CC BY
81
УДК 94(430)"19..."
Турыгин Александр Александрович
кандидат исторических наук, доцент Костромской государственный университет
aturigin@mail.ru
Хабибова Лариса Бладимировна
старший преподаватель кафедры иностранных языков Костромской государственный университет
larissa-kh@mail.ru
ПАНГЕРМАНЦЫ И МОНАРХИЯ: КРИТИКА И БИДЕНИЕ ПЕРСПЕКТИВЫ
В статье раскрывается отношение представителей одного из сильнейших идеологических центров кайзеровской Германии - Пангерманского союза - к институту германской монархии в целом и к императору Вильгельму II как её главному символическому олицетворению в частности. Задача авторов статьи состоит в том, чтобы показать трансформацию восприятия и отношения пангерманцев к монархии за несколько лет до её крушения в Германии в ходе Ноябрьской революции 1918 года. На фоне событий первой четверти XX века анализируются причины изменения отношения пангерманцев к персоне императора, рассматривается системный кризис монархии и варианты его преодоления, описанные в трудах теоретиков пангерманизма: лидера Пангерманского союза Генриха Класса и пангерманского активиста графа Эрнста цу Ревентлова. В статье анализируются также попытки пангерманцев подготовить общественное мнение послевоенной Германии к восстановлению свергнутого революцией института монархии во главе с новым, более способным правителем, чем кайзер Вильгельм II.
Ключевые слова: кайзер Вильгельм II, Пангерманский союз, монархия, агитация, общественное мнение, византинизм, критика, диктатура.
Поздней осенью 1914 года, стоя у окна своего кабинета, выходящего на площадь перед Бранденбургскими воротами, влиятельный немецкий промышленник Вальтер Ратенау в беседе с бывшим рейхсканцлером Бернгардом фон Бюловым заметил: «Неужели такой монарх, как кайзер Вильгельм II, сама по себе личность вполне симпатичная, с обычными человеческими достоинствами и слабостями, но абсолютно неподходящая для роли правителя, да еще с таким немыслимым канцлером, как Бетман, и такой пустышкой на посту начальника Генштаба, как Фалькенгайн, неужели он всерьез может надеяться пройти с триумфом под аркой этих ворот? Если такое ему удастся, то, значит, в истории нет никакого смысла, никаких законов» [3, с. 577]. Слова, сказанные в самом начале войны, оказались пророческими, так как уже спустя несколько лет сдержанный тон высказываний по отношению к кайзеру изменился в сторону резкого осуждения, неприятия и порой даже открытых оскорблений. Вильгельму II, обвиняемому в поражении страны, ставили в упрек и «неспособность править», и родовое безумие, которым страдал его двоюродный дед Фридрих Вильгельм IV, «тщеславие» и «болтливость», необузданный милитаризм, «постоянно лязгающий саблями» [23, s. 165]. Конечно, было бы несправедливо ссылаться на однозначность оценок кайзера, не принимая во внимание попытки промонархических сил отвести внимание от личности в сторону коллективной ответственности или происков врагов рейха, но даже при таком подходе, учитывающем мнения сторон, институт монархии должен был измениться, а кайзер Вильгельм II должен был уйти вместе со своей эпохой» [2-4; 6; 7; 17; 21; 22]. «Как откровенный приверженец немецкой династии и монархических учреждений
(хотя и парламентских тоже), я твердо убеждён, -писал М. Вебер, - что нынешний кайзер должен отступить в интересах рейха и династии. Поступая так, он поступает с честью, давая понять, что действует согласно праву и по совести. Поскольку судьба распорядилась иначе, он не желал бы стать преградой новому будущему своего народа. <...> Отрицая какое-либо внешнее принуждение, он вызовет уважение и благородное сочувствие нации. Но, однако, положение династии сохранится. <...> Я признаюсь открыто, что наблюдал за политикой кайзера с решительной антипатией. Но в интересах рейха я не могу желать, чтобы путь императора закончился бесчестьем, связанным с внешним принуждением отказаться от трона. Это станет неизбежным, если кайзер решит остаться на троне. Страшно подумать, какие последствия это возымеет для поколения!» [24, s. 477].
«Героического жеста» не последовало. Последующее отречение 9 ноября 1918 года, объявленное рейхсканцлером Максом Баденским без одобрения кайзера, который официально подтвердил его уже после своего бегства в Нидерланды, привело к постановке вопроса «о наследовании престола», по крайней мере, у правоконсервативной, националистически ориентированной части политизированной общественности. Еще до отречения кайзера, принятого немцами «с молчаливым стыдом» [5, с. 62], сторонники монархии в октябре 1918 года были убеждены, что спасти монархию можно лишь в том случае, если бы «Вильгельм и кронпринц немедленно отреклись от престола в пользу кого-нибудь из младших сыновей императора». Но уже в самом начале 20-х гг. они же ставили вопрос так: «лучше пусть умрут император и кронпринц, но останется в живых монархия, чем наоборот» [12, S. 133].
