CC BY
29Ю.Минц З.Г. Лирика Александра Блока. Вып. 3: Александр Блок и традиции русской демократической литературы XIX века. Тарту, 1973.
11.Проблемы пушкиноведения: Сборник научных трудов. Л., 1975.
12.Сидяков Л.С. Художественная проза А.С. Пушкина. Рига, 1973.
13.Ученые записки Латвийского государственного университета им. Петра Стучки. Т. 215: Пушкинский сборник. Вып. 2. Рига, 1974.
14.Ученые записки Тартуского государственного университета. Вып. 422: Труды по знаковым системам IX. Тарту, 1977.
Отзыв Ю.М. Лотмана о докторской диссертации Л.С. Сидякова
А.Ф. Белоусов, Ю.Л. Сидяков
В 1975 г. Л.С. Сидяков защитил докторскую диссертацию «Проза и поэзия Пушкина. Соотношение и взаимодействие». Статья посвящена основным обстоятельствам этой защиты. Публикуется отзыв Ю.М. Лотмана, который был одним из оппонентов Л.С. Сидякова. Выдающийся ученый высоко оценил новаторский характер и доброкачественность его диссертации.
Ключевые слова: Л.С. Сидяков, Ю.М. Лотман, диссертация на соискание ученой степени доктора филологических наук, поэзия и проза, единство и эволюционная логика пушкинского творчества.
Yuri Lotman's Official Statement on L.S. Sidiakov's Doctoral Dissertation
Aleksandr F. Belousov, Yuri L. Sidiakov
In 1975 L.S. Sidiakov defended the doctoral dissertation "Pushkin's Prose and Poetry: Correlation and Interaction". Y.M. Lotman was one of L.S. Sidiakov's opponents. The article is dedicated to the main circumstances of L.S. Sidiakov's defense. Y.M. Lotman's statement on the dissertation is published in the article. The eminent scholar estimated the innovative character and high quality of the dissertation.
Key words: L.S. Sidiakov, Y.M. Lotman, doctoral dissertation, poetiy, prose, unity and evolutional logics of Pushkin's creativity.
Весной 1975 г. Лев Сергеевич Сидяков закончил двухгодичную докторантуру при Институте русской литературы (Пушкинском Доме) АН СССР. Оценивая его итоговый доклад,
члены Ученого совета ИРЛИ одобрили основное направление, характер и общую концепцию работы.
Все главы диссертации уже были написаны. Однако каждую из них следовало сократить на 20-25 страниц, чтобы объем диссертации с отсутствовавшими пока Введением и Заключением соответствовал действовавшему нормативу. Предстояла большая и трудоёмкая работа, времени на которую было очень и очень мало.
Дело в том, что 8 мая Совет Министров СССР утвердил новое положение о Высшей аттестационной комиссии, согласно которому с 1976 г. существенно менялся и усложнялся порядок защиты диссертаций. Легко представить, что творилось в Ученых советах, еще работавших по старым правилам. Возможно, что именно этим объясняется место зашиты А.С. Сидякова своей докторской диссертации: он, чья научная деятельность начиналась в Ленинграде и всегда была связана с Пушкинским Домом, защищался в Тартуском университете. Здесь очереди диссертантов, конечно, были не столь велики.
Вариант с Тарту прошел, благодаря близким отношениям Л.С. Сидякова с Ю.М. Лотманом. Они познакомились в 1964 г., и их знакомство постепенно переросло в дружбу.
8 июня 1975 г. Лотман пишет Сидякову, что он договорился с председателем Ученого совета филологического факультета о резервировании на вторую половину октября - ноябрь места в графике защит и просит Сидякова подготовить к началу сентября автореферат и «некоторый» не обязательно окончательный текст диссертации.
В то время, как Л.С. Сидяков дописывает и правит свою диссертацию, разворачиваются поиски оппонентов. Лишь одна кандидатура остается неизменной: это - кандидатура Ю.М. Лотмана. Остальные появляются, но по разным причинам исчезают, пока, наконец, ни определяется весь список: Георгий Пантелеймонович Макогоненко (на тот момент заведующий кафедрой русской литературы Ленинградского университета), профессор той же кафедры Виктор Андроникович Мануйлов и заведующий кафедрой русской литературы Тартуского университета Ю.М. Лотман. В таком порядке они указаны в автореферате диссертации Л.С. Сидякова и выступали на его защите.
