CC BY
13
Х. Фогель
ПЕРЕДЫШКА ИЛИ ПОВОРОТ?
(К ТЕКУЩИМ ДИСКУССИЯМ О ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКЕ РОССИИ)
Хайнрих Фогель - немецкий политолог.
Призыв президента Медведева к российским дипломатам в 2009 г. сочетать модернизацию страны с содержанием и стилем внешней политики свидетельствовал о прагматическом изменении курса, при котором традиционная великодержавная политика должна была уступить место открытости Западу. Последовало несколько сенсационных инициатив, ожививших дискуссии о российской внешней политике на Западе - таких как предложение создать общеевропейскую систему безопасности, интенсифицировать сотрудничество с НАТО и сформировать континентальный общий рынок от Лиссабона до Владивостока.
ЕС и администрация Обамы встречают эти сигналы с позитивным любопытством. Тем не менее сдержанность Москвы в поисках согласованных решений во многих конфликтных областях международной политики, с одной стороны, и противоречивые тенденции во внутренней политике России -с другой, продолжают усиливать сомнения. Скепсис проявляют прежде всего новые члены ЕС из Центральной и Восточной Европы и Прибалтики, а в США фундаменталистская консервативная оппозиция клеймит готовность администрации к «перезагрузке» отношений с Россией как предательство интересов собственной безопасности. Представители исторической школы указывают на традицию русской политики - в периоды слабости брать передышку для сотрудничества, чтобы потом с новыми силами вновь возвратиться к старой игре с нулевой суммой в соответствии с девизом, приписываемым Петру Великому: «Пару десятилетий Европа будет нам нужна, но потом мы отвернемся от нее».
После распада Советского Союза отношение к России как новому партнеру постоянно зависит от того, можно ли верить ей. Однако ни исторических аналогий, ни одной лишь надежды на новую эру стратегического парт-
нерства недостаточно, чтобы оценить серьезность провозглашенного Москвой изменения курса. В этой статье обобщаются итоги последних лет, рассматриваются возможные мотивы нового развития событий, анализируются примеры аргументации и адресные группы российской внешней политики, а также образцы желаемой модернизации и ее партнеры.
Новый экономический реализм
«Запад не любит нас, потому что мы большие и сильные». Этот тезис Владимира Путина, относящийся к 2006 г., наилучшим образом выражает возобновленную претензию России на статус великой державы. И действительно, консолидация централизованного российского государства, восстановление контроля над государством и обществом, высокие темпы роста экономики и успешная демонстрация силы в области энергетической и военной политики против Украины и Грузии вновь послужили основанием для взгляда на международную политику как на игру с нулевой суммой между соперничающими державами.
Для Кремля возобновившаяся конфронтация с Западом имела желательный побочный эффект - внутриполитические и общественно-политические недостатки отступили в общественном сознании на задний план. Поставив российской общественности диагноз «ослабленный иммунитет против внешних влияний» (Сурков), ее вынудили занять позицию рефлекторной самозащиты, при которой любая попытка обсудить альтернативные политические стандарты рассматривается как подрывные действия. Рост патриотических настроений послужил подкреплению и внешнеполитических приоритетов руководства. Одновременно с этим недостаточная дееспособность ЕС, с трудом скрываемые европейско-американские разногласия по вопросам политики безопасности, тяжелое внутриполитическое положение соседних постсоветских государств усилили у России чувство вновь обретенного равенства с США.
При этом не составляло никакого секрета сколь мало производительность, доля инноваций и структура экспорта российской экономики отвечают требованиям высокотехнологичного глобального соревнования. Для геополитических традиционалистов в Москве представляло опасность растущее осознание того, насколько сильно пострадала способность страны к поддержанию военной мощи. Отрицательный тренд демографического развития в долгосрочной перспективе поставил под вопрос даже обороноспособность государства. Правда, ядерной компоненты было все еще достаточно для сдерживания традиционных угроз, но устаревание военной техники, сильно выраженные недостатки в образовании и организации в вооруженных силах сделали неизбежными дорогостоящую модернизацию и требующие времени
реформы (анализ военного триумфа в Грузии парадоксальным образом представил тому последнее доказательство).
