CC BY
17В. Б. Хлебникова
(МГУ им. М.В.Ломоносова, Москва)
ПАТРИАРХАЛЬНЫЙ ВОИН
В ИНДУСТРИАЛЬНУЮ ЭПОХУ
(П. А. Ровинский и Н. М. Потапов о боевых качествах черногорцев)
Один из самых расхожих стереотипов в российской славистике -представления об исключительных боевых качествах черногорцев, которые в течение пяти веков вели вооруженную борьбу с Османской империей за свою свободу. Формированию этого стереотипа способствовала уникальная история Черногории, устное народное творчество балканских народов и повышенное внимание российской общественности к черногорцам, слывшим последовательными русофилами и неустрашимыми борцами за православную веру. Литературный или научный миф всегда заслуживает самого пристального внимания, так как в нем содержится богатая историческая информация. В то же время очевидна необходимость подвергать эту информацию строгой научной критике, очищать ее от недостоверных деталей и извлекать из нее именно то ценное знание, которое не отразилось в официальных исторических документах.
Чтобы составить верное суждение о том, какими боевыми качествами обладали черногорцы, и справедливо ли расхожее представление об их удивительной храбрости и воинственности, возьмем в качестве источника произведения двух людей, посвятивших свою жизнь Черногории. Речь идет о научном наследии знаменитого слависта Павла Аполлоновича Ровинского (1831-1916) и о дневниках российского офицера Николая Михайловича Потапова (1871-1946). Первый прожил в Черногории около двадцати лет (с перерывами, с 1879 до 1906 гг.), занимаясь этнографическими, историческими, археологическими и филологическими исследованиями. Результатом его подвижнической научной работы стала знаменитая многотомная монография «Черногория в ее прошлом и настоящем», изданная еще при жизни ученого1. Второй - офицер Генерального штаба России,
был командирован в княжество в 1903 г. для проведения военной реформы, цель которой состояла в модернизации черногорской армии. Двенадцать лет (до 1915 г.) провел Н. М. Потапов в должности военного агента России в Черногории, он приехал в княжество подполковником, а заканчивал службу в 1915 г. генерал-майором. Потапов оставил огромное количество донесений и рапортов, хранящихся сегодня в Военно-историческом архиве в Москве, а также дневники, где писал о своих чувствах и переживаниях по поводу того, что происходило с Черногорией. Эти материалы были обработаны и изданы в двух томах Институтом истории Черногории и Институтом российской истории РАН2. Изучая один и тот же предмет почти в одно и то же время, два автора пришли к довольно разным суждениям о военном искусстве черногорцев.
П. А. Ровинский, приступая к своим исследованиям, прекрасно понимал, что ему выпал редкий шанс изучить черногорское общество в переходную эпоху, когда был сделан решительный шаг от племенного устройства к государственной жизни. « ... Старые начала еще сохраняются, но вырабатываются уже готовые их заступить новые. Поэтому в нашем изложении мы везде отмечаем это переходное состояние и очень дорожим всем, что сохранилось от старины, и стараемся то произвести во всей целости», - писал он. Поскольку ученый главное внимание в своем труде уделил этнографии, он писал о прошлом боевом опыте черногорцев, не углубляясь в характеристику черногорской армии рубежа Х1Х-ХХ вв. Этот метод ологи-ческий посыл очень важен, когда современный исследователь пытается понять, почему такие разные характеристики боевых качеств черногорцев получились у П. А. Ровинского и Н. М. Потапова.
П. А. Ровинский считал черногорские войны до провозглашения княжества в 50-х гг. XIX в. разновидностью хозяйственной деятельности народа: «В настоящее время Черногория уже почти 20 лет ни с кем не воюет... ; но вся прошлая ее жизнь, вся ее история сложилась под влиянием вечной войны, которая при том не представляла собой явления случайного или ненормального, а входила в обыденную жизнь черногорца и составляла для него занятие, как всякое другое, как земледелие, скотоводство или охота»3. Хозяйственный аспект войны славист видел в том, что военная добыча давала замкнутым в горах и окруженным турками черногорцам богатую добычу в виде продовольствия, скота, оружия и пороха, одежды и тканей.
Сами они ничего не производили, занимались в перерывах между военными действиями скотоводством и земледелием, но многое из того, что нужно было в быту, добывали путем так наз. четования. Военные трофеи составляли значительную часть благосостояния черногорских семей. Добычу делили на всех почти поровну, только старейшины получали немного больше других, обычно это было вооружение или конь. Не забывали при дележе и о погибших - их доля доставалась семье.
Однако это не означает, что в черногорской войне не было возвышенных и патриотических целей. Иную разновидность военных действий («большая война»), по мнению П. А. Ровинского, составляли боестолкновения, смысл которых заключался в отражении турецких нападений, в отстаивании свободы, защите своих рубежей от турецкого войска. В значительной степени поэтизированная, часто имевшая мало общего с реальностью, история таких войн дала ученому основание полагать, что по сути Черногория никогда не подчинялась Османской империи и была самостоятельной. Он был убежден, что именно война наложила печать на народный тип, «под ее влиянием воспитались его добродетели и пороки, сложился весь характер ... », в войне проявился народный гений черногорцев4.