Однако для того, чтобы быть допущенным к защите, соискатель должен был представить положительное заключение
своей кафедры. А с этим заключением могли возникнуть проблемы. Во всяком случае, полной уверенности в том, что кафедра одобрит диссертацию Л.С. Сидякова и рекомендует ее к защите, не было. Но на состоявшемся 25 сентября 1975 г. заседании кафедры двое из трёх рецензентов высказались в пользу диссертации и, несмотря на возражения противников, обвинявших Сидякова в самовольном сокращении хронологических рамок исследования и более того - в отходе от «ленинских принципов» изучения литературы (вместо которых диссертант использует формалистическую методологию), результат голосования (четверо - «за»; двое - «против») позволил преодолеть последнее препятствие перед защитой.
Защита диссертации Л.С. Сидякова состоялась 27 ноября 1975 г.
Из двадцати одного члена Ученого совета Филологического факультета Тартуского университета присутствовало шестнадцать. Были зачитаны поступившие в Совет отзывы: от группы пушкиноведения ИРЛИ (Пушкинского Дома) АН СССР, от кафедры русской литературы Псковского педагогического института, а также от Л.Я. Гинзбург, В.А. Грехнева, Н.В. Измайлова, Б.О. Кормана, Г.В. Краснова, Б.С. Мейлаха и И.М. Семенко, высоко оценивших диссертацию Л.С. Сидякова.
Гораздо более критически отнесся к ней первый официальный оппонент Г.П. Макогоненко. Отметив в начале своего пространного выступления, что диссертация Сидякова представляет собой «фундаментальный и масштабный труд», он сосредоточился на ее недостатках. Они, по мнению Макогоненко, объясняются тем, что автор работы следует выдвинутой Б.М. Эйхенбаумом в 1921 г. идее перехода Пушкина от поэзии к прозе. Она увлекает Сидякова на путь «сомнительных умозаключений», тогда как многое в этой идее «бесспорно устарело, а кое-что и ошибочно, что несомненно объясняется временем ее написания». Дело не во взаимодействии поэзии и прозы. Главное - это «реализм Пушкина», преобразовавший его поэзию и открывший «перед нею новые, ранее неведомые ей возможности в познании, исследовании жизни и человека».
Обстоятельный ответ Л.С. Сидякова, в котором он объяснял, что речь в диссертации идет вовсе не о переходе Пушкина к прозе, а об изменявшемся соотношении поэзии и прозы в творчестве Пушкина, едва ли убедил Г.П. Макогоненко, воспитанного на незыблемых ценностях советского литературо-
ведения середины XX века. Дискуссия Сидякова с Макого-ненко - типичный спор новатора с «охранителем». Этим она и интересна.
О становлении и развитии реалистического метода как генеральной линии пушкинского творчества говорил и второй официальный оппонент В.А. Мануйлов. Вместе с тем в его отзыве есть и важные замечания о «недостаточном внимании» автора диссертации к стилистике и поэтике пушкинской поэзии и прозы. В.А. Мануйлов отмечал и «приглушение» анализа различий стихотворной и нестихотворной, прозаической, речи. Особо подчеркнута «недооценка» специфики «романа в стихах», который занимает в диссертации ключевое место. Впрочем, все эти претензии к диссертации не мешают оппоненту оценить ее как «оригинальный и плодотворный вклад в изучение творчества Пушкина».
И наконец, последним из официальных оппонентов выступил Ю.М. Лотман.
Его отзыв вдвое короче отзыва Мануйлова и в три раза короче отзыва Макогоненко. В то же время он весьма содержателен, а вопросы, поставленные Ю.М. Лотманом перед Л.С. Сидяковым, сохраняют свою актуальность. Это и обусловило наше намерение напечатать отзыв Юрия Михайловича Лотмана, который публикуется по машинописной копии, хранящейся в личном архиве Ю.Л. Сидякова.
ОТЗЫВ
ОФИЦИАЛЬНОГО ОППОНЕНТА НА РУКОПИСЬ ДИССЕРТАЦИИ Л.С. СИДЯКОВА «ПРОЗА И ПОЗЗИЯ ПУШКИНА.