В 2006 г. на конференции послов в российском МИДе президент Путин расставил новые акценты, потребовав, чтобы отношения между странами СНГ и Россией стали как можно привлекательнее «не только для нас, но и для партнеров». Была поставлена задача «завоевать умы и сердца братских народов» путем более интенсивного сотрудничества в области образовании и исследований, а также путем прямых контактов с негосударственными организациями. С тех пор снято табу с публичных дискуссий о наследии советской блоковой политики. Одновременно были предприняты дополнительные усилия, чтобы улучшить в западных странах отрицательный имидж России путем создания лоббистских организаций и агентств по работе с общественностью.
Изменения на международной арене в последующие годы подтвердили необходимость пересмотра главных посылок прежней внешней политики и политики безопасности. Так, прежде всего готовность новой вашингтонской администрации к «перезагрузке» двусторонних отношений поставила под вопрос стандартную постсоветскую аргументацию относительно внешней опасности. Но в конечном счете лишь кризис глобальных финансовых рынков и спад мировой конъюнктуры заставили российское руководство осознать взаимосвязь между структурными недостатками российской экономики, застоем во внутренней политике и чрезмерной эксплуатацией собственных ресурсов. Зеленый свет для начала общей дискуссии о принципах был дан в мае 2010 г. после публикации материалов российского МИДа, в которых содержалось требование отказаться от схемы «друг-враг» и перейти к «эффективному и систематическому использованию всех факторов в целях долговременного развития России».
Открытие «мягкой силы»
Однако подобная глубокая переориентация все еще наталкивается на ограничения, которые коренятся во внешнеполитическом наследии СССР и в традиционной политике периода 2000-2009-х годов. Использование военных и экономических средств влияния вновь отягощает имидж России в глазах внешнего мира, тем более что за последние десять лет накопилось достаточно материала в подтверждение тезиса о том, что международный удельный вес страны в значительной мере зависит от имеющегося у нее потенциала «мягкой силы». Лишь на основе этой, введенной в оборот Дж. Наем, категории, может быть понята утрата свободы действий «последней оставшейся супердержавой - США» с их подавляющим арсеналом военных и экономических ресурсов. Най различает три аспекта международной силы: «Ты можешь
принудить их угрозами, ты можешь подкупить их деньгами, ты можешь кооптировать их». Угроза применения силы или экономических санкций обеспечивает влияние, но отнюдь не принятие чужих целей, а дипломатические и пропагандистские усилия лишь тогда дают стойкий эффект, когда основаны на учете долговременного опыта, особенностей восприятия, а также идеологии другой стороны. Только общность ценностей и целей ведет к признанию, доверию и той притягательности, которая позволяет действующему субъекту утвердить свои предпочтения перед другими и даже заставить их «захотеть того, что он хочет сам».
Лишь в последние годы это измерение силы нашло свое отражение в российских дискуссиях. Если свести понятие «мягкой силы» к ее оперативной функции - возможностям мобилизации политических элит и общественного мнения стран-партнеров в поддержку российских целей, то новым независимым государствам - Молдавии, Украине, Казахстану, Киргизии, Беларуси, а также Грузии, с их балансирующим на грани народным хозяйством, с их нередко расколотой, во всяком случае сомнительной национальной идентичностью, - действительно трудно следовать курсом, противоречащим взглядам России. Эстонии и Латвии удалось нейтрализовать потенциал русскоговорящей пятой колонны через бегство в НАТО и ЕС, но и они хорошо научились учитывать в своих политических планах предвидимую реакцию России, -гораздо лучше, чем, скажем, Польша или Чешская Республика. В 2007 г. авторитетное исследование Европейского Совета по международным отношениям пришло к неутешительному выводу: «Россия не стала ближе Европе. А в своем отношении к суверенитету, силе и международному порядку она двигалась в противоположном направлении».
