CC BY
60
УДК 343.01 ББК 67.408
Намнясева Виктория Вячеславовна Namnyaseva Victoriya Vyacheslavovna
начальник кафедры уголовного права Волгоградской академии МВД России кандидат юридических наук, доцент.
Head, Department of Criminal Law, Volgograd Academy of the Ministry of Internal Affairs of the Russian Federation, PhD in Law, Associate Professor. E-mail: [email protected]
ПАТОЛОГИЯ УГОЛОВНОГО ПРАВА: ПЕРСПЕКТИВА ИЛИ РЕАЛЬНОСТЬ?
Pathology of criminal law: perspective or reality?
Статья посвящена проблеме кризисных тенденций в праве. Автором предпринята попытка анализа такого явления, как патология права, которое характеризуется комплексом взаимосвязанных и взаимообусловленных явлений: патологией правотворчества, патологией правореализации и патологией правосознания. Анализируются причины, негативно влияющие на эффективность уголовно-правового воздействия.
Ключевые слова: патология права, правотворчество, правореализация, правосознание, уголовный закон.
Тезис о том, что на современном этапе не приходится говорить о высоком уровне стабильности и эффективности системы российского национального законодательства, не нуждается в доказывании. Учеными неоднократно отмечалось, что «кризисные тенденции в праве приобретают системный характер, охватывают все новые моменты и грозят стать серьезной девальвацией данного института, без которого цивилизованное общество существовать не может» [1, с. 40]. Значительное количество граждан России не удовлетворены качеством защиты государством их прав и свобод, состоянием борьбы с преступностью. К сожалению, можно также констатировать снижение авторитета судебных и правоохранительных органов. Неверие граждан в справедливое правосудие, теневая юстиция, правовой нигилизм - все эти явления становятся все более масштабными. Речь идет уже не об отдельных негативных моментах, а о проблеме на государственном уровне. Конечно, перечисленные явления обусловлены целым комплексом причин, среди которых неэффективность уголовно-правового воздействия является одной из основных. Именно от качества уголов-
The article is devoted to the problem of crisis trends in law. The authors attempt of the analysis of such a phenomenon as the pathology of law. It is noticed that the pathology of law is characterized by a complex of interrelated and interdependent phenomena - the pathology of law-making, the pathology of pravoreal-izatsiya and pathology of legal consciousness. The reasons negatively influencing the effectiveness of criminal law influence are analyzed.
Keywords: pathology of law, law-making, pravore-alizatsiya, sense of justice, criminal law.
но-правового регулирования, формулировок уголовно-правовых запретов и особенностей реализации ответственности за их нарушение в значительной степени зависит стабильное развитие общества. Высказывание профессора С. О. Богородского о том, что «правосудное и неослабное исполнение уголовных законов есть одно из вернейших ручательств благоустройства общественного и спокойствия частных лиц» [2, с. 1], остается актуальным и сегодня. И наоборот - в силу особенностей предмета и методов регулирования любые недостатки и небольшие погрешности в уголовном законодательстве являются наиболее травматическими для общества и государства. Н. А. Лопашенко совершенно справедливо отмечает, что «недостатки законодательной техники и ее состояние по некоторым уголовно-правовым нормам являются самостоятельным криминогенным фактором, порождающим не просто отклоняющееся, но и преступное поведение» [3, с. 49]. Если национальное законодательство и практика его применения воспринимаются гражданами государства как неэффективные и несправедливые, то это свидетельствует о «болезненном» состоянии и патологии права.
Понятие патологии права далеко не однозначно и достаточно условно. Под патологией как таковой понимается болезненное отклонение от нормы, нормального состояния или процесса развития, уродливая ненормальность [4; 5]. Говоря о социальной патологии, В. Н. Кудрявцев определял ее как «такое отклонение от социальной нормы, которое имеет отрицательное значение с точки зрения общественных интересов» [6, с. 34].
