CC BY
128
2014
ВЕСТНИК САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
Сер. 2
Вып. 1
ЭТНОГРАФИЯ
МАЛЫЕ ГРУППЫ В ЭТНОГРАФИИ
УДК 39
В. А. Дмитриев
ОТНОШЕНИЕ «СУБЭТНИЧЕСКАЯ ГРУППА—ЭТНОС» В ЭТНИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ ЧЕРНОМОРСКИХ АДЫГОВ (ШАПСУГОВ)
Характеристика субэтнической группы затруднена вне отношения «группа—целое». При этом существуют проблемы как формального выделения группы, так и отражения динамики в отношении «группа — целое». В статье рассматривается еще один пример того, что описываемая общность определяется в дефинициях разного уровня: и как субэтнос, и как этнос, и как суперэтнос. Примером является положение этнической общности черноморских адыгов (шапсугов) по отношению к смежным этническим общностям на протяжении двух периодов: 1) XVIII — середина XIX в. и 2) середина XIX — конец XX в.
В XVIII — середине XIX в. произошло как выделение шапсугского этноса, так и вхождение шапсугов в этнический союз с другими группами адыгов горной части Северо-Западного Кавказа. Движение союза к монолитности происходило на основе традиционно-культурной близости групп и в конце периода совместного их сопротивления российской экспансии на Кавказе. Каждая из групп, включая шапсугов, осуществляла объединяющее влияние на входившие в них общинные объединения. После разрушения традиционного социального уклада в 1860-х годах шапсуги заняли позиции социума, максимально продвинувшегося по пути модернизации, малочисленной этнической группы и этноса, единственного наследника адыгского этнического союза предшествующего времени. Одновременно они развивались в качестве этнической общности с двойным выбором вектора интеграции — как в сторону форм адыгского единства, так и в сторону региональных общностей Черноморья и Краснодарского края. Ход этнической истории черноморских адыгов (шапсугов) указывает на объективные трудности в определении позиции субэтнической группы в иерархии форм этноса. Библиогр. 36 назв.
Ключевые слова: адыги, шапсуги, группа, субэтническая группа, этническая история, этносоциальная организация.
Vladimir A. Dmitriev
THE RATIO OF "SUB-ETHNIC GROUP — ETHNOS" IN THE ETHNIC HISTORY OF BLACK SEA'S CIRCASSIANS (SHAPSUGS)
Characteristics of sub-ethnic groups are difficult except relations "Group-Integrity". At the same time, there are problems as formal determination group and reflect changes with respect to the "Group-Integrity". This article discusses another example of what is described in the definitions of a community is determined by different levels: as a sub-ethnos, and as an ethnos, and as super-ethnos. An example is the situation of the ethnic community of Black Sea's Circassians (Shapsugs) in relation to the adjacent ethnic communities during two periods: (1) XVIII — mid XIX centuries and (2) the middle of XIX — end XX centuries.
Дмитриев Владимир Александрович — доктор исторических наук, Российский этнографический музей, Российская Федерация, 191011, Санкт-Петербург, Инженерная ул., 4/1; [email protected]
Dmitriev Vladimir A. — Doctor of History, The Russian Museum of Ethnography, 4/1, Inzhenernaya ul., St. Petersburg, 191011, Russian Federation; [email protected]
In XVIII — mid XIX centuries occurred as a selection Shapsug ethnicity and entry Shapsug in alliance with other ethnic Circassians mountaineers groups of the North-West Caucasus. Union unity was formed on the basis of traditional cultural affinity of groups, and, at the end of the period, on the joint resistance to Russian expansion in the Caucasus. Each of the groups, including Shapsugs undertakes the unifying influence on the community groups that were part of them. After the destruction of the traditional social structure in the 1860s. Shapsugs tacked a position of:
1. Society, the most advanced on the path of modernization.
2. Small ethnic group.
3. Ethnic unity, the sole heir to the Circassian ethnic alliance of previous time.
At the same time, they have evolved as an ethnic community with double choice vector of integration, both in the direction of forms Circassian unity and regional communities on the Black Sea's region and the Krasnodar Territory. The ethnic history of Black Sea Circassians (Shapsugs) indicates the objective difficulties in determining the position of sub-ethnic group in the hierarchy of forms of the ethnic unities. Refs 36.
Keywords: Circassians, Shapsugs, group, sub-ethnic group, ethnic history, ethnosocial organization.
Выявление субэтнической группы или ее определение в числе существующих этнических сообществ представляет собой задачу большой важности. С одной стороны, к группе мы подходим как к понятию, производя логическую операцию таксономической бифуркации и двигаясь по классификационному древу. В континууме понятий своей научной дисциплины, имея базовое и поэтому наименее определяемое понятие «этнос», можно двигаться к синтезирующим («суперэтнос», «этникос») или к уточняющим («этносоциальный организм», «субэтническая группа») понятиям. В рамках формальной логики этносы делятся на этнографические группы, т. е. «субэтносы», обладающие собственным любым свойством, создающим локальность в любом смысле. При переходе на следующий таксономический уровень определяется характер локальности по тому, принимается ли она во внимание составом группы (по фактору группового самосознания конституируется наличие «этнической группы») и по тому, какой вид или характер локальности принимается во внимание: территориальный, функциональный, мировоззренческий, языковой и т. п.
