CC BY
51
DOI: https://doi.org/10.23670/IRJ.2017.60.088 Мухамедьянова Г.Н.1, Абуталипова Э.Н.2
:ORCID: 0000-0002-0258-1131, Кандидат филологических наук, доцент кафедры иностранных языков.
Сибайский институт (филиал) Башкирского государственного университета.
2ORCID:0000-0001-8433-6123, Кандидат психологических наук, доцент, зав. кафедрой коррекционной педагогики.
Институт развития образования Республики Башкортостан ОТРАЖЕНИЕ НАЦИОНАЛЬНО-КУЛЬТУРНОЙ СПЕЦИФИКИ НАРОДА В МОТИВАХ ТАБУИРОВАНИЯ И ЭВФЕМИЗАЦИИ (НА МАТЕРИАЛЕ БАШКИРСКОГО, НЕМЕЦКОГО И РУССКОГО
ЯЗЫКОВ)
Аннотация
В статье впервые на материале башкирского, немецкого и русского языков описываются древние и современные языковые табу и их эвфемистические замены.Табу рассматривается как движущий факторразвития эвфемии и словаря общенациональной лексики. Собранные и изученные в ходе сопоставительного анализа фактические материалы подтверждают наличие незримой связи в мотивах табуирования древних и современных культур. проявляемой в особенностях работы человеческого сознания. Вера в магические возможности слова, материализованное восприятие мира и страх выступают ведущими психологическими факторами процесса табуирования и эвфемизации. Об универсальном характере явлений табу и эвфемиисвидетельствуют эвфемизмы различных тематических сфер и их лексико-семантические соответствия на материале трех разноструктурных языков.
Ключевые слова: эвфемия, эвфемизм, эвфемистическая замена, субститут, табу, табуирование, разноструктурные языки, национальное мировоззрение, языковая картина мира, ментальность, национальная культура, языковые универсалии, лингвокультурная общность, индивидуальность образа мышления, языковая избирательность, отражение национальной культуры, культ, культовые обряды, мифология.
Mukhamedyanova G.N.1, Abutalipova E.N.2
1ORCID: 0000-0002-0258-1131, PhD in Philology, Associate Professor of the Department of Foreign Languages, Sibai
Institute (Branch of Bashkir State University).
2ORCID:0000-0001-8433-6123, PhD in Psychology, Associate Professor, Head of the Department of Correctional Pedagogy, Institute for the Development of Education of the Republic of Bashkortostan REFLECTION OF NATIONAL AND CULTURAL SPECIFICITY OF PEOPLE IN TABOOING AND EPHEMIZATION MOTIVES (ON THE MATERIAL OF THE BASHKIR, GERMAN AND RUSSIAN
LANGUAGES)
Abstract
The article discusses ancient and modern language taboos and their euphemistic substitutions on the material of the Bashkir, German and Russian languages. The taboo is considered as the driving factor of the euphemization and national vocabulary development. Factual materials collected and studied during the comparative analysis confirm the existence of an invisible link in the motives of tabooing of ancient and modern cultures manifested in the peculiarities of the human consciousness work. Belief in magic possibilities of the word, materialized perception of the world and fear are among the leading psychological factors in the tabooing and euphemization processes. The universal character of tabooing phenomena and euphemisms is evidenced by euphemisms of various thematic spheres and their lexico-semantic correspondences on the material of three multi-structural languages.
Keywords: euphemization, euphemism, euphemistic substitution, substitute, taboo, tabooing, multi-structural languages, national identity, language worldview, mindset, national culture, linguistic universals, linguo-cultural community, individuality of the way of thinking, language selectivity, reflection of national culture, cult, spiritual practices, mythology.
