CC BY
37
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕР. 9. ФИЛОЛОГИЯ. 2008. № 2
Э.Д. Орлов
ОТРАЖЕНИЕ ЛИТЕРАТУРНОГО БЫТА 1880-1890-х гг.
В ПИСЬМАХ В.В. БИЛИБИНА К А.П. ЧЕХОВУ
Письма литератора В.В. Билибина, секретаря редакции журнала «Осколки», к А.П. Чехову (а их переписка продолжалась 15 лет с конца 1885 до 1901г.) опубликованы в незначительном объеме1. Исследователи обращались к письмам Билибина нечасто (в основном для комментирования писем Чехова). Однако их внимательное прочтение много дает не только биографу Чехова или исследователю читательской рецепции его творчества. Специфика писем Билибина как раз и заключается в том, что в них полнее, нежели в письмах других чеховских адресатов, даны яркие иллюстрации разнообразных составляющих литературного быта эпохи. В письмах представлен богатый материал, помогающий разобраться в тонкостях редакторской политики по отношению к публикуемым текстам и их авторам, увидеть специфику литературно-бытовых отношений эпохи, а также представить сотрудника «малой прессы» как особый тип. Впрочем, и писательские связи Чехова и Билибина как определенная модель отношений, строящаяся по законам литературного быта «малой прессы», требуют к себе внимания.
Характеристике взаимоотношений Чехова и Билибина посвящена всего лишь одна специальная работа2, основанная в значительной мере на их переписке, но, к сожалению, породившая стереотип восприятия отношений этих писателей. Согласно выводам С.Е. Шаталова, Билибин постоянно завидовал Чехову, а с 1887 г. их пути окончательно разошлись. Это не совсем так. При внимательном изучении писем Билибина к Чехову можно проследить, как развивались их отношения, как Билибин оценивал творческие возможности обоих. Вначале это было общение на равных, хотя Билибин и примерял роль наставника начинающего Чехова, правда, недолго. Затем, с середины 1886 до 1890 г., их отношения нельзя охарактеризовать однозначно. При нейтральном в целом тоне писем Билибин позволяет себе ироничные замечания, в которых, очевидно, отражается болезненное восприятие им литературных успехов Чехова. Однако к началу 1890-х гг. отношения Билибина и Чехова «выровнялись». Ни о какой конкуренции уже не могло быть и речи. Чехов и Билибин воспринимали друг друга как старые знакомые, которые многое пережили вместе, которым есть о чем вспомнить.
Стоит обратить внимание уже на то, как меняется тон обращений к Чехову в письмах Билибина. Недолго, лишь в первых
письмах, Билибин использует формулу «Многоуважаемый Антон Павлович!» В период с 1886 по 1889 г. можно встретить иронические обращения вроде «Высокоуважаемый Антон Павлович! (А. Че-хонте! Человек без селезенки и без зубов!!)», «Наш талантливый молодой беллетрист!», «Бриллиантовый Антон Павлович!», «Волшебный Антон Павлович!», «Вероломный Антон Павлович!», «Реальный Антон Павлович!», «Физиологический Антон Павлович!» Но с выходом Чехова за рамки «малой прессы» и началом его сотрудничества в «толстых» журналах в письмах Билибина вышеприведенные шутливые обращения и нейтральные обращения «Дорогой Коллега!» заменяются обращениями «Дорогой Учитель», «Magister!» А когда стало очевидно, что общие интересы остались в прошлом, литературная «пропасть» между Билибиным и Чеховым велика и никогда уже не исчезнет, Билибин начал использовать в письмах формулу «Любезный Антон Павлович!»
Билибин вошел в «малую прессу» почти в одно время с Чеховым, но к моменту их знакомства в декабре 1885 г. в негласной литературной иерархии занимал более высокую позицию. К тому времени он уже издал сборник «Любовь и смех» (СПб., 1882), был секретарем журнала «Осколки» и довольно популярен у читающей публики, впрочем, не без причины: именно он был одним из тех авторов, кто значительно разнообразил форму и тематику произведений юмористических изданий. Билибин искал и вводил в оборот новые жанры юморесок и «мелочишек», нередко заимствуя их из быта: словарь («Литературная энциклопедия», «Медицинский словарь»), грамматика («Доктора в жизни», «Грамматика влюбленных»), меню («Повторительный курс истории в кушаньях», «Предсказания на 1882 год»), краткое руководство («Краткие руководства»). Даже контракт между квартиросъемщиком и домовладельцем мог стать формой юмористической мелочи («Нормальный контракт»). Однако к 1887 г. Билибин, по замечанию Чехова в письме к Лей-кину, «начинает исписываться» (П., II, 32). Действительно, однажды найденная удачная форма превратилась у Билибина в шаблон, заполняемый разным содержанием3. Однако важно отметить, что даже на подобное новаторство были способны немногие, пишущие в изданиях «малой прессы».