С другой стороны, стремясь придать объективность фактическому материалу, в этнографии стараются оперировать и объективистскими дефинициями относительно группы, такими как субэтнонимы и локальные характеристики (территория, сословие, занятие, конфессия, внутри- и внепространственное единство и др.). В этом случае «этнографическая группа» таксономически ниже «этнической» по принципу убывания свойства. Но при этом группе как бы взамен за ее положение ниже базового таксономического уровня делегируется свойство реальности. В значительной мере такое отношение к группе связано со спецификой предмета науки, когда весьма трудно определяется категория этничности. В формулировке В. Чеш-ко «этничность, вне всякого сомнения, имеет иррациональную природу, наука же, оперирующая сугубо рациональными методами познания (чем она отличается, например, от религии или искусства), ограничена в возможностях исследования иррационального. Поэтому явление, которое обозначается термином "этничность", едва ли можно, по крайней мере на современном этапе развития науки, выразить посредством какой-то точной дефиниции» [1, с. 39-40]. Делегирование группе свойств реальности отчасти смягчает остроту определения этничности.
Если продолжить перечень проблем формально-концептуального характера, то в его центре будут находиться вопросы выделения группы и отношения группы и целого. Что касается выделения группы, то на первом плане окажется выбор
внешнего (отличие группы от других групп, связанных в единство, или от общности более высокого таксономического ранга, чем группа) или внутреннего (перечисление дефиниций, свойственных группе и придающих ей системный характер и своеобразие). Этот выбор имеет собственный задний фон, порожденный выбором между двумя приемами, имеющими еще более формальный характер, а в определенном смысле и психофункциональную окраску: выделяется ли группа по набору признаков, наличие которых возможно показать/доказать, или она признается сразу как целое, находящееся внутри другого целого, а возможно, с позиций формального подхода, и рядом с этим целым, подчиняясь ему.
Отчасти можно говорить, что очередным своим острым углом проявился вопрос о выборе количественных или качественных критериев, хотя на самом деле это вопрос о двойной природе объектов познания, выделяемых приемами аналитического или целостного подходов. Два примера позволяют судить об онтологии этой двойственности в этнографии. Первый — наличие в народном жилище пространства целостного, топологического (например, все, что имеет отношение к очагу и персональным зонам) и размерного (все, что измеряется пядями, локтями и модулями в виде толщины бревна, размера оконного проема и т. д.). Второй пример — способность людей оценивать количество как группу, известный факт восприятия числа 7±2 без подсчета [2], оценки количества скота при табуации счета. В контексте проблемы выделения группы ценность этих примеров не очень велика, но позволяет отметить объективную сторону дилеммы в трактовке группы.
Объективная сложность присутствует и в проблеме соотношения группы и целого. Собственные аспекты этого соотношения содержатся в вариативности — как в целом отношения, так и каждого его члена, имеющей место в ходе процессов, происходивших с этнической общностью. Прежде чем показать данное явление на конкретном примере, целесообразно обратить внимание на два уже состоявшихся наблюдения. Так, было обращено внимание на относительность и релевантность отношения «группа—целое», выраженных и с позиции исследователя, и с позиции эт-нофора, когда ашантийцы, аканский этнос Западной Африки, представляют собой и этнос, и суперэтнос, и субэтнос. Данный факт имеет и структурную, и историческую (процессуальную) оценки [3].
В другом случае предлагается (правда, в рамках иной парадигмы, когда подразумевается не вертикальная, а горизонтальная иерархия этноса и группы) разделить этнос и группу, точнее, свойства «этничности» и «групповости». Этничность осмысливается как явление постоянное и широкое, шире всех социальных общностей, категория и фрейм, а «групповость» — как исторический факт, событие, растянутое во времени и относительно охватывающее этнос, а также как результат социальных процессов, локализованных во времени и пространстве, и как проект [4, с. 22-62]. Позиция возводится к той части концепции Р. Барта, где он ставит под сомнение автоматическое уравнивание этнической группы с ограниченной культурной единицей [4, с. 32; 5, с. 12-15].
В отечественной науке данное положение обсуждалось неоднократно. Ниже предлагается небольшой экскурс в область этнической истории черноморских шапсугов, указывающий на действительную относительность позиции «этнос — группа». В целом ход этнической истории данной общности был дан в диссертационном сочинении и монографии А. Сивера [6] и затронут в книге Т. Половинкиной [7]. Ос-
новными в работе А. Сивера представляются выводы о двух больших этапах истории: (1) когда шапсуги входили в общность абадзе-чиль (т. е. до конца XVIII в.) и (2) когда произошло при цивилизационном присутствии России на Северном Кавказе выделение отдельной общности черноморских шапсугов (конец XVIII — конец ХХ в.). А. Сивер называет современную идентификацию черноморских шапсугов двойственной, а общность абадзе-чиль предлагает считать самостоятельной и не принадлежащей ни к адыгскому, ни к абазинскому этническому сообществу [6, с. 54, 156]. Стремясь согласовать эти положения с имеющимися представлениями о более ранней двойственности ориентаций адыгов Черноморья, в предисловии к книге А. Сивера Б. Бгажноков предложил взглянуть на Шапсугию уже не как на периферию двух этнокультурных центров: кабардинского и абхазо-убыхского, а противоположным образом — как на ядро абхазо-адыгской цивилизации [8, с. 4].
