CC BY
71С.В. Алексеев О.А. Плотникова
ОТРАЖЕНИЕ ЭПОСА И ПРЕДАНИЙ В РАННЕЙ СЛАВЯНСКОЙ КНИЖНОСТИ: ИСТОРИОГРАФИЧЕСКИЙ ОБЗОР1
Древнеславянское устное народное творчество уходит корнями вглубь веков. Для всего праславянского мира была характерна общность фольклорных жанров, а в некоторых случаях мотивов, сюжетов и поэтических средств. Долгое время размеренно развиваясь по своим собственным правилам, фольклор в своем поступательном и размеренном движении натолкнулся на «плотину» книжности, выстроенную умелыми мастерами Кириллом и Мефодием. Конечно, фольклор, будучи полноводен, не разбился о нее, но стал искать обходные пути для дальнейшего течения. Развитие словесности в каждой из славянских стран, принявших христианство, шло своим особенным путем, однако в каждой из стран-новобранцев на первых этапах книжность вступила в противоречие с фольклором. В первую очередь, такая ситуация была вызвана конфликтом культур — языческой и христианской. Крестившись, славяне получили не только нового Бога, но и совершенно иную систему культурных ценностей.
Некоторые жанры славянского фольклора оказались восприимчивы к общественным изменениям. В первую очередь, это касается прозаических жанров (сказки, анекдота) и лирических жанров. К ним примыкают шуточные песни, пословицы, легенды и былички. Произведения открытых жанров очень быстро впитали в себя христианскую риторику и таким образом, получили новое прочтение. Были и другие жанры, которые оказались невосприимчивы к изменениям внешней среды. Это закрытые жанры — обрядовый фольклор, эпос, исторические песни. Фольклорные произведения закрытого типа отличались от произведений открытого типа, в первую очередь, строгой структурой и устойчивой композицией, их тексты к тому же имели меньшую вариативность (Виноградова, Толстой, 1996: 216).
Однако новый славянский литературный язык не сразу стал выразителем народной культуры, — он стал языком христианской Церкви, основу которой составляла христианская традиция. Из древнегреческого языка славяне получили лексемы для выражения высоконравственных мыслей о Боге. Как указывал Д.С. Лихачёв: «после распространения единой письменности и принятия единого литературного церковнославянского языка у славян... появился комплекс единой литературы» (см.: Лихачев, 1973: 15-23; Лихачев, 1961; Лихачев, 1960). В основном этот комплекс был представлен проповеднической, церковно-назидательной, агиографической, всемирно-исторической и аскетической литературой. По мере того, как церковные нужды в литературе удовлетворялись, в славянских странах стали появляться оригинальные произведения различных жанров. В повествовательную и историческую оригинальную литературу попадают и фольклорные элементы. В первую очередь отголоски устного творчества нашли отражение в таких жанрах древней литературы, как хроники, летописи, повести, сказания. Отдельные фольклорные вставки обнаруживаются в «Словах» и житиях монархов.
Проблема взаимодействия и взаимовлияния фольклора и литературы рассматривается учеными на протяжении двухсот с лишним лет. Несмотря на это, обобщающей работы по проблеме влияния устного творчества, в особенности историко-эпической
1 Статья подготовлена при финансовой поддержке РФФИ (проект № 17-06-00008А, «Устная историко-эпическая традиция в древнейших памятниках славяноязычной литературы»).
традиции, на формирование древнейших славяноязычных памятников литературы до сих пор нет. Данная ситуация вызвана несколькими причинами — синкретичностью фольклорного материала, что вызывает необходимость изучения текста в совокупности с мелодией, ритмом и метрикой стиха; а также отсутствием древнейших фольклорных первоисточников, историческая и лингвистическая реконструкция которых — сложно выполнимая задача.
К сожалению, первые записи славянского фольклора были сделаны очень поздно, когда часть древнейшего фольклорного материала была уже навсегда утрачена. Первые записи русского эпоса иностранцами относятся к началу XVII века. К концу того же столетия появляются уже и русские пересказы «старин» и иных повествовательных жанров (Былины, 1960; Исторические песни, 1960; Исторические песни, 1966; Новиков, 1971). С XVI века далматинские интеллектуалы записывают сербские и хорватские эпические песни, и в XVIII веке накопился уже немалый фонд таких записей (Народне п|есме, 1878; Ерлангенски рукопис, 1925).
