CC BY
82
1УДК 80 ББК В75
ПАТОГРАФИЧЕСКИЙ ДИСКУРС В СВЕТЕ СОВРЕМЕННОЙ ЛИНГВИСТИКИ
В. Е. Ворон-Ковальская
В настоящей работе раскрываются вопросы, связанные с исследованием такого междисциплинарного феномена, как патографический дискурс. Рассматривается содержание данного явления, а также дается краткий обзор основных тенденций в его изучении как среди отечественных, так и зарубежных авторов. Особое внимание уделяется уникальности структур знаний, представленных в таком виде дискурса.
Ключевые слова: текст, дискурс, нарратив о болезни, патография.
PATHOGRAPHICAL DISCOURSE
IN THE LIGHT OF THE CURRENT STUDIES IN LINGUISTICS V. E. Voron-Kovalskaya
The article deals with the phenomenon of the pathographical discourse and explores the main current studies in this sphere conducted both by Russian and foreign authors. Pathographies are considered as texts that present unique structures of knowledge and experience where the language is the only way to impart them.
Keywords: text, discourse, illness narrative, pathography.
В последние десятилетия, в связи с интегра-тивным характером научного познания, возрастает интерес к взаимодействию гуманитарных и естественных наук.
Предмет настоящей статьи - явление пато-графического дискурса, междисциплинарного феномена на стыке филологических и медицинских наук, являющегося одним из приоритетных направлений в зарубежных исследованиях, однако мало изученного отечественными авторами, особенно лингвистами.
Термин патография (от греч. pathos 'страдание, болезнь'; grapho 'пишу') был впервые использован немецким психиатром П. Ю. Мёбиусом (1853-1907) для обозначения такого описания жизни выдающегося человека, центральное место в котором занимает история его болезни. Работы Мёбиуса о Гёте, Шопенгауэре, Шумане задали образец подобной литературы.
На сегодняшний день в отечественной науке по-прежнему продолжают господствовать данный подход и узкое понимание явления. Патография рассматривается исключительно как биография известного человека с учетом
истории его болезни [1-2], а также как инструмент изучения того, как особенности психопатологии автора отражены в художественном дискурсе [3, с. 6]. Можно найти многочисленные патографические исследования, посвященные великим русским писателям - А. П. Чехову, Н. В. Гоголю, Ф. М. Достоевскому и т. д.
Вместе с тем в современных зарубежных исследованиях делается акцент на изучение мемуарно-автобиографических текстов обычных людей, пациентов, описывающих личные переживания болезни, лечения и иногда смерти. «Каково это иметь рак, как я пережил сердечный приступ, что это значит -иметь СПИД - вот типичные вопросы патографий», - пишет популярный американский литературовед Анна Хансейкер Хокинз и подчеркивает, что такие книги сегодня невероятно популярны в США, и даже называет патографию своего рода современным приключенческим рассказом [4, с. 3]. Автор анализирует патографии как иллюстрации культурных мифов о различных аспектах опыта болезни в Америке - болезнь сама по себе, терапия, выздо-равление или смерть, медицинский персонал и учреждения. Такой подход совершенно оправдан,
ведь не существует текстов, которые бы не фиксировали какой-либо фрагмент человеческого опыта и его осмысления. Сегодня лингвистика текста обращается к антропоцентричным парадигмам научного знания, к изучению «человеческого фактора» в языке. Исследовательский вектор сместился от внутриязыковой структуры текста к динамическим процессам психического (ментального) отражения, переработки знания, то есть к дискурсу.
