CC BY
53
Важность же всего этого в современной политике (не только внешней, но и внутренней, социальной) невозможно недооценить! Ведь, по наблюдениям Г. Тэшфела, наличие данных стереотипов, как правило, негативных, о «других» имеет в том числе и такую функцию, как оправдания нашего поведения по отношению к иной группе и членам этой «другой» группы [10]. Как блестяще выразился Э. Эриксон: «Любая позитивная идентичность живет за счет унижения других» [12]. Особенно же значимо все это, по наблюдениям специалистов, тогда, когда наблюдается социокультурный кризис, когда происходит крушение «образа мира» и потери смыслов, вокруг которых члены общества привыкли выстраивать свою идентичность» [8].
Таким образом, представляется, что при фактологическом великолепии и исторической правдивости описание древневосточных, азиатских цивилизаций в учебнике «История древнего мира» для 5 класса страдает, на наш взгляд, не только слишком благосклонным отношением к единоличной власти, религии и социальному неравенству, но и определенным образом формирует из азиатских цивилизаций такой «образ врага» для российских школьников, который является весьма опасным в бурных реалиях XXI века. И, возможно, есть смысл (сохранив саму логику и материал авторского изложения) все-таки несколько изменить те нюансы в оценках власти и азиатских цивилизаций, что противоречат постулируемым в настоящее время в России установкам на демократию и многополярный мир.
В завершение стоит еще раз призвать отечественных историков-методистов писать учебники для массового читателя - ученика общеобразовательных школ - таким образом, чтобы они лучше соответствовали тем ценностным установкам, к которым стремится современное посткоммунистическое российское общество. И тогда (хочется на это надеяться) школьные учебники по истории или литературе уже не будут являться в какой-то степени «учебниками по авторитарности», а будут теми «учебниками демократизации», которые позволят нам воспитывать своих детей самостоятельно, без участия «советников по демократизации» из-за границы.
Литература
1. Ситников, А.В. Православие и демократия / А.В. Ситников // Полития. - 2004. - №4. - С. 95.
2. Иванов, А.Ф. Самодержавная демократия: дуалистический характер российского государственного устройства / А.Ф. Иванов, С.В. Устименко // Полис. - 2007. - №5. - С. 56.
3. Гонтмахер, Е. Административная реформа: все только начинается / Е. Гонтмахер // Профиль. - 2005; Об этом же: Гаман-Голутвина, О.В. Меняющаяся роль государства в контексте реформ государственного управления: отечественный и зарубежный опыт / О.В. Гаман-Голутвина // Полис. - 2007. - №4. - С. 44.
4. Крыштановская, О. Анатомия российской элиты / О. Крыштановская. - М., 2004. - С. 217.
5. Пивоваров, Ю.С. Русская власть и публичная политика. Заметки историка о причинах неудачи демократического транзита / Ю.С. Пивоваров// Полис. - 2006. - №1. - С. 15-16.
6. Саква, Р. Роль политической культуры в процессе ускоренных преобразований / Р. Саква // Полития. -2004. - №4. - С. 43.
7. Галкин, А.А. Россия: Quo Vadis? / А.А. Галкин, Ю.А. Красин. - М.: Ин-т социологии РАН, 2003. - 236 с.
8. Евгеньева, Т.В. Образ «врага» как фактор формирования национальной идентичности современной российской молодежи / Т.В. Евгеньева, А.В. Селезнева // Полития. - 2007. - №.3. - С. 83.
9. Поршнев, Б.Ф. Социальная психология и история / Б.Ф. Поршнев. - М., 1979. - С. 82; 108.
10. Taifler, H. Social Identity and Intergroup Relations / H. Taifler. - Cambridge, 1982.
11. Аронсон, Э. Общественное животное / Э. Аронсон. - М., 1998. - С. 159.
--------♦-----------
УДК 301:321.7 А.В. Зберовский
ПАРАДИГМЫ СОВРЕМЕННОГО ДЕМОКРАТИЧЕСКОГО ПРОЦЕССА
В статье анализируется ситуация, сложившаяся в мировых общественных науках в связи с явно обнаружившимся крахом концепции «транзитологической демократии».