СООТНОШЕНИЕ И ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ», представленную Ученому Совету филологического факультета
Тартуского государственного университета на соискание ученой степени доктора филологических наук1
Рецензируемая работа представляет собой машинопись установленного объема (379 стр.), разделенную на Введение, четыре2 главы (1. Пушкинская концепция прозы и поэзии. У ис-
1 Текст отзыва © Ее ей ЭетшоШсауагати.
2 Очевидная описка: на самом деле глав в диссертации Л.С. Сидякова пять (см. далее).
токов пушкинской прозы; 2. На пути к прозе. «Евгений Онегин» и эволюция пушкинского стихотворного повествования; 3. «Евгений Онегин», «Полтава» и «Арап Петра Великого»; 4. Незавершенная проза рубежа 1830-х годов и опыт «Евгения Онегина»; 5. Последние главы «Евгения Онегина», «Домик в Коломне» и «Повести Белкина») и Заключение.
Пушкиноведение давно уже и вполне справедливо рассматривается как передовой отряд советского литературоведения, достижениями или трудностями которого измеряется общий уровень советской науки о литературе. Тем более заметно, что последние десятилетия эта привычно авангардная роль пушкинистики начинает заметно снижаться. В определенном смысле это закономерно, поскольку связано с развитием и продвижением вперед других участков литературоведческого фронта. Однако нельзя не заметить, что в своем развитии науки о Пушкине замечается некоторое замедление.
Выход из создавшегося положения, видимо, следует искать в двух направлениях: с одной стороны, должно суммировать исключительно богатое, но распыленное наследие науки о Пушкине предшествующего этапа, с другой, ощущается настоятельная потребность выдвижения новых идей, создание свежих концепций, осмысляющих проблемы на уровне современной науки. Рецензируемая диссертация как по теме, избранной ее автором для исследования, так и по организующим ее сквозным концепциям соответствует этим двум требованиям. Л.С. Сидяков, с одной стороны, подошел к своей задаче как к синтетической и исключительно внимательно, с большой тщательностью подытожил все сделанное его предшественниками. С другой стороны, он положил в основу работы оригинальную концепцию, которая позволила ему не только обнаружить целый ряд новых и исключительно интересных феноменов пушкинского творчества, прежде ускользавших от зрения исследователей, но и в значительной мере пересмотреть трактовку привычных уже в пушкинистике фактов и явлений.
В основу диссертации Л.С. Сидякова положены сквозные концепции единства пушкинского творчества - путь Пушкина рассматривается автором не как механическая сумма произведений, а как органическое целое, организованное определенной эволюционной логикой. Подобный подход сам по себе не является уникальным: в лучших трудах советских и зарубежных пушкинистов мы также встречаемся со стремлением
раскрыть творческий путь Пушкина в его органическом единстве. Новым является стремление положить в основу такого единства идею органического взаимовлияния прозы и поэзии в творчестве Пушкина.
Проза и поэзия трактуются A.C. Сидяковым, вслед за Белинским, и в собственно-жанровом значении этих понятий, и в более широком, как определенный способ отражения действительности. Такой подход позволяет разрушить стену между этими явлениями, воздвигнутую литературоведческой традицией, и рассмотреть их в подлинно диалектическом единстве. Автор исключительно убедительно показывает, что идея пушкинской прозы зародилась не как внешнее и категорическое отрицание «поэтического» этапа его творчества, а было органическим порождением специфического взгляда Пушкина на поэзию. Одновременно оказывается решительно несостоятельным бытующее в научной литературе представление о поэтическом периоде как выражении романтизма и переходе к прозе как автоматическом следствии реалистических установок позднего Пушкина. Диссертант вскрыл значительно более глубокие, сложные и диалектически-противоречивые закономерности отношения этих двух ведущих категорий пушкинского творчества.
