CC BY
62
Метафреймы национализма связаны с контекстом речевого взаимодействия, в котором используются государственные, политические и национальные символы (флаг, герб, гимн и пр.), церемонии и язык нации. Например, конструирование американского национализма напрямую связано с «Торжественной клятвой верности перед американским флагом»: «Я клянусь в верности флагу Соединенных Штатов Америки и Республике, которой он служит. Одна нация, под Богом, неделимая, свободная и справедливая для всех» [1, с. 123]. Необходимо отметить значимость флага как государственного и национального символа, который «служит» США и Республике, патриотизм в данном случае выступает как политическая вера в могущество своей страны. Трепетное отношение к государственной символике отражает специфику любви американцев к своей нации и стране. Национальная самоидентификация американцев обозначена тремя важнейшими характеристиками: «неделимая, свободная, справедливая для всех», и особым статусом: «одна нация, под Богом». Тем не менее восприятие этого сложившегося национального стереотипа американцев о себе неоднозначно, так как борьба американцев за справедливость и свободу становится навязчивой, принимая воинственные формы; борьба американцев за идеалы демократии воспринимается как безнаказанный произвол, безграничный прагматизм и чувство превосходства над другими, что совершенно не соответствует, казалось бы, жизнелюбивому гуманному индивидуализму американцев. Фрейм общения и угрозы (одновременно) в данном случае связан с навязыванием демократических либеральных ценностей самобытным традиционным обществам под лозунгом борьбы за права человека, права национальных меньшинств, непризнанных национальных сообществ.
В англоязычных исследованиях редко идет речь о родине или отечестве («motherland», «fatherland»), обычно используется термин «любовь к стране» («love for country»). Понятия «motherland» и «fatherland» связываются с национальностью родителей, а «homeland» с местом, где ребенок родился, воспитывается, достигает зрелости, то есть принадлежность к нации определяется не только формой родства как следствия семейного происхождения, но и территориальной привязанностью к земле своих отцов и матерей [2, р. 44-45]. Распространенным также является инструментальное понимание идеологии национализма, когда его моральная ценность определяется преимуществами, которые он может принести населению [3, р. 7]. К примеру, К. Фрост не верит в нацию как этническую или антропологическую группу, считая национализм доктриной, которая ищет воплощения нации как идеального сообщества, основанного на общих идеях, опыте и ситуативном понимании моральных задач. Обозначая силу идеологии национализма (на примерах развития национализма в Ирландии и Квебеке), Фрост убеждена в необходимости управления национализмом.
Управление идеологией и практикой национализма зависимо от содержания политического проекта, от взаимодействия идеологии национализма с либерализмом, социализмом и т.д. Важным обстоятельством становится то, какая идеология является государственной, так как от этого зависит политический статус идеологии национализма и его легитимация.
«Организованные игры» (термин И. Гофмана) управления национализмом на политическом и государственном уровне постепенно приобретают собственную реальность. Расширение границ националистической деятельности всегда связано с изменением политического строя, которому национализм может быть полезен. Нация как концепт определяет идеологию национализма, но это, по Фрост, не дает нам права следовать этой идеологии. Идеология национализма актуальна только в случае востребованности и значимости для общества. Противостояние франкоязычной и англоязычной среды в Канаде (и факт нехватки нескольких процентов голосов Квебеку для отделения от Канады) до сих пор вызывает неоднозначные оценки.
Очевидно, что концепт нации в исследовании Фрост связан с государственностью (nationhood -статус нации, государственность), государствообразующим статусом нации, легитимация этого факта способствует возникновению официального образа идеологии национализма, которая не всегда сводима к интересам одной нации в таком контексте, а выражает общие национальные интересы.
Вера в общее родство в рамках идеологии национализма связана с памятью нации, которая создается посредством воспроизводства в социальной и политической реальности значимых для
нации исторических дат - Дня Независимости в США, Дня Бастилии во Франции, Коронации в Англии, Дня памяти Холокоста в Израиле, Дня Победы в Великой Отечественной войне в России.