Как считали древние эллины, объективно оценивать что-то можно только тогда, когда это самое «что-то» просуществовало уже достаточно долго, по сути дела уже отжило, проявив себя в ходе своего существо-
вания-самореализации в таким большом числе ракурсов, что этого уже вполне довольно для объективного оценивания. Демократия, как это самое «что-то», как объект научного исследования, просуществовала уже довольно долго: несколько столетий европейского и североамериканского модерна, бурный XX век, постепенно сменившийся постмодернистким XXI веком. И сама длительность исторического существования демократии уже вполне позволяет понять и оценить не только плюсы и минусы демократии, как некой особой формы организации и бытия человеческого общества, но и сущностно определиться с тем, что она есть такое в своей социально-философской онтологии, для чего и во имя чего она появилась, и какие задачи призвана решать и решить своим существованием.
Особое же значение в этом современном социально-философском познавании демократии, познавании ее сущности и смысла существования, ее парадигм, на наш взгляд, имеет следующее:
- однозначная и неоспоримая победа демократии как идеи в процессе устранения (или принципиальной либеральной переделки) европейских феодальных монархий;
- отражение демократическим и социалистическим блоком (во главе с СССР) фашистко-расистко-националистических тенденций, ставших «побочным сыном» - следствием экономического кризиса 19201930-х годов;
- случившаяся на рубеже 1980-1990-х годов историческая победа европейских и североамериканских демократий в полувековом противостоянии со сталинско-брежневским коммунистическим тоталитаризмом;
- обидная оплеуха по оптимистически-наивной идеи «транзитарной демократии», то есть легкой «пересадки» демократии из Западной Европы на почвы постсоветских республик Восточной Европы и бывших республик СССР (включая саму Россию), когда выяснилось, что даже самые трижды демократические нововведенные Конституции также далеки от реальной демократии, как и брежневский «развитой социализм»;
- общая паника в мире (особенно заметная у американских политологов З. Бжезинского и Д. Ная) от «растущего напряжения между традициями внутренней демократии и имепративами глобальной гегемонии» [1], проще говоря, от констатации того, что самые демократические страны мира при этом проводят явно имперскую внешнюю политику, беспощадно подавляя такие вполне европейско-цивилизованые страны типа Сербии и насаждая свое военное присутствие на Балканах, Кавказе, Средней Азии и Украине;
- беспокойство от последствий революционных изменений технологической базы мировой цивилизации, когда качественные сдвиги в способах производства, внедрения инновационных технологий и распространения электронных средств коммуникции предоставляют в распоряжение политической элиты такие чрезвычайно эффективные инструменты манипулирования людьми, которые ставят под сомнение возможность самостоятельного участия граждан в политическом процессе, свободного выбора ими своих решений и линии поведения [2];
- не всегда ясные последствия глобализации, стимулирующей информационные, культурные, финансовые, миграционные, криминогенные и олигархические процессы такого поистине планетарного масштаба, которые уже явно ускользают из-под контроля национальных государств - главных носителей современной демократии;
- вызванный к жизни расколом мира на «золотой миллиард» и «зону бедности» колоссальный конфликт европейской и арабо-исламской(постепенно африканизирующейся и латиноамериканизирующейся) цивилизациями, приведший не только к разгулу мирового терроризма, но и потери демократией своего статуса «фетиша современности», такой априорной ценности, которая разделялась бы совершенно всеми бы людьми на планете Земля.
Вся эта сложная сумма факторов и обстоятельств заставляет в настоящее время говорить о неком кризисе в оценках демократии, о возникновении некой явной тревоги о том, каким образом, с какими ценностями и ориентирами человечество будет жить дальше, продвигаясь шаг за шагом в XXI веке. Таком кризисе, который даже нашел свое отражение в XX Всемирном конгрессе МАПН (Фкуока, Япония, июль 2006 года), прошедшем под лозунгом-рассуждением «Работает ли демократия?» [3].
Данная тревога более чем понятна: все последнее столетие прошло под знаменами экспорта, или как принято сейчас говорить, транзитарности тех или иных идеологий или государственно-правовых концепций, под лозунгами «пришпоривания истории» и «подтягивания в историческом развитии» даже тех, кто не понимал, что же такое, собственно говоря, это самое «историческое развитие». Однако историческая практика так и не смогла принести удовлетворение идеологам-«транзитариям». Сначала возникшая в ходе гражданской войны советская транзитарность была остановлена поляками Пилсудского, затем натолкнулась на контрудар идеологии германского фашизма. Поначалу успешная фашисткая транзитарность затем была полностью уничтожена героическими усилиями российского народа. Сразу после окончания Второй мировой войны транзитарность вновь перешла в наступление: СССР и США наперегонки стремились вырастить до-
черние от себя (от социализма и капиталистической демократии) государственные режимы в странах третьего мира. При этом в СССР проводилось остаточное подтягивание и выращивание наиболее отсталых национальных обществ, формально входящих в состав «союза советских социалистических».
