Передовой отряд генерал-лейтенанта И.В. Гурко и болгары летом 1877 г. (по воспоминаниям участников русско-турецкой войны 1877–1878 гг.) Текст научной статьи по специальности «История и археология»

DOI 10.31168/2618-8570.2019.8

Марина Михайловна ФРОЛОВА

Передовой отряд

генерал-лейтенанта И.В. Гурко и болгары летом 1877 г. (по воспоминаниям участников русско-турецкой войны 1877-1878 гг.)*

Аннотация:

В статье на основе значительного комплекса опубликованных источников, прежде всего, воспоминаний участников русско-турецкой войны 1877-1878 гг., в формате имагологии рассматриваются взаимоотношения солдат и офицеров Передового отряда генерал-лейтенанта И.В. Гурко с болгарами и воссоздается многоплановая панорама их контактов.

Ключевые слова:

русско-турецкая война 1877-1878 гг., Болгария, Передовой отряд И.В. Гурко, Тырново, Хаинкиой, Казанлык, Шипка, Эски-Загра.

Marina M. jFROLOVA

Two-star general I.V. Gourko's

Advanced detachment and the Bulgarians

in the summer of 1877 (as remembered

by the Russo-Turkish War of 1877-1878 participants)

Abstract:

The article is based on the significant number of published sources, foremost the memoirs of the Russo-Turkish War of 1877-1878 participants. It is written in the form of imagology and considers relations between the soldiers and officers of the two-star general I.V. Gourko's Advanced detachment and the Bulgarians as well as recreates a multidimensional picture of these contacts.

Key words:

Russo-Turkish War of 1877-1878, Bulgaria, general I.V. Gourko's Advanced detachment, Tarnovo, Shipka Pass, Kazanlak, Eski Zagra.

* Статья подготовлена при финансовой поддержке РФФИ, проект № 18-59-18002 Болг_а «Россия, Болгария, Балканы. Проблемы войны и мира. ХУ!!!-ХХ! вв. (Мифы и реальность)».

00<Х>0(ХЮ(Х*Х>00<>0(ХЮ(Х*^^

(0) июня 1877 г., через три дня после форсирования рус-(й) ской армией реки Дунай, приказом по войскам действующей армии было объявлено о формировании Передового отряда под командованием генерал-лейтенанта И.В. Гурко. 25 июня отряд с боем вступил в г. Тырново, через труднодоступный Хаинкиойский перевал вышел в тыл неприятеля, охранявшего Шипкинский перевал, и овладел им, атаковав турок совместно с авангардом VIII армейского корпуса. За Балканами Гурко занял города Казанлык и Эски-Загру (Стара-Загора) и разбил турецкую группировку у г. Иени-Загры (Нова-Загора) и с. Джуранли (Кали-тиново). Однако малочисленному отряду герцога Н.М. Лейх-тенбергского, защищавшего Эски-Загру, пришлось отступить к Шипкинскому перевалу под натиском многократно превосходящей армии Сулеймана-паши. Гурко отошел к Хаинкиою. Болгарское население бежало вместе с уходившими русскими войсками. Эски-Загра и многие другие болгарские поселения подверглись грабежу, а не успевшие покинуть свои дома болгары — страшным зверствам со стороны турок. 31 июля 1877 г., вследствие предписания главнокомандующего Дунайской армией, Передовой отряд был расформирован.

История этого отряда является и славной страницей русско-турецкой войны 1877-1878 гг., и одновременно предметом дискуссий в связи с тем, что в историографии существуют противоположные точки зрения в оценке его деятельности в Забалканской Болгарии. Вопрос этот сложный и требует тщательных исследований специалистов по военной истории. В задачу же настоящей статьи входит рассмотрение отношений между русскими офицерами и солдатами Передового отряда и болгарами в формате имагологии.

В уже существующей литературе на основании довольно выборочных свидетельств некоторых авторов, участников русско-турецкой войны 1877-1878 гг., подробно освещались сюжеты о радушной, порой восторженной встрече Передового отряда болгарским населением Тырново, Казанлыка, Эски-Загры, о помощи болгар, оказываемой русским, а также об их боевом содружестве, сложившемся в тяжелых боях при защите Эски-Загры (в первую очередь, речь шла о дружинах Болгарского ополчения). Вовлече-

ние в научный оборот значительного корпуса опубликованных в конце XIX — начале XX вв. мемуаров и их углубленный анализ позволяют создать более многоплановую панораму контактов Передового отряда с болгарским населением.

В нашем исследовании в качестве источника привлекались воспоминания начальника штаба Передового отряда И.В. Гурко полковника Д.С. Нагловского (1838-1890), начальника штаба Болгарского ополчения подполковника Генерального штаба Е.Е. Рынкевича (1846-1896), командира 1-й бригады Болгарского ополчения полковника Ф.М. Депрерадовича или де-Прерадови-ча (?-1884), подпоручика 3-й дружины Болгарского ополчения С.И. Кисова (1849 г. или 1850 г.-1915), дипломата, ординарца И.В. Гурко князя А.Н. Церетелева (Цертелева, Церетели) (18481883), капитана Санкт-Петербургского гренадерского короля Фридриха-Вильгельма III полка Н.И. Мацкевича (1843-1885), офицера Генерального штаба М.М. Чичагова (1854-?)1, есаула Донского казачьего № 26 полка П.А. Дукмасова (1856-1896), штабс-капитана 14-го стрелкового батальона И.С. Иванова, корреспондента газеты «Русские ведомости» М.П. Федорова (1845-1925), а также рассказ 26-летнего2 унтер-офицера 15-го стрелкового батальона Феодосия Плокотникова.

В Передовом отряде состояли 5800 чел. пехоты (в том числе и Болгарское ополчение), 3700 чел. конницы, 12 орудий горных, 18 конных. Перед отрядом была поставлена задача: «выдвинуться вперед в направлении Тырново и Сельви», «разведать о расположении противника, собрать сведения о дорогах в горы и о состоянии в настоящее время проходов через Балканы и приготовиться к движению в горы»; затем «стараться овладеть проходами через Балканы, а кавалерию выслать еще дальше вперед с целью поднять болгарское население, оказать ему поддержку и рассеять турецкие отряды, если бы таковые оказались в незначительных силах»3, — писал военный историк Н.А. Епанчин в своей монографии «Действия Передового отряда генерал-адъютанта Гурко» (СПб., 1895).

Войска Передового отряда, шедшие «густыми колоннами» от переправы через Дунай у Систово по направлению к Тырново, болгары приветствовали «с живейшим участием, вынося фрук-

ты, хлеб и вино»4, — вспоминал капитан Мацкевич. В селениях, лежавших на пути следования русских войск, читалось воззвание об освобождении болгар, подписанное императором Александром II, и вместе с переводчиками туда отправлялась рота музыкантов, сообщал штабс-капитан 14-го Стрелкового батальона И.С. Иванов. Но 21 июня праздничное настроение было подпорчено жалобами нескольких болгар на то, что солдаты отняли у них баранов и другое имущество. Немедленно были поставлены караулы в д. Сыр-Яр, рядом с которой расположились лагерем стрелки. И вышел приказ — задерживать и представлять начальнику бригады всякого солдата, пойманного со скотом и другими вещами5, т.е. мародерство в войсках стало жестко пресекаться.

21 июня Драгунская бригада прибыла на бивак у с. Турска-Слива. Не успели драгуны расположиться на отдых, как к ним стали приходить болгары с просьбой о защите от башибузуков и черкесов. Несмотря на жару и усталость, в указанные места посыпались разъезды. «Но оказалось, что перепуганные военными событиями болгары, дабы привлечь в свои селения хоть несколько наших солдат, могущих их защитить от зверств турок, нарочно измышляли и доносили о мнимых появлениях неприятеля в той или другой местности», — писал поручик Чичагов и добавлял, что по своей неопытности офицеры сначала верили всем сообщениям болгар и стремились помочь им6. «На такую, вполне понятную и простительную их хитрость никто не был в претензии, пока эскадроны были еще свежие»7, — отмечал Чичагов.

Болгарские ополченцы, двигаясь к с. Турска-Слива по холмистой местности с богатыми пастбищами и нивами, то и дело встречали бегущих и испуганных болгар, которые «уже дрожали от страха», произнося лишь слова «черкес» и «башибузук». На дружинников это производило неприятное впечатление: «Не весело было смотреть на здоровых и рослых мужчин, потерявших способность рассуждать и говорить от страха; вдобавок они еще пооставляли в селах жен, детей и стариков, спасая лишь самих себя», — подчеркивал подпоручик Кисов. Узнав, что на деревню напали черкесы — около 40-50 человек, Кисов начинал корить поселян: деревня в 350 дворов и не может их прогнать. На что крестьяне отвечали, что у них в прошлом году поотнимали все

те немногие ружья, которые имелись в деревне, и теперь против башибузуков они бессильны. Подпоручик не мог не согласиться с такими вескими доводами, однако на всём пути до Тырново дружинники так и не встретили ни одного турка или черкеса8.

22 июня генерал-майор Раух, временно командовавший Передовым отрядом до прибытия Гурко, отдал приказ, по которому Драгунской бригаде предстояло выдвинуться к с. Батак, Донской бригаде на левом фланге — к д. Ебели, Сводной бригаде на правом фланге — к д. Абиза, а главные силы (4-я Стрелковая бригада, Болгарское ополчение) должны были перейти в д. Акчаир.

Драгунская бригада двинулась через деревни Акчаир, Горный Студень и Дольний Студень к Батаку. Лошади шли по брюхо в сочной траве. «Корм был обильный, как весной. Болгары везде встречали эскадрон как избавителей. Все они были, по-видимому, запуганы и лишь преувеличивали грозившую им опас-ность»9, — писал капитан Мацкевич.

Хорошая погода и нетрудный переход располагали к размышлениям. Для болгар самым тяжелым моментом во время войны, считал поручик Чичагов, был период между появлением слухов о приближении русских войск и до их прихода, так как защитить христиан «от грабежей и убийств башибузуков, черкесов и даже уходящих мирных жителей-турок, пользовавшихся краткостью времени, было некому». Русский офицер видел, что на лицах болгар, встречавших русских воинов, «были написаны спокойствие и радость, что их миновала эта горькая чаша»10. Он передал любопытный разговор с ординарцем драгун, «сметливым унтер-офицером». Какая-то болгарка совала ему чашку с вином, и унтер-офицер вопросительно взглянул на Чичагова: можно ли ему отпить немного вина. Офицер умышленно отвернулся, и унтер-офицер, хлебнув на ходу, не замедлил поделиться своими впечатлениями: «Эти болгары, ваше благородие, добрый народ. Как они стараются из-за хлебопашества и скотины сколько держат, и порядок какой у них на полях! Если их от турки освободить, богатая из них губерния может выйти». Чичагов спросил солдата, неужели он думает, что «мы присоединим эти земли к себе и сделаем из них русские губернии». «Да как же иначе возможно, ваше благородие? Их теперь оставить нельзя

будет: мы уйдем, турки опять придут, так уж тогда их совсем в отместку замучают. Самим же им, милягам, не управиться», — рассуждал драгун. Офицеру пришлось разъяснить ему «политическую невозможность в осуществлении его предложения». «Жалко, ваше благородие, славные бы вышли мужики из них, и вера-то у нас единственно та же, и язык на наш схож: не то, что эти румыны», — заключил унтер-офицер. Поручик понял, что сейчас прозвучали мысли многих солдат11.

