CC BY
44
ИСТОРИЧЕСКИЕ НАУКИ ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК №3 (78) 2009
обращения и бонистики Сибири 1918—1920 гг. — это новый нестандартный взгляд на историю Российского государства в переломный период социально-экономических и политических потрясений Гражданской войны.
Библиографический список
1. Ленин, В.И. Полное собрание сочинений : в 55 т. Т. 36 /
B.И. Ленин. М., 1967. - С. 351.
2. Огнев, Л.В. О денежной политике Советского государства в годы военного коммунизма / Л.В. Огнев // Вестник Ленинградского университета. Серия 5. Экономика. — Л., 1991. — Вып. 1. —
C. 116.
3. История Сибири с древнейших времён до наших дней : в 5 т. Т.4 / отв. ред. И.М. Разгон. — Л., 1967. — С. 152— 153.
4. Известия Сибирского революционного комитета. — 1920. — № 1. — С. 1.
5. Государственный архив Омской области (ГАОО). Ф. 238. Оп. 1. Д. 1. Л. 5.
6. Рынков, В.М. Финансовая политика антибольшевистских правительств востока России (вторая половина 1918 — начало 1920 г.) : монография / В.М. Рынков. — Новосибирск, 2006. — С. 126.
7. Алямкин, А.В. История денежного обращения в 1914 — 1924 гг. (по материалам Зауралья) / А.В. Алямкин, А.Г. Баранов. — Екатеринбург, 2005. — С. 275 — 276.
8. ГАОО. Ф. 238. Оп. 1. Д. 10. Л. 14.
9. Там же, Л. 1, 14, 17.
10. Там же, Л. 1.
11. Советская Сибирь. — 1919. — 9 декабря. — С. 1.
12. ГАОО. Ф. 238. Оп. 1. Д. 10. Л. 17.
13. Алямкин, А.В. История денежного обращения в 1914—1924 гг. (по материалам Зауралья) / А.В. Алямкин, А.Г. Баранов. — Екатеринбург, 2005. — С. 281.
14. Р. Показательные уроки // Советская Сибирь. — 1920. — 25 февраля. — С.2.
15. Козлов, В.Ю. Боны и люди. Денежное обращение Урала: 1830— 1933: Опыт нестандартного каталога / В.Ю. Козлов. — Екатеринбург, 2000. — С. 254—255.
16. Винарская, Н. Раскрытая тайна / Н. Винарская // Новый курс. — 2008. — 8 августа. — С. 10.
17. ГАОО. Ф. 238. Оп. 1. Д. 1. Л. 3, Д. 9. Л. 4, Д.10. Л.3.
18. Там же, Д. 9. Л. 5, Л.8.
19. Вожегов, Г.Н. Безмолвные проповедники / Г.Н. Вожегов. — Омск, 1992. — С. 48 — 49.
20. ГАОО. Ф. 238. Оп. 1. Д. 1. Л.3, Л.11.
21. Наше денежное обращение: Сборник материалов по истории денежного обращения в 1914—1925 гг. ; под. ред. Л.Н. Юровского. — М., 1926. — Цит. по: http://www.bonistikaweb.ru
22. Погребецкий, А.И. Денежное обращение и денежные знаки Дальнего Востока за период войны и революции (1914— 1924 гг.) / А.И. Погребецкий. —Харбин, 1924. — Цит. по: http:// www.bonistikaweb.ru
23. Вожегов, Г.Н. Безмолвные проповедники / Г.Н. Вожегов. — Омск, 1992. — С. 127.
24. ГАОО. Ф. 238. Оп.1. Д.7. Л.150.
ПЕТИН Дмитрий Игоревич, аспирант кафедры отечественной истории.
Статья поступила в редакцию 15.12.2008 г.
© Д. И. Петин
удх 930 Ю. П. РОДИОНОВ
Омский государственный университет им. Ф. М. Достоевского
ОТНОШЕНИЕ НАСЕЛЕНИЯ СИБИРИ К ГОСУДАРСТВЕННОЙ ДУМЕ В НАЧАЛЕ XX в. (1907-1912 гг.)
В статье рассматривается отношение различных слоев сибирского общества к Государственной думе как институту власти и ее деятельности в 1907—1912 гг. Отмечены факторы, влиявшие на оценки Думы избирателями края.
Ключевые слова: Государственная дума, Сибирь, выборная кампания, отношение населения.
