CC BY
71
УДК 130.2:719
Н. Н.Суворов Памятник культуры как воображаемая реальность
Культурное наследие исследуется как воображаемая реальность. Подобная позиция выдвигает особенные требования к анализу артефактов и произведений искусства, взятых в новых координатах и отношениях присутствия и бытия. Главный акцент ставится на субъективном, которое воспринимает, преломляет, интерпретирует реальность культуры, превращая ее в воображаемое, представленное в виде квазисубъекта. Исследуются центробежные и центростремительные силы, присущие памятникам культуры. Индивидуальность памятника выделена в культурном тексте как точная метафора, символизируя неповторимую деятельность и судьбу создавшего его мастера. В памятнике аккумулируется эта субъективная оригинальность, что является активатором воображаемого, схватывающего конкретность для возможности дальнейшего фантазирования. Судьба памятника изменчива, как изменчива судьба персонажа истории, - он может стать жертвой вандала, занять место в музее, быть измененным или дополненным, оказаться ненайденным или остаться безвестным в частной коллекции. Воспринимающего субъекта возбуждает все неповторимое, имеющее сходство с его собственной персоной. Такое внимательное заострение относится не только к сфере культуры.
Ключевые слова: памятник культуры, воображаемое, субъективное, ценность, смысл, интерпретация, восприятие, культурная память, центробежные силы, центростремительные силы
Nikolai N. Suvorov Cultural monument as imaginary of reality
Cultural heritage is examined as a representation of reality. Such a position puts forward special requirements for the analysis of artifacts and works of art taken to new coordinates and the relations of presence and being. The main emphasis is on the subjective, which perceives, refracts, interprets the reality of the culture, turning it into the imaginary, presented in the form of quasisubject. Centrifugal and centripetal forces, inherent in the cultural monuments, are examined. The individuality of the monument is highlighted in the cultural text, as a metaphor, symbolizing the unique activities and the fate of the master who created it. The monument accumulates this subjective originality that is an activator of the imagination, grasping the specificity for the possibility of further fantasy. The fate of the monument is changeable as the fate of the history main character - it can become the victim of a vandal, can take a place in the museum, can be amended or supplemented, unfounded or remain obscure in a private collection. A perceiving subject is excited by unique, having resemblance to his own person. Such careful sharpening applies not only to the sphere of culture.
Keywords: monument of culture, imaginary, subjective, value, meaning, interpretation, perception, cultural memory, centrifugal force, centripetal force
Развитие культуры оставляет свои следы в виде артефактов и памятников с различной вещественной природой и по-разному связанных с событиями и судьбами. История преобразует документы в памятники, а памятники культуры формируют в своем молчаливом бытии перспективы движения культуры, воздействуя как на духовную, так и на материальную сферу жизни. Многообразие культурных практик создает множество артефактов - продуктов деятельности, классификация которых вырастает из творческой активности субъективного, разной интенсивности и направленности. От памятника культуры исходит сообщение, призывающее к общению, прочтению и пониманию текста - вербального или скрытого, невербального, запечатленного в искусственной природе, в сделанности. Надындивидуальная память
передается благодаря памятникам, включая в них исторические, социальные, художественные, личностные смыслы. Памятники культуры связывают времена и поколения, превращаясь в носителей общего и субъективного воображаемого.