Введение
Лексическая система многих языков включает слова, которые при тех или иных условиях исключаются участниками коммуникации из речевого обихода, подвергаясь в силу действия ряда социальных и / или психологических причин эвфемистической замене. Слово «эвфемизм» (от др.-греч. eu- «хорошо», phemi- «говорю») со времен античности используется для обозначения смягченных выражений, привлекаемых на смену табуированных (запрещенных) наименований. Вопросы эвфемии в лингвистической литературе рассматриваются, как правило, во взаимосвязи с явлением табу, что может быть обусловлено спецификой данного лингвистического явления: образованию эвфемистической замены предшествует наличие табу. О связи между эвфемией и табу свидетельствуют исследования Б.А. Ларина (1961), S.Ullman (1951), С. Видлак (1965), M. Gasser-Mulheim (1972), S.Luchtenberg (1975), Х.Г. Юсупова (1988), Л.П. Крысина (1994), А.М.Кацева (1988) и других ученых. Вопросам табу в этнографическом аспекте посвящены труды Д.Д.Фрезера (1980), Д.К. Зеленина (1979, 2004), М.М. Маковского (1988; 1992), З.Фрейда (2005), C. Balle(1990), Н.Б. Мечковской (1998) и некоторых других исследователей[8].
Следуя лингвистическим определениям [Булаховский 1953, Фрезер 1980, Кацев 1988, Фрейд 2005 и др.], слово табу (ta- «отмечать» и усилительное наречие pu - «всецело выделенный», «отмеченный») изначально заключало два диаметрально противоположных значения. С одной стороны, это нечто, от чего стремились отдалиться, уйти прочь, что таило некое зловещее начало, служило проклятием, и предрекало реальную опасность для человека. С другой стороны, слово «табу» приобретает дополнительные смысловые цепочки с выраженным оттенком позитивной оценочности: «всецело выделенный», «отмеченный», «священный». Общими для данного понятия элементами являются значения «неприкосновенный», «запретный». В совокупности слово «табу» означает запрет, распространяемый на предметы, действия, слова и жесты [8].
Первоначальное упоминание табу и их эвфемистических замен относится к наиболее ранним этапам развития общества. Исследователи едины в том, что в основе запретов лежал психологический фактор, где под воздействием различного рода эмоциональных интенсификаторов возникли ограничения на прямое словоупотребление того или иного объекта номинации. В сознании древних народов слово обладало магическими свойствами, отражало все категории языческой ментальности. «Именно слово, - отмечает М.М.Маковский, - как барометр точно отражало нравы, обычаи, верования, способы мышления первобытных людей» [7, C. 154].
Анализ этнографических и собственно лингвистических источников, посвященных исследованию явлений табу и эвфемии, позволяет выделить единицы, возникшие на дорелигиозной стадии формирования человеческого сознания в числе наиболее древних форм эвфемистических образований. К психологическим предпосылкам создания словесных запретов у первобытного охотника относится его убеждение в том, что «животные слышат и понимают человеческий язык, а также уверенность в их тонком чутье к запахам; животному приписывают все человеческие чувства и относятся к нему как к человеку. Табуирование на данном этапе развития выступает как средство защиты человека, охраны его, обеспечения удачи в промысле. Следуя обычаю, хорошо известному у многих народов, охотники избегали называть своим именем зверей, которых они преследуют, что ставило их перед необходимостью изобретения иносказательных конструкций, способствуя, таким образом, развитию словотворческого процесса» [3, С. 10].
Табуированию подвергались наименования представителей флоры и фауны (зверей, птиц, насекомых, рыб, пресмыкающихся, земноводных), и некоторых связанных с ними слов. Опасение спугнуть объект охоты, рыболовства, навлечь на себя и свои пастбища нападение хищников, причинения вреда животными, насекомыми, птицами, земноводными, определяет возникновение многочисленных запретов на прямое обозначение реалий объективного мира, диктуя необходимость изобретения новых, приемлемых для замены наименований животных, растений, насекомых, птиц и т.д., способствуя развитию эвфемистического словаря. Суеверия охотников, считающих опасным называть животных, на которых охотятся, их кровь и т.п., создают эвфемизмы, часть которых впоследствии может даже стать исключительными для них названиями.