Исследователь в своей книге дал развернутую характеристику всем разновидностям черногорских войн («большая война», четова-ние, гайдучество, поединки), подчеркнув при этом, что типичные военные качества проявлялись в любой из них. Эти черты давали о себе знать и в мирной жизни, в перерывах между боями. Основной воинской единицей на протяжении веков была чета - сравнительно небольшой отряд, состоявший, главным образом, из близких родственников. Анализируя устное народное творчество, славист пришел к выводу, что в каждой черногорской семье был как минимум один знаменитый четник, о котором рассказывали легенды и пели песни. Отец вел на войну сына, наставляя его, как вести себя в бою. Позором считалось получить рану в спину, что могло приравниваться к трусости. В чете приходилось переносить тяжелые лишения, голод, учиться презирать опасности и жертвовать собой для других. То, что чета состояла из родных людей, само собою подразумевало выручку и взаимопомощь, иначе семьи и роды, отправлявшие мужчин в чету, могли просто вымереть. Оставить товарища в бою без помощи было немыслимо для черногорца. Во главе чет стояли старейшины, кото-
рые определяли главные военные задачи. Но единоначалия в привычном смысле в войске не было, обязательно проходили народные собрания, на которых обсуждалось, как действовать в бою. В сражениях не было командиров как таковых, каждый воин поступал по своему усмотрению.
П. А. Ровинский в своей монографии четко обозначил разницу между четниками и гайдуками. Первые были семейными людьми, чтобы прокормить близких они отправлялись в чету за военной добычей и в перерывах между походами занимались скотоводством. Вторые были борцами за свободу и разбойниками в самом романтическом смысле, они посвящали свою жизнь борьбе с угнетателями, мести своим врагам. «Гайдуцкая шайка составлялась из личностей, собравшихся из различных краев, часто предварительно не знавших друг друга. Их не связывал никакой интерес, кроме непримиримой ненависти к притеснителям своего отечества и личных врагов, которые лишили их дома и заставили скитаться по белому свету», - заметил ученый5. Таких мстителей гораздо больше было в Старой Сербии, в Боснии и Герцеговине. В труднодоступной туркам Черногории они всегда находили убежище и кров. Ученый считал, что после провозглашения Черногории княжеством четничество и гайду-чество остались в прошлом, постепенно сошли на нет. В Законнике князя Даниила (1855 г.) были запрещены и личные поединки.
П. А. Ровинский поставил перед собой задачу описать причины, правила и обычаи черногорской войны. Причиной он считал насилия турок против славянского населения Балкан и постоянную готовность черногорцев дать отпор любому вооруженному вторжению Османской империи. Началу военных действий обычно предшествовала скупщина - собрание предводителей племен, которые советовались, стоит ли ввязываться в очередной конфликт. На скупщину прибывали те, кто потом в бою командовал отрядами своего племени - лица старшего возраста, имевшие богатый опыт боевых операций. Если было решено воевать, отправляли гонцов в племена, объявить, где будет находиться главный военный лагерь, на какие позиции отправится каждый отряд, какое у него будет конкретное задание в общем военном плане. Местное население во время подготовки к боям тайно сообщало, где находятся турки, сколько их, куда они продвигаются. Бывало, кто-нибудь предлагал туркам услуги проводника и заводил их войско в гибельное место. В крупных сра-
жениях была определенная тактика, которую П. А. Ровинский восстановил на основе народных песен, посвященных войне, и по донесениям русского консула в Дубровнике, относящимся ко временам Петра II Негоша. Все собранные по племенам четы делились на центр (ядро) и два крыла. Впереди выставлялся небольшой отряд, задачей которого было завязать бой и, по-возможности, заманить противника в то место, которое черногорцы выбрали для сражения. Черногорцы старались воевать на своей территории. В течение битвы каждый боец действовал самостоятельно, руководствовался «внутренним побуждением» и «военным инстинктом». Вместе с тем, воины обращали внимание на своего командира, самого опытного бойца, то есть, при отсутствии прямой команды было определенное общее руководство в бою. Согласованность действий обеспечивали и так наз. барьяктары-знаменосцы, шедшие со знаменами впереди своего отряда или целого войска. Они принимали огонь на себя и показывали всем, что победа достигнута, устанавливая знамя на неприятельских позициях. Барьяктары часто гибли, их место занимали сыновья и братья.