Тут Россия располагает дополнительными, нетрадиционными средствами, которые были продемонстрированы ею во время осады эстонского посольства в Москве членами молодежной организации «Наши» и кратковременным саботажем Интернета в Эстонии. Своей риторикой о «зонах привилегированных российских интересов», практикой экстратерриториального предоставления российского гражданства и санкционирования «законом об обороне» от ноября 2009 г. повсеместной защиты российских соотечественников Москва давно перешагнула границу «жесткой силы». Речь здесь идет уже не об экспериментах с «мягкой силой», а о классических примерах для учебника под названием «Как не завоевывать себе друзей».
Адресные группы и образцы аргументации
В соседних государствах - бывших советских республиках консолидация обретенной национальной идентичности затрудняется прежде всего наличием значительных этнических русских меньшинств. Даже новые члены НАТО,
такие как Латвия, испытывают постоянные проблемы с интеграцией русскоязычного населения. Нельзя недооценивать складывавшиеся поколениями и перешагивающие через новые границы семейные связи, так же как и значительные миграционные потоки гастарбайтеров из соседних южных республик. С этой точки зрения русский как язык общения в СНГ выступает инструментом неоимперской внешней политики, становясь носителем образов русской истории, образцов идентификации и стандартов политической культуры.
Восстановление Русской православной церкви в ее исторической функции опоры государства расширяет возможности политического влияния, прежде всего в славяноязычных регионах. Выступления государственной церкви против ползучего упадочничества секуляризированной Европы, совершаемого католицизмом религиозного переворота и против евангелистских сект сопровождаются сильными политическими эффектами, ибо распространяющийся отсюда ореол затрагивает верующих на пространстве от Молдавии до Казахстана, в таких странах как Болгария, Латвия, Грузия, Румыния, Сербия и Греция.
Очевидное нежелание российского руководства слишком тщательно различать воинствующих исламистов, с одной стороны, и стремящиеся к этническим и демократическим свободам меньшинства на Кавказе - с другой, вписывается в мировоззрение авторитарно-националистических элит во всем мире. Когда же речь заходит об отклонении юрисдикции международного трибунала, о праве на повсеместное военное вмешательство для защиты своих граждан или о перспективах международного права на гуманитарную интервенцию, - здесь международная солидарность порой становится еще шире. Тут жесткие реалисты всех стран давно соединились.
В качестве аргумента против западной критики используется прежде всего упрек в русофобии (русский вариант излюбленного аргумента, обычно применяемого в международных спорах), а также парадигма пережитой несправедливости, унижений и оскорблений, с помощью которой русская история сводится к картине героического освобождения, к превращению из жертвы в морального победителя в европейских катастрофах ХХ столетия. Для серьезных историков подобная интерпретация нуждается в дополнениях. Однако характеристика крушения Советского Союза В. Путиным как «величайшей катастрофы ХХ века», несомненно, соответствует мировоззрению большой части российской элиты и русскоязычной диаспоры.
В Европе требование «новой архитектуры безопасности» возымело действие не в последнюю очередь потому, что эта формула вызывала позитивные ассоциации с «общеевропейским домом» и переориентацией советской внешней политики и политики безопасности при М. Горбачёве. Мысль о принадлежности России к европейскому культурному пространству и об
уникальной «русской душе», обладающей превосходством над западной рациональностью, проникала в сознание собственных, далеко не малозначимых, адресных групп. Хотя эти последние думают скорее о Толстом и Чайковском, здесь могут быть затронуты и эмоциональные струны их сознания в интересах российской политики.
Обоснование усиливающейся авторитарности правления при Б. Ельцине и в первый период правления В. Путина ссылкой на альтернативу «стабилизация или демократизация» обладало известной убедительностью ввиду очевидной опасности для целостности российского государства. Здесь наиболее важной адресной группой были представители западной экспортной экономики, традиционно склонные к сдержанности в политических вопросах. Но и им - ввиду длительного дефицита законности и прозрачности - трудно было согласиться с оправданием замедленной демократизации, отодвигаемой на будущее. Наивное ожидание быстрой победы демократии и рыночной экономики в России, еще десять лет назад распространенное на Западе, повсюду сменилось унылым прагматизмом.
