независимость православной державой и в силу этого противопоставленной как мусульманскому, так и католическому миру.
Иными словами, весь ход исторического развития России (заложенные в домонгольскую эпоху предпосылки плюс особые институты, выработанные в ответ на ордынское иго и необходимость «собирания земель») задавал логику построения экстрактивных институтов в категориях Д. Аджемоглу и Д. Робинсона. Слабость общественных институтов и необходимость освоения труднодоступных пространств исторически обусловила также и неизбежно высокую роль государства в самых разных сферах экономической жизни. Получившийся в результате институциональный каркас оказался крайне удобен для обеспечения задач коллективного политического выживания в самых экстраординарных условиях. «Побочным» следствием оказалась высокая эффективность мобилизационных усилий государства на коротких горизонтах (Петровская модернизация, советская модернизация 19301950-х годов). Однако на длинной дистанции мобилизационные рывки приводили к перенапряжению и усталости общественного организма и в конечном итоге - к «модернизационным откатам» (цикл «реформы - контрреформы»), в ходе которых, в условиях отсутствия внешнего вызова, экстрактивные институты приводили к самым худшим формам корыстного изъятия ренты, коррупции и т.д. Опыты неавторитарной, немобилизационной модернизации (Екатерина II - Александр I, Александр II) в значительной
степени завершались тем, что даже без «модернизационного отката» общество отвергало результаты социальных и политических изменений. В известном смысле именно это и формирует «историческую колею» (path dependency) России.
Далее, в логике «мир-системного» анализа Россия исторически занимала положение полупериферии мировой экономической системы, находясь в стороне от основных морских и океанских торговых путей, и на протяжении истории в разное время приближалась то к «Центру», то к периферии, либо (в советское время) предпринимала попытки создания собственного, альтернативного «Центра». Полупериферийное положение и связанный с ним недостаток капитала приводили к тому, что развитие исторически осуществлялось за счет ресурсно-силовой мобилизации (в категориях Ч. Тилли). В силу этого для России справедливы и те проблемы, которые можно считать универсальными для государств полупериферии - высокие внутренние дисбалансы и диспропорции, глубокая социальная неоднородность, высокий уровень социального расслоения и так далее.
Вместе с тем, разумеется, совершенно недопустимо рисовать отечественную историю черными красками. Особый путь исторического развития России (не как идеологический догмат, а как факт исторической и политической реальности) продемонстрировал уникальные способности российского государства и общества к адаптации к сколь угодно сложным вызовам. Россия, в отличие от большинства стран, в том числе европейских, исторически сохраняла и сохранила политическую независимость и геополитическую субъектность. Необходимость адаптации к крайне сложным естественным условиям и внешним вызовам сформировала совершенно особые социокультурные черты креативного созидательного творчества. Результатом в том числе и советского наследи является высокий уровень развития науки и наличие собственной технологической и индустриальной базы.
Соответственно, с учетом данных предпосылок, разговор о переходе из «исторической колеи» на рельсы инновационного развития для России означает, прежде всего, ответ на вопрос: как, используя социокультурные особенности и все имеющиеся социальные, политические, географические и иные преимущества, понимая сильные и слабые стороны, в том числе и исторического наследия и социокультурной динамики, обеспечить переход к модели органического инновационного роста и построения инклюзивных институтов в обществе, экономике и политике?
Неоспоримый тезис состоит в том, что, во-первых, как механическое заимствование институтов и порядков, так и «авторитарно-мобилизационный рывок» не способны вывести Россию из институциональной «колеи», а лишь углубят ее. Во-вторых, наличие геополитической субъектности является безусловной предпосылкой того, что запущенный модернизационный процесс и переход на рельсы инновационного развития не будут «подстрелены на взлете». В-третьих, особая роль в реализации модернизационного перехода (в силу исторических причин) будет принадлежать государству как основному и наиболее сильному институту, но не только, а в отдельных вопросах - и не столько государству.
С учетом этих предпосылок, «веер возможностей» здесь можно обозначить следующим образом.
Первое. Полноценные инклюзивные общественные институты по-настоящему возможны только в «Центре» мировой экономической системы, для которого полупериферия и периферия выступают донорами экономических потоков и источником перераспределения благ. Именно это обеспечивает возможности концентрации капитала и последующего «немобилизационного» типа развития с опорой на инвестиции, а не на принуждение. В этом смысле говорить о переходе к полностью инклюзивной системе развития возможно, по всей видимости, не ранее следующего географического перемещения «Центра» мировой экономической системы. Важнейшей возможностью участия России в создании нового «Центра» мировой экономической системы станет следующая промышленная и научно-техниче-скаяреволюция. В этом плане у России есть ряд высококонкурентных преимуществ - от наличия собственной фундаментальной научно-теоретической базы и индустриального задела до социокультурно укорененной творческой креативности. В этом смысле весьма перспективные развороты могут последовать за тезисом «все, что плохо делают русские, хорошо делают роботы»1. Очевидно, что цифро-
1 Если принимать во внимание гипотезу А. Аузана о том, что выработанный исторически социокультурный код России способствует выпуску уникальных разработок и не благоприятен для массового стандартизированного производства, можно сделать вывод, что данная проблема решается робототехнической революцией, которая отдает массовые и рутинные функции роботам и искусственному интеллекту, оставляя человеку функцию творческого производителя и координатора [Аузан А.А. Миссия университета: Взгляд экономиста // Вопросы образования. 2013. Т. 3. С. 266-287].
