CC BY
86
УДК 94(47).084.3/5:378
Е.В. Никуленкова
Оценка текущей работы слушателей Института красной профессуры в 1920-е гг.
В статье рассматривается деятельность Института красной профессуры, занимавшегося подготовкой преподавателей по общественным наукам. В частности, показано, как в 1920-е гг., при отсутствии оценок и экзаменов, проводилась аттестация слушателей института.
The article discusses the Institute of Red Professors involved in the preparation of teachers of social studies. In particular, it is shown how in the 1920s, in the absence of assessments and examinations, cerfication of students of the Institute was carried out.
Ключевые слова: Институт красной профессуры, высшее образование в 1920-е гг., учебная работа, партийная работа, семинарская работа.
Key words: Institute of Red Professors, higher education in the 1920s, academic work, political work, seminary work.
Институт красной профессуры был создан в Москве в 1921 г. [8; 9]. Он должен был заниматься подготовкой марксистской профессуры. Как представлялось, «красный профессор» - это марксист, большевик, сочетающий в себе навыки преподавателя, научного и партийного работника, активный участник современной политической борьбы, а не академический, «кабинетный» ученый. Поэтому особенностью института стало включение в учебный процесс не только академической и педагогической, но и партийной работы [8, с. 30-38].
В институт должны были принимать прежде всего членов РКП(б), имевших высшее образование. Правда, к первым испытаниями были допущены и лица, не окончившие вузов, а также беспартийные. Это было связано с опасением, что из числа партийной молодежи не найдется достаточного количества образованных претендентов [11]. В 1922 г. для поступления в институт требовалось иметь рекомендацию от ЦК или губкома партии и минимум трехлетний партийный стаж [5]. В 1924 г. партийный стаж был увеличен до пяти лет [3. Оп. 1. Д. 98. Л. 12].
Для приема лиц в ИКП была создана мандатная комиссия, в которую входили представители от ЦК РКП(б), правления и слушателей института. О каждом кандидате она выносила постановление. При положительном решении мандатной комиссии, соискатели до-
© Никуленкова Е.В., 2014
пускались к представлению самостоятельной письменной работы по избранной специальности, которая должна была доказать способность поступающего к научному исследованию. Те, чьи работы признавались удовлетворительными, допускались к устному коллоквиуму по теоретической экономии, философии, истории русской и всеобщей [3. Оп. 1. Д. 2. Л. 76; Д. 98. Л. 12]. Выпускники вспоминали, что приемные испытания в ИКП были очень трудными [2, с. 258; 13, с. 122]. Высокие академические требования, предъявляемые при поступлении, способствовали тому, что принимались преимущественно служащие.
В 1920-е гг. в Институте красной профессуры не было общих курсов по специальности - изучались лишь отдельные темы. Основной и практически единственной формой обучения была работа в семинарах. Слушатели самостоятельно разрабатывали какой-либо вопрос и принимали участие в обсуждении докладов. Обычно за учебный год необходимо было подготовить два научных доклада. Лекционных курсов практически не было или они объявлялись необязательными [3. Оп. 1. Д. 2. Л. 50, 54; Д. 53. Л. 11-12]. Считалось, что в условиях дефицита преподавателей-коммунистов будет лучше, если партийная молодежь самостоятельно займется разработкой тех или иных вопросов, чем поручать чтение лекций беспартийной профессуре.
Помимо семинарской, слушатели должны были вести партийную и педагогическую работу. Практическая деятельность являлась частью учебного процесса и учитывалась при переводе с одного курса на другой. Педагогическая работа предполагала проведение занятий в вузах, на рабфаках, подготовительном отделении ИКП. Партийная работа включала в себя преподавание в районных партшколах, руководство марксистскими кружками на предприятиях, агитационные выступления. Кроме того, икаписты активно участвовали в деятельности института: входили в состав правления, обсуждали учебные планы, проводили академические и партийные «чистки» слушателей, оценивали работу руководителя семинара и могли требовать его замены [3. Оп. 1. Д. 2. Л. 9; Д. 193. Л. 1, 13, 15].
В 1923/24 уч. г. М.Н. Покровский отмечал: «При кажущейся "академичности" вся работа [ИКП] теснейшим образом связана с одной из главнейших "текущих задач партии" - борьбой на идеологическом фронте. Никаких уклонений в сторону "чистой" науки Институт не допускает... Большое время, посвящаемое... чисто теоретическим занятиям, грозит опасностью отрыва от масс и массовой партийной работы, до сих пор эта опасность счастливо устранялась интенсивным участием слушателей ИКП в партработе.» [3. Оп. 1. Д. 100. Л. 6-7].
