П. И. ЧАЙКОВСКИЙ И А. А. ФЕТ: ДИАЛОГ ПОЭЗИИ И МУЗЫКИ Текст научной статьи по специальности «Искусствоведение»

Литература

1. Русская литература XX века. Итоги и перспективы изучения. М., 2002.

2. Берберова H. Н. История одинокой жизни: Чайковский. Бородин. М., 2010.

3. Берберова H. Н. Биянкурские праздники. Рассказы в изгнании. М., 2008.

4. Новый мир. 1998. № 1.

5. Берберова H. Н. Курсив мой. М., 2009.

©Гринес О. В., Темников М. В., 2012

П. И. ЧАЙКОВСКИЙ И А. А. ФЕТ: ДИАЛОГ ПОЭЗИИ И МУЗЫКИ

В статье на примере романсов П. И. Чайковского на стихи А. А. Фета выявляется основа пересечения творческих концепций двух великих русских художников.

Ключевые слова: П. И. Чайковский, А. А. Фет, диалог поэзии и музыки.

Ища воссоздать гармоническую правду, душа художника сама приходит в соответственный музыкальный строй. Нет музыкального настроения — нет художественного произведения. А. А. Фет [9, с. 57]

Для русской культуры Чайковский и Фет являются художниками огромного значения. Их произведения открыли новые горизонты в искусстве и обогатили наше духовное наследие, каждый из них обладает самобытностью, индивидуальным стилем. Чайковский — ярчайший представитель русского и мирового романтизма, своим творчеством оказавший значительное влияние на развитие музыкального искусства. Фет — выдающийся лирик, поэт «чистого искусства», открывший новые пути в поэзии и подготовивший серебряный век. Попробуем разобраться, что объединяет этих художников, в чем состоит основа пересечения их творческих концепций.

Как известно, Чайковский большое значение уделял конкретности музыкальных образов, стремился к изложению четкой программы музыкального произведения, преследуя основную цель — приблизиться к слушателю, поясняя словами смыслы, заложенные в сочинении. Однако в письме к Н. Ф. фон Мекк 1878 года Чайковский выражал неудовлетворенность изложенной им программой Четвёртой симфонии и ставил под сомнение возможность полной передачи словом сути музыкального произведения. Ведь спектр глубокого чувства, отражённый в музыкальной фразе, порой так широк, что трудно найти подходящие слова, не впадая в многословность. Создавая мелодии полные естественности, непосредственности и многозначности, П. И. Чайковский обладал удивительной способностью выражать в музыке самые тончайшие грани человеческих чувств и переживаний. В этом состоит одно из самых главных достоинств русского романтика, и именно это сближает его с Фетом.

В предисловии к изданию фетовских стихотворений поэт и публицист Лев Озеров проводит параллель между произведениями Фета и прозаическими сочинениями его современников, приходя к важному выводу: «Сопоставление пейзажно-психологических отрывков Толстого (можно добавить: и Тургенева) и восьми- и двенадцатистрочных лирических повестей Фета приводит к мысли об изображении диалектики душевных движений и состояний природы, как об одной из основных художественных задач эпохи» [6, с. 13]. Именно такого рода «диалектику» мы встречаем в произведениях Чайковского, для которого пейзаж всегда является отражением человеческих чувств, что можно наблюдать и в творчестве Фета. Ярким примером такого единства служит тот факт, что в фортепианной пьесе Чайковского «Белые ночи» из цикла «Времена года» эпиграф взят из стихотворения Фета «Еще майская ночь» (поэтический цикл «Природа», 1857).

Оба художника стремились к наивысшей степени непосредственной передачи чувств и эмоций, добиваясь максимальной искренности в своих сочинениях. Попытки обозначить всю сложность чувства словом, порой «...только портят музыку, низводят ее с недоступной высоты...»1, — писал композитор. А Фет как раз пытался в своей поэзии найти те самые слова и обра-

зы. «...О, если б без слова сказаться душой было можно»2, — вырвалось у Фета не от неверья в слово, но от желания максимально точно зафиксировать полноту душевных переживаний, их зыбкость и изменчивость. И в этой текучести, переходности образов поэтических он был близок развёртыванию мысли музыкальной, поэтому особое внимание Фет уделял индивидуальной музыкальной интонации лирического произведения, его сжатости и емкости. Музыкальность стиха присутствовала в русской поэзии в творчестве Жуковского, Пушкина, Лермонтова, Тютчева. Но у Фета она проявилась с особенной выразительностью.