С появлением в XIX веке фольклористики фольклорные произведения стали не просто записываться, но и подвергаться научному анализу. На первых этапах научного изучения фольклора был принят исследовательский подход, основанный на филологическом и отчасти лингвистическом анализе элементов устного творчества в составе литературных произведений. Его заложил русист, основатель лингвистической русистики Ф.И. Буслаевым. Им же была создана мифологическая школа в фольклористики, построенная на сравнительно-историческом методе изучения связей языка, народной мифологии и народной поэзии. Фольклористы предавали большое значение изучению мифа в качестве первоисточника всех фольклорных жанров. Данной проблематике были посвящены работы А. Кайсарова «Славянская и российская мифология»; Г. Глинки «Древняя религия славян»; Ф.И. Буслаева «О преподавании отечественного языка» и «Опыт исторической грамматики русского языка»; А.А. Потебни «О мифическом значении некоторых обрядов и поверий»; Д.О. Шеппинга «Мифы славянского язычества», «Краткий очерк русской мифологии»; А.С. Фаминцына «Божества древних славян». В этих исследованиях обнаруживается тенденция к изучению прежде всего филологического аспекта мифа в качестве истока древнерусских литературных жанров.
В начале XIX в. вышли сборники сербских песен и сказок Вука Караджича. В 1804 г. увидел свет сборник русских былин и песен под именем Кирши Данилова, давший стимул научному исследованию русского эпоса. Ряд посвященных фольклору сборников (см.: Сахаров, 1851; Сахаров, 1990; Сахаров, 1838-1839; Сахаров, 1841), весьма неоднозначного качества, но также стимулировавших научный поиск, издал энтузиаст И.П. Сахаров, автор термина «былина».
В 1855 году был издан первый сборник русских сказок с научными комментариями, подготовленный выдающимся ученым фольклористом А. Н. Афанасьевым. На обширном материале исследователю удалось сопоставить русские сказки со сказками других народов. При этом Афанасьев в рамках концепции мифологической школы, представителем которой он являлся, объяснял происхождение фольклорной сказки, большинство из них возводя к мифу о борьбе света и тьмы. По мысли Афанасьева, наблюдения людей за природными явлениями породило создание мифов. Такой исследовательский подход в дальнейшем был многократно осуждаем учеными, в особенности В.Я. Проппом. Однако критика трудов Афанасьева не уменьшает их значения для науки. В частности, именно А.Н. Афанасьев первым предложил классифицировать сказки по сюжетам — животный эпос, мифологические сюжеты, сюжеты былинные и навеянные историей, суеверные рассказы о колдунах и мертвецах, сказки с бытовой и юмористической окраской (см.: Афанасьев, 1872). В дальнейшем эта классификация
была упрощена, и сегодня принято различать всего три основных вида народной сказки
— волшебная, бытовая сказка, сказка о животных (Славянские древности, 2014: 7).
Среди историков в XIX веке приобрел популярность подход, заложенный В.Н. Татищевым — анализ фольклорных элементов в составе литературных произведений с позиции их истинности или ложности по отношению к историческим фактам (см.: Татищев, 1994). Данного подхода придерживались Н.М. Карамзин (см.: Карамзин, 1988), М.Н. Погодин (см.: Погодин, 2005), С.М. Соловьев (см.: Соловьев, 1988), В.О. Ключевский (см.: Ключевский, 1988) и др. Проведенный анализ позволил ученым сделать вывод о легендарности некоторых фольклорных известий, содержащихся в Повести временных лет (ПВЛ). К ним относятся известия о Кие, о призвание Рюрика, об утверждении Олега в Киеве, о мести княгини Ольги и некоторые другие. Более глубокой проработке народные предания в составе ПВЛ подверглись в исследованиях Н.И. Костомарова (Костомаров, 1989), в XX веке А.Е. Преснякова (Пресняков, 1999), С.В. Бахрушина (Бахрушин, 1941), однако их работы также оставались в поле традиционного подхода.