Подводя промежуточные результаты к 1990 году, уже тогда можно было констатировать, что успеха в пересадке, как «советской демократии», так и «североамериканской модели», явно не наблюдалось: все модернизируемые под патронатом СССР и США страны Азии, Африки и Латинской Америки, при всей парадно-фасадной демократичности на самом деле сохранили полную свою национальную самобытность, в том числе весь спектр самых разнообразных самодержавно-авторитарных и тоталитарных властных систем. Как бы не скрывалось это по идеологическим соображениям, всему миру было понятно: реальной, а не фасадной демократии в странах третьего мира ни СССР, ни США создать не удалось.
Однако на тот момент времени рассуждать о крахе транзитарности специалистам было категорически нельзя по идеологическим мотивам, а любые пробуксовки в укреплении якобы «становящихся демократий» были легко объяснимы с точки зрения наличия постоянного противодействия со стороны идеологических врагов: США объясняло свои проблемы в «новообразованных демократиях» интригами со стороны СССР, СССР объясняла трудности «братских социалистических демократий» злобными кознями НАТО и ЦРУ.
Ситуация в корне изменилась в 1990-х годах. Падение как СССР, так и коммунистических режимов во всех странах Варшавского договора, разом лишило американских и западноевропейских политиков и политологов любых серьезных отговорок о причинах пробуксовки «демократического транзита». Открытость постсоветских стран Восточной Европы, Средней Азии и Закавказья, широко распахнутые для демократического транзита в эпоху 1990-х годов двери России дали возможность принять везде новые демократические Конституции, ввести разделение властей, создать публичную политику, провести радикальное разгосударствление экономики. И тем не менее, факт остается фактом: за прошедшие почти два десятилетия демократия в России не только не становится реальностью, но совершенно однозначно сворачивается.
Данная авторская оценка не является чем-то особенным для отечественной и иностранной историографии. Р. Саква считает, «что касается современной России, то здесь мы имеем дело с модернизирующимся технократическим режимом и его союзниками в лице бюрократии» [4]. А.Ю. Мелвиль уверен, что: «Опыт последних 10-15 лет свидетельствует о том, что если радикальный политический выбор не воплощается в течение какого-то ограниченного времени, «окно» демократических возможностей закрывается, и начинается стабилизация нового варианта авторитаризма... В этом смысле, «отложенный» выбор может легко оказаться «отмененным» [5]. Исследователи В.А. Кулиниченко и А.В. Кулиниченко отмечают, что вместо ожидаемого открытого демократического общества в России «вместо современных организаций и институтов гражданского общества у нас постоянно воссоздается что угодно - кланы, касты, системы вассалитета и клиентелизма» [6].
В данном контексте неудивительно, что многие из исследователей-демократов позволяют себе не только научные, но и даже эмоциональные высказывания, вроде пассажа у И.К. Пантина: «Почему «демократический прорыв» не дал ожидаемых результатов, хотя и вызвал к жизни глубокие изменения общественных отношений. В силу каких причин наследниками и душеприказчиками демократов первой волны оказались люди, не имеющие ничего общего с идеалами демократии и справедливости, с устремлениями к свободе, одушевляющими первое поколение борцов. На какие непреодолимые препятствия натолкнулась демократия в России, разбившая тесные рамки коммунистического режима?» [7].
Таким образом, явный крах «демократического транзита» в России в условиях того, что европейской и североамериканской демократии никто и ничто не мешали «пестовать» свое дочернее демократическое предприятие, заставил исследователей задуматься не только о том, во что превращается страна «после коммунизма», но и попытаться понять то, что конкретно помешало родиться новой демократии, производной от таких казалось бы давно укоренившихся демократических систем, как английская, французская или североамериканская [8].
Одни авторы видят причину провала становления российской демократии в том, что, во-первых, российское общество традиционно отрицает демократию как таковую в принципе [9]. Другие считают, что «специфику российского общества составляет феномен самовластья и его постоянное воспроизведение блокирует все попытки демократизации России» [10].
