CC BY
48
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕР. 9. ФИЛОЛОГИЯ. 2013. № 6
А.Ч. Пиперски
ПЕРЕХОД СИЛЬНЫХ ГЛАГОЛОВ В СЛАБЫЕ В ИСТОРИИ НЕМЕЦКОГО ЯЗЫКА: ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ И ДРЕВНЕЙШИЕ ПРОЦЕССЫ
В статье рассматривается переход сильных глаголов в слабое спряжение в истории немецкого языка. Предлагается теоретическое описание процесса смены словоизменительных типов, которое применяется к морфологическим изменениям, происходившим при переходе от древневерхненемецкого периода к средневерхненемецкому. Делается вывод о том, что в первую очередь переходу в слабое спряжение подвергались сильные глаголы VII класса с характерным вокализмом (с корневыми e, ei, о, ou, uo), поскольку из-за отсутствия чередований в настоящем времени они были недостаточно маркированы как сильные и были более склонны к морфологическим изменениям.
Ключевые слова: сравнительно-историческое языкознание, германские языки, древневерхненемецкий язык, средневерхненемецкий язык, морфология, словоизменительный класс, морфологические изменения, сильные глаголы, слабые глаголы.
This paper describes the transition of some strong verbs into the weak conjugation in the course of the history of German. A theoretical model of inflectional class change is put forward and applied to the earliest inflectional class changes which took place at the turn of the Old High German into Middle High German. It is argued that the first verbs to be transferred into the weak conjugation were class VII strong verbs with certain specific root vowels (e, ei, о, ou, uo). Since these verbs lacked alternations in the present tense, they were not sufficiently marked as strong and were more easily affected by inflectional class change.
Key words: historical linguistics, Germanic languages, Old High German, Middle High German, morphology, inflectional class, morphological change, strong verbs, weak verbs.
На протяжении всей письменной истории немецкого языка сильные глаголы постепенно уступают место слабым. Таким образом, словоизменительный тип слабых глаголов, который в прагерманском языке считался инновационным, постепенно стал продуктивным. Это проявляется как в том, что все новые глаголы, возникающие в языке путем суффиксации или заимствования, относятся к числу слабых, так и в том, что многие сильные глаголы в ходе истории немецкого языка меняют словоизменительный тип с сильного на слабый. Так, например,
др.-в.-нем. bellan 'лаять', waltan 'владеть' относятся к сильному типу (прош. вр. bal 'он лаял', bullun 'они лаяли'; wialt 'он владел', wialtun 'они владели'), а в современном немецком языке соответствующие глаголы принадлежат к слабому спряжению (bellen 'лаять' ~ bellte 'он лаял', bellten 'они лаяли'; walten 'владеть' ~ waltete 'он владел', walteten 'они владели'). Исключения из этого правила встречаются, но очень редко — буквально несколько случаев на протяжении более чем тысячелетней письменной истории немецкого языка.
Важно, что смена словоизменительного типа у отдельной лексемы — это не одномоментное событие, а сложный и постепенный процесс. Если проанализировать механизмы этого процесса, станет понятнее, какие факторы могут способствовать переходу тех или иных лексем из одного словоизменительного типа в другой или, напротив, сохранению словоизменительного типа. В данной статье предлагается теоретическая модель, описывающая условия для изменения словоизменительных типов, и в рамках этой модели анализируются древнейшие переходы глаголов из сильного спряжения в слабое, происходившие при переходе от древневерхненемецкого к средневерхненемецкому состоянию.
Немецкий язык не испытывал сильных внешних влияний, которые оказали бы влияние на морфологическую систему (в отличие, например, от английского языка). Из этого можно сделать вывод, что процесс смены словоизменительных типов немецких глаголов происходил в процессе усвоения языка как родного — при передаче языка от родителей детям1. Разумеется, человек вполне может вносить некоторые модификации в свой идиолект под влиянием речи окружающих людей и во взрослом состоянии, но основные характеристики языка все же закладываются именно в детском возрасте.