Большое количество времени, отводимого на партийную работу, таким образом, рассматривалась как гарантия полноценной марксистской подготовки. В то же время загруженность практической
деятельностью часто приводила к невыполнению академических требований. В связи с этим срок обучения в ИКП в 1924 г. был продлен с трех до четырех лет. Последний год предназначался для написания диссертации. Правда, выпускница ИКП, историк Э.Б. Генкина вспоминала, что, когда она училась - а она закончила четырехлетний курс обучения - диссертации никто не писал [2, с. 262]. В 1928-1930 гг. одновременно с выпуском слушателей, прошедших четырехлетний курс обучения, проводились и выпуски «красных профессоров», окончивших трехлетний курс [3. Оп. 1. Д. 138. Л. 17-26; Д. 336. Л. 46-47].
Семинарская работа (доклады, участие в обсуждении) являлась материалом для академической оценки. В 1920-е гг. в ИКП не было ни переводных экзаменов, ни отметок. Формой контроля был учет докладов и выступлений. В «Инструкции о порядке оценки академической работы слушателей» указывалось, что оценка докладов должна даваться по следующей схеме: «а) оценка с методической стороны, б) объем проработанной литературы (русской и иностранной) и источников, в) способность критического отношения к материалу, г) построение доклада, д) общая оценка» [3. Оп. 1. Д. 53. Л. 34]. «Оценка с методической стороны» предполагала оценку того, насколько работа написана с точки зрения марксистской методологии. При обсуждении академической работы, порой слушатели отмечали, что именно это и есть их "больное место"» [3. Оп. 1. Д. 338. Л. 4]. Академическую работу оценивали руководитель семинара и его участники. Если их взгляды расходились, то обе стороны могли подавать в правление особое мнение [3. Оп. 1. Д. 2. Л. 96-100].
Непременным условием зачета доклада исследовательского семинара была работа по источникам. Слушатели должны были использовать документы, привлекать иностранную литературу, архивные материалы. Это было связано не только с новизной подхода, но и с тем, что многие вопросы освещались впервые. Э.Б. Генкина вспоминала, что при обсуждении ее доклада «Февральский переворот» в 1926 г. в семинаре по истории Октябрьской революции, которым руководил ректор института историк М.Н. Покровский, последний сказал: «Это не исследование..., ибо мало архивов, особенно фондов Западного фронта и Ставки, а без архивов и их глубокого изучения нет исследования» [2, с. 263].
Оценка партийно-педагогической работы давалась членами бюро ячейки коммунистов и общим собранием слушателей-коммунистов. Иногда проводились дополнительные проверки состава и работы слушателей ИКП со стороны ЦК РКП(б). Так, например, была организована проверка слушателей в 1923 и 1924 гг. В инструкции, подготовленной для работы аттестационной комиссии летом 1923 г., отмечалось, что при составлении характеристик необходимо учитывать партийную и советскую работу слушателей
[3. Оп. 1. Д. 102. Л. 1]. Правда, указывалось, что оценка академической работы имеет решающее значение.
Вот, например, характеристика, которую аттестационная комиссия в 1923 г. дала слушателю исторического отделения, будущему историку, второму декану исторического факультета ЛГУ С.М. Дубровскому: «На организационной партийной работе не был. Крупной советской работы не вел. В гражданской войне не участвовал. Занимался преимущественно педагогической работой, в которой имеет большой опыт. Наибольшие симпатии питает к литературной работе, в которой проявляет способности (написал ряд статей и популярную книжку, выходящую вторым изданием), в области научной работы обладает усидчивостью и имеет все задатки будущего хорошего исследователя. Обнаруживает сильный уклон к академизму, и в личной жизни - индивидуализму. К партийным обязанностям относится формально.» [3. Оп. 1. Д. 102. Л. 1-9].
Допущение к поступлению в ИКП в первом приеме беспартийных привело практически сразу же к постановке вопроса об их отчислении. В этом выразилось убеждение в том, что коммунист уже имеет определенную марксистскую подготовку. Беспартийные же, как предполагалось, такую подготовку не имеют, поэтому их стремились исключить из института. Во время проверки слушателей летом 1923 г. слушателю экономического отделения А.В. Яковлеву, например, была дана следующая характеристика: «Проявил себя в академической работе недостаточно активным. Как беспартийный особого доверия не внушает. Пытался отбояриться от педагогической работы, мотивируя это тем, что считает для себя более удобным и целесообразным заниматься работой по самообразованию. Красным профессором никогда не будет» [3. Оп. 1. Д. 2. Л. 103].