Гипотеза двойственности этногенеза шапсугов складывается из нескольких подходов и замечаний: представления о наличии этнической границы между шапсугами и убыхо-садзами по р. Шахе (Хан-Гирей [9, с. 120, 238], Ш. Инал-ипа [10, с.115-128]), о принадлежности шапсугов к адыгам (Гарданов [11, с. 24], Тхамокова [12; 13]; Надюков [14]), о внутриадыгском на середину XIX в. различии на адыхэ («аристократические племена среди западных адыгов, к которым относятся темир-гоевцы, бжедухи, махошевцы, мамхеговцы, егерухаевцы и др.) и абаза (демократические племена, к которым относятся абадзехи, натухаевцы, шапсуги) (Люлье [15]), об абазинском происхождении части западных адыгов (Лавров [16]). Н. Г. Волковой было отмечено появление в конце XVIII в. новых этнонимов (натухаевцы, шапсуги и др.) именно относительно группы абаза и исчезновение старых этнических наименований на Черноморье [17, с. 16-20]. М. В. Покровский трактует этот процесс как антифеодальное движение и победу в этом регионе «демократических» племен над «аристократическими» [18, с. 199-200], Е. П. Алексеева считала, опираясь на сведения путешественников, что граница абазин и адыгов проходила в XVI в., по сообщению Герберштейна, недалеко от устья р. Кубани, по данным Ж. де Люка (1625) и Эвлия Челеби (1641), — уже около Туапсе, в 1830-х годах по указаниям Хан-Гирея, — по р. Шахе в районе Сочи [19, с. 188]. Этот процесс читается как продвижение языковой, а не этнической границы, при том, что он затронул соседних убыхов, у которых собственный язык был исчезающим языком «черни», которая говорила и по-абхазски, «дворяне убыхские говорили адигским языком» [20, с. 5; 21, с. 231]. Процесс совпал по времени с распадом жанеевской аристократической общности и выходом ранее ассоциированных с ней «вольных обществ» Западной Черкессии на самостоятельную этнополитическую арену под названием шапсугов и натухаевцев. На месте Большого Жане и хегакского домена жанеевских князей (Причерноморье в районе Анапа-Геленджик) утверждаются натухаевцы, по другую сторону хребта на месте Малого Жане и земель хатукаевцев возникает Большой Шапсуг, место Малого Шапсуга — Черноморье. Хан-Гирей акцентирует внимание на расширении территории шапсугов через включение других групп населения с движением от области между рр. Псезуапсе и Туапсе. Достоверно ранним упоминанием существования шапсугов является сообщение 1847 г., когда шапсугов отличают от Абазы [22, с. 28]. По П. Зубову, падение княжеской власти на Черноморье датируется 1769 г. [23, с. 27]. Для нас это событие является предпосылкой появления шапсугов в сообщениях под собственным именем.
Таким образом, рисуется некая общность Абаза сложного состава [24, с. 143], включавшая в себя предков южных абазин и предков черноморских адыгов. И. А. Гильденштедт и П. С. Паллас на 1770-1790-е годы включали в ее состав вместе с абазинами, башилбаевцами и баракаевцами также абадзехское общество Туби, шапсугов, натухайцев и убыхов [25, с. 227, 404; 26, с. 215-216]. Источники же первой половины XIX в., как эмного (Хан-Гирей [9, с. 237], Хаджи-Берзек), так и этного характера (Люлье [27, с. 10,18], Новицкий [28]), склонны были не только безоговорочно включать шапсугов в адыгскую общность, но и объединять шапсугов и натухаевцев в общность Агучипс. Тут следует отметить следующие обстоятельства: присутствие общности с таким же названием среди южных абазин — садзов (джигетов), и то, что союз шапсугов и натухаевцев может быть рассмотрен как стадия объединительного движения значительной части черноморской адыго-абазы. Сопоставляя «Записки о Черкессии» и «Беслиний Абат» Хан-Гирея, можно задуматься, не была ли описанная адыгским историографом форма сложения союза Агучипс событием периода конца XVIII — начала XIX в.
Примечателен состав общества Ахгучипс: он состоит из двух связанных собственным объединением натухаевских компонентов Наттхо и Неттдахо, четырех шапсугских Кобле, Сшхапте и связанных еще и отдельно Хгоахго и Сшеотохх, а также седьмого компонента — Хгоайе. Последняя общность трактуется и как шапсуг-ская, и как натухаевская. Каждая единица представляет соприсяжничество (объединение) дворянских и крестьянских (тфокотльских) фамилий. У шапсугов с тремя дворянскими фамилиями-родами Абат связаны 37 родов тфокотльской фамилии Кобле. Род дворян Шеретлук объединен с двумя группами родов Сшотохх и Хгоахго по 11 в каждой, у натухаевцев 6 дворянских родов связываются с 12 крестьянскими фамилиями и 4 дворянских с 9 крестьянскими, но подсчитаны еще 23 тфокотльских рода; 12 родов составляют группу Хгоае, названную «древнейшими черкесами» и находящуюся в соприсяжничестве с 4 дворянскими родами, стоящими последними в их списке Хан-Гирея. Другие 11 тфокотльских родов «почитаются присоединившимися в позднейшее время» к группе Натххо-Нетдаххо [9, с. 239-241]. Все это выглядит как «идеальная конструкция, построенная на применении сакральных чисел 7 и 11 (12).