Язык не передается из поколения в поколение как целостная и нерушимая система. Возможность языковых изменений при том, что язык сохраняет свою коммуникативную функцию, обусловлена тем, что любой естественный язык избыточен: даже если ребенок не совсем точно воспроизводит язык родителей, подобные помехи не препятствуют эффективной коммуникации между носителями языка [Бурлак, Старостин, 2005: 25]. Другими словами, избыточность позволяет возникнуть вариативности в языке, а вариативность, в свою очередь, является предпосылкой для языковых изменений, поскольку один и тот же элемент может по-разному интерпретироваться говорящими. Этот механизм изменений охватывает все уровни языка: и фонетику [Бурлак, Старостин, 2005: 28-29], и синтаксис [Campbell, 2004: 284], и морфологию.
1 В языках с развитой литературной нормой ситуация осложняется из-за деятельности кодификаторов, но для древне- и средневерхненемецкого языков, о которых будет идти речь в данной статье, это нерелевантно.
Большинство морфологических изменений описывается как результат аналогии (ср. [Hock, 1991: 167-189]), но по сути эта аналогия обычно являет собой результат переинтерпретации исходного материала при освоении родного языка, о которой шла речь выше. Ни один человек не может хранить в памяти все формы всех слов, особенно в языке с достаточно богатой морфологией, каким является немецкий, и даже услышать все формы всех слов невозможно: при освоении языка люди слышат лишь небольшую часть словоформ и вынуждены достраивать остальные, выбирая для этого уже сформировавшиеся словоизменительные модели. В какой мере человек запоминает формы, а в какой мере порождает формы по правилам и моделям — вопрос дискуссионный, однако сам факт наличия двух этих механизмов не вызывает сомнений у исследователей [Clark, 2009: 178].
Основываясь на этом, можно описать механизм смены словоизменительного типа при передаче языка из поколения в поколение:
- человек, осваивающий язык, слышит и запоминает некоторое количество форм данного слова, которые позволяют отнести его более чем к одному словоизменительному типу, но выбирает при достройке форм не тот словоизменительный тип, который выбирался в языке до него.
В свою очередь, сохранение словоизменительного типа при передаче языка из поколения в поколение может происходить разными путями:
- человек, осваивающий язык, слышит и запоминает все формы данного слова, тем самым полностью сохраняя словоизменительный тип;
- человек, осваивающий язык, запоминает некоторое количество форм данного слова, которые позволяют отнести это слово только к одному словоизменительному типу — к тому, который выбирался в языке до него;
- человек, осваивающий язык, запоминает некоторое количество форм данного слова, которые позволяют отнести его более чем к одному словоизменительному типу, и выбирает при достройке форм тот же словоизменительный тип, который выбирался в языке до него.
Разумеется, все описанное выше — лишь упрощенное описание процесса, проходящего в сознании всего множества говорящих на языке. Отметим также, что более традиционные концепции сравнительно-исторического языкознания, не акцентирующие внимание на передаче языка из поколения в поколение, также способны объяснить механизм смены словоизменительных типов: например, в рамках структурализма речь шла бы о давлении системы. Однако предложенная выше модель полезна потому, что она показывает, как процесс изменения в языке, отражающийся в письменных памятниках, берет начало в речевой деятельности.
Как бы то ни было, сказанного еще недостаточно для работы с фактическим материалом, поскольку, как отмечалось выше, вопрос о соотношении запоминания форм и достройки по правилам еще далек от решения. Это означает, что необходимо искать наблюдаемые лингвистические факторы, способствующие изменениям или замедляющие их, а не абстрактно рассуждать о том, что человек слышит и запоминает. Кроме того, следует понять, почему при наличии конкуренции словоизменительных типов один из них оказывается победителем (другими словами, какой из них является продуктивным) и на каком этапе развития языка появляются возможность отнесения форм некоторого слова к разным типам. Необходимо также выяснить, почему одни слова более подвержены смене морфологического типа, чем другие.
В применении к конкретной проблеме перехода сильных глаголов в слабые в истории немецкого языка это означает, что необходимо дать ответ на три вопроса:
1) какой словоизменительный тип — сильные или слабые глаголы — является продуктивным в истории немецкого языка?
2) когда появилась возможность принять услышанные формы сильных глаголов за формы слабых глаголов?