Билибин в письмах реалистично оценивает свои литературные способности и возможности, прекрасно понимает, что «сам себя за уши не вытянешь выше своего литературного роста» (17.05.1886). Неуверенность в собственных литературных силах заставляет его обращаться к Чехову за советом: «Послушайте, я ужасно недоволен своими "Вселенскими глупостями" и не знаю, что предпринять. Сделайте мне милость и одолжение и серьезно, без двусмысленностей напишите: что надо, чего не надо» (11.06.1886). По-видимому, в начале декабря 1886 г. Билибин по-
слал Чехову для редактирования некую пьесу собственного сочинения, однако из этой затеи ничего не вышло. Билибин же признавался: «...я ухватился за Вас в надежде, что Вы — дыхнете и оживите присущим Вам талантом и фантазией мертворожденное дитя моей музы. Увы!» (24.12.1886).
Признание Билибиным своей несостоятельности как литератора на деле не было явлением исключительным. Сам он неоднократно писал Чехову об этом: «.писал с плеча. Не умею я "обрабатывать"» (11.05.1886) или «Фундамента нет, подкладки, воздуха — т.е. "образования"» (15.02. 1887).
Авторы «малой прессы» нередко воспринимали литературу как источник дополнительного дохода, совмещая свою литературную деятельность с основной службой, а для какой-то их части литература и вовсе была единственным средством к существованию. Билибин по окончании юридического факультета Петербургского университета работал до конца своих дней в Главном управлении почт и телеграфов, совмещая службу с сотрудничеством в изданиях «малой прессы», в основном в журнале Н.А. Лейкина «Осколки». Самоопределение подобных литераторов, часто небесталанных, их самоощущение в литературном пространстве конца XIX в. и отношение к собственному творчеству небезынтересно. Долгое время и А.П. Чехов не относится серьезно к своему «писательству», называя его «игрой в литературу» (П., I, 196).
В.В. Билибин в письмах к А.П. Чехову нередко дает исчерпывающие самоопределения: «Писателем (?) я стал чисто случайно и злюсь на свою судьбу, подобно Вам. Мое призвание — быть состоятельным и самостоятельным человеком» (14.11.1886). А спустя менее года появляется следующее признание: «Я делаю то, что могу, и моя литературная совесть спокойна. Не всем быть художниками слова. Я — ремесленник, и в этом нет ничего стыдного. Писать беллетристику? Т.е. плохие романы? Или повести? Когда-ниб<удь> на досуге попробую. Писать "длинные фельетоны"? Да не все ли равно: из 4-х моих статей в "Новости" все взяли и, выходит, фельетон по размеру. Глубже брать сюжет? Извините, пороху не хватает. Ремесленник работает добросовестно, но не ждите от них идей вдохновленных» (12.09.1887).
Глаголы, употребляемые Билибиным (да и другими авторами «малой прессы») в письмах для обозначения процесса литературного творчества, исчерпывающе характеризуют отношение этих авторов к собственным произведениям: «Навалял сейчас "Субб<от-ние> бани" для "Пет<ербургской> газ<еты>"» (24.05.1886); «Не можете ли Вы, голубчик, наворошить (курсив мой. — Э.О.) несколько мелких статеек для "Осколк<ов>" к началу июля?» (11.06.1886); «Наберется ли во вселенной достаточно "Вселенских глупостей"4, чтобы постоянно писать их. <...> Я высиживаю их с большим фи-
зическим трудом» (4.07.1886). «"Строчить" (курсив мой. — Э.О.) крайне надоело и даже, можно сказать, опротивело» (11.11.1887).