С современных исследовательских позиций совершенно очевидно, что подход, при котором исследование фольклорных элементов в составе литературного произведения ведется с позиции его истинности или ложности по отношению к исторической действительности, ведет в тупик. В первую очередь, это связано с тем, что сами принципы построения устного произведения диаметрально отличаются от принципов построения литературного произведения. В средневековом литературном произведении,
— особенно это касается исторических повествований и хроник, — на первом месте всегда достоверность описания и только потом образность. В устном же произведении любого жанра наоборот — на первом месте всегда образность и мораль, в то время как историческая фактология может быть искажена или вообще опущена. Ярким примером могут служить былины Киевского цикла. Все они привязаны к историческому времени правления Владимира I в Киеве, однако помимо исторической фигуры князя Владимира, в них появляются и вымышленные герои — например, Соловей-разбойник. Русские богатыри сражаются за землю Русскую как с вполне достоверными историческими врагами татарами, так и с мифическим Змеем. Главное в былине не отражение действительности, а преподнесение слушателю урока, основанного на поучительной истории о борьбе добра и зла.
Огромный вклад в исследование фольклорных элементов в составе древнесла-вянских литературных памятников внесли филологи. Так, М.И. Сухомлинов составил перечень возможных источников ПВЛ и выявил устные предания, вошедшие в ПВЛ, разделив их на племенные и дружинные (Сухомлинов, 1908). Наиболее удачными, на наш взгляд, с точки зрения исследования фольклорной традиции в составе древнесла-вянской литературы на тот период времени можно назвать работы Н.С. Трубецкого. В частности, исследователь сравнил и проанализировал саму форму и сюжет, характерные для эпического и летописного повествований. При этом он уделил наибольшее внимание анализу формы эпического стиха, на основании которого удалось выделить элементы эпического стиха в тексте ПВЛ. Так, в летописном повествовании о княжении Олега и Игоря ученый обнаружил присутствие «десятисложника», то есть метрической структуры речи, свойственной эпической песне (см.: Трубецкой, 1995).
Работа по исследованию взаимосвязей и взаимодействия фольклора и литературы продолжилась и в ХХ веке. Среди исследователей, активно занимавшихся данной проблематикой, в первую очередь стоит назвать Д.С. Лихачева, В.П. Адрианову-Перетц, Е.А. Рыдзевскую. Анализируя фольклорные элементы в составе литературных произведений, Д.С. Лихачев обратил внимание на прямую и неразрывную связь образа
героя и подвига, им совершенного: «и вот замечательно, что из произведений народного творчества летописцы заимствовали не только исторические факты, но и самые образы их героев... Герой народного эпоса — это человек богатырского подвига... Образ героя неотделим от совершенного им исторического подвига, запечатлевшегося в памяти народа» (Лихачев, 1987: 152).
Среди советских историков вопросом специально занимался, прежде всего, Б.А. Рыбаков. Внимание специалистов привлекали, в первую очередь, памятники с ясно выраженным эпическим («Слово о полку Игореве», Куликовский цикл) или иным фольклорным элементом (например, «Повесть о Петре и Февронии»). Большое внимание, — в работах Д.С. Лихачева, Б.А. Рыбакова и др., — уделялось наиболее ранним повествования о древнейшей дописьменной истории (в Начальном своде, Повести временных лет).
Следам устной традиции скандинавского происхождения в русском летописании посвятила ряд работ Е.А. Рыдзевская. Та же тема активно разрабатывалась за рубежом (особенно известна концепция «варяжской саги» А. Стендер-Петерсена, не потерявшая популярности и в современной науке). Отражение славянской мифологии и мифологических представлений в произведениях как древнерусской, так и отчасти южнославянской литературы рассматривается в исследованиях В.В. Иванова и В.Н. Топорова.
