CC BY
7
Вестник Томского государственного университета. Философия. Социология. Политология. 2024.
№ 81. С. 79-97.
Tomsk State University Journal of Philosophy, Sociology and Political Science. 2024. 81. pp. 79-97.
СОЦИАЛЬНАЯ ФИЛОСОФИЯ И ФИЛОСОФСКАЯ
АНТРОПОЛОГИЯ
Научная статья УДК 316.454.7 doi: 10.17223/1998863Х/81/8
ПАТТЕРНЫ АКТИВИЗМА И ПРОТЕСТА В СОЦИАЛЬНО-СЕТЕВОЙ КОММУНИКАЦИИ СОВРЕМЕННЫХ РОССИЯН
Раиса Эдуардовна Бараш
Институт социологии ФНИСЦРАН, Москва, Россия, [email protected]
Аннотация. Автор исследует новые специфические атрибуты и паттерны движений современной виртуализированной самоорганизации. Предлагая рассматривать сообщества, участники которых взаимодействуют преимущественно виртуально по тем или иным актуальным поводам общественного недовольства как новейшие или постновые социальные движения, автор определяет их специфические атрибуты. Обращаясь к данным общероссийских социологических исследований, автор исследует актуальное влияние цифровой коммуникации на современные установки массового сознания россиян, особенно, на готовность к гражданской самоорганизации. Ключевые слова: коммуникация; электронные медиа; интернет; социальные медиа; самоорганизация; сетевизация; сетевая коммуникация; новые социальные движения; новейший социальные движения; теория поколений
Для цитирования: Бараш Р.Э. Паттерны активизма и протеста в социально-сетевой коммуникации современных россиян // Вестник Томского государственного университета. Философия. Социология. Политология. 2024. № 81. С. 79-97. doi: 10.17223/1998863Х/81/8
SOCIAL PHILOSOPHY AND PHILOSOPHY OF HUMANITY
Original article
PATTERNS OF ACTIVISM AND PROTEST IN THE SOCIAL NETWORK COMMUNICATION OF MODERN RUSSIANS
Raisa E. Barash
Institute of Sociology - Branch of the Federal Center of Theoretical and Applied Sociology of the Russian Academy of Sciences, Moscow, Russian Federation, [email protected]
Abstract. The growing influence of information and communication factors on social self-organization, as well as the networkization of the structure of modern social movements,
© Р.Э. Бараш, 2024
their "dependence" on Internet communication, their lack of a formalized structure, membership and leadership, determines the unpredictability of the solidarity actions of their participants. The transformation of digital communication into the basis of the communication mechanism of participants in almost all modern public associations acting, among others, under the slogans of global goals or frankly post-material motives, sets the task of finding new specific attributes and patterns of movements of modern virtualized self-organization, and determines the search for specific patterns of digitalized activism, as well as the definition of methodological grounds for their study. Within the framework of this article, such communities, whose participants interact mainly virtually on various topical issues of public discontent or are motivated by the desire for social justice, combining discontent with specific problems and general social injustice in their agenda, are defined as the newest or post-new social movements. In the article, the author defines the newest social movements as peculiar structures of self-organization, whose participants are connected by virtual communication rather than regular participation within a clear hierarchy, are motivated by a sudden actualization of problems of both material and non-material nature, and pursue the main goal of influencing political decision-making by the authorities. Referring to the data of all-Russian sociological research, the author examines the impact of digital communication on the current attitudes of Russians' mass consciousness, especially on citizens' readiness for civic self-organization and political activism. The author pays special attention to the study of the impact of the widespread use of the Internet and access to social networks on the demand for protest ideas by citizens.
Keywords: communication, electronic media, Internet, social media, self-organization, networking, network communication, new social movements, newest social movements, theory of generations
For citation: Barash, R.E. (2024) Patterns of activism and protest in the social network communication of modern russians. Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta. Filosofya. Sotsiologiya. Politologiya - Tomsk State University Journal of Philosophy, Sociology andPoliticalScience. 81. pp. 79-97. (In Russian). doi: 10.17223/1998863Х/81/8
Введение
Современные общественные процессы прямо связаны с нарастающим влиянием сетевой коммуникации. Расширение аудитории социальных медиа, постоянное увеличение количества тематических интернет-сообществ и новых каналов виртуальной коммуникации (YouTube- и Telegram-каналы, форумы), превращение мессенджеров в один из основных способов регулярного общения, цифровизация значительного числа повседневных интеракций наделяют современные общества чертами сетевой структуры. Социальные медиа упростили не только повседневное общение, но и тематическую коммуникацию носителей единомышленников, их объединение в сетевые структуры, выстроенные вокруг общего медиума коммуникации в рамках конкретных информационных каналов или виртуальных групп (тематические группы и паблики, информационные каналы, тематические сайты).
Сетевизация коммуникации приобретает глобальный характер. Государственная политика многих стран ориентирована на целенаправленное сокращение цифрового неравенства через расширение волоконно-оптических линий связи и развитие мобильного интернета, активную цифровизацию и бюрократический делооборот и коммуникации с гражданами. Серьезно способствуют вовлечению граждан в интернет-коммуникацию и социальные медиа и актуальная повестка: COVID-карантин, массовая изоляция «перевела» работу и учебу многих людей в онлайн.
Будучи сопряжена с глобализаций коммуникации, цифровизация, с одной стороны, превращает глобальные проблемы (изменение климата и про-
блемы экологии, гонка вооружений и угроза мировой войны, проблемы социального неравенства и дискриминации отдельных групп населения) в повод для транснационального беспокойства [1], способствует коммуникации единомышленников по всему миру, в том числе и при организации и проведении тематических акций. Своего рода иронией кажется, что одним из первых структурно и дискурсивно оформившихся новейших социальных движений, ориентированных на противодействие глобальным проблемам, стали антиглобалисты, заявившие о себе в ходе выступлений в Сиэтле в 1999 г. против глобальной экспансии транснациональных корпораций и ВТО.
Вместе с тем интернет-коммуникация предоставляет локальным активистам и социальным движениям широкие ресурсы для привлечения внимания к заботящим их проблемам, ситуациям, также социальные медиа становятся площадкой их символической саморепрезентации. Благодаря цифровизации многочисленные объединения единомышленников способны привлекать внимание к своей повестке по всему миру, делать интерес к проблемному дискурсу транснациональным [2]. Расширение виртуальной коммуникации не только вовлекает новых участников в тематическую коммуникацию, но и побуждает заинтересованных активистов к поиску новых, цифровизированных, форматов репрезентации своих интересов и проблем, механизмов гражданского самоопределения, политического участия и представительства.
Как пишет Дж. Най, виртуальная сфера превратилась в механизм контроля власти гражданским обществом и отдельными активистами (как, например, проекты WikiLeaks или ФБК), отдельные виртуальные сообщества демонстрируют способность к выработке собственных моделей самоуправления, выступая более эффективными и менее затратными механизмами, чем бюрократические институты [3. Р. 114] (яркий пример: многообразные чаты, телеграм-каналы и форум членов ТСЖ, СНТ или ДНП, которые посредством онлайн-коммуникации решают свои насущные вопросы гораздо успешнее казенных менеджеров).
