CC BY
44
Паяаушгупё Г. Ака01атод 'Уц/уод^ ауушатед яти/ед гуод яо№ уушатои кацгуои. Кртх£д ка1 ц.£хр1х£д яаратпр'паад, ахокаац.е'У'п 01-P^lOYpафíа. (Папайаннис Г. Акафист: неизвестные аспекты весьма известного текста. Текстологические и метрические замечания, аннотированная библиография) ©еааа^о'уСх'л, 2006. 306 а.
Книга преподавателя византийской филологии Фракийского университета им. Демокрита (г. Комотини, Греция), преподавателя Гамбургского университета и специалиста по византийской гимнографии Григория Папайанниса, впервые за несколько десятилетий подытоживает основные исследования европейской науки в области изучения Акафиста Богоматери — известнейшего древнего византийского гимна, не поддающегося, несмотря на все усилия, точной датировке и убедительной атрибуции. Акафист уже давно привлекает научное внимание литературоведов-византинистов в связи с общим интересом к византийской гимнографии, но он отличается от всех прочих текстов тем, что его исследование не может оставить равнодушным ни одного православного человека, греко- или негрекоязычного, кому Акафист столь близок по молитвенному деланию. Первый и наиболее жизненный вопрос — это текстология Акафиста, установление первоначального текста с учетом всех существующих разночтений в греческой рукописной традиции, а также средневековых переложений и переводов на латинский, славянский, арабский и другие языки. Остается актуальным и вопрос уточнения датировки и атрибуции, если не в положительной, то, по крайней мере, в отрицательной форме, ограничивая время появления памятника в соответствии с его внешними (жанровыми) и внутренними (богословскими) характеристиками и определяя невозможность атрибуции его кому-либо из известных авторов (с опорой на сравнительный лексический анализ). Решение обоих вопросов невозможно без привлечения широкого исторического и литературного (в первую очередь гимнографического) контекста, особенно в отношении событий 626 г. (и подобных им 672 и 717 гг.), с которыми традиционно, хотя и неверно, связывали появление Акафиста. Наконец, за более чем полтора века изучения памятника назрела насущная необходимость в аннотированной библиографии Акафиста — столько за это время было предложено противоречивых суждений по разным направлениям темы.
Все означенные аспекты, хотя и не во всей полноте, нашли отражение в рецензируемой книге Г. Папайанниса: фактически мы имеем дело с расширенным критическим аппаратом к тексту Акафиста1, снабженным общим введением в проблематику, и некоторыми дополнительными, но весьма значимыми исследованиями автора по этой же теме. Комплексность охватываемых вопросов определяет и структуру книги: знакомство с проблемой во Введении (с. 13—30); текстология в разделе Критика (с. 31—154); особенности метрики в разделе Метрика (с. 155—170); аннотированная Библиография — более 100 публикаций с 1777 до
1 Определенное неудобство для читателя-негрека заключается в том, что полный текст Акафиста отсутствует — автор подразумевает, что он у всех на слуху и легко обретается в любом молитвослове.
2004 г. (с. 171—254)2; Приложение I (Em'^erpov), содержащее комментированное издание Канона благодарственного Пресвятой Богородице 'HipéTioaç, áxpavx£3, имеющего определенное значение для уяснения литургического восприятия событий 626 г. (с. 255—278); и, наконец, ПриложениеII(napáprq^a): сравнительный анализ лексики Акафиста и кондаков прп. Романа Сладкопевца, приводящий автора к весьма определенным, а именно отрицательным выводам относительно атрибуции Акафиста прп. Роману (с. 279—302). Заканчивает книгу авторское Summary на английском языке (с. 303—306).
Поскольку русскоязычная библиография по Акафисту крайне скудна4, я воспользуюсь возможностями рецензии для ознакомления русского читателя с некоторыми проблемами текста Акафиста, следуя за автором в порядке подачи материала.
Оценивая во Введении состояние текстологии Акафиста на сегодня и формулируя задачи будущего критического издания (с. 13—22), автор подвергает существенному пересмотру текстологические принципы, легшие в основу последнего критического издания Акафиста в составе книги Константина Трипа-ниса: Fourteen early Byzantine Cantica (W., 1968). К. Трипанис основывал текст Акафиста, в отличие от остальных публикуемых текстов, только на 9 рукописях X—XIII вв., мотивируя это тем, что рукописная традиция Акафиста столь обширна и смешана, что определение рукописных семей не представляется возможным. При выборе тех или иных чтений издатель руководствовался «согласием большинства», рассматривая подобный метод не как предпочтительный, но как единственно возможный5. Этот подход при издании Акафиста привел к тому, что большинство рукописей текста осталось не только не принято во внимание, но даже не каталогизировано. Если иногда чтения большинства и оказываются более убедительными, это не означает, что для других случаев неприменим эклектический метод, подразумевающий, кроме опоры на «главные свидетельства», использование смысловых, метрических, стилистических и других критериев. Кроме того, в случае с Акафистом нельзя согласиться с пренебрежением, выказываемым учеными-текстологами в отношении соответствующих певческих рукописей6: если последняя группа свидетельств действительно ничего дельного
2 Неудачным надо признать алфавитный принцип этой библиографии: намного эффективнее для научной литературы хронологический принцип, позволяющий увидеть эволюцию научных взглядов и подходов. Частично автор восполнил этот пробел, дав на с. 252—254 хронологический перечень этой же библиографии.
3 В ближайшее время славянский перевод этого канона (с учетом издания Г. Папайанниса) будет напечатан во 2-м исправленном издании Богородичника (М.: Изд-во ПСТГУ, 2008).