Интересно описывает П. А. Ровинский черногорскую тактику ведения ближнего боя. Испытывая острую нехватку оружия и боеприпасов, черногорцы старались стрелять наверняка, поэтому залпы раздавались только тогда, когда ясно было видно лицо («усы и зубы») врага. В первую очередь старались выстрелить в командира или известного воина, вызвать тем самым замешательство неприятеля и затем идти в атаку («на jуриш»). На первый взгляд могло показаться, что в этой атаке черногорцы ведут себя безрассудно, не пытаясь укрываться от неприятельских пуль, а напротив, как бы подставляясь под них. Но, по мнению слависта, нежелание уклоняться от пуль вовсе не было пустой бравадой, у атакующих бойцов был просчитан каждый шаг, поэтому им удавалось ошеломить врага и избежать лишних потерь. Самым неприятным для черногорца моментом боя было то время, когда нужно было скрываться в укрытии или отступать, может быть даже убегать. Поэтому главной целью стремительной и опасной атаки было желание перехватить инициативу и не допустить контратаки. Исключительно важную роль в успешном осуществлении такого натиска на противника имело чувство соревновательности у бойцов. Считалось страшным позором отстать во время натиска, не быть среди первых. Отставший мог потом долго подвер-
гаться насмешкам и издевательствам. Черногорец не мог допустить того, чтобы быть последним среди товарищей. После огнестрельных залпов следовал бой с применением холодного оружия. Славист считал черногорцев виртуозами, когда речь шла о применении ножей. С помощью ножа опытный воин мог рассечь надвое противника, а если удар ножом пришелся на ружье, оно уже больше не годилось для стрельбы. Ножом отсекали голову убитого, демонстрируя тем самым свою окончательную победу. Головы надевали на колья и выставляли на обозрение. Однако владыка Петр II, а затем и князь Данило боролись с этим варварским обычаем. П. А. Ровинский лично принял участие в военном походе 1878-1879 гг., когда черногорская армия с боями занимала Бар и Ульцин, переданные княжеству в соответствии с решениями Берлинского конгресса. Славист утверждал, что некоторые участники операции хвастались как трофеями носами, отрезанными у турок. Юнак - герой войны гордился такими трофеями, видя в них доказательство своей доблести.
Интересно трактуется в книге проблема военного предательства. По мнению слависта, такое случалось не из-за трусости, а из-за сербского «ината». «Инат» - это желание сделать назло, наперекор, упрямство, которое чаще всего было следствием обиды. Назло обидчику - старейшине или близким, не понявшим юнака, задевшим его гордость, последний мог уйти на сторону турок, и это навсегда разрывало его связь с родиной и со своим народом.
Отдавая должное храбрости черногорцев и восхищаясь их боевым прошлым, славист признавал, что постоянная война заметно деформировала национальный характер, сделала их непоседливыми, готовыми к необдуманным действиям и авантюрам, в значительной степени безразличными к мирным занятиям. Ремесло и торговля считались мало достойными настоящего юнака. Вспыльчивость и стремление хвататься за оружие даже в пустой ссоре стали постоянными спутниками черногорского воина, способного на убийство без серьезных оснований. Ученый не мог не заметить, что дисциплина модернизированной армии, необходимость проходить строевую подготовку, маршировать и обучаться стрельбе, а главное, по первому требованию выполнить приказ командира, давались черногорцам с большим трудом. По мнению исследователя, слишком строгий приказ командира вообще мог парализовать волю рядовых, так это противоречило обычному в прошлом поведению в бою, когда каждый
дрался по своему усмотрению. Правда, П. А. Ровинский постарался завершить очерк о черногорской войне на оптимистической ноте. Он утверждал, что прекращение постоянных военных действий сделало черногорцев более трудолюбивыми и усидчивыми, разбудило интерес к науке и образованию. Но в целом он признавал, что черногорская армия в начале ХХ в. была готова к современной войне только наполовину.
Российский военный агент Н. М. Потапов знал состояние черногорского войска в начале ХХ в. может быть даже лучше, чем военные министры Черногории и ее монарх. Имея за плечами отличное образование, включая Академию Генерального штаба России, Н. М. Потапов прошел стажировку в Западной Европе и был хорошо знаком с постановкой военного дела в разных странах. Его дневники свидетельствуют о том, что во время своего пребывания на Балканах русский офицер был не только практиком, но и теоретиком военного дела, внимательно изучал состояние турецкой армии, полагая, что эти сведения будут важны для России в случае войны. Поручая Н. М. Потапову проведение военной реформы в княжестве, российское военное министерство и Генеральный штаб рассчитывали на то, что новейшие достижения военной науки, с которыми был хорошо знаком офицер, будут внедряться в черногорскую армию, и она станет своего рода опытной площадкой. Перед русским подполковником стояла исключительно сложная задача - из народного ополчения сделать современное войско. Исходные данные эту задачу скорее затрудняли, чем облегчали. Во-первых, Черногория была очень бедной ресурсами и людьми страной. Во-вторых, правящая элита отличалась низким уровнем образования и непрофессионализмом, не всегда осознавала ответственность за положение дел в государстве. В-третьих, общество еще не было готово принять государственные институты (включая армию) и государственную дисциплину в ущерб племенному самоуправлению, народ оставался верен племенной психологии.
