CC BY
61
УДК: 616.89-008
ОТРАЖЕНИЕ СУИЦИДАЛЬНОЙ АКТИВНОСТИ В СТАТИСТИЧЕСКОЙ ОТЧЕТНОСТИ
С.В. Давидовский, А.И. Старцев, Н.А. Березовская, Е.В. Мартынова, Ю.Е. Разводовский
ГУО "Белорусская медицинская академия последипломного образования", г. Минск, Беларусь ГУ «Республиканский научно-практический центр психического здоровья", г. Минск, Беларусь Комитет по здравоохранению Мингорисполкома, г. Минск, Беларусь
УЗ «Витебский областной клинический центр психиатрии и наркологии», г. Витебск, Беларусь ГОУ «Гродненский государственный медицинский университет», г. Гродно, Беларусь
Контактная информация:
Давидовский Сергей Владимирович - кандидат медицинских наук. Место работы и должность: доцент кафедры психотерапии и медицинской психологии ГУО "Белорусская медицинская академия последипломного образования". Адрес: Республика Беларусь, 220013, г. Минск, ул. П. Бровки, 3, корп. 3. Телефон: +375 (17) 290-98-19, электронный адрес: davidouski@yandex.ru
Старцев Александр Иванович - директор ГУ «Республиканский научно-практический центр психического здоровья». Адрес: Республика Беларусь, г. Минск, Долгиновский тракт, 152 . Телефон: +375 (17) 289-80-48, электронный адрес: rkpb@maiLbelpak.by
Березовская Наталья Анатольевна - кандидат медицинских наук. Место работы и должность: главный внештатный специалист по психотерапии Комитета по здравоохранению Мингорисполкома. Адрес: Республика Беларусь, г. Минск, ул. Маяковского, 22, корп. 2. Телефон: +375 (17) 223-72-75
Мартынова Елена Валерьевна - кандидат медицинских наук. Место работы и должность: главный врач УЗ «Витебского областного клинического центра психиатрии и наркологии». Адрес: Республика Беларусь, 211300, Витебский район, п. Витьба, ул. Центральная, 1а. Телефон: 8-0212-69-30-01, электронный адрес: VOPD@vitebsk.by
Разводовский Юрий Евгеньевич - кандидат медицинских наук. Место работы и должность: старший научный сотрудник научно-исследовательской лаборатории УО «Гродненский государственный медицинский университет». Адрес: Республика Беларусь, 230009, г. Гродно, ул. Горького, 80. Телефон: +375-152-70-18-84, электронный адрес: razvodovsky@tut.by
В работе обсуждается проблема надёжности статистических данных уровня самоубийств. В 2016 году, по сравнению с предыдущим 2015 годом, в Республике Беларусь был отмечен рост суицидальной активности на 19% (с 18,3 до 21,5 на 100 тыс. населения) на фоне устойчивой тенденции к снижению уровня данного показателя. Существенный рост уровня суицидов в Беларуси в 2016 г., не согласующийся с региональным трендом, в какой-то мере может быть связан с отсутствием унифицированного подхода к диагностике и статистическому учету суицидальной активности.
Ключевые слова: суициды, статистика, надежность, Беларусь
Суицид считается актуальной медико-социальной проблемой в большинстве стран мира [6, 7, 9-16], являясь второй ведущей причиной смерти среди молодых людей в возрасте 15-29 лет [1]. Самоубийства происходят на протяжении всего жизненного цикла, но особенно характерны для возраста 45 лет и старше [12]. В Республике Беларусь суициды являются ведущей причиной смертности в категории смертности населения от внешних причин, превышая смертность от дорожно-транспортных происшествий и пожаров вместе взятых [3, 4].