В ходе революции 1905—1907 гг. в политико-правовой системе России появился новый институт — Государственная дума. Естественно, что отношение к Государственной думе превратилось в неотъемлемый элемент общественного сознания. Бессилие I и
II Дум в попытках добиться разрешения наиболее острых социальных противоречий, их роспуск, нарушение самодержавием 3 июня 1907 г. собственного обещания, провозглашенного 23 апреля 1906 г. в новой редакции Основных государственных законов, — эти факторы, несомненно, оказали влияние на рост недоверия к идее народного представительства в широких слоях населения.
На третьеиюньские события в Петербурге Сибирь в целом отреагировала спокойно. В атмосфере общественного равнодушия к государственному перевороту раздались резкие голоса немногочисленных организаций социал-демократов и эсеров. В прокламациях социал-демократических и эсеровских комитетов и групп содержались разоблачения думской политики самодержавия, критика нового избирательного закона, призывы продолжить революционную борьбу за изменение социально-политического строя России.
В телеграмме тобольского губернатора, отправленной 11 июня 1907 г. в Департамент полиции, от-
мечалось, что «роспуск Думы не вызвал пока никаких волнений. Только в Тобольске и Тюмени появились прокламации, указывающие на необходимость образования учредительного собрания. Возбуждение обнаруживается среди поднадзорных и в тюрьмах среди политических арестантов...» [1]. Составители листовки, распространенной в Тобольске в ночь с 7 на 8 июня 1907 г., от имени местных эсеров обращались к трудящимся: «Не будем, товарищи, жалеть о разгоне Думы, но сплотимся для борьбы за учредительное собрание» [2]. Полиция установила, что выпуском и распространением нелегального листка занимались Н. Первухин и Ф. Семухин, работавшие в губернской типографии. Примечательно, что у Ф. Семухина было обнаружено 25 экземпляров прокламации, изданной еще 16 июля 1906 г. в связи с роспуском I Государственной думы. Политическое чутье не подвело эсеров: сохранившиеся прокламации годичной давности не потеряли актуальности и могли быть использованы в агитационно-пропагандистских целях.
В отличие от революционной печати, убеждавшей граждан в том, что переживания о разгоне Думы второго созыва излишни, либеральные газеты не скрывали сожаления и разочарования решением столыпинского правительства. Сотрудники либеральных изданий надеялись на адекватную своей реакцию широких масс. Корреспондент «Тобольской речи» (Тюмень, 1907. 20 июня) сообщал из Кургана, что на жителей города «.факт роспуска (Государственной думы. — Ю.Р.) подействовал ошеломляющим образом. Каждый комментировал роспуск по-своему, сообразно с тем, какие надежды возлагал на Думу. Благоденствию горожан пришел конец: его заменило чувство тревоги за судьбу Родины. «Так что-то как будто порвалось сразу», — говорил горожанин, смутно анализировавший первое впечатление. Каждый прежде всего старался провидеть будущее; лишь инертный, «зоологический», отнесся к факту роспуска безразлично». Автор заметки не уточнял, много ли его земляков относилось к разряду «зоологических». Между тем таких горожан было большинство.
Начавшаяся летом 1907 г. выборная кампания в
III Государственную думу явилась барометром «думских настроений» населения. Органы периодической печати, должностные лица местной администрации приводили доказательства того, что в сравнении с предыдущей кампанией интерес к выборам со стороны сибирских избирателей снизился. Томский губернатор докладывал в Министерство внутренних дел 1 сентября 1907 г.: «Настроение населения губернии спокойное, отношение к выборам индифферент-ное»[3]. Многие граждане не спешили заявить о своем намерении участвовать в голосовании. Имеется в виду та категория избирателей, которых по новому закону вносили в списки по II городскому разряду (съезду) только на основании личных заявлений (пенсионеры, квартиронаниматели), не платившие налога, и др.).
В Томске, например, «из числа не менее 3000 лиц, которым ... необходимо подавать такие заявления, до настоящего времени (14 июля 1907 г. — Ю.Р.) только четыре человека исполнили свой гражданский долг». Газета «Сибирская жизнь», констатировавшая равнодушие этой части избирателей, напомнила, что срок подачи заявлений истекает 15 июля, т.е. на следующий день. Не вызывает сомнений, что запоздавшая газетная публикация не разбудила гражданские чувства тех, к кому она с укоризной была обращена. И в Красноярске от квартиронанимателей в городскую управу поступило всего 7 заявлений о желании участвовать в выборах.