Первые впечатления Н. М. Потапова при знакомстве с черногорскими воинами были скорее положительными. В 1903 г. он так описал новобранцев: « ... это рослые, хорошо сложенные, крепкие на вид молодые люди ... Унтер-офицеры при разбивке прибывших по ротам были деятельными и расторопными помощниками офицеров, хотя сами находятся на службе менее года»6. Первое посещение учебного батальона на Ловчене тоже оставило хорошее впечатление: «Несмот-
ря на то, что во время моего пребывания в лагере люди находились в строю лишь 5-й день, я нашел их для этого срока выправленными. Они порядочно ходили в ногу и на мое приветствие отвечали довольно стройно. Вообще весь личный состав, видимо, прилагает все старание к тому, чтобы наилучшим способом использовать время (обучения - В.Х.) ... »7. Но и в самом начале пребывания в Черногории подполковник не мог не заметить, насколько порядки в княжеском войске отличаются от общепринятых. В одном из рапортов он описал посещение артиллерийских складов в Подгорице, Спуже и Никшиче и подчеркнул, что складами заведуют «лица, не только к этому совершенно не подготовленные, но иногда и совершенно не-грамотные»8. Эти военнослужащие, например, не могли понять, почему нельзя хранить порох, особенно «раскупоренный», вместе с остальной амуницией. Но это не так взволновало российского офицера, как поведение подчиненных по отношению к вышестоящим воинским чинам. Его изумило то, что некоторые «смотрители складов» не считали нужным выполнять приказы начальника артиллерии, полагая, что только военный министр и сам князь могут ими командовать. Н. М. Потапов счел, что причина подобных аномалий - неудовлетворительное состояние военного министерства Черногории, во главе которого стоял 86-летний «старец», воевода Й. Пламенац, не имевший никакого военного образования. Во главе бригад находились «лица, проявившие себя во время военных действий 25 лет тому назад в ролях младших начальников и с тех пор не имевшие случая ни разу видеть бригаду в сборе»9. И, наконец, «подготовка чет и батальонов в строевом отношении ведется людьми весьма слабо к этому подго-товленными»10. Не было разведки, саперной службы, обоза, интендантских, инженерных и прочих подразделений, без которых тогда уже не обходилась ни одна армия Европы. Убежденный на первых порах в том, что поставленная перед ним цель вполне достижима, Н. М. Потапов, как говорится, засучил рукава и с энтузиазмом взялся за реорганизацию черногорской армии. Изучение его реформаторской деятельности - это тема отдельного исследования. Здесь интересно проанализировать те трудности, которые пришлось ему преодолевать в ходе модернизации войск княжества, и результаты, которых удалось достичь российскому командованию в Черногории.
Первое затруднение, на которое многие годы жаловался Н. М. Потапов, возникало из-за самого князя, позже короля Николы. В Чер-
ногории было принято использовать рядовых, призванных в учебные батальоны, для строительства дорог и прочих хозяйственных дел, а также для того, чтобы сопровождать монарха в его бесконечных поездках. Учиться военному делу часто не успевали. Во-вторых, командовали подразделениями черногорской армии лица, не имевшие никакого образования. Чести стать офицерами они удостоились в прежних войнах, были очень уважаемыми людьми. Племя, из которого они вышли, считало их своими героями. «Сместить бригадира с издавна занимаемой должности - это значило бы не только оскорбить род и племя, к которым он принадлежит, но также и вызвать крайнее неудовольствие во всем черногорском населении», - доносил Н. М. Потапов в 1903 г.11. Более того, назначение командиров было затруднено вопросом о племенной принадлежности нового офицера, «найти подходящее лицо в том же племени не всегда возможно, а назначение бригадира из другого племени является кровной обидой для того, из коего происходил прежний бригадир». Но мириться с таким положением дел, по мнению Потапова, было нельзя: « ... это значит обречь черногорскую милицию еще десятки лет оставаться в той мирной бездеятельности, которая грозит изгладить в черногорцах их былые юнацкие доблести, ибо современный состав офицеров народного войска не способен научить вверенных ему нижних чинов ничему, кроме ружейных приемов»12.
Таким образом, уже на первом году службы российский военный агент осознал, что имеет дело с необычным сообществом, в котором преобладали иные, чем в других европейских странах, моральные ценности и представления о справедливости. Преодолеть это наследие прошлого, изменить ментальность народа, сделать его носителем государственного быта могла только длительная эволюция черногорского общества. Однако Н. М. Потапов помнил, что его поручение состоит в быстром преобразовании народного ополчения в современную армию, к чему побуждала международная обстановка в начале ХХ в. Выходило, что российское правительство затеяло модернизацию в войске, совершенно к ней не готовом. Такое затруднение не под силу было преодолеть ни одному, даже самому талантливому и энергичному труженику.
Еще одна сложность, которую приходилось учитывать Н. М. Потапову в ходе проведения преобразований в черногорской армии, это то, что немногочисленные кадровые офицеры проходили воен-
ное обучение в разных странах. Чаще всего их посылали в Россию, но были и выпускники итальянских, австрийских, французских учебных заведений. На пережитки племенного сознания и иногда племенной розни накладывались существенные различия в профессиональной этике. Между офицерами нередко случались размолвки и ссоры, во время которых проявлялось «нерасположение бывших итальянских воспитанников к бывшим русским и обратно»13. Подобная «разношерстность» командного состава негативно влияла на общее положение дел в войске. «Получив самую разнообразную военную подготовку в разных государствах Европы, офицеры нуждаются более, чем где-либо, в объединении и направлении их деятельности... », - предупреждал военный агент14.