3) какие формализуемые факторы могут привести к тому, что для одних слов вероятность смены словоизменительного типа оказывается выше, чем для других?
Вопрос о продуктивности глагольных типов в германистике решается однозначно. Для прагерманского периода можно говорить о том, что аблаут — продуктивное морфологическое средство и, соответственно, сильные глаголы являются продуктивным словоизменительным типом [van Coetsem, 1990: 13; Mailhammer, 2007: 50], однако в исторически засвидетельствованных германских языках, в том числе в немецком, продуктивным классом являются слабые глаголы [Nübling et al., 2010: 45]. Слабые глаголы оказались функционально более эффективны при образовании новых слов, чем сильные глаголы, поскольку они по большей части более регулярны. Среди слабых глаголов выделяется небольшое количество крупных классов, в отличие от сильных глаголов, где простая система классов уже к древнейшему периоду истории всех германских языков, за исключением готского, оказалась сильно затемнена фонетическими изменениями. При этом многие слабые глаголы образуют формы абсолютно регулярно: в них используется простое прибавление морфем без такого сложного морфологического средства, как чередование. Разумеется, в разных языках продуктивными могут оказываться разные классы слабых глаголов: например, в истории немецкого языка продуктивными стали 2-й и 3-й классы, а в истории английского языка и скандинавских языков — 2-й класс2. Правда, следует отметить, что регулярностью
2 Продуктивными в конечном итоге стали те классы, в которых морфонология отличалась наибольшей простотой: в этих классах не было чередований в основе,
отличаются не только слабые глаголы, но и некоторые классы сильных глаголов: например, I класс и разновидность III класса, в которой после чередующегося гласного следует носовой. Их ограниченная продуктивность проявляется в том, что в ходе истории западногерманских языков в состав этих классов вошли некоторые глаголы, изначально бывшие слабыми: например, ср.-в.-нем.prîsen 'хвалить' ~ прош. вр.prîste 'он хвалил' (совр. нем.preisen ~pries), ср.-англ. ringen 'звонить' ~ прош. вр. ringede 'он звонил' (совр. англ. ring ~ rang)3.
Массовое смешение сильных и слабых глаголов в немецком языке стало возможным начиная с конца древневерхненемецкого периода, когда в немецком языке все безударные гласные редуцировались до [э] (на письме — e). Разумеется, этот процесс в разных диалектах протекал с разной скоростью, а в некоторых маргинальных диалектах не завершился и до сих пор [Braune, Reiffenstein, 2004: 60-64], но традиционно именно ослабление безударных гласных считается одним из признаков, отграничивающих древневерхненемецкий от средневерхнемецкого [Solms, 2004: 1681]. До качественной редукции безударных гласных сильные глаголы отчетливо противопоставлялись слабым глаголам 2-го и 3-го класса, суффиксы которых характеризовались гласными о и е соответственно. Однако важно, что противопоставление сильных глаголов слабым глаголам 1-го класса было менее отчетливым, поскольку в большинстве форм презенса слабые глаголы 1-го класса формально не отличались от сильных глаголов, ср. парадигмы слабого глагола suochen 'искать' и сильного глагола rîtan 'ехать верхом':
Таблица 1
Сравнение парадигм настоящего времени слабых и сильных глаголов в древневерхненемецком языке
ед. ч. мн. ч.
1 suochu = ritu suochemës, suochamës, suochën ~ rïtumës, rïtamës, rïtemës, rïtëni
2 suochis = ritis suochet = ritet
3 suochit = ritit suochent Ф ritant
а наличие соединительного гласного препятствовало фузии на стыке корня и суффикса. В частности, в английском языке закрепление 2-го класса слабых глаголов как единственной продуктивной модели полностью согласуется с общим движением грамматического строя в сторону агглютинации.
3 Подчеркнем, что эти примеры представляют собой единичные случаи, которые могут быть объяснены воздействием тех или иных дополнительных факторов. Так, среднеанглийский глагол ringen стал сильным из-за формальной и семантической близости с глаголом singen 'петь', который изначально изменялся по сильному спряжению.