Современников поражала невероятная музыкальность фетовских стихов, так Боткин писал: «Мотивы г. Фета заключают в себе иногда такие тонкие... можно сказать, эфирные оттенки чувств, что нет возможности уловить их в определенных отчетливых чертах и их только чувствуешь в той внутренней «музыкальной перспективе», которую стихотворение оставляет в душе читателя... И самое произведение, и содержание его давно уже забылись, — но мелодия его таинственно слилась с общей жизнию души нашей, сплелась с нашим духовным организмом» [1, с. 375].

Поэзия и музыка для Фета зачастую слиты воедино, и в творческой природе этих двух видов искусств поэт не видит разницы. Пение и поэзия, музыка и поэтическое слово являются для Фета понятиями настолько близкими, что порой грань между ними практически не ощутима. Так как Фет был мастером лирической миниатюры, огромное количество его стихотворений легло в основу романсов: романсы на его стихи «распевает чуть ли не вся Россия» [7, с. 330]. Фет и сам иногда называл свои стихотворения «песнями». Характерно также употребляемое им слово «воспеваю», очень точно соответствующее изображению мира красоты.

Мелодичность каждого стихотворения несет в себе тот особый поэтический настрой, который вызывает в душе слушателя эмоции чувства, выраженные автором в данном произведении. Чайковский следующим образом высказывался о музыкальности фетовской поэтики: «Фет, в лучшие свои минуты, выходит из пределов, указанных поэзии, и смело делает шаг в нашу область. Поэтому часто Фет напоминает мне Бетховена, но никогда Пушкина, Гете, или Байрона, или Мюссе. Подобно Бетховену, ему дана власть затрагивать такие струны нашей души, которые недоступны художникам, хотя бы и сильным, но ограниченным пределами слова. Это не просто поэт, а скорее поэт-музыкант» [3, с. 51-52]. Подобная оценка композитора оказалась очень важной и значимой для Фета. Поэт в письме к великому князю Константину Константиновичу Романову (К. Р.) подчёркивал: «Чайковский тысячу раз прав, так как меня всегда из определенной области слов тянуло в неопределенную область музыки, в которую я уходил, насколько хватало сил моих» (8 октября 1888 года) [3, с. 300].

Поэт и композитор были лично знакомы. Брат Чайковского — Николай Ильич — был соседом Фета по имению в Курской губернии. Именно там, в 1891 году, после их встречи Фет подарил Чайковскому посвященное ему стихотворение, автограф которого так и хранится в архиве композитора, а в личной библиотеке Чайковского представлены несколько томов с сочинениями Фета разных лет. К тому времени Чайковским уже были написаны те пять романсов, которые объединяют творчество поэта и музыканта. Факт личного знакомства двух гениев русского искусства не повлёк за собой каких-либо творческих открытий и не добавил в их доброжелательные отношения новой окраски. Возможно, поэтому ещё не был создан «двойной портрет» современников, чьи творческие устремления столь близки.

За каждым сочинением гения стоит определённая история, но когда речь идёт о жанре романса, предполагающего лирическую исповедь, то эта уже целая внутренняя империя, полифония сюжетных линий, ассоциаций и образов. Это мир влюблённого поэта, облекшего музыку души в слова, и мир композитора, который нашёл отражение своим чувствам в этих поэтических строках. И строки зазвучали, словно давно знакомая картина вдруг ожила, наполнилась запахами и звуками. Родилось то удивительное пространство, в котором мысли и чувства неразделимы, как музыка и слово. Но феномен искусства состоит в том, что для каждого это будет его собственная картина, с его собственной, индивидуальной палитрой и ароматом. Но в рамках определённого сюжета...

Для своего первого юношеского романса студент училища правоведения Пётр Чайковский выбрал стихотворение А. А. Фета «Не здесь ли ты легкою тенью...» из цикла «К Офелии». Автограф романса имеет посвящение, но имя скрыто, вместо него стоит многоточие. Существует

предположение, что романс посвящен другу Чайковского по Училищу Правоведения Сергею Кирееву.