Право представляет собой один из наиболее значимых социальных регуляторов, предназначенный для воздействия на общественные отношения и социальные процессы, поведение граждан. Поэтому патология права всегда свидетельствует о серьезных негативных процессах в государстве, является индикатором происходящих деформаций общественной системы. К сожалению, анализ современного состояния национального законодательства и российской правовой системы в целом все чаще «сопровождается использованием терминов "несогласованность", "диспропорция", "противоречивость", "несистемность", "неполнота", "дефектность", "кризис" и т. п.» [7, с. 4]. Полагаем, что патология права характеризуется комплексом взаимосвязанных и взаимообусловленных явлений - дефективностью правотворчества, патологией пра-вореализации и патологией правосознания.
Патология правотворчества характеризуется нарушениями при создании правовых норм. В настоящее время системе российского законодательства свойственен целый ряд негативных явлений, связанных в первую очередь с нарушениями системно-структурных связей правовых норм, отсутствием понимания законодательства как целостной, внутренне непротиворечивой системы, построенной в соответствии с определенными принципами и правилами. К числу таких явлений относятся: пробелы в праве и правовая инфляция; межотраслевые и внутриотраслевые коллизии; включение в закон многочисленных исключений из правил; законодательное закрепление субъективных прав, не обеспеченных корреспондирующими юридическими обязанностями, и т. п.
Изучив правотворческую деятельность последних лет, можно констатировать, что научная обоснованность принимаемых нормативных правовых актов далека от желаемой. Данный недостаток характерен как для первичного, так и для вторичного законотворчества. По данному поводу представляется уместным
привести высказывание В. И. Гладких, отметившего, что «законодательная практика последних лет наводит на мысль, что научная деятельность и практическое законотворчество идут параллельными путями, которые, как известно, никогда не пересекаются» [8, с. 15]. К сожалению, случаи, когда практически сразу после принятия очередной законодательной новеллы появляются критические публикации, в которых анализируются ее дефекты, становятся в настоящее время все более распространенными. Г. К. Варданянц отмечает, что «современная законодательная практика зачастую приводит к правовому волюнтаризму советского образца, когда право формируется на основе здравого смысла законодателя, подчас имеющего мало общего с реальными потребностями общества, и, как следствие, не находит в общественном сознании ничего, кроме возмущения и протеста» [9, с. 5].
Патологии правореализации свойственны нарушения, связанные с воплощением существующих норм права. Данная разновидность патологии включает две основные составляющие: 1) различного рода злоупотребления и нарушения, допускаемые должностными лицами, наделенными государством функциями применения соответствующих правовых норм: 2) это нарушения, связанные с необходимостью соблюдения предписаний и запретов, установленных законодательством, то есть собственно правонарушения. При этом обе составляющие обусловлены не только социальными деформациями общественной системы в целом, но и патологией правотворчества.
Дефекты правотворческой деятельности не способствуют укреплению авторитета законодателя и, соответственно, принимаемых им новелл как у правоприменителей, так и у лиц, на которых государством возложена обязанность соблюдения правовых предписаний. Очевидные недостатки принимаемых правовых норм, их несоответствие не только реальным правоотношениям и логике построения законодательства, его основополагающим принципам (в частности, справедливости и равенства перед законом), но и здравому смыслу, прямо или косвенно обусловливают патологию правореали-зации. Кроме того, в отдельных случаях не только субъекты соблюдения норм права, но и правоприменители не в состоянии однозначно истолковать волю законодателя. При этом еще со времен римского права общеизвестно, что: 1 ) res est misera ubi jus est vagum et incertum («пло-
хо дело, когда закон неясен и неопределен»); 2) ubi jus incertum, ibi nullum («если закон неопределенен - закона нет»).