Поясним, что под дискурсом мы понимаем явление, которое, как подчеркивает Л. А. Манерко, уже четко определено и структурировано в рамках когнитивно-дискурсивной парадигмы лингвистического знания. Дискурс - это прежде всего событие когнитивное, имеющее дело с передачей и переработкой знаний и предполагающее разные виды актуализации речевой деятельности человека, описание ментальных процессов и участия экстралингвистических факторов [5, с. 109]. Нам также близка точка зрения В. Е. Чернявской, и вслед за ней мы признаем, что содержание дискурса раскрывается не одним отдельным текстом, но в комплексном взаимодействии многих текстов, объединяющихся на основе содержательно-смысловых и интенциональных критериев и функционирующих в пределах одной и той же коммуникативной сферы [6, с. 91]. Преимуществом дискурса является возможность переходить от текста как относительно законченной, формально ограниченной сущности, построенной по своим внутритекстовым законам, к другим текстам. Определение дискурсивного корпуса, то есть того, какие тексты входят в рамки определенной тематической общности, базируется на понимании и толковании текстов. Его предпосылкой является интерпретирующая деятельность исследователя, выявляющего и аргументирующего общие содержательно-тематиче ские отношения между текстами одного дискурса.
Таким образом, под патографическим дискурсом мы понимаем совокупность текстов, организованных ситуацией болезни/лечения, представляющих особый способ видения мира и позволяющих автору сделать болезнь темой повествования. В работах зарубежных ученых патографии также зачастую называются нарра-тивами о болезни (illness narratives).
На основе большого количества прочитанных пациентских историй канадский социолог, профессор Артур Франк сформулировал типологию таких нарративов о болезни [7]. Первый тип - это нарра-
тив восстановления или выздоровления (restitution narrative). В подобной истории человек рассказывает о подробностях болезни с точки зрения постановки диагноза и лечения. Это история, главным действующим лицом которой является современная медицина, а больной человек - это совокупность телесных признаков, на которой запечатлевается практика врачей. Второй тип - хаотический нарратив (chaos narrative), потому что сюжет такой истории - полный хаос. Подобная история переживается, - пишет Кэти Вайнгартен, профессор психологии в Гарвардской медицинской школе, -как прохождение на каяке порогов пятого уровня: когда проходишь пороги, время и пространство изменяются так стремительно, верх и низ, право и лево меняются местами так часто, что чувствуешь себя внутри водоворота, и когда и в каком направлении из этого водоворота вылетишь - совершенно неясно [8, с. 70]. Сам А. Франк называет такой нарратив о болезни рассказом «раненого рассказчика» - такие истории вообще не могут рассказываться, но только переживаться. Хаотические истории максимально беспорядочны, экзистенциально наполнены, здесь значимо внимание к пустотам и паузам, к тем моментам, когда не хватает слов. Эти паузы и пустоты отражают моменты, когда проживаемый опыт выпадает за грань доминирующего дискурса. Обрывки, эллипсисы, нелинейность, отсутствие знаков препинания, нарушение синтакси-ко-семантической связи между предложениями -все эти особенности нарушают привычный книжный синтаксис произведения, уподобляя его внутренней речи сознания. Хаос на уровне синтаксиса (означающего) соответствует хаосу на уровне семантики (означаемого). По сути, встретить обьем-ные, опубликованные в виде книг хаотические нарративы в чистом виде вряд ли реально. Какой издатель возьмет в работу толстую книгу, сюжет которой представляет собой сплошной хаос. Третий тип - поисковый нарратив (quest narrative). В этом случае болезнь воспринимается как испытание, как путешествие и подвиг, из которого можно вынести что-то полезное для других. В этом типе историй болезнь ведет к новому пониманию. Поисковые нарративы, как правило, возникают в отношении хронических болезней, длящихся годами, а иногда десятилетиями.
Франк очень четко указывает на то, что все эти формы нарратива сосуществуют, часто - в отношении одной и той же болезни.
Любопытно, что Франк против термина «пато-графия», считая его неоправданной медикализа-цией подлинного нарративного опыта пациентов, которые таким термином не пользуются.
Отметим также, что зарубежные специалисты в области патографий или нарративов о болезни выбирают различные направления своих исследований. Так, А. Х. Хокинз четко ограничивает материал своего исследования нарративами, описывающими только физические заболевания, такие как склероз, СПИД, рак, сердечные заболевания и т. д. В то время как в сферу интересов Гейл Хорн-штейн, американского профессора психологии, попадают исключительно нарративы о психических заболеваниях. В конце 2011 г. она представила уже 5-е издание собранного ею списка так называемых англоязычных «нарративов безумия» (Bibliography of first-person narratives of madness in English (5th édition)), который насчитывает более 700 наименований. Она подчеркивает, что использует термин «безумие» (madness), потому что именно так называет свой собственный опыт большая часть людей, испытывающих «экстремальные состояния сознания». Отмечая особую ценность таких текстов, Г. Хорнштейн использует их в качестве основного материала для проведения 14-недель-ного семинара по патопсихологии [9].