В дальнейшем практика союза с использованием идеального соотношения частей продолжалась. В 1841 г. был принят так называемый Дефтер (соглашение), определивший в перспективе нескольких лет принцип общего устройства натухаев-цев, шапсугов и абадзехов. Находившийся на Кавказе в 1857-1859 гг. Т. Лапиньский этот принцип описал следующим образом: «Народности шапсуги и абадзехи разделяются каждая на восемь племен. Из этих восьми племен каждые два родственны между собой и образуют, собственно, одно племя, причем каждое из восьми племен шапсугов состоит в родстве с одним из восьми племен абадзехов. Каждое из племен разделяется на несколько фамилий (тлако-сик), а эти, в свою очередь, — на несколько семей или дворов (юне). Натухаевцев Т. Лапиньский представлял как часть шапсугской народности [29, с. 77-79]. В 1861 г. после встречи на р. Сочи старшин произошло присоединение к союзу убыхов. В провозглашенном четверном союзе вся территория разбивалась на 12 округов, а на низовом уровне составлялись объединения из 100 дворов.
Проведенные реформы не отменили существования территориально-общиных союзов псухо, базировавшихся в долинах рек и получивших от них названия (в современном звучании на территории части шапсугской этнической территории по данным Л. Я. Люлье): Дедеркой, Шепси, Шуюк, Макопсе, Мезююкопсе/Неожиданная, Аше, Куапсе/Мамедова щель, Дзешь/Свирская щель, Псезуапсе, Цусхцвадже, Годлик, Чухукт, Чемиоквадже, Тлаье/Глубокая щель, Кодес/Матросская щель, Шахе/Субешх, Осакай, Казий/Якорная щель, Беранда, Детляшха, Буу [27, с. 7-8; 30, с. 50]. Иной характер имела хакучинская общность, которая была связана не столько с долинами рек, сколько с объединяющим их верховья пространством, примыкавшим к Кавказскому хребту; ее население пополнялось за счет переселенцев с особо активным образом жизни [22, с.26, 37-38,66-67].
Таким образом, для первой половины XIX в. характерна двойственность внутренней организации шапсугской общности, как по территориальному, так и по родственному принципам, что было присуще и другим народам Северного Кавказа. В этой симфонии организация по псухо не проявляла интегрирующего начала и была, скорее, признаком дробления. В Дагестане, где этнические территории не были разрушены в ходе Кавказской войны XIX в. так, как на Западном Кавказе, подобная структура, только с называнием основного ее элемента джамаатом, пережила все преобразования имперского и советского периода и полностью регенерировала в 1990-2000 гг. [31, с. 246]. Пофамильные связи явно были выведены на первый план и в результате формализованы, на исходе периода сопротивления горцев российской армии фамильную организацию была готова заменить вновь создаваемая система по дворам и округам, последняя уже формально сохраняла название родственного союза — тляко. В результате промежуточное место между округами и общим союзом занимали этнические объединения, которые внешними наблюдателями оценивались как провинции [32, с. 582]. В итоге положение общности шапсуги (также как натухаевцев, абадзехов и других «адыгских» племен) было таково, что они, как и ашантийцы, представали и суперэтносом, и этносом, и субэтносом, но субэтнической группой, скорее всего, следовало бы считать со-присяжничество и входившие в него псухо. Этноним «шапсуги» имел смысл для обозначения группы соприсяжничеств, провинции и части ядра расширившейся общности Ахгутчипс, т. е. этноним приобрел субэтническое значение.
По итогам Кавказской войны и разгрома этнической общности большая часть шапсугов со второй половины XIX в. составляет ближневосточную диаспору, представители которой позднее попали и в Западную Европу. В диаспоре шапсугская идентичность, как и кабардинская, доминирует, отмечается идентификация шапсугов с Абазой. Численность шапсугов, проживающих ныне в Туапсинском районе Краснодарского края и Лазаревсом районе Б. Сочи безусловно позволяет рассматривать их как малочисленную этническую общность. На Северо-Западе Кавказа это единственная западноадыгская общность, находящаяся на этнической территории дороссийского времени (так называемый Малый Шапсуг), но отделенная от территории консолидации западных адыгов и не имеющая территориального единства. При этом черноморские шапсуги являются одним из наиболее модернизированных народов России и наиболее претерпевших изменения в образе жизни по сравнению с прошлым.
Начальной причиной их такого положения было то, что в 1865-1870-е годы, продолжая военные действия против шапсугов и используя тактику выжженной земли, царские войска провели акцию по фактически полной очистке Черномо-рья от коренного населения [33, с. 202-212]. Небольшой части выселявшихся с гор, в прямом смысле — единицам, было разрешено приселяться сначала к станицам Шапсугского пешего казачьего берегового батальона, находившимся на территории нынешнего Туапсинского района. Раздробленность ареала была задана с самого начала российской колонизации Черноморья, когда черноморских шапсугов группами семей приселяли к военным лагерям, место для которых избиралось произвольно по отношению к экологическим условиям. 14 декабря 1869 г. на территории будущего Сочинского округа Черноморской губернии было предписано создать 14 солдатских поселений, к ряду из них было указано подселиться и шапсугам, возвращавшимся с Кубани или выходившим из убежищ в горах. Так появились и ныне существующие шапсугские аулы района Большого Сочи, жители которых теряли при этом многие черты традиционной этносоциальной организации. По окончании Кавказской войны с появлением в Причерноморье переселенцев с севера (русские, украинцы, эстонцы, чехи и др. ) и с юга (армяне, греки) были заданы основы этнодисперсного расселения населения Черноморья, близкие к характеристикам современного мультикультурного сообщества. Черноморские адыги-шапсуги, возвращаясь на прежние свои земли, селились также дисперсно, как и новопоселенцы.