Патология правосознания, его деформация связаны с искажением отношения к ценности права, его значимости как социального регулятора, с пренебрежением правом, недоверием населения к праву и соответствующим институтам власти. В правовой доктрине выделяют различные виды деформации правосознания, к наиболее распространенным из которых относятся правовой инфантилизм, правовой дилетантизм, правовой нигилизм и правовой идеализм. Для правового инфантилизма характерна несформированность правовых знаний в сочетании с уверенностью в юридической подготовке достаточно высокого уровня. Правовому дилетантизму свойственно вольное обращение с правом, вытекающее из небрежного к нему отношения. Наиболее опасный вид деформации связан с «перерождением» правосознания, вплоть до формирования преступного умысла. Одним из проявлений именно данного вида является правовой нигилизм, заключающийся в неуважении к закону, игнорировании его требований, негативном отношении к деятельности органов государственной власти в целом и суда и правоохранительных органов в частности, а также отрицании или недооценке ценности права как социального регулятора. Расхожие фразы «законы пишутся для того, чтобы их нарушать» и «закон, что дышло: куда повернул, туда и вышло» можно расценивать в качестве лозунга, девиза правового нигилизма. Круг факторов, обусловливающих существование правового нигилизма, весьма широк: это и утрата веры в справедливость законов, и протест против нарушений в ходе реализации законодательства, коррумпированности чиновников, и юридическое невежество, недостатки правового воспитания, и откровенно антисоциальная установка личности.
Деформацией правосознания является и правовой идеализм, который можно рассматривать как оборотную сторону правового нигилизма; «оба эти явления питаются одними корнями - юридическим невежеством, незрелым правосознанием, дефицитом политико-правовой культуры» [10, с. 10]. В условиях правового идеализма представление о роли права явно переоценивается, так как для данной деформации правосознания характерно восприятие права как средства, способного решить все проблемы: достаточно принять хорошие зако-
ны, и все проблемы общественного развития разрешатся. При этом необходимость наличия в государстве как необходимой среды (политической, экономической, идеологической) функционирования соответствующих правовых норм, так и механизма их реализации либо вообще игнорируется, либо данным факторам не придается должного значения.
Простым принятием даже очень хороших законов невозможно справиться с коррупцией, преодолеть экономический кризис, ликвидировать преступность. К сожалению, современному российскому законодательству свойственен рефлексивный подход к формированию приоритетов правовой политики, который складывается путем спонтанного реагирования на сложившуюся обстановку и развивается по линии наименьшего сопротивления [11, с. 175].
т» ____и и
В ряде случаев нормативный правовой акт изначально объективно не способен оказать реальное воздействие на сложившуюся обстановку, выступить в качестве эффективного регулятора соответствующих общественных отношений и принимается лишь для снятия напряженности в обществе. Однако подобная мера может принести лишь иллюзорную, сиюминутную выгоду и в конечном счете обеспечить еще большее деформирование правосознания, связанное с утратой доверия к власти и принимаемым ею законам. Об этом говорили еще римские юристы, отмечая, что бездействующий закон хуже отсутствующего.
Патология правосознания может рассматриваться как один из индикаторов патологии законотворчества и правореализации. При этом правовой нигилизм, являющийся одним из проявлений патологии правосознания, может на определенном этапе повлечь за собой ослабление и даже разрушение как правотворческого, так и правоприменительного сегментов правовой системы. В современной российской действительности правовой нигилизм характерен уже не только для пользователей права, но и для правоприменителей. Более того, появление некоторых законодательных новелл можно объяснить именно деформацией правосознания самого законодателя. Сегодня можно говорить о своеобразном замкнутом круге, когда патологии законотворчества и правореализации приводят к патологии правосознания, а последняя, в свою очередь, обусловливает новый уровень патологии законотворчества и патологии правореализации, еще более усугубляя их.