Действительно, именно нарративы о психических заболеваниях представляют наибольший интерес для изучения, особенно с точки зрения когнитивной лингвистики. Как справедливо отмечает К. Вайнгартен, в любой истории о болезни участвуют пациент, семья пациента и медперсонал. В случае такого диагноза, как «рак», последовательность событий сюжета разворачивается в соответствии с известными конкретными действиями в ответ на результаты анализов. Родственникам пациента сообщат, чего следует ожидать с высокой вероятностью. Все вовлеченные участники истории, скорее всего, будут испытывать печаль, тревогу, беспокойство и страх. Несмотря на то, что в каждый конкретный момент пациент может находиться в замешательстве, нарратив о таком физическом заболевании продолжает быть связным, достаточно понятным и предсказуемым [8, с. 72]. В противоположность этому, если приложить эти компоненты истории к случаю психического расстройства, как, например, загадочная шизофрения, эффект получается такой же, как если бросить против ветра колоду карт. Смысл и значение каж-
дого из происходящих событий неизвестны, поэтому сюжет разворачивается хаотично. Каждый тип душевного расстройства выстраивает свою модель мира, которая естественно реализуется через знаки и знаковые системы [3, с. 6].
Г. Хорнштейн подчеркивает: психические расстройства являются сильно персонализированными, не следует приходить к общим выводам о них. При изучении пациентских наррати-вов, описывающих психопатологии, первое, что бросается в глаза, - это многобразие [9]. Тексты изобилуют различными стилями и приемами. Каждый пациент рассказывает свою историю в той форме, которая соответствует его переживаниям, отражает сложность и уникальность его собственного опыта. Порой авторы патографий даже используют свой, придуманный язык или отдельные слова либо употребляют привычный язык, но внутренняя связь слов (их синтаксис), значения этих слов (их семантика) и их соотнесенность с внеязыковой реальностью (прагматика) будут совершенно фантастическими.
Крайне актуальным для исследований в области патографического дискурса является изучение такого явления, как метафора. Объясняется это тем, что многие авторы в попытке ретроспективно представить свой психотический опыт и переживания прибегают именно к метафорическим моделям. Израильская исследовательница «нарративов безумия» XX в. Ренана Элран убеждена, что через призму метафоры возможно проанализировать авторскую репрезентацию опыта наряду с тем, как этот опыт формируется и как культурные, исторические и теоретические идеи пронизывают жизненную историю человека и становятся частью его субъективного знания [10, с. 17].
Похожую точку зрения находим и у другого ученого - профессора из Великобритании Брэнда-на Стоуна, который в своих работах задается вопросом, возможно ли вообще репрезентировать опыт безумия, и так же, как Р. Элран, приходит к выводу, что посредством языка здравого смысла и медицинских терминов это просто нереально [11, с. 18]. По его словам, описать такие переживания и ощущения медикализированным языком - значит изменить их. Преображение симптомов через язык мифов, поэзии и метафоры - единственный адекватный способ вербализации экстраординарного патопсихологического опыта. Поэтическая, метафорическая речь позволяет переосмыслить и по-
нять такой опыт, в то время как в научном информационном дискурсе человеческие переживания никогда не могут быть адекватно обозначены.
Г. Хорнштейн точно подмечает, что само по себе психическое расстройство - это своего рода метафора, заданная поведением человека. Известно, например, что шизофрения - психическое расстройство, заболевание головного мозга, обусловленное химическим дисбалансом. Однако не существует никаких физических методов выявления такого заболевания - ни анализа крови, ни МРТ. На ранних стадиях заболевания раком мозга пациенты могут вести себя аномально, и если не знать, что у них рак, можно подумать, что они испытывают психическое расстройство. Однако если провести томографию, можно увидеть опухоль мозга. Невозможно увидеть шизофрению. Никто не испытывает шизофрению, продолжает она, это всего лишь техническое название для множества сложных ощущений [12, с. 6].