Памятник, принятый и запечатленный в культурной памяти, обладает двойственной природой, вырастая из двух корней: материального бытия в веществе (материале) и духовного содержания, раскрывающего себя в воображаемом, которым памятник себя окружает. Его проявление находит себя в интерпретациях, изменчивых смыслах и ценностях. Памятник культуры существует в двух разнокачественных полях, разнонаправленных сил притяжения и отталкивания, формирует величину символического капитала (П. Бурдье). Материальное
поле проявляет себя в пространстве и времени, оставляющих на памятнике свои приметы -шрамы и утраты, но, порой, добавления и искажения первоначального смысла. Так древняя иконопись с утраченными фрагментами красочного слоя при реставрации только закрепляется, но не дописывается. Античная скульптура демонстрируется с отколотыми фрагментами без попыток восстановления первоначального вида. Венера Милосская не нуждается в утраченных руках. Утраты составляют органику памятника и свидетельствуют о его подлинности, пережитого в складках времени. Внимательный зритель довольствуется культурными останками, видя в них приметы времени, достраивая недостающие фрагменты в воображаемом образе памятника. Идеальная сохранность древнего памятника, наоборот, настораживает и вызывает опасение «новодела», подделки. Поэтому действительная подделка создается искусными имитаторами, подбирающими достоверные материалы, учитывая возможные утраты и имитируя правдоподобие. Памятник также может быть переписан, переделан, добавлен вставками, изменяющими его понимание. Так Вазари «одевал» персонажей фресковых росписей Сикстинской Капеллы в Ватикане, выполняя лицемерные пожелания папы, а летописец изменял по указанию Киевского князя тексты древних летописей, возвеличивая роль Рюриковичей. Внимание останавливается скорее на толковании толкований, а не на толковании предметов (Монтень). Поле памятника выступает производством воображаемого как качества реальности, открывающей или не открывающей для памятника возможность воображаемого существования. Именно здесь выстраивается воображаемое время/пространство памятника. Наряду с материальной внешней формой памятник наделен внутренней формой, выраженной в его воображаемой природе. Неповторимые свойства, его выраженная субъективность, выделяют памятник из череды повседневного тиража, позволяют увидеть в нем черты, близкие по своему смыслу неповторимому миру личности. Эта субъективность рассматривается условно - как «образная квазисубъективность» [1, с. 294].
На памятник культуры влияет историческая судьба создавшей его личности - мастера, архитектора, скульптора, художника, скриптора. Индивидуальность памятника выделена в культурном тексте как точная метафора, символизируя неповторимую деятельность и судьбу создавшего его мастера. В памятнике аккумулируется эта субъективная оригинальность, что является активатором воображаемого, схватывающего конкретность для возможности дальнейшего
фантазирования. Судьба памятника изменчива, как изменчива судьба персонажа истории, он может стать жертвой вандала, занять место в музее, быть измененным или дополненным, оказаться ненайденным или остаться безвестным в частной коллекции. Воспринимающего субъекта возбуждает все неповторимое, имеющее сходство с его собственной персоной. Такое внимательное заострение относится не только к сфере культуры. Оригинальность технического изобретения также притягивает субъективное. Технические проекты Леонардо самодостаточны не только как произведения искусства, но и как прорыв возможного конструирования. В современном искусстве осуществляется типичная подмена оригинальности изобретательностью, пуская воображаемое по ложному следу, ищущего ценности там, где господствует бездушная конструкция.
Ю. Лотман отмечал многослойную структуру культурного текста, выделяя в нем первичные, общеязыковые слои, вторичные, «возникающие за счет синтагматической переорганизации текста и со-противопоставления первичных единиц, и третьей ступени - за счет втягивания в сообщение... внетекстовых ассоциаций разных уровней - от наиболее общих до предельно личных» [2, с. 236]. Таким образом, текст культуры - памятник - наполнен не только общей, можно сказать, объективной информацией, но и субъективной, переходящей на него от индивидуального и коллективного субъектов его освоения и становящихся его объективным свойством.