Выше уже отмечено, что «болезненные» явления в праве обладают особой силой и способны причинить наибольший ущерб, если они проявляются именно в уголовном праве, поэтому именно уголовное законодательство должно отличаться наибольшим постоянством и стабильностью. Однако в настоящее время о стабильности, к сожалению, говорить не приходится. Более уместным представляется определение Т. В. Кленовой, которая охарактеризовала современное российское уголовное законодательство как «суетливое». За годы своего действия Уголовный кодекс Российской Федерации 1996 года подвергся многочисленным изменениям. Законодатель постоянно дополнял, изменял, перекраивал уголовное законодательство. В общей сложности в УК РФ внесено несколько тысяч поправок. При этом некоторые решения об изменении законодательства не отличаются продуманностью и последовательностью. В отдельных случаях поправки принимаются без учета системно-структурных связей уголовно-правовых норм, игнорируется понимание уголовного законодательства как целостной, внутренне непротиворечивой системы, построенной в соответствии с определенными принципами и правилами. Полностью соглашаясь с А. И. Рарогом в том, что «долговечность закона определяется тем, насколько он соответствует его задачам, насколько он совершенен в технико-юридическом отношении и отвечает требованию системности» [12, с. 91], следует с сожалением констатировать, что многочисленные изменения привели к нарушению системности уголовного законодательства, к его внутренней рассогласованности и неупорядоченности. При таком качестве довольно проблематично говорить о высокой эффективности выполнения уголовно-правовыми нормами своего функционального предназначения.
Существуют статьи, которые законодатель менял по 5-10 раз. Из УК РФ исключаются и вновь возвращаются (причем иногда, в худшей редакции) одни и те же нормы. Одним из наглядных примеров является история регламентации ответственности за клевету. В соответствии с Федеральным законом от 07 декабря 2011 года № 420-ФЗ ст. 129 УК РФ, устанавливающая ответственность за клевету, утратила силу. В пояснительной записке к соответствующему законопроекту было указано, что законопроект направлен на дальнейшую гуманизацию уголовного законодательства Россий-
ской Федерации, а так как клевета по степени общественной опасности более соответствуют деянию, предусмотренному Кодексом Российской Федерации об административных правонарушениях, чем УК РФ предлагается ст. 129 УК РФ признать утратившей силу, а ответственность за данное деяние установить в Кодексе Российской Федерации об административных правонарушениях [13]. Через семь месяцев Федеральным законом от 28 июля 2012 года № 141-ФЗ вновь была установлена уголовная ответственность за клевету. В пояснительной записке к законопроекту, предусматривающему соответствующие изменения, сказано, что достоинство личности охраняется государством в соответствии с Конституцией Российской Федерации, а существующие меры защиты чести и достоинства личности, закрепленные в Кодексе Российской Федерации об административных правонарушениях, регламентирующие законодательные положения о клевете, не в полной мере представляются достаточными и эффективными. Кроме того, правопорядки практически всех стран мира устанавливают уголовную ответственность за клевету. Учитывая специфику уголовно-правовой доктрины российского права, законопроектом предлагается дополнить УК РФ новой статьей 129 «Клевета», установив повышенные санкции [14]. Таким образом, за полгода депутаты Государственной Думы РФ кардинально изменили свою позицию относительно степени общественной опасности одного и того же деяния, что вряд ли может положительно влиять на авторитет законодателя и, соответственно, принимаемых им норм как у правоприменителей, так и правопользовате-лей. Подобная нестабильность, непоследовательность принимаемых правотворческих решений проявилась и при регламентации уголовной ответственности за лжепредпринимательство, преступления в сфере незаконного оборота наркотиков, побои и т. п.
В отдельных случаях нарушаются принципы уголовного закона. В качестве лишь одного из примеров нарушения принципа равенства перед законом достаточно вспомнить изменения, внесенные в ч. 1 ст. 63 УК РФ Федеральным законом от 22 июля 2010 года № 155-ФЗ. Статья была дополнена пунктом «о», в соответствии с которым совершение умышленного преступления сотрудником органа внутренних дел признается обстоятельством, отяг-
чающим наказание. Однако дифференциация уголовной ответственности в зависимости от ведомственной принадлежности - очевидное, бесспорное нарушение принципа равенства. Должностное положение лица не может влиять ни на смягчение, ни на усиление наказания, за исключением тех случаев, когда оно связано с признаками состава совершенного преступления. Но в рассматриваемой ситуации нарушение принципа равенства применительно к составам как с общим, так и со специальным субъектом. Из буквального толкования уголовного закона следует, что совершение одних и тех же преступлений, в которых должностное положение лица учтено в качестве составообразующего или квалифицирующего признака, должно наказываться более строго в случаях их совершения сотрудниками органов внутренних дел. Так, преступление, предусмотренное ст. 299 УК РФ «Привлечение заведомо невиновного к уголовной ответственности», совершенное следователями органов внутренних дел Российской Федерации, обладает большей общественной опасностью и должно влечь более строгое наказание, чем если бы его совершили следователи Следственного комитета Российской Федерации: в первом случае имеется предусмотренное п. «о» ч. 1 ст. 63 УК РФ обстоятельство, отягчающее наказание, а во втором - нет.