В.П. Адрианова-Перетц писала: «установление внутреннего родства древнерусской литературы, в ее лучших образцах, с фольклором вскрывает характер ее народности. Исследование связи литературы и фольклора, независимой от какого бы то ни было прямого «влияния» и выражающейся в общности их отношения к действительности, приводит к вопросу о сходстве самого художественного метода отражения этой действительности у писателя и народного поэта. Некоторым памятникам литературного эпоса, как и устному эпосу русского средневековья, одинаково свойственна гиперболизация действительности, за которой стоит определенная оценка реальных фактов. Этот своеобразный метод художественного отражения действительности выполняет различные функции и должен быть изучен во всех его многообразных проявлениях как в литературе, так и в фольклоре. Образы князей "Слова о полку Игореве", к которым обращается автор с призывом выступить "за землю Русскую", представлены с блестящим знанием политической обстановки конца XII в., и вместе с тем они гиперболизированы, чтобы подчеркнуть силу, могущество, власть этих князей, — все то, что должно было, по мысли автора, объединиться для борьбы с наступавшей "степью". Гиперболизированные воинские картины усиливают впечатление от трагического столкновения русских дружин с половецкими войсками» (Адрианова-Перетц, 1974: 10).
Хотелось бы уточнить один момент: «гиперболизированность» — это не простая условность, а художественный метод. Сама Адрианова-Перетц писала, сколь широко применяется он в народном творчестве. Этот метод вслед за народными сказителями стал использоваться и средневековыми авторами. Народному автору и создателю литературного произведения вряд ли мог быть свойственен один взгляд на происходящее. Однако давно доказано, что писатель в создании сюжетной линии и образов своего сочинения нередко использовал типовые шаблоны и образы из устных произведений. Это было обусловлено необходимостью усилить впечатление от написанного. Кроме того, посредством системы образов, используемых в фольклоре, произведение делалось более доступным для читателя правильное его понимание читателя.
Большое значение для изучения влияния фольклора на древнейшую литературу имели и наблюдения специалистов, непосредственно с этой тематикой не связанные. В качестве примера можно привести совершенно справедливое суждение В.Я. Проппа, считавшего, что изучать фольклор вне связи с музыкой — значит понимать только половину дела: «текст и напев составляют одно органическое целое, и метрика стиха не
может изучаться вне музыкального ритма и голосоведения» (Пропп, 1976: 38-39). Исследователи, занимающиеся изучением русского эпоса, давно заметили, что текст русских песен, кроме хороводных, игровых и плясовых, не делится на строфы. Песня имеет скрытое строфическое строение, которое показывает исполнитель с помощью мерного напева. Музыкальные черты фольклора находят отражение и в использующих его средневековых литературных произведениях, могут помогать выявлению его элементов.
Огромный вклад в расширение научного знания фольклора внес Н.И. Толстой. В 80-х ХХ века по его инициативе началась работа по подготовке этнолингвистического словаря «Славянские древности», завершившиеся уже в XXI веке. В 2014 году вышел заключительный пятый том словаря. Коллективу авторов отдела этнолингвистики и фольклора Института славяноведения РАН удалось проделать уникальную работу по анализу языковых, этнографических и фольклорных источников устной славянской традиции.
В последние десятилетия преобладает более критическое отношение к поиску элементов устного происхождения в древнерусской литературе, особенно в летописании. Указывается на иллюзорность части приводившихся ранее параллелей, вероятность книжного происхождения многих мотивов, раскрываются их религиозно-аллегорические смыслы. В этой связи, прежде всего, следует назвать монографию В.Я. Петрухина и О.В. Беловой «Фольклор и книжность: миф и исторические реалии» (Пет-рухин, Белова, 2008), а также ряд иных работ О.В. Беловой, И.Н. Данилевского, В.Я. Петрухина и других авторов.
Теме отражения устной традиции в памятниках славянского историописания раннего средневековья посвящались диссертационные исследования С.В. Алексеева (Алексеев, 1997; Алексеев, 2006) и А.С. Щавелева («Представления о власти в славянских легендах о первых князьях»). Проблематика последней работы развита в монографии А.С. Щавелева «Славянские легенды о первых князьях» (Щавелев, 2007). Ранним этапам развития древнерусской литературы и ее взаимодействию с фольклором посвящены две монографии О.А. Плотниковой (Плотникова, 2015; Плотникова, 2016).