Проведённый анализ уровня суицидальной активности среди жителей г. Минска за 8 лет (с 2008 по 2015 гг.) показал, что для суицидентов
характерно преобладание лиц мужского пола (соотношение женщин к мужчинам - 1:4), преобладающий возраст - 46-60 лет, основной способ совершения суицида - повешение (75%). На психиатрическом или наркологическом учёте данные лица, как правило, не состояли [2]. Представленные данные коррелируют с соответствующими данными по Российской Федерации и Украине, в странах с похожей этнокультурной ситуацией и динамикой суицидов в постсоветский период [21]. В Украине, средний возраст лиц, совершивших суицид, составил 48,3 года, а основным способом совершения суицида в этой стране является повешение [17]. В Российской Федерации кривая уровня смертности имеет 2
пика - 45-55 лет и старше 80; соотношение женщин к мужчинам составляет 1:5,2; преобладающим способом ухода из жизни было повешение [1]. Преобладание данного способа самоубийств характерно не только для постсоветских стран, включая Литву, Латвию, Эстонию, но и для ряда стран восточной Европы (в Польше до 91% самоубийств совершается путем самоповешения, в Румынии - 76%) [18].
Эпидемиологические данные свидетельствует об определённых региональных различиях показателя смертности от суицидов, которые касаются как половозрастной структуры (в Китае распространенность самоубийств среди женщин традиционно выше, чем среди мужчин), так и преобладающего способа ухода из жизни (в США ведущий способ ухода из жизни - применение огнестрельного оружия, в Гонконге -падение с высоты) [19].
В 2016 году, по сравнению с предыдущим годом, в Республике Беларусь был отмечен рост суицидальной активности на 19% (с 18,3 до 21,5 на 100 тыс. населения). Причём рост данного показателя был обусловлен в основном за счет двух регионов республики: г. Минска (на 127 случаев) и Витебской области (на 186 случаев), что в целом составило 313 случаев или 96% от общего количества случаев, обеспечивших рост. Кроме того, рост уровня суицидов был обеспечен, в основном, за счёт городского населения (244 случая или 75% от общего количества случаев обеспечивших прирост).
Проведенный анализ имеющейся информации выявил резкое изменение в структуре способов совершения суицида. Согласно данным статистической отчетности за 2016 год, в г. Минске отмечено резкое увеличение количества случаев самоубийств, обусловленных падением с высоты - 28% от общего количества всех случаев. В прошлые годы этот показатель составлял не более 10%. Значительно уменьшилось количество суицидов, обусловленных повешением (с 75% до 61,8%).
В Витебской области, где также был отмечен резкий рост суицидальной активности (более чем на 50%), были также выявлены изменения в структуре способов совершения суицида. Если в 2015 году повешения составляли 95% от общего количества совершивших суицид, а падения с высоты только 3%, то в 2016 году 85% -случаи повешения, 6% - падения с высоты. На
300% увеличилось количество утоплений, 6 случаев были отнесены к рубрике - иной способ (то есть, сами способы ухода из жизни не подлежали классифицированию, но при этом все они были отнесены к случаям самоубийств). Таким образом, в Витебской области была отмечена тенденция увеличения числа случаев, которые при отсутствии предсмертных записок, трактовать как самоубийство достаточно затруднительно.
В Российской Федерации согласно статистическим данным за 2016 год [5] было отмечено дальнейшее снижение уровня суицидальной активности (2016 году покончили собой 22839 человек, в 2015 году - 24982, показатель суицидов на 100 тысяч человек упал с 17,1 в 2015 году до 15,6 в 2016 году). Динамика смертности от самоубийств в России и Беларуси до 2016 года коррелировала между собой и демонстрировала устойчивую тенденцию к снижению [21]. В 2006 году уровень суицидов в России и Беларуси был 30 на 100 тыс. населения; в 2015 г. он снизился в Беларуси до 18,1, а в России - до 17,1. В 2016 году, несмотря на дальнейшее снижение уровня суицидов в России (15,6 на 100 тыс. нас.), в Беларуси был отмечен рост этого показателя на 19%. Снижение уровня смертности от внешних причин в России сопровождалось снижением смертности от отравлений алкоголем, убийств и дорожно-транспортных происшествий [5].