Судьба Билибина оказалась типичной для литературного поденщика — он не мог в литературном отношении выйти за рамки, ограниченные его дарованием; хотя формально к концу своей жизни он добился многого и как чиновник (дослужился до действительного статского советника) и как редактор — с 1906 г. после смерти Лейкина и до 1908 г. редактировал журнал «Осколки».
Особая тема в письмах Билибина — литературная судьба Чехова, осмысление его положения в литературе, настоящего и будущего. Билибин практически одновременно с Д.В. Григоровичем призывал Чехова не ставить псевдоним А. Чехонте на обложке книги «Пестрые рассказы», а заменить его настоящим именем: «Неужели же публика платит деньги за такую книгу, на которой автор даже не расписался. Всякий подумает, что в книге напечатана неинтересная ерунда» (16.02.1886). Чехов ранее писал Били-бину о том, что настоящее имя оставил для медицины: «Фамилию и свой фамильный герб я отдал медицине, с которой не расстанусь до гробовой доски. С литературой же мне рано или поздно придется расстаться. Во-вторых, медицина, к<ото>рая мнит себя быти серьезной, и игра в литературу должны иметь различные клички...». В ответ на это Билибин напишет практически то же самое, что Чехов впоследствии будет писать своим литературным ученикам: «А что Вы пишете насчет вашего будущего расставанья с литературой, — то это один вздор. Во-первых, Вас затянуло "навсегда", как пьяницу. Это верно. А во-вторых, глупо было бы Вам бросать когда-нибудь, имея такие задатки. Позвольте Вам дать совет (и сказать то, чего бы я, впрочем, не в силах сделать на Вашем месте): не увлекаясь ни дружбою, ни родством, ни <ожи>данием выгод пишите крупные вещи: знаю, что говорю на ветер. Тем для меня обиднее» (16.02.1886). Вполне вероятно, что, обращаясь так к Чехову, Билибин в некоторой степени пытался реализовать собственные неосуществленные возможности.
Несмотря на заинтересованность в публикациях Чехова в журнале «Осколки», Билибин не мог не заметить Чехову: «.не в таких <"осколочных"> рассказах Ваша слава, Ваш будущий гонорар, Ваше все: Вы сами это отлично понимаете. Когда мне приходится в литературном разговоре защищать Вас, я ставлю всегда первым условием — устранение из разговора суждения о Ваших о<сколочных> статейках. Вы напоминаете провинциального актера, который наряду с хорошими пьесами должен забавлять публику в водевилях с переодеванием. <...> Разумеется, и рассказы в "Нов<ом> вр<емени>", несмотря на их относительную величину, представляют слишком узкую рамку для Вашей аристотелевской физиономии. Отсюда часто происходит неясность, незаконченность и т.д.» (6—7.03.1887).
Стереотип представлений, разграничивающий настоящих, крупных писателей и «литературных поденщиков» (сохранившийся, кстати, до настоящего времени), основывался на том, что «полноценный» писатель должен непременно написать «крупную», «большую» вещь и не размениваться на мелочах. В том же письме В.В. Билибин вновь убеждал Чехова: «.Вам необходимо немедленно писать крупное, чтобы выйти из роли, Вам не подобающей, "подающего большие надежды"(курсив мой. — Э.О). Такая роль долго не должна продолжаться для истинно талантливого человека, каким я считаю Вас». Примечательно, однако, что к созданию «крупной вещи» Билибин, а это следует из его писем, все равно продолжает относиться как «ремесленник», не делая никакого различия между «большой» и «малой» формой произведения: «Напрасно бросаете "большие вещи". Отчего и не написать между делом (курсив мой. — Э.О.) большой вещи?» (19.10.1888).
Но всегда ли написание «крупной вещи» само по себе способно повлиять на его положение в литературной иерархии? Представляется, что далеко не всегда. Важнее, и это показывает история литературы, было все-таки качество созданного текста, нежели его объем.
В конкретной исторической ситуации рубежа 70—80-хгг. XIX в., когда начинал Чехов и многие его ровесники, существенным оказывалось уже то, в каких журналах (т.е. в какой среде) дебютировали и закреплялись новые авторы. В эти же годы сформировалась особая иерархия изданий в рамках «малой прессы», и сотрудничество автора с тем или иным изданием нередко играло большую роль в создании его репутации и сказывалось на характере помещаемых им публикаций.