Повторяя структуру субъективного, памятник культуры обладает центробежным и центростремительным векторами, образующими силовое поле воображаемого. Так центростремительные потоки затягивают в поле смыслов, ценностей и интерпретаций. Памятник «взывает» к прочтению скрытого в нем текста, замыс-ленного автором, но также предполагается (по умолчанию) знание иных прочтений и интерпретаций. Смыслы текста могут лежать на его поверхности, быть очевидными, но возможна многослойность текста, требующая углубления в систему смыслов и ценностей, складок, скрытых под поверхностью. Любознательность исследователя, услышавшего призыв, побуждает к поиску путей прочтения неизвестного текста. Так Ф. Шампальон расшифровывал петроглифы на памятниках Древнего Египта или Ю. В. Кнорозов - на артефактах майя, опираясь на уже сделанные попытки их прочтения. Реконструируются воображаемые миры ушедших эпох, особенности мышления, символизация, обряды и поверья - весь совокупный субъективный мир -
Другого. Представление о Другом выступает не как персонификация чьих-то субъективных качеств, но как система «функционирования всего поля восприятия» [3, с. 417]. Ж. Делез выделяет априорного Другого - «существование возможного мира вообще», вызывающего интерес и стремление этот возможный мир узнать и пережить. Возможный мир населен возможными Другими, чувствующими и думающими иначе, но являющимися носителями ценностей и смыслов. Этот мир может быть только воображаемым и никаким другим, поскольку с ним существует только воображаемая связь. Такая ментальная связь возникает на основе знания об этом ином мире, заинтересованной симпатии или эмоционального сочувствия к его событиям, но все эти интенции объединяются единым воображаемым, собирающим интеллектуальные элементы в общую картину мира Другого. Контактом с воображаемым миром может выступать в нашем случае памятник культуры, с помощью которого возможна реконструкция Другого-Чужого. Вещественность становится условием и стимулом реконструкции воображаемого события, частью которого был памятник. Существенной чертой реконструкции остается предварительное условие принципиальной субъективности, выраженной в трех интенциях: 1) воспринимающего субъекта, который осуществляет реконструкцию; 2) качества, особенности и силы воображаемого как метода и инструмента реконструкции; 3) воспринимаемого памятника культуры, помещенного в центр внимания и обнаруживающего свою субъективность и неповторимость как заместителя и представителя иной культуры.
В данных интенциях проявляется центростремительный характер природы памятника культуры, затягивающий в свою орбиту и тем раскрывающий воображаемое, контролирующее расшифровку и чтение памятника как текста, освоение и понимание содержания. В этом движении к центру встают преграды в виде фильтров времени, не допускающих в культурное пространство, в сокровенность памятника, в его историко-культурную судьбу, в семантику культурного нарратива. Иной полюс фильтров заложен в исследователе, способном, подготовленном, желающем, сочувствующем памятнику, раскрывающем его сокровенный смысл. М. Бахтин рассматривает понимание как процесс не только чувственного освоения, но и как «активно-диалогическое понимание (спор-согласие)», включая в него «оценочный момент в понимании и степень его глубины и универсальности» [4, с. 381] - сочувствие памятнику прошлой эпохи и вчувствование в его субъективность, отношение к нему как субъекту культуры.
Центробежные силы памятника культуры активизируются в его позиции «потаенного присутствия» как субъекта культуры, раскрывающего свою ауру навстречу исследователю. Видеть в груде камней и разбитых черепков уничтоженный мир ушедшей культуры возможно только в пространстве воображаемого, где этот мир предстает с различной четкостью контуров и слышимых голосов. Человеческая экзистенция, обращенная к движению культуры, наделяет памятник культуры чертами субъекта как опредме-ченного творца, как действительного субъекта событий прошлого, как единственного носителя неповторимых смыслов. Центробежные силы памятника - открытостью навстречу - собираются в поле культуры в виде сведений и оценок, цитирования и близких ассоциаций, возникающего интереса и сочувствия.