Одновременно с рассуждениями о российской властной трансценденции самодержавности (например, в творчестве Ю.С. Пивоварова с его концепцией «русской власти»), наиболее часто звучит мнение о том, что становящаяся российская демократия была торпедирована самим же государственным аппаратом. Так, в работах указывается, что «российская государственная бюрократия-номенклатура, как особый вид правящей элиты, проявляет чудеса приспосабливаемости к любым веяниям времени и после небольших
исторических откатов, затем еще туже сжимает свои пальцы вокруг российского общества [11-12]. А один из пионеров российской демократизации А.Н. Яковлев выразился более чем конкретно: «Форсированная бюрократизация демократии может привести к ее падению в России без всяких мятежей и бунтов. И решающую роль здесь сыграет чиновничья номенклатура» [13].
Ввиду данной ситуации часть российских исследователей начинает говорить о современной России уже как не о переходном обществе (к демократии), а об обществе изменяющемся, так сказать, самобытном и ни на кого не похожем [8], что, с нашей точки зрения, является ни чем иным как разговором на извечную тему о «особом пути России».
Суммарно же различные высказывания о причинах неудачи «демократического транзита» в России были обобщены Р. Саквой: «Главная дилемма на сегодняшний день заключается в том, является ли очевидный дефицит демократических традиций в царской и в коммунистической России приговором к авторитаризму, или же в этот раз России все-таки удастся выйти на «центральную магистраль развития мировой цивилизации» [4].
Тем не менее, все эти высказывания современных российских исследователей, даже объясняя проблемы с демократизацией конкретно в России, тем не менее не могут объяснить проблемы с демократическим транзитом в целом. Ведь неудачная демократизация стран Африки, Азии, Латинской Америки, Восточной Европы и собственно России, прежде всего, свидетельствует нам о том, что во всех этих случаях должны действовать какие-то общие для всех закономерности, те самые условно называемые «антидемократические закономерности», против которых даже самые лучшие политологи и политтехнологи современности совершенно бессильны. И эти закономерности, насколько нам известно по анализу российской и иностранной литературы, в четком виде пока никем еще не представлены.
Трагедией, с нашей точки зрения, в данном случае стало то, что даже формально признавая, что «на рубеже XX-XXI веков стало очевидно, что утвердившийся в политической науке линейно-прогрессисткий транзитологический подход к анализу процессов, развертывающихся в поставторитарных странах, нуждается в радикальном пересмотре» [14], иностранные и российские специалисты не отказались от теории «тран-зитарности», перенесения демократии, так сказать «опыления демократией» исторически отсталых, догоняющих обществ, не нашли в себе мужества раз и навсегда признать беспочвенность надежд на «выстрое подтягивание», «прогрессорство» в духе братьев Стругацких, а пошли сразу по двум путям:
- по пути объяснения того, что и современные западноевропейские и североамериканские демократии постепенно эволюционируют и потому, дескать, им довольно трудно подтягивать «исторически более отсталые виды демократий».
- по пути бесконечного разделения демократии как системы на множество «переходных подвидов», к каковым были отнесены те или иные модернизирующиеся государства.
В рамках первого пути основными видами современных демократий стали считать четыре концепции:
1. Демократия «делиберативная», размышляющая, рефлексивная демократия, стремящаяся разорвать элитарные рамки представительной демократии за счет подключения всех активных сил общества к обсуждению общественных проблем [15]. Данная демократия настолько рассудительная, что она не станет подтягивать и преобразовывать Россию «ударными темпами», предоставив ей эволюционировать и демократизироваться целыми столетиями.
2. Демократия «агональная» или «агонистическая», трактующая демократию как modus vivendi в конкурентной среде корпоративно-плюралистического общества, как неустойчивое равновесие, постоянно нарушаемое противоборством многообразных интересов и вновь воспроизводимое под давлением императивов выживания [16]. В данном варианте, если на фоне вполне успешных западноевропейских демократий будет существовать российское вечное «неустойчивое равновесие», никого это особенно пугать не станет.
3. Демократия конвергентно-интеграционная, или в варианте Д. Хелда «космополитная демократия», когда глобальный социум в конечном счете интегрируется в единое сообщество со своим общим механизмом политического управления. Углубление глобализационных процессов приведет к появлению мировой политической структуры, которая будет демократизироваться по мере развития международного гражданского общества, способного влиять на него и контролировать ее действия [17]. И вот это самое новое «мировое правительство» затем что-то одномоментно предпримет и Россия разом станет-таки демократичной.