На вершине иерархической лестницы «малой прессы» оказалась газета А.С. Суворина «Новое время». Но для Билибина, по большому счету, несмотря на несколько его публикаций в этой газете (в том числе совместно с Чеховым), она так и осталась недостижимой высотой, что опять же можно понять по его письмам: «Вот Вы все толкуете про "Нов<ое> вр<емя>"... И рад бы в рай!..» (8.10.1886). «Когда придет время и пробьет надлежащий час, постараюсь пробраться в "Нов<ое> вр<емя>" (в 1888 г.)» (31.11.1886).
Бытовые обстоятельства и безденежье толкали одаренного литератора в пучину «многописания» (т.е. срочной работы). Би-либину приходится сотрудничать помимо «Осколков» в изданиях «малой прессы» самой разной репутации: от «Петербургской газеты» до провинциального «Одесского листка».
Осознание превосходства Чехова в литературном отношении, конечно, не могло не вызвать некоторую зависть Билибина (что, конечно, было характерным и нередким явлением литературного быта «малой прессы»), проявляющуюся, однако, в письмах в форме
легкой иронии: «Я Вам завидую: Вы писатель, а я бумагомаратель. В борьбе за существование другие бумагомаратели меня съедят» (8.10.1886). В письме от 4 июля 1886 г. можно встретить фразу, затем неоднократно повторявшуюся в письмах Билибина: «Вы идете на литературную гору, взберетесь туда и будете мне потом вниз раскланиваться литературной шапкой. Будете ли кланяться?» (Впоследствии эта тема прозвучит уже в ином контексте: «Радуюсь Вашим успехам на литературном поприще. Не я ли один из первых предсказывал Вам славу?! Будете ли раскланиваться со мною при встрече» (9.01.1887). Хотя о зависти здесь не может идти речи, но очевидно, что Билибин претендует на право считаться одним из «первооткрывателей» чеховского таланта).
В 1888 г. Чехов получил половинную Пушкинскую премию за сборник «В сумерках», на что тут же откликнулся Билибин: «Присуждение Вам академией премии в 500 рублей произвело на Л<ейкина> сильное впечатление. Со своей стороны я был всегда уверен, что "добродетель торжествует". Не подумываете ли просить академию, чтобы Вам единовременную награду обратили в ежегодную пенсию по 500 рублей? Дескать, обленился и нуждаюсь в отдыхе на старости лет, и при том болит палец, так что писать больше не могу» (14.10.1888). Факт, который мог бы послужить причиной «черной зависти», вызывает у Билибина все равно лишь иронию, что, если верить одному из мемуаристов, было вполне в его характере5.
Впрочем, Билибин к этому времени уже четко осознавал свое место в литературной иерархии. Накануне очередного Нового года он признавался Чехову: «Литература испаряет молодого человека, подающего большие надежды на маленькие дела» (31.12.1886). Но «испаряла» способности одаренного Билибина не литература, а «многописание» к сроку, вызванное безденежьем, чиновничья служба, необходимость содержать семью. Поэтому и приходилось использовать уже давно придуманные формы, пытаться наполнять их по возможности новым содержанием. Пожалуй, главной ошибкой Билибина критика считала его обращение к водевилям, что можно рассматривать и как попытку выхода из творческого кризиса. Но критиков смущал не сам жанр, к которму обратился Били-бин, а то, что он писал их в большом количестве, что, конечно, сказывалось и на качестве. В несохранившемся письме к Билиби-ну, вероятно, Чехов иронизировал по этому поводу и получил едкий ответ: «Вы спрашиваете: по скольку водевилей в день я пишу? По два. Итого, в год, 330, а в високосный 332» (8.10.1889). Его пьесы так и не получили признания у публики, многие из них так и не были напечатаны по цензурным соображениям. Впрочем, авторы юмористических изданий давно привыкли обходить цензуру, превращая, к примеру, пьесы в сценки и рассказы и публикуя их
под другими названиями. Об одной из своих пьес, не прошедших цензуру, Билибин спрашивал Чехова: «Не посоветуете ли каких-либо мер, чтобы спасти "На смену"? Стоит ли переделать эту пьесу в рассказец? И отдать в толстый журнал?» (14.01.1889).