В сербской историографии в фокусе исследовательского внимания традиционно находятся, с одной стороны, схождения и параллели старосербских произведений на исторические темы XIV-XVII вв. с памятниками песенного героического эпоса (особенно Косовского цикла), с другой — следы устной традиции в сохранившейся в латинском переводе «Летописи попа Дуклянина», древнейшем, возможно, памятнике сербского историописания.
Историография «Летописи» подробно рассмотрена в издании ее перевода на русский язык, подготовленном С.В. Алексеевым (Алексеев, 2015). Здесь, в контексте проблематики взаимовлияния фольклора и литературы, стоит остановиться на основных вехах ее изучения за последние десятилетия. Фольклорные корни «Летописи» обосновывались в не потерявшей своего значения монографии Н. Банашевича «Летопись попа Дуклянина и народные предания» (БанашевиЬ, 1971). Это наиболее крупное исследование на тему соотношения устной традиции и старосербской литературы в ХХ в. Ввиду спорности этнической атрибуции «Летописи» данной тематикой занимается не с меньшей заинтересованностью и хорватская наука (из новейших — работы И. Му-жича: Muzic, 2011). С другой стороны, в сербской историографии последнего десятилетия также проявились критическое отношение к традиционным подходам, акцент на поиск литературных источников ранее признававшихся фольклорными тем и сюжетов. Таковы работы Т. Живковича, в частности, последнее сербское издание «Летописи» в 2009 г. (Gesta, 2009).
Для болгарской науки подобным же полем для разработки вопроса о влиянии повествовательного фольклора на раннюю литературу стало небольшое произведение конца XI века под названием «Болгарская апокрифическая летопись». Первое подробное исследование памятника принадлежало чешскому слависту К. Иречеку (Иречекъ, 1899). В центре его внимания находились библейско-апокрифический, «внешний», и конкретно-исторический составные элементы географической номенклатуры памятника. Выводы К. Иречека касались и значения сочинения как исторического источника, и анализа его соотношения с устной традицией (прежде всего, с топонимическими преданиями).
Новое детальное исследование источника, не потерявшее значение до сего дня, предпринял крупнейший болгарский историк Й. Иванов (Иванов, 1925: 273-279). Именно ему принадлежит утвердившееся название памятника — «Болгарская апокрифическая летопись». В соответствие с общей темой своей работы «Богомильские книги и легенды», Й. Иванов основное внимание уделил религиозному содержанию памятника, его идейным тенденциям и литературному происхождению. Общий вывод Й. Иванова относительно исторической (не историко-культурной и историко-религиозной) ценности сочинения неизвестного богомила неутешителен: «как историческое сочинение эта летопись не имеет никакого значения» (Иванов, 1925: 274). В то же время Й. Иванов признал, что сохраненные в «летописи» предания, в первую очередь, топонимического характера, могут отражать и некие реальные события. В основном позднейшие исследования памятника подтверждали выводы Й. Иванова (см.: Динеков, 1963: 253; Бешевлиев, 1982; Литаврин, 2001: 240).
В мировой науке взаимодействию фольклора с различными древними и средневековыми литературами посвящено немало монографических работ, в том числе обобщающего характера. Для европейской (в том числе и российской) науки характерен повышенный интерес к кельтской и германской средневековой словесности в их связи с устной традицией. При этом следует отметить, что очень часто различные родственные этнические традиции (например, для анализа «германского материала» — скандинавская, англосаксонская, немецкая) рассматриваются в комплексе, а не по отдельности. Представляется, что такой подход продуктивен и при анализе славянских литератур средневековья.
На наш взгляд, первостепенной задачей историков, филологов, лингвистов, этнографов и фольклористов в области исследований взаимодействия фольклора и литературы должна стать работа по определению основополагающих методов работы с фольклорным материалом. На основании этого возможно будет провести всеохватывающий анализ фольклорных элементов в составе литературного памятника. Данная работа должна предвосхищаться глубоким анализом особенностей формирования и развития общеславянского литературного языка. Последнее позволит исследователям выявить основные принципы проникновения фольклора в литературу, основания их дальнейшего взаимодействия и взаимонаполнения.