К тому же, многих офицеров трудно было назвать ревностными служаками. Они не только не проявляли творческого подхода к службе, но зачастую откровенно ею тяготились. В рапорте от 29 февраля (13 марта) 1904 г. Н. М. Потапов разбирал неудовлетворительную работу черногорских учебных батальонов. Он обратил внимание на то, как вели себя офицеры, написав, «что занятия им бесконечно надоели и что все их участие в деле подготовки новобранцев правильнее назвать полным безучастием»15. Не были переведены на сербский язык русские инструкции по обучению стрельбе; одни командиры пользовались итальянскими пособиями, другие - сербскими, несмотря на то, что на вооружении в черногорской армии были русские ружья. Гимнастика, так необходимая бойцам, по мнению Потапова, находится в совершенном загоне вследствие огромного самомнения черногорцев и самодовольного убеждения, что «черногорцам гимнастика не нужна»16. Даже козырять черногорцы не были обучены должным образом, делали это «неуклюже». Не проводились намеченные российским военным агентом мероприятия по созданию санитарного, мобилизационного и прочих подразделений. Потапов не мог скрыть возмущения и не выбирал выражений, когда рапортовал своему начальству: «Не продвигается вперед работа и по организации интендантской части как вследствие выяснившейся ныне полной неспособности начальника интендантского отделения, так и вследствие преступного бездействия ведающего этим отделением начальника Административного отдела, цинично мне заявившего, что он «не желает» работать, так как недоволен получаемым содержанием... ». Пример халатного отношения к военной службе пока-
зывали сами члены княжеской семьи. «Назначенный в декабре прошлого года (1903 - В.Х.) начальником отдела Генерального штаба князь Мирко (один из сыновей Николы - В.Х.) за истекшие 7 месяцев ни разу не посетил военного министерства... », - доносил Н. М. Потапов в Генеральный штаб России17. Понятно, что такое поведение сына черногорского монарха не могло не отразиться на умонастроениях подчиненных ему офицеров.
Очень беспокоило российского военного агента «неумение черногорцев отличать секретные сведения от общедоступных». Он лично собирал на столах у писарей «валявшиеся открыто» секретные документы, сетовал на то, что черногорские офицеры слишком откровенно обсуждали с иностранными представителями порядки в своей армии и программы военного обучения, «забывались до того», что толковали в присутствии иностранцев о русской военной субси-дии18. Еще один больной вопрос российско-черногорского военного сотрудничества - это нецелевое расходование русских денег. И глава российской миссии, и военный агент в своих донесениях постоянно высказывали опасения, что деньги, высланные на армию, тратятся не по назначению, часто жаловались на то, что черногорская сторона всячески затрудняет контроль за субсидией. Вот характерная фраза из рапорта Потапова: «Что касается столь ненавистной здешним министерским старожилам ежемесячной фактической проверки находящихся налицо сумм, то я надеюсь, что таковую можно будет, наконец, начать с будущего месяца особыми комиссиями из чинов военного министерства ... »19. Н. М. Потапов сетовал на то, что деньги из субсидии тратились на закупку заведомо негодных продовольствия, лошадей, боеприпасов20. Он даже предложил высчитывать из субсидии сумму, «которая так легкомысленно и нерасчетливо выбрасывается черногорцами за окно»21. Такая бесхозяйственность серьезно вредила развитию вооруженных сил страны. Но последовать совету военного агента в Цетинье было невозможно хотя бы из дипломатических соображений. На этот рапорт начальник Потапова Сахаров наложил резолюцию: «Не надо нам вмеши-22
ваться в это дело» .
В сентябре 1904 г. прошли первые в истории Черногории военные маневры, которые дали материал для оценок и размышлений. На основании рапортов Потапова в Генеральном штабе России были сделаны такие выводы: «Наиболее крупные пробелы, обнаруженные
во время выполнения маневров, заключаются в слабой тактической подготовке офицеров и в неудовлетворительной организации и слабом несении службы отрядных штабов, выразившемся: 1) в несвоевременной и неумелой передаче войскам приказаний, 2) в неумелой организации разведок и службы связи и 3) в полном игнорировании тыла как в смысле сообщения туда необходимых распоряжений, так и в отношении его обеспечения». Только рядовой состав войска получил высокую оценку. Были отмечены «прекрасная дисциплинированность черногорских войников, их чрезвычайная выносливость и добросовестное отношение к службе»23. Эти итоги позволяют думать, что войско княжества не сдвинулось с мертвой точки, несмотря на все усилия российского военного агента. Рядовые черногорской армии еще сохраняли свой боевой дух и хорошую физическую форму, но командование оставалось профессионально неподготовленным.
Правда, Н. М. Потапов не терял надежды изменить ситуацию с командным составом в лучшую сторону. Он постоянно настаивал на повышении качества работы военного министерства Черногории и не оставлял в покое офицеров среднего звена. В марте-апреле 1905 г. по инициативе российского военного агента были проведены учебные сборы офицеров с целью повышения их квалификации. «Привыкшие за прежние годы собираться не для труда, а для празднословия, офицеры народного войска и на этот раз объясняли себе причину сбора тем предположением, что «господарю мило» видеть их и побеседовать с ними. Поэтому они вначале были неприятно удивлены отсутствием князя Николы и усиленной работой (с 6 до 11 час. утра и с 2 до 5 '/г пополудни). Однако уже через несколько дней они по достоинству оценили значение сбора, говоря: «только теперь, когда мы начали учиться, мы стали понимать, какая большая задача возложена на нас в смысле подготовки к войне наших войников». «Дальнейшее отношение их к делу было вполне серьезно . », - писал Потапов24. Этот эпизод доказывал очевидный факт - черногорцы легко усваивали военную науку, но никак не могли организовать систематическое обучение действующей армии. Сбои в проведении учений и сборов случались довольно часто, по личному распоряжению князя Николы они неоднократно переносились или отменялись, а наследник престола, старший сын Николы Даниил заявил в августе 1905 г. министру-резиденту П. В. Максимову, «что он считает ма-
невры бесполезной и дорогой тратой времени и что, по его мнению, гораздо полезнее было бы употребить назначенную на маневры сумму на что-либо другое, например, на приобретение скорострельной артиллерии... »25.