Новейшие социальные движения: к поиску специфических атрибутов
Нарастающее влияние на социальную самоорганизацию информационно-коммуникативных факторов, а также сетевизация структуры современных социальных движений, их «завязанность» на интернет-коммуникацию, отсутствие у них формализованной структуры, членства и лидерства обусловливают непредсказуемость солидарных действий их участников. Превращение цифровой коммуникации в основой механизм коммуникации участников практически всех современных общественных объединений, выступающих в том числе и под лозунгами глобальных целей или откровенно постматериальных мотивов, ставит задачу поиска новых специфических атрибутов и паттернов движений современной виртуализированной самоорганизации, обусловливает поиск специфических паттернов цифровизированного активизма, а также определение методологических оснований их изучения. Для отличения появившихся в 2000-е гг. киберкоммуницирующих общественных объединений от новых социальных движений 1960-х гг., возникших в ходе европейских протестов (прежде всего, «Пражской весны» и «Парижского мая») против существовавшей системы власти и условно
системной оппозиции [4], в настоящей статье предлагается использовать категорию новейших или постновых социальных движений.
В рамках настоящей статьи новейшие социальные движения понимаются как своеобразные структуры самоорганизации, участие в которых сцеплено виртуальной коммуникацией, а не регулярным участием в рамках четкой иерархии, мотивировано внезапной актуализацией проблем как материального, так и нематериальнного характера, основной целью большинства участников является не политическая борьба, а влияние на принятие властью политических решений.
Новые социальные движения (New Social Movements), возникшие в 1960-х гг. в результате актуализации субъектности различных социальных групп (феминистских, антирасистских, пацифистских), рассматривались в логике постмарксизма [5] как отличные от традиционных иерархизированных организаций лидерского типа своей принципиальной несистемностью и ориентацией на методы не партийно-политической борьбы [6], но опубличива-ния проблем, привлечение к ним внимания власти и общества.
Растущая популярность новых социальных движений нередко увязывалась с утверждением постматериализма, актуализацией дискурса идентичности, тогда как выступления участников современных социально-сетевых объединений могут быть вызваны как вполне насущными проблемами (вроде недовольства санитарными ограничениями, как это было и есть в случае с антиковидными выступлениями по всему миру), так и повесткой защиты общественно значимых ценностей, например права граждан на честные и справедливые выборы. Особенностью новейших социальных движений является способность быстрого превращения из «движений одного требования», центрированных вокруг конкретного повода общественного недовольства, в движения социальной справедливости, сочетающие в своей повестке недовольство и конкретными проблемами, и общей социальной несправедливостью (например, в ходе массовых выступлений в Казахстане в январе 2022 г. требования протестующих остановить рост цен на сжиженный газ и товары народного потребления сменились требованиями повышения уровня жизни и отставки местных властей; повестка движения защитников Химкинского леса эволюционировала от сугубо экологической до требований справедливого политического представительства в стране).
При том, что, однако, новейшие социальные движения, затрагивая в своей повестке глобальные вопросы справедливого социального устройства и представительства, прямо или косвенно стремятся влиять на политику своих стран, сочетая в себе многообразную проблематику и объединяя участием в протестных акциях сторонников различных идейных направлений, они не представляют собою четко определенного субъекта политической саморепрезентации. Даже участники акций коллективного действия часто затрудняются с «самоописанием» повестки новейших виртуализированных социальных движений (решение конкретных проблем / борьба за социальную справедливость) и своей роли в этом процессе (поддержка единомышленников / оказание влияния на власть) и в самом движении (активист / сочувствующий / создатель тематического контента и повестки).
В отличие от классических объединений партийно-профсоюзного типа, участие в которых формализовано и иерархизировано, существует четкий
алгоритм входа и выхода из организации, задачи и цели объединений четко артикулированы, участие в новейших социальных движениях принципиально неформализовано и свободно, требования выдвигаются ситуативно, мероприятия организуются часто спонтанно. Так же, как новейшие социальные движения консолидируются ситуативно, участники «подключаются» к тематической коммуникации спонтанно, акции внезапны, участники в целом дезорганизованны [7] и могут параллельно участвовать в нескольких инициативах и после решения проблемы не поддерживать отношения с единомышленниками после акций. При этом «завязанность» новейших социальных движений на цифровую коммуникацию позволяет сторонникам тех или иных активистских движений активно влиять на информационную и социально-политическую повестку, выводя на первых план общественного внимания конкретные проблемы и ситуации, демонстрировать свою субъектность.
Неочевидность механизмов преимущественно дистанционной и виртуальной коммуникации участников социально-сетевых структур при их высокой внутренней консолидированности, их способность оперативно артикулировать значимые и разделяемые сообществом единомышленников ценности и нормативы должного поведения участников, простота как коммуникационной интеграции, так и выхода из нее, умение быстро формулировать проблемную повестку дня и оперативно консолидироваться как для онлайн-, так и для оффлайн-активности, принципиальная эгалитарность участия, невыраженность управленческой иерархии и фигуры формального лидера, стремление к активному отстаиванию разделяемых ценностей и чувствительность к решению значимых проблем вплоть до протестных действий, способность к конструктивной целерациональной коллаборации представителей нескольких сетевых сообществ делают непредсказуемыми и непрогнозируемыми инициативы современных социальных движений.
Многие из недавних массовых выступлений по всему миру: протесты против ужесточения законодательства об абортах в Польше в 2020 г., про-тестные выступления в Беларуси в 2020-2021 гг., серия акций «За честные выборы» после выборов в Госдуму РФ в 2021 г., захват Капитолия в 2021 г., BLM-протесты с США в 2020 г., многочисленные протесты против требований вакцинации от COVID-19 и санитарных ограничений в 2020-2021 гг., различаясь тематикой, тем не менее были схожи в своих формальных атрибутах: коммуникация участников, их консолидация для реализации солидарных действий и координация общих усилий реализовывались в значительной степени посредством социальных медиа, проблематика выступлений не исчерпывалась интересами узкой общественной группы (по гендеру, расе или имущественному статусу), но была предметно широкой, актуальной для нескольких социальных групп, что обусловливало массовость участия в мероприятиях. Если новые социальные движения середины XX в. отличались четкой идентичностью (гендерной, расовой, идеологической), то новейшие социальные движения формировались буквально на разрывах нескольких дискурсов идентичностей или векторов недовольства, консолидируясь в «зонтичные» нарративы борьбы за высшие ценности информационной открытости, законности и социальной справедливости [8. Р. 1-2].