БИБЛИОГРАФИЯ Адрианова-Перетц В.П. Древнерусская литература и фольклор. Л., 1974. Алексеев С.В. Отечественные повествовательные источники XI-XVII вв. о древней истории восточных славян / Диссертация на соискание степени кандидата исторических наук. М., 1996.
Алексеев С.В. Предания о дописьменной эпохе в истории славянской культуры Х1-ХУ вв. М., 2006.
Алексеев С.В. Летопись попа Дуклянина. СПб., 2015.
Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу, 2-е издание. М., 1872.
БанашевиЬ Н. Летопис попа Дукланина и народна предала. Београд, 1971. Бахрушин С.В. Героическое прошлое славян. М., 1941.
Бешевлиев В. Началото на българската държава според апокрифен летопис от XI в. // Средневековна България и Черноморието. София, 1982. С. 39-45. Былины в записях и пересказах XVII—XVIII веков. М.; Л., 1960
Виноградова Л.Н., Толстой Н.И. Древнейшие черты славянской народной традиции // Очерки истории культуры славян. М., 1996.
Динеков П. Литературният живот през XIII в. // История на българската литература. София, 1963. Т. 1.
Ерлангенски рукопис старих српскохрватских народних песама. Сремски Карловци, 1925.
Иванов И. Богомилски книги и легенди. София, 1925.
Иречекъ К. Християнският елемент в топографическата наменклатура на балканскита
земи // Пер. списания на Българско книжно дружество. Кн. 55-56. 1899. С. 261-268.
Исторические песни XIII-XVI веков. М.; Л., 1960
Исторические песни XVII века. М.; Л., 1966
Карамзин Н.М. Истории государства Российского. Кн.1. М., 1988.
Ключевский В.О. Курс русской истории. Т. 1-2. М., 1988.
Костомаров Н.И. Русская история. Т.1. М., 1989.
Литаврин Г.Г. Формирование и развитие Болгарского раннефеодального государства (конец VII — начало XI в.) // Литаврин Г.Г. Византия и славяне. СПб., 2001. Лихачев Д.С. Об одной особенности реализма // Вопросы литературы. 1960. № 3. Лихачев Д.С. Литературный этикет Древней Руси (к проблеме изучения) // ТОДРЛ. Т. 17. Л., 1961.
Лихачев Д.С. Развитие русской литературы X-XVII веков. Эпохи и стили. Л., 1973 Лихачев Д.С. Человек в литературе Древней Руси // Лихачев Д.С. Избранные работы. Т. 3. Л., 1987.
Народне п|есме из старших, наjвише приморских записа. Биоград, 1878. Новиков Н.В. Русская сказка в ранних записях и публикациях. Л., 1971. Петрухин В.Я., Белова О.В. Фольклор и книжность: миф и исторические реалии. М., 2008.
Плотникова О.А. Рождение русской словесности. М., 2015. Плотникова О.А. Боги и герои Древней Руси. М., 2016. Погодин М.Н. Древняя русская история до монгольского ига. М., 2005. Пресняков А.Е. Российские самодержцы. М., 1999.
Пропп В.Я. Фольклор и действительность // Пропп В.Я. Избранные статьи. М., 1976.
Сахаров И.П. Песни русского народа. Ч. 1-3. СПб., 1838-1839.
Сахаров И.П. Русские народные сказки. СПб., 1841.
Сахаров И.П. Записка для обозрения русских древностей. СПб., 1851.
Сахаров И.П. Сказания русского народа, собранные И.П. Сахаровым. М., 1990.
Славянские древности. Этнолингвистический словарь / Под общей редакцией Н.И.
Толстого. Т.5. М., 2014.
Соловьев С.М. История с древнейших времен. М., 1988.
Сухомлинов М.И. О преданиях в древней русской летописи // Сб. ОРЯС. Т. 85. СПб., 1908.
Татищев В.Н. История Российская. Т. I. Ч. 1., М., 1994.
Трубецкой Н.С. История. Язык. Культура. М., 1995.
Щавелев А.С. Славянские легенды о первых князьях. М., 2007.
Gesta Regum Sclavorum. Т. 1-2. Београд, 2009.
Muzic I. Hrvatska Kronika u Ljetopisu Popa Dukljanina. Split, 2011.