Вестник КГУ № 4. 2017
© Турыгин А.А., Хабибова Л.В., 2017
36
Как стратегическая цель Пангерманского союза будущая монархическая форма государства была подтверждена пангерманцами в 1918 году на съездах в Берлине (1918) и Бамберге (1919) [16, s. 123]. Её основу должны были составлять «прусское государство и прусский народ, которые нужно благодарить за победы в 1813 и 1864-1871 годы» [25, s. 93]. Об этом пангерманцы стали высказываться задолго до Ноябрьской революции 1918 года, переходя на сторону «национальной оппозиции» правительству. Радикализация программных требований пангерманцев происходит на съезде в Плауене (1903), где в качестве тактической задачи принимается «объединение усилий в борьбе с теми, кто мешает национальному развитию» [9, s. 131]. В качестве поборников национальных интересов пангерманцы начали кампанию против кайзера и правительства, сдерживающих, по их мнению, развитие «национальных сил» [8, s. 437]. Признавая ошибки кайзера и правительства, пан-германцы уже к началу войны обсуждали альтернативную модель господства во главе с вождём («фюрером»), вокруг которой в дальнейшем возник план консервативного переворота.
Показательным примером эволюции взглядов и многочисленных суждений пангерманцев в отношении германской монархии в период перехода к «национальной оппозиции» (1903-1914) является труд Эрнста графа цу Ревентлова (1869-1943) «Кайзер Вильгельм II и византийцы» [20] (1906) и брошюра Генриха Класса (1868-1953) «Если бы я был императором: Политические истины и необходимость» (1912) [11].
Пангерманский активист, Эрнст Граф цу Ревент-лов (1869-1943), являвшийся с 1908 по 1914 годы главным редактором «Alldeutsche Blätter», был известен как непримиримый критик кайзера. Из-за его книг, обличающих ближайшее окружение кайзера [20, s. 197], а позже - саму личность Вильгельма II [19], он был вынужден уйти в отставку из Военного управления печати (Kriegspresseamt) [18, s. 476]. Под влиянием Первого марокканского кризиса (1905-1906), когда вместо «куска колониального пирога» и удара по Франции Германия в результате нерешительности и ошибок правительства оказалась в дипломатической изоляции, граф написал и опубликовал критический очерк о пагубном действии византинизма в окружении кайзера.
Византинизм - концепция величия и эвтаксии (греч. eutaxia - «хороший порядок, благоустройство») монархического мироустроения и ближневосточной христианской концепции воплощения господства Царя Небесного в автаркии власти царя земного [1, с. 11]. В соответствии с идеями византинизма император (автократор), «символизировал саму власть, её божественное происхождение» [1, с. 11].
Выражая собственное отношение к византинизму, Ревентлов использует такие характеристи-
ки, как «народное заболевание», «угодничество», понимая под самим термином «состояние, обстоятельства, существующие в нашей общественной жизни, а не образ мыслей или его проявление» [20, s. 1-2]. Указывая на иностранное происхождение термина, граф характеризует сложившиеся при дворе кайзера Вильгельма II порядки как чуждые национальной культуре: «В немецком языке нет слова, которое могло бы охарактеризовать и точно описать суть византинизма... представляемого как нечто чуждое немецкому характеру, происходящее из-за границы публичное проявление придворного раболепия» [20, s. 2-3]. Считая византинизм «болезнью», которая охватывает отношения личности монарха с подданными, Ревентлов отмечает, что «истинными её возбудителями являются издавна пользующиеся дурной репутацией льстецы, которые всегда существовали в истории любого народа. И пока современному обществу не удалось взрастить сверхчеловека, их нужно рассматривать как неизбежное зло. В болезнь общества их наличие превратится только тогда, когда они смогут найти в личности монарха или в созданных им обстоятельствах благоприятную почву для своего промысла. Тогда инфекция вырастает, как при заразной болезни, до чудовищных размеров, порок быстро охватывает все вокруг себя в ущерб жизни государства. В Германии с некоторых пор так оно и есть, и цель дальнейших наблюдений я вижу в том, чтобы отследить как формы проявления болезни, так и ее отдельные очаги» [20, s. 3].