В Беларуси при общем снижении смертности от внешних причин отмечен рост смертности от самоубийств, отравлений алкоголем и убийств, что не согласуется с параллельной динамикой данных показателей, отмечавшейся в последние годы [3]. В Российской Федерации 48% смертности от внешних причин были отнесены к категории прочих внешних причин (всего смертность от внешних причин - 153517, смертность от суицидов - 22839 человек, смертность от прочих внешних причин - 73599) [5]. В Республике Беларусь этот показатель в 2016 году составил - 31,2%, наиболее низкий за последние три года (в 2014 он составлял 45%, 2015 - 49%, 2016 - 31,2%). В странах Европейского союза этот показатель колеблется в пределах 50-55% [3], при этом удельный вес смертности от повреждений с неопределенными намерениями составляет 2-7%, за исключением Польши, где данный показатель составляет 9% и Швеции, где он доходит до 11% [23]. Следует отметить, что в
Швеции проблема недоучета суицидальной смертности уже длительное время обсуждается научным сообществом, а в Польше - в последние годы [22].
Таким образом, можно констатировать, что рост некоторых показателей смертности от внешних причин (смертность от самоубийств, отравления алкоголем, убийств) в Беларуси в 2016 г. произошел на фоне резкого снижения показателя смертности от других внешних причин. При этом изменилась структура способов совершения суицида (значительно увеличилось количество случаев, связанных с падением с высоты, уменьшилось количество случаев, связанных с повешением). Проводимое в научной литературе [8] сопоставление структуры стандартизованных коэффициентов смертности в России показало, что в категории смертности от внешних причин мужчин и женщин характерна высокая доля повреждений с неопределенными намерениями, хотя по совокупной доле трёх причин (повреждения с неопределенными намерениями, убийства и самоубийства) Россия близка к таким странам, как Германия или Швеция, однако отмечается разный уровень смертности от этих причин. Первое ранговое место в 15 Европейских странах занимают самоубийства, их доля и у мужчин, и у женщин выше, чем в России. Для Российской Федерации среди причин смерти от внешних причин характерно преобладание смертности от «других внешних причин», затем следуют алкогольные отравления и только на третьем месте у мужчин - самоубийства, а у женщин - убийства [8].
Структура «других внешних причин» также сильно различается в разных странах. Например, в США необычно велика доля случайных отравлений, не связанных с алкоголем (наркотических); в Германии, Польше и Швеции относительно большую роль играют случайные падения. Россия на общем фоне выделяется высокой долей умирающих от воздействия дыма, огня и пламени, а также от случайных утоплений [8].
Согласно докладу ВОЗ 2014 года «Предотвращения самоубийств. Глобальный императив» до 20% случаев суицида не фиксируется, даже в странах с хорошим уровнем статистической отчетности [12]. Поэтому некоторые специалисты считают, что значительные различия между странами в частоте завершенных суицидов, а также резкие колебания интенсивных показате-
лей в одном из регионов в разные годы исследования могут быть следствием как реальных изменений уровня самоубийств, так и ошибок в их регистрации [20]. Так, по данным de Castro и соавторов, в Португалии в 1980-1985 гг. имело место искусственное снижение показателей самоубийств за счёт увеличения в 12-20 раз количества смертей, квалифицируемых учреждениями официальной статистики как "спорный случай" [20]. Систематический обзор исследований достоверности суицидальной статистики, опубликованных в 1963-2009 гг., показал, что в 52% публикаций недоучёт суицидов составил более 10%, а в 39% публикаций недоучет составил более 30% [23]. Полнота учёта самоубийств зависит от способа суицида: более активные способы (повешение, огнестрельное и холодное оружие) учитываются лучше, чем менее активные (отравления, утопления) [23].