4 Кроме отдельных вопросов в общих исследованиях архиеп. Филарета (Гумилевского), А. Дмитриевского и И. Карабинова (до революции) и С. Аверинцева и М. Моминой (в 1970— 1990 гг.) собственно Акафисту посвящены только две работы: М. Добронравова (1907) и снова М. Моминой (1985) — обе по славянскому тексту Акафиста. См. коллективную статью в Православной Энциклопедии (Т. I. С. 371-381).
5 Сомнение в правомочности этого метода Г. Папайаннис высказывает (с. 16, сн. 3) и в отношении издания кондаков прп. Романа Сладкопевца П. Маасом и К. Трипанисом: Sancti Romani Melodi Cantica: Cantica Genuina. Oxford, 1963.
6 В греческой научной традиции они называются икиматарии — «икосники», в русской — кондакари.
не дает для кондаков, от которых в них представлены только проимионы и, от силы, первые икосы, то текстология Акафиста может от них только приобрести, поскольку в них помещается целиком распетый текст Акафиста7. Внимательно нужно относиться и к свидетельствам второй очереди (¿ццшп napáóoon), практически игнорированным до сих пор: латинскому переводу начала IX в., принадлежащему по всей вероятности епископу Венецианскому Христофору (798—810 и 813—827)8, древнему славянскому переводу (возможно, начала X в.)9, другим переводам10, а также греческим парафразам в византийских 12-сложниках Ма-нуила Филиса (XIII в.) и в политическом стихе псевдо-Ефрема Сирина11, отдавая себе отчет в том, что эти тексты свидетельствуют не об исходных чтениях, но чтениях, современных метафрастам или парафрастам. Необходимо переформировать и дополнить указания на источники, разделяя между прямыми заимствованиями и случайными параллелями, не говоря уже о текстах, испытавших влияние Акафиста, учитывая уточнения в датировке памятника, произошедшие с 1968 г. Для последней работы Г. Папайаннис предлагает широко использовать ресурс TLG, что он впечатляюще иллюстрирует в своем Приложении II.
На с. 22—26 греческий исследователь перечисляет издания и работы, легшие в основу его критического аппарата: кроме рукописей, использованных в издании К. Трипаниса (1968), автор справлялся с невмированным кондакарем Флорентийской библиотеки Laurentianus Ashburnhamensis 64, 1289 г. (фототипическое воспроизведение, 1956) и двумя афонскими рукописями Великой Лавры (IX и X в.), разночтения по которым собрал Александр Лавриот (1893); с изданиями Кверциуса (1777), Питра (по 13 рукописям и латинскому переводу Константина Ласкаря, 1876), Параникаса (по 32-й рукописи Халкинской Богословской школы, 1894), Криста и Параникаса (по Венецианской триоди 1869, 1871), Евстратиадиса (по 8 рукописям, три из них использованы другими издателями,
7 Автор отсылает к недавнему специальному исследованию Kpqnxov Ф. О Ахабютод ù^voç ou|v ßuZavTivf xat ^ETaßu^avTivf щ^ояоиа (A9f|va, 2004), где на с. 23—42 приводится перечень порядка 700 певческих рукописей, относящихся к Акафисту. К сожалению, в задачи Ф. Критикоса не вошла текстологическая проработка этой рукописной традиции.
8 В сноске 10 на с. 18 автор выявляет дефекты последнего издания этого текста Меерсе-маном (1958).
9 Издание Филоновой-Гове (Filonov-Gove A. The Slavic Akathistos Hymn: Poetic Elements of the Byzantine Text and its Old Church Slavic Translation. München, 1988) автор использует в своем критическом аппарате, доверяя исследовательнице в ее греческой реконструкции с древнего славянского текста (с. 191).
10 Автор указывает на то, что научные издания арабского, турецкого и армянского переводов остались неиспользованными в настоящей работе, однако в Библиографии (с. 183—184) подвергает сомнению как текстологическую ценность обнаруженного в 1995 г. армянского перевода, так и заманчивые хронологические выкладки его издателей, возводящих Акафист к дохалкидонскому периоду: в действительности, как указывают и сами издатели, текст Акафиста находится в составе Великого Часослова, переведенного в 1749 г. в рамках сближения армян с православными, чего явно недостаточно для утверждения его древности. Как бы то ни было, учет всех средневековых переводов, по мысли автора, должен войти в будущее критическое издание, которое, однако, по этой причине неизбежно будет коллективным.
11 Автор сетует на то, что издание этой парафразы, упомянутое Й. Ассемани в его издании (Ephraem Syri opera. Roma, 1732—1746. Vol. 3. P. 545), осталось ему недоступным и, следовательно, не нашло отражения в аппарате.
1917), Веллеша (1957) и современным церковным текстом (Фюс;, 1989). Из вторичных источников он сносился с двумя латинскими переводами (Христофора и Константина Ласкаря), древнеславянским переводом (Филонова-Гове, 1995) и критическим изданием парафразы Мануила Филиса (Миллер, 1857). Наконец, он упоминает недавнее издание Е. Тониоло (2000), в котором текст Акафиста реконструируется на основе серьезных исследований автора по всем вопросам Акафиста12. В выборе чтений Папайаннис старался аргументировать какое-то одно из существующих; в неоднозначных случаях указывал плюсы и минусы тех и других чтений в надежде хотя бы так послужить будущему критическому изданию; в исключительных случаях предлагал конъектуры.
С. 27—30 содержат перечень сокращений 27 (не считая 3 совпадений) упоминаемых рукописей и всех цитируемых в аппарате изданий.