Описывая патогенез византинизма, Ревентлов делает акцент на том, что уже существовавшая в истории рейха естественная традиция дистанцирования кайзера от политических институтов империи под влиянием византинизма приобрела явно негативный окрас. Под влиянием лести придворных, полуправды или отъявленной лжи министров «кайзера побудили выбрать путь откровенного разрыва с народом», что граф считает «чудовищной опасностью» [20, s. 16]. Эта опасность чревата утратой доверия из-за ошибочных решений, основанных на ложном представлении о реальности, и, вследствие этого, слабостью, доходящей до бессилия во внутренней и внешней политике. Ре-вентлов даёт рекомендации кайзеру: «Быть невосприимчивым к общественному мнению, конечно, невозможно и непозволительно ни государственному деятелю, ни государю, однако он должен его понимать и быть в состоянии дать политическую оценку по степени его значения» [20, s. 33].
В качестве средства, которым пользуются византинисты в окружении кайзера, Ревентлов называет непререкаемое одобрение любых его публичных выступлений: «Со дня вступления кайзера на престол мы наблюдаем прямо-таки пугающий рост красноречия в Германской империи. Дошло между тем до того, что в порядочной не-
мецкой прессе с некоторого времени поднимается серьезный протест против этого. Думаю, многие со мной согласятся, что все без исключения речи имеют "патриотический" характер, связанный, однако, с превознесением кайзера, его поступков, его мыслей и намерений. Ораторы разные, в основном сознательные византинисты или так же искренне восторженные. Как сознательные византинисты они стараются подражать его манере говорить, они приходят в высокое патетическое волнение по самому незначительному поводу и работают, используя только самые сильные обороты речи. При этом всё совершенно искренне, то есть они считают эту многословность и пафос современными и необходимыми. Нужно говорить "восторженно", и примером является кайзер... Эти честные, бравые византинисты, то есть категория людей, которую я под этим подразумеваю, испытывают после подобных речей только чувство исполненного патриотического долга. За редким исключением, за всей этой честностью скрывается все-таки что-то лживое. Не будет преувеличением утверждение, что политическая жизнь широких масс в Германии ограничивается только этими высказываниями, и что вершиной считаются праздничные речи» [20, s. 34]. Итогом слепого одобрения публичных выступлений кайзера становится, по мнению Ревент-лова, то, что «в нынешних обстоятельствах успех ораторской деятельности только укрепляет кайзера в мысли, что он на верном пути» [20, s. 38].
Делая вывод о неспособности кайзера реально воспринимать происходящее, граф Ревентлов видит в ней причину неудач на внутриполитическом и внешнеполитическом уровне [20, s. 39].
Взгляды пангерманцев на кайзера эволюционировали вместе с изменениями политической конъюнктуры и под ее непосредственным воздействием. Так, на съезде Пангерманского союза в Дюссельдорфе (1911) было принято решение осудить действия кайзера и его правительства за сделку с Францией в ходе Второго марокканского кризиса (1911) [10, s. 21], за решение кайзера отправить «прыгнувшую» канонерскую лодку «Пантера»1, наводившую страх на французов у берегов Агадира в течение почти трех недель (с 1 по 20 июля 1911), домой, в гамбургские доки. В условиях, когда Германия вновь предпочла переговоры открытому конфликту, лидер Пангерманско-го союза Генрих Класс пишет свой знаменитый памфлет «Если бы я был императором», позже известный под сокращенным названием «Императорская книга» (Kaiserbuch). Поскольку первое издание брошюры вышло в годы монархии (1912), Класс опубликовался под псевдонимом «Даниель Фриман». Всего брошюра выдержала восемь изданий, практически ежегодно издаваясь начиная с 1918 года (1912-1935). Класс не пожелал изменить название даже ввиду крушения монархии
в Германии, связав текст памфлета с намерениями ее возродить.
Не имея вовсе никаких планов на кайзера Вильгельма II как персону, способную сплотить немцев в военные годы, а после 1918 года, собственно, пред-почетшего оставить отечество, Класс все же видит будущее страны в монархической форме правления.