Все это свидетельствует о том, что международные данные по статистической отчетности в отношении структуры смертности от внешних причин могут быть очень вариабельны и часто зависят от того, какая национальная методология преобладает при оценке таких причин смертности как «смертность от самоубийств», «повреждения с неопределенными намерениями», «смертность от других внешних причин», которые входят в категорию смертности от внешних причин. Ведь согласно МКБ-10, «этот блок включает случаи, когда доступной информации недостаточно, чтобы медицинские и юридические эксперты могли сделать вывод о том, является ли данный инцидент несчастным случаем, самоповреждением или насилием с целью убийства или нанесения повреждений». По-видимому, трактовка данных случаев зависит от того, мнение какого эксперта является преобладающим при оценке случая смерти связанного с воздействиями внешних причин. Среди факторов, влияющих на точность диагностики самоубийств, относится и фактор социокультурного порицания, что зачастую обуславливает манипуляцию статистическими данными. Под нажимом родственников эксперт может отказаться от жесткого вердикта («самоубийство») в пользу мягкого («род смерти не установлен» или «механическая асфиксия». Социальные и культурные нормы оказывают влияние на формулировку диагноза даже в странах с безупречной статистикой смертности. Так, в Швеции опрос род-
ственников и друзей погибших, а также медиков и изучение свидетельств о смерти позволили установить, что почти две трети всех смертей, закодированных как ПНН, на самом деле были самоубийствами [23], что, по-видимому, и обуславливает достаточно высокий показатель смертности от неопределённых причин по сравнению с другими странами Европейского союза.
Согласно имеющимся литературным данным предсмертные записки, являющиеся объективным свидетельством совершенного суицида, оставляет только 44% самоубийц [12]. Суицидальные мысли или попытки в анамнезе не являются надёжным индикатором самоубийства. Однако наличие данных высказываний часто трактуется как признак, указывающий на сознательное намерение лишить себя жизни [23]. Недостоверность данного показателя отчетливо просматривается на примере незавершенных суицидов, которые, как правило, обусловлены стремлением манипулировать ближайшим окружением, а не желанием уйти из жизни. Согласно данным ВОЗ, в течение года после со-
Литература:
1. Войцех В.Ф. Динамика и структура самоубийств в России // Социальная и клиническая психиатрия. -2006. - Том 16, № 3. - С. 22-27.
2. Давидовский С.В. Особенности суицидального поведения жителей г. Минска // Здравоохранения. - 2016. - № 3. - С. 72-77.
3. Демографический ежегодник Республики Беларусь. Минск Национальный статистический комитет Республики Беларусь, 2016. - 444 с.
4. Демографический ежегодник Республики Беларусь. Минск. Национальный статистический комитет Республики Беларусь, 2015. - 449 с.
5. Естественное движения населения в РФ 2016 г. http ://www. gks. ru>free_doc/2016/demo/edn12-16. htm
6. Зотов П.Б. Психотерапия при суицидальном поведении: теоретические и клинические предпосылки // Суицидология. - 2017. - Том 8, № 3. - С. 53- 61.
7. Игумнов С.А., Гелда А.П., Осипчик С.И. Система профилактики суицидального поведения: опыт Беларуси // Суицидология. - 2016. - Том 7, № 2. - С. 3-22.
8. Кваша Е.А. Харькова Т.Л., Юмагузин В.В. Смертность от внешних причин в России за полвека // Демографическое обозрение. - 2014, Том 1, № 4. -P. 68- 95.
9. Кондричин С.В., Разводовский Ю.Е. Качество
вершения суицидальной попытки число завершенных случаев составляет не более 1% от общего количества парасуицидов [12]; по г. Минску, согласно 5-летним наблюдениям, этот показатель составил 0,5-1% [2]. Если брать период постсуицидального наблюдения 2 года, согласно имеющимся международным данным, он составляет - 12% [12]. Выводы:
1. Высокий уровень суицидов могут свидетельствовать не только о плохой эпидемиологической обстановке, но и о более широкой трактовке понятия «суицид».
2. Сравнивать показатели уровня суицидов в различных странах возможно только после уточнения национальных особенностей учёта смертности от внешних причин.