Проблема конфликтности гражданского и этнического национализма связана с различным пониманием концепта нации.
Концепт «нация» (от латинского слова «пайо») - «быть урожденным», «место рождения», в аутентичном контексте обозначает «коллективную идентификацию по месту рождения». Это позволяет изначально рассматривать «нацию» в качестве основного оператора всеохватывающей системы социальной классификации, которая, будучи надлежащим образом институционализирована, закладывает основы власти и легитимности в государстве. В современную эпоху нация стала мощным символом и основой классификации в международной системе национальных государств. Ею обозначаются отношения между государствами и их подданными, а также между одними государствами и другими; это идеологический концепт, играющий важную роль в определении позиций субъектов как в рамках современного государства, так и в рамках международного порядка. Субъект национализма мотивирует свою политическую деятельность в соответствии с доминирующими моральными фреймами национализма, на основе которых и происходит анализ политической реальности.
Концепт нации имеет решающее значение для определения способа связи государства со своими подданными, который отличает их от подданных других государств, а также для его внешнего окружения. Например, русское самодержавие как форма государственности не ориентировало своих подданных на интерес и его артикуляцию (партия как институт до сих пор не имеет в российской политической практике определяющего значения), а скорее наиболее важным было выстраивание диалога с властью на основе нравственно-моральных ориентиров. Поэтому и сейчас наиболее важным для русской нации, народа является не нарушение закона властью, а ее моральный образ.
В научной литературе определяются два принципиальных смысла нации, формирующиеся еще в Новое время и отражающие: а) отношения, построенные на политико-правовом единстве, известном под названием гражданства, в рамках которого нацию объединяет коллективный суверенитет, основанный на общем политическом участии; б) отношения, проистекающие из органического и естественного социокультурного единства, в рамках которого в нацию включаются все те, кого предположительно связывают общие язык, история или культурная идентичность в более широком понимании. Нация создает государство, и государство, в свою очередь, конструирует нацию. Институционализированные фреймы обозначают такого рода деятельность. Первый тип нации исторически характерен для Великобритании, Франции, США, Нидерландов, Швейцарии, второй -Германии, стран Восточной Европы, России. В основе западного понимания нации лежит аксиоматика либерализма, основанная на рациональном свободном выборе и лояльности, преданности граждан государству, восточного - органицизм, иррациональность, преданность народу, имеющая культурную основу. Важным представляется обозначение различных форм проявления любви к нации и отечеству, когда различным оказывается восприятие отечества и нации, сводимое к личности монарха, государя, президента, к политическим и государственным институтам, к нации, к народу, к пространству и культуре, в рамках которых строится государственность. Фрейм самобытности связан с привычным образом нации и отечества.
Каким образом решается противоречие между исполнением долга патриота, националиста (предполагается участие в войнах и необходимость насилия по отношению к врагу) и христианской заповедью «не убий», которая приобрела моральную коннотацию? Характеристика исполнения патриотического долга как греха не отрицает возможности моральной и нравственной оценки совершаемого, - такая постановка вопроса принадлежит П.Б. Струве, который, определяя свое отношение к поставленной проблеме, создает образ родины, предстающей одновременно в двух фреймах - «мать» и «дитя» [4, с. 15]. Родина-мать символизирует охраняющее начало, тогда как родина-дитя - воспринимающее. П.Б. Струве ставит вопрос о взаимодействии этих двух фреймов в контексте аксиологического определения истинного национализма, суть которого состоит в служении национальному Духу, служении осознанном и одушевленном. Любая попытка определения
абсолютного содержания или формы национального Духа категорически отвергается П.Б. Струве, поскольку развитие народной жизни, по его мнению, формирует вечную подвижность и творчество национального Духа, т.е. ценность свободы занимает особое место.
П.Б. Струве разделяет национализм на ложный, материальный, связанный с закреплением содержания национального Духа с определенными народными началами, и истинный, формальный, основанный на идее свободного творчества. Предпочитая последний, он акцентирует внимание на важном значении абсолютных прав личности, противопоставляя их государственному принуждению, которое уничтожает национальную культуру и творчество, придает деятельности личности материалистический характер.