Жители д. Караисек предупредили драгун о том, что деревня Батак — вся турецкая и большинство ее обитателей не покинули свои дома. Авангард 9-го драгунского Казанского полка принял все предосторожности при приближении к этому селению. Вызвали старшину деревни, почтенного, седого турка в чалме (Абас-эфенди), который вывел всё население. Переводчик-болгарин прочитал им прокламацию, которая призывала жителей-мусульман сложить оружие и продолжать мирно заниматься своими делами. За покорность и повиновение обещалась неприкосновенность личности и имущества, в противном же случае у них будет взят скот. Турки слушали с огромным вниманием, а затем сложили вне деревни оружие, которое оказалось старое, по преимуществу кремневое и никуда не годное. При подходе командира Драгунской бригады герцога Е.М. Лейхтенбергского старшина деревни, предупрежденный, что едет племянник русского императора, «еще издали стал подходить к нему с поклонами, прижимая руку то ко лбу, то к сердцу, то касаясь ею земли, и, наконец, поцеловал стремя герцога — что служило доказательством высокого уважения и покорности». Бригада расположилась на ночлег. Но выстрелы по русским фуражирам доказали, что «турки не так-то легко покоряются судьбе и силе». Для наказания стрелявших были посланы спешенные драгуны, которые окружили дом, из окон и дверей которого турки продолжали стрелять. Драгуны вошли в него, ранили при этом четырех человек, среди них оказалась и женщина. А другой дом пришлось поджечь. Жителям пригрозили спалить всю деревню, если они не выдадут оружие «до последнего кинжала». И тогда они сдали всё годное, хорошее оружие, которое на следующий день было отослано начальнику Передового отряда. После чего население вышло из деревни и

расположилось у бивака в поле вместе с женами, детьми и домашним скарбом, какой им удалось с собой вынести. В наказание за стрельбу из деревни было забрано небольшое стадо (40 голов рогатого скота). Раненную женщину (в ногу) турки не дали перевязать русскому фельдшеру12.

Ранение турчанки не произвело на офицеров сильного впечатления. Подобное равнодушие к страданиям женщины, которое было бы невозможно на европейском театре войны, объяснялось Чичаговым религиозным различием и проявлявшейся на каждом шагу ненавистью турок к русским13. «Поверьте мне, — говорил переводчик, — и вы со временем убедитесь, что с турками иначе нельзя поступать, как самыми крутыми мерами... Стоит вам только повесить двух или трех человек, и они сразу делаются ягнятами. Для турок есть одно наказание — смертная казнь». Чичагов не мог согласиться с этим мнением, поскольку высказавший его был «естественным врагом турок». «Нельзя же в самом деле в каждом селении вешать по несколько человек: это, пожалуй, обратимся в конце концов в палачей»14.

Следующий день Драгунская бригада провела на биваке у Батака. Жители селения по-прежнему сидели по соседству, в поле. Чичагов, пригласив переводчика, направился к группе турок с целью что-нибудь у них разведать. О турецких войсках в Тырново местные жители ничего не сказали, но в свою очередь попытались выяснить, сколько простоят в их селении драгуны, объяснив, что они боятся, что болгары их перебьют, так как у них отобрано всё оружие. Чичагов успокоил мусульман, заверив, что им на смену придут другие русские войска15.

По пути 4-ю Стрелковую бригаду и штабных офицеров нагнал генерал-лейтенант Гурко — «коренастый, небольшого роста генерал с резким голосом и резкими манерами, очень деятельный, неутомимый и, — это главное его в моих глазах качество, — не боящийся ответственности и не ожидающий вечно и во всём приказаний свыше»16, — высказал свое мнение о командире князь Церетелев.

В 10 часов стрелки были у д. Батак. Турки, человек сорок, забились в один двор. В самой деревне «хозяйничали дружинники, и под их покровительством "братушки" из соседних дере-

вень вытаскивали из несгоревших турецких домов ковры, одеяла, корыта, разную рухлядь. На некоторых дворах были устроены временные хлебопекарни, жарили кур и гусей. В мечети были сломаны перила, сорвана люстра, священные сосуды и книги валялись на полу». Информация о безудержном грабеже Батака дошла до генерал-майора Цвецинского, командира 4-й Стрелковой бригады, который приказал немедленно выслать туда офицерские патрули, и к вечеру порядок был восстановлен. В Батаке были оставлены патрули, и турки, собранные в четырех домах, решались уже выходить на улицу17. Князь Церетелев также свидетельствовал, что селение было «беспощадно разграблено шедшим вслед Болгарским ополчением»18.

Подпоручик Кисов рассказывал о стоянке дружин Болгарского ополчения у Батака несколько иначе. Слух о прибытии ополченцев привлек в эту деревню множество болгар из соседних селений. Они несли или везли с собой: «кто бочки вина и водки, кто хлебы и пироги, а кто масло, сыр и ягнят — всем хотелось покормить "свое войско"». Они жаловались на зверства турок, особенно батакских, — те грабили имущество, отбирали скот, а двое показали на нескольких турок, недавно убивших их родных. За эти преступления, а также за стрельбу по драгунам шесть батакских турок были приговорены к расстрелу. Взвод ополченцев привел приговор в исполнение19.

25 июня, чтобы собрать точную информацию о числе турецких войск в Тырново, генерал Гурко решил произвести усиленную рекогносцировку, в итоге обратившуюся во взятие этого города. Чичагов находился на высоте, на которой стояла 16-я конная батарея подполковника Ореуса и с которой открывался прекрасный вид на Тырново. «В городе заметно было сильное движение: кучки людей перебегали через улицу, некоторые стояли на крышах. Несмотря на это, трудно было сказать, есть ли в нем неприятель. Тырновские болгары, видя отлично из города, что противник, поражаемый огнем нашей батареи и драгунов, которые смело наступали, не выдержал и стал отходить на кладбище и далее на восток, ударили в набат и стали посылать нам различные возгласы радости и махать платками. Момент был торжественный: звон колоколов, грохот орудий, трескотня оружейной пальбы, радостные

возгласы болгар, выбегающих к окраине города, всё смешалось в один радостный и чудесный гул!»20 — вспоминал Чичагов.

В Тырново было сосредоточено около 5 батальонов пехоты (низама), 400 чел. арнаутской кавалерии и 6 горных орудий21, т.е. более 3 тыс. турок, которые бежали от русского отряда в 800 человек. В захваченном турецком лагере нашли громадное количество оружия, боевых и продовольственных припасов, а также роскошно вышитое золотом с изречениями из Корана знамя, которое валялось на земле22.

В историографии известен рассказ полковника Генерального штаба М.А. Газенкампфа о радостной встрече главнокомандующего великого князя Николая Николаевича в Тырново23. Но это торжество заранее готовилось, а вступление драгун и казаков 25 июня 1877 г. было неожиданным — тем искреннее явились выражение чувств и проявление эмоций. Полковник Нагловский вспоминал: «Невозможно описать того восторга, того взрыва радости, с которым был встречен вход наших войск в Тырново. Весь город выбежал к нам навстречу. Мужчины и женщины целовали руки, ноги и даже лошадей генерала Гурко и его свиты. Букеты и цветы сыпались со всех сторон, всюду раздавались крики: "Да живе Россия!", "Да живе император Александр!", "Вы наши спасители, турки высосали всю нашу кровь!". Аплодисментам с криками "ура!" не было конца. Словом, всякое описание этого взрыва общего восторга будет несравненно слабее действитель-

ности»24.

Всё духовенство города вышло навстречу войскам с хоругвями и образами. Генерал Гурко направился прямо в собор, «если можно так назвать простой дом с крестом на крыше», — комментировал Чичагов. Здесь собралась громадная толпа народа. В соборе был отслужен благодарственный молебен и провозглашено многолетие государю-императору и всему царствующему Дому и русскому воинству. «Молебен прошел очень шумно, так как взволнованные радостью болгары, не будучи в состоянии прийти в себя, беспрестанно входили и выходили из церкви, подпевали дьячку и громко разговаривали»25. Из собора генерал Гурко и его свита проехали в конак, где болгары приготовили угощение. Гурко остановился в доме болгарского архиерея. В самом Тыр-

ново расположился гвардейский полуэскадрон, а бивак отряда разместился за городом.

В этот памятный день 25 июня отряд преодолел около 50 верст в жару по необычайно трудной дороге, не сходя с коней ровно 14 часов. Лошадей не только не кормили, но даже не расседлывали. Люди также не ели целые сутки26. Церетелев свидетельствовал: «Дело завершилось блистательно. Но видя, как нас мало, болгары немного струхнули...». Турки бежали, но всё-таки их было втрое больше, и они могли вернуться. Немедленно все ординарцы, сделавшие уже в этот день около 80-90 верст, были разосланы в разные направления27, чтобы подтянуть в Тырново: 4-ю Стрелковую бригаду, три болгарские дружины, Сводную бригаду князя Н.М. Лейхтенбергского и Донскую бригаду полковника Чернозубова.

В беседах с местными жителями начальник штаба Передового отряда Нагловский узнал, что со дня перехода русских войск через Дунай всё христианское население города жило в страшной тревоге. С одной стороны, они с нетерпением ожидали прихода русских, а с другой, — боялись зверств турок, которые пообещали им при приближении русских сжечь Тырново и поголовно перерезать всех болгар. Поэтому все эти дни население жило взаперти, припрятав в погреба и более безопасные места всё свое имущество. Выходили на улицу только в случае самой крайней нужды. Никто не ожидал русских 25 июня. После 12 часов через город промчались арнауты, вопя, что 30 тыс. русских сейчас ворвутся в город. Паника была столь велика, что даже каймакам Тырново Саиб-паша покинул город пешком, так как лошадь у него увели28.

Гвардейский полуэскадрон, как упоминалось выше, оставался в городе: он должен был охранять турецкий лагерь, пороховой погреб и спокойствие жителей. Но он оказался в затруднительном положении, поскольку из-за малочисленности ему практически невозможно было выполнить охранную функцию по отношению к турецкому населению и его имуществу: «всё болгарское население города устремилось в турецкий квартал. Замки у домов, оставленных хозяевами, были сломаны, окна разбиты, имущество расхищалось, целые семьи болгар с женами и детьми занимались перетаскиванием вещей из турецких домов в свои»29.

Тырново, несмотря на свое живописное местоположение, как и все восточные города, был грязен, его улицы были узки и плохо вымощены. Чичагов отметил, что жители носили европейский костюм и вели «полуевропейскую жизнь». Он познакомился с двумя болгарами, окончившими курс в русском Технологическом институте. Офицеров особенно поразила простота обхождения болгарских женщин, которые «вместе с тем возбуждали уважение к себе». Чичагов считал, что взятие Тырново было важно еще и потому, что «этот город есть гнездо интеллигенции Болгарии»30.

27 июня в Тырново торжественно вошли 4-я Стрелковая бригада и Болгарское ополчение. Нельзя не привести воспоминания начальника штаба Болгарского ополчения Рынкевича о впечатлениях этого знаменательного дня и марша ополченцев по улицам Тырново: «С нескрываемым восторгом смотрело население на смуглые, красивые лица болгарских юнаков, стройно и молодецки идущих за знаменем св. Кирилла и Мефодия. В первый раз улицы болгарского города огласились звуками свободной болгарской песни: "Напред, напред, на бой да вървим!" ("Вперед, вперед, на бой идем!". — М. Ф.), певшейся сильными и мужественными голосами болгарских охотников. Какое-то совершенно новое, горделивое и вдохновенное чувство отражалось на лицах населения при звуках этой воинственной и гармонической песни и при виде красивых молодцов, взявшихся за оружие во имя освобождения прекрасной родины от векового рабства. Болгары с гордостью смотрели на свое красивое, хорошо одетое ополчение и любовались им, как бы сознавая свою силу»31.