В настоящее время Черноморская Шапсугия состоит из трех территориальных систем: северной (между реками Нечепсухо и Туапсе), центральной (между реками Макопсе и Псезуапсе) и южной, занимающей нижнюю часть долины р. Шахе. К ним добавляется сложившаяся в ХХ в. зона проживания шапсугов в поселках городского типа на побережье. Каждая из групп аулов связана с поселком или городом, расположенным на побережье, по речному руслу и, следовательно, проходящей вдоль реки дорогой. Непосредственное сообщение между группами в нагорной полосе возможно по пешеходным тропам, т. е. весьма затруднено с точки зрения современного человека. Для каждого участка существует свой урбанистический центр, в целом инонациональный и инокультурный, дающий занятость в сферах современного хозяйственного сектора и превращающий аулы в свою периферию. В северной группе находятся г. Туапсе и пос. Новомихайловский, в центральной — пос. Лазаревское, в южной — пос. Головинка. Отчетливо для всей шапсугской общности просматривается большое значение пос. Лазаревское: один из признаков — систематическое проведение в нем с 1990-х годов съездов шапсугского народа. В Лазаревском находится Хасэ шапсугов, редакция газеты «Шапсугия», имеется представительство культурных миссий Республики Адыгея (филиал Адыгейского государственного университета, насчитывающий 6 факультетов, корреспондентский пункт ГТРК Республики Адыгея), что делает его центром культурно-национальной автономии черноморских шапсугов. Разрозненные территории не представляют собой отличающихся частей этнической территории, что, скорее, является признаком дисперсного расселения черноморских шапсугов.
В целом структура занятости населения Черноморской Шапсугии определяет его как урбанистическое, архитектурный облик аулов постепенно приближается
к облику коттеджных поселков. В процессе урбанизации шапсуги показали себя создателями этнического варианта советского образа жизни.
По данным центральной и южной Шапсугии, в целом в сфере общественного производства примерно чуть меньше одной трети по работе связаны непосредственно с аулом и прилегающей местностью, большая часть работает на побережье. По профессиональному составу работающие распределяются следующим образом: 13,7% трудятся в сфере обслуживания; 12,1% — в сфере образования: от воспитателя детского сада до преподавателя высшего учебного заведения; 8,9% — медицинские работники. Управленческий аппарат (директора учреждений т. п.) вместе с работниками административных органов и органов охраны правопорядка составляет около 8%; 2,6% относятся к военнослужащим; несколько человек работают в охранных фирмах; служащие и ИТР составляют 6,3%. Не менее половины работающих заняты в сферах непроизводственного труда, но требующих высокого современного профессионального образования. Рабочие квалифицированного труда составляют 7,5%, разнорабочие — 13,2%. Непосредственно в сельскохозяйственном производстве занято 10,5% работающих. Целесообразно выделить водителей автотранспорта, к которым принадлежит 17,5% работающих. В целом профессиональная структура аналогична той, которая отличает население поселка, вошедшего в черту большого города и живущего его жизнью. Однако суть места сосредоточения занятий можно назвать и точнее — национальный элемент агломерата небольших населенных пунктов высоко урбанизированной — непромышленной зоны.
Все это указывает на слабое сохранение компонентов традиционной этносоциальной организации. Отношение к урбанистическому образу жизни в его современном «черноморском» виде жизни вызывает дифференциацию шапсугской общности на две категории:
1. Жители аулов, т. е. национальных по генезису населенных пунктов, шапсуг-ское население которых является абсолютно преобладающим, «аульчане» составляют до двух третей населения Шапсугии.
2. Жители поселков городского типа и городов на побережье, где они создают достаточно значительные группы, но относительно малые по сравнению с населением других национальностей, «горожане» составляют около четверти населения Шапсугии. «Горожане» среди населения побережья являются фактически репатриантами советского и постсоветского времени, появившимися в городах, построенных на месте давно разрушенных шапсугских аулов. Раннее переселение позволяло сохранять какое-то подобие фамильных объединений на побережье, например, в Го-ловинке. Позднее переселение носило, конечно, индивидуальный характер, в городах все могли селиться только отдельно.
Также в разных местах Черноморья проживают около 5-7% населения Черноморской Шапсугии.
Аулы современной Шапсугии являются поселками с гомогенным в этническом плане населением, доля нешапсугского населения исключительно мала. В Б. Кичмае шапсуги составляют 95% семей, русские — 2,7, 2,5% — представители других групп адыгского народа; в Калеже шапсугских семей — 86,9%, русских — 7,9%, адыгских других групп — 5,2%; в ауле Агуй-Шапсуг из 470 семей 415 (88%) являются шапсугскими.
Для части современных аулов характерно расселение кварталами. Одним из примеров подобной организации может служить группировка родственных се-
мей в ауле Б. Кичмай. Основными фамилиями аула являются Гвашевы, Хушт и Коб-левы, которые имеют свои выраженные родовые кварталы. Дома фамилии Кобж не составляют таких агломератов домов, семьи этой группы разбросаны по всему селению, но тем не менее считаются кварталом.