Видимо, правящая элита Черногории сама была в плену ложных стереотипов об исключительных боевых качествах своего народа, если князь Даниил был убежден, что и без специальной подготовки черногорцы легко справятся с современной сложной военной техникой. Это убеждение в корне расходилось с выводами Потапова, сделанными после очередных маневров в сентябре 1905 г.: «В результате слабой военной подготовки командного персонала является то, что войска крайне тяжелы в управлении. Отсутствуют не только частная инициатива и умелое пользование представляющимися во время действий выгодными изменениями обстановки, но даже простая подвижность, быстрое исполнение приказаний и простое применение к местности»26. Удивительно, что в этом рапорте военный агент писал о «почти полном пренебрежении принципом взаимной поддержки». Слова Н. М. Потапова об отсутствии инициативы и взаимовыручки противоречат наблюдениям П. А. Ровинского, считавшего, что черногорец самостоятельно принимает решения и несет личную ответственность за исход битвы и за боевых товарищей. Вероятно, навязывание извне современных представлений о военной тактике и стратегии приводило не к положительным, а к отрицательным последствиям. Черногорцы терялись и не понимали, должны ли они проявлять инициативу в бою или, напротив, обязаны точно исполнять волю командиров, не самовольничать. Эта потерянность, дезориентация отчасти снижала боевые качества армии, делала ее недееспособной.
После 1905 г., когда была введена конституция в княжестве, усилилось вовлечение армии в политическую борьбу, хотя и прежде офицеры любили рассуждать о политике. Еще хуже отразилась на армии начавшаяся министерская чехарда, военные министры менялись стремительно. «А между тем вкусившие за последнее время политической свободы офицеры, позабыв дисциплину, не перестают засыпать Радовича (очередного военного министра - В.Х.) требованиями о выполнении разного рода обещаний, данных им когда-то князем Николаем ... Дисциплина забыта до того, что упомянутые офицеры назначают военному министру срок, в течение коего на их
требования должен последовать положительный ответ, угрожая в противном случае идти жаловаться господарю», - доносил Пота-пов27. Он был убежден, что стремительный переход к конституционному правлению без предварительной подготовки, без издания специальных законов об армии нанесли войскам огромный вред: «До дарования конституции все решалось словом господаря. Внезапный же переход из патриархального быта непосредственно к парламентскому сразу выпустил наружу все таившиеся прежние обиды, неудовольствия, надежды, желания и проч.»28. Правда, эти выводы российского военного агента можно было в какой-то мере приложить и к его собственным мероприятиям по модернизации черногорской армии. В защиту Потапова можно сказать только то, что действовал он осторожнее и профессиональнее, чем черногорская верхушка. Хотя результаты были приблизительно одинаковыми. Общество не успевало приспосабливаться к государственным формам бытия и отторгало их на самых разных уровнях. В военном министерстве это выглядело, по описанию Потапова, следующим образом: А. Радович, бывший сразу на нескольких министерских постах, за 2,5 месяца посетил военное министерство «не более пяти раз». «В результате такого положения дел помещения военного министерства в рабочее время или совершенно пустуют или же обращаются для служащих в нем офицеров в место взаимных пререканий и ссор на почве разного рода политических и личных вопросов, чем вносится еще большая рознь в среду этих офицеров, и без того не отличающихся особой сплоченностью»29. Политическая борьба, по мнению Потапова, расколола не только командный состав, но и рядовых: «При той непримиримой борьбе, которая ведется ныне между приверженцами старого и нового режима уже не в скупщине, а в самом народе, то есть в том же войске, ибо в Черногории народ -войско, население готово расколоться на две враждебные половины . »30. На эту ожесточенную политическую борьбу, как точно увидел Потапов, ложилось «племенное соревнование», когда племя готово было защищать обиженного даже путем кровной мести. По мнению российского военного агента, государственная безопасность княжества оказалась под угрозой.
Еще одна проблема мешала модернизации черногорского войска на протяжении нескольких лет, а именно эмиграция мужчин в Америку, которая заметно сократила количество бойцов, готовых в слу-
чае необходимости стать под ружье. «Массовое выселение молодежи, то есть тех же войников, не могло, конечно, не отразиться на армии, ухудшив в качественном и сократив в количественном отношении состав народного войска и внеся нежелательные течения в среду лиц, состоящих на постоянной службе. Так, например, находящиеся ныне слушателями в Цетинском военном училище 147 унтер-офицеров решили недавно между собой, что ожидающее их через полтора года производство в подпоручики с жалованием в 350 крон (около 140 рублей) в год при условии жить у себя дома на селе ив течение 6-8 дней ежегодно командовать четой, не может их удовлетворить, а потому им следует бросить училище и, подобно многим их родственникам и знакомым, эмигрировать в Америку, где труд оплачивается гораздо щедрее, чем дома», - сообщал Н. М. Потапов начальству и предупреждал, что стремление оставить страну носило в Черногории характер поветрия, принимало «уродливые, чисто болезненные формы»31, когда отъезд приравнивался к «юначеству», а желание остаться дома и «стеречь девушек» к трусо-сти32. Резкое уменьшение личного состава черногорской армии грозило свести на нет даже те маленькие сдвиги, которых удалось добиться в военной подготовке войска.