Тенденция к табуированию особей животного мира прослеживается на материале различных языков.Обширный слой эвфемистических наименований образован на основе положительной оценочности медведя -Михаил (Михайло) Иванович Топтыгин, Потапыч, сергацкий барин, хозяин, мишка, мишенька. В башкирском языке почтительное отношение к медведю прослеживается в номинативных единицах, образованных на основе метонимического сдвига (животное ^ гортань) - татлы тамак, тэмле тамак (букв.: тэмле - «сладкий» и тамак-«горло», «гортань», ~ «сладкоежка»), а также в формах, указывающих на особое положение данного зверя - урман батшакы («лесной царь»), урман хужакы («хозяин леса»). Присоединение компонентов агай, олатай в номинативных формах айыу агай («дядюшка медведь»), айыу олатай («дедушка медведь») подчеркивают позитивную оценку данного животного. Интересно отметить, что в сознании носителей немецкого языка для обозначения данного животного воссоздается комплекс ассоциаций, связанный с его пристрастием к гадкому: Honigfresser [8].
Во многих языках эвфемистические обозначения образованы на основе метафорического переноса. Иллюстрацией подобных метафор-эвфемизмов в русском языке могут служить лексемы бурый, мохнатый, косматый,мохнатый, лохмач. Сходная тенденция обнаруживается и на материале немецкого языка - derBraune. В башкирском языке иллюстрацией метафор-эвфемизмов могут служить лексемы ялбыр («лохматый», «мохнатый»), яды табан (яды -«широкий», «плоский», табан- «стопа», «ступня»), салыш табан (салыш - «кривая», табан - «стопа», «ступня»), тайыш табан(«косолапый»), салышаяк («косолапый»), сонтой койрок («короткий хвост»).
Эвфемистической замене подвергались обозначения змеи, грызунов. В немецком языке во избежание прямого обозначения змеи («Schlange») привлекались определения dieKriechende, dieGrüne, Leder^^s.: «кожа»). В сознании носителей русского языка слово «змея» воссоздавало комплекс сходных ассоциаций по внешним представлениям -ползучая, земляная, идущая на брюхе, зеленая и т.д. В башкирском языке для обозначения змеи («йылан») привлекались слова и выражения, основанные на актуализации ряда характерных для данного пресмыкающегося признаков - камсы («плеть», «хлыст»), майлы кайыш («масляный ремень»), озон еп («длинная нить»), озон корт («длинный червь»), ялтыр («блестящий»), ялтыр/майлы kайыш («блестящий / масляный ремень») [11, С. 12].
Прямое наименование волка во многих языках изначально подвергалось табуированию из опасения за свои пастбища, а также селения, расположенные в равнинных областях, на которые этот зверь имел обыкновение нападать стаями, представляя реальную угрозу населению. В башкирском языке для эвфемистической замены данного животного использовались обозначения зур эт («большая собака»), he^робай («серый»),йылтыр куз («сверкающий глаз»), kара kолаk («черное ухо»), Шрагай эт («дикий пес»), озон kойроk («длинный хвост») и др. [11, С. 12]. Примечательно, что вдревнебашкирском языке для обозначения волка первоначально использовалось слово ke^рт. Как отмечается в исследований А.Ф.Илимбетовой, Ф.Ф.Илимбетова (2012), «в современных тюркских языках этот зооним сохранился в уйгурском, туркменском, азербайджанском, турецком и гагаузком языках» [4, С. 56]. Забвение большинством тюркских народов первичного наименования волка корт и появление нового слова буре исследователи объясняют длительным действием табу на обозначение тотема. Интересно отметить, что с башкирским эвфемистическим наименованием буре идентично по значению и сходно по звучанию русское слово бирюк. Сходство лексических форм исследователи объясняют влиянием древних иранских культур, прежде всего, саков [4, C. 56]. Можно предположить, что такое сходство звучания и значения обусловлено слиянием языческих культовых обрядов с культом мусульманских и христианских святых с сохранением привычных им терминов или заимствованием новых слов. Язычество служило для наших предков одним из объединяющих начал. Различного рода анимистические представления древних народов, проявляемые в почитании сил природы (животных, птиц, растений, воды, огня), а также небесных светил (главным из которых у многих народов было Солнце), их перевоплощение в человека в те далекие времена были очень устойчивы и в известной мере оказывали влияние на другие религии. В числе других иносказательных обозначений волка в русском языке следует указать единицы серый, зверь [8]. У немцев заменой
слова «волк» служило обобщающее наименование Zerreiser (букв. «раздирающий»). Обобщающие свойства слова расширяли сферу его употребления, позволяя обозначить им любое животное.