У конака был отслужен молебен, затем генерал Гурко произнес речь, которую перевел для горожан и ополченцев подпоручик Кисов. «Гостеприимству болгар не было предела: они сами искали случай услужить нам хоть чем-нибудь». «Болгары выбрали немедля» городской совет и «очень удачно продовольствовали весь наш отряд»32, — подчеркивал князь Церетелев. «Три дня кормили даром»33, — докладывал генерал-лейтенант Гурко великому князю 29 июня.

Штабс-капитан Иванов узнал, что в Тырново имелось два 4-классных училища и одно приготовительное. Группу офицеров-стрелков пригласили посетить женское училище, где собралось

много интеллигентных болгарок. Учительница произнесла по-русски приветственную речь и поднесла гостям цветы. Офицерам показали и тюрьму, в которой в 1876 г. томились учителя, закованные в кандалы. В книжной лавке офицеры обнаружили «Капитанскую дочку» А.С. Пушкина, переведенную на болгарский язык. Улицы были переполнены ликовавшим народом, который, провозглашая тосты за императора и главнокомандующего, желал иметь великого князя Николая Николаевича своим князем34. Но наряду с этим шло «разграбление мечети и брошенных турками домов. В реке Янтре плавали трупы убитых болгарами турок»35, — вспоминал Иванов и другую сторону этого торжества.

Город принаряжался к встрече главнокомандующего Дунайской армией и вскоре стал походить на прекрасный сад: все дома потонули в зелени и флагах36.

А Передовой отряд между тем готовился к новому походу, но распоряжения об этом до времени сохранялись в тайне37. В штабе армии имели достаточную информацию о балканских проходах, было известно, что Шипкинский перевал был укреплен и занят несколькими таборами (батальонами) турок. Генерал Гурко выбрал маршрут через Хаинкиойский перевал (или Хаин-Богаз), который находился «в более пониженной части Великих Балкан». Через этот перевал проводники опасались водить путешественников и грузы из-за страха перед разбойниками, так как здесь отсутствовала турецкая стража38. Князь Церетелев нашел проводника Хаджи-Стоя, который сам ездил когда-то этой дорогой. 29 июня небольшой отряд (сотня уральских казаков и сводно-саперная сотня) под командованием генерала Рауха был направлен для рекогносцировки всего ущелья и для дорожных работ в наиболее трудных местах. Церетелев с несколькими проводниками спустился вниз, где наткнулся на трех женщин из с. Хаинкиойя. Их нельзя было задержать, что произвело бы переполох в селении. Поэтому им строго-настрого запретили говорить о том, кого они увидели в ущелье. Отряд еще два дня находился в ущелье, приходили жители помогать расчищать дорогу, приносили провизию и информацию о турках, и никто не выдал русских. Хаджи-Стоя был направлен в Хаинкиой, откуда он доставил письменные сведения о числе турок в соседних селениях39.

Но вернемся на несколько дней назад, а именно в 28 июня, в Тырново. Болгарские жители из деревни Кадыкиой заявили, что там, а также в окрестных деревнях Трембеш, Власица, Лефедзи и других появляются турецкие отряды, которые грабят и режут местных жителей. Гурко предписал герцогу Е.М. Лейхтенберг-скому направить туда сильный разъезд и, если не отобрать, то разогнать обоз турок, которые бежали из Систово. Эскадрон драгун в схватке с табором башибузуков потерял двух человек убитыми и двух ранеными. Из монастыря Св. Петра монахи принесли гробы для погибших драгун, поставили на них свечи и украсили цветами. Полковой священник отпевал воинов в присутствии герцога и всего полка. Болгары были глубоко тронуты. Во время отпевания женщины плакали. «За нас, за болгар убиены», — сказал монах, «желая этим показать, что они чувствуют и понимают, что Россия для них делает»40, — отмечал Чичагов.

30 июня Передовой отряд оставил Тырново за несколько часов до прихода туда бригады 9-й пехотной дивизии генерала Де-рожинского и до приезда великого князя главнокомандующего. Штабс-капитан 14-го Стрелкового батальона Иванов рассказал о своем разговоре с вольноопределяющимся Михневичем, который, проходя мимо мельниц, полей и пастбищ, поражался богатству болгар: «Печаталось в наших газетах, что в Болгарии народ угнетен, подавлен, бедный народ. Какими жалкими представлялись мне "братушки" до ближайшего знакомства с ними... Читая о разных ужасах, я наэлектризовался до того, что не мог усидеть дома. Ничто не могло удержать меня в семье, ни слезы матери и сестры, ни советы добрых знакомых. Я поехал в Бессарабию, чтобы поступить охотником в ряды солдат. Я не жаждал чужой крови. Я хотел пролить свою». И Михневич ее пролил, — вскоре он был убит на Шипке41.

У деревни Плаково назначили привал и варку пищи для нижних чинов. Стрелки высоко оценили заботу генерал-лейтенанта Гурко о воинах, поскольку в роты раздали баранов и свежеиспеченный болгарский хлеб. Именно Гурко приказал генералу Рауху, чтобы тот обязал местное население приготовить «нужное для отряда количество порционного скота и возможно большее количество печеного хлеба»42. Но с последним дело обстояло хуже,

поскольку окрестные деревни были малонаселенные. Во время пути по горному дефиле жители встречали войска и приносили и на себе, и на ослах хлеб, но его было недостаточно. Так, 30 июня не более трех батальонов получили выпеченный хлеб, а остальные отряды остались в тот день без него. Жители не хотели брать денег за привозимый ими провиант, но генерал Гурко настоял, чтобы они получили причитающиеся им деньги43.

В 17 часов, когда жара уже начинала спадать, 4-я Стрелковая бригада выступила с привала у д. Плаково. «"Братушки" безучастно провожали глазами проходивший мимо Гурко через деревню отряд. Некоторые, впрочем, угощали стрелков сливами и водой», — отмечал Иванов. Вероятно, впервые стрелки не увидели ликующих лиц болгар, которые бы радостно выходили на улицу с водой, виной и дарами, чтобы приветствовать русских воинов. Контраст с Тырново и прежде пройденными болгарскими селениями был разителен. Иванов даже сделал акцент на том факте, что деревня была вовсе не бедной44. Разумеется, стрелки, преодолевая по страшной жаре большие расстояния и готовясь к будущим сражениям с турками, не брали в расчет, что через эту деревню с 28 июня прошло уже достаточное число русских, что все жители были задействованы в приготовлении хлеба для солдат, и что первый всплеск чувств прошел и эмоции притупились, а дополнительной работы было много.

Подъем на перевал от д. Паровцы был очень тяжел, артиллерия поднималась с огромным трудом, два конных орудия оборвались и вместе с лошадьми упали с кручи, но всё обошлось благополучно — наверх вытащили и орудия, и лошадей. Спуск с горы был очень крут, затем узкая тропа вилась вдоль ручья, и ее расширяли саперы, делая пригодной для движения обозов. Последние 6-8 верст по ущелью перед выходом в долину оказались почти непроходимыми для обозов и 9-фунтовых ору-дий45, сообщал Гурко главнокомандующему. Этот участок дороги впоследствии расширяли и улучшали, чтобы по ней могла проходить артиллерия, и привлекали для работ болгар. 10 июля полковник Депрерадович встретил здесь значительную партию болгар, работавших под наблюдением «известного в летописях Болгарии» воеводы Панайота Хитова. «Но должно быть чорбад-

жие не имеют достаточного нравственного влияния на своих сограждан, так как русское начальство распорядилось придать им в помощь казаков», — отмечал Депрерадович. На все расспросы полковника о рабочих-болгарах казак, который здесь же трудился, лаконично отвечал: «Лодырь народ, ваше высокоблагородие, как нагайкой пристращаешь, так и работает, а не досмотришь, сейчас под куст да и спать!»46 Командир 5-го саперного батальона полковник Д.Т. Свищевский 13 июля сообщал полковнику Н.Д. Артамонову, штаб-офицеру над вожатыми в полевом штабе действующей армии, о том, что «дорогу исправили, насколько возможно». П. Хитов «прилагал старание к отысканию болгар-рабочих, но много нельзя было найти, и весь труд ложился на одних саперов». Свищевский старался быть к Хитову внимательным и делал всё, чтобы показать ему свое расположение, поскольку тот выказывал «усердия и готовности» настолько, что «заслуживает полного одобрения и поощрения». Полковник просил и Артамонова выразить Хитову благодарность, а также «засвидетельствовать перед начальством о его службе нам»47.

Унтер-офицер 15-го Стрелкового батальона Феодосий Пло-котников вспоминал, что во время следования по Хаинкиойскому проходу к отряду присоединялись болгары в полном ратном вооружении: каждый на лошади, с ружьем, револьвером, кинжалом и по нескольку ножей у каждого. Он насчитал около 100 болгар. «Вот нам и помога будет», — передавал он мысли стрелков, глядевших «на воинственных "братушек"»48.

Утром 2 июля 1877 г. авангард Передового отряда благополучно вышел из ущелья за Балканы у д. Хаинкиой, где застал почти врасплох два табора турецкой пехоты. Весь лагерь, с еще горячей пищей, достался стрелкам. Пленные были переданы болгарским дружинам. Офицерам и ополченцам было очень обидно за явное недоверие со стороны генерала Гурко к ополчению, которое «шло впереди до перевала, а со спуска вперед ушли стрел-ки»49, — досадовал Кисов. Но Гурко в своем рапорте главнокомандующему от 3 июля 1877 г., сообщая «о неимоверно тяжелых трудностях» во время перехода по малоразработанному горному проходу и о том, что «только русский солдат мог пройти в три дня и провести полевые орудия по столь тяжелому ущелью»,

добавлял, что «болгарское ополчение нисколько не отставало от остальных солдат в деле преодоления трудностей движения»50. Таким образом, Гурко был внимателен к новому формированию.

2 июля авангард Передового отряда имел дело с четырьмя батальонами турок, разбросанными в окрестностях д. Хаинкиойя. Турки отступили в Иени-Загру. Генерал-лейтенант Гурко распорядился, чтобы все жители, как д. Хаинкиойя, так и других окрестных деревень, напекли за деньги хлеба, сколько кто может51.

Корреспондент газеты «Русские ведомости» М.П. Федоров, следовавший вместе со стрелками, расположился на ночлег в Хаинкиойе, но хозяева «были не так гостеприимны»: хозяйки бегали от непрошенных постояльцев и, «запираясь в хате, не пускали даже в дверь». Выяснилось, «что с одной стороны, болгары-дружинники и казаки слишком бесцеремонно пользовались гостеприимством крестьян, причем особенно досталось курам, а с другой — сами крестьяне растащили всё, что можно было найти в домах бежавших турок и в оставленном лагере, и, боясь, чтобы вещи не были отобраны, запирали хаты»52. Журналист подчеркивал, что «мародерские способности» у волонтеров-ополченцев оказались «преобладающими, везде по дороге они бесцеремонно грабили и турецкие хаты, и хаты своих же "братушек". Дошло до того, что начальник нашего отряда генерал Гурко приказал объявить им, что первого, пойманного в грабеже и воровстве, прикажет расстрелять»53.

Впечатление, произведенное выходом Передового отряда в долину Тунджи, было огромно: в Константинополе началась паника («.государство поставлено между жизнью и смертью», — было сказано в депеше султанской канцелярии от 2 июля), было решено сменить военного министра Редифа-пашу, главнокомандующего Абдул-Керима, а на подступах к османской столице начали возводить укрепления. Из Черногории срочно была вызвана армия Сулеймана-паши54.