Были и еще очевидные причины того, почему Билибин «исписался». И хотя их называла еще прижизненная критика, нет нужды обращаться к ней — в достаточной мере об этом сказано в письмах. «Служба меня затягивает. Караул» (20.02.1888); «Чиновник во мне заедает писателя (?). Я переведен на новое место, где работы пропасть. Поэтому пьесы я совсем теперь забросил» (1.12.1891).
Как и многие авторы «малой прессы», набив руку на юмористике и освоив ее малые жанры, Билибин не смог создать ни одного крупного произведения, содержательная и художественная составляющие которого имели бы эстетическую ценность: «Служба и текущая поденщина в "Оск<олках>" и "Нов<остях>" + "Петерб. ж<изни>" отнимают много времени. Тем в голове для драматических произведений много. В голове сидят и водевили, и 3-актные комедии, и большие пьесы. Неизвестно, когда все эти шедевры выйдут из головы на бумагу. На днях пришла в голову очень оригинальная идея внешней формы драмы (или комедии); в такой форме, кажется, нет еще ни одной пьесы, зато, кажется, я не в силах был бы написать ни одной повести, а тем более романа», — вынужден был признаваться Билибин Чехову (22.01.1892 года).
Постоянная нехватка денег побуждала Билибина (как и Чехова в известный период) публиковаться в изданиях помимо «Осколков», не смущаясь сотрудничества даже в провинциальной прессе. Редактор «Осколков» Н.А. Лейкин отличался ревностным отношением к своим авторам и сотрудникам. Когда Билибин стал публиковать фельетоны в «Петербургской газете» (в которой, кстати, долгое время по понедельникам печатался и сам редактор «Осколков»), Лейкин пригрозил ему, что будет подчеркивать одинаковые сравнения в «Осколках» и «Петербургской газете». По мнению Билибина, именно Лейкин, не желая делить ценного сотрудника с «Новостями» или «Петербургской газетой», добивался того, чтобы расстроить сотрудничество любого способного автора в изданиях, кроме «Осколков», что, по сути, являлось чертой его редакторской политики. В письме от 2 марта 1886 г. Билибин сетовал Чехову: «Лейкин сам предложил мне поговорить с Сувориным насчет меня, но, я думаю, не поговорит: мы, сотрудники "Осколков", должны, кажется, устраиваться работать в других изданиях помимо редакции "Осколков", которая в этом отношении скорее готова нам ножку подставить». Как становится известно из писем Билибина Чехову, Лейкин часто придумывал оригинальные способы ограничения деятельности своих авторов в других изданиях. Так, если он знал, что, например, Билибин для своих
фельетонов в «Петербургской газете» использует материалы провинциальных газет, он прекращал выписывать эти газеты: «Ред<акция> журн. "Оск<ол>ки" испокон века обменивалась изданием и объявлениями с провинциальными газетами, которыми я пользовался для моих "бань". В виду этого Л<ейки>н скоропостижно нашел, что все эти газеты совершенно излишни, и с Нового года мы не буд<ем> получать ни одной. И вот, чтобы доказать, что я все-таки буду продолжать писать «бани», несмотря на интриги, я уже придумал некоторую комбинацию. Очень милый господин этот Л<ейки>н. Он мне нравится» (3.11.1886).
Письма Билибина содержат немало сведений о литературной репутации тех или иных изданий, так как в кругу авторов «малой прессы» ввиду многообразия изданий было нормой осведомляться у сотоварищей о репутации того или иного издания и — самое главное — о размере гонорара и порядочности редакции в его выплате. Например, о «Всемирной иллюстрации» Билибин сообщал Чехову: «"Иллюстрация", кажется, немного жидовск<ий> орган (в частной переписке, наверное, позволительно, употреблять такое слово?), но, я думаю, не смеет не платить денег сотрудникам» (20.10.1886).
По-своему интересны и оценки современным писателям, даваемые Билибиным в письмах: «Объясните мне, пожалуйста, что именно физиологически верно в "Сне Карелина"? Григорович мог бы подарить публике что-либо покрупнее и <...> Щедрин исписался, Григорович — также, Боборыкин пишет о женских болезнях ("Ces sales infirmités" см. роман "Из новых") языком "смесь французского с нижегородским". Остается читать Чехонте, который пишет редко, и И. Грэка, который пишет коротко и нескладно, o témpora, o scriptores!» (21 и 28.02.1887). Подобные высказывания важны как мнение читателя из литературной среды, пусть и ироничное, отражающее восприятие конкретных авторов и их текстов в определенное время.