В некоторых обозначениях табуируемых названий представителей животного и растительного мира обнаруживается тенденция древних народов к эвфемизации на основе поляризации значения, проявляемая в намеренном наделении запретного слова положительными качествами, присоединении к основе прямого обозначения уменьшительно-ласкательных суффиксов, почтительном обращении к объекту номинации, внушающему суеверный страх. Данная особенность речевого поведения объясняется стремлением древнего человека задобрить стоящие за словом-табу таинственные силы, привлечь их на свою сторону и обусловлена спецификой архаичного мышления -тождество мыслимого образа предмета с самим предметом, материализованное восприятие слова, вера в его магические возможности. В русском языке почтительное отношение к медведю проявляется в номинациях Mихаил (Mихайло) Иванович Топтыгин, Потапыч, сергацкий барин, хозяин, а также вединицах с уменьшительно -ласкательными суффиксами: мишка, мишенька. В башкирском языке позитивная оценочность в обозначении данного животного создается на основе метонимического сдвига (животное ^ гортань) - татлы тамаk, тэмле тамаk («сладкоежка»). Присоединение компонентов агай, олатай в номинативных формах айыу агай («дядюшка медведь»), айыуолатай («дедушка медведь»), а также обращение олатай («дедушка») способствует выражениюособого отношения к данному животному [8], [9].
Номинативные возможности языка не ограничиваются упомянутыми способами эвфемистической замены табуируемого объекта. Каждая единица несет в себе дополнительную языковую информацию, отражая специфику национального мировоззрения. Многочисленные поверья древних народов находят отражение в пословицах, поговорках, афоризмах, загадках. В немецком языке отголоском существовавшего некогда табу на прямое упоминание волка служит пословица WennmandenWolfnennt, dakommtergerennt. В русском языке этой фразе более близко в семантическом отношении выражение легок на помине. В башкирском языке остаточным явлением существовавшего некогда табу на прямое обозначение представителей животного мира являются пословицы я^ы hY-з йыланды енгэн (букв.: «доброе слово одержало верх над змеей») [11, С. 7].
В состав башкирских имен часто входили форманты-наименования хищных животных, птиц, призванные защите ребенка от негативного воздействия темных сил и привлечь в его жизнь здоровье, благополучие : Aйыубай (медведь + богат), Aрыслан («лев»), Юлбаръiç («тигр»), Бврквт («орел») и т.д. Имена, сочетающие компоненты «алтын» («золото»), «бай» («богат»), по убеждению древних, привлекали в жизнь человека богатство: Aлтынбикэ, Aлтынбай, Aлтынsужа, Баймухамет, Байтимер, Байназар, Баййегет и др. Стремлением защитить ребенка от распространения родимых пятен и превращения их в злокачественную опухоль объясняется, отчасти, распространение имен с компонентом «мин-» («родимое пятно»): Mицлебикэ, Mицямал, Mицçылыу, Mицлебай, Mицлегол и др. Распространение имен с компонентами - тимер («железо»), - булат («сталь»), «алтын»- («золото»), «бай» - («богат») является типологической универсалией антропонимиконов тюркских народов.