Изменения в избирательном законе 3 июня 1907 г. не только сократили число потенциальных социально активных граждан, но и явились одной из причин снижения общественного интереса к думским выборам. «Сибирская жизнь», имевшая во всех крупных городах края собственных корреспондентов, информировала читателей о ходе думской кампании, в частности, в Иркутске. Сотрудник газеты в номере от 15 августа 1907 г. отметил, что после лишения города Иркутска права самостоятельного представительства в Государственной думе абсентеистские настроения усилились.
Равнодушное отношение значительной части «сибирского электората» к выборам в III Думу объясняется прежде всего социально-политическими условиями, опытом работы двух Дум, включая их роспуск. Как отмечалось в передовой статье «Сибирской жизни» от 2 сентября 1907 г., «весьма понятно, что энергия и деятельная выборная работа ослабевают, когда люди не уверены в достижении тех целей, к которым они стремятся».
В ряде городов Сибири осенью 1907 г., на заключительной стадии третьедумской кампании, не состоялось ни одного предвыборного собрания (Тобольск, Курган и др.). Далеко не последняя роль в этом принадлежала местным властям. Так, собрание в Иркутске, намеченное на 21 ноября 1907 г., было сорвано из-за отсутствия списков избирателей, печатание которых в типографии затянулось. Представители полиции не разрешили свободного обмена мнениями о желательных кандидатурах в выборщики, опасаясь проникновения на собрание партийных агитаторов, не обладавших избирательным цензом. В такой обстановке оживление общественной жизни города становилось трудноразрешимой задачей.
Активность избирателей, принимая во внимание показатель их участия в предвыборных собраниях, была невысокой, но ее диапазон по городам существенен. В Красноярске, например, на собрании 23 сентября 1907 г. присутствовало около 600 чел., что составляло приблизительно 15 процентов от числа граждан, включенных в списки [4]. А в Тюмени из 2 тысяч избирателей II разряда собрание привлекло не более 70 чел., т.е. 3,5 процента [5].
Важным критерием отношения населения к Государственной думе является участие в выборах. При многостепенной системе непосредственно от массы городских избирателей зависели итоги голосования по определению выборщиков. По имеющимся данным, в губернских (областных) и уездных центрах свыше половины избирателей не воспользовались своим законным правом. Нередки были случаи, когда на городские избирательные собрания приходило около трети граждан, фамилии которых значились в списках (Тобольск, Красноярск, Енисейск и др.).
Причины неявки многих избирателей на выборы различны. К ним относятся и «премудрости», изобретенные местной администрацией. Так, жителям Ново-николаевска и Колывани, безуездных городов Томской губернии, инструкция предписывала прибыть в Томск. По подсчетам одного из современников, расходы новониколаевского избирателя на поездку в Томск достигали 52 руб. Это была сумма «приличная, чтобы от нее отказаться ради выборов» [6]. Таким образом, 1713 чел. (237 по I разряду и 1476 — по II разряду) ставились в сложное положение. Для избирателей II городской курии, менее обеспеченных, чем купцы, промышленники и высокооплачиваемые чиновники, подобные правила фактически означали лишение возможности избрать выборщика. Избиратели Нарыма в июне 1907 г. обратились через городского
ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК № 3 (78) 2009 ИСТОРИЧЕСКИЕ НАУКИ
ИСТОРИЧЕСКИЕ НАУКИ ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК №3 (78) 2009
старосту к томскому губернатору с просьбой открыть отдельный съезд для избрания выборщиков в губернское избирательное собрание. Свое ходатайство они мотивировали нереальностью прибытия в Томск, находившийся на расстоянии свыше 500 верст. Как и следовало ожидать, губернским начальством был дан отрицательный ответ, в котором содержалось требование Нарымскому городскому Общественному управлению немедленно передать список избирателей в томскую управу [7].
Представляют интерес рапорты уездных исправников с оценкой результатов избирательной кампании в III Государственную думу. Появление рапортов было вызвано циркуляром, исходившим из Министерства внутренних дел, отправленным губернаторам в конце 1907 г. В нем предписывалось сообщить данные, «по возможности тщательным образом проверенные». Руководство полицейского ведомства запрашивало сведения по четырем параметрам, в том числе «об отношении к выборам отдельных классов населения и различных разрядов избирателей; об успехах предвыборной агитации и ее способах, о среде, в коей велась агитация, и о результатах последней» и др. [8].