С 1908 г., когда после аннексии Боснии и Герцеговины был увеличен размер русской военной субсидии Черногории, в рапортах Н. М. Потапова стал постоянно упоминаться еще один повод для беспокойства. Военное министерство и двор восприняли увеличение субсидии как возможность повысить свои оклады и ввести новые должности, теперь российский военный агент боролся и с этой тенденцией, усиленно настаивая на том, что деньги предназначены для реальных военных нужд. Нарастающая бюрократизация армии тоже стала типичной чертой военного дела в Черногории в начале ХХ в. Из перечисленных выше резких критических оценок Н. М. Потапова в адрес черногорских военных складывалась весьма мрачная картина. Черногорская армия не выглядела подготовленной к очередной войне, и Балканские войны 1912-1913 гг. полностью это подтвердили.
Российский военный агент присутствовал на театре военных действий и тщательно фиксировал все, что относилось к боеспособности черногорского войска. Он разбирал наступательные операции и неудачи, оценивал организацию штаба и военного лагеря, действия командного состава, разведки, артиллерии, санитарной службы.
Боевые операции, по его мнению, с первого до последнего дня войны были плохо подготовлены и проведены неудачно. Главное обстоятельство, приводившее к неудачам, заключалось в том, что высшие офицеры были лишены возможности самостоятельно принимать решения. Командовал армией король Никола, требовавший от командиров безоговорочного подчинения и выполнения любого его приказа. Однако эти приказы нельзя было назвать правильными с точки зрения военного дела. Король сам не имел военного образования и не обратился за помощью к специалистам. Сначала он вообще обходился без главного штаба, затем прислушивался не к профессиональным военным, а к своему семейству, включая дочерей, и к придворным, «на решение дел влияли десятки окружавших короля совершенно неответственных лиц», «добрых военных советов король от них получить не мог»33. Никола и его свита, по словам Потапова, полностью пренебрегали «элементом времени», «ежедневно военные действия начинались при полном свете дня, прерывались в часы трапезы и отдыха, а на ночь вовсе прекращались»34. Война шла по придворному расписанию, а не по обычаям военного времени. Бросалось в глаза несправедливое отношение короля и его сыновей к армии: « . некоторые личности и войсковые части незаслуженно хвалились, а другие - также незаслуженно порицались; одни награждались деньгами, производствами и одеждой, другие оставались без всякого внимания и должны были проводить всю зиму без опа-нок и шинелей рядом со своими более счастливыми «отличенными» товарищами», - писал Н. М. Потапов35. Штабную работу он оценил крайне низко.
Сама армия проявила себя во время войны по-разному. Лучше всего воевали обученные в батальонах и военных училищах бойцы, например, артиллеристы и разведчики, хотя и к ним было много замечаний. Хуже всего дела шли в пехоте, куда явились и давно не годные к военной обязанности старики, и необученная молодежь. Это повлекло за собой неоправданную убыль личного состава: «Последствия от приема в строй стариков оказались в высшей степени пагубными для тех войсковых частей, в которых эти старики оказывались. Не имея понятия о современных приемах наступления пехоты под огнем неприятеля и руководствуясь лишь своим боевым опытом, приобретенным 35-60 лет тому назад, они не признавали применения к местности, громко называя это трусостью. Вследствие
этого даже обученная в казармах молодежь, боясь прослыть трусами, переставала применяться к местности и шла под выстрелами неприятеля открыто, чем и объясняются огромные потери черногорцев в первое время войны»36. Старые воеводы вмешивались в приказы молодых офицеров, отменяли толковые распоряжения и отдавали нелепые команды, из-за которых гибли люди. К этому Потапов добавил небрежное обращение пехотинцев с оружием, « ... обращение со всей материальной частью было в черногорской армии варвар-ское»37. Инженерные инструменты можно было увидеть в руках черногорских женщин, заготовлявших хворост. Хуже всего действовали санитарные части. « . В госпиталях особо тяжелых раненых, о которых думали, что «он все равно умрет», не перевязывали и даже по 2-3 дня не кормили и не обращали на него никакого внимания, оставляя лежать на носилках . »38. Имели место циничные злоупотребления материальной помощью, поступившей из России и других стран в черногорский «Красный Крест»: вместо термометров и лекарств были закуплены автомобили, «в которых катается теперь королевич Петр и разъезжают по своим деревням черногорские мини-
39
стры . » .