Уже в первом издании «Императорской книги» Класс пишет о том, что единственной приемлемой накануне войны формой государственного правления должна быть диктатура во главе с императором [11, s. 210£ 2211]: «Массовые иллюзии, очевидно, рассеются только тогда, когда диктатура спасет то, что еще можно спасти» [11, s. 8]. В доказательство состоятельности подобного суждения Класс приводит аргументы о том, что европейские народы уже познали республику с «господством масс», хотя некоторые из них «еще предаются соблазну, веря в её ложь и обещания»... <.. .> Неограниченная демократия республики, напротив, «дала народам лишь коррупцию, утрату правосознания и традиций, грабёж государственного имущества -иными словами, все проявления полнейшего хаоса» [11, s. 208]. Господство вырастает из способности к руководству, из способности действовать во имя общего блага [11, s. 220]. Так как корона не в состоянии провести эту реформу, «она должна передать имперские полномочия мужу, которому благоволит судьба» [11, s. 221]. Накануне войны Класс думал о Вильгельме II, который был в состоянии провести имперскую реформу, присвоив себе диктаторские полномочия, что позволило бы «спасти отечество» [11, s. 221]. Однако после поражения Германии, Ноябрьской революции и отречения кайзера взгляды Класса изменились, и в текст памфлета добавилось упоминание о независимом «диктаторе»: «Диктатор принуждает к проведению имперской реформы, способной возродить государство во главе с императором, который по праву крови и деяний его великих предков достоин его возглавить» [11, s. 222]. Класс намекал на то, что имперскую реформу был в состоянии провести диктатор, который в дальнейшем сможет передать престол правопреемникам германского престола из династии Гогенцоллернов. Однако точные сроки Классом не оговаривались.
По мнению Р. Херинга, вопрос о диктаторе, решавшийся в других произведениях Класса, раскрывается через механизм его избрания. Так, анализируя личные документы Класса в Федеральном архиве Берлина, исследователь отмечает, что диктатор должен выбираться на местах из военных и патриотов - членов местных патриотических объединений. Из числа местных диктаторов выбирается один на всю страну, который формирует свой кабинет. Патриотические объединения и рейхсвер должны вручить власть диктатору, обеспечив ее дальнейшей поддержкой. В своей власти диктатор должен
38
Вестник КГУ № 4. 2017
опираться на «аристократов не по факту рождения, а успешных, имеющих благородные помыслы, ясное сознание, самоотверженность в поступках и заботе о народе и государстве» [13, s. 357].
Брошюра Класса, при определенном ракурсе рассмотрения, проливает свет на планы консервативного переворота, который готовили пангерманцы независимо и параллельно с Каппом в самом начале 1920-х гг.
Программа переворота у Класса состояла в том, что во главе переворота обязательно должен был стоять один из принцев правившего дома Гоген-цоллернов. Сам он предпочитал до поры до времени оставаться «тайным диктатором», полагая, что фигура члена императорской семьи, пока после недавнего падения монархии о ней еще не позабыли, способна сплотить все разрозненные консервативные силы. Среди принцев крови его выбор пал не на сыновей Вильгельма II - кронпринца Вильгельма Прусского (1882-1951) и принца Эйтеля Фридриха Прусского (1883-1942), не обладавших нужными национальному лидеру чертами, а на принца Фридриха Вильгельма Прусского (1880-1925), троюродного брата Вильгельма II, сына Альбрехта Прусского, регента герцогства Брауншвейгского. Принц Фридрих Вильгельм был ветераном Первой мировой войны, являлся членом Пангерманского союза. Критикуя республиканскую форму правления, Класс смог убедить принца в необходимости введения «чистой военной диктатуры». Военные, с помощью которых будет свергнуто правительство и распущен рейхстаг, - единственные, кто дальше будет способен удерживать власть, именно они придадут оснований «новому порядку». В новых условиях принц станет главой рейхсвера, войдя в коалиционную «директорию». Постепенно за счет переустройства и реформ на смену «военной диктатуре» должна прийти «политическая диктатура» [15, s. 135-136]. Именно таким «диктатором» мечтал стать Класс.
Таким образом, сочинения пангерманцев о кайзере и монархии в Германии по ряду параметров стоит рассматривать не только как «манифест пан-германской идеологии» или типично агитационный материал, но и в определенной степени - как результат изменения политического коллективного сознания, впитавшего опыт проигранной войны и первоначальное восприятие республики. В определенной мере эпистолы пангерманцев имели цель подготовить общественное мнение к предстоящему консервативному перевороту, для которого возрождённые монархические институты стали бы средством последующей передачи полноты власти диктатору.
Примечание
1 Огневые возможности лодки «Пантера» были сильно преувеличены, так как еще до знаменитого «прыжка» было принято решение об отправке лод-
ки из бухты Камеруна для капитального ремонта в Германию, с остановкой в Марокко для заправки. Обострение колониальных отношений в Марокко совпало со временем движения «Пантеры», которая у берегов Агадира должна была поднять военные флаги.