Жители аулов сохраняют принципы большесемейной организации в виде трех-поколенной семьи или семьи из двух женатых братьев при наличии одного или двух старших родителей. Сохранение элементов большесемейной организации заметить нелегко из-за высокой доли домашних хозяйств, зарегистрированных как владения молодых брачных пар или даже одиночек, но определяющим является не этот признак, а наличие на одной из усадеб дома, считающегося общим для всех членов семьи. Так реконструируется семейная группа из двух-трех брачных пар с детьми, насчитывающих около 5 человек (муж, жена, трое детей) и их родителей, только живущих отдельным домом, но не отделенных от семейного коллектива. «Горожанин» обычно живет и работает в городе, но его родители живут в ауле, куда и он приезжает для отдыха.
При этом в аулах центральной Шапсугии от 7 до 13% составляют усадьбы, у которых числится один владелец, не ведущий хозяйства в ауле и живущий в городе, где он имеет свою семью, используя дом в ауле в рекреационных целях или даже посещая его изредка. Коллективизм семейных групп и существование одиночек отражают разные явления: традиционные, но адаптированные к современным условиям установки групповой идентичности и характерный для урбанистического мира процесс роста индивидуализации. Записи в Похозяйственных книгах показывают господство малой нуклеарной семьи и вместе с тем, завышая численное преобладание одиночек, не просто изменяют картину семейного уклада, но свидетельствуют о том, что для официального употребления предлагается несколько иная модель общественных связей, чем существующая в реальности.
Аульчане эндогамны, средние величины уровня брачности составляют (в процентах):
• по мононациональным бракам — 90,8±3,3,
• по бракам шапсугов с русскими — 5,65±2,3,
• по бракам шапсугов с адыгами других этнических групп — 5,8±4,8.
Для «горожан» уровень внутриэтнических браков ниже, достигая порядка 61-68%. «Горожане» чаще вступают в браки с русскими, чем аульчане, так же чаще в брак с русскими вступают те, кто родился на побережье. Можно также сказать, что преобладающая часть женщин коренной национальности, вступающих в брак с лицами других национальностей, родилась и выросла на побережье.
Среди аульчан отмечается доминирование возрастной группы, относящейся ко второй фазе зрелости (36-50 лет), т. е. людей, родившихся в 1950-х и первой половине 1960-х годов и социально и психологически сформировавшихся в 1960-1970-х. Во всей массе населения представители молодежи и раннезрелых индивидуумов (18-35 лет) в основном не планируют связывать будущее с аулами, и часть этой доли уже реализовала данную установку.
Сохраняется фамильная структура Черноморской Шапсугии, что в равной степени является отражением дробления общности и ее объединения. При расширенном расселении Шхалаховых, Нагучевых эти фамилии явно преобладают в северной зоне вместе с Куадже, Мафагел, Алало, Хуновыми. Основную часть пространства
фамилии Тешевых можно разместить по линии, связывающей аулы Псеушхо и Над-жиго. Ядро территории Нибо, Сизо, Хахо, Боус и др. находится в центральной зоне Шапсугии. Фамилия Чачух в большей степени локализуется в аулах Калеж, Хаджи-ко на р. Аше и в ауле Тхагапш на р. Псезуапсе. Фамилии Хушт и Тлиф преобладают в центральной и южной зонах, а для Гвашевых центром является аул Б. Кичмай в южной зоне. Произошло размывание связи фамилии и территории, что легко проследить по тому, как произошло в ХХ в. расселение по всему побережью, например, фамилии Ачмизовых. Вместе с тем много фамилий концентрируются в одних селах и редко представлено в других. Так, Коблевы в Шапсугии расселены так, что имеют квартал в Псебэ, Б. Псеушхо, отдельные представители — в М. Псеушхо и Головинке, а в Калеже расселены так, что этот аул можно было бы назвать их родовым поселением, но в Наджиго и Б. Кичмае у них по одной семье, 2 семьи живут в Ахинтаме, 1 — в Хаджико. Коблевы являются фамилией, представленной и в хакучинской, и в северошапсугской частях национальной территории.
Фамилии Кобле и Натхо старше всех остальных. В дороссийское время Кобле считались самым сильным объединением общинников-тфокотлей у шапсугов, а Натхо — основным натухаевским кланом. Таким образом, эти две фамилии представляют реликт крупной общности, которую принято именовать «лэпкъ», т. е. адыгский род-племя, охватывавший максимальное число поколений, но в разных аулах они представлены, как и другие фамилии, возникшие в российское время, родственными объединениями, родословные тляковых фамилий ведут начало от события, ставшего семейным преданием. В родословной, например, Гвашевых, признанной хакучинской фамилии, начальным этапом, по одной из версий, было опоздание основателя тляко на общественный совет (информатор Гвашев Аслан, запись А. Б. Кичмай). В рассказе о происхождении фамилии Тлиф присутствует эпизод, рассказывающий о героическом поведении юноши из клана Коблевых, которого похвалили, назвав мужчиной (обыгрывается адыгское слово «лШ» — мужчина) (информатор Коблев Асланбий, аул Калеж).