Другим исключительно интересным и, безусловно, оправдавшим себя, хотя и с первого взгляда кажущимся парадоксальным, концепционным решением диссертации является то, что в центр проблемы соотношения «поэзия-проза» поставлен «Евгений Онегин». Пушкинский роман в стихах дан в диссертации не как один из этапов, промежуточное звено между «южными» романтическими поэмами и «зрелым» творчеством 1830-х гг. (именно такой взгляд укоренился при построении эволюционных концепций пушкинского творчества; при таком подходе «Евгений Онегин» получает значение определенного этапа, пройденного Пушкиным ради других, творчески более высоких достижений. Именно к такому выводу подводит читателя автор одной из наиболее глубоких концепций творчества Пушкина Г.А. Гуковский). Л.С. Сидяков видит в «Евгении Онегине» подлинный центр творчества Пушкина, фокус, в котором сходятся все линии предшествующего творчества и, одновременно, зерно последующего творческого развития. Исключительно убедительны те страницы, на которых диссертант показывает, в какой мере новации пушкинского творчества в период между «Графом Нулиным» и «По-
вестями Белкина» определены идейно-художественными потенциями «Евгения Онегина». Одновременно диссертант демонстрирует и противоположный процесс: «Евгений Онегин» -не неподвижный и замкнутый в себе, а динамический и открытый художественный мир. Пушкинский роман в стихах испытывает, в свою очередь, постоянное воздействие творческих импульсов, идущих от мира прозы.
Одновременная целостность концепции автора и его умение гибко реагировать на сложные и не всегда поддающиеся жесткой систематизации факты творчества Пушкина делает исследование Л.С. Сидякова подлинно научным, т.е. в максимальной степени адекватным изучаемому объекту.
Сказанное относительно диссертации как целого должно быть дополнено указанием на исключительное богатство в ней частных разысканий, конкретных интересных и убедительных наблюдений и концепционно оправданных сопоставлений.
Из всего изложенного выше вытекает, что, по убеждению оппонента, рецензируемая диссертация безусловно дает ее автору право на присуждение ему искомой степени доктора филологических наук.
Это не означает, что на взгляд оппонента диссертация полностью свободна от недостатков или не вызывает желания вступить в дискуссию с ее автором.
Во-первых, в работе столь широкого диапазона хотелось бы видеть более подробное освещение проблем, прямо не входящих в объект исследования диссертанта, но все же имеющих к нему определенное отношение. Так, например, драматургия Пушкина сразу же оказалась полем, на котором скрестили свои шпаги проза и поэзия. В аналогичном, хотя, по существу, глубоко противоположном положении оказалось пушкинское письмо как определенный жанр литературы. Явления эти можно было бы сопоставить с проблемой использования разных форм двуязычия и диалогических конструкций. В рецензируемой работе эти вопросы частично затронуты, но менее подробно, чем этого хотелось бы.
Желательно было бы также, чтобы вопрос специфики прозаического и поэтического повествования и путей образования «гибридных» форм, связанных с их взаимовлиянием, получил в работе более подробное рассмотрение. Л.С. Сидяков исключительно интересно и подробно проанализировал систему взглядов Пушкина на соотношение этих двух творческих стихий. Желательно было бы методом текстового анализа про-
иллюстрировать, какими путями и в какой мере эти пушкинские воззрения реализовывались в его творческой практике. Там, где автор производит подобный анализ текста, например, при рассмотрении «Разговора книгопродавца с поэтом», он добивается исключительно интересных и убедительных результатов. Удачным представляется также рассмотрение «Послания к Дельвигу». Однако в обоих случаях антитеза «проза-поэзия» рассматривается в жанрово-тематическом плане. Интересно было бы рассмотреть стилистический, эвфонический и другие уровни противопоставления.
Исключительно удачной представляется вторая глава. Можно с полной определенностью сказать, что по степени подробности и убедительности анализа генезиса пушкинской прозы она не находит себе параллелей во всей обширной пушкиниане, насколько она известна оппоненту. Заслуживает внимания анализ того, как в ходе стихотворного повествования в «Евгении Онегине» рождается многоплановость и полифонизм, которые в дальнейшем сделаются определяющими элементами пушкинской прозы.
Рассмотрение воздействия «Евгения Онегина» на «Полтаву» и «Арапа Петра Великого» представляется интересным и убедительным. При этом следует подчеркнуть, что сравнение последнего с «Онегиным» никем еще в научной литературе не предпринималось, хотя, как показал диссертант, для этого имеются глубокие основания. Вероятно, имело бы смысл рассмотреть отражение в «Арапе Петра Великого» и VII-й гл.<аве «Евгения Онегина»> все более волновавшей Пушкина в этот период проблемы «Россия и Запад». Сложное противоречие характера Онегина разложено в историческом романе на ряд отдельных противопоставлений: «старина - новизна», «Россия - Запад», «народное начало - искусственная цивилизация». При этом расположение положительных и негативных оценок в этих двух произведениях не совпадает, а сложно соотносится. Это еще раз подтверждает основной тезис диссертанта. Остается лишь пожелать, чтобы этот раздел работы получил в дальнейшем более подробный и детализованный вид, что значительно увеличило бы его весомость.