Библиографический список
1. Бибиков М.В. «Блеск и нищета» василев-сов. Структура и семиотика власти в Византии // Образы власти на Западе, в Византии и на Руси: Средние века. Новое время / под ред. М.А. Бойцо-ва, О.Г. Эксле; Ин-т всеобщ. истории РАН. - М.: Наука, 2008. - 443 с.
2. Виноградов К.Б. Вильгельм II Гогенцоллерн и внешнеполитический курс кайзеровской Германии // Монархи, министры, дипломаты XIX - начала ХХ века: сб. статей / под ред. К.Б. Виноградова. - СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2002. - 354 с.
3. Макдоно Д. Последний кайзер. Вильгельм Неистовый. - М.: АСТ, 2004. - 754 с.
4. Рёль Дж. Вильгельм II - германский император (1888-1918) // Кайзеры: сб. статей / под ред. А. Шиндлинга, В. Циглера. - Ростов н/Д: Феникс, 1997. - 640 с.
5. Тарле Е.В. Бегство Вильгельма II: (К истории падения монархии в Германии) // Историк-марксист. - 1927. - № 4. - С. 62-72.
6. Afflerbach H. Kaiser Wilhelm II. als Oberster Kriegsherr im Ersten Weltkrieg: Quellen aus der militärischen Umgebung des Kaisers. 1914-1918. -München: Oldenburg, 2005. - 1051 s.
7. Cecil L. Wilhelm II: Emperor and Exile, 19001941. - Chapel Hill: The University of North Carolina Press, 1996. - 518 p.
8. Chickering R. Die Alldeutsche erwarten den Krieg // Jost Dülffer, Karl Holl (hrsg.). Bereit zum Krieg. Kriegsmentalität im wilhelminischen Deutschland 1890-1914. Beiträge zur historischen Friedensforschung. - Göttingen, 1986. - 230 s.
9. Deutsche Geschichte in Quellen und Darstellung. Bd. 8. Kaiserreich und Erster Weltkrieg. 1871-1918 / hrsg. R. vom Bruch, B. Hofmeister. - Stuttgart, 2006. -511 s.
10. Forsbach R. Alfred von Kiderlen-Wächter (1852-1912). Ein Diplomatenleben im Kaiserreich. 2 Teilbände. - Göttingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 1997. - 835 s.
11. Frymann D (Heinrich Claß). Wenn ich der Kaiser wäre. Politische Wahrheiten und Notwendigkeiten. -Leipzig, 1912. - 235 s.
12. Hammann O. Bilder aus der letzten Kaiserzeit. -Berlin, 1922. - 233 s.
13. HeringR. Konstruierte Nation. Der Alldeutsche Verband 1890 bis 1939. - Hamburg: Hans Christians Verlag, 2003. - 600 s.
14. Jarausch K. Die Alldeutsche und die Regierung Bethmann Hollweg. Eine Denkschrift Kurt
Riezlers vom Herbst 1916 // Vierteljahreshefte für Zeitgeschichte. 21. - 1973. - S. 435-451.
15. Kruck A. Geschichte des Alldeutschen Verbandes 1890-1939. - Wiesbaden, 1954. - 258 s.
16. Lange K. Braunschweig Reichsland? Die Alldeutschen und die Thronfolgefrage, in: Braunschweigisches Jahrbuch / hrsg. von J. König. -1979. - Bd. 60. - S. 109-141.
17. Mann G. Wilhelm II. - München; Bern; Wien, 1964. - 77 s.
18. Peters M. Reventlow, Ernst Christian Ludwig Detlev, in: Neue Deutsche Biographie (NDB). Band 21. -Berlin: Duncker & Humblot, 2003. - S. 476-477.
19. Reventlow E. Der Kaiser und die Monarchisten. -Berlin: Reimar Hobbing Verlag, 1913. - 294 s.
20. Reventlow E. Kaiser Wilhelm II und die Byzantiner. - München: J.F. Lehmann, 1906. - 197 s.
21. Röhl J.C.G. Hof und Staat. Wilhelm II und die deutsche Politik. - München: C.H. Beck, 1988. -262 s.
22. Sombart N. Wilhelm II. Sündenbock und Herr der Mitte. - Berlin: Volk & Welt, 1996. - 245 s.
23. Sösemann B. Der Verfall des Kaisergedankens im Ersten Weltkrieg // Der Ort Kaiser Wilhelms II in der deutschen Geschichte / hrsg. von John C.G. Röhl. -München: R. Oldenbourg Verlag, 1991. - S. 145-170.
24. Weber M. Gesammelte politische Schriften. -München, 1921. - 480 s.
25. Werner L. Der Alldeutsche Verband 18901908. - Berlin, 1938. - 112 s.
Вестник КГУ..é № 4. 2017
40