3. Существенный рост уровня суицидов в Беларуси в 2016 г., не согласующийся с региональным трендом, в какой-то мере может быть связан с отсутствием унифицированного подхода к диагностике и статистическому учёту суицидальной активности.
References:
1. Vojceh V.F. Dinamika i struktura samoubijstv v Rossii // Social'naja i klinicheskaja psihiatrija. - 2006. - Tom 16, № 3. - S. 22-27.
2. Davidovskij S.V. Osobennosti suicidal'nogo po-vedenija zhitelej g. Minska // Zdravoohranenija. -2016. - № 3. - S. 72-77. (In Russ)
3. Demograficheskij ezhegodnik Respubliki Belarus'. Minsk Nacional'nyj statisticheskij komitet Respubliki Belarus', 2016. - 444 s. (In Russ)
4. Demograficheskij ezhegodnik Respubliki Belarus'. Minsk Nacional'nyj statisticheskij komitet Respubliki Belarus', 2015. - 449 s. (In Russ)
5. Estestvennoe dvizhenija naselenija v RF 2016 g. http://www.gks.ru>free_doc/2016/demo/edn12-16.htm (In Russ)
6. Zotov P.B. Psichotherapy of suicidal behavior: theoretical and clinical premises // Suicidology. - 2017. - Vol. 8, № 3. - P. 53-61. (In Russ)
7. Igumnov S.A., Helda A.P., Osipchik S.I. The system of prevention of suicide behavior: experience of Belarus // Suicidology. - 2016. - Vol. 7, № 2. - P. 3-22. (In Russ)
8. Kvasha E.A. Har'kova T.L., Jumaguzin V.V. Smert-nost' ot vneshnih prichin v Rossii za polveka // Demograficheskoe obozrenie. - 2014, Tom 1, № 4. -P. 68- 95. (In Russ)
9. Kondrychyn S.V., Razvodovsky Y.E. The quality of
региональной статистики самоубийств в Беларуси // Суицидология. - 2016. - Том 7, № 3. - С. 63-67.
10. Краснов П.В., Денисенко М.М. Отражение проблем суицидов и суицидального поведения на 22-м Европейском конгрессе психиатров // Вестник психиатрии и психологии Чувашии. - 2015. - Том 11, № 1. - С. 112-123.
11. Меринов А.В., Байкова М.А., Зотова О.П. Трагическая смерть родственников как активный сценарный продукт и его значение для суицидологической практики // Суицидология. - 2017. - Том 8, № 3. - С. 78- 83.
12. Предотвращение самоубийств. Глобальный императив. Женева, ВОЗ, 2014 http://www.who.int/mental_health/suicide-prevention
13. Разводовский Ю.Е. Суицид как индикатор психосоциального дистресса: опыт глобального экономического кризиса 2008 года // Суицидология. -2017. - Том 8, № 2. - С. 54-59.
14. Разводовский Ю.Е., Кондричин С.В. Региональный паттерн смертности от самоубийств в Европейской части России и Беларуси // Суицидология. - 2015.
- Том 6, № 1. - С. 8- 17.
15. Разводовский Ю.Е., Смирнов В.Ю., Зотов П.Б. Прогнозирование уровня суицидов с помощью анализа временных серий // Суицидология. - 2015. -Том 6, № 3. - С. 41-48.
16. Розанов В.А. Эволюционно-этологические аспекты суицида // Суицидология. - 2017. - Том 8, № 3. -С. 3-21.
17. Юрьева Л.Н., Юрьев А.Е. Суицидологическая ситуация на Украине: статистика и эпидемиология // Суицидология. - 2013. - Том 4, № 3. - С. 70-76.
18. Ajdacic-Gross V. Methods of suicide: international suicide patterns derived from the WHO mortality database. Bulletin of the World Health Organization. -2008. - Vol. 86, № 9. - P. 726-732.