Еще одна из наиболее «болезненных», по нашему мнению, проблем действующего уголовного законодательства - проблема построения системы наказаний и конструирования санкций. Именно по справедливости назначенного за совершение конкретного преступления наказания большинство граждан могут судить об эффективности и результативности как уголовного законодательства, так и системы уголовного судопроизводства.
Система наказаний может считаться эффективной, если и с точки зрения количественного состава составляющих ее структурных элементов, и качественного ее наполнения (характеристики этих элементов) она максимально обеспечивает реализацию целей наказания, которые, в свою очередь, предопределены целями уголовного законодательства и уголовной политики. Не останавливаясь подробно на дискуссионной проблеме определения целей наказания, отметим только то, что цель превенции признается всеми исследователями. Прогнозирование возможности реализации
именно целей общей и частной превенции должно в первую очередь определять и построение системы наказаний, ее структуру, количественный и качественный состав, а в дальнейшем и формулирование санкций конкретных уголовно-правовых норм - их качественный состав, вариативность, минимальный и максимальный размеры наказания и длину альтернативных санкций.
Состояние и динамика рецидивной преступности является одним из индикаторов достижения цели превенции и, следовательно, эффективности уголовного законодательства: ее рост сигнализирует о проблемах в реализации функционального предназначения уголовного права. Официальные статистические данные свидетельствуют об увеличении количества преступлений, совершаемых лицами, причастными к криминальной деятельности: в 2011 году этот показатель составлял 40,7 %, в 2012 году -
46.6 %, в 2013 году - 49,6 %, в 2014 году -
53.7 %, в 2015 году - 55,1 %, 2016 году - 54 % [15]. Таким образом, за последние три года данный показатель превысил отметку в 50 %. И это только данные официальной статистики. Если даже не принимать в расчет популярную фразу «существует три вида лжи: ложь, наглая ложь и статистика», следует учитывать и латентную преступность, и преступления, оставшиеся нераскрытыми (достаточно часто они совершаются лицами, уже имеющими криминальный опыт). Основной вывод из вышеизложенного: существующая система наказаний не отвечает в полной мере ни законодательно закрепленным целям наказания, ни задачам уголовного законодательства в целом и, следовательно, нуждается в корректировке.
Система наказаний должна содержать оптимальное количество структурных элементов и не может расширяться до бесконечности. В настоящее время российская система уголовных наказаний включает 13 (по мнению некоторых авторов, 18) видов. Полагаем, что данное количество может и должно быть сокращено за счет тех видов наказания, которые либо не реализуются, либо не в полной мере соответствуют целям наказания, либо дублируют друг друга.
В действующем Уголовном кодексе РФ существует такой вид наказания, как арест, который на практике не применяется. Условий для его применения за 20 лет действия УК РФ так и не созданы, и вряд ли данная ситуации изменится в ближайшем будущем, учитывая
сложную экономическую ситуацию в стране. Кроме того, следует отметить, что после понижения минимального срока лишения свободы с шести до двух месяцев потребность в данном виде наказания весьма сомнительна.
Принудительные работы являются уже третьим (наряду с обязательными и исправительными работами) видом наказания, целесообразность которого (особенно с учетом уровня безработицы в России) вызывает сомнения.
Если проанализировать действующую редакцию ст. 53 УК РФ «Ограничение свободы», нетрудно заметить ее значительное сходство с положениями ст. 73 УК РФ «Условное осуждение». Возможен целый ряд ситуаций, связанных с конкуренцией данных норм и их фактическим дублированием. Необходимо либо внести изменения в обе рассматриваемые нормы, либо отказаться от данного вида наказания.