4. Демократия диверсификационная, или в варианте австралийского политолога Д. Драйзека «дискурсивная демократия», в рамках которой при развитии мирового социума возобладает тенденция не к унификации, а, напротив, к умножению и диверсификации форм политической организации. В соответствии с этой гипотезой, глобальный социум будет представлять собой «мир миров» - сложную систему взаимодействия и соразвития различных человеческих обществ, каждая из которых не только сохранит, но и разовьет свою
сложившуюся самобытность [18]. Понятно, что в данном варианте отсталая Россия уже никого не пугает -она так и останется «кунсткамерой» политически отживших конструкций, перестроить и улучшить которую уже никто не будет пытаться.
Однако, с нашей точки зрения, даже рассуждения о том, что в настоящее время меняется и характер самих западновропейских демократий, мало чем может помочь нам в понимании того, почему Россия не только не стала демократией, но и отходит от этого пути все дальше и дальше, фактически закладывая в развитии мировых цивилизаций еще одну «мину замедленного действия» в виде развивающей «сама в себе» России, чье самостоятельное историческое развитие нет-нет, да и выталкивает не на путь конфронтации со всем миром ради отстаивания своей самобытности.
Что касается второго варианта выхода из возникшей дилеммы с демократическим транзитом, а именно с вариантом бесконечного разделения демократии как системы на множество «переходных подвидов», к каковым были отнесены те или иные модернизирующиеся государства, то ситуация в данном случае выглядит следующим образом.
Неспособность транзитологической парадигмы объяснить «зависание» обществ, и не думавших двигаться в указанном им теоретиками демократизации направлении, побудила исследователей лишь задуматься о новом категориальном аппарате, научном инструментарии, который бы позволил изучать политические режимы, уже переставшие быть автократиями, но при этом далекие от стандартов консолидированной либеральной демократии и расставлять их на разные этапы в теоретической модели движения «от автократии к демократии», очень похожей на модель движения «от дриопитеков и австралопитеков к человеку разумному». По-прежнему принимая демократию как «высшую ценность», в результате было предложено множество определений, претендовавших на описание ключевых характеристик подобных режимов: «деле-гативная демократия», «гибридные режимы», «электоральная демократия», «фасадная демократия», «дефектная демократия», «нелиберальная демократия» и т.д. [19]. Некоторые из этих определений действительно улавливали реальные тенденции в развитии «зависших» обществ, однако, как резонно заметил Б. Капустин, они так и не смогли порвать пуповину, связывающую их с «транзитологической» моделью [20].
Особенно ярко все это проявилось на уже упоминавшемся выше XX Всемирном конгрессе Международной ассоциации политической науки, который состоялся в период с 9 по 13 июля 2006 года в Японии. Заявленной темой была тема «Работает ли демократия?», присутствовало более 2000 политологов из 110 стран. Однако обращало на себя внимание существование таких секций, как «Качество демократии», «Сравнивая местную демократию» и т.д., что показывает нам, что западные общественные науки до сих пор так и не смогли выйти из того тупика «демократической транзитарности», который выявился еще в конце 1990-х годов [3].
Истинной же причиной того, что отечественные и зарубежные обществоведы не столько думают о том, каким образом все-таки довести начатое дело до конца и все-таки помочь возникновению действительно демократических систем в постсоветских странах, сколько подыскивают самые разнообразные способы «спустить ситуацию на тормозах» и по сути примириться с такими авторитарными, номенклатурными или олигархическими системами, что в самых разнообразных вариантах возникли на просторах бывшего СССР, на наш взгляд, является следующее.
Совершенно ясное в настоящее время для всех понимание того, что демократия - это вовсе не форма устройства власти и уж тем более не та самая «власть народа, осуществляемая народом и для народа», что прозвучала в речи Авраама Линкольна в его геттесборской речи 1863 года [21], а ничто иное, как особая форма взаимодействия внутри элиты и между элитой и особого рода обществом (гражданским), будучи официально признанное на уровне факта, автоматически тут же обрушить тот самый миф о возможности «демократического транзита», на основе которого страны Западной Европы и в последние пятьдесят лет, особенно США, бесцеремонно вмешивается во внутренние дела огромного числа стран так называемых «демократических несмышленышей» (термин автора).