Как мы видим, тексты патографического дискурса являюся материалом исследований авторов разных областей знания - психиатров, психологов, социологов, лингвистов, литературоведов и т. д. Субъективно обусловленный характер таких текстов, где воссоздаваемое прошлое относится к области лично пережитого речевым субъектом, представляет особую ценность, что отмечается рядом ученых, в случае описания именно психических расстройств. Авторы патографий рассказывают о заболевании как эксперты на основании уникального опыта, привлекая внимание к внутренней картине болезни. Пациенты с психическими расстройствами - это особая группа людей, предлагающая читателям возможность проникнуть в миры, в которые мы бы иначе никогда не попали.
В современной научной парадигме важнейшее значение приобретает изучение содержательной стороны текста. Информативность текста помещает текст в разряд когнитивных образований, то есть образований, связанных с познавательной деятельностью людей и с фиксацией в тексте определенных структур знания о реальном мире. Именно поэтому в современном гуманитарном знании все больше закрепляется представление о тексте как центральном звене, связывающем язык и культуру, как источнике сведений о мире. Огромная часть знаний приходит к нам через тексты, - а за каждым текстом стоит дискурсивная деятельность человека/группы лю-
дей. В связи с этим исследование дискурса как отраженного в письменном виде и приобретающего форму текста/текстов человеческого знания выдвигается сегодня на первый план лингвистической науки. Язык понимается как основное средство выражения знаний и опыта [5, с. 109]. Без словесного обозначения опыт растворяется. Без слов невозможно поделиться опытом.
Существует множество так называемых «нар-ративов безумия», каждый кратко излагает человеческую жизнь и имеет свой собственный способ описания переживаний психического страдания, которые варьируются в зависимости от обширного спектра психических расстройств. Патографи-ческий дискурс понимается как единственный доступ к психопатологическому опыту и единственный способ его передачи. И хотя состояние психического заболевания и сопутствующие ему переживания характеризуются как нечто невыразимое и неописуемое, не поддающееся вербализации, пациенты продолжают создавать многочисленные тексты патографий, нарративы, чтобы передать свои знания о болезни, и прежде всего «вынести их за пределы авторского сознания и сделать их достоянием других людей» [5, с. 106].
Таким образом, тексты, составляющие обширное пространство патографического дискурса, в которых репрезентируется опыт болезни - телесный, ментальный, экзистенциальный, - не имеют аналогов с точки зрения уникальности представленных в них структур знаний. Язык же, являясь орудием познавательной деятельности и средством осуществления многих ментальных процессов, служит целям передачи информации в виде текста - материализованной формы коммуникативного акта.
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ
1. Сироткина, И. Е. Патография как жанр: критическое исследование [Электронный ресурс] / И. Е. Сироткина // Медицинская психология в России: электрон. науч. журн. -2011. - № 2. - Режим доступа: http:// medpsy. ru (дата обращения: 10.06.2014).
2. Фрумкина, Р. М. Патография и биография [Электронный ресурс] / Р. М. Фрумкина. - 2006. - Режим доступа: http://polit.ru/article/2006/08/30/ patograf/ (дата обращения: 18.05.2014).
3. Руднев, В. П. Характеры и расстройства личности. Патография и метапсихология [Текст]
/В. П. Руднев. - М.: Независимая фирма «Класс», 2002. - 272 с.
4. Hawkins, A. H. Reconstructing Illness: Studies in Pathography [Text] / A. H. Hawkins. - 2 Sub ed. - Purdue University Press, 1999. - 289 p.
5. Манерко, Л. А. Структуры знания, представленные в художественном и академическом дискурсах [Текст] / Л. А. Манерко // Вестн. моск. ун-та. - Сер. 22: Теория перевода. -2013. - № 1. - С. 100-118.