Исправник Змеиногорского уезда Томской губернии в своем отчете в конце февраля 1908 г. сообщал губернатору: «Выборы в Государственную думу третьего созыва в Змеиногорском уезде прошли тихо. Крестьяне в массе своей, исключая несколько отдельных лиц из читающих и сектантов, незаметно чтобы проявляли особенный интерес к выборам. Отдельные классы населения и различных разрядов избиратели даже не полюбопытствовали, когда будут выбора (так в тексте. — Ю.Р.) в Змеиногорске, и из них никто не пришел» [9]. Аналогичную характеристику общественных настроений представил его «коллега» по Ка-инскому уезду: «Крестьянское население явилось на выборы в том сознании необходимости, с каким относится к выборам волостных должностных лиц. Особенность в отношениях к избранию уполномоченных и выборщиков отмечена только в старании остановиться на более развитом и бойком избраннике, безотносительно к программам. Городские избиратели особого интереса к выбору не выказали.» [10].
Не только по форме, но и по содержанию названные отчеты повторяли рапорты уездных исправников из Томска и Барнаула. Удивительно, что исправники проявили не требовавшийся от них «творческий подход» и попытались сравнить интерес избирателей к выборам на протяжении трех думских кампаний. Сравнение, как правило, было не в пользу избирательной кампании по выборам в III Государственную думу.
Как известно, III Дума работала полный пятилетний срок, до начала июня 1912 г. Периодические издания Сибири, столичный журнал «Сибирские вопросы» регулярно информировали читателей о деятельности высшего представительного учреждения России. В период думских каникул некоторые депутаты выступали перед своими избирателями с лекциями на «думскую тему». Разумеется, к такой форме самоотчета обращались преимущественно представители интеллигенции. Встречи с населением давали материал для размышлений.
Социал-демократ А. А. Войлошников, избранник казаков Забайкальского войска, на заседании социал-демократической фракции III Думы 10 октября 1908 г. докладывал, что «осведомленность о деятельности фракции и Государственной думы очень слаба» [11]. Собраний на месте летом 1908 г. организовать не удалось. Пришлось ограничиться беседами «в частном
порядке». Казаки, настроенные, по мнению А. А. Вой-лошникова, по отношению к политике правительства оппозиционно, передали через своего депутата просьбу усилить внимание к местным вопросам. На том же заседании фракции РСДРП выступил иркутский депутат Т. О. Белоусов. В Иркутской губернии, заключил Т. О. Белоусов, «осведомленность о деятельности Государственной думы и фракции весьма значительна, даже известна деятельность думских комиссий». Избиратели «рекомендовали вести пропа-гандистско-агитационную деятельность речами, исходя из конкретных фактов действительности, выдвигать и местные вопросы» [12].
Два депутата, причем оба являлись социал-демократами, — две разные оценки информированности масс о работе Государственной думы. Безусловно, любая характеристика, основанная на личных впечатлениях, субъективна. Но, думается, Т. О. Белоусов выдавал желаемое за действительное, утверждая, что трудящиеся массы Иркутской губернии имеют представление о деятельности комиссий Думы. Конечно, некоторые граждане внимательно следили за работой Государственной думы, ее отдельных подразделений. Так, «выборщик 7», выступивший в местной печати в связи с выходом Т. О. Белоусова в 1912 г. из состава социал-демократической фракции, подчеркивал: «.мы знаем, что именно в комиссиях идет настоящая, большая и ответственная работа. Из всех комиссий, в которых работал наш депутат, более всего времени и сил отнимала, насколько мы знаем, бюджетная комиссия. Но насколько во всех этих работах уделялось внимания сибирским нуждам и интересам? Об этом мы можем судить лишь по публичным выступлениям нашего депутата на общих собраниях думы. Но в своих речах г. Белоусов всегда говорил на общие темы, никогда не касаясь специально сибирских тем» [13].