19. Bertolote J.M., Fleishman A. A global perspective in the epidemiology of suicide // Suicidology. - 2002. -Vol. 7, № 2. - P. 6-8.
20. Castro E.F., Pimenta F., Martins I. The truth about suicide in Portugal // Acta Psychiatrica Scandinavica.
- 1989. - Vol. 80, № 4. - P. 334-339.
21. Razvodovsky Y.E. What accounts for the differences in suicide trends across countries of the former Soviet Union? // Journal of Sociolomics. - 2015. - № 1. - P. 1-2.
22. Rockett I.R., Kapusta N.D., Bhandari R. Suicide mis-classification in an international context: revalidation and update // Suicidology Online. - 2011. - № 2. - P. 48-61.
23. T0llefsen I.M., Hem E., Ekeberg 0. The reliability of suicide statistics: a systematic review // BMC Psychiatry. - 2012. - Vol. 12, № 9. - P. 1-11.
regional statistic of suicides in Belarus // Suicidology. - 2016. - Vol. 8, № 3. - P. 63-67. (In Russ)
10. Krasnov P.V., Denisenko M.M. Otrazhenie problem suicidov i suicidal'nogo povedenija na 22-m Evropejskom kongresse psihiatrov // Vestnik psi-hiatrii i psihologii Chuvashii. - 2015. - Tom 11, № 1.
- S. 112-123. (In Russ)
11. Merinov A.V., Baqkova M.A., Zotova O.P. Tragic death of relatives as active precept's component and its importance for a suicide practice // Suicidology. -2017. - Vol. 8, № 3. - P. 78- 83. (In Russ)
12. Predotvrashhenie samoubijstv. Global'nyj imperativ. Zheneva, VOZ, 2014 http://www.who.int/mental_health/suicide-prevention (In Russ)
13. Razvodovsky Y.E. Suicide as an indicator of psychosocial distress: the outcomes of the 2008 global economic crisis // Suicidology. - 2017. - Vol. 8, № 2. -P. 54-59. (In Russ)
14. Razvodovsky Y.E., Kondrichin S.V. The regional pattern of suicide mortality in European part of Russia and Belarus // Suicidology. - 2015. - Vol. 6, № 1. - P. 8-17. (In Russ)
15. Razvodovsky Y.E., Smirnov V.Y., Zotov P.B. Forecasting of suicides rate using time series analysis // Su-icidology. - 2015. - Vol. 6, № 3. - P. 41-48. (In Russ)
16. Rozanov V.A. Evolutionary-ethological perspectives of suicide // Suicidology. - 2017. - Vol. 8, № 3. - P. 3-21. (In Russ)
17. Yur'yeva L.N., Yur'yev A.E. Suicide in Ukraine: statistics and epidemiology // Suicidology. - 2013. - Vol. 4, № 3. - P. 70-76. (In Russ)
18. Ajdacic-Gross V. Methods of suicide: international suicide patterns derived from the WHO mortality database. Bulletin of the World Health Organization. -2008. - Vol. 86, № 9. - P. 726-732.
19. Bertolote J.M., Fleishman A. A global perspective in the epidemiology of suicide // Suicidology. - 2002. -Vol. 7, № 2. - P. 6-8.
20. Castro E.F., Pimenta F., Martins I. The truth about suicide in Portugal // Acta Psychiatrica Scandinavica.
- 1989. - Vol. 80, № 4. - P. 334-339.
21. Razvodovsky Y.E. What accounts for the differences in suicide trends across countries of the former Soviet Union? // Journal of Sociolomics. - 2015. - № 1. - P. 1-2.
22. Rockett I.R., Kapusta N.D., Bhandari R. Suicide mis-classification in an international context: revalidation and update // Suicidology Online. - 2011. - № 2. - P. 48-61.
23. T0llefsen I.M., Hem E., Ekeberg 0. The reliability of suicide statistics: a systematic review // BMC Psychiatry. - 2012. - Vol. 12, № 9. - P. 1-11.