Различными авторами неоднократно отмечалось, что в российском уголовном законодательстве вопрос о санкциях проработан откровенно слабо и бессистемно, их установление носит умозрительный характер [16, с. 48; 17, с. 41]. При этом, несмотря на неоднократно предпринимаемые попытки, до настоящего времени в доктрине уголовного права отсутствует универсальная действующая методика конструирования санкций уголовно-правовых норм как с точки зрения определения их качественной (характеризующейся набором видов наказаний), так и количественной составляющей (определяемой установленными для каждого вида наказания пределами).
Следует отметить, что и в первоначальной редакции действующего УК РФ система санкций была далека от совершенства. Однако последующие изменения только ухудшили существующую ситуацию, что способствовало внутренней рассогласованности и неупорядоченности уголовного законодательства. Значительное количество внесенных в уголовный кодекс поправок касается именно редакции санкций статей Особенной части УК РФ, но оценка этих поправок в большинстве случаев далека от положительной. Не всегда можно говорить и об адекватном отражении в санкции характера и степени общественной опасности запрещаемого деяния.
Конечно, идеальный уголовный (как и любой другой) закон может существовать лишь в воображении, но порой установленные санкции явно не соответствуют тяжести содеянного. Данный недостаток характерен как для пер-
вичного, так и для вторичного законотворчества. Приведем лишь несколько примеров.
Норма, устанавливающая запрет на принуждение к даче показаний (ст. 302 УК РФ), выступает в качестве специальной по отношению к общей норме, закрепленной в ст. 286 УК РФ, и регламентирует ответственность за превышение должностных полномочий в особой сфере -обеспечения интересов правосудия. Сравнение санкций как основных, так и квалифицированных составов превышения должностных полномочий и принуждения к даче показаний предопределяет следующий парадоксальный вывод: предусмотренный ст. 302 УК РФ вид превышения должностных полномочий является привилегированным составом преступления.
В отдельных случаях вновь принимаемые нормы изначально не способны обеспечить достижение цели превенции в силу того, что предусмотренное наказание не отвечает тяжести содеянного. Так, например, анализируя включенную в уголовное законодательство в 2013 году ст. 258.1 УК РФ, предусматривающую ответственность за незаконные добычу и оборот особо ценных диких животных и водных биологических ресурсов, М. В. Бавсун отмечает, что «ни один из видов наказаний, содержащихся в рассматриваемой статье .. .не способен выступать в качестве инструмента общего предупреждения совершения преступления» [18, с. 51]. Достаточно сложно объяснить позицию законодателя, установившего за обещание или предложение посредничества во взяточничестве более строгое наказание (до 7 лет лишения свободы), чем за оконченное посредничество (до 5 лет лишения свободы). Несмотря на многочисленные критические замечания, высказанные по данному вопросу, аналогичное решение было принято при криминализации посредничества в коммерческом подкупе (до 4 лет лишения свободы за обещание или предложение посредничества, до 2 лет лишения свободы за само посредничество). Принимая решение о «дифференциации мошенничества на отдельные составы», законодатель фактически установил (исходя из анализа санкций соответствующих уголовно-правовых норм), что те виды мошенничества, которые заслуживают регламентации в самостоятельных статьях УК РФ (ст. 159.1-159.6 УК РФ), менее опасны, чем другие виды мошенничества. При этом в пояснительной записке к соответствующему законопроекту указано, что совершение таких преступлений
(мошенничества в сфере кредитования, при получении выплат, с использованием платежных карт, в сферах предпринимательской деятельности, страхования и компьютерной информации) в современных условиях требует со стороны государства адекватных уголовно-правовых мер воздействия, в то время как закрепленный в Уголовном кодексе Российской Федерации состав мошенничества не в полной мере учитывает особенности тех или иных экономических отношений, а также не позволяет обеспечить на должном уровне защиту интересов граждан, пострадавших от мошеннических действий [19]. Очевидно, что под адекватной, осуществляемой на должном уровне защитой понимается смягчение санкций - исключение лишения свободы на определенный срок из видов наказания за основные составы данных видов мошенничества (в отличие от преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 159 УК РФ).