По письмам Билибина можно восстановить также некоторые «сюжеты» отношений цензуры и авторов «малой прессы». Положение в юмористике после 1884 г. (после закрытия «Отечественных записок» М.Е. Салтыкова-Щедрина и усиления цензуры), когда многие произведения, в общем-то довольно безобидные, оказывались «закрещены», т.е. помечены красным карандашом цензора как непригодные к печати, или не опубликованы редактором, опасающимся цензурных гонений, ставили автора «малой прессы» поистине в тупик. Так, о редакторской политике Н.А. Ху-декова (в то время редактора «Петербургской газеты») в новых общественно-политических условиях Билибин писал Чехову: «Х<удеко>в, несмотря на микроскопичность подаваемых ему фельетонов, позволяет себе сокращать их; наглым образом, насколько
я могу понять, ввиду преувеличения цензурных <нрзб.> Дело дошло, наконец, до того, что он вовсе не поместил сегодня (пишу в воскр<есенье>, 15го) фельетона, — на мой взгляд, безопасного и даже мне лично сравнительно понравившегося (под названием "Департамент литератур"). Конечно, я напечатаю его или в "О<сколка>х" или в "Од<есском> л<истке>", но все-таки подобные сюрпризы могут совершенно обескуражить. О чем же тогда писать? Как писать? На текущие сюжеты? На злобу дня? Но ведь об этой самой злобе дня газета и так все 7 дней недели трубит в фельетонном тоне; очевидно, что мои воскр<есные> фельетоны должны же чем-нибудь отличаться. Но как же быть, если ни о чем нельзя писать или о всем надо писать "покороче"?»
Вопросы: «Как писать?» и «О чем писать?» оказались актуальными для Билибина не только из-за усиления цензуры. Новые формы, которые искал Билибин, не влияли на «усложнение» содержания, его творчество во многом оказалось именно «игрой в литературу».
Так случилось, что литературной репутации В.В. Билибина хватило ненадолго. После его смерти в 1908 г. о нем вряд ли вспоминали читатели, да и многие литераторы в своих воспоминаниях о Чехове и литературной «артели» 1880-х гг. обошли Билибина стороной.
Но для историка и социолога литературы (а не только для исследователя творчества А.П. Чехова) литературная судьба Би-либина, его произведения и, конечно, письма — один из бесценных источников, помогающих пополнить наши знания об эпохе,
0 литературной среде 1880—1890-хгг. и об особенностях литературно-бытовых отношений в ней.
Примечания
1 Переписка А.П. Чехова: В 3 т. М., 1996. С. 220—248. (Далее в тексте статьи в скобках ссылки даются на это издание с указанием номера тома и страницы.) Опубликовано 7 писем из 96, хранящихся в ОР РГБ.
2 Шаталов С.Е. Два таланта / Чехов и его время. М., 1977. С. 20—38. (Отношения Чехова и Билибина отчасти освещены также во вступительной статье В.Б. Катаева в сборнике «Спутники Чехова» (М., 1982).)
3 В предисловии к сборнику «Писатели чеховской поры» (М., 1982) С.В. Букчин писал: «Билибин был особенно чуток к фальши, казенщине, штампу и псевдооригинальности в литературе» (Т. 1. С. 15). Однако при тщательном исследовании текстов Билибина видно, что многие его произведения начиная со второй половины 1880-х гг. есть не что иное, как самоэпигонство и клише.
4 «Вселенские глупости» — название фельетонов, которые Билибин публиковал в «Петербургской газете».
5 А.В. Амфитеатров в своих воспоминаниях отмечал: «В.В. Билибин был действительно человек необычайно воспитанный и вежливый. Но, кроме того, он был человек с большим самолюбием и не вздорным, не крикливым, а настоящим джентльменским» (цит. по: Амфитеатров А.В. Оклеветанный Чехов // Амфитеатров А.В. Жизнь человека, неудобного для себя и для многих. М., 2004. Т. 1. С. 438).