Помимо беспартийных, в 1922-1923 гг. исключили и слушателей, недостаточно активных в партийной работе, несмотря на то, что их академическая работа была вполне удовлетворительной. Особенно широко весной-летом 1923 г. обсуждались вопросы об исключении из института слушателей философского отделения Г.И. Григорова и Л.Я. Зивельчинской. Последняя получила высокую оценку академической работы -руководитель семинара Л.И. Аксельрод назвала ее одной из лучших своих учениц [3. Оп. 1. Д. 102. Л. 98; 12. Оп. 60. Д. 503. Л. 32]. Но аттестационная комиссия отмечала, что Л.Я. Зивельчинская в своих докладах и выступлениях проводила «явно немарксистские тенденции», поэтому «.никогда не будет преподавателем ортодоксально-материалистического направления» [3. Оп. 1. Д. 2. Л. 101]. Л.Я. Зивельчинская была отчислена из ИКП, но после отчисления она продолжила свою научную работу в РАНИОН (Российской ассоциации научно-исследовательских институтов общественных наук) [1. Оп. 3. Д. 294. Л. 6-13].
Часто на решение вопроса об исключении влияли личностные отношения между слушателями. Это было связано с тем, что сами слушатели составляли аттестационную комиссию. Некоторые икаписты после «чистки» 1922 г. протестовали против «обстановки дрязг», заявляли, что они были «.терроризированы старыми партийными товарищами». Поэтому предлагалось устранить слушателей от работы комиссии или ограничиться только академической проверкой [14. Оп. 1. Д. 2. Л. 29-30]. Несмотря на это, весной 1923 г. была создана аттестационная комиссия, в которую входили семь слушателей института: И.П. Капитонов, Я.Э. Стэн, И.С. Фендель, А.И. Стецкий, А.Я. Троицкий, А.Н. Слепков, С.Н. Радин [14. Оп. 1. Д. 5. Л. 9]. Рассмотрев материалы академической, партийной и педагогической работы икапистов, они выносили заключение, которое рассматривалось на заседании бюро ячейки коммунистов ИКП, а затем утверждалось правлением института.
Примером влияния личностных отношений на решение вопроса о продолжении обучения в институте является исключение из ИКП слушателя философского отделения Г.И. Григорова. Упомянутая комиссия дала ему характеристику, в которой указывалось, что он «.проявил себя в академическом отношении как весьма посредственный, мало подготовленный.» слушатель. Относительно партийно-педагогической работы было отмечено его «.излишнее и недопустимое внимание к материальным условиям работы.», так как она, «как правило, не оплачивается» [3. Оп. 1. Д. 2. Л. 101]. В связи с этим правление приняло решение отправить его на массовую партийную работу. Слушатели первого курса философского отделения, на котором учился Г.И. Григоров, обратились к руководству института с просьбой пересмотреть это постановление, указывая, что он является одним из наиболее способных участников семинаров (подобное мнение высказали и преподаватели - П.И. Лященко и Л.И. Аксельрод). Слушатели отмечали, что и в партийном отношении Г.И.Григоров проявил себя «в лучшем смысле» [12. Оп. 60. Д. 503. Л. 15-18]. Против его исключения выступали и работники Агитпропа Сокольнического райкома партии, и член Президиума ВЦСПС В.В. Косиор. Они доказывали необоснованность обвинения Г.И. Григорова в шкурничестве, объясняя, что разговор об оплате его лекционных часов был до его поступления в иКп и связан с его тяжелым материальным положением - на его обеспечении находились безработная жена и двое малолетних детей [12. Оп. 60. Д. 503. Л. 18, 21]. В.В. Косиор направил заявление в ИКП и в комиссию ЦК РКП(б), в которых отмечал, что обвинения Г.И. Григорова в «шкурничестве и недостаточных академических способностях» опровергнуты фактами. Выдвинутые же бюро ячейки коммунистов упреки в «экспансивном характере и нетактичности» не могут быть
поводом для «чистки», так как ранее подобные замечания не делались. В.В. Косиор заметил, что этот случай свидетельствует о том, что жалобы на «ненормальные приемы», которыми пользуется комиссия по «чистки» ИКП, имеют основание. Он считал, что действительная причина отчисления Г.И. Григорова заключается в том, что у члена аттестационной комиссии, слушателя философского отделения Я.Э. Стэна были с ним «личные счеты» [12. Оп. 60. Д. 503. Л. 34-36]. Несмотря на это, Г.И. Григоров все же покинул институт.
В 1924 г. аттестационная комиссия также пыталась исключить слушателей, которые успешно справлялись с академической работой, но у них были проблемы с партийным стажем [3. Оп. 1. Д. 102. Л. 1-11]. В связи с этим заведующий Агитпропом ЦК РКП(б) С.И. Сырцов обратился с просьбой пересмотреть решения комиссии о Н.А. Кареве, С.Д. Куниском, С.М. Моносове, Х.Г. Лурье, И.К. Лупполе, С.М. Дубровском, так как все они являются «ценными научными работниками» [12. Оп. 1. Д. 772. Л. 4-5]. Все перечисленные выше слушатели институт закончили.