вая и робототехнологическая революция в промышленности будет историческим шансом для России.
Второе. В условиях глубоко укоренившейся традиции ориентации общества и государства на экстрактивные институты «социально-инженерной» задачей становится институциональная рекомбинация общественно-политической системы. В долгосрочной перспективе безусловно необходима перестройка политических институтов с логики экстрактивной на инклюзивную, переход от логики «закрытого» порядка к логике «открытого». Однако прямое заимствование инклюзивных институтов, политическая либерализация ради либерализации - и это неоднократно доказывалось историей и современностью России - приводят не к укреплению общества и политической системы, а к фрагментации и обострению конкуренции между радикальными силами. В силу этого особую роль должны играть транзитные, или переходные, институты. Соответственно, большие возможности открываются с построением особых институционально-гибридных структур, которые должны работать в средовой логике и формировать благоприятную для полноценного запуска инклюзивных институтов социальную среду. С учетом отечественной исторической традиции здесь многое зависит от государства и воли политической элиты. Безусловно, справедливое критическое замечание будет связано с тем, что первое время характер таких институтов может быть символическим или даже имитационным. Однако в средне- и долгосрочной перспективе они способны обрести полноценный реальный статус, соответствующий формальной функции. Эта логика применима к самому широкому кругу политических институтов - от политических партий, разделения властей и парламентского контроля до институтов местного самоуправления и общественного контроля разных сфер1.
Наконец, третий пункт связан напрямую с общественной сферой. Одна из ключевых проблем модернизации состоит в высоких рисках институционального отторжения модернизации и инноваций, если они вступают в противоречие с неформальными правилами поведения и ценностными установками. Однако если не в коротких, то в средних и тем более в длинных горизонтах эта
1 В этом смысле весьма показателен успешный опыт внутренней трансформации Общественной палаты РФ, усиление самостоятельности Государственной думы РФ как законодательного и контролирующего органа и т.д.
проблема отчасти решается системой образования - как общего обязательного, так и дополнительного, именно в силу способности школы и университета быть важнейшими институтами социализации. Дополнительным ресурсом и исторической возможностью для России является мощный образовательный задел, включая серьезные инженерные, технические и естественно-научные школы. Наряду с этим перед сферой гуманитарного образования будут стоять исключительные по своей значимости задачи подготовки специалистов, способных осуществлять смысловое, интеллектуальное и аналитическое сопровождение общественных и политических процессов в условиях новой промышленной революции и следующих из нее социальных трансформаций1.
Синтезируя данную часть, следует отметить, что на сферу образования и науки ложится задача не просто подготовки кадров для новой промышленной революции, но одновременно «прошивка» в систему знаний и компетенций особых ценностей и поведенческих установок, способствующих инновационному развитию. Речь идет о необходимости формирования транзитных институтов, позволяющих в экономико-технологическом плане войти в новую промышленную революцию, а в институциональном срезе - существенно продвинуться от системы экстрактивных к системе инклюзивных институтов. Совершенно исключительную роль в этом процессе должны сыграть сферы высшего образования и науки.
Список литературы
АджемоглуД., Робинсон Дж.А. Почему одни страны богатые, а другие бедные.
Происхождение власти, процветания и нищеты. - М.: АСТ, 2016. Аузан А.А., Келимбетов К. Социокультурная формула экономической модернизации // Вопросы экономики. - № 5. - С. 38-39. Аузан А.А. Миссия университета: Взгляд экономиста // Вопросы образования. -
2013. - Т. 3. - С. 266-287. Ильин В.В., Панарин А.С., Ахиезер А.С. Реформы и контрреформы в России. - М.: МГУ, 1996.
ДаймондДж. Ружья, микробы и сталь. Судьбы человеческих обществ. М.: АСТ, 2010. Дерлугьян Г.М. Как устроен этот мир. Наброски на макросоциологические темы. -М.: Издательство Института Гайдара, 2013.
1 Отдельный вопрос также стоит в необходимости возвращения сфере образования функции целенаправленной подготовки и воспитания элит.
Норт Д., Уоллис Д., Вайнгаст Б. Насилие и социальные порядки. Концептуальные рамки для интерпретации письменной истории человечества. - М.: Изд. Института Гайдара, 2011.
Коваленко В.И. О социокультурном аспекте современных трансформаций // Модернизация как управляемый конфликт (Культура конфликта во взаимодействии власти и гражданского общества как фактор модернизации России). - Издательский дом Ключ-С, 2012.
Патнем Р. Чтобы демократия сработала: Гражданские традиции в современной Италии. - М.: Ad Marginem, 1996.
Фукуяма Ф. Америка на распутье: Демократия, власть и неоконсервативное наследие. - М.: ACT: ACT Москва, 2007.
Хофстеде Г. Модель Хофстеде в контексте: Параметры количественной характеристики культур // Язык, коммуникация и социальная среда. - № 12. - Воронеж, 2014. - С. 9-49.
LundvallB.-A. (ed.). National Systems of Innovation: Towards a Theory of Innovation and Interactive Learning. London: Pinter Publishers, 1992.
Nelson R. (ed). National Innovation Systems. A Comperative Analysis. - Oxford: Oxford University Press, 1993.
North D. Institutions, Institutional Change and Economic Performance. - Cambridge: Cambridge University Press, 1990.