Вслушиваясь в скорбные интонации романса, понимаешь, что его мог создать человек, переживший огромное горе. И действительно, в 1850 году Чайковский испытал душевное потрясение, считая, что по его вине умер пятилетний Коля Вакар, заразившийся от него скарлатиной. Второй удар судьбы: смерть от холеры горячо любимой матушки Александры Андреевны, когда Петру Ильичу было 14 лет, а его младшим братьям-близнецам — чуть больше четырёх. В своих письмах в разные годы Чайковский вспоминал эти события, наложившие отпечаток на всю его дальнейшую судьбу. Но с горечью утраты родилось чувство глубокой ответственности за судьбу братьев. Можно с уверенностью сказать, что к моменту написания романса Чайковский был уже не по годам зрелым человеком. И если рукопись романса демонстрирует еще очень нетвердую руку начинающего композитора (в нотном тексте есть несколько ошибок, что свидетельствует о незнании Чайковским того времени правил теории музыки), то этого никак нельзя сказать о музыке романса, наполненной любовью, глубиной и болью. Болью неразделённого чувства, любовью, которой нельзя насладиться, образ такой любимый и такой недосягаемый... Можно лишь догадываться об истинном мотиве, послужившем основанием для написания первого романса Чайковского, но можно с уверенностью сказать, что это было достойное начало творческого пути.

Музыка романса Чайковского «Мой гений, мой ангел, мой друг» сообщила поэтическим строкам Фета скорбные, безысходные интонации, которые, скорее всего, не были заложены автором. Двадцатидвухлетний Фет, написавший стихотворение «Не здесь ли ты лёгкою тенью» (1842), пережил к моменту написания стихотворения душевные коллизии иного рода.

В 1834 году, когда Афанасию Шеншину было 14 лет, он был лишён фамилии, дворянства и русского подданства и стал гессендармштадтским подданным Афанасием Фётом. С этого момента его помыслы были направлены на то, чтобы вернуть себе фамилию и титул3, тогда же появились и первые стихи. Личность Афанасия Афанасьевича разделилась на две полярные противоположности: трепетного поэта «чистого искусства» и расчётливого карьериста, который ни одним своим поступком не сообщался с тонкой душевно-психической организацией своего творческого эго.

Фет очень строго относился к своим ранним поэтическим опусам, но стихотворение «Не здесь ли ты лёгкою тенью», вошедшее в цикл «К Офелии», ценил особо. Даже на закате жизни, составляя план своей итоговой поэтической книги, включил его в список.

Образ шекспировской «дамы с печатью смерти» был для русской литературы того времени нов, это позже к нему обратятся «серебряные поэты», а в сороковые годы девятнадцатого века сделать Офелию символом связи миров было новым. Образ Офелии, бесконечно поэтичный, загадочный и многозначный, притягивал к себе своей красотой и обречённостью.

Два студенческих друга, Афанасий Фет и Апполон Григорьев, два начинающих поэта искали вдохновения и нашли его в муках любви к некой юной барышне Лизе4, которая была крёстной сестрой Григорьева, и по этой причине оба друга были вхожи к ней в дом. Лиза мечтала стать актрисой, сыграть роль Офелии. Для Фета шекспировская Офелия была воплощением особого женского типа, близость к которому он, очевидно, и нашел в Лизе. Его чувство к ней возникло не вдруг, не непосредственно. Фет считал, что чувство влюблённости можно распалить в себе и чувство это необходимо ему для его поэзии. Тогда и зародилась идея цикла «К Офелии».

Любопытно, что Полонский в одном из поздних писем к Фету называет отношения обоих приятелей с Лизой «напускной любовью». Как бы там ни было, но память о той романтической влюблённости Фет сохранил в душе до конца дней, тем более что Лиза ответила ему взаимностью, причинив немалые страдания Григорьеву. Но любовный треугольник был лишь звеном в драматическом развороте сюжета. Девушку вскоре выдали замуж против воли за выгодного жениха. На свадьбе Григорьев был шафером, а после свадьбы помогал влюблённым встречаться. Однако Фет не предпринял решительных действий, и вскоре муж увёз Лизу из Москвы в провинцию. Свои терзания А. Григорьев излил в рассказе «Офелия» (1846), а Фет, спустя 40 лет, описал свои любовные похождения в поэме «Студент» (1884).

Второй романс на стихи А. Фета — «Пойми хоть раз» ор. 16 №3 (1872) — посвящён близкому другу композитора, критику Г. Ларошу. «Anrufandie Geliebte (Призыв к любимой) Бетхове-

на», так называется стихотворение Фета, которое он написал в 1857 году. Здесь с трепетом воплощен мотив любви, сочетающей в себе и страдание, и блаженство.