Чарльз Тилли называл центральным квалифицирующим признаком новых социальных движений, во-первых, регулярные публичные выступления
группы людей, разделяющей те или иные политические и культурные ценности, альтернативные мейнстримным, проводимым властью, во-вторых, регулярно реализуемые коллективные действия во имя общественной справедливости и, в-третьих, коммуникация участников вне официально санкционированных каналов связи, поскольку официальные медиа часто игнорируют значимых для движения людей [9]. Таким образом, в отличие от новых социальных движений, которые хотя и были мотивированы нематериальными факторами, но довольно четко объяснялись постмарксистской парадигмой, постновые социальные движения, фундированные интернет-коммуникацией, не столь устойчивы прежде всего в силу быстрой изменчивости актуальных тем, мотивирующих протестное взаимодействие. Кроме того, новые социальные движения, четко артикулирующие хотя и не все материальные цели, довольно внятно интерпретируются в логике, предложенной постмарксистским дискурсом. Тогда как постновые социальные движения в значительной степени опираются на ресурсы виртуальной коммуникации, что не только способствует быстрой смене актуальной повестки дня, зависящей от оценки участниками достаточности или недостаточной провокативности той или иной повестки для артикуляции недовольства или даже прямых действий. Постновые социальные движения, будучи завязанные на виртуальную коммуникацию, не только способны быстро консолидироваться и аккумулироваться вокруг значимого триггера (события или предельно обострившейся проблемы), но и столь же быстро растрачивают высококонсолидированную аудиторию из-за перефокусировки информационного поля.
Если традиционные новые социальные движения сохраняли некоторую преемственность повестки в своих акциях, из мероприятия в мероприятие ретранслировали один и тот же дискурс и артикулировали стандартный список требований (за права женщин, сокращение численности вооружения, отмену сегрегации), то возникновение благодаря интернет-коммуникации «движений одного требования» проблематизировало вопрос о сохранении протестным активизмом такого рода в его социально-сетевом проявлении инвариантных черт протеста как обособленной коммуникативной системы, зарождающегося в начале и достигающего расцвета в 60-х гг. прошлого века.
Таким образом, новейшие социальные движения можно определить как, в первую очередь, сложно коммуникативно устроенные социальные объединения, сложившиеся в конкретном месте и в конкретное время среди доверяющих друг другу единомышленников вокруг зыбкого медиума коммуникации и динамически изменяющиеся под влиянием пульсации новостной повестки. Вместе с тем «завязанность» коммуникации участников новейших социальных движений на виртуальную коммуникацию способствует, с одной стороны, складыванию значительного внимания участников тематических групп к развитию своих особенных символических средств артикулирования проблемного поля, целей и задач. С другой стороны, виртуализация коммуникации участников новейших социальных движений, попытка использовать массовые акции для демонстрации некоторого своеобразия заставляют участников новейших социальных движений использовать в качестве формы саморепрезентации ресурсы и методы акционизма. Не случайно во многих протестных движениях прямо или косвенно участвовали акционисты, современные художники, пытавшиеся своими перформансами и хэппинингами, а
также уличным искусством, в первую очередь граффити и муралами, сделать громкое политическое или социально значимое заявление как можно шумнее, вернее, ярче заявить о проблеме, привлечь к ней внимание. К примеру, Бэн-кси в своих работах обращается главным образом к острой социально-политической тематике, выступает с антивоенной и антикапиталистической повесткой, поддерживает экологические и правозащитные инициативы.
Продолжая вслед за Ч. Тилли развивать тему специального - «акцио-нистского атрибута» - новейших социальных движений, Т. Риид пишет, что в отличие от политических партий и лоббистских объединений, чья деятельность четко институционализирована, а механизмы целедостижения конкретны, новейшие социальные движения стремятся добиться социальных изменений главным образом путем повторяющихся публичных запоминающихся публичных действий [10. Р. XV].
Цифровизация как предпосылка паттернов активизма
и протеста
После протестных выступлений по всему миру в 2010-х гг., особенно после событий «Арабской весны», в фокусе исследовательского внимания оказалась тематика особой роли социальных медиа как фактора протестной консолидации [11, 12]. А развитие цифрового активизма, в том числе протестные выступления, стали связываться с распространением информационных технологий и социальных медиа [13].
Ст. Милан уподобляла новые информационные технологии и виртуали-зированные коммуникационные структуры «огню», а новейшие социальные движения начала 2000-х гг. - Прометею [8]. С. Милан писала, что кража, присвоение Прометеем (т.е. новейшими социальными движениям) огня (т.е. социальных медиа) имела своей целью присвоение обществом сложившейся коммуникационной инфраструктуры, нарушение информационной монополии государства и телекоммуникационных корпораций. Причем конечной задачей присвоения новейшими социальными движениями ресурсов новых информационных технологий было не столько расширение массового доступа к социальным медиа, позволяющим людям свободно высказывать свое мнение и обмениваться информацией, но и преодоление информационных фильтров и цензов, устанавливаемых коммерческими и государственными медийными и телекоммуникационными корпорациями, стремящимися к получению прибыли и защите корпоративных интересов, а не к расширению гражданских прав и возможностей и социальной справедливости.
Действительно, участники выступлений, активно взаимодействуя онлайн, не просто требовали радикальных политических преобразований, но активно влияли на политику: прямо (как в Тунисе, Египте и Украине, где протестные мероприятия привели к смене власти) или косвенно (как в России, где реакцией на протестный активизм граждан стала не только криминализация интернет-высказываний «экстремистской направленности», но и случаи уголовного наказания за комментарии и посты в соцсетях).
Однако сегодня, спустя десятилетие после первых условных «^асеЬоок-и Twitter-революций» в странах Северной Африки, социальные медиа не кажутся мобилизационным триггером революционных настроений, и аудитория социальных медиа в отдельных странах расширяется быстрее, чем там
происходит общественно-политическая модернизация. Показательно, что на смену египетской автократии, свергнутой под влиянием массовых протестов граждан, пришли умеренные исламисты (сторонники партии «Братья мусульман»), которых, в свою очередь, в ходе ожесточенного военного переворота сменили военные. Всякий раз смена власти происходила антидемократически, сопровождалась массовыми столкновениями сторонников и противников власти, применением насилия и жертвами с обеих сторон. Последние выборы президента Египта в 2018 г. оценивались местными правозащитниками как далекие от идеалов справедливости, честности и состязательности (участвовали только 2 кандидата), многие граждане бойкотировали голосование. По оценке Индекса демократии в 2021 г., спустя 10 лет после «Арабской весны», политический режим в Египте был квалифицирован как авторитарный, индекс уровня демократии в стране снижается. По оценке Polity IV, в 2020 г. Египет квалифицируется как несвободная страна, где политическое руководство наращивает уровень авторитаризма, борется с политической оппозицией, жестко ограничивает гражданские свободы, в том числе и свободу слова.
Интерес к социальным эффектам виртуальной коммуникации в России, в том числе и к ее мобилизационным ресурсам, серьезно усилился после про-тестных выступлений 2011-2012 гг. В попытках найти «общий знаменатель» для социально и культурно разрозненных участников московских протестов 2010-2011-х гг. многие исследователи соглашались с тезисом о высоком объединительном потенциале электронных медиа.