К недостаткам работы следует отнести ее сжатость, порой переходящую в лапидарность. Чувствуется, что автор находился в тисках пресловутой нормы диссертационного листажа и не давал простора своей системе доказательств. Особенно пострадала от этого, как представляется, последняя глава.
Исключительно сложная и противоречивая ткань «Повестей Белкина» не без ущерба втиснулась в объем, отведенный ей в диссертации. Здесь многие вопросы оказались опушенными. Так очень интересно было бы узнать, почему, отказавшись для «Домика в Коломне» от онегинской строфы, Пушкин прибегает здесь к октаве (и более: почему поэтическое повествование новеллистического типа во всей европейской поэзии той поры - Пушкин, Байрон, Мюссе, Лермонтов и проч. - тяготеет к строфизму в его наиболее отмеченных, не нейтральных, а резко ощутимых, формах) и имеются ли этой закономерности какие-либо параллели в структуре прозаической новеллы того типа, который в России создавал Пушкин, а на Западе, например, Мериме.
Общие выводы работы убедительны. Желательно было бы резче выделить причины, по которым, по мнению автора, «диалог поэзии и прозы» в русской литературе 1840-1860 - х гг. все же увенчался победой прозаического начала.
Очевидно, что высказанные критические замечания имеют характер добавлений и не колеблют общего весьма высокого мнения оппонента о рецензируемой работе, которая, вне всяких сомнении, дает ее автору доц. Л. С. Сидякову право на искомую степень доктора филологических наук.
Ю. Лотман Доктор филологических наук, проф<ессор>
22 ноября 1975
Приводим и ответ Л. С. Сидякова:
Я искренне благодарю своего уважаемого оппонента за его отзыв на мою работу, содержащий в себе чрезвычайно ценные идеи и суждения. Ю.М. Лотман поднял интересные вопросы. Он глубоко проник в замысел моей работы, и это позволило ему отметить неучтенные мною и нереализованные возможности изучения. Требования, предъявленные им к диссертации, вполне правомерны; я только хочу отметить, что не стремился так далеко выходить за очерченный мною круг материалов, как это мыслится целесообразным оппоненту. Особенно это касается драматургии Пушкина, которая, как и лирика, сознательно обходится мною, хотя, может быть, и с меньшими основаниями. Кроме «Бориса Годунова», рассмотренного мною по совершенно конкретному поводу, я и не стремился поднимать ее, хотя в конечном итоге это и явится необходимым при полном охвате темы. То же в значительной
мере относится и к тем задачам, которые намечены Ю.М. Лотманом и в отношении исследования «гибридных» форм. Их специальное исследование вне той сравнительно узкой цели, которую я перед собой ставил в первой главе диссертации, должно, естественно, предусмотреть и те уровни, которые называет оппонент.
Чрезвычайно интересны задачи, выдвигаемые им для дальнейшего исследования «Арапа Петра Великого» в связи с «Евгением Онегиным» и «Домиком в Коломне» в соотношении с широкой поэтической и прозаической традициями. Пока же подробного ответа на возникающие у оппонента вопросы, априорно, до исследования замеченной им проблемы, дать, к сожалению, не представляется возможным. Приходится лишь пожалеть, что некоторые из них не пришли в голову диссертанту, пока он писал свою работу.
В заключение я еще раз благодарю своего уважаемого оппонента за его стимулирующий к дальнейшим размышлениям отзыв3.
В голосовании по присуждению Л.С. Сидякову ученой степени доктора филологических наук приняло участие 16 членов Ученого совета Филологического факультета Тартуского университета. 15 из них проголосовало за присуждение ему искомой степени и только один был против.
3 Печатается по Протоколу заседания Ученого совета Филологического факультета Тартуского гос. университета N058 от 27.ноября 1975 г. (см.: Исторический архив Эстонии (ЕАА). Ф.5311. Д.27. Л.145). Выражаем благодарность сотрудницам архива Татьяне Шор и Леэни Сеппинг за помощь в работе.