В этом мало что может изменить перспектива пропагандировавшейся премьер-министром Путиным в ноябре 2010 г. зоны свободной торговли и валютного союза «от Лиссабона до Владивостока», даже ассоциирования с ЕС. Слишком высокий уровень политической абстрактности этих рассуждений порицают не только закоренелые критики России. Постоянные попытки представить российскую монополию в качестве гарантии беспрепятственного энергоснабжения Европы обесценили утверждения о неисчерпаемых ресурсах России и взаимодополняемости российских и европейских экономических структур.
Модернизация и ее партнеры
Сегодня надежды на однозначное изменение российской внешней политики с целью надежного и интенсивного сотрудничества с Западом основываются прежде всего на возглавляемой президентом Медведевым кампании по всеобъемлющей модернизации страны. Готовности Запада предоставить деньги, знания и машины могли бы способствовать открытость, миролюбие и укрепление законности. Очевидно, московское руководство осознало, что невозможно присоединиться к индустриализованному миру без опоры на решения, оправдавшие себя прежде всего в экономически и технически развитых государствах Европы.
Основные положения объявленной политики - импорт наиболее современных машин и технологий, содействие инновациям путем усиления кооперации в сфере исследований и разработок - позволяют сделать вывод об однозначно технократическом понимании модернизации; вопросы, касающиеся
слабостей общеэкономического и институционального порядка, остаются без ответа. Так, даже диагноз безбрежной коррупции в России, поставленный президентом Медведевым, привел лишь к попыткам усиления государственного надзора. Западные наблюдатели в основном приходят к выводу, что в конечном счете речь идет не более чем о поверхностных мерах, которые оставят в неприкосновенности распределение власти и доходов.
По-прежнему бытующие представления, что предлагаемые Западом реформы являются идеологическим миссионерством, которое служит интересам установления разрушительной западной модели, определенно рассчитаны на неоконсервативные группировки, приверженные теориям заговора. Но когда даже дружелюбно-сдержанно сформулированные Западом вопросы относительно изъянов российской правовой системы, недостатков в применении взаимно согласованных стандартов еще осенью 2010 г. отвергаются государственным руководством под предлогом недопустимости «вмешательства во внутренние дела», - многие наблюдатели воспринимают это как «дежа-вю». Тем самым подкрепляются сомнения в серьезности, а значит - в успехе намерений осуществлять модернизацию.
Язык внутриполитических дебатов в Москве и по сей день засорен абстрактными мобилизационными лозунгами. Так, в сегодняшнем словоупотреблении понятие «модернизации» так же ни к чему не обязывает, как и понятие «реформ» ельцинской эры. Высказывание президента Медведева о необходимости гуманизации общественных систем повсюду в мире и прежде всего в собственной стране, поначалу заставило задуматься, однако в этой формулировке понятие системы не было распространено на конкретные функциональные взаимосвязи. Понимание «демократии» продолжает носить расплывчатый и оборонительный характер - как, например, в формулировке слывущего главным идеологом Владислава Суркова о том, что всякое новое техническое изобретение есть «изобретение свободы», а «судьба демократии ... в конечном счете определяется не партиями, а инженерами, учеными и предпринимателями».
Концепция технологических центров типа «Сколково» традиционно напоминает карантинные «особые экономические зоны» Китая периода 90-х годов; устранение же общеэкономических институциональных слабостей остается под вопросом. Так, самодиагностированная безбрежная коррупция связывается лишь с недостатками механизмов государственного контроля, но на детальное обсуждение очевидных изъянов политической и общественной системы наложено табу. Разумеется, и западным партнерам по модернизации приходится иметь дело с проблемой коррупции, однако их опыт показывает, что борьба с этой общественной эпидемией превратится в сизифов труд и не сможет быть выиграна с помощью политических кампаний, даже прокуратуры и полиции. Только прозрачность в принятии всех по-
литических и экономических решений, т.е. последовательно осуществляемая свобода информации и прессы, защищаемая независимым правосудием и поддерживаемая осознающим проблему государственным руководством, создает то общественное доверие к дееспособности государства, которое делает возможными политическую стабильность и экономический рост.