Однако электронные медиа не существуют отдельно от человеческой коммуникации [14. P. 1-3], социальный активизм проистекает главным образом из интереса к гражданскому участию, а не из технологических инноваций. Консолидационный потенциал digital-коммуникации реализуем при наличии «творческой» политической инициативы, желания действовать у высокомотивированных граждан или харизматичного лидера [15. P. 11-12]. Цифровые медиа могут добавлять динамику и новые темы в коммуникацию, но даже при неограниченном доступе к интернету выбор пользователями конкретной информации определяется личными интересами. Доступ к электронным медиа может даже укреплять уже сложившиеся установки активных интернет-пользователей (парадоксы «эхо-камер» [16] и «пузырей фильтров» [17]). Сетевая коммуникация способна и на откровенно негативное влияние, способствуя популяризации антииммигрантской и антилиберальной идеологии, национализма и правого популизма [18-20].
Тем не менее очевидна выдающаяся способность цифровой коммуникации выступать ресурсом оперативной «сборки» единомышленников. Благодаря способности консолидировать протестную коммуникацию цифровая коммуникация сыграла важную роль в «сборке» протеста в различных сообществах: и в демократиях (Испания, Греция, США), и в авторитарных режимах (Йемен, Тунис, Египет), и в политических системах с высокой степенью внутренней цензуры, как в Беларуси и России и в гибридных политических режимах типа Турции при Р.Т. Эрдогане или Украине при В. Януковиче [21].
Электронная коммуникация участников новейших социальных движений вовлекает в горизонтальную самоорганизацию и участие в тематических мероприятиях (акциях, петициях, краудфандинговых инициативах) заметно
большее число людей, чем инициативы активистов традиционных социальных движений организационно-партийного типа [22]. Социальные медиа выступают уникальным инструментом обмена информацией с численно неограниченной аудиторией. Если раньше деятельность традиционных общественных организаций сопровождалась колоссальными издержками, прежде всего временными, на коммуникацию по поводу согласования коллективных действий, сегодня ресурс цифровых медиа способен в кратчайшие сроки проинформировать или мобилизовать значительные человеческие ресурсы.
Как пишут Д. Беннетт и П. Филдинг [23], использование ресурсов цифровых медиа меняет логику организации процессов коммуникации участников социальных движений и координации инициатив низовых объединений: коммуникация единомышленников посредством социальных медиа порождает новый тип активности - флеш-активизм. Организаторам мероприятий достаточно обратиться к ресурсам виртуальной коммуникации и активизировать уже сложившиеся «слабые связи» единомышленников, больше не нужно культивировать постоянную приверженность участников движению или организации, «слабые связи» интернет-коммуникации предоставляют возможность почти мгновенной тематической коммуникации и организации массового коллективного действия без необходимости тратиться на излишки поддержания формальной структуры и постоянного членства. Важно и то, что с возникновением Web 2.0, где контент генерируется любым включенным в социальные медиа пользователем, любой человек в любой точке мира может сообщить о значимой проблеме или ситуации, несправедливости или требующей своего представительства группы, что, таким образом, облегчает поддержание тематической коммуникации единомышленниками, находящимися в «постоянном потоке» тематически важных новостей.
Кроме того, как пишут Д. Беннетт и П. Филдинг, коммуникация единомышленников посредством социальных медиа представляет собой новую форму модели мобилизации, требующей чрезвычайно малого вклада от своих участников, но при этом способной очень быстро вовлечь в коллективное действие значительное число людей и получить от такой коммуникации максимальный результат в виде влияния на решение политической власти.
Размышляя о специфике коммуникативного действия людей, мобилизованных посредством ресурсов социальных медиа, П. Гербаудо пишет о том, что новейшие социальные движения, объединяющие в рамках тематически широких акций часто незнакомых друг с другом людей, представляют собой не организованные структуры, а скорее толпы индивидов, достаточно слабые и временные группировки, объединенные в наиболее широком смысле общим желанием достичь социальной справедливости [11].
Сегодня электронные медиа действительно потеснили в качестве глобального источника информации многие традиционные медиа, разрушив информационную монополию телевидения. Появление электронных средств коммуникации значительно упростило регулярное взаимодействие внутри малых групп, упрочило так называемые «слабые связи», создав структуру регулярных горизонтальных коммуникаций внутри локальных сообществ. Номинальный же потенциал социальных сетей как механизм политической коммуникации и консолидации откровенно невысок, «политизированная» аудитория интернета и социальных сетей, несмотря на расширяющиеся сети
виртуальной коммуникации, не спешит к протестной виртуальной самоорганизации.
Для разных активистских групп условный мобилизационный эффект интернет-коммуникации различен. Если для наиболее активной части виртуальной коммуникации социальные сети действительно могут стать мобилизационным средством и организационным механизмом низового активизма, перетекающего из виртуального пространства в реальное, то для выражения обычной «фоновой» протестности вполне достаточными можно считать самые простые ресурсы интернет-пространства («большинству достаточно чтения соответствующей информации с «лайками» и периодическими комментариями»). Одновременно для условно «латентного» кластера протестно настроенных граждан интернет может стать и механизмом для «выпуска пара», носящим повсеместный и всевременной характер. Такой «выпуск пара» может быть связан, к примеру, с комментированием статей, новостей без формирования каких бы то ни было конструктивных предложений по решению задач протестных движений. И хотя такого рода «выпуск пара» можно в принципе считать терапевтическим и косвенно поддерживающим политический активизм, значимость и масштабы интернет-коммуникации активистов не стоит преувеличивать.
Но под влиянием цифровой коммуникации меняется сама специфика межличностного общения: сетевизация персональной коммуникации норма-тивизирует открытость и дискуссионность общения, отвергает иерархию между представлением и влечет за собою. Сегодня, когда люди включены, причем, как правило, инициативно и сознательно в прямом смысле в информационные сети (читают лично отобранные Те^гат-каналы, конкретных авторов или пользователей соцсетей, те или иные информационные ресурсы), информация распространяется преимущественно среди сложившихся коммуникационных сетей единомышленников, поэтому заслуживающей доверия воспринимается лишь информация из конкретного источника.
Разрастание популярности интернет-коммуникации - следствие естественного процесса распространения влияния в современном обществе самореферентных групп. Возрастание влияния на современников разнообразных интернет-сообществ и групп можно считать «проявлением „освобождения" человека от „репрессивной и дискриминирующей" принудительности включения в какой-либо социальный институт или отнесения к определенной нормативной системе». В силу того, что в интернет-среде коммуникация конфигурируется по желанию участников, любая протестная группа допускает самые разные формы участия по выбору «протестанта», что делает участие в виртуальных сообществах предельно прилекательным для современников, ищущих для себя «комфортных» референтных групп.
Цифровая коммуникация решила очень важную проблему излишней нормативизации политической сферы, на которую обращали внимание Д. Коэн и Э. Арато. Авторы полагали, что чрезмерная институционализация и бюрократизация процесса гражданской коммуникации, препятствующей живому процессу опредмечивания обществом и гражданами своих приоритетов и проблем, блокирует дискурсивные процессы гражданского самовыражения [24. Р. 690]. Гипотеза о Facebook- и Twitteг-революции связана с идеей социальных изменений, привносимых цифровизацией: распространением
ценностей эгалитарной открытой культуры [25], идеалов демократии, гражданского участия, информационной открытости и достоверности [26. P. 4041], способностью социальных сетей аккумулировать социальное недовольство и протестные настроения, содействовать складыванию коллективных целей и задач.