Каждый национальный язык имеет исторически сложившуюся систему эвфемизации. В основе этих наименований отражаются менталитет народа, его история, события повседневной жизни и быта. Национальное мировоззрение наших предков проявилось на всех уровнях бытия нации, ее стиля жизни, хозяйственного уклада общества. Это хорошо прослеживается на примере эвфемизмов, представляющих собой отголоски древних верованийОчевидно, что сходные эвфемистические единицы фиксируются почти во всех языках мира и являются языковыми универсалиями.. Раскрывая образный стержень языкового выражения можно восстановить воззрения народа на ту или иную эпоху, а это, в свою очередь, позволит расширить онтологическую картину языка как общественного явления, индивидуальность образного мышления народа, представляющего собой сложный ассоциативно-психологический образ.
Список литературы I References
1. Абуталипова Э. Н. Оптимизация путей дифференциальной диагностики нарушений психического развития детей в деятельности психолого-медико-педагогической комиссии (На материале Республики Башкортостан) : Дис. ... канд. психол. наук : 19.00.10 : Н. Новгород, 2003. - 243 c.
2. Balle, Christel. Tabus in der Sprache. - Peter Lang. - Frankfurt am Main - Bern - New York - Paris. - 1990. - 185 S.
3. Зеленин Д.К. (1878-1954) Проблемы славянской этнографии Ленинград: «Наука», 1979.
4. Илимбетова А.Ф., Илимбетов Ф.Ф. Культ животных в мифоритуальной традиции башкир. - Уфа: АН РБ, Гилем, 2012. - 704 с.
5. Кацев А.М. Языковое табу и эвфемия / Учебное пособие к спецкурсу. - Л.: ЛГПИ им. А.И. Герцена, 1988. - 80
с.
6. Маковский М.М. Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках: Образ мира и миры образов. - М.: Гуманитарный изд. центр «Владос», 1996. - 416 с.
7. Мухамедьянова Г.Н. Эвфемия в современной общественно-политической лексике (на материале немецкого, русского, башкирского языков). - Дис. канд. филол. наук. - Уфа, 2005. - 178 с.
8. Мухамедьянова Г.Н., Абуталипова Э.Н. Табу и эвфемия как проявление магической функции языка (немецкого, русского, башкирского языков). - С. 61-63 /Международный научно-исследовательский журнал №4 (58), ч.2., Екатеринбург, 2017.
9. Фрезер Д.Д. Золотая ветвь: Исследование магии и религии. М., Политиздат, 1980. - 831 с.
10. Юсупов Х.Г. Эвфемизмы в башкирском языке: Лекция/ Башкирский пединститут. Уфа, 1988. - 29 с.
Список литературы на английском языке I References in English
1. Abutalipova E.N. Optimizatsiya putey defferentsialnoy diagnostiki narusheniy psikhicheskogo razvitiya detey v deyatelnosti psikhologo-mediko-pedagogicheskoy komissii (Na materiale Respubliki Bashkortostan) [Optimization of Ways of Differential Diagnostics of Mental Development Disorders among Children in the Activity of Psychological, Medical and
Pedagogical Commission (On the material of the Republic of Bashkortostan)]: Thesis of Cand. of Psychol. Sciences: 19.00.10: N. Novgorod, 2003. - 243 p. [In Russian]