4 Формы 1 л. мн. ч. настоящего времени в древневерхненемецком языке отличались сильной вариативностью. Старейшими считаются формы на -umis, которые постепенно подвергались редукции, достигшей своего окончательного результата в средневерхненемецкой форме -en [Braune, Reiffenstein, 2004: 261-263].
Таким образом, некоторые предпосылки для смешения сильных и слабых глаголов имелись с самого начала древневерхненемецкого периода, а к его концу из-за редукции безударных гласных эти предпосылки усилились. Однако еще одно важное условие для того, чтобы какой-то глагол мог перейти из сильного типа в слабый, состоит в том, что человек, осваивающий язык, не должен был услышать и запомнить формы прошедшего времени этого глагола, поскольку они однозначно указывают на сильное спряжение. Особенно интересным представляется третий из перечисленных вопросов: почему некоторые глаголы более склонны менять словоизменительный тип, чем другие. Релевантные в этом случае факторы выводятся из модели, представленной выше. Вероятность смены словоизменительного типа будет более высокой в следующих случаях:
- осваивая язык, носитель слышит слишком мало форм глагола, чтобы однозначно отнести его к непродуктивному типу;
- осваивая язык, носитель слышит достаточно много форм, но сама парадигма глагола формально устроена так, что у носителя не оказывается оснований отнести глагол к непродуктивному типу.
В первом случае смена словоизменительного типа происходит у низкочастотных глаголов, во втором случае — у глаголов с особыми свойствами парадигмы. Таким образом, можно выделить два фактора, которые влияют на сохранение сильного спряжения или, напротив, на переход глагола в слабый тип: частотность и структура парадигмы.
Значение частотности для морфологической системы германских глаголов в последние годы изучается весьма активно. В 2007 г. в журнале «Nature» вышла статья, в которой при помощи статистических методов было доказано, что более частотные глаголы меньше склонны к регуляризации, чем менее частотные [Lieberman et al., 2007]. Исследование было выполнено на материале истории английского языка, но авторы явно претендуют на универсальность сделанных ими выводов, что отражается даже в названии их работы: "Quantifying the evolutionary dynamics of language", а не, например, "of English verbs". Аналогичное исследование, имеющее более традиционный лингвистический характер, было выполнено и для немецкого языка [Carroll et al., 2012]. Эти работы статистически подтверждают интуитивно очевидное утверждение, что более частотные слова хорошо сохраняют непродуктивный словоизменительный тип, а менее частотные слова склонны переходить в продуктивные типы.
Сложнее решить вопрос о структуре парадигмы и ее влиянии на сохранение/смену словоизменительного типа. В [Carroll et al., 2012: 164] приводится таблица, показывающая, что распространенность
перехода в слабый тип разнится по классам глаголов: наиболее склонны к смене спряжения сильные глаголы VII класса. Однако это лишь констатация факта, который нуждается в объяснении.
Такое объяснение может быть предложено в рамках модели смены словоизменительных типов, описанной выше. Материалом для нашего анализа послужат древнейшие изменения словоизменительных типов, которые происходили при переходе от древневерхненемецкого языка к средневерхненемецкому.
Подсчет, выполненный по словарю [Seebold, 1970], показывает, что в древневерхненемецком языке имеется 270 сильных глаголов (если учитывать только непроизводные глаголы и не принимать во внимание образования с превербами). Разумеется, это число не является абсолютно точным, поскольку для редких глаголов многое зависит от интерпретации отдельных примеров.
Из этих 270 сильных глаголов по слабому спряжению в средне-верхненемецком (исключительно или с сохранением редких реликтовых сильных форм) изменяются 14 глаголов, перечисленных ниже с разделением по классам (глаголы даются в нормализованной древневерхненемецкой форме):
I: glizan 'блестеть';
II: brühhan 'использовать';
III: limpfan 'подходить, соответствовать', sinnan 'идти';
IV (также V): lehhan 'капать';
V: klenan 'мазать';
VI: laffan 'хлебать';
VII: bluozan 'приносить в жертву', bozan 'бить', eihhan 'требовать', erren 'пахать'5, fluohhan 'бить', ouhhan 'увеличивать', zeisan 'дёргать'.