При всех видоизменениях образа жизни современных шапсугов по сравнению с нормами традиционного общества внутригрупповая дифференциация строится на принципах деления на общины: территориальной (группа аулов в рамках сельской администрации при привязке к ближайшему городу вместо псухо — общины в долине реки) и фамильной (тляко вместо лепкъ). Внешние факторы реализуются, только если они намного мощнее внутренних, но не уничтожают общность. Видно, что состоялось разрушение этнической территории не только черноморских шапсугов, но всех западных адыгов, а урбанизация ведет к дифференциации на группы с урбанизированным и урбанизированно-традиционным стилями поведения. Тем не менее эти сильные факторы не отменили этнических общинных структур. Родственное тляковое единство в наше время не создает группового субэтнического подразделения в том виде, каким оно было до середины XIX в., но имеет собственное пространство. Это существенно, так как только семейная община и тляковое единство являются собственными формами социальных связей черноморских шапсугов.
Надобщинность (надсемейность по Дж. Горовицу), очевидно, является признаком этнической/этнографической группы, но это свойство и придает ей делимость, а также возможность такого подхода, при котором общность расценивается в трех категориях: субэтнической, этнической и суперэтнической.
Этническое единство черноморских шапсугов поддерживается на практическом уровне участием в семейных праздниках и собраниях Хасэ, на ментальном — концепцией адыгского этикета — «адыгаге» и несколькими историческими реминисценциями: о древности адыгской культуры, о ее гибели в годы Кавказской войны XIX в., о коротком периоде этносоциального ренессанса в годы существования Шап-сугского Национального района (1924 — середина 1940-х годов). Этническое единство поддерживается на психологическом уровне в гораздо большей степени, чем на феноменологическом.
Можно отметить несколько подходов, когда общность черноморских шапсугов по-разному соотносится с общностью более высокого таксономического ранга:
1. Дискурс национально-государственного строительства, по которому черноморские шапсуги сближаются с адыгейцами. Согласно этому подходу черноморские шапсуги относятся к одной из четырех этнических групп адыгейцев (абадзехи, бже-духи, темиргоевцы, шапсуги), часть шапсугов (исторически Большой Шапсуг — территория Прикубанья) интегрирована в адыгейскую общность, часть (Малый Шапсуг — территория Причерноморья) находится в территориальном отдалении. Зачастую кубанские адыги смотрят на Черноморскую Шапсугию как на область лучшего сохранения традиций адыгейцев. По переписи 2002 г. в Лазаревском районе, где в основном распространен южношапсугский диалект и находится современный эт-нополитический центр черноморских шапсугов, значительная часть черноморских адыгов назвала себя шапсугами. В соседнем Туапсинском районе, где адыги больше пользуются северошапсугским (т. е. кубанским) диалектом и близость к Адыгее сильнее, было значительно число шапсугов, назвавших себя адыгейцами. Нельзя не упомянуть, что шапсуги официально признаны малочисленным народом России [34].
2. Дискурс Международной Черкесской Асоциации общественных организаций Северного Кавказа, по которому черноморские шапсуги рассматриваются как часть мировой адыгской диаспоры; выражается в поддержке требований восстановления Шапсугского Национального района (существовавшего в 1924 — 1943/1945 гг.), т. е. признания шапсугов этносоциальной общностью — частью адыгского мира.
3. Дискурс самоорганизации; общностью на уровне общественной организации Адыге-хасэ принято самоназвание Причерноморские адыги — шапсуги, оставляющее как этническое, так и субэтническое толкование этнонима.
4. Дискурс мультикультурального манифеста, представляющего шапсугов не только локальной группой адыгов, но этническим меньшинством в региональном (Краснодарский край) взаимодействии этнических меньшинств, согласно нему шапсуги рассматриваются как пример русско-адыгской маргинализации [35].
5. Концепция малой этнической группы, которая выражается в формуле: «значительное количество этносов на Кубани являются малыми этническими группами (МЭГ)» [36, с. 103, 109].
Первые три оценки представляют собой варианты самоопределения в родственной среде, последние две — экспертные оценки места адыгских этнотерриториаль-ных групп в регионально-административной общности Краснодарского края. По первой оценке черноморские шапсуги — субэтническая группа, существующая рядом с адыгейской этнической общностью и входящая в нее, по остальным — часть моноэтнической (адыгская диаспора) или полиэтнической (Краснодарский край)
суперэтнической общности. По известиям о современном положении черноморских шапсугов, их оценка как этнической общности складывается из двух подходов: шапсуги являются сохранившейся частью уничтоженной в результате Кавказской войны
XIX в. и рассеянной по миру общности аыгов Черноморья дороссийского периода; шапсуги являются малочисленной этнической группой, нуждающейся в интеграции с общностью более высокого ранга. Таким образом, в отношении «группа — целое» сохраняется динамизм, препятствующий однозначному чтению данного отношения.
Источники и литература
1. Чешко С. В. Человек и этничность // Этнографическое обозрение. 1994. № 6. С. 35-49.
2. George A. Miller. The Magical Number Seven, Plus or Minus Two: Some Limits on our Capacity for Processing Information // The Psychological Review. 1956. Vol. 63. P. 81-97.
3. Попов В. А. Ашантийцы: этнос, субэтнос или суперэтнос? (К проблеме уровней этнического сознания // Малые этнические и этнографические группы. (Историческая этнография. Вып. №3). СПб.: Новая альтернативная полиграфия, 2008. С. 165-173.
4. Брубейкер Р. Этничность без групп. М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2012. 408 с.
5. Барт Р. Этнические группы и социальные границы. М.: Новое издательство, 2006. 200 с.