Важные для идеи понимания роли интернет-коммуникации и социальных медиа как факторов и мотивов самоорганизации участников новых социальных движений предлагает поколенческий подход. Предложенный Н. Хоувом и В. Штраусом [27] и развитый рядом исследователей [28] поколенческий подход предполагает, что под влиянием тех или иных событий и изменений в обществе формируются культурно своеобразные поколения, отличающиеся друг от друга не столько временем рождения и возрастом, но специфическими культурными характеристиками. Отдельно авторы пишут о поколении Y, или поколении Сети, миллениалах (1983-2003 г.р.), а также поколении Z (2003-2023 г.р.), на социализацию и формирование ценностных установок которых оказали влияние интернет и виртуальная коммуникация. Если поколения миллениалов застали эпоху до-интернета и стали очевидцами утверждения Web 1.0, где информация получалась аудиторий из ограниченного количества источников, то представители поколения Z, центиниалы, родились уже в «цифровую эпоху» и воспринимают естественными атрибутами присущие цифровой коммуникации ценности коммуникативной открытости, дискуссионности, антииерархичности и самоактуализации.
Это результировало возникновение Web 2.0, новой эры цифровой коммуникации, предполагающей не только потребление пользователями информации, но и активное участие в ее производстве и распространении. Представители поколения Z, или «цифровые аборигены» (Digital Native) [29], включены в самые разные сети коммуникации по самым разным проблемам, они готовы высказываться на самые разные темы, им свойственна открытая культура общения, дискусионный формат общения, ценности самоопределения и саморепрезентации и коллективного действия.
Создавая рекурсивное пространство ссылок и гиперссылок, социальные медиа создают возможности включения в информационное поле постоянно разрастающейся аудитории; провоцируя аудиторию на демонстрацию собственного мнения по актуальной проблематике, социальные медиа способны не только превращать рядовых граждан в экспертов и ньюсмейкеров, но и объединять физически и территориально удаленных друга от друга индивидов в тематические коалиции. Если традиционные социальные движения часто выстроены вокруг статусного лидера, то онлайн-сообщества не центрируются фигурой лидера, но связывают единомышленников постоянной активной online-коммуникацией [30. P. 91-92]. Если члены традиционных социальных движений консолидировались вокруг серьезных значимых событий (съезд, собрание, выпуск газеты), или заявлений лидера, или официального печатного органа, то участники постновых социальных сетей находятся в постоянном контакте друг с другом, имеют широкие предпосылки для постоянного контакта, сама тематическая коммуникация поддерживается регулярной актуализацией в новостной ленте схожих событий, добавляя единомышленникам новые импульсы для коммуникации.
Социальные медиа как фактор самоорганизации в российских обстоятельствах
Хотя в современном цифровизированном хай-тек мире сфера коммуникации, информационных технологий и интернета стала глобальной, превратившись в отдельную отрасль экономики, серьезно реформировав повседневность, существуют серьезные страновые особенности развития социальных медиа как фактора общественного развития.
Российское законодательство сегодня очень серьезно регулирует онлайн-сферу: к 2024 г. принято более десяти нормативных документов, ограничивающих публикации в социальных медиа. Если до 2022 г. «антиэкстремистское законодательство» предусматривало возможности уголовного и административного преследования за «протестный контент», то сегодня ряд крупных социальных медиа в России ограничены в своей деятельности либо полностью запрещены судом по решению Роскомнадзора и Генеральной прокуратуры.
Несмотря на существенные ограничения возможностей цифровой коммуникации, вовлечение россиян в виртуальную коммуникацию всеобъемлюще. В 2024 г. интернетом пользовались девять из десяти респондентов (91%), социальными сетями - восемь из десяти (81%)1 За последние четыре года вовлеченность россиян в интернет-коммуникацию возросла на 27 п.п., доля участвующих в социальных сетях выросла на 33 п.п. (рис. 1). Схожие данные приводит компания Mediascope: в первом полугодии 2023 г. хотя бы раз в месяц интернетом пользовались 83% граждан России старше 12 лет2.
2008 2010 2014 2015 2020 2023 2024
Рис. 1. Динамика пользования социальными медиа, 2008-2024 гг., %, ФНИСЦ РАН
Российская интернет-аудитория представлена прежде всего молодежью 18-30 лет, 100% представителей которой включены в онлайн-коммуникацию. Среди респондентов средних возрастов (31-50 лет) интернетом пользуются 99% респондентов, среди 51-60-летних - 92%, среди самых пожилых россиян
1 Данные проекта ««Российское общество середины 2020-х гг.: символы прошлого, ценности настоящего, ожидания от будущего», реализуемого в 2023-2024 гг. в ФНИСЦ РАН в рамках реализации Программы научных исследований, связанных с изучением этнокультурного многообразия российского общества и направленных на укрепление общероссийской идентичности 2023-2025 гг. (руководитель - академик РАН В.А. Тишков) в Федеральном научно-исследовательском социологическом центре Российской академии наук (ФНИСЦ РАН). Данные социологического исследования, проведенного в 2024 г. по общероссийской выборке (N = 2000), репрезентировавшей население страны по региону проживания, а внутри него - по полу, возрасту, уровню образования и типу поселения.
2 Mediascope: россияне проводят в соцсетях в среднем один час в день. Sostav.ru. 7 сентября 2023 г. URL: https://www.sostav.ru/publication/issledovanie-62983.html
доступ в интернет есть у семи из десяти респондентов (67%). Схожая ситуация с использованием социальных сетей: их аудитория, прежде всего, молодые люди в возрасте 18-30 лет (98%) и 31-40 лет (91%). Среди людей старше 60 лет соцсетями пользуется половина (51%) \
Возрастающая популярность социальных медиа во многом объясняется ориентацией интернета и социальных сетей на интересы пользователей, широтой освещаемых тем и практически неограниченными возможностями поиска интересующей информации. Однако российская аудитория цифровых медиа далека от абсолютизации цифрового контента: большинство пользователей социальных медиа относятся к ним с недоверием: среди пользователей социальных сетей не доверяют интернету и социальным сетям 54%, не доверяют интернету 56%. Среди всех опрошенных россиян, как пользующихся социальными медиа, так и не обращающихся к их ресурсам, уровень доверия виртуальному контенту также не особенно высок: доверяют интернету и социальным медиа 42% среди них, не доверяют 58%. И уровень доверия к цифровым СМИ не сильно превосходит уровень доверия к телевидению, которому сегодня доверяют на 3 п.п. больше граждан (39%).
Цифровые медиа не рассматриваются сегодня как источник достоверной информации. Их главным преимуществом в их глазах являются разнообразные доступные ресурсы информации и мнений, а также возможность свободного и непринужденного обсуждения практически любых тем.