Официальное признание даже теоретической невозможности быстрого демократического транзита (так как особое отношение элиты и к самой себе, и к обществу, и тем наиболее активным членам общества, тем претендентам, что стремятся быть кооптируемыми в правящую элиту - может сформироваться только на протяжении поколений!) однозначно превратит США из «мирового демократизатора» в простого разбойника с большой дороги. И надо полагать, именно поэтому ожидать в ближайшее время официального признания неправильности и ошибочности концепции демократического транзита со стороны западных и американских обществоведов вряд ли возможно. Таким образом, стоит ожидать данных выводов именно со стороны отечественных специалистов.
Таким образом, иностранным обществоведам гораздо выгоднее признавать современную Россию и многие другие постсоветские государства (Украину, Грузию, Таджикистан, Киргизию и т.д.) чем угодно -«квази демократиями», «становящимися демократями», «делегативными демократиями, «гибридными демократическими режимами», «электоральными демократиями», «фасадными демократиями», «дефектными демократиями», «нелиберальными демократиями», но лишь бы все-таки именно демократиями, и на этом основании все-таки пытаться вмешиваться в их суверенные внутренние дела по праву «старшего брата», ведь какие-никакие, но все-таки «родственники-демократы».
Таким образом, одной из парадигм современного научного исследования феномена демократии, как явления мировой истории, является то, что это исследование сейчас по-прежнему, как и десять-двадцать-пятьдесят лет назад, не является строго научным и подвержено воздействию самых разных могущественных политических игроков.
В заключение, не претендуя на научную новизну, а лишь ставя еще одну проблему, хочется надеяться, что именно российские исследователи демократии смогут помочь окончательно осмыслить причины и механизм формирования демократий и окажутся полезны своей стране в становлении действительно демократического общества.
Литература
1. Brzezinskiy, Z. The Choice. Global Domination of Global Leadership / Z. Brzezinsk. - N.Y., 2004. - P.4; Nye, J. Soft Power. The Means to Success in World Politics iy / J. Nye. - N.Y., 2004.
2. Красин, Ю.А. Метаморфозы демократии в изменяющемся мире / Ю.А. Красин // Полис. - 2006. - №4. -С.127.
3. Ирхин, Ю.В. Всемирный конгресс политологов в Японии: «Работает ли демократия?» / Ю.В. Ирхин // По-лития. - 2006. - №2. - С. 32-50.
4. Саква, Р. Роль политической культуры в процессе ускоренных преобразований / Р. Саква // Полития. -2004. - №4. - С. 43.
5. Мелвиль, А.Ю. Так что же случилось с «российским выбором»? / А.Ю. Мелвиль // Политические исследования. - 2003. - №4. - С. 163.
6. Кулинченко, В.А. О духовно-культурных основаниях модернизации России / В.А. Кулинченко, А.В. Кулин-ченко // Политические исследования. - 2003. - №2. - С. 151.
7. Пантин, И.К. Демократия в России: противоречия и проблемы / И.К. Пантин // Политические исследования. - 2003. - №1. - С. 136.
8. Здравомыслова, О.М. Новый взгляд на общество? Изменяющиеся представления о власти, справедливости и солидарности / О.М. Здравомыслова // Полития. - 2003. - №1. - С. 34.
9. Колтон, Т. Верно ли, что русские - не демократы? / Т. Колтон, М. Макфол // Мониторинг общественного
мнения. Экономические и социальные перемены; ВЦИОМ. - 2001. - №4. - С. 14.
10. Межуев, В.М. Традиции самовластья в современной России / В.М. Межуев // Власть. Общество. Личность. - М.: Интерцентр, 2000.
11. Левада, Ю.А. От мнений к пониманию. Социологические очерки 1993-2000 годов / Ю.А. Левада; Московская школа политических исследований. - М., 2000.
12. Заславская, Т.И. О субъектно-деятельностном аспекте трансформационного процесса / Т.И. Заславская // Кто и куда стремится вести Россию. - М., 2001. - С. 3-15.
13. Яковлев, А.Н. Сумерки / А.Н. Яковлев. - М., 2003. - С. 677-678.
14. Carothers, T. The End of the Transition Paradigm / T. Carothers // Journal of Democracy. - 2002. - Vol. 13; Мелвиль, А.Ю. О траекториях посткоммунистических трансформаций / А.Ю. Мелвиль // Полис. - 2004. -№2.
15. Bohman, J. Deliberative Democracy: Essaya on Reason and Politics / J. Bohman, W. Rehg. - Cambridg, 1997; Elister, J. Deliberative Democracy / J. Elister. - Cambridg, 1998.