Например, русское общество XVIII века, по мнению П.Б. Струве, было не способно (с позиции свободы личности) самостоятельно ощущать потребности культуры и соответствовать им. Именно поэтому понятия «народ», «нация» выступают компрометирующими (опасными) фреймами в политике, тогда как права личности определяют свободное развитие национального духа. Аргументируя неполитический характер абсолютных прав человека, признавая таковыми «свободу жизни, разума и слова», П.Б. Струве считает свободу не просто условием, но и целью национальной культуры [4, с. 34].
Превосходящее значение духовного характера культуры перед ее техническими и материальными достижениями означает, что поиск абсолютной субстанции национального духа завершен и выражает себя в ценности свободы и ее воплощении в неотчуждаемом праве.
Таким образом, определение концепта патриотизма П.Б. Струве через взаимосвязь свободы человека и национального Духа претендует на доказательство одного из интересных для современной политической практики России выводов: «либерализм есть единственный вид истинного
национализма» [5, с. 154].
П.Б. Струве согласен с мыслью о существовании эроса и возможного греха, но главным признаком определяет его неразрывную связь с этосом, поэтому вводит понятие действенного патриотизма. Этический действенный патриотизм как суперфрейм идеологии национализма - это прежде всего духовная творческая свободная работа личности над собственным совершенством и служение либеральному идеалу, который дает единственную возможность дальнейшего национального развития. П.Б. Струве видит специфику обязательной моральной нормы (должен любить) в ее безличности, отношении ко всякому субъекту; также определяет отличительные признаки национального эроса (просто любит), состоящие в его индивидуально-личном отношении. Характер любви, таким образом, является главным условием ее направленности.
Иначе говоря, этический действенный патриотизм или истинный национализм (тождественные для П.Б. Струве понятия) - это не только задача борьбы с внешним врагом, но и «в не меньшей степени он есть и нравственная борьба с собственной духовной слабостью» - «блюдение себя» [5, с. 154]. П.Б. Струве аргументирует необходимость отказа от патриотизма, связанного с народным или национальным началом в политике, и обосновывает возможность его действенного выражения в либеральной форме. Родина, таким образом, в большей степени есть «дитя», которое развивается под влиянием самоопределившейся личности.
Конкретизация понятия «родина» в смысле выделения ее определяющих признаков, становится актуальной в концепции Н.В. Устрялова. В рамках обозначенного выше спора он считает, что национальный эрос обладает и разрушительной, и творческой силой одновременно - в этом его противоречие и красота. Родина, таким образом, приобретает значение эстетической категории.
Использование в политике «этических норм», так же как и моральную абсолютизацию «технических правил» политики, Н.В. Устрялов считает абсолютно недопустимым [6, с. 101]. Изменение политического курса не меняет качества истинной любви к отечеству, которая в этот момент приобретает не конкретное отношение к новой власти, а выражает общее постоянное чувство, связанное с объективными достоинствами родины и заботой о будущем. Именно поэтому необходимость борьбы за духовную эволюцию эмиграции определяется как ее этический долг. Необходимо понимание возможного изменения во времени национального лика собственного
государства, но если не исчезает его сила, державность, то Н.В. Устрялов считает главным проявлением патриотизма поддержку политического авторитета новой власти. Противоречие, связанное с иным пониманием политического идеала, находит свое разрешение в интегративной функции патриотизма и объясняет его трансформацию в политике разнообразием этнонациональных и согражданских характеристик (русский - советский - российский).
Особой ценностью Н.В. Устрялов считает именно интимную сущность источника возникновения любви к родине, ее происхождение, независимое и безусловное, от нравственного закона.