Литература
1. Власенко Н. А. О кризисных тенденциях в праве // Юридическая техника. Ежегодник. Демократизация правотворчества: доктрина, практика, техника. 2014. № 8.
2. Богородский С. О. Очерк истории уголовного законодательства в Европе с начала XVIII века. Киев, 1862. Т. 1.
3. Лопашенко Н. А. Недостатки законодательной техники Уголовного кодекса России как препятствие для его эффективного применения и криминогенный фактор // Международное и национальное уголовное право: проблемы юридической техники: материалы конференции. М., 2004.
4. Ожегов С. И. Толковый словарь русского языка. М., 2014.
5. Ушаков Д. Н. Большой толковый словарь современного русского языка. М., 2007.
6. Кудрявцев В. Н. Правовое поведение: норма и патология. М., 1982.
7. Белоусов С. А. Законодательный дисбаланс (доктрина, теория, практика): дис. ... д-ра юрид. наук. Саратов, 2015.
8. Гладких В. И. Парадоксы современного законотворчества: критические заметки на полях Уголовного кодекса // Российский следователь. 2012. № 11.
9. Варданянц Г. К. Социальный генезис права: гештальтсоциологический анализ: дис. ... д-ра социол. наук. М., 2008.
10. Матузов Н. И. Правовой идеализм как
И в заключение рассмотрим еще один «болезненный» момент в сфере конструирования санкций. С исключением нижнего предела наказания в ряде статей Особенной части УК РФ появились почти неопределенные санкции (вряд ли можно признать удачной законодательно закрепленную возможность назначения за одно и то же преступление как 2 месяцев, так и 15 лет лишения свободы).
Представляется, что принятие непродуманных поправок в уголовное законодательство, появляющихся как сиюминутная реакция на конкретные события для снятия напряженности в обществе, но не способных эффективно регулировать соответствующие общественные отношения, становится все более распространенным. Все вышеизложенное позволяет с сожалением констатировать наличие «болезни» уголовного права, его патологии в сфере правотворчества, правореализации и правосознания.
Bibliography
1. Vlasenko N. A. About crisis tendencies in the law // Law machinery. Yearbook. «Democratization of lawmaking: doctrine, practice, technology». N. Novgorod, 2014. Vol. 8.
2. Bogorodsky S. O. An outline of the history of criminal law in Europe since the beginning of the XVIII century. Kiev, 1862. Vol. 1.
3. Lopashenko N. A. Disadvantages of the legislative technique of the Russian Criminal Code as an obstacle to its effective application and the crime factor // International and national criminal law: problems of legal engineering: materials of the conference. Moscow, 2004.
4. Ozhegov S. I. Definition dictionary of the Russian language. Moscow, 2014.
5. Ushakov D. N. A great definition dictionary of the modern Russian language. Moscow, 2007.
6. Kudryavtsev V.N. Legal behavior: norm and pathology. Moscow, 1982.
7. Belousov S.A. Legislative imbalance (doctrine, theory, practice): dis. ... doctor of law. Saratov, 2015.
8. Gladkikh V. I. Paradoxes of modern lawmaking: critical notes on the margins of the Criminal Code // The Russian investigator. 2012. Vol. 11.
9. Vardanyants G. K. Social genesis of law: gestalt sociological analysis: dis. ... doctor of sociology. Moscow, 2008.
10. Matuzov N. I. Legal idealism as the re-
оборотная сторона правового нигилизма // Правовая культура. 2013. № 1 (14).
11. Кобец П. Н. Современное состояние и проблемы совершенствования уголовного законодательства Российской Федерации // Современное состояние и проблемы уголовного и уголовно-процессуального права, юридической психологии: материалы Междунар. науч.-практ. конф. Волгоград, 2012.
12. Рарог А. И. Актуальные проблемы уголовного права // Криминологический журнал Байкальского государственного университета экономики и права. 2014. № 2.