Сначала США и страны - члены ЕС были объявлены равноправными партнерами по модернизации. Таким образом «Запад» - как обобщенное понятие, все еще используемое во внешнеполитической полемике как образ врага - на первый взгляд был реабилитирован. После внешнеполитического наступления В. Путина в ноябре 2010 г., призванного придать привлекательность его образу, стало заметно явное смещение ожиданий в пользу ЕС. Если учесть, что в российской внешней политике США традиционно рассматривались как главный геополитический соперник, то такое смещение акцентов удивляет, - правда, лишь на первый взгляд. Пожалуй, главное здесь - растущее беспокойство Москвы в связи с ограничением внешнеполитической свободы действий президента Обамы после выборов в Конгресс в ноябре 2010 г. и реальной опасностью нового ужесточения американской политики по отношению к России. Между тем с ЕС и его членами, задающими тон во внешней политике, имеется длительный опыт добрососедского сотрудничества, несмотря на то, что диалог с Брюсселем постоянно тормозился из-за противоположных мнений и интересов на внутриевропейском интеграционном пространстве.
Однако смена партнера не решает основной проблемы: успех модерниза-ционного партнерства находится в зависимости от совместимости технических норм, правовых и экономических систем и не в последнюю очередь -политических культур участвующих государств. Чем выше взаимная согласованность механизмов функционирования и санкций, тем ниже издержки при заимствовании технических и организационных решений. В то же время свойственные одной стране недостатки правовых норм, допускающие сомнительные критерии экономического успеха и откровенную коррупцию, становятся проблемой и для партнера. В этом отношении российской стороне требуется глубокое реформирование. Здесь призывы к крупным геополитическим проектам не послужат заменой.
Рамки внешней политики и политики безопасности
За прошедшие годы исходная основа российской внешней политики и политики безопасности заметно укрепилась. Военный успех в конфликте с Грузией отнюдь не имеет такого значения, как соглашение с Украиной о продлении срока действия договора о базе Черноморского флота в Севасто-
поле до 2042 г. и успешное вмешательство во внутреннюю политику Украины, Молдавии и Киргизии.
Усиление региональной гегемонии России, конечно, демонстрирует собственную динамику, которая неизбежно вступает в противоречие с российскими признаниями суверенитета соседних стран, ибо возрастает искушение вновь заняться «собиранием русских земель». Тлеющий межэтнический конфликт в Киргизии показывает, что неоимперская политика также несет с собой риск экономического перенапряжения и совместной политической ответственности. Если отвлечься от энергетической политики, то не существует привлекательного идеологического обоснования, которое могло бы убедить население, особенно соседних государств на Юге, в преимуществах российской гегемонии. Для них вряд ли является секретом, насколько накалилась в самой России атмосфера межэтнических отношений и усилились группировки, представляющие агрессивный русский национализм.
Значение сотрудничества с Россией по многим проблемам мировой политики, не в последнюю очередь по проблемам европейской безопасности, очевидно. Вплоть до недавнего прошлого российская внешняя политика отличалась заметной двойственностью - как по своей направленности, так и по последствиям. Предпочтение, отдававшееся двусторонним соглашениям с европейскими партнерами, провозглашаемым в качестве «стратегических», порождало подозрение, что продолжается классическая советская политика раскола в отношении ставших обузой организаций Запада (НАТО, ОБСЕ). С недавних пор появились ободряющие признаки усиления готовности к сотрудничеству. Подписание нового соглашения с США о сокращении стратегических вооружений (New START) является важным шагом не только в смысле традиционного контроля над вооружениями в двусторонних отношениях с США, - оно, безусловно, увеличивает предпосылки для всемирного контроля и сокращения ядерных вооружений. По вопросу о международных санкциях против Ирана Москва также отошла от своей позиции затяжек. Но самое наглядное - это деэскалация споров о размещении американской противоракетной системы в Центральной Европе в пользу согласованного с НАТО в Лиссабоне совместного проекта создания соответствующей системы вооружения. Теперь ответственность за дальнейший прогресс в этой области лежит на Вашингтоне (где уже, разумеется, формируется сопротивление гло-балистских стратегов и военного лобби).