Взаимодействие полей разворачивается на фоне событий и их совокупностей, включающих памятник культуры в новые взаимодействия, изменяющих пространственно-временной континуум и формирующих события, наррати-вы и мифы современности. Событийный ряд преломляет ценности и значение памятников культуры, переносит их из застывшей мемори-альности в звучание текущего дня. В памятниках набирают силу прежние ценности и возникают новые, меняя устойчивость аксиологического ландшафта. Вследствие этого вещество памятника и его интеллектуальная аура становятся предметом новых интерпретаций, изменяющих первоначальные символические смыслы и меняющих величину символического капитала - нарастающего или убывающего. Спектры интерпретаций находятся в подвижном состоянии и определяются силами притяжения к полюсам вещественности и концептуально-сти. Текстовая подвижность соприкасается со швами значений и выводит памятник из зоны неопределенности, но всегда остается потенциал интерпретаций, оберегающий от однозначной оценки. Семантика памятника связана с вещественным и концептуальным бытием. Историческая панорама выглядит как борьба памятников - вечно действующих свидетелей прошлого и активных участников настоящего, вербующих для себя живых союзников. Скрытые смыслы памятника культуры рвутся наружу, они манифестируют о себе недосказанными фразами культурного текста, недомолвками, спрятанными в утратах и собственных тайнах, подобно тому, как литературный текст «ищет ответного понимания и не останавливается на ближайшем понимании, а пробивается все дальше и дальше (неограниченно)» [4, с. 323]. Если в Древнем Египте каменные статуи умерших создавались
как условие их загробного существования, то в современном мире памятники, для своего собственного дальнейшего существования, нуждаются в жизни живых. Памятники культуры как древние идолы требуют жертвоприношений. Культура не для всех безопасна! Для памятника культуры, как и для литературного текста, нет ничего хуже «безответности», что часто случается, когда где-нибудь древняя деревенская церковь, молча и безвестно, гибнет от человеческого небрежения.
Памятник нуждается в со-присутствии воображаемого, способного спроектировать отдельную культурную реальность. Присутствие воспринимает бытие как присутствие Иного-Другого. Памятник, воспринимаемый как субъективное присутствие, вступает в процесс общения с иным субъектом присутствия, обнаруживая спектр отношений. Принятый по умолчанию диалог, сопровождающий процесс общения, не всегда возможен. Возможно расположение такого присутствия, при котором диалог заменяется монологом или молчанием, взрывом агрессии. Вандализм и терроризм в отношении памятников культуры не ждут ответа на свои действия, оставаясь вполне удовлетворенными совершением злодеяний. Тишина гибнущего и безвестного памятника культуры относительна. Его распад, превращение в прах -очередная трагедия гибнущего уникального субъекта культуры. Понять неслышный призыв памятника культуры помогает воображаемое встраивающее памятник в возможную картину мира памятника, в которой он существовал. Вокруг памятника образуется мифологическая реальность, окружающая его своими нарратива-ми и образами. Мифологическая картина мира выступает как «бриколаж» (Леви-Стросс) и «рефракция» (Деррида) мира в воображаемой реальности. Действенность мифов активно влияет на субъективное воображаемое. В мифологии памятника слышна тяжелая поступь Командора, идущего на встречу с Дон-Жуаном по его приглашению.
Воображаемое пространство памятника культуры способно вызвать со-мнение в его истинности, смысле и значении, подобно тому, как возникают сомнения в данных памяти об истине бытия. Это связано с неуверенностью в подлинности памятника, и тогда производится экспертиза и дополнительные исследования, способные дать адекватную оценку. Также неуверенное отношение вызывается сомнительными ценностями, которые несет памятник, и здесь нужна культурологическая экспертиза. Чаще всего такие сомнения и вызванная ими неприязнь касаются социального содержания,
к которым сложилось у субъекта негативное отношение. Уничтожение памятников является результатом такого отношения подобно тому, как в Древнем Риме восставшие рабы в первую очередь уничтожали статуи ненавистных императоров, не заботясь об их художественной ценности. Социальная направленность памятника декларативна, и ее острота может не совпадать с субъективным воображаемым. Художественные качества такого памятника вступают в противоречие с социальным содержанием. Высокая художественность неспособна спасти памятник от разрушения. Художественность становится лишь дополнительным аргументом его сохранения и исследования.