Раздел Критика открывается большим комментарием к проблеме проими-онов13 Акафиста, затрагивающим, естественно, и вопрос авторства и датировки как для проимионов, так и для икосов (с. 31—38). Хотя чужеродность позднейшего проимиона Взбранной Воеводе тексту Акафиста, с очевидностью вытекающая из его содержания, давно уже не вызывает возражений в науке (сн. 1 на с. 31), однако, как отмечает Г. Папайаннис, из отсутствия связи Взбранной Воеводе с Акафистом еще не следует, что все военные и подобные им выражения Акафиста (13, 12; 21, 9; 23, 13—15; 24, 4) являются позднейшими вставками, якобы выбиваясь из праздничного характера гимна. Исследователь не исключает связи этих выражений с историческими событиями (войнами, землетрясениями и т. п.), на которые Восток был щедр и до 626 г. Другой проимион Повеленное тайно14, хорошо засвидетельствованный рукописями и более или менее подходящий по содержанию, также вызывал сомнения в его первоначальной принадлежности Акафисту (Питра (?), Евстратиадис, Трипанис; Тониоло считает, что у Акафиста изначально не было проимиона). Что касается третьего проимиона, Ov navó^c-Qa, уже его припев Радуйся, Благодатная, не совпадающий с припевом Акафиста, свидетельствует о его чужеродности последнему; однако нельзя согласиться с Г. Папайаннисом в его сомнениях относительно древности этого текста: вполне
12 В Библиографии (с. 231—232) Г. Папайаннис указывает, что ни одно последующее исследование Акафиста не может пройти мимо этой важной и объемной работы: Toniolo Е. М. Akathistos. Saggi di critica e di teologia. R., 2000. Работа опубликована в сети по адресу: www. akathistos.net
13 Проимионом для Акафиста, как и для кондака, называется небольшая начальная строфа (или несколько строф) обобщающего содержания, являющаяся в буквальном смысле предисловием ко всему гимну. Проимион никогда не включается в акростих и, тем самым, не должен считаться в числе других строф, называемых икосами (греческая калька с сирийского слова байта — «дом, строфа»). Позднее проимион стал называться по имени всего гимна кондаком, а в русских книгах представление о проимионе-кондаке как малой строфе, в отличие от большой строфы — икоса, породило ошибку в нумерации строф Акафиста, в результате которой мы имеем 12 икосов и 13 (!) кондаков. Греки, для которых очевиден алфавитный акростих Акафиста, «кондаком» именуют только проимион, а следующие 24 строфы — «икосами», сохраняя в последнем случае древнее значение термина. В настоящей рецензии я воспроизвожу нумерацию греческого оригинала, полагаясь на сметливость заинтересованного читателя.
14 В дальнейшем этот текст стал тропарем отпустительным последования Субботы Акафиста (см.: Триодь постная, соответствующий день).
можно найти компромисс с мнением Ж. Гродидье де Матона (с которым полемизирует греческий учёный), допустив одновременно самостоятельность этого текста и его раннее сближение с Акафистом, подтолкнувшее прп. Романа Сладкопевца на подражание в кондаке На искушение Иосифа15.
Тема взаимоотношений Акафиста и упомянутого Кондака прп. Романа, затронутая в связи с проимионами, побуждает автора к пространной и весьма содержательной сноске 13 на с. 35—38, на которой я считаю нужным остановиться подробно. Дело в том, что при Кондаке, написанном на подобен Акафиста Ангел предстатель, указываются четыре проимиона (в разных рукописных семьях разные, но не более двух в каждой), один из которых (II) написан на подобен Ov navó^eOa (дошел в «консервативных», по характеристике Гродидье, италийских рукописях), а другой (IV) — на подобен Взбранной Воеводе (в одной синайской рукописи), причем одна из строк последнего: èx navmírnv ovv xivôvvrnv цЛєибєратаї почти полностью совпадает со своим образцом: èx navroírnv цє xiv-Svvrnv ¿кєиОгртост, что бесспорно свидетельствует о зависимости одного текста от другого. Вопрос о том, какой же именно текст явился источником для другого, решается Г. Папайаннисом так: IV проимион к Кондаку приписан позже, уже после того, как проимион Взбранной Воеводе занял свое место, для полноты подобия Кондака и Акафиста, в то время как остальной текст Кондака (включая проимион II) подражал Акафисту (включая проимион Ov лаи0цєОа). Этому вполне резонному объяснению взаимосвязей Кондака и Акафиста предшествовало множество гипотез, часть которых наглядно иллюстрирует развитие науки об Акафисте. Так, Буви и кардинал Питра, считавшие a priori прп. Романа предшественником Акафиста, который, по их мнению, был написан патриархом Сергием, объясняли феномен подобия двумя способами: 1) у Акафиста и у Кондака один образец, начинавшийся словами Ангел предстатель; 2) Кондак послужил образцом для Акафиста, популярность которого затмила приоритет своего образца, что в принципе часто случалось с другими кондаками (на этой гипотезе особенно настаивал Томадакис). Как бы то ни было, взгляд на Акафист как на текст после-Романовский имеет основательную аргументацию и многих сторонников (в частности, Деторакис). Однако нельзя не отметить справедливости возражений Г. Папайанниса на это воззрение:
1. Из анализа размера (наличие 6 метрических пар) вытекает, что предположить, что он был искони предназначен для Акафиста с его херетизмами (выражения, начинающиеся с Радуйся), намного правдоподобнее, чем допустить, что прп. Роман сочинил размер, риторико-поэтическими возможностями которого он сам воспользоваться не смог (мнение, уже высказанное Гродидье). Не снимает остроты вопроса и гипотеза одновременного авторства прп. Романа для обоих текстов (Й. Кодер).