Таблица 1. Основной круг общения россиян различной степени вовлеченности в интернет-коммуникацию, 2023 г., %, ФНИСЦ РАН
Круг общения россиян Все опрошенные Пользуются интернетом Нет пользуются интернетом Пользуются социальными сетями Не пользуются социальными сетями
Родственники 84 84 82 85 82
Друзья и старые приятели 77 79 57 80 64
Коллеги по работе (в том числе бывшей) 59 62 33 63 43
Соседи 55 54 72 53 64
Люди, с которыми Вы вместе ходите в спортклуб, на занятия 14 15 4 16 5
Собеседники в интернете: на форумах, в блогах, тем. сайтах 12 13 2 14 1
Люди, с которыми Вы обычно развлекаетесь в компании 11 12 3 13 4
Единомышленники, разделяющие Ваши религиозные или философские взгляды 9 9 10 10 8
Ни с кем не общаются, кроме членов своей семьи 4 4 4 3 6
Вообще ни с кем не общаются 1 0 4 0 2
Но при этом лишь один и из десяти россиян, пользующихся интернетом (13%) или социальными сетями (14%), в свободное время общается с собе-
1 Данные проекта «Влияние нематериальных факторов на консолидацию российского общества в условиях новых социокультурных вызовов и угроз», выполненного в рамках реализации проекта № 20-18-00505 Российского научного фонда по приоритетному направлению деятельности Российского научного фонда «Проведение фундаментальных научных исследований и поисковых научных исследований отдельными научными группами», реализуемого в 2023-2024 гг. в ФНИСЦ РАН. Данные социологического исследования, проведенного в 2023 г. по общероссийской выборке ^ = 2000), репрезентировавшей население страны по региону проживания, а внутри него - по полу, возрасту, уровню образования и типу поселения.
седниками в интернете: на форумах, в блогах, тематических сайтах. Основной же круг общения россиян, в том числе и активно включенных в виртуальную коммуникацию, составляет их реальное окружение: родственники (84%), друзья (77%), коллеги по работе (59%), соседи (55%). Менее востребовано общение с людьми, с которыми россияне обычно занимаются спортом (14%), развлекаются (11%) или с единомышленниками (9%) (табл. 1).
Еще 4% опрошенных не общаются ни с кем, кроме членов своей семьи, еще 1% не общаются вообще ни с кем. Причем среди тех, кто избегает общения, респонденты, не включенные в цифровую коммуникацию (2-4%). Тогда как среди активных пользователей социальных медиа включение в реальные сообщества коммуникации заметно выше, чем среди сограждан, не пользующихся интернетом и социальными сетями. И это неудивительно: расширение аудитории социальных сетей облегчило взаимодействие внутри «малых групп» (семей, друзей, коллег, единомышленников и проч.), усилило так называемые «слабые связи», создав систему регулярного горизонтального общения внутри местных сообществ, особенно в кризисных ситуациях [31]. А дискуссионный характер виртуальной коммуникации позволяет молодежи свободно выражать свою позицию по актуальным для них вопросам [32].
Наиболее популярной целью обращения к социальным сетям является общение. Большинство россиян использует социальные медиа в основном в целях общения с «ближним кругом» (59%). Особенно высок этот показатель среди молодежи 18-30 лет, среди которых почти три четверти (69%) пользуются социальными сетями для коммуницирования с друзьями и знакомыми; еще 24% - для связи с коллегами по работе, учебе (12% среди всех опрошенных); 22% находят через соцсети знакомых с общими интересами (10% среди всех опрошенных); 17% молодых россиян (11% среди всех опрошенных) взаимодействуют, отдавая дань моде («сегодня все общаются в соцсетях, это модно»), а 12% участвуют в тематических интернет-сообществах (9% среди всех опрошенных). Среди россиян средних возрастов (31-50 лет) социальные сети также востребованы скорее как ресурс общения с друзьями и знакомыми (67%), а среди самых старших возрастных групп общаются с близкими посредством соцсетей только 40%.
Еще 12% опрошенных знакомятся в социальных сетях с публикациями известных блогеров. Чаще всего это делают молодые люди в возрасте 1830 лет (27%). Реже - самые пожилые (4%). Еще 9% обращаются к социальным сетям для обмена информацией о жизни своего города, поселка и т.д. (9%), и этот показатель, хотя и не очень высок, но примерно соизмерим во всех возрастных группах (табл. 2).
Развлекательный потенциал социальных сетей интересует россиян меньше, чем предоставляемые ими коммуникативные и информационные возможности: почти пятая часть опрошенных (18%) знакомятся в соцсетях с новостями кино и музыки, новыми играми, книгами и т.д.; еще 8% узнают о жизни известных и популярных людей страны. Главная аудитория развлекательных ресурсов соцсетей - молодежь до 30 лет (30% из которых в социальных сетях знакомятся с развлекательным контентом, 10% узнают о жизни селебрити) и россияне средних возрастов (31-40 лет) (26 и 7% соответственно).
Таблица 2. Цели использования ресурсов социальных сетей россиянами разных возрастов,
2024 г., %
Цель использования ресурсов социальных сетей Все опрошенные Возраст, лет
18-30 31-40 41-50 51-60 Старше 60
Коммуникативный ресурс
Общаетесь с друзьями и знакомыми 59 69 67 67 55 40
Для связи с коллегами по учебе 12 24 13 15 10 1
Сегодня все общаются в соцсетях, это модно 11 17 13 12 9 5
Находите знакомых с общими интересами 10 22 11 10 7 4
Участвуете в тематических интернет-сообществах 9 12 13 10 8 3
Новостной ресурс
Узнаете новости и получаете информацию о текущих событиях в стране и за рубежом 45 38 56 49 46 35
Знакомитесь с публикациями известных блогеров 12 27 15 8 8 4
Обмениваетесь информацией о жизни своего города, поселка и т.д. 9 6 11 11 9 5
Развлекательный ресурс
Знакомитесь с новостями кино и музыки, новыми играми, книгами и т.д. 18 30 26 19 13 7
Узнаете о жизни известных и популярных людей страны 8 10 7 8 8 6
Ресурс самоорганизации
Общаетесь с политическими единомышленниками 1 2 1 1 2 1
Участвуете в организации и проведении политических и гражданских акций 1 1 0 1 0 0
Не являюсь пользователем социальных сетей 20 2 9 11 24 49
Тем не менее активное участие российских граждан, особенно молодежи, в социальных сетях не приводит к их политизации или использованию виртуальной коммуникации для самоорганизации. Низовая самоорганизация возникает не из онлайн-общения, а из интереса людей к социально-политическому участию. Консолидационный потенциал интернет-коммуникации реализуется только при наличии мотивированных граждан или харизматич-ного лидера, инициирующего преобразования и желающего действовать.
Другой вопрос, что за последние четыре года популярность развлекательного ресурса социальных сетей заметно уменьшилась: на 20 п.п. сократилась доля граждан, которые общаются в соцсетях, потому что это модно (с 34 до 14%). А вот популярность коммуникативных ресурсов (общения с друзьями и знакомыми) и новостных возможностей социальных сетей (узнают новости и получают информацию о текущих событиях в стране и за рубежом) выросла на 5 и 6% (табл. 3).