16. Mouffe, Ch. The Return of the Politics / Ch. Mouffe. - L., 1997.
17. Held, D. Democracy and the Glibal Order. Fron the Modern State to Cosmopolatan Governance / D. Held. -Cambridg, 1995. - P. 227-235.
18. Dryzek, J. Trasnational Democracy in an Insecure World / J. Dryzek // International Political Science Rewiew. -Vol. 27. - №2.
19. Подробный обзор см: Меркель, В. Формальные и неформальные институты в дефектных демократиях / В. Меркель, А. Круассан // Полис. - 2002. - №1.
20. Капустин, Б.Г. Конец «транзитологии»? (О теоретическом осмыслении первого посткоммунистического десятилетия) / Б.Г. Капустин // Полис. - 2001. - №4. - С. 8.
21. Lincoln, A. Speehes and Writing, 1859-1865 / A. Lincoln. - N.Y., 1989. - Р. 536.
---------♦'-----------
УДК 347.254 Е.В. Дадаян, А.Н. Сторожева
ОБЩИЕ ПОЛОЖЕНИЯ ДОГОВОРА УПРАВЛЕНИЯ МНОГОКВАРТИРНЫМ ДОМОМ
В статье поднимается вопрос о правовой природе договора управления многоквартирным домом. Делается вывод о том, что указанный договор можно считать самостоятельным видом договора, имеющим особый предмет и условия.
Предусмотренный Жилищным кодексом РФ договор управления многоквартирным домом - новый вид гражданско-правового договора.
Жилищный кодекс РФ в ст. 162 вводит понятие договора управления многоквартирным домом, по которому одна сторона (управляющая организация) по заданию другой стороны (собственников помещений в многоквартирном доме, органов управления ТСЖ, ЖК либо иного специализированного потребительского кооператива) в течение согласованного срока за плату обязуется оказывать услуги и выполнять работы по надлежащему содержанию и ремонту общего имущества в таком доме, предоставлять коммунальные услуги собственникам и пользующимся помещениями в этом доме лицам, осуществлять иную направленную на достижение соответствующих целей деятельность.
Заказчиком жилищно-коммунальных услуг может выступать собственник помещения либо органы управления ТСЖ, ЖСК, ЖК.
Предоставление управляющей организацией жилищно-коммунальных услуг осуществляется только собственнику помещения и лицам, имеющим право пользования его помещением. Предоставление жилищно-коммунальных услуг собственнику помещения производится вне зависимости от того, кто выступил заказчиком этих работ и услуг. Жилищный кодекс РФ устанавливает расширительный перечень конечных потребителей коммунальных услуг.
Рассматривая вопрос правовой природы договора управления многоквартирным домом, следует, в первую очередь, определить, является ли это соглашение, которое используется за пределами отрасли гражданского права, разновидностью гражданско-правовых договоров.
Как справедливо заметил Е.А. Суханов, "если заключаются договоры частноправового содержания, то независимо от сферы, в которой складываются данные отношения (использование жилья, строительство объектов, перевозка грузов и т.п.), все они оказываются в ведении гражданского права3" .
Пункт 3 ст. 2 ГК РФ определяет, что гражданское законодательство не применяется к имущественным отношениям, основанным на административном или ином властном подчинении одной стороны другой, в том числе к налоговым и другим финансовым и административным отношениям. Однако данная норма не имеет в виду разграничений отраслевой принадлежности, поскольку наличие между сторонами отношения власти и подчинения в принципе исключает возможность применения не только гражданского законодательства, но и самой конструкции договора как такового, то есть п. 3 ст. 2 ГК РФ имеет в виду недоговорные отношения4 .
Далее обратим внимание на положение ч. 1 ст. 7 ЖК РФ, согласно которой при наличии следующих условий можно применить аналогию закона:
- жилищные отношения не урегулированы ни жилищным законодательством, ни соглашением сторон;
- отсутствуют нормы гражданского или иного законодательства прямо регулирующие такие отношения;
- имеется жилищное законодательство, регулирующее сходные жилищные отношения;
3 Суханов Е.А. Осторожно: гражданско-правовые конструкции // Законодательство. - 2003. - № 9. - С. 60.
4 Брагинский М.И., Витрянский В.В. Договорное право. Общие положения. - 2-е изд., испр. - М.: Статут, 1999. - С. 24.