2. «Отклонения» Акафиста от привычной формы кондака легче объяснить его предшествованием романовскому кондаку как зрелому жанру, нежели его позднейшей вариацией: чередование долгих и кратких строф показывает сродство с древним сирийским мидрашем, а ограниченное использование диалога
15 См. предисловие Гродидье к указанному кондаку в издании: Romanos le Melode. Hymnes. P., 1964. T. 1. P. 252-255 (SC; 99).
также указывает на начальную стадию развития жанра кондака (замечания Гро-дидье и Майзано).
3. Последнее время все чаще раздаются голоса в пользу более ранней датировки Акафиста: если Гродидье стоит за время незадолго до прп. Романа, а Трипанис за эпоху св. императора Юстиниана до 530 г., то Тониоло утверждает «il periodo immediatamente postchalcedonense» (непосредственно после Халкидон-ского собора), а Пельтомаа выносит суждение о том, что мариология Акафиста близка к богословию Эфесского Собора и предшествует Халкидону16.
4. Два места в кондаке прп. Романа на Благовещение (а также весьма ограниченное использование херетизмов — заметим от себя) могут говорить в пользу первичности Акафиста: конец проимиона qv ^axapitpvrcg жав’ éxáarqv Pootycv ХаТре, vv^tyq ávv^tycvrc — ублажая Которую, ежедневно (или, по Гродидье: ежеминутно) вопием: Радуйся, Невесто Неневестная, может указывать на ставшее обычным ежедневное употребление Акафиста17; а 2-я строка 15-го икоса того же Кондака (Иосиф стоя ужасашеся) — очевидная аллюзия на 5-ю строку 1-го икоса Акафиста (Ангел ужасашеся и стояше).
5. Наконец, сравнительный лексический анализ Акафиста и кондаков прп. Романа, выполненный автором в Приложении II, с убедительностью показывает вероятность заимствований прп. Романом из Акафиста и невероятность обратного.
Со с. 38 начинаются собственно текстологические комментарии к Акафисту, из которых наиболее интересные — в том числе, ввиду современных церковных чтений — я излагаю ниже.
Уже на греческой почве вне Константинополя (гипотеза Гольца), имевшего особое покровительство Богоматери, зафиксированы попытки изменить в проимионе Взбранной Воеводе исконное чтение ávaypá^a aoi q nóÁig aov, &eo-jóxe — посвящаю Тебе, град Твой, Богородице на что-нибудь более универсальное: ó dovkog — раб, oi dovkoi — рабы (ср.: славянское восписуем Тираби Твои, Богородице) или q noí^vq — паства, из которых только последнее не разрушает метрики оригинала (имеется в виду не только само слово, но и все согласованные с ним формы), не говоря уже об уникальной топике этого чтения (олицетворение города)18.
1. 8 Радуйся, падшаго Адама воззвание (áváxAqaig): по чтению около трети учтенных рукописей, латинского и древнеславянского переводов и парафразы Фи-лиса восстание (áváaraaig). Г. Папайаннис склоняется к последнему чтению как лучше проводящему антитезу падение — восстание19.
16 Мнение подхватывают и издатели армянского текста Дрост-Абгарян и Гольц. О сдержанной реакции Г. Папайанниса на это издание см. выше, прим. 10.
17 Принимая интерпретацию Гродидье, от этой гипотезы придется отказаться, но ежеминутное восклицание Радуйся, Невесто неневестная едва ли легче объяснить, чем ежедневное.
18 Эта топика повторяется в Каноне благодарственном, публикуемом в Приложении I, написанном на акростих: Царьград спасительная Тебе, Деве (см. выше, прим. 3).
19 Хотя автор оговаривает, что у прп. Романа есть выражение Адамово воззвание в кондаке На поклонение Креста 13. 9, однако не упоминает припева I Пасхального кондака: падшим Подаяй воскресение (áváamaiv), который можно считать еще одним косвенным аргументом в пользу альтернативного чтения.
1. 17 ХаТре, Si’ qg npoaxvvelrai о лкаощд — Радуйся, Еюже покланяемся Создателю20 : по некоторым рукописям и современному церковному тексту врЕфОируеТта! о хпатцд — буквально чадосоделовается Творец. Хотя с точки зрения поэтики второе чтение представляется более удачной парой для 1. 16 (vEovpyEnai у xnaig), однако употребление слова врефоируо0ра1 с уверенностью датируется только начиная с VII в., а латинский и славянский21 переводы, парафраза Филиса и подражание в кондаке Феофану Грапту поддерживают приоритетное рукописное чтение. Появление переработки Г. Папайаннис любопытно объясняет либо влиянием иконоборчества22, либо попыткой риторического усовершенствования текста.
Весьма интересны, хотя и не бесспорны попытки реконструкции первоначальных чтений для 3. 2 ex Aayovav ayv&v view... — из боку чисту Сыну... Г. Папайаннис начинает критику с сомнения в правомочности восстанавливать как в этом, так и во многих других местах византийской гимнографии трехсложное чтение слова viog metri solum gratia23. Отвергается и попытка одной рукописи и некоторых издателей заполнить недостающий слог местоимением: ex Aayovav ayv&v pov viov как нарушающая обобщение, вложенное, по мысли Г. Папайанни-са, в уста Богоматери. Верный заявленной методологии, греческий исследователь предлагает две взаимоисключающие свои конъектуры: первая, основываясь на употреблении заглавной буквы в церковных печатных книгах и у издателей, предполагает артиклем уточнить, что речь идет о втором Лице Св. Троицы: tov Yiov24; вторая, основываясь на латинском переводе Христофора (ex iliis ingeneran-tibus) и парафразе Филиса (Е^ аалорож... Aayovav yovov), реконструирует вместо двусложного ayv&v близкое по смыслу, написанию и особенно звучанию трехсложное ayova>v. Причиной замены, по Г. Папайаннису, могло быть недоумение о смысле слова (буквально «нерождающий») или просто визуальное смешение. Общий смысл последней конъектуры (из боку безродну сыну како есть родитися мощно) вполне удовлетворителен, хотя определенным образом меняет восприятие отрывка.