4 июля Передовой отряд, оставив заслон на позиции у д. Ха-инкиойя для защиты выхода из ущелья (четыре болгарские дружины, четыре горные орудия и шесть сотен казаков), двинулся двумя колоннами к Казанлыку. Блестящей победой закончилось ожесточенное сражение у небольшой деревушки Уфлани с пятью

батальонами пехоты под начальством Рашид-бея, занимавшими хорошо укрепленную позицию.

Корреспондент Федоров сообщал, что во время сражения 4 июля болгарским дружинам, остававшимся сзади в резерве, было приказано пройти цепью за наступавшим отрядом, чтобы подобрать раненых. Журналист отмечал, что они это делали не ответственно, поскольку он сам, приехав на перевязочный пункт, по дороге уже сзади их цепи нашел одного раненого. «А между тем ополченцы занимались весьма не похвальным обыскиванием убитых турок, в чем им помогали и местные "братушки"». Федоров утверждал, что дружинники не пользовались «никаким уважением ни от солдат, ни даже от своих офицеров». «Последние прямо говорят, что еще можно выбрать из каждой роты человек 60 не больше, а остальные хоть бы и разбежались, так горя бы мало было»55.

Известие о разгроме турок при Уфлани, быстро распространившееся по всей долине Тунджи, произвело «потрясающее впечатление на турецкие войска, собранные у Казанлыка и Шипки, и породило между ними панику»56, — свидетельствовал начальник штаба Нагловский. В числе пленных, взятых в этом сражении, был каймакам г. Казанлыка, присланный пашой для наблюдения за ходом боя. Впоследствии болгары из Казанлыка рассказывали, что каймакам отличался большой свирепостью.

Подпоручика Кисова назначили конвоировать пленных турок в Тырново, что вызвало его недовольство, но ему удалось освободиться от этого поручения, которое было заменено на другое: отправиться с командой по селам за провиантом. С 20 дружинниками подпоручик направился в с. Юртчии, расположенное в шести верстах от бивака у Хаинкиойского прохода. При виде этого отряда жители испугались и попрятались, но увидев, что это не турки, вышли навстречу своим соплеменникам. Кисов объявил собравшимся у церкви крестьянам о цели своего прихода. Последовали распоряжения со стороны старшин, и были посланы люди в соседние деревни с просьбой к жителям доставить войску припасы. На следующий день в деревне были собраны продукты (25 баранов, несколько голов крупного рогатого скота и проч.). Только один старик, принеся провиант, не проявил энтузиазма,

а стоял задумавшись и равнодушно смотрел на всех. На вопрос Кисова, почему он не радуется своему освобождению, тот в свою очередь задал вопрос, сколько продлится время этой свободы. В свои 84 года он не раз видел «дядо-Иванови войски», 48 лет тому назад ему также говорили, что болгары освобождены, но русские уходили, а они оставались в руках турок. Кисов тогда рассказал поселянам о речи императора Александра II в Зимнице и о том, что именно он, Кисов, переводил слова царя болгарским ополченцам. Бывшие с Кисовым дружинники подтвердили его слова, и это успокоило крестьян57.

На 5 июля была назначена атака на Казанлык, который находился в 10 верстах от бивака. Князя Церетелева послали вперед парламентером, чтобы внушить туркам необходимость сдать город и избегнуть артобстрела, но те начали стрелять в парламентера. Энергичное наступление русских на Казанлык тремя колоннами вынудило турок оставить его и, бросив артиллерию, искать спасение в горах. Тогда жители вышли с белыми флагами. Князь Церетелев объявил депутатам условия сдачи города. Затем он хлопотал, чтобы помешать грабежу и поставить часовых58, в первую очередь, к мечети и лазарету, в которых обнаружились большие склады продовольствия и военных припасов.

Поручик Чичагов вспоминал, что «город был в полном переполохе», когда кавалерия «пролетела» через Казанлык. Там и тут мелькали перед драгунами «кучки болгар, вооруженных одними палками и окружавших пленных солдат, как драгоценность, чтобы передать их нам», или толпы тех же болгар, собравшихся выразить нам свою благодарность и провожавших нас возгласами радости». Солдаты отвечали им на ходу «ура!». Через несколько минут русские кавалеристы были уже далеко за городом, но неприятеля нигде не было видно: «он бежал точно так же, как и те пять таборов, которые встретились накануне»59.

К 13 часам к городским воротам подъехал генерал Гурко со свитой. Ему навстречу вышло почти всё мусульманское население с просьбой пощадить их как не принимавших участие в обороне города. Генерал гарантировал им неприкосновенность имущества при условиях, что они выдадут всё оружие, не будут обижать христиан и в городе не будет произведено ни одного

выстрела по русским. Поручив исполнение его приказа относительно выдачи оружия муллам и более влиятельным горожанам, генерал Гурко, оставив турецкий квартал, въехал в болгарский. Как и в Тырново, встреча, оказанная ему в Казанлыке, «была самой восторженной», свидетельствовал Нагловский.

Город Казанлык «по своей опрятности принадлежит к одним из лучших маленьких городков Болгарии», — отмечал Чичагов. «Болгарская или европейская часть города снаружи почти утеряла восточный тип и состоит из ряда плотно стоящих друг к другу домов с большими окнами, выходящими на улицу. Турецкая же часть города так и дышит Азией»60.

Высланные во все стороны разъезды нигде турок не находили, так как они бежали в горы. «Вооружившиеся болгары зато доставляли их целыми десятками. Неприятель потерял в этот день три орудия, 300 человек пленными и большие запасы продовольствия. Таким образом, на долю кавалерии Передового отряда выпала завидная доля занять второй турецкий город»61, — подводил итог сражения Чичагов. Выяснилось также, что английский консул в Казанлыке бежал вместе с отступавшими турками за час до прихода Передового отряда62, сообщал Гурко главнокомандующему.

Проехав через весь город, генерал остановился в женском монастыре. Отслужив молебен в церкви, он обратился к игуменье с просьбой о принятии русских раненых. Игуменья и все монахини были в восторге, они окружили их заботой и обеспечили им самый старательный, самый усердный уход. Унтер-офицер 15-го Стрелкового батальона Плокотников, тяжело раненный в сражении при Уфлани, удостоверял: «С какой материнской любовью приняли нас монахини!»63. Кроме того, сюда приходили болгарки с едой, около каждого раненого находилось по 10 ухаживавших. 10 июля был снаряжен транспорт (22 телеги) с больными (60 человек) в Тырново64. Монахини просили не отсылать их до полного выздоровления. «Это наши раненые, мы бы желали совершенно поставить их на ноги», — говорили они. «Но нельзя было исполнить эту просьбу в виду разных случайностей вой-ны»65, — прозорливо замечал полковник Нагловский.

А тем временем кавалерия, несмотря на то, что была в движении уже с 5 час. утра и, невзирая на страшную жару, заняла

д. Шипка, лежавшую при выходе из Шипкинского прохода в долину Тунджи. Турки, стоявшие здесь лагерем, двинулись было на подмогу к Казанлыку, но увидав русские войска, стали быстро подниматься в гору, на перевал, бросив свой лагерь: в нем были найдены большие запасы галет, риса, патронов и других боевых припасов, а также более 150 палаток66, сообщал Нагловский.

Генерал Гурко догнал Драгунскую бригаду и вместе с ней уже подъезжал к д. Шипка. К вечеру сюда же подошли стрелки. «Ночлег был очень хорош, благодаря тому, что было найдено много соломы. Весь день стрелки питались сухарями с водой и сливами»67, — писал Иванов.

В Шипке, большом в 300 дворов селении, проживало «чрезвычайно энергичное и развитое» болгарское население68, отмечал Чичагов. По сведениям болгар, оказалось, что в Шипкинском проходе «сидят до 5000 турок с артиллерией», но наверху у них провианта мало, что их главные запасы размещались внизу, в лагере, и что турки заставляли болгар возить провиант наверх из этого лагеря69. Несколько жителей были отправлены в Габрово, чтобы предупредить генерал-адъютанта князя Н.И. Святополк-Мирского, начальника 9-й пехотной дивизии, о планируемой атаке Шипки со стороны Казанлыка.

Первый штурм русскими турецкого лагеря, стоявшего на перевале Шипка, 6 июля был отбит не без использования со стороны турок восточного коварства. Застигнутые врасплох неожиданной атакой русских стрелков и пластунов, турки выслали парламентера, чтобы оттянуть время и собрать свои силы, а затем нарушили договоренности и открыли огонь. 5000 турок и 12 орудий против горстки храбрецов, не имевших горных орудий! Впрочем, турки не преследовали отходивших к Шипке стрелков. Потери русских в тот день составили 150 человек убитыми и ранеными. Жители принимали в них живое участие: «женщины и дети носили воду, хлеб, вино, фрукты и угощали ими пострадавших»70, — отмечал Чичагов.

В тот же вечер окольными путями из Габрово в Шипку пришли болгары с известием от полковника Э.Г. Эллерса, начальника штаба 9-й пехотной дивизии, о том, что 36-й пехотный Орловский полк произвел атаку 5 июля, но она была отбита. 7 июля

Гурко решил повторить штурм, придав отряду горную артиллерию, которая прибыла из Хаинкиойя. Но турки опять прибегли к вероломству, прислав рано утром офицера с белым флагом, который привез письмо с условиями капитуляции, подписанное двумя бригадными генералами — Мехмед-Халузи-пашой и Ибрагим-пашой. В назначенное время (в 12 часов) к русским никто не явился. Около двух часов дня с горы спустились только 300 человек регулярной пехоты, офицер и доктор. Основные же силы турок сумели уйти на запад, вновь злоупотребив парламентерским флагом71. В 16 часов приехал офицер Орловского полка с запиской от генерала М.Д. Скобелева, что он с тремя ротами уже занял гору св. Николая. Тогда Гурко отправился туда только со свитой и небольшим кавалерийским конвоем. «Въехав на верх горы, все были поражены торжественно угрюмым видом окружающего. Картина была великолепна»72, — с восхищением писал Нагловский. Гурко, осмотрев турецкую позицию, нашел ее «чрезвычайно крепкой и почти неприступной со всех сторон»73.

Но все были потрясены видом убитых. «Многие из этих трупов до истязания их турками были еще живы, и мороз пробегал по всему телу при мысли о тех ужасных мучениях, которые эти несчастные перенесли перед своей смертью». (Трупы были частью обнажены, с вывернутыми пальцами, с выкрученными коленями и ступнями, с вырезанной местами кожей, отрезанными языками, выколотыми глазами.) Пирамида голов солдат (до 30), возвышавшаяся посредине позиции, приводила всех в ужас. «Повязка с красным крестом не спасла санитара, лежавшего среди других. Возле него носилки и на них изуродованный труп, и, как бы живым доказательством нашего превосходства и врожденной в русском сердце доброты, в полуверсте от этого ужасного места, в какой-то корчме приютился наш перевязочный пункт, где наши врачи перевязывали турецких раненых, поднятых нашими же санитарами кое-где по оврагам!»74 — писал капитан Мацкевич. И эти изуверства производились не башибузуками, а регулярными турецкими войсками. У большинства видевших эти ужасы невольно вырывались восклицания: «Отныне нет пощады туркам, отныне не будет больше пленных»75.