Население Сибири определяло свое отношение к Думе и ее депутатам прежде всего через призму защиты его насущных интересов. Из канцелярии томского губернатора в Департамент полиции в начале мая 1908 г. поступил очередной отчет об общественных настроениях, в котором отмечалось: «По отношению к Думе в кругах, читающих газеты, вырастает неудовольствие за медлительность работы и пустословия. Надежды на ее деловитость постепенно падают» [14]. Сообщалось, что избиратели недовольны многими своими депутатами: А. Г. Мягким — «как будто бы его в Думе и не было», Ф.И. Милашевским, добровольно отказавшимся от депутатской деятельности, Н. В. Некрасовым — очевидно, за то, что он приоритетной считал партийную работу в составе кадетской фракции, и др.
Депутаты Государственной думы работали на постоянной основе. Они могли приехать в Сибирь только в дни думских каникул (рождественские и межсессионные). В этих условиях при необходимости использовалась такая форма связи избирателей с депутатами, как письменное обращение. Письма доходили и при отсутствии точного столичного адреса депутатов. Достаточно было на конверте (или в телеграмме) указать: «Санкт-Петербург, Государственная дума, имярек». Именно по такому адресу в апреле 1912 г. из Иркутска поступило письмо Т. О. Белоусову. Его авторы сообщали сведения о тяжелом материальном положении рабочих на приисках Лензото. Т. О. Белоусова убедительно просили «обратить строгое внимание и защитить человеческую кровь и сирот-детей и стариков. Только в Сибири такие непорядки могут твориться. Следовало бы хотя бы двоим депутатам приехать на место и убедиться, а главное следить за
следствием» (о расстреле ленских рабочих 4 апреля 1912 г.) [15]. Жители Бодайбо (письмо написано ими, отправлено из Иркутска) намеревались вести регулярную переписку с депутатом. «Пишите ваш адрес через газеты, — обращались они с просьбой к Белоусову. — Обратите внимание на то, что один мировой судья (фамилия неразборчива. — Ю.Р.) был на стороне лензотов и судил так, как хотело товарищество, в настоящее время юрисконсультом в Иркутске, а второй, Иванов, которого правительство загрызло, тоже юрисконсультом в Бодайбо, и последнему даже дали за усердную службу и за правильный суд прииск, где он и ведет свои дела. Одним словом, все куплено» [16].
В сознании рабочих и служащих Сибири Государственная дума воспринималась как учреждение, если и неспособное решить их проблемы, то в состоянии хотя бы привлечь внимание к ним правительства и общества. Весной 1912 г. на Государственную думу обратили взоры служащие торговых предприятий ряда городов края, возмущенные перспективой увеличения продолжительности рабочего дня до 15 часов и лишения воскресного и праздничного отдыха.
О Государственной думе массы «вспоминали» в критические моменты своего существования, а также в период избирательной кампании. 1912 год соединил в себе и то, и другое (напр., ленские события; готовившийся законопроект увеличения рабочего дня торговых служащих; кампания по выборам в IV Думу). В начале же 1912 г. начальник Томского охранного отделения имел все основания утверждать в донесении томскому губернатору: «Государственная дума 3-го созыва не оказывает никакого видимого влияния на настроение местного населения и население к работе и значению Государственной думы относится почти индифферентно, а потому Государственная дума и не может иметь более или менее заметного и действительного влияния на результаты хода предстоящих выборов в 4-ю Государственную думу.» [17].
Определенный общественный резонанс вызвал выход Т. О. Белоусова из состава социал-демократической фракции в феврале 1912 г. (Опять 1912 г.!). Безусловно, этот поступок Т. О. Белоусова обсуждался в основном в Иркутской губернии, представителем которой он был и остался после ухода из думской фракции РСДРП. Но если рабочие (ст. Черемхово и др.) осуждали депутата по идейным соображениям, то крестьяне были недовольны его «нетвердостью». По свидетельству современника Белоусова, побывавшего в Балаганском уезде Иркутской губернии, где в 1907 г. был избран выборщиком Т. О. Белоусов, крестьян «не программа интересует, а живой человек. Выставленная пять лет тому назад Белоусовым социал-демократическая программа их не удовлетворяет, а в то же время они ругательски ругают его за выход из фракции. Нетвердый, говорят, человек, если из программы вышел. Нельзя на такого положиться» [18].