Если вещественность памятника определена координатами пространства, географией места, степенью сохранности и подлинности, то концептуальность изменчива и находится в широком диапазоне понимания культурного текста/контекста. Памятник дрейфует в пространстве воображаемого культурного поля. Проблема понимания памятника и раскрытие его потенциальной истории осуществляются совокупным видением его возникновения, культурной генетики, фактов существования, «диалога-согласия» (Бахтин), фактором актуальности. Понимание существа памятника формирует внимание элитарного и массового сознания к его судьбе и сохранению. В то же время понимание памятника является результатом активности субъективного, особенностей его интенций, дающих энергию и интеллектуальный заряд для производства концептуального. Воображаемая реальность памятника вступает в процессы ментальной коммуникации, корректируя и изменяя культурный континуум и субъективную экзистенцию. Потенциальная бесконечность вещества памятника культуры дополняется бесконечными возможностями его нового прочтения и перемещением в полях концептуальных интерпретаций.
Концептуальность памятника культуры рассматривается как срез семантического поля в понятийном контексте. Семантическое поле становится средой распространения концепта. Собранные знаки и символы образуют смыслы и среду распространения концептуальности, которая начинается с описания. Концепт выступает как смысловой срез памятника культуры, создающий основу вербализации. Памятник баснописцу И. Крылову в Летнем саду (скульптор Клодт) содержит выраженную концептуальность в многочисленных бронзовых барельефах героев его басен, выступающих как образный текст. Ясно выраженный концептуальный смысл памят-
ника не выходит за пределы литературных произведений. Художественность решения возникает благодаря гармоничному расположению персонажей. Иное дело - памятники политическим деятелям, часто не отмеченные атрибутивной принадлежностью. Смещение смыслов,нечеткость концепции приводит к иным смысловым множествам, определяющим контексты. Бодрый жест политика создает иллюзию оптимизма, прямо противоположному историческим событиям, в которых персонаж участвовал и их последующей оценке. Ассоциации воображаемого выстраиваются концептуально, видоизменяясь сообразно выстроенному понятийному полю - в результате наследования смыслов из других контекстов. Концепт постоянно уточняется, изменяется, разрушая поле образности, перемещая памятник в смысловом поле политического. В результате подмены концептуального содержания уцелела конная статуя императора Марка Аврелия, принятая за монумент в память Константина, почитавшегося христианами. Концептуальность преображает авторскую аллегорию памятника, рассматривая героя в контексте событий. Концептуальность может быть ложно истолкована, и ее смыслы искажены. Известно, что скульптор Паоло Трубецкой, мало знавший Россию, создал проект памятнику Александру III, скорее как случайный эскиз дородного облика императора, но Александр ошибочно понял его как комплиментарный и патриотический образ и повелел отлить памятник в бронзе, позднее ставший скульптурной карикатурой режима. Возникла сшибка концептов в результате несовпадения воображаемого, ставшего причиной снача-
ла основания памятника и помещения его в центре Санкт-Петербурга, а позднее его перемещения на незаметную площадку. Между тем концептуальность существует во времени и также подвержена изменениям, помещая памятник культуры в исторические координаты смыслов.
Памятники культуры предполагают классификацию в зависимости от особенностей воображаемого, которое они порождают. Так книги, ноты, петроглифы, тексты (пирамид, саркофагов, на бересте, на стенах храмов, жилищах и т. д.) образуют пространство вербального воображаемого.
Список литературы
1. Каган М. С. Эстетика как философская наука. Санкт-Петербург, 1997. 544 с.
2. Лотман Ю. М. О двух моделях коммуникации в системе культуры // Труды по знаковым системам. Тарту, 1973. Вып. 6. 572 с.
3. Делез Ж. Логика смысла. 2-е изд. Москва, 2015. 472 с.
4. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. 2-е изд. Москва, 1986. 445 с.
References
1. Kagan M. S. Philosophical aesthetics as science. Saint Petersburg, 1997. 544 (in Russ.).
2. Lotman Yu. M. On two models of communication in system of culture. Works on sign systems. Tartu, 1973. 6, 572 (in Russ.).
3. Deleuze G. Logic of sense. 2nd ed. Moscow, 2015. 472 (in Russ.).
4. Bakhtin M. M. Aesthetics of verbal creativity. 2nd ed. Moscow, 1986. 445 (in Russ.).