Переход в слабое спряжение — это вероятностный процесс, напоминающий процесс радиоактивного распада, так что нет необходимости говорить про каждый отдельный глагол, почему он перешел или не перешел в слабое спряжение. Однако имеет смысл искать объяснение в том случае, если статистически резко выделяется из общей массы целая группа глаголов, а именно сильные глаголы VII класса.
Если сопоставить количество глаголов, сменивших словоизменительный тип, с общим количеством глаголов в каждом из классов, получаем данные, представленные в табл. 2.
5 В других древнегерманских языках этот глагол является слабым: ср. др.-англ. erian, др.-исл. erja (в готском языке фиксируется только форма причастия I arjandan, которая не позволяет определить, имеем ли мы дело с сильным j-презентным глаголом или со слабым глаголом 1-го класса). Однако в древневерхненемецком языке он образует сильный претерит iarun с вокализмом, характерным для VII класса [Seebold, 1970: 82], хотя некоторые исследователи считают такое образование немецкой инновацией [van Coetsem, 1980: 336].
Таблица 2
Переход др.-в.-нем. сильных глаголов в ср.-в.-нем. слабое спряжение: распределение по классам
Класс Переход в слабое спряжение в ср.-в.-нем. Число глаголов в др.-в.-нем. % перехода в слабое спряжение
I 1 49 2,0
II 1 40 2,5
III 2 64 3,1
IV 1 29 3,4
V 1 27 3,7
VI 1 23 4,3
VII 7 38 18,4
Эта таблица подтверждает, что глаголы VII класса были особенно склонны к переходу в слабое спряжение (что отмечается уже в статье [Carroll et al., 2012]), но все равно не дает объяснения этому факту. Ситуация становится более понятной, если привести распределение глаголов внутри VII класса в зависимости от корневого гласного:
Таблица 3
Переход др.-в.-нем. сильных глаголов VII класса в ср.-в.-нем. слабое спряжение: распределение по корневым гласным
Класс Переход в слабое спряжение Число глаголов % перехода в слабое
в ср.-в.-нем. в др.-в.-нем. спряжение
VII (a) 0 11 0
VII (а) 0 10 0
VII (е) 1 1 100,0
VII (ег) 2 6 33,3
VII (о) 1 3 33,3
VII (ou) 1 3 33,3
VII (uo) 2 4 50,0
Из табл. 3 видно, что особую склонность к переходу в слабое спряжение имеют редкие подтипы VII класса — глаголы с корневыми гласными, отличными от а и а.
Устойчивость сильных глаголов с корневым а объясняется просто: эти глаголы имеют чередование по умлауту в форме 2-3 л. ед. ч. настоящего времени (др.-в.-нем. НаНап 'держать' ~ Нв1Ш 'ты держишь', Нв1Ш 'он держит'). Соответственно, если люди, осваивающие язык, запоминают формы с двумя разными корневыми гласными,
они неизбежно вынуждены отнести глагол к числу сильных глаголов и не могут достраивать его формы по слабому типу. В случае корневых гласных e, ei, о, ou, uo умлаут в древневерхненемецком отсутствовал (др.-в.-нем. loufan 'бежать' ~ loufis 'ты бежишь', loufit 'он бежит'; bozan 'бить' ~ bozis 'ты бьешь', bozit 'он бьет'). Соответственно, если при освоении языка глагол 'бить' встречался людям только в формах настоящего времени, они не могли сделать вывод о том, что этот глагол является сильным, поскольку данные формы не отмечены чередованием, а окончания совпадают с окончаниями слабых глаголов или очень похожи на них (см. табл. 1). Поэтому при определении словоизменительного типа у таких глаголов конкурировали непродуктивный сильный тип и продуктивный слабый тип, и неудивительно, что победителем в итоге часто оказывался второй. При этом сильные глаголы с e, ei, о, ou, uo не пользовались поддержкой системы, так как их было мало. Например, если носитель языка слышал только в формах настоящего времени глагол с корневым г, у него было достаточно оснований отнести его к сильному спряжению, ориентируясь на корневой гласный, поскольку глаголы с корневым г обильно представлены в системе сильных глаголов: долгое г характеризует все глаголы I класса, которых насчитывается около полусотни. Однако в случае с e, ei, о, ou, uo таких моделей для аналогической аттракции не было, поскольку в каждый из этих подклассов входило очень ограниченное число глаголов.