Любовь к родине и нации и вера в их особость - это основные моральные суперфреймы идеологии национализма. Вера для националиста иногда выше нации в иерархии избираемых ценностей, это не нормируется. Отсюда моральные фреймы национализма подвижны, дискурсивны, так как грань между политическим и неполитическим очень размыта («интересы родины выше политики»), поэтому иногда возникает крайняя политизация или же «деполитизация» концептов «нация» и «раШа» К примеру, кризис русской идентичности, который наблюдается с 90-х гг. ХХ века, связан с ее разделением на множество временных псевдоидентичностей и поиском себя в новом социокультурном пространстве. Политизация проблем русской нации трансформировалась в проект создания гражданской нации россиян, который до сих пор не получил масштабной поддержки.
Среди сущностных признаков патриотизма важным является его государственное измерение как политическая форма отечества, которое обозначает изменение смыслового содержания патриотизма и дополнение его политическим образом родины в государственной форме.
Взаимодействие государственного и национального патриотизма оказывается сложным. С одной стороны, национальный патриотизм существует в рамках единого политического пространства, направлен на общий политический объект - государство. С другой стороны, он представлен в рамках государственного патриотизма в партийных программных проектах, которые по-разному определяют российскую национально-государственную форму развития. Национальный патриотизм может приобретать значение государственного тогда, когда определенная политическая сила от имени государства формирует необходимый, соответствующий ей уровень патриотизма (советский, российский и т.д.), наполняя его необходимым содержанием (коммунистическим, либеральнодемократическим, социал-демократическим, этнократическим, имперским и т.д.), вытекающим из предлагаемых проектов реформирования российской государственности и придающим патриотизму наднациональный характер. Представляется очевидным использование государственного патриотизма как наднационального фактора в политических интересах.
Покажем это на примере формирования советского патриотизма как интеграционного основания социалистического развития нашей страны. В основе советского патриотизма (в сталинской интерпретации) лежит великая преданность и верность народа своей советской Родине, братские отношения всех наций, обеспечивающие устойчивость развития многонационального государства путем разрешения национального вопроса в русле равноправия и добровольности. Основными тенденциями национальной политики провозглашаются: ликвидация национального неравенства (хозяйственного и культурного), критика сменовеховства как великодержавного шовинизма великороссов, борьба с шовинистическими формами национализма (грузинским, азербайджанским, узбекским), замена лозунга национального самоопределения на право государственного отделения и образования самостоятельных государств [7, с. 52, 186-187, 190].
Политическая идеология советского государства была построена таким образом, что она запрещала русскую идентичность и сводила ее к многонациональному народу в целом. Поэтому развал СССР наиболее существенно отразился на русской идентичности, поскольку все остальные народы получили легитимный способ национального самоопределения как первоосновы их идентичности. За счет быстрого перехода от одних форм (гражданской) идентичности к другим -этническим и национальным - эти народы не пережили состояния хаоса, вызванного «потерей себя», невозможностью понять и четко ответить на вопрос: «кто “я”, а кто “мы”?».
Пытаясь определить основания постсоветской идентичности и связанное с этим процессом формирование новой русской нации, В. Соловей пишет: «Считая именно Российскую Федерацию (а
не Советский Союз или СНГ) подлинно своей страной, русские не образуют сообщества, имеющего общую политическую мифологию, общие ценности и смыслы, то есть гражданской нации в подлинном смысле. То общее (в смысле политической мифологии, ценностей и символов), что у нас есть, относится к советскому наследству, а не к постсоветскому бытию. В этом смысле “советский народ”, а особенно русские в нем, парадоксальным образом был гораздо ближе к идеалу “политической нации”, чем современные россияне!» [8, с. 15].
Литература
1. Сморгунова В.Ю. Человеческое измерение права. СПб., 2008.
2. Grosby S. Nationalism: a very short introduction. N.Y., 2005.
3. Frost C. Morality and Nationalism. N.Y., 2006.
4. Струве П.Б. Избранные сочинения. М., 1999.
5. Струве П.Б. Блюдение себя. Нравственная основа истинного национализма // Национализм. Полемика. 1909-1917. М., 2000.
6. Устрялов Н.В. Национализм - большевизм. М., 2003.
7. Сталин И.В. Сочинения. М., 1947. Т. 5.
8. Соловей В. Рождение нации. Исторический смысл нового русского национализма // Современная мысль - XXI. 2005. № 6.