13. Пояснительная записка к законопроекту № 559740-5 «О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации и отдельные законодательные акты Российской Федерации (в части совершенствования законодательства Российской Федерации)». URL: http://asozd2. duma.gov.ru/main.nsf/%28SpravkaNew%29?0pen Agent &RN= 559740-5&02.
14. Пояснительная записка к законопроекту № 106999-6 «О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации и отдельные законодательные акты Российской Федерации (в части усиления ответственности за нарушения конституционных прав граждан)». URL: http:// asozd2.duma.gov.ru/main.nsf/%28Spravka New%29? 0penAgent&RN=106999-6&02.
1 5. Статистика и аналитика (данные о состоянии преступности). URL: https://mvd.ru/ Delj atelnost/statistics.
16. Алексеев А. И., Овчинский В. С., По-бегайло Э. Ф. Российская уголовная политика: преодоление кризиса. М., 2006.
17. Игнатов А. Н. О реализации принципа справедливости в уголовном праве России // Уголовно-правовые, пенитенциарные принципы и их реализация: правотворческий, правоприменительный уровни: материалы Всерос. науч. практич. конференция: в 2 ч. / под ред. Б. Т. Разгильдиева. Саратов, 2005. Ч. 1.
18. Бавсун М. В. Проблемы правовой регламентации уголовной ответственности за незаконную добычу и оборот особо ценных пород животных // Вестник Омской юридической академии. 2014. № 4 (25).
1 9. Пояснительная записка к законопроекту № 53700-6 «О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации и отдельные законодательные акты Российской Федерации». URL: http://www.duma.gov.ru/systems/ law/?registration-start=01.04.2012®istration-end=29.11.2012&sort=date&PAGEN 1=42#results
verse side of legal nihilism // Legal culture. 2013. Vol. 1 (14).
11. Kobets P. N. Current state and problems of improving the criminal legislation of the Russian Federation // Current state and problems of criminal and criminal procedural law, legal psychology: materials of Intern. scientific-practical conf., Russia. Volgograd, 2012.
12. Rorog A. I. Actual problems of criminal law // Criminological journal of the Baikal state university of economics and law. 2014. Vol. 2.
13. Explanatory note to the draft law № 559740-5 «On Amendments to the Criminal Code of the Russian Federation and Certain Legislative Acts of the Russian Federation (Regarding the Improvement of the Legislation of the Russian Federation)». URL: http://asozd2.duma. gov. ru/main.nsf/%2 8 S pravkaNew %29? Open Agent&RN=559740-5 & 02.
1 4 . Ex pl anatory note to the draft l aw № 106999-6 «On Amendments to the Criminal Code of the Russian Federation and Certain Legislative acts of the Russian Federation (in Part of Strengthening Responsibility for Violations of Citizens' Constitutional Rights)». URL: http:// asozd2.duma.gov.ru/ main.nsf/%28Spravka New%29?OpenAgent&RN= 106999-6&02.
1 5. Statistics and analytics (data on the state of crime). URL: https://mvd.ru/Deljatelnost/sta-tistics.
16. Alekseev A. I., Ovchinsky V. S., Pobegai-lo E. F. Russian criminal policy: overcoming the crisis. Moscow, 2006.
17. Ignatov A. N. On the implementation of the principle ofjustice in the criminal law of Russia // Criminal-legal, penitentiary principles and their implementation: law-making, law enforcement levels: materials of All-Russian scientific-practical conf.: at 2 pm / ed. B. T. Razgildieva. Saratov, 2005. Part 1.
18. Bavsun M. V. Problems of the legal regulation of criminal liability for the illegal extraction and trafficking of particularly valuable breeds of animals // Bulletin of the Omsk law academy. 2014. Vol. 4 (25).
19. Explanatory note to the draft law № 53700-6 «On Amendments to the Criminal Code of the Russian Federation and Certain Legislative Acts of the Russian Federation». URL: http:// www.duma.gov.ru/systems/law/?registration-start=01.04.2012®istration-end=29.11.2012& sort=date&PAGEN 1=42#results.