Несмотря на негодование и боль от увиденного, русские воины не уподобились врагу, не озлобились, что доказывал случай, произошедший с есаулом Дукмасовым. 6-7 июля остававшаяся в Казанлыке кавалерия выполняла приказ по разоружению окрестных турецких селений. В одном из них около 60-ти вооруженных турок заперлись в мечети и открыли по казакам ружейную пальбу. Когда казаки сделали вид, что собираются поджечь мечеть, турки сдались. Болгары указали на 13 из них, обвиняя их в разных преступлениях, зверствах, убийствах и грабежах. Страшно возмущенный рассказами болгар о неслыханных варварствах и зверствах турок, Дукмасов, «под впечатлением минуты негодования», отдал болгарам «на расправу» этих преступников, которые немедленно были повешены. Поздно вечером «усталый физически и особенно разбитый нравственно», есаул вернулся в Казанлык на бивак. «Тени этих тринадцати повешенных турок не давали мне целую ночь покоя: мне всё мерещилось, что они окружают мою палатку и требуют объяснения за мой несправедливый, жестокий суд...», — переживал русский офицер о своем решении. Это происшествие дошло до сведения генерал-лейтенанта Гурко, который потребовал к себе Дукмасова для объяснения и распек его за самоуправство, а затем «отечески дал несколько теплых наставлений и предупредил, что если вперед повторится что-либо подобное, то он без колебаний отдаст» его под суд, и он будет расстрелян76.

В Казанлыке по распоряжению Гурко был организован городской совет, в состав которого входили и два именитых турка. Комендантом города назначили майора П.Н. Попова, по мнению Депрерадовича, очень обязательного и любезного человека. В распоряжении майора имелась полсотня донских казаков. Ему вменялось в обязанность держать в повиновении турецкое население, прекратить грабежи и насилия со стороны болгар, ввести в городе административное управление и принять под свой контроль все турецкие склады. Начальник штаба Болгарского ополчения Рын-кевич, прибывший в Казанлык 10 июля, положительно отзывался о деятельности коменданта города, отмечая, что «управление и полиция из местных жителей были уже организованы, и порядок в городе был лучше, чем можно было ожидать»77.

Войска VIII корпуса заняли Шипкинский и Хаинкиойский проходы, обеспечив тыл отряда Гурко, который вошел с песнями в Казанлык.

«Что может быть приятнее попасть в город, на квартиру, и спать раздевшись после беспрерывной бивачной жизни? Только в комнате и можно хорошо отдохнуть!» — писал Чичагов. Болгарин, хозяин дома, где остановились офицеры-драгуны, не знал, как им только услужить. «Ежеминутно отворялась дверь, и дочь хозяина вносила какое-нибудь угощение на подносе». Чичагов вспоминал, что местных деликатесов в Казанлыке было очень много: розовое варенье, красное вино, табак и превосходные фрукты. «Вообще все были вполне счастливы и блаженствовали эти дни»78.

В Казанлыке вновь столкнулись с проблемой мародерства солдат. Генерал Гурко приказал оцепить место расположения войск и никого с биваков не выпускать. От каждой части был выслан в город офицерский патруль для ареста всех одиночных нижних чинов. 10 июля вышел приказ начальника отряда, согласно которому «всякий, пойманный в грабеже, на основании законов военного времени будет немедленно расстреливаем». Этот приказ был прочитан во всех ротах, эскадронах, батареях, сотнях и командах79. 16 июля, перед выступлением в Иени-Загру, в приказе по Передовому отряду указывалось, чтобы те части войск, которые забирали бесплатно ячмень, мясо и другие продукты, теперь же заплатили бы за всё, забранное у жителей80.

В Казанлык прибыло и Болгарское ополчение. Путь его проходил через большое болгарское селение Маглиш (Мыглеж), которое, в отличие от сожженных турецких сел, «стояло как полная чаша»81, — вспоминал подполковник Рынкевич. На следующий день в нем остановился полковник Депрерадович. Он отметил, что на улицах не было никакого движения: «всё закупорилось и позапиралось за солидно-сложенными высокими каменными оградами». Благодаря болгарскому проводнику в одном доме открыли ворота, и на вопрос русского офицера, зачем они запираются и кого боятся, хозяйка дома ответила, что боятся всех и всего: «И турок боимся, их после битвы под Казанлыком и Шипкой много бродит в горах, и русских казаков боимся, они требуют

от нас корму для лошадей, а кормов у нас нет, вот и запираемся!» Однако Депрерадовича угостили хорошо, поскольку хозяин дома знал семью тырновского проводника полковника. Через некоторое время раздался неистовый стук в ворота дома: это были казаки, «успевшие уже составить о себе в короткое время такую милую репутацию», — с досадой заметил Депрерадович. Он начал упрекать казаков, что «таким разбойничьим поведением они срамят доброе имя русского солдата». А казаки в свою очередь стали жаловаться на болгар: «От них добром ничего не получишь! День-деньской маешься в разъездах, приедешь в селение, все на запоре и нигде не пускают!». «Тоже, пожалуй, резон!»82 — не мог не согласиться Депрерадович с казаками.

При вступлении в Казанлык Болгарское ополчение было встречено духовенством и горожанами очень торжественно, «хотя мы и не были первыми из посетивших город»83, — отмечал Кисов.

В Казанлык к генералу Гурко приезжали депутации болгар из Карлово, Филиппополя, Чирпана, Иени-Загры и других мест, лежавших к югу от Балкан, с приглашением занять эти города. «Болгары, видя наши неимоверно быстрые успехи, полагали, что нам стоит только куда-нибудь появиться, и неприятель перед нами разлетается в прах». Но чтобы исполнить все эти просьбы, нужно было иметь 100-тысячную армию84, замечал Чичагов.

9 июля в войсках Передового отряда был прочитан приказ Гурко, в котором он благодарил солдат и офицеров за «геройскую службу» и выражал уверенность, что они докажут, что «русский солдат пришел сюда не для разорения и грабежа, а для защиты святого дела». «Вы покажете всему миру, — говорилось в приказе, — что мы поражаем только вооруженного врага и щадим жизнь и собственность безоружных. Только при этих условиях мы можем быть уверенными, что помощь Божия не покинет нас, и труды ваши будут увенчаны полным успехом»85.

И как достойное завершение этой части похода последовали награждения и молебен (10 июля), для чего на площади монастыря были собраны взводы от всех частей войск. Присутствовали также герцоги Лейхтенбергские, Николай и Евгений Максимилиановичи, принц Александр Баттенбергский, штаб- и обер-офицеры

отряда и врачи. За взятие Тырнова генерал Гурко получил орден св. Георгия 3-й степени и звание генерал-адъютанта, а герцог Е.М. Лейхтенбергский — генеральские погоны. Привезенные 120 Георгиевских крестов (на весь Передовой отряд) были розданы самым достойным офицерам и храбрецам из нижних чинов86.

После занятия Балканских проходов в штабе Передового отряда разрабатывали план следующих операций. Гурко знал о неудаче под Плевной, а также о перемещении корпуса Сулейма-на-паши из Черногории на кораблях в Енос и по железной дороге в Адрианополь. Он предложил главнокомандующему активный план обороны Балкан занятием Эски- и Иени-Загры, для чего просил предоставить в его распоряжение отряд генерала Борей-ши и одну 9-фунтовую батарею.

9 июля в Казанлык приехали две депутации из Эски-Загры: одна — от мусульман города, другая — от христиан. Они призывали русские войска в свой город с мольбами защитить их: мусульмане — от грабежа и резни болгар, болгары — от гнева «взбесившихся событиями в Казанлыке мусульман»87. Генерал Гурко пообещал скоро прибыть в город88.

На следующий день в Эски-Загру был направлен 9-й Казанский драгунский полк, навстречу которому вышли жители города, а мусульмане сложили всё оружие89. Дома в городе были украшены флагами и цветами, которые «сыпались без числа из окон и дверей на проходившие эскадроны». После молебна в церкви были расставлены караулы у мечети с боевыми запасами и назначен комендант города капитан Щеголев, в распоряжении которого был оставлен полуэскадрон для разъездов по городу. Полк расположился на биваке за городом90. Однако приход русских, как оказалось, спровоцировал болгар на бесчинства. 10 июля капитан Щеголев докладывал: «Болгары производят страшный беспорядок, грабят дома и лавки, расхищают оружие, отобранное у турок. Часовые и патрули не в состоянии за всем усмотреть. Турки грозят зажечь город, если грабеж не прекратится. Я разослал почти всех людей, кроме необходимого числа для караула пленных»91. Нагловский писал, что в результате этих беспорядков «многие мусульмане и болгары поплатились жизнью»92. На другой день по прибытии в город дружин Болгарского ополчения

им были переданы караулы в городе, и 9-й Казанский драгунский полк в 16 часов выступил на Кечерли, 12 июля разрушил железнодорожную станцию у с. Каяджик, арестовал ее начальника, взял кассу (15 золотых лир и 200 штук серебряной монеты), депеши и по возвращении всё сдал генералу Гурко93.

11 июля в 15 часов в Эски-Загру вошли генерал Гурко со штабом и князья Лейхтенбергские с Киевским гусарским полком. «Не было предела радости и восторга! Всю дорогу болгары нас провожали, бросая под ноги цветы и венки»94, — вспоминал Чичагов.

Герцоги Лейхтенбергские со штабом поселились в роскошной квартире в несколько больших комнат. Болгарин, хозяин дома, поспешил представить свое семейство, состоявшее из жены, взрослого сына и дочери. «Сын оказался воспитанником одной из константинопольских школ и порядочно говорил по-французски»95, — вспоминал Чичагов.

До Эски-Загры постоянно доходили слухи о приближении турецких войск, и турки, жители города, «из униженных, подавленных, не смевших показаться на улицу, ... обратились в гордых, смелых и стращавших болгар предстоящим мщением», — отмечал Чичагов. Но болгары верили в силу русских и «затуманенные новой жизнью, открывшейся» с появлением русских войск, «не обращали внимание на них, держа себя, однако же, начеку». 13 июля по казакам, проезжавшим мимо турецкого квартала, было сделано несколько выстрелов. Депрерадович описал «необычайную тревогу», поднявшуюся в болгарском квартале при этой стрельбе. Во всей этой «фальшивой тревоге» полковника «неприятно поразило неудержимое чувство панического страха, которое овладевает населением при одном только крике "черкесы!"». Впрочем, «нужно отдать справедливость молодым парням, вооруженным винтовками: все они бросились на выстрелы, то есть навстречу мнимому неприятелю!»96 — замечал Депрерадович.

Чичагов делился своими впечатлениями по поводу этого инцидента. «Всегда готовые к мести», вооруженные болгары тут же прибежали к месту происшествия и, убив двух, попавшихся им на глаза турок, еще до прибытия дежурной роты Болгарского ополчения, окружили турецкий квартал, поставив по два челове-

ка с ружьями у каждых ворот и дверей. Генерал Гурко, получив донесение об этом, приказал тотчас же казнить виновных. Болгары повесили шесть человек97.

Чичагов не одобрял этот страшный самосуд: «Казалось, что только одни болгары с их пятивековой ненавистью могли совершать эти казни со злорадством и хладнокровием». Но русский офицер вспоминал изувеченные тела русских воинов на Шипке, множество раненных болгарских женщин и детей, и негодование его стихало, уступая чувству признания торжества расплаты: «По делам попало туркам! Око за око, зуб за зуб!»98

По прибытии в Эски-Загру обоих драгунских полков из рейда к железнодорожным станциям* 13 июля генерал Гурко двинулся обратно в Казанлык с конвоем одной сотни казаков. Весь отряд, состоявший из 4 батальонов, 15 эскадронов и сотен, 4 горных и 6 конных орудий, остался в Эски-Загре. Начальником этого отряда был назначен герцог Н.М. Лейхтенбергский, а начальником кавалерии в отряде — его брат, герцог Евгений Максимилианович. В задачи отряда входили: охрана выхода из Эски-Загрского ущелья, сбор сведений о неприятеле и отдых кавалерии99.