Итог, подведенный Н. М. Потаповым после окончания Балканских войн, выглядел неутешительно. Он писал: «1) о крайне слабой дисциплине черногорских войников и офицеров ..., особенно же при очерченном выше образе действий высшего командования и пристрастном отношении последнего не только к отдельным личностям, но и к целым войсковым частям; 2) о многочисленных случаях побегов из армии и вообще о крайне частом уклонении черногорцев от исполнения своего долга и, наконец, 3) о варварском отношении черногорцев не только к неприятелю (отрезывание носов у раненых турок... ), но и к мирному населению (непрекращающиеся в течение всей войны грабежи домов и целых селений в дружественных черногорцам племенах албанцев-малисоров и даже в родственных черногорцам сербских племенах Ново-Базарского санджака)»40. Стоит особо отметить наблюдение Н. М. Потапова, противоречившее историческим боевым традициям народа, который в недавнем прошлом предпочитал смерть позору. Случаи дезертирства из армии оправдывались тем, что на войне погибло слишком много мужчин из того или иного рода, поэтому оставшиеся в живых должны сохранить «семя для потомства»41. Таким образом, вместо воинственных и го-
товых умереть за свободу племен, описанных путешественниками и учеными, мы увидели слабое и плохо организованное войско, ветераны которого навязывали бойцам давно ушедшие в прошлое представления о воинской доблести. Рядовой состав черногорской армии как будто оказался между двух эпох. Индустриальная война с артиллерией и скорострельным оружием, с массовым применением мин и гранат, требовала определенной тактики поведения в бою, но эту тактику осуждали старшие. То, что поощряли ветераны в ходе военных действий, вело к неоправданной гибели людей и не приносило победы. Старинный дух соревновательности, удали, боевого задора, проявленный в начале войны, быстро угас, на смену пришли неразбериха, пассивность и неумение добиться поставленных военных задач. Почти так же складывались обстоятельства и в Первой мировой войне. Отличие было только в том, что в Балканские войны Черногория вступила после длительного мирного периода, а в Первую мировую войну вошла разоренной и не оправившейся от прежних военных потерь. Поражение королевства было неизбежно.
Неудавшийся опыт реорганизации черногорской армии, затеянный ее монархом и поддержанный российским военным министерством, показал, что патриархальное общество слабо поддавалось модернизации, особенно назязанной сверху и подталкиваемой извне. Сколько бы денег ни вкладывала Россия в военную реформу, успеха добиться не удавалось. Черногорцам были чужды новые современен-ные представления о военной науке, их традиционные ценности не совпадали с кодексом воинской чести, сложившимся в европейских странах, и в известной степени вступали в противоречие с европейским понятием о воинской доблести. Черногорское войско не успело адаптироваться к условиям войны, которая ведется с использованием сложной техники, созданной в индустриальную эпоху. Оно выглядело плохо управляемым, расстерянным, неспособным одерживать победы.
К похожим выводам приходит исследователь, изучающий разные стороны государственной жизни Черногории во второй половине XIX - начале ХХ вв., будь то работа над законодательством и конституцией, создание новых министерств и ведомств, усилия, направленные на организацию современного школьного образования и проч. Черногорская государственность не могла развиваться и крепнуть так быстро, как этого требовала внутриполитическая ситуация
и международная обстановка, сложившаяся в Европе к 1914 г. Не случайно накануне и в годы Первой мировой войны в Черногории широко распространилось стремление объединиться с Сербией, выглядевшей более успешной в деле государственного строительства. Такой федералистский подход, возможно, для патриархального народа, не успевавшего за модернизацией, был интуитивным выходом из сложившейся в начале ХХ в. тупиковой политической ситуации в Черногорском королевстве.
Примечания
1 Ровинский П. А. Черногория в ее прошлом и настоящем. Т. II. Ч. 2. СПб., 1901.
2 Н. М. Потапов: русский военный агент в Черногории. Донесения, рапорты, телеграммы, письма 1902-1915 гг. Т. I. Подгорица - Москва, 2003; Н. М. Потапов: русский военный агент в Черногории. Дневники 1906-1907, 1912, 1914-1915 гг. Т. II. Подгорица - Москва, 2003.
3 Ровинский П. А. Указ. соч. Т. II. Ч. 1. С. III.
4 Там же.
5 Там же. Т. II. Ч. 2. С. 54.
6 ПотаповН.М. Указ. соч. Т. I. С. 63.
7 Там же. С. 70.
8 Там же.
9 Там же. С. 73.
10 Там же.
11 Там же. С. 85.
12 Там же.
13 Там же. С. 115.
14 Там же. С. 149. 16 Там же. С. 116.
16 Там же.
17 Там же. С. 148.
17 Там же. С. 118-119.
19 Там же. С. 133.
20 Там же. С. 128-129, 153 и др. 22 Там же. С. 153.
22 Там же.
23 Там же. С. 163.
24 Там же. С. 185.
25 Там же. С. 200.
26 Там же. С. 212. " Там же. С. 310.
27 Там же.
29 Там же. С. 312.
30 Там же. С. 318.
31 Там же. С. 308.
32 Там же. С. 306-307.
33 Там же. С. 654.
34 Там же. С. 654-655.
35 Там же. С. 655.
36 Там же. С. 656.
37 Там же.
38 Там же. С. 661.
39 Там же.
40 Там же.
41 Там же. Т. II. С. 477.