«Загадочное» 3. 7: ХаТре, aiyqg Seoplvrnv niaTig — Радуйся, молчания просящих Веро (т. е. Верность тому, что требует молчания), оказывается, во все времена вызывало неверное толкование как у самих греков (древних и новых), так и у
20 Обращаю внимание на смену залога в славянском переводе, устраняющую двусмысленность возвратной формы.
21 При этом славянский перевод фиксирует средний вариант: лроахтЕпа1 о xriaT^g — покланяемся Творцу, засвидетельствованный в некоторых греческих рукописях.
22 Существует еще одно интересное рукописное чтение, поддерживаемое латинским переводом Христофора: peO’^g лроахтеТтаь о nXaaTqg — cum Qua adoratur Plasmator — с Неюже покланяемся Создателю, которое действительно могло не очень устраивать иконоборцев.
23 В качестве курьеза он приводит реконструируемое Гродидье oi viol, которое должно звучать: «и иии» (впрочем, без диэрезы было бы «и ии» — не сильно легче! — д. М. А.). И здесь же упоминается, что до сего дня некоторые клирики или «чтецы» (кавычки и ирония автора) по неведению читают этот дифтонг с диэрезой (особенно в формах ж. р. перфектных причастий). Так не может ли за этим неведением стоять древняя традиция?
24 Не принимая этой конъектуры, от себя закончу логику предыдущих рассуждений: Богоматерь не может недоумевать, как возможно Сыну Божию родиться от чистой утробы, поскольку именно такое рождение только и пристало Ему! Так что контекст говорит в пользу сына в смысле ребенка вообще.
европейцев: в просящих многие видели и, быть может, видят до сих пор людей (оЕ 6£0^£voi), а не абстракт (т& б£бцгуа)! В результате — появление альтернативных чтений, самое осмысленное из которых полностью заменяет образ: Tipqg аvQ)тcра naang — чести вышши всякия. Достаточно устойчиво в рукописной традиции чтение aiyy — молчанием вместо aiyqg — молчания: если не понимать его как ошибку в управлении (мое допущение. — д. М. А.), следовательно, необходимо говорить о неверном наречном понимании этого слова уже древними: в молчании молящихся Веро (?). Г. Папайаннис однозначно склоняется к единственно верному здесь genitivus, что, впрочем, дословно передано в славянском переводе.
5. 7 Радуйся, Плода безсмертнаго (aOavaTov) стяжание : почти по всем изданиям, древнеславянскому переводу и церковным книгам нетленнаго (ащратои). Хотя первое прилагательное является идеальной фонетической парой для стоящего в предыдущем стихе аpарavтov — неувядаемыя, однако второе, близкое по смыслу, но чаще употребляемое в христианской письменности в отношении девства Богородицы, имеет также значение неубранный, некошеный, которое применимо и к плоду. К этому предпочтению косвенно склоняет и латинский перевод Христофора: intonsibilis, по которому издатель восстанавливает форму акератои — не-обрезанный, фонетически омонимичную с ащратои25. Еще одно разночтение в этом стихе: пора — питие (по изданию Параникаса) вместо ктура — стяжание, к сожалению, не выдерживает критики, как бы это ни хотелось Г. Папайаннису. Его реконструкция смысла фразы: Радуйся, необрезаннаго плода (=Девы) питие (= Христос) противоречит контексту, где все херетизмы обращены к Богородице26.
Пользуюсь возможностью еще раз, вслед за автором, обратить внимание читателей на постоянную в рукописной традиции замену трифщ — сладость на трофг/ — пища. В контексте 5. 12 Радуйся, яко луг сладости (керьюа T^g трифщ) процветаеши очевидна поэтическая несостоятельность этой замены, попавшая и в славянский текст: рай пищный.
Для 6. 3 еще раз латинский перевод Христофора, да и просто здравый смысл, подталкивают к выбору миноритарного рукописного чтения: лроп ayаpov (= ante innuptam) at ветрам — прежде небрачную тя зря (принимают Питра, Веллеш, То-ниоло) вместо весьма странного с грамматической точки зрения мажоритарного чтения: прдg rfv ауарот at ветрам — к Тебе зря небрачней. Факты, приводимые Г. Папайаннисом, неоспоримы: нигде в Акафисте (4 раза) и у прп. Романа как ближайшего по времени гимнографа (около 100 раз) глагол ветра не управляет предлогом. От себя добавим, что синтаксический параллелизм следующего стиха (и бракоокрадованную помышляя) требует и в первом случае предикативной функции от прилагательного: следовательно, оно должно быть употреблено без артикля. Причины, побудившие к столь неудачной замене, не ясны: греческий исследователь объясняет их возможностью искаженного понимания, не учитывающего передачу субъективных переживаний Иосифа.
25 Г. Папайаннис упоминает и метафорическое использование прилагательного ащратog в смысле нестриженый (о волосах) у Еврипида.