2. Balle, Christel. Tabus in der Sprache. - Peter Lang. - Frankfurt am Main - Bern - New York - Paris. - 1990. - 185 P.
3. Zelenin D.K. Problemy slavianskoy etnografii (1878-1954) [Problems of Slavic Ethnography (1878-1954).] Leningrad: "Science," 1979. [In Russian]
4. Ilimbetova A.F., Ilimbetov F.F. Kult zhivotnykh v miforitualnoytraditsii Bashkir [Cult of Animals in Bashkir Mythological Tradition]. - Ufa: Academy of Sciences of Belarus, Gilem, 2012. - 704 p. [In Russian]
5. Katsev A.M. Yazikovoye tabu i evfemiya [Language Taboo and Euphemia] / Textbook for Special Courses. - L.: LSPI named after A.I. Herzen, 1988. - 80 p. [In Russian]
6. Makovsky M.M. Sravnitelniy slovar' mifilogicheskoy simvoliki v indoevropeyskikh yazikakh: Obraz mira i miry obrazov [Comparative Dictionary of Mythological Symbols in Indo-European Languages: Image of the world and Worlds of Images]. - M.: Humanitarian edition. Centre "Vlados," 1996. - 416 p. [In Russian]
7. Mukhamedyanova G.N. Evfemiya v sovremennoy obshchestvenno-politicheskoy leksike (na material nemetskogo, russkogo, bashkirskogo yazikov) [Euphemia in Modern Socio-political Vocabulary (on the basis of the German, Russian, Bashkir languages).] - Thesis of Philol. Sciences. - Ufa, 2005. - 178 p. [In Russian]
8. Mukhamedyanova G.N., Abutalipova E.N. Tabu i evfemiya kak proyavleniye magicheskoy funktsii yazika (nemetskogo, russkogo, bashkirskogo yazikov). [Taboo and Euphemia as a Manifestation of the Magical Function of the Language (German, Russian, Bashkir languages).] - P. 61-63 / Mezhdunarodniy nauchno-issledovatelskiy zhurnal [International Scientific and Research Journal] No.4 (58), Part 2, Yekaterinburg, 2017. [In Russian]
9. Fraser D.D. Zolotaya vetv: Issledovaniye magii i religii [Gold branch: Study of magic and Religion.] M., Politizdat, 1980. - 831 p. [In Russian]
10. Yusupov Kh.G. Evfemizmy v bashkirskom yazike: Lektsiya [Euphemisms in the Bashkir Language: Lecture] / Bashkir Pedagogical Institute. Ufa, 1988. - 29 p. [In Russian]
ФИЛОСОФСКИЕ НАУКИ / PHILOSOPHY
DOI: https://doi.org/10.23670/IRJ.2017.60.128 Джонназарова Д.Х.1, Ибодуллоев А.Р.2
1 Кандидат философских наук,
2Соискатель кафедры общественных наук, Институт экономики и торговли (филиал) в г. Худжанде, Таджикский Государственный Университет Коммерции ПОЛИТИЧЕСКАЯ СОЦИАЛИЗАЦИЯ ЖЕНЩИН И ЕЁ СОЦИОКУЛЬТУРНЫЕ АСПЕКТЫ
Аннотация
В данной работе автор анализирует проблему социализации женщин в политической системе, аспектов социально значимого аспекта культурных ценностей и отношений, роль личности женщин в социальном аспекте и делает акцент на активное продвижение идеи иерархии государственного аппарата. Авторы дают четкую позицию социализации женщин в политической конъюнктуре. Подробно описываются имидж лидера женщины и ее роль в решении политических целей. Значение фигуры женщины в ситуации глубокого политического кризиса велико и однозначно.
Ключевые слова: социум, политическое движение, культурные связи, процесс социализации, демократия, гражданское общество.
Jonnazarova D.H.1, Ibodulloev A.R.2
1Associate Professor ^Postgraduate researcher Department of Social Sciences, Institute of Trade and Economy in Khujand, Tajik State University of Commerce POLITICAL SOCIALIZATION OF WOMEN IN SOCIAL AND CULTURAL ASPECTS
Abstract
In this article authors analyse the problem of socialization of women in political system, aspects of cultural values and relations, and the role of women in social aspects. They have several views about position of women in policy. The authors give a clear position on the socialization of women in the political conjuncture. The image of the leader of a woman and her role in solving political goals are described in detail. The significance of the figure of a woman in the situation of a deep political crisis is great and unambiguous.
Keywords: society, political movements, cultural relations, the process of socialization, democracy, civil society.
Introduction
The political system of society must be implemented by the wise policy of the leader of the country or state. The main role plays a woman. Women do not inferior to a man by nature and characteristics. The woman has leadership skills. Political socialization of women is one of the urgent issues of the day in the scientific community. The process of socialization of a person proceeds from the composition, to which specific society occurs the human socialization of women after the 1920s.