Приведенная реакция крестьян была доведена до читателей «Сибирской жизни» ее корреспондентом Д. Голенищевым-Кутузовым, подписывавшим свои публикации псевдонимом «Дм. Илимский». Д. Голенищев-Кутузов заметил, что иркутские рабочие и крестьяне, в октябре 1912 г. ставшие его железнодорожными попутчиками, проявляли интерес к выборам в Государственную думу в стране, а в своей губернии еще в большей степени. «Телеграммы из России прослушиваются в гробовом молчании, Местные предвыборные сообщения сопровождаются оживленными замечаниями с места». Но в глубинке, отдаленной от железнодорожной магистрали, настроение
было иным. По наблюдению Д. Голенищева-Кутузова, «урожай, землеустройство, лесные пожары, тяжбы с новоселами — вот те вопросы, которые целиком захватили мысль таежного крестьянина. Выборами интересовались только «верхи» — писаря (так в тексте. — Ю.Р.), старшины, лавочники, чиновники. Рядовые же крестьяне только отмахивались рукой на вопрос об отношении к выборам: некогда нам, да и ни к чему это дело не приведет. (...) Нет безразличия в полном смысле этого слова, а есть лишь безнадежность, порождающая равнодушие. (...) Пока губерния должна пробавляться одним единственным депутатом, до тех пор выборы будут делом кучки политиканов при равнодушном созерцании широкой массы, — подытожил автор корреспонденции [19].
Действительно, возможность избрать своего депутата (не только по признаку землячества, но и социальному) существенным образом влияла на отношение масс к избирательной кампании и являлась фактором, стимулировавшим интерес к Государственной думе. Начальник Омского жандармского управления в ответе на вопрос Департамента полиции о предвыборных настроениях в Акмолинской области справедливо подчеркнул, что поскольку выборы в IV Думу здесь не проводятся, «настроение среди населения . спокойное и незаметно никакой агитации. Относительно отношения интеллигентных слоев и народных масс к депутатам 3-й Государственной думы и оценке ее деятельности следующее: лица противоправительственного направления укоряют 3-ю Государственную думу, что она для них ничего не сделала, так как вся Дума работала под давлением правительства; лица же правого направления отдают 3-й Государственной думе должное, ставя в заслугу главным образом упорядочение бюджета.» [20]. Интеллигенция Омска неоднократно поднимала, прежде всего в печати, вопрос о восстановлении прав представительства в Думе для жителей Степного края и Акмолинской области как его части, причем не в прежнем объеме, в каком они имелись в 1906 — первой половине 1907 гг., а в расширенном. «Жизнь выдвигает и требует, чтобы обширный край в Государственной думе был представлен не одним, а, быть может, несколькими депутатами, ввиду разнообразия в экономической группировке его населения» [21].
Избирательная кампания 1912 г. несколько оживила интерес населения Сибири к Государственной думе. В Красноярске, Иркутске, Чите, Барнауле, других городах состоялись собрания избирателей. По количественному составу они существенно не отличались от собраний периода выборов в III Думу. На уровне осени 1907 г. осталась и активность избирателей в дни избрания выборщиков. Таким образом, у Государственной думы «столыпинского образца» в Сибири имелась устойчивая, но немногочисленная социальная поддержка. Добиться ее расширения возможно было изменением характера деятельности Государственной думы. Однако в условиях третье-июньской политической системы это являлось маловероятным, а следовательно, радикальные перемены в «думских настроениях» сибирского населения произойти не могли.
Библиографический список
1. ГАРФ. ДП. 4 д-во. 1907. Д. 108. Ч. 70. Л. 9.
2. ГАРФ. Ф. 124. 1907. Д. 591. Л. 6.
3. ГАРФ. ДП. 4 д-во. 1907. Д. 108. Ч. 71. Л. 5.
4. Подсчитано по: Красноярец. 1907. 12 авг., 28 сент.
ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК № 3 (78) 2009 ИСТОРИЧЕСКИЕ НАУКИ
ИСТОРИЧЕСКИЕ НАУКИ ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК № 3 (78) 2009
5. Подсчитано по: Разгон И.М., Мосина И.Г. Буржуазия Сибири и Государственная дума // Классы и партии в Сибири накануне и в период Великой Октябрьской социалистической революции. — Томск, 1977. — С. 42.
6. Сибирская заря (Иркутск). — 1907. — 12 авг.
7. ГАТО. Ф. 3. Оп. 18. Д. 1241. Л. 104-105.
8. ГАТО. Ф. 3. Оп. 20. Д. 261. Л. 1.
9. Там же. Л. 17.
10. Там же. Л. 25.
11. РЦХИДНИ. Ф. 93. Оп. 1. Д. 28. Л. 4.
12. Там же. Л. 5.