Генерал-адъютант Гурко, получив сообщение о том, что в Ка-рабунаре (станция железной дороги на Ямбольской ветви, к северу от Семенли-Тырново) собирается армия Сулеймана-паши, решил атаковать ее по частям, не дав ей собраться100. Присоединение бригады генерала Борейши к отряду было расценено Гурко как свидетельство того, что и весь VIII армейский корпус начинает переходить Балканы, а это внушало надежды на новые победы, полагал Нагловский.

Гурко, намереваясь захватить Иени-Загру, приказал 17 июля Эски-Загрскому отряду (правая колонна герцога Н.М. Лейхтен-бергского) перейти в окрестности Карабунара, Казанлыкскому (средняя колонна генерал-майора Рауха, с которой шел и сам генерал Гурко) — в с. Чайнакчи, а Хаинкиойскому отряду (левая колонна генерал-майора Борейши) — в с. Лоджа с тем, чтобы 18 июля тремя колоннами атаковать и взять Иени-Загру.

* 9-й Казанский драгунский полк совершил кавалерийский налет на железнодорожную станцию Каяджик. 8-й драгунский Астраханский полк разрушил ветку железной дороги из Ямбола в Адрианополь у станции Карабунар.

Сулейман-паша решил атаковать Эски-Загру (где, как он полагал, стоят главные силы Передового отряда), куда и приказал двинуться дивизии Реуфа-паши (13000 человек, 24 орудия). «Таким образом, 17 июля оба противника произвели одновременно фланговые марши: русские — на юго-восток, турки — на северо-запад»101.

18 июля Гурко разбил противника (5 таборов, 6 орудий и 2.000 черкесов) у Иени-Загры. А город был сожжен турками. «В турецком лагере было брошено много оружия и припасов. У вокзала стоял целый поезд, но без паровоза, нагруженный огнестрельными припасами и провиантом». После отхода русского войска на поле сражения «начали хозяйничать болгары, скрывавшиеся в горах. Забирали оставленное турками в шалашах имущество, разгружали вагоны и увозили к себе на каруцах»102, — рассказывал штабс-капитан Иванов.

17 июля отряд герцога Лейхтенбергского выступил из Эски-Загры на Иени-Загру, но у с. Джуранлы, встретив сильный турецкий отряд, вернулся назад. 18 июля не удалась и вторая попытка прорваться к Иени-Загре. Вечером русский отряд занял позиции у Эски-Загры. Чичагов свидетельствовал: «Паника в городе была полная: тысячи людей начали уходить из Эски-Загры к Казанлы-ку. Ущелье не позволяло им быстро уходить: вся эта масса народа скопилась у входа в него. Неловко было поехать в город, где неминуемо к вам обратятся с вопросами, на которые не сможешь и ответить. Сказать прямо: "Бегите, спасайтесь!" — неудобно, когда мы еще не дрались за них; сказать же им: "Обождите, есть еще время", — опасно, это взять на себя слишком большую ответственность, потому что обстоятельства могут вдруг в полчаса совершенно перемениться, мы можем быть легко раздавлены. Кругом, полосой верст на 10, видны бивачные неприятельские огни. Ясно, что против нас целый неприятельский корпус»103.

Но от Гурко прискакал гонец с радостной вестью о том, что Иени-Загра взята и что завтра рано утром к отряду герцога присоединится весь отряд Гурко. «Всё ожило и приободрилось»104. Депрерадович, исполняя должность коменданта Эски-Загры, объявил о созыве городского совета в конаке 19 июля. Именно со второго этажа конака на следующее утро полковник увидел

значительные массы турецких войск, двигавшихся к городу. «Сердце щемило за исход далеко не равного боя. Волосы поднимались при мысли об участи несчастных жителей в случае, если отряд наш будет раздавлен до прихода главных сил. Одно, что остается: это лечь костьми, отстаивая город до последней крайности!»105 — восклицал Депрерадович.

Сражение у Эски-Загры подробно описано в реляциях генерал-майора Рауха, генерала Столетова, герцога Н.М. Лейхтен-бергского и в воспоминаниях многих офицеров.

Силы были неравными. Полковник Депрерадович, приказав отступать, сам решил проехать по городу, чтобы лично предупредить жителей о необходимости бежать и спасаться. «В начале боя множество вооруженных болгар высыпало за городскую околицу и заняло выходы улиц к виноградникам», в которых были размещены резервы. «Некоторые из выходов были забаррикадированы пустыми арбами. Очевидно, что милиционеры не ожидали нашего отступления и предполагали примкнуть в критический момент к войскам, защищать город вместе, отступая шаг за шагом, и только дорогой ценой продать его неприятелю», — вспоминал Депрерадович. «Смелость доходила до того, что некоторые из женщин пробрались посмотреть на разгоревшийся бой. Каков же был ужас и общее разочарование, когда наш центр и левый фланг были смяты, а правый фланг вынужден отступать»106.

Дукмасов также свидетельствовал, что «большинство жителей Эски-Загры бежало из домов и расположилось группами на возвышенных местах за городом, внимательно следя за ходом сражения. Тут были и мужчины, и женщины, и дети. Раненым они подавали помощь, относили их в дома и снова возвращались на свои места. Я немало удивлялся железным нервам болгарских женщин, которые, казалось, довольно спокойно смотрели на эту тяжелую картину колоссальной бойни»107.

Но когда русские стали отступать, паника и ужас охватили жителей. «Никто и не думал о сопротивлении», — констатировал Депрерадович. «Вооруженные горожане частью рассеялись, частью бросились к конаку. Большинство жителей «бежали с выражением безотчетного страха на искаженных лицах, бежали, бросая детей, руководясь единственным в то время чувством и

желанием спастись от преследования неистового, кровожадного врага, от предстоящих истязаний и мучительной смерти»108.

Генерал-майор Раух, прибыв в Эски-Загру 19 июля и приняв от герцога командование отрядом, вначале надеялся отстоять город. «Но постоянно усиливающийся неприятель, наступавший с юга и юго-запада, почти полное израсходование патронов и снарядов в горной артиллерии поколебали дружины», — докладывал Раух Гурко в полевой записке, написанной в 8:50 вечера 19 июля. «Дружины вначале вели себя геройски, в особенности офицеры; но когда значительное число офицеров было убито и ранено, болгар нельзя было удержать от беспорядочного отступления в ущелье. Я сам лично собирал их у входа в ущелье, чтобы занять его ими, но это не удалось: дружины разошлись, за исключением нескольких рот, подведенных в порядке полковником Де-прерадовичем. Когда я увидел, что болгар не удержать и в горной артиллерии мало снарядов, я приказал отступать за Тунджу»109.

Кисов описывал жуткие кровавые сцены насилия турок над мирным населением Эски-Загры, однако сам он их не мог видеть. Но он шел по ущелью, которое было переполнено беженцами, и рассказал о душераздирающих картинах бегства болгар, когда в паническом страхе каждый думал лишь о себе, бросая даже своих близких. «Немало грудных детей было оставляемо по дороге, и многих из них подбирали солдаты, и должно сказать правду, преимущественно русские солдаты, особенно те из них, которые были верхом»110, — писал Кисов. «Несколько таких ребят было взято на попечение нашими офицерами»111, — свидетельствовал Чичагов. «Больно было смотреть на всё это, — продолжал он, — но еще больнее было подумать, что мы причины всех этих несчастий... Я глубоко убежден, что всякий русский, видевший столь рельефно, как мы сегодня, доблестную защиту Эски-Заг-ры и несчастья, перенесенные болгарами, не решится бросить камнем в них и говорить, что не стоит драться за их свободу, что они к нам не питают симпатии, что они трусы или разбойники, и так далее, как мне уже случалось слышать»112.

Чичагов делился в воспоминаниях своими впечатлениями о болгарах: «Болгарин чрезвычайно трудолюбив, трезв, гостеприимен, наивен, откровенен, но запуган. Трудолюбие его заслужи-

вает особенного внимания. Он добросовестно исполняет обязанности земледельца, обрабатывая даже недоступные местности на круче гор; ни один клочок земли не пропадает даром. Успеху его труда много способствует его трезвость. Как семьянин — он хороший, нежный отец и муж; женщина-болгарка самая нравственная, преданная жена. Отсюда станет понятным, как тяжело было болгарам переживать насилия их жен и дочерей. Про гостеприимство нечего и говорить, всякий русский успел убедиться в этом». Поручик заметил, что болгары «особенно быстро братались» с солдатами, и «солдаты отлично ценили их радушие». Отмечая, что народ этот запуган, Чичагов вновь подчеркивал, что болгарин «не труслив»: «На каждом шагу встречали мы вооруженных болгар, рыскавших повсюду, захватывающих пленных, беглецов, турецких мародеров. Редкий день не приходили болгары просить у нас оружие. Если бы русские задались мыслью поднять восстание, то это было бы очень легко, тем более, что болгары очень охотно сами вооружались». Отличным аргументом в пользу данного высказывания служило Эски-Загрское сражение, которое «доказало, что молодое болгарское войско способно стойко драться и умирать за свое отечество». Предвидя возможные возражения своим восторженным отзывам о болгарах, Чичагов тут же парировал: «Проявления же грабежа — такие явления, которые в военное время случаются всюду и всегда; выставлять же их, как общий болгарский порок, несправедливо и неверно»113. А в более раннем рассказе поручик Чичагов писал, что «разбой и грабеж свойствен всем народностям во время войны в большей или меньшей степени, а тем более полудиким, 400 лет пробывшим в рабстве болгарам! Да разве не извинительно болгарину, потерявшему, как многие сегодня, семью и имущество, завербовать себя на всю жизнь в разбойника, в грабителя всего турецкого, всего того, что связано с напоминанием ему о несчастьях на всю жизнь. Я же остаюсь пораженным тем, что нравственная сторона болгарина, несмотря на всосавшееся в кровь рабство, находится еще на такой высокой степени»114, — заключал он.

На следующее утро, 20 июля, герцог Н.М. Лейхтенбергский приказал выстроить дружины и горячо поблагодарил их за по-

ведение в бою: «Вы ничем не уступаете старым солдатам!»115 В реляции и генерал-майор Раух дал высокую оценку действиям ополчения: «В продолжении более 4 часов 2-тысячный отряд людей, недавно собравшихся под знамена, твердо держался против лучшей части турецких войск — армии Сулеймана-паши»116.

22 июля Раух в записке к Гурко ходатайствовал о необходимости «представить болгарские дружины к наградам за дела при Эски-Загре: они их вполне заслужили, в особенности офицеры. Люди дрались геройски, пока подавляемые численным превосходством, не дрогнули». Генерал считал «справедливым представить [к наградам] всех офицеров, бывших в деле, а в роты дать, по крайней мере, от 6 до 8 крестов. Более других отличились 3-я и 1-я дружины»117.

Всё ополчение потеряло убитыми и ранеными: офицеров —

23 (из 55) и 512 нижних чинов. Четыре дружины болгар, две сотни казаков Краснова и Казанский драгунский полк (всего не более 3500 чел.) с 6 орудиями дрались на растянутой позиции (до 6 верст) по южной окраине Эски-Загры с превосходящими силами Сулеймана-паши118.

В 9 час. утра 20 июля Раух, не получая от Гурко никаких сведений, решил отступать к Казанлыку.

А отряд Гурко, 19 июля в 6:00 утра направившись к Эски-Загре, вступил в 7-часовое сражение у с. Джуранли с войсками Реуф-паши (12 батальонов при 8 орудиях, 1 эскадрон и 3000 черкесов)119. Русские потеряли 20 офицеров, 498 нижних чинов, но перебили до 2000 турок120.