26 Исследователь не замечает этого очевидного противоречия в погоне за «автоматическим снятием» (aip£Tai аитб^ата) дилеммы аваvaтov — акпратои.
В связи с 7. 8 автор впервые легко соглашается с выбором К. Трипаниса: ХаТре, áopárav Оцрьм ápvvr^piav — Радуйся, невидимых зверей отгнание вместо греческого и славянского церковного чтения ¿xOp&v — врагов. Первое чтение удачнее подходит главной теме строфы (пастыри — агнцы) и создает великолепную игру слов в парном стихе: Оцрьм — Qvp&v27. Появление второго чтения, по верному замечанию Г. Папайанниса, не обязательно связывать с военными событиями: его можно объяснить и как упрощение метафоры.
Интересное явление замечено исследователем в 9-м икосе (Видеша отроцы), посвященном теме света-огня: рукописная традиция все время переставляла местами конечные причастия в ст. 8: Радуйся, прелести пещь уставившая / угасившая и ст. 14: Радуйся, огня поклонение угасившая /уставившая, а некоторые рукописи выбрали для обоих стихов только afiéaaaa (как в славянском) или только паиаааа. На основании несложных логических доводов автор приходит к вполне достоверной реконструкции ст. 8: Радуйся, прелести пещь угасившая (apéaaaa) и ст. 14: Радуйся, огня поклонение уставившая (паиаааа), хотя и находит во Втором оглашении ко просвещенным свт. Кирилла Иерусалимского близкий пример со словосочетанием «останавливать пламя печи» (PG 33. Col. 421. 11—12).
Для 9. 16 все старшие рукописи и перевод Христофора предлагают Радуйся, Персов наставнице целомудрия : две младшие рукописи, многие издания (включая Тониоло), церковные книги (и греческие, и славянские), перевод Ласкаря и парафраза Филиса изменяют Пероьм — Persarum — Персов на близкое по звучанию niarrnv — fidelium — верных. Г. Папайаннис настаивает на первом чтении на основании как поэтических требований (противопоставление во всех парах херетизмов двух миров: халдейского и христианского — замечено уже Рехорком в 1962 г.), так и традиционного для текстологии предпочтения в пользу lectio difficilior. Вместе с тем греческий ученый отклоняет хронологические выводы Рехорка, связывавшего упоминание здесь Персов с эпохой последнего расцвета огнепоклонничества при Хосрое II, отдавая предпочтение аргументации Кры-пякевича и затем Трипаниса, обративших внимание на сходство между Акафистом и кондаком IНа Рождество Христово прп. Романа (13. 8) в разработке темы древнехалдейского огнепоклонничества.
В 11. 8 автору приходится выбирать из трех близких чтений: 1) Радуйся, заблуждения лесть (rqg ánárqg rqv nXávqv) поправшая — большинство рукописей и греческий церковный текст; 2) Радуйся, заблуждения державу (у то xpárog rqg nAávqg или у тщ nAávqg то xpámg) поправшая — две рукописи, оба латинских и славянские переводы и большинство издателей; 3) Радуйся, лести державу (rfg ánáTng то xpámg) поправшая — две рукописи Лавры и парафраза Филиса. Г. Па-пайаннису больше по душе варианты 2 или 3, поскольку, по его мнению, глаголу «попирать» соответствует дополнение «держава» (выражение частое, например, у свт. Кирилла Александрийского), в то время как сочетание itfg á^á^g rfv nÁá-vqv воспринимается как «досадный плеоназм», потому де что nXávn «заблуждение» = ánáin «ложь, обман». Учитывая частую передачу обоих слов по-славянс-
27 Фонетическая парность слов получается здесь и по-славянски: зверей — дверей! Для объяснения славянского окончания стиха (мучение) потребуется дополнительная текстологическая сверка.
ки как лесть, можно было бы принять эту аргументацию, но поэтический анализ этого стиха вынуждает отдать предпочтение вариантам 1 или 3, чтобы сохранить сопряжение алатцд — латщаоа, а если принять во внимание поэтику парного херетизма (пм е’дшХом тоу 8оЛоу), то останется, пожалуй, только согласиться с выбором Греческой Церкви.
Вызывает удивление, что никак и никем, включая Г. Папайанниса, не отражена в критике текста проблема смысла 11. 14: ХаТре, трофу тои раууа дЮдохе — Радуйся, пище, манны приемнице. Странно как само называние Богоматери «пищей», традиционно применяемое исключительно ко Христу-Хлебу Небесному, так и то, что в таком сочетании одна пища (= Богоматерь) является приятелищем для другой пищи, манны (= Христа). Сопоставление с синтаксисом и смыслом парного херетизма (ХаТре, трифуд ау(ад дшкспе — Радуйся, сладости святыя служительнице) подсказывает единственно возможную здесь конъектуру: ХаТре, трофуд тои раууа дЮдохе — Радуйся, пищи-манны приемнице, возвращающую топику этого стиха к традиционному прообразу Богоматери, стамне с манной (ср. Евр 9. 4), но с добавлением некоторого драматического динамизма в этот образ (дЮдохе — приемнице).
В высшей степени убедительна вторая часть общего замечания Г. Папайанниса о нарушении евангельской хронологии в Акафисте (сперва поклонение волхвов и бегство в Египет, затем Сретение Господне в икосе 12): в самом деле, анонимный автор Акафиста всего лишь воспроизвел порядок литургических памятей церковного года, опустив только память святых Невинных младенцев, вероятно, как не соответствующую общему праздничному настрою гимна.