6. Чернявская, В. Е. Дискурс как фантомный объект: от текста к дискурсу и обратно? [Текст] / В. Е. Чернявская // Когниция, коммуникация, дискурс. - 2011. - № 3. - С. 86-95.
7. Frank, A. W. The Wounded Storyteller: Body, Illness, and Ethics [Text] / A. W. Frank. -Chicago: The University of Chicago Press, 1995. - 231 p.
8. Weingarten, K. Making sense of illness narratives: Braiding theory, practice and the embodied life [Text] / K. Weingarten // Stories of Women's Lives. - Dulwich Centre Publications, 2001. - P. 61-78.
9. Hornstein, G. A. Practice Sharing: Teaching Mental Health Using First-Person Accounts of Madness [Text] / G. A. Hornstein // The Higher Education Academy Psychology Network Newsletter. - Is. 57 - Sept. 2010. - P.12.
10. Elran, R. Metaphors of Madness in Narratives of Schizophrenia. 2012.
11. Stone, B. Towards a writing without power: Notes on the narration of madness [Text] / B. Stone // Auto/Biography. - 2004, 12. - P. 16-33.
12. Hornstein, G. A. Narratives of Madness, as Told From Within [Text] / G. A. Hornstein // Chronicle of Higher Education. - Jan. 25, 2002.
REFERENCES
1. Sirotkina I.E. Patografiya kak zhanr: kriticheskoe issledovanie (Pathography as a genre: critical study). Meditsinskaya psikhologiya v Rossii: elektron. nauch. zhurn. (Medical psychology in Russia: electronic scientific journal), 2011, No. 2. Available at: http://medpsy.ru (accessed 10.06.2014).
2. Frumkina R. M. Patografiya i biografiya (Pathography and biography). 2006. Available at: http://polit.ru/article/2006/08/30/patograf/ (accessed: 18.05.2014).
3. Rudnev V. P. Kharaktery i rasstroystva lichnos-ti. Patografiya i metapsikhologiya (Characters and personality disorders. Pathography and metapsychology). Moscow: Nezavisimaya firma "Klass", 2002. 272 p.
4. Hawkins A. H. Reconstructing Illness: Studies in Pathography. 2 sub. ed. Purdue University Press, 1999. 289 p.
5. Manerko L. A. Struktury znaniya, predstavlen-nye v khudozhestvennom i akademicheskom diskursakh (Structures of knowledge presented in artistic and academic discourses). Vestn. mosk. un-ta. Ser. 22: Teoriya perevoda (Herald of Moscow University. Ser. 22: Theory of translating), 2013, No. 1, pp. 100-118.
6. Chernyavskaya V. E. Diskurs kak fantomnyy obyekt: ot teksta k diskursu i obratno? (Discourse as a phantom object: from the text to the discourse and vice versa?) Kognitsiya, kommu-nikatsiya, diskurs (Cognition, communication, discourse), 2011, No. 3, pp. 86-95.
7. Frank A. W. The Wounded Storyteller: Body, Illness, and Ethics. Chicago: The University of Chicago Press, 1995. 231 p.
8. Weingarten K. Making sense of illness narratives: Braiding theory, practice and the embodied life. Stories of Women's Lives. Dulwich Centre Publications, 2001, pp. 61-78.
9. Hornstein G. A. Practice Sharing: Teaching Mental Health Using First-Person Accounts of Madness. The Higher Education Academy Psychology Network Newsletter, Is. 57, Sept. 2010, p. 12.
10. Elran R. Metaphors of Madness in Narratives of Schizophrenia. 2012.
11. Stone B. Towards a writing without power: Notes on the narration of madness. Auto/Biography, 2004, 12, pp.16-33.
12. Hornstein G. A. Narratives of Madness, as Told From Within. Chronicle of Higher Education, Jan. 25, 2002.
Ворон-Ковальская Виктория Евгеньевна, аспирантка Московского государственного педагогического университета
e-mail: [email protected]
Voron-Kovalskaya Viktoriya E., Post-Graduate Student, Moscow State Pedagogical University e-mail: [email protected]