В сражениях 18 и 19 июля было израсходовано так много патронов и артиллерийских зарядов, что не только предпринимать какую-либо атаку, но даже оставаться на виду турецкой армии было бы неблагоразумно. Вследствие этого Гурко отдал приказание об отходе отряда 20 июля через Дальбокский перевал к Ха-инкиойю, куда войска прибыли 22 июля.

20 июля немного отдохнувший Эски-Загрский отряд, поднявшись с бивака у р. Тунджи, двинулся к Казанлыку. Покинувшие Эски-Загру болгары, переночевавшие рядом с русским отрядом и «всё еще надеявшиеся, что дело не потеряно», быстро собрались и пошли рядом. В Казанлыке начались страшнейший перепо-

лох и невообразимая паника. Христианское население, забрав с собой всё, что можно, поспешно уходило из города. «В воздухе просто стон стоит, на каждом шагу заплаканные, перепуганные лица!»121Депрерадович удивлялся, «с каким терпением и покорностью воле судеб переносит население тяжести и последствия военного времени»122.

Генерал Раух со штабом остановился в монастыре. «Что за ужасную картину представлял этот монастырь! Все кельи, двор, сад кругом церкви — один общий лазарет, но лазарет, к несчастью, не только военный, но женский и детский»123, — вспоминал Чичагов. Прибывший в Казанлык ординарец главнокомандующего штаб-ротмистр С.А. Цуриков привез известие о неудаче 18 июля под Плевной: стало ясно, что в такую критическую минуту ни одна часть не придет на помощь.

21 июля Эски-Загрский отряд выступил к Шипкинскому перевалу. Чичагов удивлялся русскому солдату, который после всех испытаний не пал духом, понимая, что «отступление есть неудача частная и поправимая». «Солдату жаль было только болгар-братушек, и всё его внимание было устремлено на них». Чичагов вспоминал, что солдаты словно забыли, что у них на плечах лежали ружье, шинель, мешок и т.д. Они сажали к себе на плечи детей, брали у женщин их тяжелые поклажи, подсаживали детишек постарше на лафет, поддерживая их от падения из-за тряской дороги. («Солдаты обратились в нянек»124.) Отношение же болгарских мужчин, шедших налегке или ехавших на лошадях, к женщинам и детям, тяжело груженным разным домашним скарбом, резко контрастировало с поведением русских солдат и произвело на подпоручика Кисова «скверное впечатление». На его возмущение болгарин ответил: «На то и жена, чтобы носила». Офицер всё же заставил мужчину взять ношу у своей жены125.

22 июля отряд, присоединившись к 36-му пехотному Орловскому полку, встал на перевале Шипка. Командование войсками на Шипкинском перевале было поручено командиру 2-й бригады 9-й пехотной дивизии генерал-майору Дерожинскому.

В приказе по Передовому отряду от 31 июля генерал-адъютант Гурко, прощаясь со своими войсками и благодаря их за геройскую службу, вспоминал славный боевой путь отряда, его

сражения и блистательные победы. Гурко особо обращался к болгарским дружинам, «с удивительным мужеством» защищавшим Эски-Загру 19 июля 1877 г. Его знаменательные слова ныне хорошо известны, но считаем нужным привести их вновь: «Это было первое дело, в котором вы сражались с врагом, и в этом же деле вы сразу показали себя такими героями, что вся русская армия может гордиться вами и сказать, что она не ошиблась послать в ряды ваши лучших своих офицеров. Вы — ядро будущей болгарской армии. Пройдут года, и эта будущая болгарская армия с гордостью скажет: "Мы — потомки славных защитников Эски-Загры"»126.

Итак, Передовой отряд выполнил самую главную задачу — занять балканские проходы. Вторая часть поручения главнокомандующего при формировании отряда — «выслать кавалерию еще далее вперед с целью поднять болгарское население и оказать ему поддержку» — не была осуществлена командованием, но отнюдь не «в силу своего классового положения», как отмечалось в трудах советской эпохи, «из-за боязни революционного движения болгарского народа»127. Уже при формировании Болгарского ополчения предполагалось, что оно не только создаст кадры для будущего войска болгарского государства, но сможет «направить деятельность тех болгар, которые возьмутся за оружие с намерением принять участие в борьбе с мусульманами, и тем регулировать восстание согласно законам и обычаям войны»128.

Начальник штаба Передового отряда Нагловский несколько раз в своих воспоминаниях возвращался к этому вопросу, подчеркивая, что генерал Гурко намеревался приступить к организации болгарского восстания только тогда, когда главные силы русского войска будут уже в долине Тунджи. Поднимать болгар на восстание можно было только в тылу, а не впереди отряда. Кавалерию Гурко считал слишком слабым прикрытием для восстания. Нагловский отмечал, что кавалерийским налетом при удаче можно овладеть большой местностью, но удержать ее в случае наступления неприятеля, состоящего из трех родов оружия, нельзя129.

В ожидании перехода Балкан главными силами Дунайской армии генерал Гурко принимал все меры к тому, чтобы сдержи-

вать болгар и сохранять всюду порядок, свидетельствовал На-гловский. Но если в городе это было еще как-то возможно, то в окрестностях «дух племенной вражды», вследствие «четырех-векового тяжелого гнета, проявился в скором времени сильной вспышкой мести, и вокруг г. Эски-Загры запылали турецкие чифт-лики и турецкие деревни». «Во время движения кавалерийских полков к линиям дороги большие толпы болгар следовали за полками, резали и грабили в тылу полков мусульманское население и предавали огню его имущество»130, — писал Нагловский.

«Вообще взаимное уничтожение было всеобщим и грустным явлением в течение всей кампании, начиная с переправы через Дунай в окрестностях Систово. Всюду при приближении русских войск мусульманское население поспешно бежало и ознаменовывало свое бегство резней и грабежами. Зато и болгары, почуяв силу на своей стороне, не оставались в долгу и подвергали оставшихся турок кровавым репрессиям. Во всех этих кровавых драках первый пример подавался турками. Но в общем итоге болгары были в проигрыше, во-первых, потому что наши власти, — продолжал Нагловский, — всюду сдерживали болгар, тогда как турецкие власти возбуждали мусульман. Во-вторых же, потому что большинство турок уходили до прихода русских войск. Зато временное возвращение турок в местности, занимаемые русскими войсками, ознаменовывалось невообразимыми истязаниями и ужасной резней. Только быстрое и неожиданное занятие городов, как, например, Систово, Тырново, Софии, Филиппополя и др., спасало и от неизбежных зверств и разорения. Сладить с диким необузданным фанатизмом мусульман и с весьма понятными вспышками мести болгар не было никакой возможности»131, — признавался Нагловский.

Военный историк Н.А. Епанчин, размышляя над второй частью задачи Передового отряда, замечал, что «из людей, рожденных в рабстве, нельзя было создать воинов в одну ночь, и болгары, как тогда казалось, были скорее способны к тому, чтобы мстить при случае своим прежним угнетателям, нежели выступить в открытое поле для борьбы с ними. .Гурко поэтому откладывал исполнение этой части задачи своего отряда до более благоприятного времени»132.

Но Передовой отряд в полной мере пользовался широким содействием, которое ему оказывало болгарское население, — угощения при торжественных встречах, заготовка печеного хлеба, продажа продуктов питания войскам и фуража для конницы, помощь при строительных работах в Хаинкиойском ущелье. Болгары охотно шли на сотрудничество с русскими, стремясь помогать, чем могли. В Передовом отряде прибегали к услугам местных проводников, а болгарское население, неожиданно встретив русских в Хаинкиойском ущелье, хранило молчание и не выдало тайну туркам. Командование нередко посылало надежных болгар (жаль, что в документах не приводились их имена) с ответственными и опасными поручениями через местности, занятые неприятелем, — передать письмо или выведать сведения о противнике. Болгары сами охотно доставляли информацию о турецких войсках, однако в штабе отряда считали рискованным полагаться только на эти данные, поэтому постоянно высылались разъезды для подтверждения имевшихся уже сведений и получения новых.

Таким образом, мы видим, что движение Передового отряда к Тырново, за Балканами к Казанлыку и Эски-Загре было триумфальным шествием, встречаемым с искренней радостью местным христианским населением. Русские восторгались красотами природы, плодородием почв, зажиточностью болгар. Не один воин испытал психологический шок при виде явного довольства болгарского крестьянина, поскольку средства массовой информации России рисовали накануне войны совершенно иной образ угнетенного турками болгарина, прозябавшего в убожестве, нищете и вечном страхе. Многие молодые люди, «наэлектризовавшись» подобными сообщениями, искренне шли добывать единоплеменному и единоверному народу-страдальцу свободу и даже отдать жизнь за такое святое дело. Но оказывалось, что в материальном отношении болгары жили несравненно лучше, чем самый богатый крестьянин в России. Это, конечно, несколько остужало пыл. Однако увиденные в первый раз на Шипке зверства турок способствовали осознанию сложности положения христианского населения в такой благодатной стране и «примиряли» с материальным благополучием болгар.

Шоком для русских явились и действия болгар при вступлении русских войск в населенные пункты, не исключая даже такой «интеллигентный» город, как Тырново, — болгары устремлялись на дикий грабеж турецких кварталов. Мародерство русских солдат, зачастую спровоцированное голодом из-за нерегулярных поставок продовольствия, трудных маршей, сражений, не носило столь массовый характер и не сопровождалось безжалостным уничтожением турецкой недвижимости. Кроме того, командование жестко боролось с этим явлением.

Потрясала русских и слепая месть болгар по отношению к туркам, которая не щадила ни детей, ни женщин, ни стариков. Подобное отношение шло вразрез с христианским мировоззрением русского солдата и офицера, которые были милосердны не только к мирному населению, но и к поверженному, раненному врагу.

Неприятно на русских действовала и чересчур частая ложь болгар о том, что жгут села и их режут мнимые черкесы и башибузуки, поскольку напрасно посылаемые разъезды и фальшивая тревога изнуряли войско.

Довольно скоро русские столкнулись с присущим болгарскому крестьянину прагматизмом, который стал проявляться после щедрого гостеприимства во время торжеств, — русских много, всех не прокормишь, нужно думать о своем семействе. Закрытые наглухо ворота и двери болгарских домов не лучшим образом действовали на тех солдат, которые после тяжелого ратного труда пытались воспользоваться их кровом и хлебом-солью. Проявления равнодушия или же отстраненности от нужд отдельных русских воинов в тот период были редки, но они надолго запоминались.

Воспоминания русских офицеров, находившихся в составе Передового отряда, убедительно свидетельствуют о том, что только в присутствии русских войск болгарское население проявляло активность в организации отрядов самообороны. Вся воинственность и настрой отстоять свои дома в Эски-Загре и драться на сооруженных баррикадах мгновенно исчезли, как только русские войска, в данном случае дружины, стали отступать. Вооруженные горожане во время сражения находились за

русскими резервами и в критические минуты предпочли спасаться, не поддержав своих соотечественников-ополченцев.

Авторы мемуаров — и Чичагов, и Рынкевич, и Депрерадович, с симпатией относясь к болгарам, их трудолюбию, хозяйственности, трезвости и семейственности, не могли не заметить, что их «уродовали в течение пяти столетий», что «рабство всосалось в их кровь». «И надо сперва освободить народ, а затем, указав ему на лучшее будущее, дать время для сглаживания всего наносного, чужого». «Болгары, насколько нам удалось познакомиться с ними, а мы имели к тому возможность, — писал Рынкевич, — народ чрезвычайно способный, трудолюбивый, добрый, народ с характером серьезным и замечательно стремящийся к самообразованию, порядку и благоустройству»133. «Эти задатки и качества достаточно гарантируют способность к самостоятельности и к завидной будущности»134, — считал Чичагов.