Основная христологическая мысль Акафиста (Весь бе в нижних и вышних никакоже отступи, икос 15 — указано уже Крыпякевичем в 1909 г.) отвращает автора от принятия альтернативного чтения для 12. 4: но познался еси ему яко (ад — иЬ) Бог совершенный. По мнению Г. Папайанниса, общепринятое чтение и (ка( — еО Бог совершенный в контексте с предыдущим стихом (вдался еси яко Младенец тому) лучше передает парадоксальное богословие Боговоплощения.
Славянское чтение для 13. 15 Радуйся, многих согрешений (таюратаг) прощение, дополнительно поддерживающее всю рукописную традицию и согласное с латинскими переводами и парафразой Филиса, получает у Г. Папайанниса предпочтение перед греческим церковным чтением Радуйся, многих согрешающих (лта1ттож) прощение как в силу богословского содержания (по молитвам Богоматери прощается многое, а не многие), так и в силу словесной формы (сочетание лта1ттож аиухшрцтд не встречается в греческих текстах).
Поздняя церковная традиция (греческая и славянская) добавляет в нарушение размера слово Бог в 14. 3—4: сего бо ради высокий Бог на земли явися смиренный человек. Отсутствие этого слова в оригинале подтверждается, в том числе, частым абсолютным употреблением субстантива Высокий (о ифцАод) в греческой христианской письменности. При этом сохраняется стандартная для этих строк рифма: уфцХод (Высокий) — талеюод (смиренный).
Заслуживает рассмотрения текстология 18. 3—4: и пастырь сый яко Бог, нас ради явися по нам человек. Основные разночтения касаются последнего слова: часть рукописей ороюд — подобен : большинство рукописей и издателей и цер-
ковные тексты (греческий и славянский) avвртлog — человек : часть рукописей и издателей и оба латинских перевода лр6ватov — ovis — овца. С точки зрения поэтики, оправданным представляется только последний — миноритарный — вариант. Однако, учитывая, что тема Пастырь — овца уже фигурировала в икосе 7 (Слышаша пастырие), разумнее закрепить в этой — богословской — части Акафиста приоритет за принятым церковным чтением человек28. Но поскольку в таком случае метафора Пастырь остается незаконченной, Г. Папайаннис выдвигает заманчивую гипотезу об ошибке переписчика, неверно прочитавшего реконструируемый унциальный текст: KAIYnAPXQNTOnPINQIQEOI — и сый прежде яко Бог, именно — IIOIMHN (Пастырь) вместо TOnPIN (прежде). Не отрицая теоретической возможности такой ошибки, нельзя назвать эту реконструкцию удовлетворительной по синтаксису: в спорном месте должна стоять именная часть предиката (сый) кто-либо, в то время как яко Бог может здесь обозначать, по-моему, только причину этой именной части.
Еще один раз греческий исследователь прибегает к палеографическим аргументам, объясняя возникновение разночтений в 20. 3: крепкая рукописная традиция и оба латинских перевода (íaарíвpovg) фаАрощ ка1 aSag — psalmos et cantus
— (равночисленныя) псалмы и песни : церковное чтение и большинство издателей (íaарíвpovg) уар (ту) фарра aSag — (равночисленныя) бо песка песни. По мнению Г. Папайанниса, ошибочное прочтение слова фарра — песка (предпочтительного по смыслу) как фаАрощ — псалмы возможно как при маюскульном, так и при минускульном начертании. Маргинальной, но не бессмысленной, остается версия Ласкаря для прилагательного: innumeros (безчисленныя), которую автор исследования по непонятной причине оставляет без реконструкции: аvарíвpovg.
«Эклектический» метод, применяемый греческим ученым, уравнивает шансы обоих церковных чтений 21. 3: греческого (невещественный бо вжигаю-щи) свет (<p®g) и славянского огнь (лир). Если в пользу света говорит преобладающая рукописная традиция и смысловая связь с выражениями светоприемная свеща (21. 1) и наставляет (21. 4), то за огнь стоят оба латинских (ignem) и древнеславянский переводы, парафраза Филиса и принцип lectio difficilior. Развивая метод Г. Папайанниса, нельзя, однако, не признать, что трижды употребленный корень tybig (учитывая неучтенное им зарею ум просвещающая: 21. 5) — это и многовато для пяти строк, и снижает яркость метафоры avAov лир (невещественный огнь), которая создает определенное и совсем не бессмысленное напряжение со следующей метафорой dSnyETлрдg yvaaiv (буквально: путе-водствует к познанию).
Славянское церковное званием же почитаемая сими (21. 5б) не вполне корректно передает греческое рукописное и церковное чтение краиуу St Tipapevn таита (вернее было бы званием же почитаемая о сих, в смысле accusativus relationis. — д. М. А.). Ему противостоит более «школьное», согласованное чтение краиуу St Tipapevn таиту — званием же почитаемая сим, представленное несколькими рукописями, поддержанное латинским переводом Хрис-
28 Чтение подобен отвергается Г. Папайаннисом как плеонастическое в контексте как предыдущего выражения явися по нам, так и последующего — подобным бо подобное призвав.
тофора29 (clamore autem honorificata isto) и, если верить Г. Папайаннису, древнеславянским переводом (по Филоновой) и воспроизведенное практически всеми издателями. К последним присоединяет свой голос и наш исследователь, опираясь как на замечания Трипаниса (о exôôxnç) об отсутствии аттических норм в Акафисте, так и на свое ощущение (aioGnon), согласно которому «употребление прямого дополнения при страдательном причастии не соответствует стилю поэта».