Следующие важные активы российской внешней политики последних месяцев - это ратификация блокированного с 2006 г. плана реформ (14-й протокол) для Европейского суда по правам человека, взволнованная реакция российского руководства в связи с катастрофой самолета с польской делегацией, прибывшей в Смоленск отмечать памятную дату, а также официальное признание Государственной думой ответственности советского руководства
за массовые убийства в Катыни. Такие шаги больше пригодны для того, чтобы устранить недоверие к России в государствах Центральной Европы, чем провозглашение великих геополитических перспектив.
В сознании партнеров на Западе сохраняется один значимый фактор неопределенности - недостаточная прозрачность распределения компетенций и процессов принятия решений в Москве. Высокая степень персонализации политики и длительная дискуссия внутри руководящего тандема по поводу баланса власти (кто кого), гарантированное думское большинство при голосовании за любые руководящие решения, публично выраженные сомнения политических стратегов в политической зрелости русского народа - все это неизбежно порождает неопределенность. Доверие формируется не РЯ-акциями, а внятностью политических программ, определенностью действий и не в последнюю очередь - готовностью к компромиссам. Даже несмотря на то, что дискуссии по проблемам численности обычных вооруженных сил в Европе (ОВСЕ) полностью замерли, все же размещение в Абхазии и Южной Осетии зенитных ракет не служит сигналом очередной готовности к взаимопониманию. Российское правительство ничем не рисковало бы, приняв решение отвести свои войска, как это и записано в соглашении с ЕС, на исходные позиции до войны с Грузией.
Итак, на Западе продолжаются горячие дискуссии о тайных геостратегических планах Москвы. «Перезагрузка» в отношениях с США затягивается, так как значительная часть американского внешнеполитического истеблишмента отказывается от всеобъемлющего сотрудничества. Они упускают из виду, сколь мало в Москве укреплен внутриполитический грунт и насколько российская внешняя политика зациклена на чуть ли не мифической цели встать вровень с США. Так рефлекторные сомнения в готовности российского партнера к сотрудничеству превращаются в самоосуществленное пророчество, поскольку служат укреплению как раз тех реакционных сил в России, чья победа стала бы неожиданностью даже для западных сторонников бдительности во внешней политике. В свою очередь, умножающиеся признаки дрейфа российской модернизации в направлении авторитарной модели дают козыри в руки тем силам на Западе, которые еще перестройку М. Горбачёва считали советским пропагандистским трюком.
Сотрудничество с ЕС может здесь послужить важным полевым испытанием, направленным на то, чтобы остановить губительный круговорот и стабилизировать медленный процесс переосмысления, происходящий в Москве. Приглашение к модернизационному партнерству с целью содействовать «открытости, самостоятельности и свободе развития индивида и всего общества» (Медведев) предполагает нечто большее, чем совместную работу над несколькими крупными проектами. Без систематической доработки главным образом правовых стандартов в России прорыв к инновационному обществу 36
вновь свелся бы к ориентации на «маяки», а модернизационное партнерство осталось бы риторической фразой для политических коммюнике. Тон текущих споров об основах соглашения между Россией и ЕС отмечен ненужной раздраженностью, чему в немалой степени способствуют и не слишком приличные намеки на «возможный новый кризис в энергетической сфере» в случае неудачи урегулирования с ЕС (слова премьер-министра Путина в Берлине 25.11.1010).