И наконец, полковник Нагловский, подводя итоги деятельности Передового отряда, утверждал, что он навсегда прославил русское оружие многими блестящими подвигами и соединил свое имя с Балканами и с долиной р. Тунджи. «Общий ход военных действий не позволил немедленно воспользоваться плодами его побед, и вследствие этого над всей долиной разразилась страшная буря, раздирающая душу и возмущающая все человеческие инстинкты. Прелестная Долина роз обратилась в долину слез и рыданий. Но не подлежало сомнению, — заключал он, — что в скором времени в долине раздастся снова гром русского оружия и эти слезы и рыдания послужат купелью возрождения, очищения и освобождения всей долины»135.

Примечания

1 Сопоставление текста рассказа М. Чичагова «Передовой отряд. (Воспоминания о походе)» (Военный сборник, 1878) с «Дневником офицера» (Сборник военных рассказов, составленных офицерами-участниками войны 1877-1878 гг. СПб., 1878. Т. 1), подписанный инициалами М.Ч., дает полное право утверждать, что их автором является М.М. Чичагов.

2 Плокотников Ф. Поход за Балканы // Чтение для солдат. СПб., 1881. Кн. 4. С. 157.

3 Епанчин Н.А. Действия Передового отряда генерал-адъютанта Гурко. СПб., 1895. С. 4.

4 Мацкевич Н. Гвардейский отряд почетного конвоя Его Величества в турецкую войну 1877-1878 гг. Варшава, 1880. С. 109.

5 Иванов И.С. 14-й стрелковый батальон «Железной бригады» в Передовом отряде генерала Гурко. (Эпизод из истории освободительной войны 1877-1878 гг.). СПб., 1910. С. 5.

6 М.Ч. [Чичагов М.] Дневник офицера // Сборник военных рассказов, составленных офицерами-участниками войны 1877-1878 гг. (далее — СВР). СПб., 1878. Т. 1. С. 26.

7 Чичагов М. Передовой отряд. (Воспоминания о походе) // Военный сборник (далее — ВС). 1878. Т. 122. № 8. С. 263.

8 Кисов С.И. Из боевой и походной жизни 1877-1878 гг. Воспоминания полковника запаса болгарской армии. Перевел со 2-го испр. и доп. болг. изд. М. Горюнин [Предисл. «От переводчика»]. София, 1903. С. 105.

9 Мацкевич Н. Гвардейский отряд. С. 110.

10 М.Ч. [Чичагов М.] Дневник офицера. С. 28.

11 Там же.

12 См.: Сборник материалов по русско-турецкой войне 1877-1878 гг. на Балканском полуострове (далее — СМ). СПб., 1900. Вып. 24. С. 4-5; Чичагов М. Передовой отряд. С. 264-265; Мацкевич Н. Гвардейский отряд. С. 110-112.

13 М.Ч. [Чичагов М.] Дневник офицера. С. 30.

14 Там же. С. 31.

15 Там же. С. 33.

16 Церетелев А.Н. Письма с похода. (Румыния. Тырново. Первый Забалканский поход) // Русский вестник (далее — РВ). 1878. Т. 137. № 9. С. 253.

17 Иванов И.С. 14-й стрелковый батальон «Железной бригады». С. 11.

18 Церетелев А.Н. Письма с похода. С. 253.

19 Кисов С.И. Из боевой и походной жизни. С.109.

20 Чичагов М. Передовой отряд. С. 270.

21 Епанчин Н.А. Действия Передового отряда... С. 32.

22 НагловскийД.С. Действия Передового отряда генерала Гурко в 1877 г. // ВС. 1900. № 7. С. 35.

23 Газенкампф М.А. Мой дневник 1877-1878 гг. СПб., 1908. С. 52-53.

24 Нагловский Д.С. Действия Передового отряда. С. 37.

25 М.Ч. [Чичагов М.] Дневник офицера. С. 39.

26 Мацкевич Н. Гвардейский отряд. С. 119.

27 Церетелев А.Н. Письма с похода. С. 255.

28 Нагловский Д.С. Действия Передового отряда. С. 38.

29 Мацкевич Н. Гвардейский отряд. С. 119-120.

30 М.Ч. [Чичагов М.] Дневник офицера. С. 39-40.

31 Рынкевич Е.Е. Записки о болгарском ополчении (За период с конца апреля по 9 августа 1877 г.) // ВС. 1902. № 4. С. 61.

32 Церетелев А.Н. Письма с похода. С. 255.

33 СМ. Вып. 24. С. 30.

34 Иванов И.С. 14-й стрелковый батальон «Железной бригады». С. 19-20.

35 Там же.

36 Кисов С.И. Из боевой и походной жизни. С. 117.

37 Иванов И.С. 14-й стрелковый батальон «Железной бригады». С. 22.

38 СМ. Вып. 24. С. 17.

39 Церетелев А.Н. Письма с похода. С. 257.

40 Чичагов М. Передовой отряд. С. 272.

41 Иванов И.С. 14-й стрелковый батальон «Железной бригады». С. 27.

42 Нагловский Д.С. Действия Передового отряда. С. 42.

43 Там же. С. 45.

44 Иванов И.С. 14-й стрелковый батальон «Железной бригады». С. 29.

45 СМ. Вып. 24. С. 40-41.

46 Депрерадович Ф.М. Из воспоминаний. С. 33-34.

47 Освобождение Болгарии от турецкого ига. Т. 2. М., 1964. С. 176.

48 Плокотников Ф. Поход за Балканы. С. 145.

49 Кисов С.И. Из боевой и походной жизни. С. 125.

50 СМ. Вып. 24. С. 43.

51 Нагловский Д.С. Действия Передового отряда. С. 48-49.

52 Федоров М.П. Из корреспонденций в «Русские ведомости» // Гарковенко П. Война России с Турцией 1877-1878 г. Подробное описание военных подвигов русских войск на обоих театрах войны за веру и свободу. Подвиги русских богатырей нашего времени, их биографии, очерки, рассказы, сцены и проч. М., 1879. С. 410.

53 Там же. С. 411.

54 Епанчин Н.А. Действия Передового отряда. С. 62, 248.

55 Федоров М.П. Из корреспонденций в «Русские ведомости». С. 412.

56 Нагловский Д.С. Действия Передового отряда // ВС. 1900. Т. 254. № 8. С. 252.

57 Кисов С.И. Из боевой и походной жизни. С. 126-128.

58 Церетелев А.Н. Письма с похода. С. 262.

59 Мацкевич Н. Гвардейский отряд. С. 129.

60 Чичагов М. Передовой отряд. С. 179.

61 Там же.

62 СМ. Вып. 24. С. 96.

63 Плокотников Ф. Поход за Балканы. С. 157-158.

64 СМ. Вып. 24. С. 198-200.

65 Нагловский Д.С. Действия Передового отряда. С. 260-261.

66 Там же. С. 261.

67 Иванов И.С. 14-й стрелковый батальон «Железной бригады». С. 54.

68 Чичагов М. Передовой отряд. С. 180.

69 Нагловский Д.С. Действия Передового отряда. С. 261.

70 Чичагов М. Передовой отряд. С. 185.

71 Нагловский Д.С. Действия Передового отряда. С. 266.

72 Там же. С. 267.

73 СМ. Вып. 24. С. 94.

74 Мацкевич Н. Гвардейский отряд. С. 134.

75 Нагловский Д.С. Действия Передового отряда. С. 267; Чичагов М. Передовой отряд. С. 186-187.

76 Дукмасов П.А. Со Скобелевым в огне. Воспоминания о русско-турецкой войне 1877-78 гг. и о М.Д. Скобелеве ординарца его. Изд. 2-е, доп. СПб., 1895. С. 65-66.

77 Рынкевич Е.Е. Записки о болгарском ополчении. С. 66.

78 Чичагов М. Передовой отряд. С. 188.

79 Иванов И.С. 14-й стрелковый батальон «Железной бригады». С. 66.

80 Там же.

81 Рынкевич Е.Е. Записки о болгарском ополчении. С. 66.

82 Депрерадович Ф.М. Из воспоминаний. С. 40-41.

83 Кисов С.И. Из боевой и походной жизни. С. 133.

84 Чичагов М. Передовой отряд. С. 188.

85 СМ. Вып. 24. С. 112-113.

86 Епанчин Н.А. Действия Передового отряда... С. 113; Иванов И.С. 14-й стрелковый батальон «Железной бригады». С. 70.

87 СМ. Вып. 24. С. 102-103.

88 Нагловский Д.С. Действия Передового отряда. С. 44.

89 СМ. Вып. 24. С. 238.

90 Там же. С. 238-239.

91 Там же. С. 116.

92 Нагловский Д.С. Действия Передового отряда. С. 45.

93 СМ. Вып. 24. С. 128-129.

94 Чичагов М. Передовой отряд. С. 327.

95 Там же.

96 Депрерадович Ф.М. Из воспоминаний. С. 55.

97 Там же. С. 58.

98

Чичагов М. Передовой отряд. С. 332.

99 СМ. Вып. 24. С. 133-134.

100 Там же. С. 176-177.

101 Керсновский А.А. История русской армии. М., 1999. С. 344.

102 Иванов И.С. 14-й стрелковый батальон «Железной бригады». С. 83.

103 М.Ч. [Чичагов М.] Дневник офицера. С. 84.

104 Депрерадович Ф.М. Из воспоминаний. С. 85.

105 Там же. С. 88-89.

106 Там же. С. 93-95.

107 Дукмасов П.А. Со Скобелевым в огне. С. 96-97.

108 Депрерадович Ф.М. Из дневника о первом походе за Балканы. С. 306.

109 СМ. Вып. 24. С. 227.

110 Кисов С.И. Из боевой и походной жизни. С. 192.

111 М.Ч. [Чичагов М.] Дневник офицера. С. 88.

112 Там же.

113

Чичагов М. Передовой отряд. С. 344-345.

114 М.Ч. [Чичагов М.] Дневник офицера. С. 89.

115 Депрерадович Ф.М. Из дневника о первом походе за Балканы. С. 313.

116 СМ. Вып. 24. С. 368.

117 Там же. С. 249.

118 Гейсман П. Русско-турецкая война 1877-1878 гг. в Европейской Турции. Вып. 1-2. СПб., 1906. С. 180-181.

119 Там же. С. 179.

120

Керсновский А.А. История русской армии. С. 344.

121 Депрерадович Ф.М. Из воспоминаний... С. 108.

122 Там же. С. 110.

123 Чичагов М. Передовой отряд. С. 349.

124 Там же. С. 351.

125 Кисов С.И. Из боевой и походной жизни. С. 206.

126 СМ. Вып. 24. С. 323.

127 Освобождение Болгарии. Т. 2. С. 180.

128 Рынкевич Е.Е. Записки о болгарском ополчении. С. 56.

129 Нагловский Д.С. Действия Передового отряда // ВС. 1900. Т. 255. № 9. С. 41, 43, 46.

130 Там же. С. 46.

131 Там же. С. 46-47.

132

Епанчин Н.А. Действия Передового отряда. С. 118.

133 Рынкевич Е.Е. Записки о болгарском ополчении. С. 67, 69.

134 М.Ч. [Чичагов М.] Дневник офицера. С. 89.

135 Нагловский Д.С. Действия Передового отряда // ВС. 1900. № 10. С. 276.