Таким образом, ресурсы социальных медиа действительно «высвечивают» актуальные или ранее замалчиваемые проблемы, а часто предоставляют возможности публичного анонсирования своих проблем и интересов ранее недопредставленным группам, значительно способствуя установлению ценностей демократии всеобщего участия, гражданской самоорганизации, информационной открытости и достоверности [26. Р. 40-41]. Культивируемая электронными медиа дискуссионная культура виртуального общения и предоставляемые digital-медиа ресурсы для сводной коммуникации формируют у регулярных пользователей интернета и социальных сетей запрос на
возможность свободного выражения собственных политических взглядов, информационную открытость и коммуникативную свободу. Запрос на информационную открытость аудитория новых медиа распространяет также и на власть. Среди активных участников виртуальной коммуникации заметно выше, чем среди прочих граждан, запрос на прямое общение и взаимодействие представителей власти и с гражданами. Среди «коммуникативно продвинутых» россиян заметно серьезнее выражен не только актуальный запрос на перемены, но и высокий «модернистский потенциал» конструктивных социально-политических изменений в стране.
Таблица 3. Динамика целей использования ресурсов социальных сетей среди их пользователей,
2020-2024 г., %
Динамика целей 2020 2024
Коммуникативный ресурс
Общаетесь с друзьями и знакомыми 68 73
Для связи с коллегами по учебе 21 15
Находите знакомых с общими интересами 18 13
Участвуете в тематических интернет-сообществах 9 11
Обмениваетесь информацией о жизни своего города, поселка и т.д. 7 11
Новостной ресурс
Узнаете новости и получаете информацию о текущих событиях в стране и за рубежом 50 56
Знакомитесь с новостями кино и музыки, новыми играми, книгами и т.д. 19 23
Знакомитесь с публикациями известных блогеров 15 15
Развлекательный ресурс
Сегодня все общаются в соцсетях, это модно 34 14
Узнаете о жизни известных и популярных людей страны 7 9
Ресурс самоорганизации
Общаетесь с политическими единомышленниками 3 2
Участвуете в организации и проведении политических и гражданских акций 0 1
Однако широкое распространение интернета и доступ к социальным сетям не превращает виртуальную коммуникацию в выделенный способ получения информации, не мотивирует протестные настроения граждан, и даже не повышает антивластный скепсис. Регулярное общение с единомышленниками в разнообразных соцсетях, мессенджерах, Telegram-каналах и даже через email никак не влечет рост социально-политической заинтересованности, осознанности или субъектности, не мотивирует граждан к низовой самоорганизации и социально значимой активности.
Список источников
1. Hall O.L. Towards a Digital Politics of Multiplicity: Social Media Networks and Global Justice Politics // Academia Letters. 2021. Article 3204. https://doi.org/10.20935/AL3204
2. Tarrow S. The New Transnational Activism. Cambridge: Cambridge University Press, 2005. 278 p.
3. Nye Jr.J.S. The Future of Power. New York: Public Affairs, 2011. 320 p.
4. Арриги Дж., Валлерстайн И., Хопкинс Т. 1989-й как продолжение 1968-го // Неприкосновенный запас. 2008. № 4 (60). С. 8-30.
5. Boucher G., Laclau E., Mouffe C. The Routledge Handbook of Marxism and Post-Marxism. New York ; London : Routledge, 2021. P. 368-375.
6. CastellsM. The Power of Identity. Second Edition. London : Blackwell, 2004. 560 p.
7. Byrne P. Social Movements in Britain. Theory and practice in British politics. London : Routledge, 1997. 208 p.
8. Milan S. Social Movements and Their Technologies Wiring Social Change. Tilburg University, Tilburg, Netherlands, and the Citizen Lab, University of Toronto, Toronto, Canada, 2013. 251 p.
9. Tilly Ch., Giugni M., Mcadam D. From Interactions to Outcomes in Social Movements. In How Social Movements Matlter. Minneapolis: University of Minnesota Press, 1999. P. 253-270.
10. Reed T.V. The art of protest: culture and activism from the civil rights movement to the streets of Seattle. Minnesota : University of Minnesota Press, 2019. 528 p.
11. Gerbaudo P. Tweets and the Streets. Social Media and Contemporary Activism. London : Pluto Press, 2012. 208 p.
12. OzgulB.A. Leading Protests in the Digital Age Youth Activism in Egypt and Syria. Palgrave Macmillan, Cham, 2020. 262 p.
13. CastellsM. Networks of outrage and hope: Social movements in the Internet age. Cambridge, UK : Polity Press, 2012. 328 p.
14. Kalathil Sh., Boas T.C. Open networks, closed regimes: The impact of the Internet on authoritarian rule. Washington : Carnegie Endowment for International Peace, 2003. 218 p.
15. Coleman S., Blumler J.G. The Internet and democratic citizenship: Theory, practice and policy. Cambridge : Cambridge University Press, 2009. 232 p.
16. Dubois E., Blank G. The echo chamber is overstated: The moderating effect of political interest and diverse media // Information, Communication and Society. 2018. Vol. 21, № 5. P. 729745.
17. Cardenal A.S., Aguilar-Paredes C., Galais C., Pérez-Montoro M. Digital technologies and selective exposure: How choice and filter bubbles shape news media exposure // The International Journal of Press/Politics. 2019. Vol. 24. P. 465-486.
18. Mihelj S., César J.-M. Digital nationalism: understanding the role of digital media in the rise of 'new' nationalism // Nations and Nationalism, 2020. Vol. 27, № 2. P. 331-346.
19. Fuchs C. Nationalism on the Internet: Critical theory and ideology in the age of social media and fake news. New York and London: Routledge, 2020. 323 p.
20. PajnikM., SauerB. Populism and the web: An introduction to the book. In Populism and the web: Communicative practices of parties and movements in Europe. London ; New York : Routledge, 2018. 192 p.
21. Protest Publics. Toward a New Concept of Mass Civic Action / ed. by N. Belyaeva, V. Albert, D. Zaytsev. Switzerland : Springer, 2019. 318 p.
22. Della Porta D. Political economy and social movement studies: The class basis of antiausterity protests // Anthropological Theory. 2017. Vol. 17, № 4. P. 453-473.
23. Bennett D., Fielding P. The Net Effect: How Cyberadvocacy Is Changing the Political Landscape. Merrifield : VA: e-advocates Press, 1999. 200 p.
24. Коэн Д., Арато Э. Гражданское общество и политическая теория. М. : Весь Мир, 2003. 784 c.
25. Burke C.B. America's information wars: The untold story of information systems in America's conflicts and politics from World War II to the Internet age. Lanham-Maryland : The Rowman & Littlefield Publishing Group, 2018. 390 p.
26. Moore R.K. Democracy and cyberspace. Digital Democracy / eds. B.N. Hague, B.D. Loader. London : Routledge, 1999. P. 39-62.
27. Howe N., Strauss W. Millennials Go to College: Strategies for a New Generation on Campus. Great Falls : Life Course Associates, 2008. 100 p.
28. Радаев В.В. Миллениалы. Как меняется российское общество. М. : Изд. ВШЭ, 2019. 296 c.