Поэтика Акафиста, активно включающая, кроме традиционных для христианской письменности смысловых параллелизмов, всякого рода фонетические сопряжения (рифмы, гомеотелевты, омонимию, игру слов), по мнению Г. Папайанниса, в нескольких местах провоцировала древних редакторов к «доработке» текста (см. его примечания к 1. 17; 17. 1; 21. 6—7; 21. 11 и др.). Однако рассматриваемые в контексте всего Акафиста эти «правки» никак не заслуживают осуждения в «дурновку-сии» (xaxóyouoxn. с. 120), даже с вопросительным знаком на конце («;». Там же)30.
Разнообразие рукописной традиции Акафиста иногда особенно ярко проявляется в расхождении между собой двух латинских переводов. Так, в 23. 16—17 Христофор (а также Филис) поддерживает древнюю рукописную версию: Радуйся, света (фютд, lucis = ока) моего врачевание; Радуйся, души моея заступление (лроатат'а, patrocinatio), в то время как Ласкарь согласен с церковной греческой и всей славянской традицией: Радуйся, тела (xpùnôç, corporis) моего врачевание; Радуйся, души моея спасение (аа>тцр(а, salus).
Последний текстологический комментарий Г. Папайанниса касается заключительных строк Акафиста (24. 5—6), которые в своей мажоритарной версии, поддержанной и Ласкарем (tovç aol fio&VTaç MÀqÀowa — cantantes Tibi: Alleluia — Тебе вопиющих: Аллилуия), озадачивают любого знакомого с христианским богословием и гимнографией, поскольку восклицание Аллилуия («Хвалите Господа») может употребляться исключительно по отношению ко Христу или к Богу, что доказывают и все предыдущие четные (по греческому счету) икосы Акафиста31. Пытаясь «выбраться» из этой апории, единичные рукописи предлагали: tovç аитф fioâvTaç
— Ему вопиющих; tovç ovtú) fio&VTaç — сице вопиющих (= qui sic clamant Христофора); tovç avpfioâvTaç — совопиющих (?); или просто tovç fio&VTaç — вопиющих. Некоторые греческие церковные издания, невзирая на определенную невразумительность, приняли чтение tovç avpfioâvTaç — совопиющих, вероятно, как единственное отвечающее требованиям размера32. Г. Папайаннис предлагает вполне
29 По рецензируемому изданию невозможно понять текст перевода Ласкаря: напечатанное vocequeae (с. 141), вероятно, содержит две лишние буквы на конце. Если наша догадка верна, то версию Ласкаря voceque illa salutaturтакже необходимо расценивать как поддерживающую «школьное» чтение.
30 За полной несостоятельностью я совсем не оговариваю в основном тексте рецензии антимонархической «редакции» стиха из икоса 23, репродуцируемого в современных русских молитвословах. Вместо единственно приемлемого Радуйся, честный венче царей благочестивых горе-справщики написали людей благочестивых, поставив последних выше иереев благоговейных из следующей строки.
31 Справедливости ради Г. Папайаннис в сноске 288 указывает на одно исключение: в икосе 8 (5—6) по нескольким рукописям и переводу Христофора читается: возопиша матери Его: Аллилуия.
32 Принятое славянское церковное чтение, вышедшее из положения — естественно, не сносясь с и без того утраченным размером — через добавление предлога о (о Тебе вопиющих: Аллилуия), к сожалению, не дает основания для убедительной реконструкции.
удачную конъектуру, принимая чтение атф ро&гтад (Ему вопиющих) без артикля тоид, который в языке Акафиста не имеет строгой аттической обязательности.
Отсылая читателей за другими интересными наблюдениями автора к самой книге, в заключение скажу, что работа Г. Папайанниса может служить хорошим, хотя и не безупречным, методологическим подспорьем для будущих исследований, существенно приближая исполнение чаяния современной византийской гимнологии — нового критического издания Акафиста.
Диакон Михаил Асмус
Избранные новеллы Юстиниана / В. А. Сметанин, ввод. ст., пер., комм. Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 2005. 340 с.
Предлагаемая рецензия состоит из двух частей. В первой, написанной Е. В. Сильвес-тровой, анализируется исключительно историко-правовая сторона вступительной статьи и комментариев. Автор второй части рецензии — К. А. Максимович — обращается к предложенным в книге переводам юстиниановых новелл. За границей рассмотрения остается богословская составляющая работы, местами выходящая за рамки научног дискурса — от редакции.
I.
Работа В. А. Сметанина состоит из вводной статьи, перевода фрагментов новелл императора Юстиниана1 и комментария к этим новеллам. В планы автора входит издание комментированных переводов проимий новелл Юстиниана, новелл Юстиниана в 3-х томах, а также монографии на тему «Идеология Юстиниана Великого».
Вступительная статья посвящена характеристике Новелл Юстиниана как историко-правового источника. Автор выдвигает несколько принципиальных, с его точки зрения, положений, наиболее адекватно выявляющих характер этого юридического памятника (с. 13—14):
«... “Новеллы Юстиниана” представляют собой:
1. Первостепенный историко-правовой источник по истории Византии 535-565 г.
2. Первый памятник византийского права.
3. Первый памятник средневекового права.
4. Первый исторический источник Средневековья.
5. Первый памятник среднегреческого (византийского) языка.
6. Лучший источник аграрных цивилизаций по теории и практике частной собственности на землю.
7. Историко-правовой источник эпохального, рубежного, новаторского значения.
1 В работе приводится перевод фрагментов 10, 12, 14, 16, 19, 32, 33, 34, 85, 139, 156, 157 новелл и всего текста 22-й новеллы.