Остается вопрос о том, почему оказалось устойчивым сильное спряжение у глаголов VII класса на а. Дело в том, что, по-видимому, эти глаголы получили чередование по умлауту раньше, чем глаголы редких подтипов VII класса: умлаут долгого а свидетельствуется уже во франкских памятниках рубежа X-XI в. [Braune, Reiffenstein, 2004: 37], тогда как гласные о, ou, uo подвергались умлауту только в средневерхненемецком. Возможно, сравнительно ранний умлаут а вызван влиянием краткого a, которое претерпело умлаут еще в до-письменный период. Кроме того, даже если умлаута в глаголах c а и не было, это довольно обширный класс, включающий 10 глаголов, и если запомнить как сильные несколько наиболее частотных глаголов с а (например, lazan 'позволять', fahan 'ловить', ratan 'советовать'), то по аналогии можно выбрать сильное спряжение для других глаголов с тем же корневым гласным, принадлежность которых к словоизменительному типу неочевидна.
Таким образом, смена сильного спряжения на слабое в истории немецкого языка — это сложный процесс, который затрагивает низкочастотные глаголы, глаголы, относящиеся к малым классам, не дающие достаточных оснований для аналогической аттракции,
и глаголы с особой структурой парадигмы (недостаточно маркированные как сильные из-за отсутствия чередования в ед. ч. наст. вр.). Особенно склонны к переходу в слабое спряжение сильные глаголы VII класса с редким корневым вокализмом (с e, ei, о, ou, uo). Эти выводы согласуются и с теоретической моделью, объясняющей изменение словоизменительных типов как результат помех при передаче языка из поколение в поколение, и с реальными событиями, происходившими на рубеже древневерхненемецкого и средневерхненемецкого периодов и отражающимися в письменных памятниках.
Список литературы
Бурлак С.А., Старостин С.А. Сравнительно-историческое языкознание. М., 2005.
Braune W., Reiffenstein I. Althochdeutsche Grammatik. 15. Aufl. Tübingen, 2004.
Campbell L. Historical linguistics: an introduction. Edinburgh, 2004. Carroll R., Svare R., Salmons J. Quantifying the evolutionary dynamics of German verbs // Journal of Historical Linguistics. 2012. № 2. 153-172. Clark E.V. First language acquisition. Cambridge, 2009.
Coetsem F. van. Germanic verbal ablaut and its development // Contributions to historical linguistics: issues and materials / Ed. by F. van Coetsem and L.R. Waugh. Leiden, 1980. Coetsem F. van. Ablaut and reduplication in the Germanic verb. Heidelberg, 1990.
Hock H.H. Principles of historical linguistics. Berlin; N. Y., 1991. Lieberman E., Michel J.-B., Jackson J., Tang T., Nowak M.A. Quantifying the
evolutionary dynamics of language // Nature. 2007. № 449. 713-716. Mailhammer R. The Germanic strong verbs. Berlin; N. Y., 2007. NüblingD., Dammel A., Duke J., Szczepaniak R. Historische Sprachwissenschaft des Deutschen: Eine Einführung in die Prinzipien des Sprachwandels. 3. Aufl. Tübingen, 2010.
Seebold E. Vergleichendes und etymologisches Wörterbuch der germanischen
starken Verben. The Hague; Paris, 1970. Solms H.-J. Vom Althochdeutschen zum Neuhochdeutschen // Morphologie. Ein internationales Handbuch zur Flexion und Wortbildung. Hg. v. G. Booij, Ch. Lehmann, J. Mugdan, S. Skopeteas. 2. Halbband. Berlin; N. Y., 2004. S. 1680-1698.
Сведения об авторе: Пиперски Александр Чедович, аспирант кафедры германской и кельтской филологии филол. ф-та МГУ имени М.В. Ломоносова. E-mail: apiperski@gmail.com