29. Prensky P. Digital Natives, Digital Immigrants Part 1 // On the Horizon. 2001. Vol. 9, № 5. P. 1-6.
30. Montgomery K.C. Generation digital: Politics, commerce, and childhood in the age of the Internet. Cambridge ; Massachusetts ; London : The MIT Press, 2007. 347 p.
31. Stieglitz S., Dang-Xuan L. Social Media and Political Communication: a Social Media Analytics Framework // Social Network Analysis and Mining. 2012. Vol. 3. P. 1277-1291.
32. Бараш Р.Э., Антоновский А.Ю. Системно-коммуникативное исследование радикальных движений, или Как возможна научная теория протеста // Философский журнал. 2018. № 11 (2). С. 91-105.
References
1. Hall, O.L. (2021) Towards a Digital Politics of Multiplicity: Social Media Networks and Global Justice Politics. Academia Letters. Article 3204. DOI: 10.20935/AL3204
2. Tarrow, S. (2005) The New Transnational Activism. Cambridge: Cambridge University Press.
3. Nye, J.S. (2011) The Future of Power. New York: Public Affairs.
4. Arrigi, J., Vallerstein, I. &Hopkins, T. (2008) 1989 as a Continuation of 1968 [1989 as a Continuation of 1968]. Neprikosnovennyy zapas. 4(60). pp. 8-30.
5. Boucher, G., Laclau, E. & Mouffe, C. (2021) The Routledge Handbook of Marxism and Post-Marxism. New York; London: Routledge. pp. 368-375.
6. Castells, M. (2004) The Power of Identity. 2nd ed. London: Blackwell.
7. Byrne, P. (1997) Social Movements in Britain. Theory and Practice in British Politics. Routledge.
8. Milan, S. (2013) Social Movements and Their Technologies Wiring Social Change. Tilburg University, Tilburg, Netherlands, and the Citizen Lab, University of Toronto, Toronto, Canada.
9. Tilly, Ch. (1999) From Interactions to Outcomes in Social Movements. In: Giugni, M., McAdam, D. & Tilly, Ch. (eds) How Social Movements Matter. Minneapolis: University of Minnesota Press. pp. 253-270.
10. Reed, T.V. (2019) The Art of Protest: Culture and Activism from the Civil Rights Movement to the Streets of Seattle. University of Minnesota Press.
11. Gerbaudo, P. (2012) Tweets and the Streets. Social Media and Contemporary Activism. London: Pluto Press.
12. Ozgul, B.A. (2020) Leading Protests in the Digital Age Youth Activism in Egypt and Syria. Palgrave Macmillan, Cham.
13. Castells, M. (2012) Networks of Outrage and Hope: Social Movements in the Internet Age. Cambridge, UK: Polity Press.
14. Kalathil, Sh. & Boas, T.C. (2003) Open Networks, Closed Regimes: The Impact of the Internet on Authoritarian Rule. Washington: Carnegie Endowment for International Peace.
15. Coleman, S. & Blumler, J.G. (2009) The Internet and Democratic Citizenship: Theory, Practice and Policy. Cambridge: Cambridge University Press.
16. Dubois, E. & Blank, G. (2018) The echo chamber is overstated: The moderating effect of political interest and diverse media. Information, Communication and Society. 21(5). pp. 729-745.
17. Cardenal, A.S., Aguilar-Paredes, C., Galais, C. & Pérez-Montoro, M. (2019) Digital technologies and selective exposure: How choice and filter bubbles shape news media exposure. The International Journal of Press/Politics. 24. pp. 465-486.
18. Mihelj, S. & César, J.-M. (2020) Digital nationalism: understanding the role of digital media in the rise of 'new' nationalism. Nations and Nationalism. 27(2). pp. 331-346.
19. Fuchs, C. (2020) Nationalism on the Internet: Critical Theory and Ideology in the Age of Social Media and Fake News. New York and London: Routledge.
20. Pajnik, M. & Sauer, B. (2018) Populism and the web: An introduction to the book. In: Pajnik, M. & Sauer, B. (eds) Populism and the Web: Communicative Practices of Parties and Movements in Europe. London and New York: Routledge.
21. Belyaeva, N., Albert, V. & Zaytsev, D. (eds) (2019) Protest Publics. Toward a New Concept of Mass Civic Action. Switzerland: Springer.
22. Della Porta, D. (2017) Political economy and social movement studies: The class basis of antiausterity protests. Anthropological Theory. 17(4). pp. 453-473.
23. Bennett, D. & Fielding, P. (1999) The Net Effect: How Cyberadvocacy Is Changing the Political Landscape. Merrifield, VA: e-advocates Press.
24. Cohen, D. & Arato, E. (2003) Grazhdanskoe obshchestvo i politicheskaya teoriya [Civil society and political theory]. Translated from English. Moscow: Ves' Mir.
25. Burke, C.B. (2018). America's information wars: The untold story of information systems in America's conflicts and politics from World War II to the Internet age. Lanham-Maryland: The Rowman & Littlefield Publishing Group.
26. Moore, R.K. (1999) Democracy and cyberspace. In: Hague, B.N. & Loader, B.D. (eds) Digital Democracy. London: Routledge. pp. 39-62.
27. Howe, N. & Strauss, W. (2008) Millennials Go to College: Strategies for a New Generation on Campus. Great Falls: Life Course Associates.
28. Radaev, V.V. (2019) Millenialy. Kak menyaetsya rossiyskoe obshchestvo [Millennials: How the Russian Society Changes]. Moscow: HSE.
29. Prensky, P. (2001) Digital Natives, Digital Immigrants Part 1. On the Horizon. 9(5). pp. 1-6.
30. Montgomery, K.C. (2007) Generation digital: Politics, commerce, and childhood in the age of the Internet. Cambridge-Massachusetts-London: The MIT Press.
31. Stieglitz, S. & Dang-Xuan, L. (2012) Social Media and Political Communication: a Social Media Analytics Framework. Social Network Analysis and Mining. 3. pp. 1277-1291. DOI: 10.1007/s13278-012-0079-3
32. Barash, R.E. & Antonovskiy, A.Yu. (2018) Sistemno-kommunikativnoe issledovanie radikal'-nykh dvizheniy, ili Kak vozmozhna nauchnaya teoriya protesta [A study of social movements from the systemic communication standpoint: is a scientific theory of political protest possible?]. Filosofskiy zhurnal. 11(2). pp. 91-105.
Сведения об авторе:
Бараш Р.Э. - кандидат политических наук, ведущий научный сотрудник Института социологии ФНИСЦ РАН (Москва, Россия). E-mail: [email protected]
Автор заявляет об отсутствии конфликта интересов.
Information about the author:
Barash R.E. - Cand. Sci. (Political Science), leading researcher at the Institute of Sociology -Branch of the Federal Center of Theoretical and Applied Sociology of the Russian Academy of Sciences (Moscow, Russian Federation). E-mail: [email protected]
The author declares no conflicts of interests.
Статья поступила в редакцию 11.09.2024; одобрена после рецензирования 24.09.2024; принята к публикации 21.10.2024
The article was submitted 11.09.2024; approved after reviewing 24.09.2024; accepted for publication 21.10.2024