6. Сивер А. В. Шапсуги: этническая история и идентификация. Нальчик: Полиграфсервис и Т°, 2002. 216 с.
7. Половинкина Т. В. Черкессия — боль моя. Исторический очерк (древнейшее время — начало
XX в. Майкоп: РИПО «Адыгея», 1999. 196 с.
8. Бгажноков Б. Х. Шапсугский узел // Сивер А. К. Шапсуги: этническая история и идентификация. Нальчик: Полиграфсервис и Т°, 2002. С. 3-4.
9. Хан-Гирей. Записки о Черкессии. Нальчик: Эль-Фа, 2008. 363 с.
10. Инал-ипа Ш. Д. Садзы. Историко-этнографические очерки. М.: ИНИОН, 1995. 286 с.
11. Гарданов В. К. Общественный строй адыгских народов (XVIII — первая половина XIX в.). М.: Наука, 1967. 340 с.
12. Тхамокова И. X. Из истории общественной организации шапсугов в первой половине XIX века // Вопросы этнографии и этносоциологии Кабардино-Балкарии. Нальчик: Эльбрус, 1981. С. 153-165.
13. Тхамокова И. Х. Шапсуги как социально-этническая общность (конец XVIII — первая половина XIX в.): автореф. дис. ... канд. ист. наук. М., 1983. 22 с.
14. Надюков С. А. Шапсуги в культурно-историческом пространстве Северо-Западного Кавказа: автореф. дис. . канд. ист. наук. Майкоп, 2006. 27 с.
15. Люлье Л. Я. Общий взгляд на страны, занимаемые горскими народами, называемыми: черкесами (адиге), абхазцами (азега) и другими смежными с ними // Записки Кавказского отдела Императорского Русского географического общества. (Тифлис.) 1857. Кн. IV. С. 173-193.
16. Лавров Л. И. Обезы русских летописей // Советская этнография. 1946. № 4. С. 161-170.
17. Волкова Н. Г. Этнический состав населения Северного Кавказа в XVIII — начале XX в. М.: Наука, 1974. 275 с.
18. Покровский М. Н. Дипломатия и войны царской России. М.: «Красная новь», 1923. 392 с.
19. Алексеева Е. П. Древняя и средневековая история Карачаево-Черкессии. М.: Наука, 1971. 355 с.
20. Люлье Л. Я. Словарь русско-черкесский или адигский с краткою грамматикой сего последнего языка. Одесса: Городская типогр., 1846. 247 с.
21. Генко А. Н. О языке убыхов // Известия АН СССР VII Серия, отд. Гуманитарных наук. 1928. № 3. С. 227-242.
22. Волкова Н. Г. Этнонимы и племенные названия Северного Кавказа. М.: Наука, 1973. 210 с.
23. Зубов П. А. Картина Кавказского края, принадлежащего России и сопредельных оному земель // Русские авторы XIX века о народах Центрального и Северо-Западного Кавказа. Т. 2. Нальчик: ЭльФа, 2001. С. 9-60.
24. Анчабадзе Ю. Д. Абаза. (К этнокультурной истории народов Северного Кавказа) // Кавказский этнографический сборник. Т. 8. М.: Наука, 1984. С. 141-166.
25. Гильденштедт Иоганн Антон. Путешествие по Кавказу в 17770-1773 гг. СПб.: Петербургское востоковедение, 2002. 512 с.
26. Паппас П. С. Заметки о путешествиях в южные наместничества Российского государства в 1793 и 1794 гг. // Адыги, балкарцы и карачаевцы в известиях европейских авторов XIII-XIX вв. Нальчик: Эльбрус, 1974. С. 214-224.
27. Люпье Л. Я. Черкессия. Историко-этнографические статьи. Киев: УО МШК МАДПР, 1991. 55 с.
28. Новицкий Г. В. Географо-статистическое обозрение земли, населенной народом Адехе // Тифлисские ведомости. 1829. № 22. С. 109-143.
29. Лапиньский Т. Горцы Кавказа и их освободительная борьба против русских. Нальчик: Эль-Фа, 1995. 462 с.
30. Ворошилов В. И. История убыхов. Майкоп: АОО «Афиша», 2006. 372 с.
31. Бобровников В. О. Мусульмане Северного Кавказа. Обычай, право, насилие. М.: Изд. фирма «Восточная литература РАН», 2002. С. 246.
32. Лонгворт Дж. А. Год среди черкесов // Адыги, балкарцы и карачаевцы в известиях европейских авторов XIII-XIX вв. Нальчик: Эльбрус, 1974. С. 531-584.
33. История народов Северного Кавказа. (Конец. XVIII — 1917 г.). М.: Наука, 1988. 659 с.
34. Единый перечень коренных малочисленных народов Российской Федерации, утв. постановлением Правительства РФ от 24 марта 2000 г. № 255 (с изменениями от 13 октября 2008 г., 18 мая, 17 июня, 2 сентября 2010 г.).
35. Кузнецов И. В. Северо-Западный Кавказ: что происходит с этническими меньшинствами? // Диаспоры. 2004. № 4. С. 59-84.
36. Бондарь Н. И. Малые этнические группы: к проблеме понятия и типологии // Малые этнические и этнографические группы. СПб.: Новая альтернативная полиграфия, 2008. С. 96-110.
Статья поступила в редакцию 16 сентября 2013 г.