В первой половине 1920-х гг. оценка академической работы слушателей ИКП давалась участниками семинаров (и преподавателем и слушателями), оценка же партийно-педагогической работы -членами бюро ячейки и общим собранием слушателей-коммунистов. Но во второй половине 1920-х гг. участники семинаров, давая характеристику академической, стали делать попытки одновременно оценить и партийную работу слушателей. Так, в мае 1927 г. собрание слушателей третьего курса исторического отделения рассматривало вопрос об академической проверке. Поступило предложение, давая оценку семинарской работе, отмечать и партийно-политическую выдержанность икапистов. Большинством голосов оно было отклонено, хотя на других факультетах такая практика уже существовала. Решено было давать оценку по следующим критериям: а) способность к научно-исследовательской работе, б) педагогические способности, в) академическая активность, г) выполнение формальных академических требований [3. Оп. 1. Д. 338. Л. 12-14].
В 1929-1930 гг. академическая работа уже окончательно рассматривалась как «основная партийная обязанность» слушателей. Поэтому академическая проверка в этот период все больше напоминала партийную. В июне 1928 г. участники семинара, работавшего под руководством экономиста И.И. Рубина, давали такие оценки друг другу, например, Л.З. Мехлису: «Согласиться с характеристикой, данной преподавателем. Партийно выдержан. Активен. Перевести на 2-ой курс, обязав представить второй доклад». О партийной выдержанности говорилось во всех характеристиках [3. Оп. 1. Д. 487. Л. 4]. Такая же ситуация наблюдалась и в 1929 г. В то же время, большая загруженность
партийной деятельностью, «правильные» политические взгляды являлись некоторой «заменой» недостаточно активной академической работы. Так, слушателю Н.Д. Демидову в 1929 г. была дана следующая характеристика: «Тов. Демидов занимает правильную партийную политическую линию. Активный и выдержанный партиец. В виду перегруженности партийной и практической работой, что вызвало невозможность участия в нормальной академической работе, считать необходимым оставление т. Демидова на второй год на первом курсе. Предложить тов. Демидову в будущем году активно работать по линии академической» [3. Оп. 1. Д. 487. Л. 9]. Оценку научной и одновременно партийной работы давали и участники других семинаров.
Таким образом, в 1920-е гг. в Институте красной профессуры при оценке текущей работы слушателей и решении вопроса о продолжении обучения в ИКП учитывалась характеристика не только академической, но и партийной работы. Последняя оценка часто играла важную роль. Это объяснялось спецификой данного учебного заведения, стремившегося подготовить «новый тип ученого» -«красного профессора» - большевика, принимающего активное участие в политической жизни страны.
Список литературы
1. Архив Российской академии наук (АРАН). Ф. 350.
2. Генкина Э.Б. Воспоминания об ИКП // История и историки: историограф. ежегодник. - 1981. - М., 1985. - С. 257-273.
3. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 5284.
4. Гуковский А.И. Как я стал историком // История СССР. - 1965. - № 6.
5. Институт красной профессуры // Правда. -1922. - 11 июля.
6. К истории Института красной профессуры. Документы / подг. С.М. Дубровский и Д.В. Романовский // Ист. архив. - 1958. - № 6. - С. 73-90.
7. Мехлис Л.З. Институт красной профессуры и проблема кадров // Парт. строительство. - 1930. - № 2(4). - С. 24-27.
8. Никуленкова Е.В. Академическая и партийная работа слушателей Института красной профессуры в 1920-е годы // Вестн. Ленингр. гос. ун-та им. А.С. Пушкина: науч. журн. - № 3(7). Сер. история. - СПб., 2007. - С. 30-38.
9. Никуленкова Е.В. Институт красной профессуры: структура и организация учебного процесса (1921-1930 гг.) // Петерб. ист. школа: альманах. Прил. к журн. для ученых «Клио». Третий год выпуска. Памяти Е.Р. Ольховского. - СПб., 2004. - С. 414-424.
10. Покровский М. Институт красной профессуры (к первой годовщине) // Правда. - 1922. - 2 дек.
11. Покровский М.Н. Десятилетие Института красной профессуры // Правда. - 1931. - 11 февр.
12. Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ). Ф. 17.
13. Сидоров А.Л. Некоторые размышления о труде и опыте историка // История СССР. - 1964. - № 3. - С. 118-138.
14. Центральный архив общественно-политической истории Москвы (ЦАОПИМ). Ф. 474.