При взгляде на политику ЕС и США по отношению к России многое говорит в пользу того, чтобы активизировать сотрудничество, прежде всего в тех областях, где оно, с точки зрения безопасности, до сих пор считалось рискованным, даже просто немыслимым, но где российская индустрия могла бы внести важный вклад. В 90-е годы прошлого столетия уже провалился совместный проект дальнейшей разработки советского большегрузного самолета (АН-124) - в частности, и по причине сопротивления европейской индустрии. Сегодня, благодаря лиссабонскому соглашению, ничто не мешает возможности сотрудничества в разработке современных систем противоракетной обороны - ничто, кроме философии безопасности, управляемой лоббистами. Задача политики - взять верх над частными интересами тех, кто зарабатывает на реанимировании устаревших сценариев угроз.
Все участники должны осознать, что геостратегические спекуляции в таких категориях, как «окружение или сотрудничество» или «стратегическая передышка или поворот» давно затмеваются угрожающими масштабами проблем, перешагнувших государственные границы. Слишком многие государства потерпели крах или стоят перед распадом, изменение климата приводит в движение огромные миграционные потоки, не поставлены под контроль организованная преступность, распространение расщепляющихся материалов, международная торговля оружием и спекуляция жизненно важным сырьем, а защита глобальных финансовых рынков от новых кризисов далека от завершения. Перед лицом подобных вызовов, которые не делают различий между Россией и «Западом», продвижение по пути прежней политики доверия малыми, недоверчивыми шагами отнимает слишком много времени. Да и внешняя политика России слишком медлительна. При этом, однако, полезные инициативы из Москвы по разработке совместных стратегий ограничения указанных проблем были бы более чем желанны.
Литература
1. Cohen S. The New American Cold War (http://www.thenation.com/doc/20060710/cohen)
2. Entous A., Weisman J. Russian Missiles Fuel U.S. Worries // Wallstreet Journal, 25.11.2010.
3. Kanet R.E. Russia and the European Union: The U.S. Impact on the Relationship // R.E. Kanet (ed.), A Resurgent Russia and the West: The European Union, NATO and Beyond. 2009.
4. Lang O. Die polnisch-russischen Beziehungen nach der Tragödie von Smolensk // RusslandAnalysen. - 23.04.2010, N 199.
5. Lebahn A. Modernisierer statt Marionette - Wie Dmitri Medwedew Russlands Politik sanft revolutioniert // Internationale Politik. - Bonn, 2010, September / Oktober. - S. 60-65.
6. Leonhard M., Popescu N. A Power Audit of EU-Russia Relations. - European Council on Foreign Relations, London, November 2007.
7. Mangold K. Europa muss Russland mehr Zeit lassen // Süddeutsche Zeitung, 15.10.2008.
8. Nye J. Soft Power: The Means to Success in World Politics. - N.Y., 2004.
9. Pleines H. Russland in wirtschaftsbezogenen Länderrankings, Russland-Analysen. -
30.10.2009. - N 190.
10. Putin V. Für freien Handel von Lissabon bis Wladiwostok // Süddeutsche Zeitung,
25.11.2010.
11. Ryabov A. A Turn to West (Commentary) // Gazeta.ru, November 13, 2010.
12. Romney M. Obama's Worst Foreign-policy Mistake // The Washington Post, July 6, 2010.
13. Ryshkow W. Systemerhalt durch «Modernisierung» // Russland-Analysen. - 16.07.2010. -N 205.
14. Schroedel L. Europäische Sicherheit: Reaktionen im Westen auf Russlands Initiative // SWP-Zeitschriftenschau. - B., 2010. - 4 Juli.
15. Schröder H.-H. Elitekonstellationen in Medwedews Russland // Russland-Analysen. -04.06.2010. - N 202.
16. Solovev E. Der Faktor «Soft Power» in der Politik der Russischen Föderation gegenüber dem postsowjetischen Raum (russisch) // Rossija i novye gosudarstva, September 2009.
(Статья завершена 01.12.10)