Третий романс на стихи Фета (1873) — «Уноси мое сердце...» (без обозначения опуса) — написан на стихотворение «Певице» (1857). Сам факт того, что романс связан со стихотворением, возникшим под впечатлением от пения, в очередной раз утверждает Фета и Чайковского как представителей «чистого искусства».

Среди шести романсов ор. 27 романс №3 «Не отходи от меня... » (1875) на слова Фета выделяется своим лиризмом, мягкостью и теплотой. Романс посвящен русской оперной и концертной певице Е. А. Лавровской, с которой Чайковский был в дружеских отношениях на протяжении многих лет. Это стихотворение написано в 1842 году, не озаглавлено и входит в цикл «Мелодии».

На стихотворение «Романс» (1885) из этого же цикла Чайковский написал свой знаменитый романс «Я тебе ничего не скажу...», ор.60 №2. Желание написать музыку на эти стихи

A. Фета появилось у композитора вскоре после того, как это стихотворение впервые было опубликовано. Прошло всего несколько месяцев, и романс был написан. Чайковскому удалось — ив этом сила его гения — найти идеальную интонацию для передачи всего литературного текста и в особенности заглавной фразы. И, как бывает с выдающимися вокальными произведениями, эта поэтическая фраза после романса уже вряд ли мыслима без интонации П. Чайковского.

Остался незавершенным замысел романса на слова фетовского стихотворения «На стоге сена южной ночью...» (1857), о котором Чайковский говорил, что ставит его «наравне с самым высшим, что только есть высокого в искусстве» [3, с. 57, 58]. Чайковский очень высоко ценил поэзию Фета и в одном из писем к фон Мекк из Флоренции просил прислать новые стихотворения современных авторов, упоминая в первую очередь именно его. По этому поводу

B. А. Васина-Гроссман отмечала: «А. Фет и А. К. Толстой — вот два поэта, творчество которых послужило стимулом для создания лучших романсов Чайковского» [2]. Чайковский считал Фета «поэтом безусловно гениальным» [5, с. 266-267]. Стих Фета имеет волшебную музыкальность и притом постоянно разнообразную. Для каждого настроения души у поэта является своя мелодия, и «по богатству мелодий никто с ним не может равняться» [8, с. 228]. И это богатство Чайковский настолько мастерски переносит в жанр музыкальный, что трудно представить другие музыкальные мотивы на слова Фета, так сроднились стихи и музыка великих русских художников.

Каждое стихотворение Фета, каждый романс Чайковского — это новый душевный опыт и за каждым стоит своя история. Первый романс Чайковского, о котором речь шла подробнее, является лишь первой ступенькой в осмыслении явления «Чайковский-Фет». Все пять романсов Чайковского на стихи Фета, лишь упомянутые в статье, заслуживают подробного исследования, которое, безусловно, приведёт к новым интересным обобщениям.

Примечания

1 Письмо к Н. Ф. фон Мекк, Флоренция, 9 февраля 1878 г. Цит. по: [4, с. 91].

2 «Как мошки зарею...», 11 августа 1844 г.

3 В 1873 году он официально вернул себе фамилию Шеншин, но литературные произведения и переводы продолжал подписывать фамилией Фет.

4 Биографам не удалось установить личность девушки.

Литература

1. Боткин В. П. Сочинения. Т. II. СПб., 1891.

2. Васина-Гроссман В. Петр Ильич Чайковский. Романсы [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://mognb.com/music-html/Biblio/Dop-opis/Grl62-o.htm.

3. К. Р. Избранная переписка. СПб., 1999.

4. Чайковский М. Жизнь Петра Ильича Чайковского. T.II. М., 1997.

5. ЧайковскийМ. Жизнь П. И. Чайковского. Т. III. М.; Лейпциг, 1900-1902.

6. Озеров Л. Лирика Фета // Фет А. А. Стихотворения. М.: Художественная литература, 1970.

7. Салтыков-ЩедринМ. Е. Полн. собр. соч. в 20-ти томах. I. V. М.; Л.: ГИХЛ, 1937.

8. Страхов Н. Н. Несколько слов памяти Фета. - «Заметки о Пушкине и других поэтах». 2-е изд. Киев, 1897.

9. Фет А. Два письма о значении древних языков в нашем воспитании. «Литературная библиотека». Т. V. 1867, апрель. Кн. 1 и 2.