13. Сибирь. — 1912. — 24 марта.
14. ГАТО. Ф. 3. Оп. 12. Д. 3823. Л. 10.
15. ГАРФ. ДП. Оп. 265. Д. 524. Л. 315.
16. Там же.
17. ГАРФ. ДП. 4 д-во. 1912. Л. 130.Ч. 77. Л. 4.
18. Сибирская жизнь. — 912. — 14 окт.
19. Там же.
20. ГАРФ. ДП. 4 д-во. 1912. Д. 130. Ч. 1. Л. 1.
21. Степная речь (Омск). — 1911. — 2 апр.
РОДИОНОВ Юрий Петрович, кандидат историчес ких наук, доцент кафедры дореволюционной отече ственной истории и документоведения.
Статья поступила в редакцию 12.01.2009 г.
© Ю. П. Родионов
УДК 947.07 [Р.57Ц Н. М. ЕМЕЛЬЯНОВА
Омская государственная медицинская академия
ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОРСКАЯ ВЛАСТЬ В ЗАПАДНОЙ СИБИРИ XIX в.____________________________
Законодательство 1822 г. разграничивало полномочия генерал-губернатора и Совета. Однако при отсутствии в Сибири органов дворянского самоуправления и слабой связи с центром империи реальный объем власти генерал-губернатора, обладавшего чрезвычайными полномочиями и возглавлявшего войска, во многом определялся его личными качествами и умением подбирать чиновников.
Ключевые слова: генерал-губернатор, чиновники, администрация, полномочия, власть, Западная Сибирь.
В условиях XIX в. отдаленность от центра империи придавала особый вес западносибирской администрации. Поэтому разница между де-юре и де-факто в текущей административной практике могла быть весьма существенной. В соответствии с новым законодательством 1822 г., территория Западно-Сибирского генерал-губернаторства была подчинена Главному управлению Западной Сибири (ГУЗС). В состав Главного управления входили генерал-губернатор и Совет. Так как генерал-губернатор являлся председателем Совета, он находился на вершине местной чиновничьей иерархии.
Генерал-губернатор назначался лично императором, что придавало его власти особый авторитет. Свой выбор император, как правило, согласовывал с военным министром и министром внутренних дел. Кандидаты, как показали исследования А. В. Ремнёва, подбирались среди высших военных чинов: полных генералов или генерал-лейтенантов [21], что по «Табели о рангах» соответствовало II и III классу соответственно [24]. Следует подчеркнуть, что генерал-губернаторская форма правления вводилась на территориях преимущественно окраинных, нетипичных с административной точки зрения. Другими словами, как заключала Комиссия по новому административному разделу азиатской России: «везде, где слияние инородцев с господствующим племенем не началось или только начинается и не имеет прочного залога к успеху, в виде резкого преобладания господствующей расы, там генерал-губернаторская власть является необходимостью» [9].
Конечно, генерал-губернаторская власть имела свою специфику в таких разных регионах, как напри-
мер, Западная Сибирь и Царство Польское или Закавказье и Финляндия, но в целом эта особая форма администрации отличалась большей степенью концентрации и милитаризации.
В своей административной деятельности генерал-губернатор Западной Сибири руководствовался «Учреждением о губерниях» 1775 г., которое весьма пространно трактовало его полномочия, и положениями Сибирской реформы 1822 г., которая расширяла круг его прав и обязанностей.
В частности, западносибирский генерал-губернатор проводил ежегодные ревизии областного управления и окружных приказов, утверждал выборы старшего султана в казахских округах. Правда, свидетельства офицера Генерального штаба М. И. Красов-ского говорят о формальном характере данных ревизий. Красовский следующим образом описывает генерал-губернаторскую ревизию: «В день назначения для ревизии дел на дворе приказа собраны: все волостные управители, аульные старшины, киргизы в своих почетных и непочетных кафтанах. В присутствии приказа собраны все чиновники русские, толмачи, заседатели от киргиз и старший султан. Приносится денежный ящик, в присутствии губернатора проверяются суммы, потом производится опрос собранного на дворе народа, принимаются письменные прошения от смельчаков, но большей частью слышатся крики: все довольны, по крайней мере, так переводит народные восклицания состоящий при губернаторе толмач. Остается только, стало быть, отпраздновать день ревизии, что и делается.» [10].
Полномочия генерал-губернатора статья 294 Свода законов Российской империи трактует следующим
